Помнишь ли ты, Анаис? (сборник) Бюсси Мишель
Еще одно доказательство… но гнилостная вонь исходила не от этой тряпки.
И Говен принял решение.
– Диана, – скомандовал он, – набери номер жандармерии Дудевиля. Как только я открою шкаф, звонишь туда и все объясняешь, потом выходим, вещи оставляем, идем к машине, держимся естественно, не бежим и не оглядываемся.
Диана-Перль кивнула, дрожащей рукой сжимая телефон. Говен осторожно выглянул в окно.
– Где он?
– Не знаю, я не вижу его.
– Ну и ладно!
Говен взял гвоздодер двумя руками, прикинул фронт работ и решил начать с правой дверцы.
Не успел он коснуться верхней петли, как дверца рухнула на пол. В следующее мгновение отвалилась вторая, за ней последовали все консоли и полки. Покачавшись, обрушились боковые стенки, и оставшийся без поддержки карниз с ужасающим грохотом упал с двухметровой высоты.
Покатились по полу резные деревянные животные, искалеченные бабочки, безногие барашки, обезглавленные совы, расчлененные змеи. Карниз развалился на составляющие, как и панель одной дверцы.
Катастрофа.
Грохот наверняка эхом отозвался в самых дальних концах усадьбы.
Убийца не мог его не услышать!
Вот только убийцы-то никакого не было. Ни убийцы, ни трупа.
На дне шкафа, на пожелтевшей тряпице, лежали две крысы и пять крысят. Мертвые, уже частично разложившиеся – наверняка поели крысиной отравы, разложенной по углам дома. Они-то и воняли.
Говен, все еще с ломиком в руках, зашелся нервным смехом, не в силах остановиться.
За спиной у них раздался рев:
– Что вы наделали?!
Не дожидаясь ответа, Лефевр рухнул на колени перед останками шкафа. С убитым видом он гладил рассыпанные деревяшки, дощечки, колышки, фигурки, все частицы пазла, который терпеливо собирали веками и в одну секунду разрушили – то ли в приступе безумия, то ли по недомыслию.
Он долго сидел на полу, словно окаменев, потом повернулся к жильцам.
– Как это случилось?
Потрясенная Диана-Перль как-то вдруг забыла об исчезновении мадам Лефевр, упорной лжи мсье Лефевра, окровавленной рубашке… Все вытеснило чувство вины: она стала ребенком, разбившим вазу в ту самую минуту, когда домой вернулись взрослые.
– Здесь… пахло, – сконфуженно призналась она, кивнув на мертвых крыс.
– Я решил посмотреть, – добавил Говен.
Он вытащил из-за спины гвоздодер. Лефевр таращил глаза – скорее удивленно, чем сердито, словно подобная глупость была выше его понимания.
– Но почему вы мне не сказали? – с трудом выговорил Лефевр. – Я же каждый день спрашивал вас, все ли в порядке.
Голос его был спокоен. Казалось, отчаяние в нем пересилило гнев.
Ну что взять с городских идиотов!
Говен молчал. Диана-Перль попыталась оправдаться:
– Сказать по правде… вы будете смеяться… мы ничего не сказали, потому что подумали…
Говен кашлянул и закончил за жену:
– Мы подумали, что вы очень заняты! Мы… мы не хотели вас отвлекать.
Диана-Перль не привыкла, чтобы ее перебивали, она надулась, но стерпела.
Лефевр повернулся к руинам шкафа. Объяснения парижан были просто смехотворны и нелепы на фоне масштабов бедствия.
– А ведь я вас предупреждал. Этот шкаф хрупкий, как стекло. Триста лет он принадлежит нашей семье. Разве я смогу его починить? Все пропало, все пропало…
Диана-Перль не выдержала. Игнорируя гневный взгляд мужа, она схватила найденную под матрасом рубашку с пятнами крови и сунула ее Лефевру под нос. У них были смягчающие обстоятельства! Она преисполнилась решимости перейти в контрнаступление и настаивать на каждом пункте контракта, который обговаривался с его женой и не был соблюден… но тут заурчал мотор въезжающей в усадьбу машины и все обернулись к окну.
Белый «Пежо 106» катил по аллее под тополями. Машина остановилась у дома, из нее вышла мадам Лефевр. Такая же живая и грациозная, как на фотографии в гостиной. Маленькая, кругленькая, энергичная.
Это их доконало!
– Но… Но оттуда правда воняло, – едва слышно пробормотала Диана-Перль.
Говен молча достал из кармана чековую книжку, нервно нацарапал сумму и резким движением оторвал чек.
– Нам искренне жаль. Мы повели себя как последние невежи, и это мягко сказано. Возьмите… Я знаю, это не залечит душевную рану и не возместит потерю семейной реликвии, – он снова посмотрел на кучу деревяшек на полу, – но это все, что мы можем сделать. Еще раз просим нас извинить.
Лефевр взял листок небрежным жестом и даже не взглянул на сумму, демонстрируя, что его волнуют только обломки шкафа.
Пять минут спустя Диана-Перль и Говен побросали вещи в чемоданы, закинули их в багажник и уехали.
Срам. Они никогда в жизни не испытывали такого стыда!
Когда «крайслер себринг» скрылся в конце тополиной аллеи, мадам Лефевр повернулась к мужу. Ей не терпелось.
– Ну, сколько?
– Четыре тысячи евро! – выпалил Лефевр.
Жена зааплодировала:
– Четыре тысячи! Отлично! До нашего рекорда далеко, но от четы учителей я такой щедрости не ожидала. – Она посмотрела на разбросанные по полу деревяшки. – Четыре тысячи за прогнивший нормандский шкаф, рваную рубашку и семейку дохлых крыс – неплохой доход, скажи? Ты сможешь все собрать?
– Как нечего делать! Это ведь ненадолго. Снова рухнет, как только тронут петли, не беспокойся. Времени полно, следующие парижане приедут только через три дня.
Мадам Лефевр подняла на него умоляющий взгляд:
– Можно, в этот раз убийцей буду я?
– И думать забудь! Я гораздо правдоподобнее смотрюсь в роли кровавого маньяка из Ко!
– Ну пожалуйста! Булочница тоже говорит – было бы хорошо для разнообразия. Только представь: я – ведьма из Ко, собираю травы под луной, варю ядовитые зелья, бормочу заклинания и не расстаюсь с черным котом…
– Ладно, там будет видно.
До Руана было недалеко, «крайслер себринг» тихо катил через лес в долине Остреберт. Ни Говен, ни Диана-Перль с самого отъезда не произнесли ни слова.
Смеркалось. Лес был густой, темный и тихий. Диана-Перль заметила дорожку, уходящую под деревья, и небольшую земляную площадку в тени чуть подальше.
Она положила руку на колено мужа. Передвинула ее выше, к бедру. Он сбросил скорость, вписываясь в поворот, она потянулась, включила поворотник и прошептала:
– Стоп. Остановись.
Вид с чердака
1
Все началось в одно майское воскресенье. Чудесное, погожее воскресенье.
Я понимаю, вам будет трудно поверить тому, что вы прочтете. Очень трудно.
Поэтому попытаюсь описать каждый этап этой тайны, как проживал их я, хотя говорить о себе – не мой конек.
Но Мюгетта свидетель, и она все подтвердит, а может, даже расскажет получше моего: я ничего не выдумал! Факты есть факты. Не укладывающиеся в голове, но вполне реальные. Я крутил-вертел их так и этак, чтобы сложить в цепочку. Чуть не тронулся умом и нашел единственное объяснение, которому никто не поверил. Но вы – сторонние наблюдатели, вы объективны, не задействованы, – вы можете и должны мне поверить!
Итак, все началось в одно майское воскресенье. Вот он я, сижу за письменным столом у окна.
На горизонте бескрайнего голубого неба ни облачка, ветерок не тревожит листву плакучей ивы, не морщит воду маленького пруда под моим окном. Тишь! Роскошный погожий майский день. Пожалуй, слишком – подозрительно – погожий.
Тридцатисантиметровая кипа газет высится справа от меня, слева стопка из десятка книг, на столе остается чуть-чуть места для ноутбука. Дело об отравленном джозамицине, кричат заголовки газет. Согласен, не самый оригинальный факт криминальной хроники, но от этого дела никуда не денешься, а главное, я на все сто уверен, что произошла непростительная судебная ошибка, если не сознательное игнорирование правосудием версии о бытовом отравлении.
После успеха первого тома «Преступлений под яблонями» (названием я очень горжусь, а подзаголовок Нераскрытые убийства и другие преступления в Нормандии придумал издатель) – на мой взгляд прекрасные продажи, а если в цифрах, то 773 проданных экземпляра – издатель требует от меня второй том к лету. Пришлось срочно выбрать десяток новых дел, раскопать сотни статей из старых газет, подобрать тысячи страниц из архивов и снять с них ксерокопии, после чего приступить к написанию, превозмогая неуверенность и надеясь, что вернется вдохновение, за которое я удостоился похвал от многих местных изданий. «Информасьон дьеппуаз», «Импарсьяль», «Эвей де Понт-Одемер» назвали мое перо легким, изящным и ироничным.
Если угодно, можете сами убедиться!
Я первый удивился, поверьте. Четыре года назад я вышел на пенсию[14], всю жизнь проработав контролером на железной дороге, а Флориан и Полина вскоре уехали учиться, и дом опустел. Я понятия не имел, чем заполнить свой досуг. Тогда мне и в голову не приходило, что сегодня вся моя энергия будет сосредоточена на одном-единственном занятии, увлекательном и даже захватывающем настолько, что мало-помалу отойдет на задний план все, что когда-то было для меня самым важным, – велосипедные прогулки с друзьями, ежемесячные посиделки в ресторане с бывшими коллегами из поезда Руан – Париж, уик-энды в кругу семьи.
Я всю жизнь ждал пенсии без нетерпения и особого страха – так ждут времени отхода ко сну после насыщенного дня, – а теперь боюсь не успеть, состариться, не написав всего. Не знаю, сможете ли вы понять. В местной уголовной хронике столько забытых дел, которые останутся таковыми навсегда, если никто не прольет свет на разбитые судьбы и нераскрытые преступления.
Пусть это покажется вам смешным, но я в свои пятьдесят девять каждое утро подсчитываю, сколько мне осталось хороших лет, таких, когда голова еще работает, и проклинаю быстротекущие дни.
Время летит во весь опор, и я вряд ли успею утолить до конца мою страсть. Выражусь точнее – исполнить миссию.
Этим-то размышлениям я и предавался, когда на лестнице раздались шаги.
Мюгетта, кто же еще.
Платье в цветочек, аромат весны, яркий макияж. Сейчас она меня гильотинирует.
– Собираешься сидеть взаперти весь день, Габриэль?
Бац!
Что я говорил?
Будь на улице дождь, хотя бы мелкая, симпатичная нормандская майская морось и градусов десять со свежим западным ветром, Мюгетта принесла бы мне кофе, спросила: «Как продвигается дело, милый?» – и дала бы мне весь день спокойно работать.
Но сегодня…
– Видел, какое сегодня чудесное солнце, дорогой?
Взявшись за перо, я понял, почему со времен Флобера и Мопассана писателей тянуло в Нормандию. Дело не в том, что Париж и море совсем близко, домики романтичны, а в аббатствах полно привидений. Уроженцы Нормандии во все времена были самыми плодовитыми исключительно по причине погодных условий!
Когда Мюгетта положила руку мне на плечо, я тут же выработал стратегию. Нет солнца или оно есть, я мало чем рискую – какие развлечения можно найти майским воскресеньем в Туфревиле-ла-Корбелин, в сердце области Ко? Дипломатично соглашусь выпить с Мюгеттой чаю в саду, поболтаю с ней полчасика, повосхищаюсь геранями и розовыми кустами и – готово дело! – вернусь за стол!
– Было бы преступлением не воспользоваться таким дивным деньком, – настаивает Мюгетта.
В ответ я широко зеваю, как медведь, мирно спавший в берлоге, пока его не разбудила весна. Мюгетта улыбается, ей не привыкать, убирает руку с моего плеча и разворачивает газету. Свежую, не древний пожелтевший экземпляр с заголовком о трупе, найденном в петле на чердаке старой фермы.
Сегодняшнюю газету.
Какой же я дурак!
Западня вот-вот захлопнется. При всей любви к уголовной хронике я вовсе не извращенный манипулятор. Совсем наоборот. Я интересуюсь этими преступлениями, потому что напрочь лишен воображения. Мое единственное удовольствие и мой единственный талант – скрупулезно препарировать каждую деталь дела, как часовщик, разбирающийся в сложном механизме. По сути своей я человек наивный, простой, душа нараспашку и не расчетлив ни на грамм. Полная противоположность Мюгетте, чей мозг только тем и занят, что строит планы, как меня защитить, развлечь, обогреть душевным теплом и осчастливить, хоть я ни о чем таком не просил.
– Пошли, Габи, давай проветрим твое серое вещество!
Я соглашаюсь, питая надежду отделаться малой кровью.
– Ладно. Небольшая передышка пойдет мне на пользу. Откупорим бутылочку сидра на веранде?
Полчаса – и свобода!
– Кое-что получше, милый.
Мюгетта сует мне под нос «Курьер Ко».
Меня поймали на живца. Облапошили. Загнали в угол.
Я смотрю на нормандское солнце и проклинаю его окончательно и бесповоротно.
Мюгетта торжествует сдержанно, но не унимается, как будто я сам не умею читать.
Воскресенье, 21 мая 2017
Ярмарка-от-всех в День святого Константина
Муниципальный стадион, Туфревиль-ла-Корбелин
С 9:00 до 19:00
Более 50 участников
Комментарий Мюгетты
Не заблуждайтесь!
Мой Габи лукавит. Интересничает, прикидывается несчастненьким. Мой муженек – душа нараспашку, бедняжечка мой, вытащили его, видите ли, из норы погреться на солнышке. Но согласитесь: не потому ли он так подробно описывает солнечное воскресенье, свои муки и происки хитрой женушки, что хочет отвлечься от всех этих убийств, одно другого кошмарнее?
В глубине души он и сам не прочь поговорить о себе.
Да и мне жаловаться не на что: он оставляет мне несколько строк в конце главы, чтобы я изложила свою версию.
Уж будьте уверены – я себе в этом не откажу!
2
Мне придется вас просветить, ибо выражение ярмарка-от-всех практически неизвестно за пределами Нормандии. Этакий экзотический варваризм. В других областях Франции говорят чердачная или гаражная распродажа, блошиный рынок, барахолка, на худой конец… Эти ценные знания я приобрел в долгие дни каникул, которые проводил в разных концах страны и бродил вдоль столиков, палаток, подиумов, выставленных на улицах, площадях и набережных.
Скажу вам еще кое-что. Только одно занятие скучнее прогулки по подобной ярмарке – это участие в ней. Всю неделю разбирать вещи, опустошая дом, потом упаковать безделушки, игрушки, одежки, запихать все в багажник машины, распаковать и разложить на отрезке в три метра, предоставленном вам на стадионе или в актовом зале, и ждать, ждать, ждать, ибо все сделки совершаются в первые четверть часа. Это золотое правило ярмарок-от-всех: выставленные вещи уходят сразу… или никогда! К концу дня вырученная вами сумма едва окупает хот-дог с жареной картошкой, который вы купили и съели в полдень, пополнив кассу футбольного клуба или товарищества пожарных.
Хороша загадка, не правда ли? Зачем подыхать со скуки день-деньской в выходные и праздники, если теперь можно куда быстрее и выгоднее сбыть лишний хлам через интернет? Думаю, я нашел объяснение. Кризис – не более чем неуклюжее оправдание небывалого всплеска интереса к нормандским ярмаркам-от-всех и всем барахолкам планеты, а на самом деле успех легко объясняется четырьмя словами, не имеющими никакого отношения к деньгам: людей посмотреть, себя показать.
Замечательно! Но я-то не хочу ни на кого смотреть и никому себя показывать! Мне вообще интересны только жертвы и их убийцы, тоже давно умершие, только в своих постелях и безнаказанными. Это мое неотъемлемое право и, смею добавить, даже долг!
Я уже почти четверть часа околачиваюсь на футбольном поле, забитом гостями и участниками. Мы с Мюгеттой пришли пешком. До стадиона в Туфревиле-ла-Корбелин от нашего дома метров восемьсот. Машины стоят у обочины и вдоль насыпей аж до ближайших поселков Бур-Ноден, Мон-дю-Кюль, Маре. Вереница в несколько километров.
Людское море. Мне кажется, население Туфревиля увеличилось как минимум вчетверо.
Одно утешение: навстречу попадаются и другие примерные мужья. Они, как и я, бредут по газону (хотя предпочли бы бегать по траве за кожаным мячом), рассеянно поглядывают на диски, книги, одежду, игрушки. Стенды неотличимы один от другого.
А вот Мюгетта полна энергии и попусту не суетится. У нее своя стратегия: она всегда отправляется на ярмарку-от-всех, имея четкую цель, практически невыполнимую. Когда Флориан и Полина были маленькими, это могла быть редкая книга, второй велосипед, чтобы держать его у бабушки, недорогие видеокассеты, старый молочный кувшин для сада… Поиск любой вещи становится делом жизни, ради него не лень методично исходить вдоль и поперек все аллеи, а в случае неудачи отправиться на следующей неделе в соседнюю деревню.
На этот раз Мюгетта ищет скамеечку или маленькую лесенку, недорогую, чтобы можно было перекрасить и поставить у фасада нашего дома под цветочные горшки. Поди найди такую редкость, все лето придется искать.
Но нет, немыслимая удача!
Везучая Мюгетта нашла именно то, что искала. Хозяин стенда не верит собственному счастью: ему не только не придется нести в утиль трухлявую скамеечку, он будет избавлен от нее… за деньги! Чудо, да и только, сказал я себе, дело сладилось в два счета… Но тут Мюгетта принялась торговаться.
Я жду. От нечего делать рассматриваю богатства ближайших продавцов. Должен признать, собравшиеся здесь семьи, расстающиеся с дорогими сердцу вещами, – зрелище довольно трогательное. Целые жизни выложены на продажу. Люди избавляются от воспоминаний, чтобы не мучиться сожалениями, когда придется умещать свою жизнь в десятиметровой комнатушке в доме престарелых. Или, чуть позже, на двух метрах в гробу.
Ну вот, я ударился в поэзию, а Мюгетта все еще торгуется.
Я топчусь на месте, задержав взгляд на стенде напротив. Наблюдаю. Философствую. Отмечаю еще одну константу ярмарок-от-всех: это же мусорные баки эпохи.
Все участники продают одни и те же вещи. Необходимые в каждом доме в одни годы. Вышедшие из моды через несколько лет.
Все. Без исключения.
Скосил глаза на ящик, разглядыаю диски и видеокассеты, мысленно заключая пари сам с собой насчет музыки и кино, которые там найду. Наверняка те же, что есть в каждой семье. Полный набор «Жандарма из Сен-Тропе», «Анжелики», Брюса Ли, «Звездного пути»… Старые виниловые пластинки – Селин Дион, Supertramp[15], Франс Галль, Pink Floyd. Подхожу ближе к коробкам с играми. «Клуэдо», «Четыре в ряд», головоломка «Мастермайнд». Разумеется, у Флориана и Полины были такие же.
Рядом куча фигурок, такие у нас тоже были – забытые звезды тысяч мультяшных шоу: «Телепузики» (Дипси), «Неугомонные детки» (Анжелика Корнишон), «Барбапапа» (Барбалала). Все-таки удивительно, что у меня когда-то были практически все вещи, выставленные на этом столе.
На коробке стоят две миниатюрные машинки – белый «Пежо 205 GTI» и желтый «Рено Спайдер», точно такие же наверняка нашлись бы в коллекции Флориана.
Поворачиваюсь направо, к детской секции.
Завороженно смотрю на лошадку-качалку, пеленальный столик, погремушки в виде сосок и зайчиков. Все покупали одно и то же, убеждаю я себя, но совпадения меня заинтриговали.
Все?
На меня накатывает дурнота.
Неужели в каждой семье была вот такая лошадка-качалка, которую моя мать подарила нам для Полины, когда та родилась? С красным седлом, полосатой гривой и серебряными копытами? И вот этот детский столик на толстых красных ножках со встроенным пианино на три клавиши и четырьмя лягушками, спрятавшимися в пластмассовых кувшинках? И эта бирюзово-голубая складная колясочка с откидным верхом, такая удобная, неотличимая от той, которую выбрали мы с Мюгеттой перед рождением Флориана двадцать пять лет назад?
Хозяйка стенда смотрит на меня и улыбается. Полноватая женщина примерно моих лет, одетая в широкое серое платье в мелкие маки. Я наверняка выгляжу хорошим клиентом. Мужчины покупают быстро и без капризов. Не торгуясь.
Я отвечаю на ее улыбку и продолжаю рассматривать стол, стараясь ничем не выдать охватившего меня волнения.
Рядом с игрушками – три пазла на сюжеты Уолта Диснея: «Мулан», «Король-Лев», «Покахонтас». Полина и Флориан когда-то получили в подарок такие же наборы, один в один!
Пытаюсь убедить себя, что это логично. Выбор поколения. Все дети одного возраста смотрели одни и те же фильмы. Играли в одни и те же игрушки, любили одних и тех же мишек и кукол. Вспоминаю, как Полина оккупировала гостиную со своей игрушечной посудой и колыбельками, как встречала меня вечером с рейса Париж – Руан, расположившись на диване в обществе всех своих кукол. Разве может папа, даже спустя годы, забыть их имена? Белокурая Шарлотта с длинными косами, лысый щекастый пупс Лора, большая кудрявая негритянка Имани и рыженькая Келли – младшая сестра Барби.
Боже мой!
Кажется, я выругался.
Они здесь! Все!
Замечаю, что дрожат руки. Шарлотта, Лора, Имани и Келли, вот они, передо мной. Сидят на доске. Пять евро за куклу. С одежками – десять евро. Улыбаются, как будто узнали старого знакомого.
Меня!
Я почти напуган и, кажется, готов окликнуть их. Вдруг отзовутся… Дурацкая мысль возвращает меня на землю. Чтобы унять дрожь в ногах, повторяю себе: все ровесницы Полины играли в детстве с одинаковыми куклами, а то, что они оказались на этом столе, – обычное совпадение.
Хозяйка в «маковом» платье не спускает с меня глаз.
Смутившись, я перемещаюсь к ящику с дисками. Подобно многим ровесникам, я слушаю только французские песни и рок, вкусы семьи продавца посвежее… и с уклоном в хард-рок. Примерно как у Флориана, моего взрослого сына-бунтаря, которому все же удалось в бытность свою подростком привить мне любовь к хеви-метал, гитарным переборам и рефренам-воплям, где не поймешь ни слова.
Вынимаю из ящика диски, один за другим.
– Два евро за диск, за семь – десять евро, – уточняет маковая мадам.
Флориан больше всего любил…
Nevermind[16] группы «Нирвана».
Я перебираю диски, будто листаю страницы книги. Триллера. Быстро-быстро. Как я и подозревал, маленький пловец[17] здесь. Ничего удивительного. Хотя дрожь уже охватила мои локти и колени.
Надо успокоиться. Успокоиться.
Еще Флориан слушал нон-стоп The Black Album группы «Металлика». Как старую знакомую, я приветствую устрашающую змею на черной обложке, все правильно…
Ладно, попробуем поискать что-нибудь более редкое. Флориан обожал еще и пластинку Ten группы «Перл Джем».
Есть! Его я тоже нахожу между альбомами «Эй-си/Ди-си» и «Рэдиохэд».
Ныряю в глубины памяти, все еще не веря. Вспоминаю Blue Lines группы «Мэссив Аттак».
Боже правый, и этот диск здесь!
Почти не дыша, я все глубже погружаюсь в прошлое, чувствую, что ставки высоки, на карте мое душевное здоровье, и вспоминается, что Флориан буквально боготворил альбом Act III[18]. Однажды ночью, часа в три, он разбудил весь дом, врубив его на полную громкость на своем музыкальном центре, в наушниках… которые забыл подключить. Не может быть, чтобы и эта коллекционная вещица оказалась здесь!
Я судорожно роюсь в ящике с дисками. Как загипнотизированный. Еще три диска – и в мозгу взрывается бомба.
Есть!
Я с первого взгляда узнаю алый занавес на обложке Act III, сразу за салатово-зеленой обложкой «Алан Парсон Проджект».
Все любимые альбомы Флориана, даже самые заветные!
Я опираюсь рукой о деревянный стол, сделав вид, что закружилась голова, и заставляю себя рассуждать здраво. Какова вероятность, что все эти знакомые мне предметы кто-то собрал вместе и разместил на двух квадратных метрах?
Констатирую – вероятность нулевая. Шансы один к миллиарду.
Маковая хозяйка больше не смотрит на меня, она уже убирает коробки в трейлер, стоящий за ее стендом.
Надо ловить момент. Попятившись, я достаю телефон и стремительно – никогда бы не подумал, что способен развить такую скорость, – делаю с десяток снимков: детская полка, одежда, игрушки, куклы, диски.
Хочу доказать себе, что не спятил, и показать их Мюгетте. Память у жены всегда была лучше моей. Она точно вспомнит. И прояснит эту тайну.
Мюгетта между тем все еще торгуется. Подойдя, я слышу, как она говорит продавцу скамеечки, который по ходу дела уже вдвое сбросил цену:
– Нет, все-таки я ее не возьму. Мне нужна лесенка на пять ступенек. Пожалуй, попытаю счастья на той неделе на ярмарке-от-всех в Ла-Фоллетьере.
Комментарий Мюгетты
На этом этапе, не желая испортить саспенс истории, которую так хорошо рассказывает мой муж-писатель, уточню одно: Габриэль сильно преувеличивает мою страсть к ярмаркам-от-всех.
Я бываю от силы на пяти в год! И тащу туда моего бедного муженька силой, но, как правило, возвращаюсь домой с пустыми руками, а он бродит по проходам часами и всегда уходит со стопками книг, пачками дисков и другими «несметными сокровищами». Как будто вещи тоже могут рассказать нам о прошлом.
3
Я распечатал все фотографии и разложил их на столе в гостиной. Внимательно рассмотрев каждую, Мюгетта высказывается, не пытаясь скрыть насмешливые нотки в голосе:
– Ну ты даешь, Габи! Ни за что не поверю, что у этой женщины были сын и дочка ровесники нашим детям, и она возила их в такой складной коляске, покупала девочке этих кукол, а мальчику мультяшных героев и машинки. И что он, когда подрос, слушал рок и хеви-метал.
Я не обижаюсь. Я сержусь на себя. За то, что не подвел вчера Мюгетту к тому стенду. На месте она бы узнала и кукол, и коляску, и лошадку, и диски. Наверняка вспомнила бы подробности: погнутое колесико, карандашную линию на коробке с игрой, царапину на фигурке… А я не решился. Мюгетта не умеет хранить чужие секреты.
Я не сдаюсь, указываю на укрупненный снимок с куклами:
– Да ты присмотрись. Узнаешь Полининых любимых кукол в полном составе? Шарлотта, Лора, Имани и Келли… Беленькая, лысенькая, черненькая и рыженькая. Ее знаменитые четверняшки. Все вместе!
На лице Мюгетты появляется противная улыбочка. Так бывает всякий раз, когда я пытаюсь изложить ей свою гипотезу очередного нераскрытого преступления.
– Брось, Габи, когда дети были маленькими, всем нам бросали в почтовые ящики одни и те же каталоги. По телевизору крутили одну и ту же рекламу. Все девочки просили на день рождения и Новый год одних и тех же кукол.
– Ладно бы только куклы… – Я нервным жестом откладываю фотографию. – Но сумма совпадений просто невероятна! Все наши игрушки, все диски, все вещи лежали, стояли и сидели на этом столе… как будто… – Я ищу слова. – Как будто эта женщина выставила на стенде нашу жизнь!
– Милый, мы с тобой покупали массу вещей, которых у нее не было.
– Ты права… но все, что она продавала, было у нас.
– Как и у миллионов других родителей… Что ты хочешь доказать, Габи?
– Ничего… абсолютно ничего. Ты затащила меня на ярмарку… Я просто говорю, что это поразительно!
Мюгетта уже не слушает. Расположилась на диване и уткнулась в нового Жиля Легардинье[19]. Детективы, тайны, расследования моя жена терпеть не может.
Я не унимаюсь, беру другую фотографию:
– А лошадка-качалка? Моя мать подарила ее Полине, когда та родилась. Вспомни, это штучная вещица, сделана на заказ ее знакомым столяром. Такую нельзя было купить в супермаркете.
Мюгетта покорно поднимает глаза от книги – так ведут себя с не в меру надоедливым ребенком.
– Да, милый, но эта лошадка почти сгнила на чердаке. Когда мы затеяли генеральную уборку, ты пустил ее на дрова.
– Уверена?
– Абсолютно. Ты аккуратно отвинтил все, что не горит, остальное распилил, а уж куда потом все делось, тебе видней.
Теперь я смутно припоминаю этот эпизод. Но ни за что не признаюсь Мюгетте, разве что попутно выдвину гипотезу: кто-то мог стибрить части лошадки и собрать ее заново.
Я продолжаю рассматривать снимки в поисках новых доводов. Мюгетта тихонько закрывает книгу и роняет фразу, которая меня добивает:
– Боюсь, коктейль из уголовной хроники ударил тебе в голову.
Нет, Мюгетта!
Только не этот аргумент!
Не подлый удар ниже пояса!
Мюгетта в очередной раз пеняет на мою страсть. Напоминает, до какой степени я изменился. Самоизолировался от реального мира. Этот наш единственный и вечный повод для ссор.
Читать бесплатно другие книги:
