Помнишь ли ты, Анаис? (сборник) Бюсси Мишель
– Мадемуазель Патри, а давайте начнем прямо с начала вечера.
Жюстина рассказывает. Палатка, сигнальные ленты вокруг. Компания парней. Ром и замал. Они уходят, Маню идет за ними. Маню уходит к лагуне, Жоана идет следом. Оба скрываются в темноте.
– А потом? Когда Жоана вернулась?
Жюстина шмыгает носом. Берет новый платок. Вытирает глаза и рассматривает пятна туши на смятой бумаге.
– После полуночи, – отвечает она наконец. – Сразу после полуночи. Я увидела, как она выходит из воды.
– Одна?
– Да, одна.
Айя все запоминает, ничего не записывает, чтобы не спугнуть девушку. Значит, Жоана идет купаться с Маню Нативелем, возвращается четверть часа спустя одна – ее спутник уже лежит на дне лагуны зарезанный, – после чего впадает в травматическую кому.
– Когда Жоана вышла из лагуны, – спрашивает капитан, – она выглядела… взволнованной?
Жюстина отвечает на удивление быстро:
– Нет! Нет, не в тот момент. Совсем наоборот. Я не ожидала, что Жо вернется так быстро, но она выглядела умиротворенной. Не такой, как обычно. Она вообще-то дерганая. Но когда вышла из воды, я подумала, что никогда не видела у нее такого безмятежного лица.
Обе умолкают. Они думают о Жоане, лежащей в коме в палате 217. Чем объяснить резкий переход от состояния внутреннего покоя к глубочайшему шоку?
– Что же было потом? – продолжает Айя. – Что произошло?
Жюстина шмыгает носом, сморкается, опять вытирает потеки туши бумажным платком.
– Я не знаю. Все случилось очень быстро. Парни на пляже искали Маню, хотели поздравить его с Новым годом. Они увидели Жоану, она как раз выходила из воды с широкой, безмятежной улыбкой и помахала мне рукой – а потом вдруг упала на песок, соскользнула бесшумно, как Маленький Принц, когда его укусила змея. Будто громом пораженная – в разгар праздника, среди незнакомых людей, которые обнимались и целовались, под китайскими фонариками и фейерверками. Можно было подумать, что снайпер дождался грохота петард и подстрелил Жоану, вот выстрела никто и не услышал.
Айя берет руки Жюстины в свои.
– Ваша подруга не подвергалась насилию. В нее никто не стрелял. Ее никто не бил. Она пережила психологический шок. Чистая психотравматика. – Айя крепче сжимает пальцы девушки. – Вы ее подруга. В прошлом Жоаны были… как бы поточнее сформулировать… события, которые могли бы объяснить этот шок? Тяжелые расставания? Душевные надломы?
Жюстина с тоской смотрит на бумажные платки. Хорошо бы сейчас высморкаться, скатать все в один большой комок и мять его, мять… Ну и пусть, что похоже на нервный тик, зато становится легче… Но капитан не отпускает ее рук.
– Жоана сбежала с острова. Уехала в метрополию. Шесть лет назад.
– Почему?
– Это… Это тайна… Никто не знает, кроме меня. Не уверена, что Жоана…
По щекам Жюстины снова текут слезы. Айя поднимает глаза к настенным часам над елочкой. Думает о Томе, Жад и Лоле. Муж и дочки сейчас, наверно, завтракают на террасе. Кажется, оставались манго, литр свежевыжатого сока гуайявы, макатья[48]. Она вздыхает:
– Подумайте, не спешите.
У входной двери «Рифа» раздаются женские крики. Возгласы. Даже вопли. Кристос косится на директора отеля – тот наконец скинул пиджак и ослабил узел галстука, – потом переводит взгляд на агентов Мореза и Ламба, давая команду: зону огородить, зевак прогнать, и все должны заткнуться. Ему надо сосредоточиться, вот-вот прибудут эксперты из Сен-Дени.
– Я хочу видеть сына!
Морез и Ламба не спеша идут к выходу. Дверь распахивается. Врывается женщина лет шестидесяти, невысокая, крепкая; она кидается к шезлонгам, на ходу так сильно толкая Рейнальда Бертрана-Ги, что директор едва не падает в бассейн.
Кристос первым успевает загородить ей дорогу. Заключает женщину в объятия, прижимает ее голову к своей груди, ждет, когда она успокоится, сделав знак жандармам не вмешиваться. Проходит несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он ослабляет хватку, ведет несчастную в патио, пододвигает стул, она не желает садиться, и Кристос обещает:
– Вы увидите вашего сына, обязательно увидите, мадам Нативель, но пусть эксперты сделают свою работу. Он… его…
– Я знаю! – истошно кричит женщина. – Его убили!
В распахнутую дверь «Рифа» входит мужчина с седыми, курчавыми, коротко стриженными волосами – отец; за ним еще люди – братья и сестры. Все проснулись, все уже знают о драме, поддерживают друг друга. У Кристоса духу не хватает не пустить кого-то. Рейнальд Бертран-Ги давно повесил галстук на пальму, расстегнул рубашку, под мышками мокрые пятна, он, похоже, не знает, куда кидаться в первую очередь.
«Ладно, – думает Кристос, – что уж теперь, пусть только к телу не приближаются. С минуты на минуту коллеги заберут его, чтобы передать судмедэкспертам в морге Сен-Дени».
– Кто мог убить моего мальчика? – стонет мамаша Нативель, глядя на Кристоса.
Я не знаю.
В саду «Рифа» все галдят и перебивают друг друга. Люди, знавшие Маню Нативеля, родня, соседи задаются одним вопросом, не в силах поверить в случившееся.
Убили? Ножом? Ладно бы кого другого, но не Маню. Маню не притрагивался ни к наркоте, ни к алкоголю, ни к деньгам. Маню был правильным парнем, серьезным. Пожалуй, даже слишком серьезным.
– Почему он, лейтенант, почему он?
– Я не знаю.
Кристос отходит. Не смаковать же мохито Габена перед всем святым семейством. Хорошо начинается год, нечего сказать! У него мало данных, как тут приступить к расследованию. Он набирает номер Айи, но та не берет трубку.
Телефон звонит, но Айя не отвечает. Только смотрит на исходящий номер. Секундочку, еще секундочку, Кристос. Вот сейчас я потяну за ниточку и сразу тебе перезвоню. Капитан поднимает глаза: над ней, на верхушке искусственной елки, блестит звезда. Жюстина Патри сидит и смотрит в пустоту, затерявшись в далекой галактике. Электрические гирлянды бросают разноцветные отсветы на белые больничные стены.
– Продолжайте, Жюстина. Что за тайна? Вы должны рассказать, если хотите помочь подруге.
Жюстина ждет, когда коридор опустеет, чтобы мимо не ходили ни пациенты, ни врачи, на это уходит несколько минут, и наконец решается. Произносит несколько слов. Быстро, отрывисто.
– Жоану изнасиловали. В семнадцать лет. После дискотеки. Она не подала жалобу. Никому ничего не сказала. Только мне, через несколько лет.
Капитан Пюрви выдерживает короткую паузу.
– Маню Нативель мог быть ее обидчиком?
Жюстина не уходит от ответа. Кажется вздыхает с облегчением, когда Айя задает этот вопрос.
– Я не знаю. В тот вечер Жоана не видела лица нападавшего. Было темно, он затащил ее в овраг под виадуком Фонтен. Но…
– Что – но, Жюстина?
Две медсестры проходят мимо них, и Жюстина умолкает, ждет, когда они скроются за поворотом.
– Вам это покажется странным, капитан, но когда я увидела, как Жоана выходит из лагуны одна, без того парня, когда посмотрела на ее лицо, еще не зная, что в воде найдут труп, я сразу об этом подумала. Сказала себе в ту же секунду: она это сделала, освободилась наконец, отомстила. Свела счеты.
Взгляд Айи останавливается на часах над елочкой.
– Итак, вы подтверждаете, то есть вы предполагаете, что Маню Нативель мог быть человеком, изнасиловавшим вашу подругу?
– Я… я не знаю…
– Думаю, вы не все мне сказали, Жюстина. В ту ночь Жоана не видела лица преступника. Верно? Могла она узнать его как-то иначе?
Жюстина с трудом сглатывает.
– Да.
Пять минут до полуночи
Вода – кипяток. Жарче воздуха. Чернее ночи.
Жоана и Маню удаляются во тьму, уходят все дальше и как будто взрезают толщу воды, но она все еще доходит только до бедер.
Они невидимы и знают это.
Маню держит Жоану за руку. Он идет по дну чуть впереди, прокладывая ей дорогу между коралловыми рифами, и первым ставит ступни на песок, под которым прячутся шипастые бородавчатки[49] и морские ежи.
Предупредительный. Очаровательный.
Жоана дрожит.
Наконец Маню останавливается.
– Здесь безопасно, – успокаивает ее пожарный. – Нам не грозят ни давка, ни пожар. Это лучшее место, чтобы полюбоваться зрелищем.
Они поворачиваются.
Вид на берег открывается феерический. Прямо перед ними, на пляже, под казуаринами, – огни, фонарики, музыка, смех, пение, и так на десятках километров побережья.
Жоана ищет взглядом в шумной толпе Жюстину, но не находит ее.
Четыре минуты до полуночи
Взрываются несколько дымовых шашек. Дети бегают по берегу лагуны, там, где огни озаряют первые волны. Потрескивают искры, вспыхивают спички, факелы, лучины, пора поджигать ракеты, петарды и фонарики. Побережье лежит огромным светящимся полумесяцем до самого Сен-Лё.
Он вот-вот запылает.
Три минуты до полуночи
Маню смотрит на верхушки казуарин, пассат треплет его волосы, он на страже – бдит, чтобы предугадать направление ветра, не упустить начала неминуемого пожара.
Он серьезен и сосредоточен.
Но Жоана знает, что все это комедия. Он прикидывается терпеливым.
Получается не слишком хорошо.
Маню делает шаг к девушке, поворачивается, его руки смыкаются на ее талии. Жоана вздрагивает, но он не отступает. Не сейчас. Маню смелеет. Он намного выше, его объятие становится настойчивей, лицо склоняется к ней в надежде, что она подставит губы. Но Жоана не собирается этого делать и даже слегка отворачивает голову.
Маню выпрямляется. Ему неловко. Он поторопился.
– Ты права, – бормочет он. – Дождемся полуночи, тогда и поцелуемся.
Глупое представление.
Глаза Жоаны устремлены в бесконечную даль. Лишь бы не смотреть на этого мужчину. Не задерживать взгляд на его правом плече.
Только не вздумай сейчас убежать.
Пусть льнет к тебе, не выдавай своего отвращения. Держись прямо, не поддавайся дурноте.
Казуарины танцуют на берегу под звуки креольской музыки. За ее спиной коралловый риф вот-вот рухнет, и их захлестнет волна.
Не двигайся.
Жди. Еще две минуты.
Две минуты до полуночи
Маню придвигается ближе, вплотную. Они стоят почти прижавшись друг к дружке и ждут, когда запылает побережье, как робкие подростки перед киноэкраном. Сейчас начнется фильм. Маню поворачивает ее к себе, его мокрые плавки трутся о пупок Жоаны, выдавая желание мужчины.
Не думай об этом. Думай только о руке, его руке, которая переплелась с твоей.
– Не торопись, – шепчет Жоана.
Маню послушно отстраняется, плавки оставили на ее коже мокрый отпечаток.
Жоана начинает кашлять, кусачий холод леденит живот. К горлу подступает желчь, и она с трудом подавляет желание угостить выпитым ромом рыб лагуны.
Одна минута до полуночи
На сей раз рука Маню с бедра Жоаны опускается ниже, проскальзывает под трусики купальника, ложится на ягодицы, приглашая к сближению.
– Нет!
Жоана крикнула слишком громко. Слишком резко отпрянула. Удивленный Маню смотрит пристально, словно поняв, что любовная игра пошла не так.
Больше ждать нельзя… Ничего не поделаешь. Покончи с этим, пока он не насторожился.
Жоана отнимает у Маню руку, заводит ее за спину, чтобы достать нож… Тот самый нож, который она схватила в темноте с чужого стола и спрятала под резинкой трусиков, ни на секунду не подумав, что может пораниться. А теперь она достает его и держит сбоку, у бедра.
Полночь
Мгновение – и все заливает свет.
Километры побережья взрываются десятками фейерверков, озаряются насколько хватает глаз. Тысячи китайских фонариков одновременно взмывают в небо, точно сказочный рой гигантских пламенеющих светлячков. Многоголосое ola! облетает остров, как раскат грома.
Это длится и длится. Сверкают гирлянды на казуаринах.
Это прекрасно. Незабываемо. Немыслимо.
Жара. Полночь.
Всюду поют, смеются.
– Поцелуемся? – спрашивает Маню.
У него детская улыбка, смеющиеся глаза, сильные руки, он осторожно притягивает ее к себе, как срывают плод с тонкой кожицей.
Эта рука…
Маню в двадцати сантиметрах от Жоаны.
Он приближает губы, ждет поцелуя, первого в году.
Жоана дарит ему не поцелуй – смерть.
Вонзает нож прямо в сердце.
Небо по-прежнему залито светом, мерцает эфемерными звездами.
Тело Маню тихо соскальзывает в воду. Жоане немыслимо легко.
Ей вдруг хочется пива, шампанского, она чувствует себя освобожденной, воздушной, как эти маленькие шарики-монгольфьеры; все годы жизни в аду, стыд и страх улетели в небо.
Все разрешилось будто по какому-то священному календарю. Ровно в полночь. С этой минуты часы будут идти правильно.
Теперь она может начать жить.
И получать от жизни удовольствие.
Девять часов после полуночи
Капитан Айя Пюрви смотрит на настенные часы над елочкой. Ее взгляд следует за бесшумным бегом секундной стрелки. Том, Жад и Лола, должно быть, уже позавтракали и пишут поздравительные открытки, посылают сообщения друзьям в метрополию, на Мадагаскар, в Австралию.
Без нее.
Жюстина Патри снова замкнулась. В ответ на последний вопрос Айи – могла ли Жоана узнать его как-то иначе? – у нее непроизвольно вырвалось:
– Да.
Больше она ничего не сказала.
По коридору снуют медсестры, встречаясь, поздравляют друг друга с Новым годом, желают доброго здоровья – на тон ниже, чтобы не услышали больные. Дав секундной стрелке пробежать еще три круга, Айя тихо повторяет:
– Что это за деталь, Жюстина?
Девушка колеблется. Прокручивает в голове события последних часов. Вот Жоана оседает на песок. Нет, раньше… За несколько минут до наступления нового года лицо подруги на мгновение искажается от резкой боли, когда Маню снимает футболку и вспышка ракеты освещает его торс, плечи и руки. А вот Жоана выходит из воды, сразу после полуночи, у нее умиротворенное лицо, как будто что-то кончилось. Жо часто говорила о своем наваждении. О тюрьме, из которой она не может вырваться, с тех пор как на нее напали. Рассказать все этой легавой все равно что прямо обвинить подругу.
Жюстина медленно поворачивается к Айе. Она видит, что капитану жандармерии стоит неимоверных усилий оставаться спокойной, терпеливой, внимательной, но смотрит она на циферблат часов.
Торопится. Ее наверняка ждут.
Жюстина снова мысленно взвешивает все «за» и «против». Ее признание станет приговором Жоане. Но подруга в коме, а у нее нет выбора.
– Маню Нативель был ее насильником, – выпаливает она в лицо Айе. – Я думаю, она встретила его случайно, хотя искала – так или иначе – все эти годы.
– Она узнала его, так? Но он ее не вспомнил?
– Она была жертвой, наверняка одной из многих. Он просто пошел однажды вечером за девушкой от ночного клуба и взял ее силой. В темноте. Шесть лет назад. И сразу выкинул ее из головы. Но она – разве могла она забыть его?
– Я понимаю, Жюстина, но вы мне так и не ответили. Почему Жоана была уверена, что Маню Нативель – тот самый насильник, если не знала его в лицо?
Рот Жюстины болезненно кривится.
– У него была татуировка. Очень необычная. Два дельфина, стоящие на хвостах, повернувшись друг к другу, и дата: 11/11/2000. На ключице и правом плече. Эта татуировка была ее навязчивой идеей. Когда насильник навалился на нее там, в овраге под виадуком Фонтен, она видела только этот рисунок. Два дельфина плясали в ритме мускулов насильника, придавившего ее всем своим весом. Мне кажется, с той ночи Жо при виде мужчины с голым торсом всегда проверяла, нет ли у него этой татуировки. Это стало рефлексом. Она воспринимала ее как клеймо, которым мог быть помечен любой парень.
– Хотите сказать, у Маню была такая татуировка? И Жоана ее узнала?
– Да… Жо все поняла, когда парень снял футболку и бросил ее на песок. Я тоже должна была понять. Догадаться, что она решилась. Я могла бы ее остановить.
Айя мягко касается коленей Жюстины.
– Подождите, мадемуазель Патри, не спешите винить себя. Сначала нужно все проверить.
– Кристос?
– Ну?
Айя быстро пересказывает по телефону показания Жюстины Патри. Мысленно фиксируя детали, Кристос все чаще смотрит на расположившееся в беседке отеля семейство Нативель. Все – мать, отец, братья, кузены – уставились на него, ждут новостей, вот сейчас он договорит, подойдет и скажет, глядя им в глаза: все кончено, мы взяли убийцу вашего сына. Только на это им и остается надеяться.
Айя продолжает свой рассказ. Кристос удаляется от беседки и идет к дверям, куда входят двое коллег. Эксперты из Сен-Дени приехали за телом Маню Нативеля, упакованным в пластиковый мешок.
Маню Нативель… Образцовый служащий, самоотверженный пожарный, верный друг, идеальный сын.
Кристос в последний раз оглядывается на Нативелей. Все ждут, чтобы правосудие покарало виновного, а им сейчас скажут, что оно свершилось.
Их сын был насильником. Его судили. Приговорили. И казнили.
Кто в это поверит? Кто из них сможет принять такую версию?
– Проверь, Кристос!
– Что проверить, Айя?
– Татуировку. Пока тело не увезли в морг.
– Твою мать…
Кристос тормозит коллег с носилками, спиной чувствуя давление всего клана Нативелей. Он шепчет пару слов Морезу, стоящему рядом с телом, и тянет вниз молнию на мешке.
Черные волосы, холодный лоб, широкий нос. «Боже, – мысленно молит Кристос, – сделай так, чтобы парень был ни в чем не виноват».
Мешок открывается, уже виден пересохший рот, волоски на подбородке.
«Сделай так, чтобы бедолага оказался случайной жертвой пьяной драки. Боже милостивый, дай всем, кто любил парня, оплакать его. Они не перенесут второго смертельного удара».
Шея, плечо.
Первой бросается в глаза ключица.
Черт!
Девчонка была права.
На правом плече мертвого тела Кристос видит татуировку.
Ту самую, которую описала Жюстина Патри. Дата, 11/11/2000, и два танцующих дельфина.
Кристос выпрямляется, кивает Морезу: закрывай мешок, машет коллегам, чтобы уносили тело.
Его взгляд задерживается на малыше Силиане, который нашел труп. Потом на сидящем у стойки бара Дориане.
«Извини, сынок, твой кумир из “Марсуена” был тот еще негодяй».
Потом на семье.
«Извините, друзья, ваш ненаглядный Маню скрывал грязную тайну».
Хоть и не похож был на сексуального насильника. «Мне жаль, что это случилось 1 января. Я и сам хотел верить в сказку о герое, достойном, чтобы о нем скорбели».
Все еще сжимая в руке телефон, младший лейтенант подходит к бару и берет свой мохито, не обращая внимания на встревоженные взгляды полицейских, Нативелей, Рейнальда Бертрана-Ги и своих подчиненных.
Выпивает одним махом.
С Новым годом, доброго здоровья.
Где-то далеко, в его руке, разоряется Айя.
– Ну что, Кристос? – пробивается сквозь треск помех голос капитана.
– Это он!
Айя отключается.
– Это он, – сообщает она Жюстине.
Девушка мгновенно успокаивается. Все будет хорошо, Жоана очнется, ей предъявят обвинение, но у нее найдутся доводы в свою защиту. Неопровержимые доводы.
Она встает:
– Я хочу вернуться к Жо.
Они вместе идут к палате 217. Айя в последний раз оглядывается на часы. Может, она даже успеет в Плато-Кайу раньше Тома с Жад и Лолой.
Но один вопрос остался без ответа.
Почему Жоана не испытала эмоциональный шок, увидев татуировку на плече насильника? Или всадив нож ему в сердце? Почему девушку накрыло позже, когда ее поиск был завершен и дело сделано? Что такое увидела она в ту минуту, когда вышла из воды на пляж Эрмитаж? Какой демон вернулся за ней, чтобы утащить прямиком в ад?
Одна минута после полуночи
Жоана медленно возвращается к пляжу, вода стекает по ее ногам, как будто лагуна опорожняется. Она увела Маню далеко, очень далеко, чтобы его тело нашли не раньше завтрашнего утра.
Китайские фонарики продолжают взлетать. Она не зажжет свой в этом году. Никогда больше не зажжет. Ее желание, ее единственное желание исполнилось.
Негодяй получил свое.
Ей нравится воцарившийся на пляже веселый кавардак, хохот детей, вспышки петард, крики мамаш, рев музыки. Она снова улыбается жизни. В нескольких метрах впереди она узнает друзей Маню, вся компания здесь, по щиколотки в воде, полуголые, с бутылками пива в руках, пошатываются, брызгаются и орут.
Манюууу! Манюууу!
Долго же им придется его искать!
Она высматривает справа маленькую палатку, видит, что Жюстина ее ждет. Пользуясь вспышкой особенно белой, особенно яркой ракеты, на миг озаряющей весь пляж, она машет подруге рукой.
И любуется зрелищем.
Дети, семьи, женщины под казуаринами, парни прямо перед ней на песке.
Мгновение ослепительной белизны.
И чернота.
Девять часов пятнадцать минут после полуночи
– Кристос, тебя тут спрашивают! У входа. Все хотят дать показания. Их человек пятнадцать, не меньше!
Морез в панике мечется по холлу отеля, не зная, куда кидаться; ему сейчас не легче, чем секьюрити, сдерживающему орду рвущихся на футбольное поле фанатов.
– Пусть подождут, я говорю по телефону… Чего они хотят?
– Говорю же, дать показания.
– Кто?
– Друзья Маню Нативеля. Они все вместе были на пляже.
Читать бесплатно другие книги:
