Звезды как пыль Азимов Айзек
— Но почему вы не остались там? — спросил Байрон.
— Вы думаете, я не хотел? У меня не было возможности. Я слышал их разговоры, когда они думали, что я без сознания, и кое-что понял. Тогда они только начинали и не могли допустить, чтобы их обнаружили. Они знали, что я Джилберт Хинриад. Если бы даже я не признался, на корабле было достаточно доказательств. Они знали, что, если я не вернусь на Родию, меня будут искать. Они не могли рисковать и поэтому позаботились, чтобы я вернулся на Родию. Они доставили меня туда.
— Что? — воскликнул Байрон, — Ведь это же был еще больший риск. Как они это сделали?
— Не знаю. — Джилберт провел тонкими пальцами по седеющим волосам, глаза его затуманились, устремившись в самые глубины памяти. — Думаю, они подвергли меня анестезии. Тут у меня провал. Помню только, что когда я открыл глаза, то снова был на «Вампире» вблизи Родии.
— И два мертвых пилота все еще удерживались магнитом? — спросил Байрон. — Их не сняли на планете повстанцев?
— Они были на месте.
— Есть ли какие-нибудь доказательства, что вы были на этой планете?
— Никаких. Только мои воспоминания.
— Как вы узнали, что находитесь около Родии?
— Я и не знал. Я понял только, что вблизи планета — так показывал массометр. Я снова воспользовался радио, и на этот раз ко мне пришел корабль с Родии. В тот же день я все рассказал наместнику тиранитов, с соответствующими изменениями, конечно. Я не упомянул о планете повстанцев. Я сказал также, что метеорит ударил в корабль после прыжка. Они не должны были знать, что мне известно о свойстве тиранитских кораблей совершать прыжки автоматически.
— Вы думаете, что повстанцы тоже узнали об этом свойстве? Вы рассказали им?
— Нет. У меня не было такой возможности. Я пробыл там слишком мало времени, по крайней мере в сознании. Но сколько я провалялся без сознания и что они обнаружили сами — трудно сказать.
Байрон смотрел на видеоэкран. Судя по неподвижности картины, их корабль застыл в пространстве. На самом же деле «Беспощадный» мчался со скоростью десять тысяч миль в час, но что это по сравнению с гигантскими расстояниями космоса? Жестко сверкали звезды. В них было что-то гипнотизирующее…
— Куда же мы полетим? — спросил Байрон. — Как я понял, вы не знаете, где находится планета повстанцев?
— Не знаю. Но можно найти того, кто знает. Я почти уверен, что он знает!
— Кто это — он?
— Автарх Лингейна.
— Лингейна? — Байрон нахмурился. Ему показалось, что он уже слышал это название, но забыл, где и когда. — Почему именно он?
— Лингейн — последнее королевство, захваченное тиранитами. Оно еще не такое смирное, как все остальные. Говорит вам это о чем-нибудь?
— Возможно.
— Если вам нужна еще причина, то это ваш отец.
— Отец? — На мгновение Байрон забыл, что отец его мертв. Он мысленно увидел его — большого и живого… Потом вернулся в реальность и ощутил, как внутри опять воцарился холод утраты. — При чем тут мой отец?
— Полгода назад он был у нас при дворе. Я знаю, чего он хотел. Я подслушал кое-какие его разговоры с моим братом Хинриком.
— О дядя! — возмутилась Артемизия.
— Да, дорогая?
— Ты не имел права подслушивать разговоры отца.
Джилберт пожал плечами:
— Конечно, нет. Но это забавно и, как выяснилось, полезно…
— Подождите, — вмещался Байрон. — Вы говорите, полгода назад отец был на Родии?
Он чувствовал, как растет его возбуждение.
— Да.
— Был ли у него доступ к коллекции примитивов Правителя? Вы как-то говорили, что у Правителя большая библиотека книг о Земле.
— Библиотека очень знаменитая. Ее обычно показывают знатным посетителям, если они проявляют к ней интерес. Хотя это редко бывает. Но ваш отец заинтересовался. Да, я хорошо помню. Он провел в библиотеке целый день.
Все совпадало. Именно полгода назад отец впервые попросил о помощи…
— Вы сами, наверное, хорошо изучили эту библиотеку? — спросил Байрон.
— Конечно.
— Есть ли в ней что-нибудь такое, что свидетельствовало бы о существовании на Земле документа большой военной важности?
Джилберт недоуменно сморщил лоб.
Байрон объяснил свой вопрос:
— В последние столетия доисторической Земли такой документ наверняка существовал. Мой отец считал его наиболее ценным в Галактике и самым смертоносным. Я должен был отыскать его, но вскоре вынужден был покинуть Землю, — голос его дрогнул. — А отец погиб…
Но Джилберту это определенно ни о чем не говорило.
— Отец упомянул о нем впервые шесть месяцев назад. Должно быть, он узнал о нем в библиотеке Родии. Подумайте хорошенько, что же он мог там узнать?
Джилберт лишь покачал головой.
Хорошо, продолжайте ваш рассказ, — сдался Байрон.
— Они говорили об Автархе Лингейна, ваш отец и мой брат. И хотя отец использовал уклончивые выражения, было ясно, что Автарх — глава тайной организации. И еще… — Он заколебался, но все же сказал: — И еще на Родии побывала делегация с Лингейна. Ее возглавлял сам Автарх. Я… я рассказал ему о планете повстанцев.
— Только что вы говорили, что никому не рассказывали о ней, — напомнил Байрон.
— Кроме Автарха. Я должен был выяснить правду.
— И что же он сказал?
— Практически ничего, Он не имел права быть неосторожным. Как он мог доверять мне? А вдруг я работаю на тиранитов? Откуда ему знать? Но он не захлопнул передо мною двери окончательно. Теперь это наша единственная ниточка.
— Что ж, Лингейн так Лингейн, — сказал Байрон. — Чем это место хуже другого?
Воспоминания об отце угнетали его, и в этот момент ему было все равно. Пусть будет Лингейн.
Пусть будет Лингейн? Легко сказать! Но как нацелить корабль на крошечный огонек, мерцающий на расстоянии в тридцать пять световых лет? Двести триллионов миль. Двойка с четырнадцатью нулями. При скорости десять тысяч миль в час им потребуется два миллиона лет, чтобы добраться туда.
Байрон с отчаянием рылся в «Стандартных галактических эфемеридах». Там было перечислено десять тысяч звезд с их местонахождением, выраженным тремя числами. Сотни страниц чисел с координатами, обозначенными греческими буквами «ро», «тэта», «фи».
«Ро» — расстояние от центра Галактики в парсеках, «тэта» — угол до стандартной галактической базовой линии (соединяющей центр Галактики с солнцем планеты Земля), отсчитываемый в плоскости галактической линзы, «фи» — угол до базовой линии в плоскости, перпендикулярной галактической линзе. Углы измерялись в радианах. Зная эти три числа, можно было определить положение любой звезды в безбрежности космоса.
Имеется в виду положение на определенный день. Кроме того, нужно знать собственное движение звезды, ее скорость и направление. Это сравнительно небольшая коррекция, но совершенно необходимая. Миллионы миль — ничто в сравнении с межзвездными расстояниями, но для корабля это немало.
Остается еще вопрос о собственном положении корабля. Можно определить расстояние до Родии по показаниям массометра, точнее, расстояние до солнца Родии, поскольку в космосе гравитационное поле звезды поглощает поля зависимых планет. Труднее определить направление их движения по отношению к галактической базовой линии. Придется взять в качестве ориентира какие-нибудь две известные звезды, решил Байрон. А затем исходя из расстояния до родийского солнца определить местонахождение корабля.
Конечно, расчеты будут не достаточно точными. Зная собственную позицию и положение солнца Лингейна, он мог установить приборы и рассчитать направление и силу гиператомного прыжка.
Байрон почувствовал себя одиноким. Не испуганным, нет! Это слово он отверг. Но напряжение, несомненно, он испытывал огромное.
Шесть часов он усердно занимался расчетами. Конечно, их еще придется проверить. И может быть, удастся хоть немного вздремнуть. Он перетащил свою постель из каюты, и теперь она манила его к себе.
Те двое наверняка уже сладко спят. Ну и хорошо, сказал он себе, по крайней мере никто не мешается и не лезет под руку. Однако, услышав негромкие шаги босых ног, Байрон встрепенулся и с надеждой поднял голову.
— Привет! — сказал он. — Почему вы не спите?
Артемизия нерешительно стояла в дверях.
— Ничего, если я войду? — тихо спросила она. — Я вам не помешаю?
— Это зависит от того, как вы будете себя вести.
— Я постараюсь вести себя как положено.
С чего бы это вдруг такая покладистость? — насторожился Байрон, но причина выяснилась незамедлительно.
— Я ужасно боюсь, — сказала она. — А вы?
Байрон хотел сказать «нет», но вышло по-другому.
Он глуповато улыбнулся и ответил:
— Я тоже.
Странно, но это ее успокоило. Она села на пол рядом с ним и взглянула на раскрытые книги и листы расчетов.
— Все эти книги были здесь?
— Естественно. Без них нельзя управлять кораблем.
— И вы все это понимаете?
— Не все, конечно. А хотелось бы. Однако надеюсь, что понимаю достаточно… Вы, наверное, знаете: нам нужно прыгнуть к Лингейну.
— Это трудно?
— Да нет, не очень. Данные нам известны, приборы работают нормально. Вот только опыта мне не хватает. Следовало бы совершить несколько прыжков, но я собираюсь сделать один, чтобы уменьшить вероятность неточности, хотя для этого потребуется гораздо больше энергии…
Не надо говорить ей все это, нет смысла. Трусость с его стороны пугать ее. Если она ударится в панику, с ней будет трудно справиться… Он говорил это себе, но ничего не мог поделать. Ему хотелось разделить с кем-нибудь бремя ответственности. И, может быть, частично снять ее с себя.
— Конечно, хотелось бы знать побольше, — сказал он. — Например, какова плотность материи между нами и Лингейном? Именно она определяет кривизну этой части Вселенной и, следовательно, влияет на прыжок. В «Эфемеридах» — вот в этой толстой книге — говорится, что при некоторых стандартных прыжках необходимо учитывать коррекцию на кривизну и исходя из нее рассчитывать собственную коррекцию. Но опять-таки, если на расстоянии десяти световых лет от нас окажется звезда-сверхгигант, все расчеты полетят к черту. Я даже не уверен, что правильно запрограммировал компьютер.
— А что случится, если вы ошиблись?
— Мы можем вернуться в нормальное пространство слишком близко к солнцу Лингейна.
Она обдумала его слова, потом сказала:
— Вы даже не представляете себе, как мне полегчало.
— После того, что я сказал?
— Конечно. На своей койке я чувствовала себя беспомощной и затерянной в пустоте. Теперь я знаю, что мы куда-то направляемся и что пустота у нас под контролем.
Байрон почувствовал себя польщенным.
— Не знаю, под контролем ли она…
— Я уверена, что вы справитесь с кораблем, — прервала его Артемизия.
Байрон не возражал: может быть, так оно и будет.
Артемизия подобрала под себя длинные голые ноги и смотрела ему прямо в глаза. На ней была только прозрачная ночная рубашка, но она, казалось, не сознавала этого. Хотя Байрон определенно сознавал…
— Вы знаете, на койке у меня отвратительное ощущение, будто я плыву, — сказала она. — И это меня пугает. Каждый раз, поворачиваясь, я немного подпрыгиваю в воздухе, а затем медленно опускаюсь, как на пружинах.
— Вы спите на верхней койке?
— Да. На нижней я испытываю клаустрофобию: верхний матрац всего лишь в шести дюймах над головой.
— Вот вам и объяснение, — рассмеялся Байрон. — Гравитационное поле корабля ослабевает по мере удаления от центра, На верхней койке вы на двадцать-тридцать фунтов легче, чем на полу. Летали когда-нибудь на пассажирских лайнерах? На больших кораблях?
— Один раз. В прошлом году с отцом мы были на Тиране.
— На лайнере гравитация во всех участках корабля направлена к внешнему корпусу, так что продольная ось корабля всегда оказывается вверху, где бы вы ни находились. Кстати, двигатели на таких лайнерах всегда расположены вдоль этой оси, поскольку там нет гравитации.
— Должно быть, нужно ужасно много энергии, чтобы поддерживать искусственное тяготение?
— Да уж! Хватило бы на целый городок.
— А как с горючим? Оно у нас не кончится?
— Об этом можете не беспокоиться. Двигатели конвертируют массу в энергию полностью, без потерь. Горючее — последнее, что у нас может кончиться. Раньше износится корпус.
Она молча смотрела на него. Он заметил, что на лице ее уже нет косметики, и удивился, как она ее сняла, вероятно, носовым платком и небольшим количеством питьевой воды. От отсутствия косметики лицо ее ничего не потеряло. Чистая белая кожа подчеркивала черноту глаз и волос. У нее очень теплые глаза, подумал Байрон.
Молчание затянулось. Наконец он спросил:
— Вы, вероятно, не часто путешествовали? Только однажды, на лайнере?
— И этого оказалось более чем достаточно, — кивнула она. — Если бы мы не летали тогда на Тиран, этот грязный придворный не увидел бы меня. Не хочу вспоминать о нем!
Байрон сменил тему:
— Значит, у вас у всех нет привычки к путешествиям?
— Боюсь, что так. Отец еще прыгает туда-сюда: наносит государственные визиты, открывает сельскохозяйственные выставки и всякие новые сооружения. И произносит там речи, которые пишет для него Аратап… Мы же с дядей остаемся во Дворце. Чем меньше мы передвигаемся, тем больше это нравится тиранитам. Бедный Джилберт! Он один-единственный раз покидал Родию — по случаю коронации Хана, как представитель отца. И больше ему ни разу не позволили подняться на борт корабля…
Опустив глаза, она с отсутствующим видом теребила рукав костюма Байрона.
— Байрон!
— Да… Арта? — Он чуть споткнулся, прежде чем назвать ее по имени.
— Как вы думаете, это правда — то, что рассказывал дядя Джил?
. — Не знаю.
— Может быть, это только его воображение? Он много думал о тиранитах, но ничего не мог сделать. Разве что испытывал свои шпионские лучи. Ребячество, конечно… Может быть, он придумал эту историю и с годами сам поверил в нее? Это на него похоже.
— Может быть. Но к Лингейну мы на всякий случай слетаем.
Они сидели совсем рядом. Он мог коснуться ее, обнять, поцеловать…
Так он и сделал.
Это произошло совершенно неожиданно. Только что они говорили о прыжках, о гравитации, о Джилберте, а минуту спустя она уже нежно покоилась у него в объятиях и мягкие губы ее прижимались к его губам.
Первым его побуждением было извиниться. Но когда он смог наконец отодвинуться и заговорить, она не сделала попытки убрать голову с его согнутой левой руки. Глаза ее оставались закрытыми.
Поэтому он ничего не сказал, а снова поцеловал ее — долго и нежно. Это было лучшее, что он мог сделать, и он сразу понял это.
Наконец она сказала, словно сквозь сон:
— Вы не голодны? Я принесу вам концентрат и подогрею его. Потом, если захотите спать, я останусь тут и подежурю. И… и вообще, мне лучше пойти одеться. — Она повернулась и уже от двери добавила: — Когда привыкаешь, то приходишь к выводу, что у этого пищевого концентрата не такой уж плохой вкус. Спасибо, что заготовили его…
Эти слова надежнее, чем поцелуи, скрепили их мирный договор.
Когда несколько часов спустя Джилберт вошел в контрольную рубку, он не высказал удивления, застав Артемизию и Байрона за глупой болтовней, и никак не прокомментировал тот факт, что рука Байрона лежала на талии его племянницы.
— Когда прыжок, Байрон? — спросил он.
— Через полчаса.
Полчаса прошли, приборы были установлены, разговоры смолкли.
Точно в момент «ноль» Байрон, сделав глубокий вдох, повернул рычаг слева направо.
Все произошло не совсем так, как на лайнере. «Беспощадный» был небольшим кораблем, и прыжок прошел менее гладко. Байрон пошатнулся, и на долю секунды у него все поплыло перед глазами…
Но это быстро кончилось, и все предметы снова встали на свои места.
Только звезды на экране изменились. Байрон развернул корабль так, что звездное небо вздыбилось и каждая звезда описала дугу. Наконец он увидел ослепительно белую звезду размером чуть больше точки. Она была похожа на крошечный шарик, маленькую горящую песчинку. Байрон выровнял корабль, не теряя эту звезду из виду, и направил на нее спектроскоп. Потом снова обратился к «Эфемеридам» и сверился с разделом «Спектральные характеристики».
Встав из пилотского кресла, он торжественно произнес:
— Цель еще довольно далека. Придется подтолкнуть корабль. Но прямо перед нами — Лингейн!
Впервые в жизни он сам совершил прыжок, и удача не покинула его!
Глава двенадцатая
Автарх прибывает
Автарх Лингейна сосредоточенно обдумывал сообщение, но его холодное волевое лицо оставалось невозмутимым.
— И вы ждали сорок восемь часов, прежде чем сообщить мне об этом?
— Не хотели зря вас тревожить, — ответил Риззет. — Если мы станем докучать вам всякими мелочами, у вас вообще ни на что не останется времени. Но теперь мы решили доложить, поскольку не смогли установить ничего определенного. Это странно, а мы в нашем положении не можем позволить себе ничего странного.
— Повторите сообщение. Я хочу послушать еще раз. Автарх закинул ногу на раструб подоконника и задумчиво посмотрел в окно.
Окна были самой своеобразной деталью лингейнской архитектуры. Сравнительно небольшие, они располагались в конце мягко сужавшегося пятифутового конуса. Само стекло — чрезвычайно чистое, необыкновенно толстое и изогнутое — представляло собой скорее линзу, собирающую свет извне со всех сторон, так что глазам смотрящего открывалась миниатюрная панорама.
Из любого окна в замке Автарха видно было полгоризонта — от зенита до надира. По краям панорамы изображение несколько искажалось, но это придавало особый шарм открывающемуся из окна виду на городской муравейник, над которым сияли дугообразные траектории взлетающих из аэропорта кораблей. К этой миниатюре можно было так привыкнуть, что подлинный мир казался уже нереальным. Когда положение солнца превращало линзу в фокус невыносимой жары и света, окно автоматически затемнялось, теряя свою прозрачность благодаря поляризованному стеклу.
Похоже, теория о том, что архитектура планеты отражает ее положение в Галактике, родилась на свет из-за Лингейна и его окон.
Подобно своим окнам, Лингейн был невелик, но обладал завидным географическим положением. Он остался планетарным государством в Галактике, которая к тому времени уже миновала этот этап экономического и политического развития. Большинство политических объединений представляли собой конгломераты звездных систем, а Лингейн оставался тем, чем был на протяжении столетий — единственным населенным миром в своей солнечной системе, что, однако, не помешало ему разбогатеть. Впрочем, это было просто неизбежно.
Невозможно заранее предсказать, какой планете суждено будет оказаться перевалочным пунктом, центром пересечения множества космических прыжков. Очень многое зависит от развития данного района космоса, от местонахождения обитаемых планет, от последовательности, в которой они были колонизированы, типа экономики, какой они обладают.
Лингейн рано обнаружил свои преимущества, и это послужило поворотным пунктом в его истории. Мало иметь выгодную стратегическую позицию, гораздо важнее уметь этой позицией воспользоваться. Лингейн продолжал оккупировать маленькие планетоиды, не обладающие ни природными ресурсами, ни условиями для создания независимых поселений, выбирая их только потому, что они могли поддерживать лингейнскую торговую монополию. Лингейн строил на этих скалах станции обслуживания. Все, в чем нуждались корабли — от запасных гиператомных двигателей до новых книгофильмов, — можно было найти здесь. Станции превращались в огромные торговые центры. Сюда привозили меха, минералы, зерно, мясо и лес из всех Затуманных королевств, а из Внутренних Миров шли потоки механизмов, приборов, медикаментов.
Так Лингейн, подобно своим окнам, фокусировал на себя всю Галактику. И процветал при этом.
Не отворачиваясь от окна, Автарх сказал:
— Начните с почтового корабля, Риззет. Где он впервые встретился с этим крейсером?
— Менее чем в ста тысячах миль от Лингейна. Точные координаты не имеют значения. С тех пор за кораблем следят. Самое интересное, что уже тогда тиранитский крейсер вращался вокруг планеты.
— И он не собирается садиться, чего-то ждет?
— Да.
— Нет способов определить, сколько времени они уже выжидают?
— Боюсь, что это невозможно. Их больше никто не заметил. Мы тщательно проверили.
— Хорошо. Пока не будем трогать их. Хотя они и задержали наш почтовый корабль, что несомненно является вмешательством во внутренние дела Лингейна и нарушением договора с Тираном.
— Сомневаюсь, чтобы это были тираниты, Они ведут себя скорее как беглецы.
— Вы имеете в виду людей на тиранитском крейсере? А может быть, они хотят, чтобы мы поверили в это? Во всяком случае, их единственное открытое действие — просьба, чтобы послание доставили непосредственно мне.
— Непосредственно Автарху, верно.
— Больше ничего?
— Больше ничего.
— Они не заходили на почтовый корабль?
— Нет, они обращались через связь. Почтовая капсула была задержана в двух милях от крейсера корабельной сетью.
— Коммуникация была визуальной или только звуковой?
— Визуальной, в том-то и дело. Свидетели описывают говорившего как молодого человека «аристократической наружности»! Я, правда, не совсем понимаю, что они имеют в виду.
Кулак Автарха медленно сжался.
— В самом деле? И его не сфотографировали? Это ошибка.
— К сожалению, капитан почтовика и не подозревал о том, что это важно. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
Автарх не ответил.
— И это все послание? — спросил он.
— Совершенно верно. Одно слово, которое мы должны были доставить непосредственно вам. Мы, естественно, этого не сделали: в капсуле могла быть бомба. Так убивали многих.
— Да, и автархов тоже, — согласился Автарх.
— Только одно слово — «Джилберт»…
Автарх сохранял спокойствие, но было заметно, что это давалось ему нелегко. На самом деле он чувствовал себя неуверенно, и это состояние ему крайне не нравилось. Он вообще не любил напоминаний о том, что власть его небезгранична. Автарх не должен иметь никаких ограничений, и на Лингейне их не было, если не считать законов природы.
Лингейн не всегда управлялся автархами. В прошлом планетой правила династия торговых принцев. Семьи, первыми создавшие внепланетные торговые станции, стали аристократией государства. Они не были богаты землей и не могли соперничать с ранчерами и другими вельможами из соседних миров. Но у них были деньги, и они могли купить тех же ранчеров и вельмож, что, кстати, иногда и делали.
Судьба Лингейна была типичной для государств, управляемых (или, вернее, лишенных управления) подобным образом. Власть переходила от одной аристократической семьи к другой. Различные группы поочередно отправлялись в изгнание. Хроническими стали интриги и дворцовые перевороты. И если Директорат Родии был для сектора примером устойчивости и упорядоченного развития, то Лингейн стал образцом нестабильности и беспорядка. «Непостоянный, как Лингейн», — говорили люди.
На первый взгляд казалось, что печальный исход неизбежен. В то время как соседние планеты объединились и становились могущественными, гражданские смуты на Лингейне делались все дороже и опаснее. Настал момент, когда население планеты было готово поступиться чем угодно во имя спокойствия. Поэтому на смену плутократии пришла автократия — ценой частичной утраты свобод. Власть сконцентрировалась в руках одного человека. Но этот человек дружелюбно относился к населению, используя его как противовес несмирившимся торговым династиям.
При автархах Лингейн разбогател и окреп. Даже тираниты, напавшие на него в расцвет своего могущества, немногого добились. Правда, они не были побеждены, но были остановлены. И шок от этого остался навсегда: после нападения на Лингейн тираниты не завоевали ни одной планеты.
Все остальные Затуманные королевства тираниты превратили в своих бесправных вассалов. Лингейн, однако, остался «дружественным государством», теоретически равным «союзником» Тирана, и права его были закреплены договором.
Автарха такая ситуация не обманывала. Шовинисты планеты могли позволить себе роскошь считать Лингейн свободным, но Автарх знал, что тиранитская опасность все это время была на расстоянии вытянутой руки, не дальше.
И, возможно, сейчас дело шло к концу. «Союзник» решил сжать их в своих медвежьих объятиях. И сам Автарх, безусловно, дал им для этого долгожданный повод. Тайная организация, созданная им, хотя и малоэффективная сама по себе, была достаточным основанием для карательной операции, которую могли предпринять тираниты. Юридически Лингейн был виновной стороной.
Неужели крейсер — первый сигнал начала операции?
— Корабль охраняют? — спросил Автарх.
За ним наблюдают. Два наших торговых судна, — Риззет криво усмехнулся, — находятся в пределах показаний массометра.
— Ну и что вы обо всем этом думаете?
— Не могу понять… Единственный Джилберт, который мне известен, — это Джилберт Хинриад с Родии. Вы имели с ним дело когда-нибудь?
— Видел во время последнего посещения Родии, — сказал Автарх.
— Вы, разумеется, ничего ему не говорили?
— Разумеется.
— Может быть, вы допустили какую-то неосторожность, — Риззет подозрительно прищурился, глядя на Автарха, — и тираниты узнали об этом от Джилберта? Хинриады в наши дни славятся своим слабоумием. И теперь расставлена ловушка, чтобы окончательно поймать вас?
— Сомневаюсь. В неподходящее время все это происходит. Я отсутствовал на Лингейне больше года, прибыл на прошлой неделе, через несколько дней снова улетаю. Сообщение пришло именно в те редкие дни, когда меня можно застать здесь.
— Вы не думаете, что это совпадение?
— Я не верю в совпадения… Существует только одна возможность все выяснить до конца. Поэтому я сам полечу на этот корабль. Один.
— Но это невозможно, сэр! — изумился Риззет. Маленький неровный шрам над его правым ухом внезапно покраснел.
— Вы запрещаете мне? — сухо спросил Автарх.
Все же он был Автархом. Лицо Риззета вытянулось, и он проговорил:
— Как вам будет угодно, сэр.
На борту «Беспощадного» ожидание становилось все более напряженным. Двое суток корабль не сходил с орбиты.
Джилберт с неослабевающим вниманием следил за приборами.
— Вам не кажется, что они приближаются? — нервно спросил он.
Байрон брился, осторожно обрызгивая лицо тиранитским эрозийным аэрозолем. Он бросил взгляд на экран.
— Нет. Зачем им это? Они просто следят за нами.
Читать бесплатно другие книги:
