Записки патологоанатома Шляхов Андрей
Ну и рассказ о новом директоре региона не улучшил настроения. Хоть Владимир и старался не подавать вида, но, скорее всего, был более сдержанным и задумчивым, чем нужно для дружеских посиделок. Может, Эдик ушел так внезапно именно потому, что разговор стал заходить в тупик? Деликатный парень…
После ухода бывшего коллеги Данилову захотелось выпить еще, слишком уж холодно и неуютно было за окном. Он попросил официантку принести сто пятьдесят грамм водки, а в ожидании откинулся на спинку тревожно скрипнувшего стула, вытянул под столом ноги и начал рассматривать других посетителей.
Его внимание сразу привлекла женщина, в одиночестве сидевшая за угловым столиком. Она сосредоточенно и понемногу откусывала от булочки, механически жевала и проглатывала, запивая водой каждый третий кусочек. Данилову показалось, что женщина совсем не обращает внимания на то, где находится и что ест, полностью погрузившись в свои мысли.
Внезапно Владимиру захотелось встать и пересесть за стол к этой женщине, но Данилов представил себе, как та, не прерывая своего занятия, взглядом или жестом просит его удалиться. Незачем разыгрывать из себя ловеласа, страдающего от одиночества…
«Наверное, ей так же хреново, как и мне», – рассеянно подумал Владимир, отправляя в рот первую порцию холодной, почти ледяной, водки. На пиво водка легла божественно – даже заоконная мерзость превратилась просто в не самую лучшую погоду. Для закрепления эффекта не следовало делать паузы между первой и второй порциями. Данилов и не стал.
Головная боль начала убывать.
«А сегодня, в принципе, удачный день, – подумал он. – Недорого купил отличную шапку, встретил хорошего человека, сейчас вот закажу еще сто пятьдесят, выпью и пойду домой…» Идти к Елене не хотелось, а больше было некуда. Чтобы не впасть в хандру, Данилов постарался не думать о доме. Было здорово сидеть вот так в кафе и никуда не спешить. Благословенный субботний день!
Когда мир вокруг стал подрагивать и расплываться, Данилов рассудил, что пора встать и уйти, но подумал об этом как-то равнодушно, без особого желания покидать теплое место, с каждой рюмкой казавшееся ему все более уютным.
Подсчитав деньги, Владимир заказал официантке еще сто грамм водки и два бутерброда с ветчиной и сыром. Наслаждаясь умиротворением, Данилов постарался придать лицу довольное выражение и посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Да, давно он себя таким не видел.
Пора было идти, но следовало немного взбодриться перед уходом.
– Вы можете принести мне очень крепкий чай? – попросил он официантку.
– Пачка на кружку? – ее лицо удивительно красила улыбка. – Или полегче?
– Ложка на кружку, – улыбнулся в ответ Данилов.
Денег хватило на все – и на оплату счета, и на чаевые официантке. Даже еще осталось около тысячи рублей.
Труднее всего было дойти до выхода на улицу: непослушные ноги норовили вели Владимира во все стороны разом. Обошлось благополучно, как говорил Петрович, водитель со «скорой»: «Пошатало, но не уронило». На холоде Данилов слегка протрезвел, и походка его стала по-обычному твердой.
«Жаль, что звезд не видно», – подумал он, бросив взгляд на черное небо. Зачем ему были нужны сейчас звезды, Владимир не знал. Просто хотелось, чтобы они были.
День и впрямь оказался удачным: дома никого не было. «Наверное, ушли в гости», – подумал Данилов и очень некстати вспомнил, что на днях истекает срок Елениного «ультиматума», а он так еще и не разобрался ни в своих чувствах, ни в своих желаниях.
Захотелось полюбоваться собой в обновке. Покупка оказалась очень удачной – собственное лицо в меховом обрамлении очень понравилось Данилову. Сквозило в нем нечто такое… романтическое и в то же время мужественное. «Красавец мужчина в полном расцвете сил, – отметил Данилов. – Увы – недооцененный и недолюбленный, но это уже по не зависящим от него причинам. Совершенно не зависящим».
– А что разбираться в чувствах? – спросил Данилов у своего отражения. – Все будет так, как она захочет. Хочет – останется со мной, не захочет – уйдет к дру… нет, уйти придется мне, но это ведь ничего не меняет? Я не слабохарактерный, я просто очень умный. Верно?
«Кто бы сомневался… Конечно же верно. Насильно мил не будешь, а тратить оставшуюся жизнь на склеивание разбившегося горшка, в котором когда-то было счастье, нет смысла. Проще обзавестись новым. Или вообще жить без счастья, так даже спокойнее», – раздумывал напившийся доктор.
Владимир подмигнул своему отражению. Отражение подмигнуло в ответ – задорно и ободряюще.
Есть не хотелось, пить тоже. Хотелось спать, но перед сном потянуло сделать что-нибудь по хозяйству. Данилов перебрал в уме варианты и остановился на стирке. Джинсы, в которых он проходил последние дни, свитер, кое-что по мелочам… В итоге стиральная машинка оказалась полной. Данилов засыпал порошок, выбрал режим стирки и включил машинку. Все, пусть стирает, вытащить можно утром. Теперь немного постоять под душем и лечь спать. Положить голову на подушку, укрыться одеялом и забыть на время обо всем – и о плохом, и о хорошем.
Во сне все было хорошо. Во сне они втроем – Данилов, Елена и Никита, – гуляли по морскому берегу, холодному, совершенно не пляжному, вроде как балтийскому. Елена то и дело прижималась к Данилову и глядела на него влюбленными глазами, отчего у Владимира приятно кружилась голова. Никита шел впереди – подбирал камешки и бросал их в воду.
Всем было очень хорошо. Так, как раньше. Так, как было совсем недавно. Так, как должно было быть.
Хорошее настроение не исчезло со сном, а осталось с Даниловым еще на несколько минут. До тех пор, пока он не вспомнил о господине Калинине, новом начальнике Елены.
Жена лежала рядом, повернувшись к Данилову спиной. Казалось бы – только руку протянуть; но какой далекой она была. Далекой и чужой.
По дыханию Елены Владимир догадался, что она не спит. Проснулась от еле слышной трели будильника в мобильном телефоне Данилова и теперь притворяется спящей, избегает общения, ждет, когда он уйдет в фитнес-клуб. Что ж, если хочется притворяться – никто не запрещает.
Данилов собирался тихо, стараясь не шуметь – поддерживал игру, предложенную любимой женщиной. Позавтракал традиционной яичницей с сыром, попутно вспомнив мамины пирожки с мясом и картошкой, запил еду кофе и прихватил с собой пакет с пряниками – на обед. Входную дверь придержал, чтобы не лязгнула, и ключ в замке поворачивал плавно, бережно. Лишь отойдя метров на сто от подъезда, позволил себе пошуметь – громко и с огромным наслаждением произнес длинную фразу, в которой цензурными были только предлоги. Фраза была обо всей его жизни, когда-то казавшейся такой счастливой.
Больно терять любимую женщину, а уж во второй раз – особенно.
Глава семнадцатая
Срыв
– Ну что, дорогие мои ординаторы, рискнем провести самостоятельное вскрытие? – предложил Ерофеев, пытаясь сломать очередной карандаш и тут же пояснил: – По-настоящему самостоятельное, так, чтобы вы все от и до сделали сами, без подсказок. Начали, закончили, сделали правильные выводы.
– Кто же нам даст такую самостоятельность? – недоверчивая Алена смешно наморщила нос, словно принюхиваясь к предложению Ерофеева.
Она была права: вскрытие не менее ответственная процедура, чем операция на каком-либо внутреннем органе.
– Я дам, – пообещал Ерофеев. – И сам же буду вам ассистировать, а попутно приглядывать за ходом секции. Но, – карандаш сломался и был отброшен прочь, – пока вы все делаете правильно, я вмешиваться не стану. Согласны?
Ординаторы конечно же согласились, тем более что всем давно хотелось самостоятельно кого-нибудь вскрыть. Сколько можно было смотреть, как работают другие!
– Тогда ежедневно в полпервого я буду приглашать одного из вас на секцию. Можете распределить очередь, кому в какой день идти. Остальные могут провести это время за книгами, у микроскопа или могут отправляться по своим делам. Только, умоляю, не слоняйтесь по кафедре без дела, ладно? Начинаем сегодня. Кто первый?
Добровольцев не было.
– Тогда сегодня я приглашаю вас, Владимир, – решил Ерофеев. – К половине первого будьте у моего кабинета…
Зная Ерофеева, Данилов не сомневался, что труп попадется особенный, с какой-нибудь хитринкой. «Главное – не торопиться с выводами, – напомнил он себе, ткнувшись в половине первого в запертую дверь ерофеевского кабинета. – И не идти на поводу у тех, кто оставлял записи в истории болезни».
Доцент опоздал на пять минут, извинился за опоздание, передал Данилову историю болезни и пообещал «интересный диагностический поиск».
– Там читать почти нечего, – история и впрямь была тоненькой. – Привезли в реанимацию по «скорой» с диагнозом крупноочагового инфаркта миокарда. С тем же диагнозом бабуля через три часа прибыла из реанимации к нам в подвал. Анамнез отсутствует. Терра инкогнито, простор для полета мысли! На экэгэ есть признаки ишемии, но… ладно, сейчас сами увидим.
Ассистировал Ерофеев хорошо – не стоял над душой, как можно было ожидать от преподавателя, а помогал: подложил под спину трупа твердый валик, подавал инструменты, придерживал труп за ноги в момент вскрытия черепной коробки. «Настоящий ассистент», – скаламбурил про себя Данилов.
Работали молча, лишь после того, как Владимир установил причину смерти, найдя тромб в легочной артерии, Ерофеев спросил:
– А почему вы решили, что это тромб, а не посмертный сгусток?
Вопрос был легким.
– Тромб, в отличие от сгустка, тесно связан со стенкой кровеносного сосуда, – начал Данилов, вырезая закупоренный участок артерии, – кроме того, у тромба поверхность шероховатая, а у сгустка поверхность гладкая, блестящая. А еще тромб хрупок, а сгусток похож на желе.
Ассистент остался доволен.
– Вы аккуратно, чуть ли не бережно обращаетесь с трупом, – похвалил он чуть позже. – Нет в вас этой бравады неофита, глупого лихачества.
– Староват я для лихачества, – буркнул Данилов.
– Это не возрастное, а личностное.
Когда все органы были возвращены на место, Ерофеев сказал:
– Зашьют и без нас. Пойдемте ко мне: напишете протокол, а завтра посмотрите «гистологию» и внесете ее. Я доволен.
– Я, признаться, тоже, – ответил Данилов. – И вам респект за ассистирование.
– Не люблю жаргонных слов, – скривился Ерофеев и на вопросительный взгляд Данилова пояснил: – Однажды из-за них рассорился с лучшим другом. Хотите, расскажу?
– Хочу.
– Так слушайте.
Они подошли к укрепленным на стене раковинам и начали размываться.
– Случилась эта история в начале девяностых, когда на каждом углу стояли палатки, в которых сидели будущие миллионеры и продавали народу всякую всячину.
Данилов вспомнил то беспокойное, шебутное время. Он тогда доучивался в школе.
– Один мой приятель, мы учились в параллельных классах, тоже завел себе палатку у станции метро «Рязанский проспект». Все, что имел, вложил в нее, и поэтому продавцов нанимать ему было не на что – торговал сам, без выходных.
Однажды он то ли недоплатил кому надо, то ли заплатил не тому, кому надо, и сильно пострадал. Звонит мне один наш общий знакомый и сообщает:
«Тут такое дело, Мише бандиты будку в хлам разбили. Как он теперь работать будет? Нет ли у тебя кого, чтобы будку побыстрее в порядок привести?» – «Есть, – говорю. – Сейчас выловлю человека, он Мише сам позвонит, и они обо всем договорятся».
Ерофеев закрыл кран и тщательно вытер руки.
– Был у меня среди нужных людей один плотник, умелец, мастер на все руки. Позвонил я ему, обрисовал ситуацию, дал Мишин домашний номер телефона, мобильных тогда у обычных людей не было. Все логично, не так ли? Разбили будку, значит, чинить ее должен плотник. Как я мог догадаться, что под словом «будка» мой собеседник имел в виду не Мишину палатку, а Мишину физиономию?
– Никак, – подтвердил Данилов.
– Пойдемте, – Ерофеев открыл дверь. – Теперь представьте себе эту ситуацию. Лежит избитый Миша дома, нос перебит, половины зубов нет, синяки кругом и ждет врача, которого я ему якобы пообещал. А ему звонит плотник. Немая сцена…
Данилов представил и не смог удержаться от улыбки.
– Сначала позвонил Миша, – продолжил на ходу Ерофеев. – Не для того, чтобы меня поблагодарить, а для того, чтобы сказать, что я циник и сволочь и что мы больше не друзья. Следом за ним позвонил оскорбленный плотник. «Я, – говорит, – к ним со всей душой, а они меня по матери…» Вот такая грустная история.
– Вы так и не помирились? – удивился Данилов.
– Да мы больше и не встречались.
– Как в анекдоте про Петьку и Фантомаса, – Данилов вспомнил любимый анекдот матери.
– Не знаю такого, – ответил Ерофеев. – Петьку знаю, Фантомаса знаю, а анекдота не знаю. Расскажите…
– Умирает шведский король. Перед смертью говорит своим придворным: «Очень хочется увидеть настоящее лицо Фантомаса. Объявите о моем желании. Я все равно скоро умру и унесу эту тайну в могилу», – Данилов знал, что анекдоты он рассказывать не умеет. – Объявили, Фантомас откликнулся, привели его к королю. Фантомас снял маску, король посмотрел на него, вздохнул и сказал: «Да, Петька, раскидала нас с тобой жизнь».
Ерофеев смеялся так, что не сразу смог найти в кармане халата ключ от своего кабинета. Проходящие по коридору сотрудники удивленно косились на него.
Наконец ключ нашелся.
– Ладно, вы пока пишите, чистые бланки лежат на столе, – сказал Ерофеев, впуская Данилова внутрь, – а я пока загляну к Каштановой.
– Только недолго, пожалуйста, – попросил Данилов, которому надо было уйти не позже трех, чтобы не опоздать на работу.
Обычно учебно-рабочий день ординатора длился дольше, но на кафедре Мусинского не было принято отсиживать положенное минута в минуту.
– Вы еще дописать не успеете, – заверил Ерофеев и не подвел: вернулся через пять минут…
В фитнес-клубе сегодня было много клиентов, причем дотошных и вдумчивых. Один из них буквально замучил Данилова вопросами и уточнениями, причем спрашивал одно и то же по нескольку раз. Как ни странно, Владимира это не раздражало, он только почувствовал, что очень устал. Один дотошный клиент настолько проникся доверием к Данилову, что стал проситься в частные клиенты к нему. Владимир объяснял, что частной практикой не занимается, но зануда не сдавался.
– Вы же где-то еще работаете, верно? – наседал он.
– Работаю, – подтвердил Данилов.
– Так я туда и буду обращаться… – Он явно думал, что заниматься частной практикой Данилову мешает запрет руководства клуба.
– Не стоит, – покачал головой Данилов.
– Это уж мне решать. Вы только скажите – где вы работаете?
«В патологоанатомическом отделении сто тридцать третьей больницы», – чуть было не ответил Данилов, но вовремя спохватился: не стоило информировать клиентов клуба о своей близости к покойникам. Слухи распространяются мгновенно, кому-нибудь обязательно не понравится услышанное, так недолго и работы лишиться. Однако ответить следовало так, чтобы на этом разговор закончился.
– Я работаю в клинике, занимающейся проблемами космоса, – словно нехотя признался Данилов. – Адреса сказать не могу – служба такая, да потом, вас туда и не пустят.
– Жаль, – опечалился клиент. – Но может быть, вы смогли бы приезжать ко мне домой? Или в офис?
– Увы, должностные инструкции запрещают мне заниматься предпринимательством на законных основаниях, а делать это незаконно не позволяет совесть.
«Иди ты в сауну, – мысленно попросил Данилов. – Если сейчас ты предложишь приезжать к тебе забесплатно из простого человеколюбия, я тебя пошлю… Хотя бы к администратору. Чудаковатые клиенты – это ее дело».
Отправлять зануду к администратору не пришлось: он-таки ушел париться в сауне.
«Вот ведь бывает: и человек вроде культурный, и разговаривает вежливо, и чуть ли не в рот тебе смотрит – так проникся, – и денег предлагает заработать; а вывел из себя не хуже какого-нибудь хама. Но с хамами дело иметь проще. Дал по морде или, хотя бы, веско обозначил это желание – и дело в шляпе. А как быть с вежливыми прилипалами?» – размышлял Данилов.
К десяти часам вечера новички закончились, и началось самое лучшее время – чтения и неторопливых раздумий.
Сегодня мысли Данилова были не столько неторопливыми, сколько беспокойными. Владимир настраивался на окончательный разговор с Еленой. Окончательный – незавершающий. Даже в мыслях Данилов избегал слов «завершающий», «заключительный», «последний», хотя и понимал, что их с женой пути уже разошлись в разные стороны.
Данилов собирался получить ответы на все вопросы, а точнее – на один-единственный вопрос: «Что будет дальше?» Если Елена поведет себя уклончиво, он был готов выложить на стол все карты – от выпавшей из сумки ручки до сведений о новом директоре региона.
Час пробил, и Владимиру было ясно, что дальше все только ухудшится.
«Если что – прогуляю завтра ординатуру», – решил Данилов.
На переезд к матери ему хватило бы и трех часов. Час на сборы, час, а то и меньше, на ловлю машины, погрузку, дорогу, разгрузку, час на разбор багажа на новом старом месте. Если повезет, матери в это время дома не будет. Если же не повезет, еще полчаса уйдет на успокаивающую беседу, в конце которой непременно прозвучит пафосно-страдальческое: «Я так и знала, Володя! Я так и знала…» Бр-р-р!
Одно время, на пике своего семейного счастья Данилов надеялся, нет, даже верил какое-то время в то, что Светлана Викторовна и Елена смогли переступить через взаимную неприязнь. Жизнь показала, что он ошибался – не смогли и, скорее всего, даже не захотели. Просто искусно притворялись.
– Искренняя симпатия между невесткой и свекровью невозможна в принципе, – как-то раз сказала Елена. – Просто собственнические инстинкты надо держать в узде, чтобы они не вступали в противоречие со здравым смыслом. Надеюсь, что у меня хватит ума быть такой же терпеливой свекровью, как и твоя мать.
– Из тебя и теща отличная получилась бы, – серьезно сказал Данилов: тогда еще они время от времени говорили о собственных детях.
– Теща – это другое, – нахмурилась Елена. – Там чисто материнский инстинкт, ничего женского.
– Как это? – Данилов не сразу понял, что она имела в виду.
– Дочь не так хочется на всю жизнь оставить рядом с собой, как сына, – пояснила Елена.
– Откуда ты знаешь? У тебя никогда не было дочери.
– Данилов! Ты меня поражаешь! А я что, не была дочерью?
Елена редко вспоминала о своих родителях, которых уже не было в живых. Данилов никогда не приставал с расспросами, но по отрывочным фразам, полунамекам и недомолвкам, иногда весьма красноречивым, догадывался, что отношения любимой женщины с ее родителями оставляли желать лучшего.
Салоны ночных автобусов всегда казались Данилову немного волшебными. Темно, просторно, свет уличных фонарей отбрасывает причудливые тени. Только сейчас, глядя на присыпанные снегом ветви деревьев, он ощутил приближение Нового года. Но близость праздника не радовала, напротив, была в ней какая-то обреченность. Вот и еще один год, в начале своем преисполненный самых радужных надежд, подошел к концу, а к лучшему ничего не изменилось. Наоборот – все стало хуже.
Кроме Данилова в салоне сидели двое мужчин – пенсионер в кроличьей шапке на одном из передних сидений и молодой человек в дубленке у средних дверей.
«Если первым выйдет дед, то все у нас будет хорошо, – загадал Данилов. – Если парень – то, значит, не судьба».
Первым вышел Данилов. Оба невольных участника его гадания поехали дальше. Этот знак можно было расценивать как указание на то, что чаши на весах судьбы еще не склонились ни на одну из сторон. Самое дурное, в сущности, предзнаменование – это неопределенность.
На подходе к дому Владимир смалодушничал – подумал о том, что если Елена с его появлением начнет, как повелось, притворяться спящей, то он не станет начинать разговора, – но опомнился и сказал себе: «Не увиливай. Притворяться – это одно, а спать другое».
Елена не спала – читала на кухне книгу; вышла поздороваться, поинтересовалась, будет ли Данилов ужинать, и, пока он был в душе, приготовила бутерброды с сыром и маслом.
– Чай или кофе? – спросила она, увидев Данилова, одетого в махровый халат.
– Чай, пожалуйста, – Данилов достал из холодильника бутылку водки, а из шкафчика – красивый хрустальный стакан, по-удобному емкий: на сто тридцать миллилитров.
Разумеется, на водку Елена посмотрела неприязненно, но промолчала.
Данилов залпом выпил первую чарку и предусмотрительно налил вторую – пусть будет под рукой во время разговора. Откусил от бутерброда, пожевал, проглотил и скомандовал себе: «Теперь или никогда».
Елена поставила перед ним чашку с плавающим в кипятке пакетиком и несколько раз подергала за ниточку, помогая напитку потемнеть. Этот жест заботы, пусть даже и машинальной, тронул Данилова чуть ли не до слез.
– Сядь, – попросил он, преодолевая спазм, внезапно подкативший к горлу. – Давай поговорим.
– Давай, – согласилась Елена, села, подперла руку щекой и приготовилась слушать.
– Я все знаю, – продолжил Данилов. – О тебе и о Калинине…
Елена была поистине великой актрисой: она поиграла бровями, сверкнула глазами и, превосходно разыгрывая удивление, спросила:
– А при чем тут Калинин?
– При том, что у вас с ним роман! – выпалил Данилов, сверля взглядом неверную спутницу жизни. – Со всеми полагающимися радостями.
Он ожидал чего угодно, но не такого оглушительного смеха.
– Данилов, ты дурак или только прикидываешься? – отсмеявшись, спросила Елена.
Владимир с толком использовал перерыв в разговоре: накатил вторую чарку вслед за первой, снова откусил от бутерброда и снова наполнил стакан.
– Данилов, у меня с Калининым чисто служебные отношения, – сказала Елена. – У меня, известно тебе или нет, есть определенные принципы. С подчиненным я могу спать, а вот с начальником – нет.
И было это сказано так снисходительно, и прозвучали слова столь неестественно, что Данилов взорвался. Взорвался по-мужски, не орал, лишь немного повысил голос, но и слов не выбирал, и о последствиях сказанного не думал. Выкладывал все, что накопилось.
– Не можешь? Да, конечно, не можешь! А почему тогда он то и дело трется на подстанции? А почему ты мне даже не сказала о том, что у вас новый директор региона? А с какой стати ты делаешь ему дорогие подарки?
– Какие подарки? – только и смогла вставить оторопевшая от неожиданности Елена.
– Ручку с золотым пером! – Данилов хватил кулаком по столу. – Или не было такого?!
Елена, видимо, вспомнила, что нападение – лучший способ обороны, и ринулась в атаку.
– Ты следил за мной! – она кричала, вскочив на ноги и нависая над Даниловым. – Ты собирал свою грязную информацию на подстанции среди моих сотрудников! Ты рылся в моей сумке! Ну, Данилов! Всему есть границы!..
– Я не рылся…
– Да, ручка сама выпрыгнула тебе в руки! – Елена уселась обратно и понизила голос, но ее гнев никуда не делся. – Уму непостижимо! Правду говорят, что никогда не знаешь, чего можно ожидать от близких! Знаешь, Данилов, что мне хочется сейчас сделать?
– Что? – Данилов был уверен, что Елена хочет отвесить ему оплеуху, но он ошибся.
– Мне хочется прямо сейчас отдаться Калинину! – глаза Елены сузились в щелочки. – Всеми мыслимыми и немыслимыми способами! Отдаться, рыча от страсти и вопя от наслаждения. Если уж ты назвал меня шлюхой, так пусть это будет правдой! Какой смысл в верности и искренности, если любимый мужчина этого не ценит?
– Ты сначала определись с тем, кто именно твой любимый мужчина, – посоветовал Данилов. – И вообще, Лена, не надо слов. Если бы ты мне все сказала сама, то мне не пришлось бы собирать информацию и строить предположения…
– Но…
– И не трясись за свой начальственный авторитет – я не собирал информацию на подстанции, просто случайно услышал то, что меня заинтересовало. А вот если тебе дорог твой авторитет, то нечего крутить служебный роман на виду у всех!
– Это я кручу служебный роман?!
– Ты! Я уже давно не работаю на подстанции.
– Знаешь, Данилов, после того как я пожила с двумя мужиками, оказавшимися полными придурками, я, пожалуй, могу завести роман только с женщиной, – съязвила Елена.
– Так заводи его с кем хочешь! – заорал Данилов, теряя терпение. – Кто тебе мешает! Только скажи по-человечески! Не делай из меня дурака!
– Я из тебя пыталась умного сделать! Даже сейчас пытаюсь вправить тебе мозги, вместо того чтобы послать тебя к… на… на все четыре стороны!
Скандалы не приводят ни к чему хорошему; оба это понимали, но уже не в силах были сдерживаться.
– А когда поняла, что умного из меня не получится, быстро утешилась на стороне! – Данилов знал, что его мозги совсем не нуждаются в том, чтобы их вправляли и оттого в последнюю фразу вложил весь сарказм, на который только был способен.
– Данилов!
– Морозова! – назвал Данилов девичью фамилию Елены. – Я прекрасно знаю свою фамилию. Ты мне лучше скажи то, чего я не знаю!
– Я не могу сказать то, чего ты не знаешь, потому что ты все выдумал!
– Не выдумал, а заподозрил! И не без оснований!
Данилов раньше не понимал, почему во время семейных ссор бьют посуду. Когда-то он думал, что это такое своеобразное подстегивание отрицательных эмоций, потом решил, что битье посуды подсознательно воспринимается как разрушение семейного очага и ссорящиеся таким образом выражают свою решимость и нежелание идти на уступки. Теперь же он понял: тарелки бьют, чтобы дать выход ярости. Когда красный туман застилает глаза, лучше пусть под руку попадется чашка…
Через несколько минут скандал уменьшился до простой перебранки, так ничего и не прояснив.
– Ты – законченный идиот! – выпалила Елена и добавила для полного эффекта: – Самовлюбленный придурок!
– Хорошо, пусть будет так, – на этот раз головная боль оказала Данилову хорошую и своевременную услугу: помогла мгновенно успокоиться. Правда, голову стянул раскаленный обруч, но это казалось такой мелочью… – Я идиот и придурок. Но тем не менее я вижу, что все у нас идет наперекосяк и это меня тревожит. Ты отдаляешься от меня. Даже когда ты рядом, я чувствую, что на самом деле ты где-то далеко… Ты стала позже приходить домой по вечерам. Что я могу подумать? Что! Я! Должен! Думать? Я же все вижу, хоть и не сразу говорю об этом. Объясни мне, что я неправ, только без общих фраз, ругательств и обвинений. Объясни по-человечески. Сможешь? Или нет?
Повисла долгая пауза. Данилов не сводил глаз с Елены. Она сидела не шевелясь, и взгляд ее был устремлен куда-то поверх головы Владимира.
– Скажи мне, Данилов, почему ты сразу начал думать о том, что у меня появился другой мужчина? – наконец заговорила Елена. – Неужели я произвожу соответствующее впечатление? Почему бы в первую очередь тебе не подумать о том, что ты стал меняться к худшему, и от этого все у нас пошло наперекосяк?
– Я?! – чего-чего, а такой наглости Данилов от Елены не ожидал. – Это я во всем виноват?
– В какой-то степени да, – ответила Елена. – Для танго нужны двое.
– И в чем же я виноват? – саркастически поинтересовался Данилов. – Тем, что не хочу идти к психологу?
– Для начала – хотя бы вот в этом, – Елена указала глазами на бутылку. – Ты спиваешься, Данилов, спиваешься совершенно незаметно для себя. Поверь, со стороны это выглядит ужасно.
Подмена причины следствием – типичный прием демагогов.
– Да, я действительно стал больше пить, – признал Данилов. – Но не из-за пагубной склонности… стрессы заставляют.
– Данилов! Предъяви мне хотя бы одного алкаша, который способен признать, что пьет он не от горькой жизни, а оттого, что ему нравится быть пьяным! Найди такого, пожалуйста. Только ведь не найдешь, потому что таких нет!
– Ты мне не веришь? – попробовал оскорбиться Данилов.
– А ты мне? – парировала Елена.
Снова повисла пауза.
«Все не так, – сокрушенно подумал Данилов. – От такого разговора никакой пользы – одна головная боль».
– Лен, ну давай нормально все обсудим, – миролюбиво попросил Данилов – выпитая водка в определенной степени помогала гасить раздражение. – Ну нельзя же до бесконечности ходить вокруг да около. Нужна ясность, мы же взрослые люди. Хочешь остаться со мной – я буду счастлив. Хочешь, чтобы мы расстались – что ж теперь, пусть будет так. Тебе решать.
– Вот в чем камень преткновения! – взвилась Елена. – Мне решать! Мне, а не тебе и не нам! Ты страшный человек, Вова, ты не видишь своих ошибок, а видишь только мои, да и то мнимые! Так жить нельзя!
– А как можно? – показное миролюбие Данилова мгновенно улетучилось. – Поступать так, как поступаешь ты? Притворяться перед самим собой? Что я должен сделать? Не пить? Так я не буду! Ты только дай понять, что у нас с тобой все хорошо, и я всю оставшуюся жизнь ничего крепче кефира в рот не возьму!
– Ты сам-то веришь в то, что обещаешь? – губы Елены изогнулись в презрительной усмешке. – На всю оставшуюся жизнь…
– Я – верю! – заорал Данилов. – Потому что я себе верю! А тебе уже не верю! Потому что я не знаю, чего от тебя можно ждать! Вернее – знаю! Раз в десять лет ты должна отправлять меня в отставку! Так интереснее! Такая у нас с тобой сложилась традиция! Только предупреждаю: больше у тебя шансов не будет! Укажи мне сейчас на дверь – и я уйду! Но уйду навсегда!
Если Никита и проснулся от такого шума, то благоразумно не стал заходить на кухню. Слушал, наверное, и мотал на только-только пробивающийся ус. Хороший практикум по семейной жизни для вдумчивого, немного романтичного подростка.
– Оставайся, Вова, – вздохнула Елена, вставая из-за стола и тем самым прекращая выяснение отношений. – Не туда у нас с тобой зашел разговор, но сейчас продолжать его нет никакого смысла. Я и в самом деле не хочу, чтобы ты уходил, но… если бы ты сейчас ушел – убиваться бы не стала. Знаешь, само появление некоторых мыслей порой значит больше, чем их воплощение. Так что впредь никогда не ставь мне такой ультиматум – в следующий раз я обязательно укажу тебе на дверь. Спокойной ночи.
Елена ушла в ванную. «Плакать», – догадался Данилов. Ровный шум пущенной из крана воды подтвердил его догадку: если под льющейся водой мыться, ее шум не будет таким ровным.
Пора было заканчивать с ужином. Подрагивающей рукой Владимир взял стакан, но тот вдруг раскрошился в ладони. Данилову потребовалось время, чтобы понять, что от волнения он слишком сильно сжал стакан.
Стекающая с окровавленной ладони водка заодно продезинфицировала порезы. Данилов обмыл руку под холодной водой и наскоро перевязал кухонным полотенцем. Порезы были неглубокими, и кровь вот-вот должна была остановиться.
Совсем не к месту вспомнилось, что в старину алкоголиков называли диопсодами. Это слово Данилов вычитал в одном из модных нынче детективов в стиле девятнадцатого века. «Диопсод» звучало куда лучше, чем «алконавт» или «бухарик», и совсем не оскорбительно.
Глава восемнадцатая
Маски-шоу
Аспирант Алексей Сабутин сорвался во время вскрытия. В последнее время большую часть своего времени он проводил с ножом в руках или за микроскопом – набирал материал для диссертации.
Все случилось настолько внезапно, что Данилов, ассистировавший одному из больничных патологоанатомов на соседнем столе, не сразу понял: рядом происходит нечто экстраординарное.
Словоохотливый напарник Денис Алексеевич всю дорогу делился с Даниловым своими новогодними планами. Прошлый Новый год он встречал в одном из подмосковных пансионатов и теперь собирался там же отметить наступающий.
– Устал праздновать – можешь отдохнуть в номере, а то и в сауне посидеть. Красота – все в шаговой доступности. Мы так и сделали – в пятом часу попарились вполсилы, поплавали в бассейне, затем поспали немного и были как огурчики…
Данилова тема разговора не интересовала. Его собственные планы были куда скромнее и зависели от домашней обстановки. Возможно, Новый год ему придется встретить с мамой.
– Если просто закатиться в ресторан – так не оттянешься. И не отдохнешь в полном смысле этого слова… По деньгам, конечно, ощутимо, но ведь на то и праздник, чтобы как следует его встретить! Эх, жалко, что недолго – третьего уже на работу…
Патологоанатомическое отделение нельзя надолго оставлять без врачей. Длинные праздники для кого-то оборачиваются смертью, а умерших нужно вскрывать. Поэтому третьего января все «больничные» сотрудники начинают поочередно выходить на работу, отчаянно завидуя при этом сотрудникам кафедры, которые отдыхают до Рождества.
– Сразу после Нового года работы много бывает? – спросил Данилов для поддержания разговора.
– День на день не приходится, – врач занес скальпель над желудком. – Иногда – вообще ничего, иногда завал. Большей частью поток идет от хирургов, с экстренных операций…
Резал Денис Алексеевич хорошо: легко и непринужденно, словно играючи. Одно движение руки – и в нос Данилову ударил ставший уже привычным кислый запах полупереваренной пищи.
У патологоанатомов обоняние не притупляется – оно приспосабливается к характеру работы. Да, запах не очень, ну так что ж; можно подумать, вид лучше…
– Грибочки, – констатировал врач, разминая в руке склизкую коричневую массу, похожую на плохо приготовленное фруктовое пюре. – Жевал их покойник хорошо, но перевариваются они долго. Кстати говоря, Владимир, если находите в желудке грибы или хотя бы заподозрите их присутствие, непременно отправляйте пробу в лабораторию. Пусть поищут токсины…
– Я понимаю.
Отравление грибами – штука частая. Как и попытки замаскировать убийство под непоправимую случайность, вызванную употреблением грибов. Был у нас в институте доцент Новиков, так тот перед вскрытием желудка предлагал группе угадать, что там внутри и если угадаешь, ставил пятерку, – вспомнил врач. – Поощрял таким образом интуицию. Я считаю – правильно, без интуиции врачу нельзя…
– Это точно, – согласился Данилов.
Патологоанатомам можно многое из того, что не могут позволить себе врачи других специальностей, имеющие дело с живыми людьми. Можно разговаривать во время работы на любые темы, можно петь, а можно и молчать – дело настроения.
– А какой там лес! – врач вернулся к новогодней теме. – Настоящее Берендеево царство, искрится прямо…
Читать бесплатно другие книги:
