Случайный билет в детство Стрелков Владислав

Глава 11

Сознание возвращалось тяжело. С горечью от сна. Не моего. Чужого. Но вспомнить подробности не мог, мешала боль. Голова как миллионом стальных обручей стянута, и опять нарастает набат пульса. Чувствую укол и чьи-то руки, что-то втирающие в моё тело. На лицо положили компресс, остро пахнущий каким-то лекарством. Постепенно боль и биение стихают.

Первая мысль – кто меня так вырубил? Уверен, это не Громин, он в пол-оборота стоял, почти ко мне спиной, его рука с пистолетом мною была отбита вверх, и выстрел был в небо. Последний выстрел в его жизни. Я не промахнулся, ударил куда надо. Неужели меня достал его друг? Шустер оказался, зараза, ведь уже практически в машине был. Впрочем, это не важно, им не удалось бы уйти, дорогу со всех сторон мужики из двора перекрыли, жаль только опоздали малость…

Слышу чей-то плач. Это мама. И голос отца, он тихо ей что-то говорит. Тоже волнуется.

– Мам, не плач, все нормально, я цел. – Не узнаю своего голоса. Клекот какой-то. Все из-за той сволочи, что мне в горло пнула.

Всхлипывания стали чаще и громче. Успокоил, называется.

– Вы домой езжайте, – говорит кто-то. – Ваш сын до завтра спать будет. С утра приезжайте, часам к десяти, не раньше.

Должно быть, мне вкололи не только обезболивающее. Потянуло в сон.

Знаю, что я увижу, но ничего не могу поделать. Видно, что-то во мне осталось с того момента, как у тела дяди Миши через меня прошла его душа. Теперь я уверен в этом, поэтому и остался такой след, и теперь мне нужно прожить этот кусочек жизни. Его жизни. И сон приходит. Меня заполняют чужие мысли, чужая жизнь…

Сегодня ветрено, но воздух все равно горяч. Кажется, что к такой жаре привыкнуть невозможно, только если родиться в этих местах. Тридцать градусов – невесть какая температура, но в купе с высокой влажностью – это что-то! Впрочем, так не везде. Чем ближе к морю, тем высокая температура воздуха переносится легче, а в глубине материка из-за влажности даже двадцать пять градусов кажутся пеклом. Контраста добавляют ночи. Температура иногда падает до нуля, тогда запросто можно простудиться.

На грузовиках бортовые тенты закатаны, чтобы было не так душно. Все советские военспецы на центральной лавке сидят, а по бортам расположились товарищи из кубинского батальона. Это наша персональная охрана из кубинского спецназа «Черные осы». Командир по большому секрету шепнул, что они имеют негласный приказ опекать советских, вплоть до закрытия от огня своими телами. А эти ребята подготовлены будь здоров.

Помнится первое знакомство с ними еще на базе в Луанде. Так как наше руководство дало добро на плотное сотрудничество, то в первый же день с «опекунами» состоялось знакомство на всех уровнях. Наши военспецы, которые в переводчиках только числились, в том числе и я, показывали своё мастерство ребятам с Острова Свободы. Затем они блеснули своей подготовкой. Надо сказать очень высокой. Есть что перенять. Мы и перенимали впоследствии.

Потом, когда высокое начальство свинтило, был сабантуй, где кубинские ребята, тренированные крепким ромом, пытались перепить нас, закаленных «шилом». Победила дружба и душная африканская ночь.

За все время пребывания тут мы загорели так, что по цвету почти сравнились с аборигенами, даже стали похожи на своих «опекунов». И сейчас пойди и отличи, кто из нас кто.

Едем. Оружие наготове. Кубинцы внимательно вглядываются в заросли. Мы тоже следим за проплывающим пейзажем.

Впереди колонны, взрыкивая дизелем, идет танк – наш Т-34. В нем Антон Михайлов экипажем командует и за мехводом присматривает. Ангольцы ребята упорные и покладистые, но это не учебный выход – проводка колонны снабжения. Поэтому за рычагами тяжелой машины сейчас более опытный кубинец. Не завидую экипажам – в танке вообще как в парной, а на броне можно яичницу жарить. Да и остальным водилам не легче, это нам на грузовиках хорошо. И обзор куда лучше.

А места тут невероятно красивые. Колоритные. Намешано всего, как в салате. Есть джунгли, болота и пустыни, степи и горы. Но в основном парковая саванна. В двадцати километрах от базы есть скальный выступ. Камни там черные, как уголь. Мимо постоянно проезжаем. Как раз перед ними развилка двух дорог. До нее совсем немного осталось.

Спереди доносится лязг, а потом грузовик начало мелко трясти, это колонна пересекает сплошную гранитную плиту с множеством трещин. Густая растительность осталась позади, а до края плиты метров двести. Этот каменное плато немного выше равнины, и мы любуемся великолепным видом ангольской саванны.

– Аркадьевич, – пихнул меня локтем Григорьев, – как у тебя с водой?

Сашка свою флягу Михайлову отдал. Ему нужнее.

– С водой у меня в порядке. – Отцепил флягу и передал её Сашке. Тот закинул в рот таблетку угля и сделал несколько глотков. Вернул.

– Спасибо.

Наши эскулапы советуют много пить воды. Однако пить что попало нельзя. Аборигенам хоть бы хны, пьют воду даже из болотных луж и ничего, а наши избалованные организмы без последствий принимают только кипяченую воду. И при этом таблетку активированного угля хорошо бы заглотить. Иначе можно подхватить такую заразу, по сравнению с которой дизентерия покажется легкой простудой со сморканием из… другого места. Ладно, если прихватит на базе, но если приспичит на выходе, то вся группа занимает оборону, а в центре… в характерной позе находится человек и, держа наготове автомат… тоже за окрестностями наблюдает. Комично, но никто не улыбается, каждый через это прошел.

– На базе нас, наверно, почта дожидается, – произнес Яневич. – Говорили, вертолетом доставили.

Лица ребят просветлели. Мы, как глоток чистой воды, ждем вестей из дома. Пусть цензурой обнюханное и с сухим номером полевой почты, но не менее желанное.

Как там мои родные? Дочь выросла, наверное…

– Вспомнил дом? – Напротив сидит Рамон. Видимо, лицо у меня печальное стало. Но ответить не успел, его окликнули. Парни по правому борту что-то усмотрели. Азуро приподнялся, чтобы тряска не мешала, принялся рассматривать саванну в бинокль. В двадцати километрах, чуть в стороне от дороги, по которой должна пройти колонна, поднималось еле заметное облачко пыли. Это могло быть что угодно. Четвероногая крупная живность или двуногая, то бишь люди, в больших количествах. Но наши кубинские товарищи зря поднимать тревогу не будут. Специфика у них такая. Сами мастаки устраивать диверсии на вражеской территории.

– Думаешь по нашу душу? – спросил я командира.

– Все может быть. – Свиридов достал планшетку, развернул, и мы склонились над картой.

– Так, мы тут. – Карандаш ткнулся в точку на карте. – Пыль заметили здесь. Наших подразделений тут точно нет.

– Рамон, – окликнул кубинца Антон, – твоё мнение. Что там?

– Это точно не животные, – ответил тот. – Они бы двигались от нас.

Тут он прав. Чуткость местной фауны очень удивляет. Если к пылевому облаку присмотреться внимательней, то можно заметить его отчетливое движение к черным скалам, почти навстречу нам.

Командир в раздумье по карте карандашом постукивает, аккурат по месту, где окончание скальной гряды обозначено.

– Рамон, где бы ты засаду сделал?

– В двух местах. – И Азуро показал на карте. – Здесь, где дорога проходит в низине, и здесь, между скалами и холмом.

– Я тоже так думаю, – кивнул Свиридов и обернулся к нашему спецу-связисту. – Паша, связь.

Яневич поколдовал над рацией и подал гарнитуру командиру.

– «Змей», ответь «зеленому». – Антон держал гарнитуру на весу, и ответ нам был слышен хорошо:

– «Змей» на связи.

– У тебя не вся еще брага выходилась? (Сколько горючего в баках?)

– Пока нет. Если что, хватит на всю толпу. (До базы с лихвой хватит.)

– Опохмелиться треба. Присядь на краю камушка. (Остановка у края каменного плато.)

– Понял.

Мы прятали улыбки, а кубинцы посмеивались в открытую. Некоторые учились в Союзе, включая Рамона Азуро, командира группы, но по-русски говорят все. И почти все наши шутки понимают правильно. Если эфир прослушивают, то пусть недруги поломают голову – что вся эта галиматья означает.

Головной Т-34 остановился у среза каменного плато и повернул башню, давая сигнал остановки последующим машинам. Вся колонна удачно скрылась в ложбине, не выезжая на грунтовку. Пока у нашей машины собрались все командиры, Свиридов, Азуро, командир кубинского батальона Рамирес и ангольского Пауло, совещались в сторонке. Потом к ним присоединился наш военспец Серега Павлов, то бишь «Змей». Он на своей Т-54 замыкал колонну. Этот танк приписали к нам в последнюю очередь. Экипаж полностью наш, советский.

Совещались недолго, затем собрали всех командиров вокруг себя. Григорьев приготовился переводить.

– На нашем пути находится вражеское подразделение, – сказал Свиридов, – и если бы не большое пройденное расстояние, то снабженцев я бы рекомендовал отправить обратно от греха. До нашей базы осталось шестьдесят километров. Поэтому делаем так. Одна ангольская и три кубинские роты при поддержке танка и двух БМП идут по прежнему маршруту. С колонной остаётся одна ангольская рота и рота ангольских товарищей. Мы пойдем северней, в обход черных камней. Головной машиной Т-34, за ним три с людьми, затем продуктовые, за ними наливняк с ГСМ. Замыкающие машины – боеприпасы и остальной личный состав.

Свиридов подождал, когда Григорьев закончит перевод, затем продолжил:

– Точка встречи – развилка дорог в третьем квадрате. Колонна пройдет точку без остановки. Рамирес, если поспеете туда первыми, то дожидаетесь нас. При огневом контакте сразу радио нам и дубляж двумя красными ракетами.

Вновь подождав перевода, спросил:

– Вопросы есть?

Вопросов не возникло.

– Значит, по машинам. – Звучит глухо, постепенно отдаляясь, зато нарастает тяжесть в теле. Понимаю, что проснулся. Чужой сон еще не закончился, но уверен – стоит мне заснуть…

Открываю глаза. Я в палате с белым потолком и светло-синими стенами.

Чуть повернул голову, чтобы осмотреться. Справа странная конструкция, в центре которой, на койке, лежал полностью загипсованный человек. Как в скафандре, только лицо и видно. От его конечностей расходились зигзаги тросиков с гирьками на концах. По правой стороне, в руке и ноге узнал аппараты Илизарова. Досталось бедняге. С телебашни, что ли, он упал?

Ой! Смотрю на себя. Вроде гипса не видно, только на кистях небольшие повязки. Похоже костяшки сбиты. Пошевелил ногами, там вообще никаких повязок нет. Голова не болит, лишь тяжесть в теле.

Так, что там дальше? У окна, еще койка. На ней полулежа мужик с пышными усами книгу читает, устроив её на загипсованной руке. Напротив три койки. На двух спят, завернувшись в одеяло. Одна, которая напротив моей, пуста, но постель присутствует, в приличном беспорядке. Наверное, больной вышел куда-нибудь. Дверь открывается, и в палату входит мужик на костылях. Садится на койку, ставит в угол костыли. Устраивает свою правую травмированную ногу на постели и смотрит на меня.

– Здорово, воин!

– Здравствуйте.

В палате зашевелились.

– Давай знакомиться, – говорит мужик напротив, – меня Виктором звать.

– Сергей, – представляюсь я.

Те, что спали, уже поднялись. И у обоих тоже по правой ноге загипсовано. Интересно получается – трое с одинаковыми травмами в ряд.

– Андрей, – кивает мужик со средней койки.

– Тоже Андрей, – представляется следующий.

– Евгений Николаевич, – прогудел усач от окна.

– А рядом с тобой Валера, – представил полностью загипсованного Виктор.

Человек-гипс гугукнул и гирьки задвигались. Это надо полагать – приветствие.

– Сколько времени?

– Полвосьмого, – ответили от окна, – скоро обход и завтрак.

– Нас всех съедает дикое любопытство, – говорит Виктор, – что с тобой, парень, произошло? Санитарка, что застелила вчера постель, поведала – избили тебя. Хорошо, видать, досталось, раз без сознания в палату на каталке прикатили.

– Да, досталось хорошо. Но и я в долгу не остался. Больше не полезут.

Не врал. Я действительно, если не каждого, то большинство отоварил от души.

– И сколько супостатов было? – спросил Андрей со средней койки.

– Пятнадцать.

– Сколько? – удивился усач, и не только он. Даже гирьки удивленно закачались.

– Пятнадцать, – повторил я. Про трех взрослых даже упоминать смысла нет. И так по лицам мужиков видно, что не верят.

– А почему не убежал, – спросил Андрей у окна.

– Со мной девушка была.

– Что, били при ней? – это спросил второй Андрей.

– Нет, я попросил, и она ушла. Её пропустили.

Опять смотрят недоверчиво.

– А потом почему не убежал?

– Я не привык от проблем бегать. Поэтому и остался.

– Глупо, – прогудел усач.

– Согласен, – кивнул я. – Сейчас сожалею, но прошедшего не вернуть.

Пусть не верят. Что-то доказывать я не собираюсь, как и рассказывать все. Со стороны всегда видней и умнее получается. Знал бы я, что впоследствии будет…

Мне есть, о чем жалеть. Однако прошлого не вернуть, и не думаю, что появится еще один шанс все исправить.

Поднялся, спустил ноги на пол. На стуле у тумбочки лежит моя одежда, под стулом обнаружил простенькие тапочки. Надел штаны, тапки и встал. Голова закружилась, начало подташнивать. Хорошее сотрясение мне обеспечили. Ладно, хоть ничего не сломали. Руки-ноги явно целы, только сине-оранжевые, от ушибов.

– Где тут туалет?

– Направо по коридору, через дверь, – ответил Виктор. – Тебе помочь?

Интересно, как мне он поможет, на костылях-то? От окна послышалось кряхтение, это с койки поднялся Евгений Николаевич.

– Я тоже в туалет иду, если что, помогу дойти.

– Спасибо, я сам.

Головокружение утихло, но тошнота не прошла. Изредка опираясь о стену, добрел до туалета, справил нужду, потом в зеркало над умывальником разглядывал себя. Лицо припухшее, желтого цвета, чем-то намазали, наверно. М-дя, глаза узковаты… не лицо, а мандарин недозрелый. Покрутил головой – на китайца стал похож. Хорошо мне насовали. Почему же нет фингалов?

Вернулся обратно. Только устроился на койке, как в палату бодро вошел врач, мужчина лет тридцати пяти. Поздоровался со всеми и, увидев, что я не сплю, направился ко мне.

– Здравствуйте, молодой человек.

– Здравствуйте, – ответил я и улыбнулся. Знал бы он – сколько мне на самом деле лет.

– Что ж, хорошее настроение признак выздоровления.

Доктор присел на край постели, выудил из кармана ручку. Выставил перед собой.

– Смотри на колпачок.

Он поводил ручкой крестообразно, наблюдая за мной. Затем убрал ручку в карман и спросил:

– Голова болит?

– Терпимо.

– Кружится? Тошнота есть?

– Немного.

– Это пройдет. Организм молодой, восстановишься быстро.

– То, что переломов нет, ясно и так, – говорю я. – Тошнота – признак сотрясения. А что еще? И почему я весь желтый? Мне печень не отбили?

– Нет, – ответил врач, – печень в норме, но отбили тебя всего. Гематомы на горле и по всему телу, плюс сотрясение. А желтизна эта от мази. Хорошей, кстати. Если бы не она, быть тебе синим-синим. И опухшим.

Ага, как в анекдоте – ушиб всей бабки. Хорошо хоть, зеленкой всего не закамуфлировали, мазь нашлась. Что потом бы ни говорили, а в это время лечили хорошо.

– Спасибо…

Но меня прервал врач:

– Спасибо скажешь папе одной девочки, который это лекарство привез. Импортную мазь. Хорошую.

Он поднялся.

– Хорошая девчонка. Красивая. За тебя все переживала. – Он помолчал немного. – Пару дней полежишь тут, под наблюдением, а потом и домой поедешь. Кстати, вот-вот твои родители появятся. Еле вчера уговорил их домой уехать, а то твоя мама порывалась тут ночевать.

Врач шагнул к следующей койке.

– А как ваши дела, больной?

Гирьки зашевелились, и послышалось невнятное бубнение. Выслушав и, похоже, поняв эти звуки, врач кивнул.

– А что же вы хотели, любезный? Пролететь семь этажей, пробивая настил строительных лесов, и остаться целым? Вам теперь до осени в этом скафандре куковать, а потом еще и ходить учиться заново…

Кошусь на беднягу. Я бы с тоски на его месте помер. Ладно, хоть мне ничего не сломали, а то веселые были бы у меня летне-гипсовые каникулы.

Дверь в палату распахнулась. Показалась каталка, уставленная тарелками и стаканами.

– Завтракать будем, молодой человек? – осведомилась санитарка.

Несмотря на остаточное ощущение тошноты, позавтракать следовало. Мне выставили на тумбочку тарелку с тонким блином растекшейся манной каши, стакан чая и два кусочка белого хлеба. Не весть какая сытность, но аппетит раздраконила всерьез.

– Что, добавки надо? – Санитарка, видать, опытная, или у меня голод на лице написан.

– Не откажусь.

– Сейчас принесу.

Но санитарка вернулась без добавки.

– Там родители к тебе приехали, – сказала она. Потом повернулась к врачу, который осматривал соседа напротив.

– Валерий Андреевич, там ВАС спрашивают.

Врач глянул на неё и очень шустро выскочил из палаты. Я надел тапочки и поковылял следом. Тошноты почти не было, и голова кружилась не так, как в первый раз, однако слабости прибавилось.

В коридоре узрел отца, маму и… Марину, а чуть дальше в ординаторскую входили Зеленин-старший, мужик в сером костюме и врач. С Зелениным понятно, он дочь подвез, возможно, и моих родителей, а что за перец в сером? Тоже чекист? Нет, вряд ли, как-то не подходит он по типажу. Вид усталый, костюм куплен явно на самую первую зарплату, и вообще, Зеленина он почтительно перед собой пропустил, как и врач. Еще папку в руках держал. Скорей всего, следователь. М-да, все-таки убийство есть убийство. О последствиях мне думать не хотелось, да и некогда – меня увидели мои родные.

– Сережка! – Марина и мама чуть ли не наперегонки ринулись ко мне.

– Осторожно! – На всякий случай предупредил я. Лишь бы тискать не начали. Вокруг меня, как спутники, закружились две дамы. Тут же ощутил себя пупом мира, центром вселенной…

Вопросы сыпались как из мешка, я не успевал на них ответить, как они начинали одновременно рассказывать последние новости, не касаясь последних конкретных «событий». Специально, наверное.

Еще меня начали кормить, точнее, закармливать – яблоки, черешня, соки, пироги… мама творог на ложечке подает…

Лишь отец не суетится, с улыбкой наблюдая за всеми эволюциями вокруг меня.

Как же хорошо!

Мама и Марина, похоже, успели спеться и устроили соревнование – кто до меня больше нежности донесет. Даже не заметил, как время пролетело.

– Сережа, съешь еще пирожок.

Я уже наелся до СЫТОСТИ, то есть когда становится плохо от съеденного. А еще слабость усилилась и в сон не по-детски потянуло.

– Мам, ничего не надо больше. Просто не влезет.

Тогда мама и Марина все, что осталось, в пакет сложили.

– Поешь потом.

Мама на прощание не удержалась, всплакнула. А Марина такой взгляд подарила, даже на мгновение вся слабость исчезла. И я был готов хоть звезду с неба сорвать…

– Как дела на службе? – спросил я отца, когда мама с Мариной отошли.

– Нормально, сын. Рапорт на отпуск подписан. Билеты уже взяли, через полторы недели на рыбалку с тобой пойдем. Или на охоту. Дядя Ваня обещал лучшие угодья показать.

Как-то все просто выходит. Раз и отпустили.

– Что бы ни случилось, сын, знай – я горжусь тобой.

Отец догнал маму и Марину, они скрылись в дверях, но я не торопился в палату. Так и сидел на стуле. Зеленин подошел и присел рядом.

– Дочь мне все рассказала. Спасибо тебе, что защитил её.

– А разве вы не так же поступили бы?

Зеленин промолчал, только кивнул.

– Спасибо вам за лекарство.

– Не за что, – улыбнулся он. – Разве ты сам не поступил бы так же?

– У отца проблем не будет?

– Нет. У тебя тоже. Кстати… – Зеленин оглянулся и показал на стоящего мужчину в сером костюме. – Тут со мной следователь приехал, но я вижу, ты сейчас не в состоянии долго разговаривать.

Ага, мне все труднее с накатывающей слабостью бороться. Даже моргать медленнее стал. Зеленин оглянулся на ожидающего недалеко следователя:

– Приедете вечером.

Тот кивнул и ушел. Я удивленно посмотрел вслед. Странно все. Или дело параллельно ведут обе конторы, или… не знаю что… тогда при чем тут КГБ?

– Ответишь на вопросы. Не беспокойся на этот счет, пустая формальность, не более.

Запутал он меня. Похоже, у чекиста особое мнение на мой счет. Зачем эти шпионские игры? Ладно, посмотрим – что за пустая формальность. Хотя я не представляю, как может убийство, даже при самообороне, быть пустой формальностью.

– Да ничего, – пожал плечами я, – пусть приезжает.

– Тогда, до свидания.

– До свидания. – Я протянул руку и посмотрел на Зеленина. – Иван Михайлович, когда похороны?

Не знаю, что чекист увидел в моих глазах. Он замер и какое-то время молчал.