Кодекс экстремала Дышев Андрей
Чтобы не обругать Гурули, я опустил трубку на аппарат. Если бы я знал, что сегодня ночью мне предстоит куда-то лететь, то не ложился бы вообще и с вечера собрал бы все необходимые вещи. Теперь же приходится с дикими глазами бродить по комнате и соображать, что мне может пригодиться.
Погода была отвратительной. С моря дул сильный ветер, он строчил дождевыми каплями с равномерностью автоматной очереди и после постельного тепла был особенно неприятен. Я таки закинул на плечо большую дорожную сумку, в которой, помимо двух банок тушенки, буханки хлеба и бутылки коньяка, не было ничего, и я сам не знал, зачем мне такая большая сумка. Сила привычки – в дорогу отправляться с багажом.
Как только я вышел из подъезда, в меня плеснул луч света: стоящая рядом с домом машина зажгла фары. Спектакль начался. Занавес раздвинулся, и сцену залил яркий свет юпитеров.
Действие первое началось с внезапного осознания своей беспомощности. Я хотел заскочить на дачу, чтобы прихватить с собой пистолет, но вдруг вспомнил, что оружие не смогу пронести на борт самолета через спецконтроль. Подошел к уже знакомой мне машине, открыл дверцу, кинул на заднее сиденье сумку и сел рядом с водителем. Когда не противишься судьбе и полностью отдаешь себя в ее руки, наступает облегчение. Это, наверное, оттого, что лень заложена в человеке на генетическом уровне. Когда нет смысла дергаться и думать о том, как решить проблемы, становишься почти счастливым.
В симферопольском аэропорту Гурули оставался все таким же немногословным, и даже когда рейс из-за погодных условий задержали на час, мы практически молча простояли до начала регистрации в буфете, склонившись над кофейными чашечками.
– Летим в Анапу, – только и сказал Гурули, хотя я узнал об этом сразу же, как только вошел в здание аэропорта и посмотрел на электронное табло с расписанием.
В самолете спустя минут пятнадцать после взлета, когда мы были уже достаточно высоко и я не мог спуститься вниз и выдать всему миру тайну о денежном караване, Гурули извлек из своего кейса и положил себе на колени кожаную папку. Надел очки, открыл «молнию» и стал по одному доставать документы.
– Доверенность на яхту. Разрешение на переход через погранзону. Лоция. Штурманская карта… Маршрут, как видите, уже обозначен и просчитан: Анапа – Алушта, сто пятьдесят миль. Отход от причала Анапы – восемь ноль-ноль, прибытие в Алушту – восемнадцать ноль-ноль. Там я вас встречу. Средняя скорость соответственно двенадцать-тринадцать узлов плюс поправка на шторм и боковой ветер. Идти будете в относительной близости от берега, так что проблем с ориентированием у вас быть не должно. Извещение мореплавателям от десятого июня сего года. Договор. Приложение к договору с указанием суммы вашего гонорара…
Я взял приложение, поднял его выше – к лампочке локального освещения.
– Десять тысяч долларов? – удивился я.
– Что, мало? – вроде как забеспокоился Гурули.
– Вы щедрый заказчик, Виктор Резоевич. Только я не понял: эти деньги предназначены мне или же на всю команду?
– На команду? – переспросил Гурули и снял очки. – Разве вы подобрали себе команду?
– Я подобрал? Кажется, о матросах должны были позаботиться вы.
Мы с Гурули смотрели друг на друга; он, как и я, старался демонстрировать крайнее недоумение.
– Ну вот, – недовольно пробурчал Гурули, собирая документы. – Перед самым отплытием выясняется, что вы не подобрали себе команду. Я как вам говорил? Мне нужен капитан и матросы. Капитана в своем лице вы мне представили. А матросы где?
Кажется, он был прав, но я вспылил:
– Если бы вы не темнили относительно даты отплытия, то я успел бы найти матросов. Но у вас же все покрыто мраком тайны! У вас же конспирация, черт возьми!
– Я вас предупреждал, что отплытие состоится на днях.
– На днях? А из какого словаря мне узнать точное толкование этой фразы? – Меня понесло. Я дал волю эмоциям, причем настолько полную, что вокруг нас стали просыпаться пассажиры, а стюардесса стала наблюдать за нами из-за занавески, отделяющей тамбур от салона.
– Не кипятитесь, Кирилл Андреевич! Любой нормальный человек вполне понимает, что означает «на днях».
– А я ненормальный. Я педант и привык, чтобы люди говорили со мной открытым текстом, а не полунамеками с призрачными сроками. Почему вы написали в договоре: «Десять тысяч долларов США»? Могли же обозначить так: «Достаточно крупная сумма».
– Не передергивайте. Деньги и сроки – разные вещи.
– Для вас разные, Виктор Резоевич. Для меня это совершенно однотипные понятия, и ваши «ближайшие дни» в моем понимании – абстрактное понятие. Скажу откровенно, что вы чудом застали меня сегодня дома. Я намеревался провести эту ночь у подруги.
– Ничего страшного. Мы нашли бы вас и у подруги, – тотчас ответил Гурули.
– Вот как? Значит, вы за мной следили?
– Не следили, а старались не потерять вас из виду в связи с предстоящей ответственной работой.
Наша перебранка постепенно становилась все более вялой, но все же несколько скрасила утомительный ночной полет, хоть он был и недолгим. Когда стюардесса поднесла нам прохладительные напитки в чашечках, мы с Гурули взяли сразу по нескольку порций.
– В конце концов, мне кажется, что вы сами вполне справитесь с яхтой, – сказал Гурули, пригубливая стаканчик. Это прозвучало как тост.
– Естественно, – ответил я. – Это мне было ясно с самого начала. Вся проблема лишь в доверии друг к другу.
Мы не сговариваясь чокнулись чашечками с минералкой. Я посмотрел в иллюминатор. На черном стекле дрожало лишь мое отражение.
Глава 41
Серый и тяжелый от влаги рассвет медленно накатывал на побережье. С моря толчками, словно с боем пробиваясь в глубь берега, дул ветер. Грязные низкие тучи обесцветили и сделали отталкивающими небо и особенно море. Было похоже, что в нем долго полоскали гигантскую половую тряпку и мыли ею грешную землю. Я ничего не сказал Гурули по поводу погоды, чтобы не показаться излишне осторожным, каким я бываю крайне редко. Если он не сумасшедший и ему хоть немного жалко денег, то он сам должен подумать о судьбе «Ассоли».
Генеральный директор тем не менее находился в приподнятом настроении, и, когда мы подкатили к причалу на машине, встретившей нас в аэропорту, Гурули возбужденно потер руки, вышел и принял от путающегося под ногами референта зонтик. Черный купол, едва раскрывшись, тотчас вывернулся наизнанку от сильного порыва ветра, и Гурули, чертыхаясь, попытался снова сложить зонтик. Я не стал дожидаться его и пошел под навес, где на сером фоне моря застыли фигуры людей.
«Ассоль», пришвартованная к причалу, пропускала под собой волны, поочередно поднимая и опуская корму и нос. Ее борта ударялись об амортизационные покрышки, привязанные к причалу, те стонали, словно чувствовали боль; из щели между судном и опорами взмывали вверх плоские струи раздавленной воды, ветер тотчас срезал их вспененную верхушку, сгибал, словно слабое дерево, и они раз за разом обрушивались на бетонную поверхность причала. Из лодочного гаража по рельсам выкатывался двухмоторный катер. Человек с пультом, идущий рядом, остановил платформу в десятке метров от полосы прибоя, повернулся в сторону гаража и что-то крикнул. Не было слышно, что ему ответили; мужчина пожал плечами и снова нажал кнопку на пульте. Платформа покатилась дальше.
Гурули догнал меня, когда я уже зашел под навес. Зонтик он так и не починил, отдал его своему клерку и, перекрикивая шум волн, представил меня:
– Господа! Это Кирилл Вацура, который поведет сегодня яхту в Крым.
Господа стали молча протягивать мне руки. Четверо из них, одетые в короткие кожанки, крупнотелые, квадратноголовые, с тяжелыми челюстями и надбровными дугами, подчеркивающими приверженность к физической работе, видимо, были представителями, так сказать, охранных структур. Двое немолодых, лысеющих и полнеющих мужчин, одетых в костюмы-тройки, протянули мне руки с таким видом, словно давали деньги взаймы. Три человека в милицейской форме были заняты курением и ограничились кивком. К остальным мужчинам разных возрастов, которые в это время спорили о высоте волны, обращение «господа», похоже, не относилось.
Гурули отвел меня в сторону.
– Сейчас должно приехать телевидение. Если у вас будут брать интервью, постарайтесь особенно не распространяться про маршрут следования. И не говорите, что вы будете на яхте один.
– Вы бы мне еще текст речи приготовили, – ответил я, следуя той манере общения с Гурули, которая сложилась как-то сама по себе.
Телевидение запаздывало. Двое суетливых юношей вынесли из микроавтобуса и разложили под навесом небольшой дачный столик из белого пластика и стали расставлять на нем бутылки, стаканчики, нарезанные ломтиками ветчину, сыр, пиццу в герметичной упаковке, термосы. Гурули пригласил меня к столу. Юноша эффектно, с хлопком, вскрыл шампанское. Пробка, оставляя за собой пенный хвост, улетела в прибой.
– За то, чтобы все закончилось благополучно, – сказал Гурули, протягивая мне пластиковый стаканчик с шампанским.
– Мне кажется, что в вашем голосе излишне много оптимизма, – заметил я.
Гурули вскинул вверх брови и вытер пальцем пенку с усиков.
– Что это на вас нашло, Кирилл Андреевич? Я вас не узнаю. Мне представлялось, что у вас начисто отсутствует чувство страха и неуверенности.
– Чувство страха, может быть, действительно отсутствует. Но чувство здравого смысла присутствует. Видите ли, в отличие от этой яхты я непотопляем, особенно если учесть, что буду одет в пробковый жилет.
– Прекратите! – делано рассмеялся Гурули и погрозил мне пальцем. – У «Ассоли» прекрасные ходовые качества. Она обладает удивительной остойчивостью. Даже если она ляжет на борт, то не перевернется.
– Деньги ваши, – пожал я плечами, – а жизнь моя.
– Все будет хорошо, – заверил Гурули, пододвигая ко мне тарелочку с гамбургером. – Вы ешьте, не стесняйтесь. Я распорядился, чтобы на борт загрузили достаточное количество харчей и выпивки. На команду из четырех человек, между прочим. Так что вам некогда будет скучать.
Вспенивая лужи, к причалу на большой скорости подлетел «рафик», развернулся и задом въехал под навес. Из машины вышел мужчина в джинсовом костюме и, ни на кого не обращая внимания, стал устанавливать рядом со столиком треногу со светильником. Следом за ним из машины вышли девушка в светлом свитере и оператор с камерой, которую он нес за ручку, как чемодан.
– Дай звук, – сказал оператор девушке.
– Раз, два, три, – сказала девушка в микрофон.
– Подальше от лица и погромче. Прибой заглушает, – сказал оператор и прицелился на девушку. – Работай, я готов.
Охранники расступились, пропуская корреспондента к Гурули. Должно быть, она знала его в лицо, потому что без всяких уточнений и лишних вопросов подсунула к губам генерального директора микрофон. Вспыхнул юпитер. На мокрый асфальт упали длинные тени. На камере загорелась красная лампочка. Девушка словно по команде растянула большой рот в улыбке.
– Виктор Резоевич, финансисты в отличие от политиков не стремятся попасть на экраны телевизоров. Вы – исключение. Это замаскированный рекламный трюк?
Гурули неплохо держался перед камерой. Я так не умел.
– Мы же с вами договорились по телефону, что ни слова не скажем о рекламе, – ответил Гурули и отпил глоток шампанского. – Все проще. Я считаю, что настоящий бизнес, как и политика, должен быть открытым для миллионов людей. В отличие от своей предшественницы я не боюсь открыто выступать перед вкладчиками.
– Вы начинаете свою деятельность с того, что возвращаете долги…
– Я продолжаю свою деятельность, – уточнил Гурули. – И не стал бы говорить о возвращении долгов. «Милосердие» и вкладчики – партнеры. Идет нормальный процесс взаимодействия.
– Вкладчики – в подавляющем большинстве граждане Украины. Кредит, который вы взяли, предоставлен российским банком. Воссоединение двух независимых государств начнется с области финансового бизнеса и сотрудничества?
– Я полагаю, что так.
– Когда вы намерены приступить к выплатам денег вкладчикам?
– Как только обменяю достаточную часть валюты на купоны. Это будет не позднее завтрашнего дня.
Я чуть не подавился гамбургером.
– Но на море разыгрался шторм, а путь до Крыма далекий. – Объектив камеры нацелился на волны, разбивающиеся о борт «Ассоли». Пошел наплыв. – Вас не настораживают возможные сюрпризы погоды?
– Нет, не настораживают. Я нашел прекрасного капитана, для которого этот шторм – всего лишь детская забава. Кирилл Андреевич Вацура… Будьте добры, покажите капитана крупным планом…
– Стоп! – сказала корреспондент и опустила микрофон. Красная лампочка на камере погасла. Оператор оторвал глаз от прицела. – Капитана не надо. Это самореклама.
– Как же так! – попытался убедить девушку Гурули. – Такого человека и не показать?
– Все равно редактор вырежет этот эпизод.
– Может быть, не вырежет?
– Виктор Резоевич, – вздохнула девушка, – я с ним работаю уже семь лет… Отключай! – скомандовала она осветителю.
Стало так темно, что некоторое время я не видел вокруг ничего. Глаза медленно привыкали к естественному свету. Телевизионщики сматывали кабель и разбирали треногу.
– Давайте я заплачу вашему редактору, – с удивительной настойчивостью продолжал Гурули и просунул руку в нагрудный карман пиджака. – Неужели вам не симпатичен мой капитан?
– Виктор Резоевич, миленький! – взмолилась девушка, пряча микрофон в кожаный футляр. – Мне очень симпатичен ваш капитан, и в другой обстановке я, может быть, с удовольствием провела бы с ним вечер, но я не могу его показать в эфире.
– Куда дальше? – спросил оператор, закуривая.
– На таможню. Погнали, опаздываем!
За корреспондентом и оператором хлопнули двери. «Рафик» с ходу набрал скорость и скрылся за веером брызг.
Гурули повернулся ко мне и пожал плечами.
– Нехорошо получилось, – сказал он. – Девчонка ужасно упрямая попалась.
– Вы напрасно переживаете, – ответил я. – Мне эта съемка совсем ни к чему.
Гурули покачал головой.
– А вот это вы зря, Кирилл, – сказал он. – Девушка права, я хотел сделать вам рекламу. Нельзя ведь жить только сегодняшним днем. Чем больше о вас узнает людей, тем лучше. Завтра, может быть, вам предложат еще более выгодную сделку или, скажем, постоянное место в какой-нибудь фирме.
– Вы так заботитесь обо мне, – усмехнулся я, – будто в самом деле желаете мне добра.
Я затронул запретную тему, которую мы с Гурули старательно обходили. Он поднял на меня глаза, но вслед за этим поднес к губам пластиковый стаканчик с шампанским и спрятался за ним. Я пошел по причалу, стараясь не угодить под водяной обвал. Один моторный катер уже был спущен на воду. Его кидало на волнах, как пробку в водосточной канаве. Человек, сидящий в катере, энергично работал веслом. Отогнав суденышко подальше от ржавых опор причала, он запустил мотор и, лихо прыгая по волнам, помчался в открытое море, потом резко сбавил газ, сделал крутой вираж и на малом ходу вернулся обратно.
Я обернулся на звук сирены. К причалу приближалась вереница автомобилей: стреляющий синим лучом милицейский «уазик», инкассаторский «броневик», два «жигуленка» и длинная, как лимузин, иномарка. Все машины, кроме инкассаторской, остановились у навеса. «Броневик» на малом ходу поехал по пирсу, обогнал меня и остановился рядом с яхтой. К машине уже торопился Гурули. Придерживая над ним зонтик, следом семенил референт. Милиционеры, накинув на плечи серые дождевики, встали цепью у входа на причал. Из «броневика» вышли два молодых человека в тренировочных костюмах с капюшонами, подпоясанные широкими ремнями, на которых висели кобуры, они посмотрели на «Ассоль», напоминающую качели какого-то дикого аттракциона, недолго посовещались, после чего вытащили из машины три металлических ящика, каждый размером с микроволновую печь, и поставили на асфальт.
– Приступаем! – крикнул им Гурули.
Один из парней что-то ответил ему. Не знаю, что именно, но на его месте я послал бы генерального директора подальше.
Гурули подошел к ящикам, склонился над ними, проверил пломбы и печати на замках и махнул рукой в сторону яхты. Инкассаторы без особого энтузиазма проследили за его движением, затем посмотрели на ящики, затем – на Гурули. Я еще никогда в жизни не видел, как топят в море ящики с валютой, и стал с любопытством наблюдать за происходящим.
Генеральный директор приподнял одну сторону ящика за ручку, оценивая его вес, опустил и стал что-то быстро говорить, энергично жестикулируя. Парни стояли истуканами напротив него, скрестив на груди руки. Похоже, они хотели дополнительного денежного вознаграждения за риск. Переговоры длились недолго, Гурули жестом показал, как бы он на их месте закинул ящики на яхту, и, ободряя, похлопал парней по спинам.
Дальше пошла сплошная эквилибристика, но ловкости парней можно было только позавидовать. Один из них, пятясь спиной, отошел от края причала на несколько шагов и, как только яхта своим бортом выдавила очередной фонтан, разбежался и прыгнул на корму. Как раз в это мгновение яхта пошла вниз, и полет инкассатора оказался более длительным, чем он предполагал. На мокрой палубе он не удержался на ногах, упал на спину и, заскользив по инерции вперед, припечатался к переборке.
Я думал, что он больше не встанет. Гурули нервно прохаживался в стороне, искоса поглядывая на инкассаторов. Обслуживающий персонал, стоя под навесом, кажется, получал огромное удовольствие от зрелища и втайне желал, чтобы хотя бы один ящик свалился в воду. Но такой номер не состоялся. Инкассатор, стоящий на причале, поднял первый ящик и, улучив момент, передал его в руки своего товарища. Второй и третий попали на борт яхты столь же благополучно. Куда они затем перенесли ящики, я не увидел. Гурули подошел ко мне и крепко сжал руку выше локтя.
– Ну что, Кирилл? Вам пора. Побеспокойтесь о том, чтобы вовремя прибыть в Алушту. И постарайтесь не нарушить целостность печатей.
Он махнул кому-то стоящему под навесом, и спустя минуту на малом ходу в море вышли четыре моторки. Волны подкидывали их, заливали передки, разбивались о лобовые стекла, но маленькие суда держались неплохо. В каждом – по два человека, плотно упакованные в непромокаемые штормовки. Значит, восемь человек будут сопровождать меня до конечной точки.
Гурули порывисто обнял меня и вроде бы поцеловал. Это напомнило мне эпизод из знаменитой кинокомедии, где герой Анатолия Папанова провожает на теплоход неудачливого контрабандиста, и меня неожиданно стал душить смех. Гурули не понял, чем вызвана такая странная реакция на проявление его душевных качеств, и с удивлением заглянул мне в глаза. Я же, войдя в роль, отстранил его от себя, закрыл ладонью глаза и произнес прощальное:
– Не надо…
На яхту мне не удалось попасть красиво и эффектно, как это сделал бы Джеймс Бонд. Сначала меня окатило водой, и из-за этого я потерял долю секунды. Когда я уже был готов приземлиться на палубу, «Ассоль» пошла вверх. Получилось так, что мы с ней врезались друг в друга. Удар был чувствительный, и я тотчас растянулся на мокром лакированном дереве, выронив кожаную папку с лоциями, картами и документами. Ее чудом не слизнуло волной, и я пополз за ней, а затем, не поднимаясь на ноги, ввалился в камбуз.
Чайник, подвешенный над плитой, раскачивался и бился о переборку, как колокол, издавая утробный звон. По полу из стороны в сторону, словно танцуя, перетекали ручьи. Мокрые следы на линолеуме вели в кают-компанию – значит, ящики с деньгами инкассаторы отнесли туда.
Балансируя, я прошел в кают-компанию и на пороге ненадолго задержался. Диваны, ковровая дорожка, журнальный столик с футлярами для бутылок, навесные шкафы. Все, как в тот роковой день, когда я поднялся на эту яхту и обнаружил в трюме обезглавленный труп девушки. Железных ящиков я не нашел ни в кают-компании, ни в рубке, куда заглянул с лестницы. Опять спустился к диванам и, горько усмехнувшись, откинул ногой ковровую дорожку. Все люди мыслят стандартно. Или же действуют по привычке.
Я поднял крышку трюмного люка. Ящики стояли как раз на том же месте, где две недели назад лежало тело Васильевой. «Жуткое совпадение», – подумал я, опуская крышку на место и поправляя дорожку.
С причала мне кричали и размахивали руками два охранника. Они были готовы отдать швартовы. Я поднялся в рубку, встал у штурвала, посмотрел на качающуюся серую набережную с машинами и людьми. «И мне это надо? – подумал я словами Кныша. – За десять тысяч долларов мне это надо?»
Посмотрел на часы – восемь ноль девять. Прошептал молитву: «Господи, прости меня, неразумного!» – и кивнул охранникам. Они сняли с кнехтов канатные петли и кинули их на палубу. «Ассоль», оттолкнувшись от покрышек-амортизаторов, стала бочком отходить от причала. Я запустил двигатель и дал задний ход. Яхта на малой скорости попятилась в открытое море, содрогаясь под ударами волн. Когда она отдалилась от причала на достаточное расстояние, я двинул рукоятку подачи топлива вперед до упора и стал вращать штурвал. Накренившись, яхта описала полукруг, быстро набрала скорость и, яростно разрезая узким носом волны, устремилась в беспросветную серую мглу.
Глава 42
По-моему, Гурули сильно лукавил, когда говорил мне, что прогноз погоды на ближайшие дни благоприятный. «Ассоль», несмотря на свои прекрасные ходовые качества, болталась из стороны в сторону и вверх-вниз с такой силой, что я не мог устоять на ногах, не держась за что-либо, причем мне казалось, что болтанка усиливается с каждой минутой. Я давно не ходил в море, и очень скоро катание на волнах перестало быть приятным. Хорошо, что я не стал плотно завтракать на причале.
Охранникам же, которые сопровождали меня слева и справа по борту, вообще можно было остро посочувствовать. Один из катеров, который замыкал караван, видимо, сильно залило – сидящий на открытой корме человек безостановочно вычерпывал ведром воду.
Закрепив штурвал, я спустился в кают-компанию, сел, а точнее, упал на диван, раскрыл папку и достал штурманскую карту. Собственно, ни карта, ни лоции не были мне нужны. Я шел в трех-четырех километрах от берега, где достаточная для яхты глубина тянулась до конечного пункта, и я мог ориентироваться по берегу без риска сесть на мель или задеть какой-нибудь донный кабель. Доверенность на яхту была заверена в судакском отделении милиции, договор подписан Артуром Пиковым, и на нем стояла печать акционерного общества закрытого типа «PIC-AVTO». Я, как «новый русский» из популярного анекдота, долго рассматривал документы, перечитывал их и не мог понять, где тут подвох. Документы были в порядке.
Из-за мокрого комбинезона меня стало знобить, и я не без труда перебрался на камбуз. Газовая двухконфорочная плитка была подвешена, как качели, на перекладине и сохраняла относительно ровное положение. Я наполнил чайник водой и поставил его на плиту.
Вода выплескивалась из чайника намного быстрее, чем подогревалась, но все же несколько глотков кипятка мне удалось добыть. Чтобы не проливать драгоценный кофе, я заварил его прямо в чайнике и пил, обжигаясь, из носика.
Яхта неплохо придерживалась курса, но волнами ее постоянно сносило к берегу, и через каждые четверть часа мне приходилось выравнивать движение. Эти маневры не очень нравились моему эскорту. Экипажи катеров, наверное, терялись в догадках, что означают крутые виражи яхты в сторону открытого моря, сменяющиеся поворотом к берегу, и, предупреждая возможное бегство, приближались к «Ассоли» рискованно близко и демонстративно выставляли напоказ «калашниковы».
От скуки я стал играть с ними: неожиданно увеличивал скорость и брал курс в открытое море. Более быстроходные и маневренные катера начинали пчелами кружить вокруг яхты, проскальзывать перед самым носом, охранники поднимали крик, который заглушал рев моря. Мне было весело, а когда нервы у одного из конвоиров не выдержали и он дал длинную очередь из автомата по тучам, я высунул голову в окошко и выразительно постучал кулаком по голове.
На яхте не было никаких средств связи. Вообще-то радиостанция и навигационное оборудование когда-то занимали свое место под приборной панелью рубки, но кто-то предусмотрительно снял их с крепежных планок, оставив лишь голые провода да севшие аккумуляторы. Наверное, Гурули посчитал, что меня лучше лишить возможности связаться с внешним миром до того, как я пришвартуюсь к причалу Алушты.
В последующие три часа ничего примечательного не случилось, лишь один раз конвоиры, выстроив из катеров что-то вроде заслона на моем пути, вынудили меня сбавить ход, а затем остановиться. В течение десяти минут они заливали в баки бензин и передавали с борта на борт бутылки.
К одиннадцати часам, когда я уже перестал замечать болтанку и реагировать на нее, у меня разыгрался аппетит. Полусидя на диване и упираясь ногами в переборку, чтобы не свалиться на пол, я вскрыл картонную коробку с продуктами. Если говорить о запасах продовольствия, то Гурули здорово приукрасил действительность. Запас продуктов на команду из четырех человек заботами генерального директора составил два черствых гамбургера, несколько пакетиков чая и бутылку дешевого молдавского коньяка. Я, не веря в такую унизительную скупость, перерыл все навесные ящики в камбузе и кают-компании, но ничего больше не нашел.
Пришлось довольствоваться тем, что было. Я быстро справился с гамбургерами, выпил полбутылки коньяка и в очередной раз приготовил кофе. «Ложь или забывчивость? – думал я, так и не почувствовав сытости и уже без всякой надежды заглядывая в пустые шкафчики. – Или кто-то из клерков по рассеянности не загрузил на яхту продукты?»
Отсутствие «харчей», обещанных Гурули, – мелочь, пустяк, эпизодическая неувязка, но в этой неувязке было что-то настораживающее. Забыть о такой прозаической вещи, как потребность в пище, можно только по отношению к человеку обреченному, отработавшему свое, вычеркнутому из списка живых.
Я посмотрел в иллюминатор, покрытый, словно волдырями, крупными каплями. Катера надрывались метрах в пятидесяти от борта яхты, прыгали с волны на волну, с хлопком ударялись днищем о воду, выбивая из-под себя плоские струи, похожие на прозрачные крылья. Чего можно ожидать от этих людей? Какую задачу им поставили? Только ли обеспечить сохранность груза, упакованного в железные ящики?
Неожиданно в тучах образовалось окно, и солнечный луч, как колоссальный стеклянный столб, под углом упал на берег. Желтая песчаная полоса становилась все тоньше и тоньше, пока окончательно не исчезла. Вокруг меня до самого горизонта плескалось море. Яхта поравнялась с Керченским проливом.
Я уже не отходил от штурвала, маневрируя среди судов, то ли дрейфующих, то ли стоящих на якоре. Мой конвой немного отстал – я видел лишь одну моторку, идущую параллельным курсом. Два черных, как киты, сухогруза медленно шли друг на друга. Я не сразу обратил на них внимание, а когда приблизился к ним настолько, что мог прочесть название каждого, просвет между ними был уже слишком узок, чтобы пренебречь им. Суда образовали заслон, подобный Великой китайской стене. Можно было пропустить их, но для этого надо было сбавить скорость почти до нуля и ждать не меньше десяти минут. Можно было обойти один из них со стороны кормы, но в этом случае я рисковал угодить под встречный сухогруз. А лучше всего было проверить моих спутников на бдительность.
В подобные мгновения я всегда красиво ругаюсь и совершаю эффектные глупости. Рука как будто сама потянулась к рычагу скорости и сдвинула его до максимума. «Ассоль» завыла на высокой ноте, с бойцовским азартом разбила вдребезги накатившую на нее волну и рванула вперед. Просвет между судами сужался, словно створки механических ворот. Один из сухогрузов издал какой-то жуткий вой, от которого у меня по спине побежали мурашки.
То, что я вытворял, противоречило всем правилам вождения морских судов, но это был поступок, который точно характеризовал мою сущность. Врожденная потребность в авантюрах и готовность в любой удобный или неудобный момент рисковать очертя голову распоряжались мной намного чаще, нежели здравый разум и трезвый расчет. Мои конвоиры, к сожалению, об этом не знали. За мгновение до того, как пройти перед самым носом первого сухогруза, я бросил взгляд в окно. Справа и слева катеров не было.
Смертельного номера не получилось. «Ассоль» спокойно пересекла курс судна на вполне безопасном от него расстоянии, и я подумал, что в случае крупного пари успел бы развернуться и проделать этот трюк еще раз. Но второй сухогруз уже перерезал мне путь, и, избегая столкновения с ним, я стал изо всех сил вращать штурвал, одновременно с этим гася скорость реверсом. Какой-то мужик в дождевике, стоя на краю борта, размахивал руками, будто его сигналы были более заметны, чем сам сухогруз. Судно черной горой проплыло перед моими глазами, и «Ассоль», еще двигаясь по инерции, вышла на гладкую полоску воды, разровненную морским великаном. Только сейчас я почувствовал, что мои руки мелко дрожат, а на лбу выступила испарина. Я вышел на бак. Катера эскорта, естественно, не успели за мной, и теперь нас разделял сухогруз. «Как просто! – подумал я, втайне сожалея о том, что не родился гангстером или на крайний случай жуликом. – Уйти от этих олухов с тремя ящиками долларов оказалось совсем простым делом».
Справа от меня в мутной дымке начинался крымский берег. Он уходил вдаль, теряясь за дождевыми шторами. Собственно, ничего вокруг меня не изменилось – та же вода, то же серое небо, те же черные вспененные волны, но я уже чувствовал себя дома, в своей стихии, и ощущение скрытой опасности, идущей от конвоиров, бесследно ушло. Что они посмеют сделать со мной здесь, в сотне километров от моего дома, в двух километрах от берега, на котором живут смуглые жизнерадостные люди, говорящие с заметным южнорусским акцентом, потомки скифов, греков, генуэзцев, мореплавателей, искателей золотого руна и виноторговцев?
«Ассоль» снова закачалась на волнах, на меня плеснул холодный душ, и я поспешил вернуться в рубку. Сухогрузы разминулись, створки «ворот» разбегались все дальше и дальше, пока не перестали быть створками. Яхту развернуло носом в обратную сторону. Она болталась в гордом одиночестве среди бушующей стихии. Я протер глаза и на всякий случай поднялся по белой лесенке на крышу рубки.
Катера исчезли. Их не было в том месте, откуда я пошел в отрыв. Их не было ни по левому борту от меня, ни по правому. Их не было видно вообще нигде, словно они попали под киль сухогруза, раскрошились в щепки и стремительно затонули вместе со своими экипажами.
Чтобы не спровоцировать ненужный скандал или, что еще хуже, стрельбу, я не торопился продолжать путь, хотя болтаться в дрейфе в непосредственной близости от молодой границы было нежелательно. Сидя на крыше рубки и крепко держась за мачту, я смотрел по сторонам. Повсюду, насколько хватало глаз, были раскиданы стоящие в рейде корабли – словно фишки на игровом поле. Узкий просвет в тучах, который я принял за признак улучшения погоды, снова затянуло, и берег почти слился с морем и небом. С запада шел мощный атмосферный фронт. Ветер, заметно ослабевший за последние полчаса, снова стал крепчать, и «Ассоль», как и при отходе из Анапы, вновь начала содрогаться от ожесточенных ударов волн.
Я просидел на крыше полчаса, затем спрыгнул на палубу, вошел в рубку и сдвинул рычаг газа вперед до упора.
«Ассоль» шла на предельной скорости в пятистах метрах от берега. Подойти ближе к берегу было небезопасно из-за надвигающегося шторма, а уходить далеко в море мне не советовала интуиция. Не помню точно, когда в Черном море в последний раз хулиганили пираты – кажется, в семнадцатом веке, – но их появление рядом с яхтой в ближайшие часы мне представлялось очень даже вероятным. Перед тем, как надолго прилипнуть к штурвалу, я спустился на камбуз и крепко задраил кормовую дверь, а также люки в кают-компании. Усиливающийся ветер раскачивал «Ассоль» до такой степени, что она временами почти ложилась бортом на воду, и волны пустили бы ее ко дну в считаные минуты, если бы иллюминаторы и дверь остались открытыми.
А потом мне трудно было сказать определенно, кто кем управляет: яхта мной или я ею. Взлеты на волны и провалы, от которых в животе становилось пусто, как в барабане, и ноги отрывались от пола, чередовались с угрожающим постоянством. Я обеими руками держался за рукоятки штурвала и, шарахаясь из стороны в сторону, невольно вращал штурвал не в ту сторону, куда следовало бы. Чувствительная к малейшему движению, яхта безукоризненно выполняла волю злого рока и галсировала змейкой, словно скатывалась по трассе слалома или маневрировала среди плавучих мин. Ко всему этому стало необычайно темно, как поздним вечером, и, хотя я с закрытыми глазами мог бы провести яхту вдоль ЮБК, где мне были знакомы каждый мыс, скала и бухта, часто приходилось снижать скорость и всматриваться в темный силуэт берега, высунув голову в окошко. Дождь заливал лобовое стекло с такой силой, что оно покрылось тонкой пузырящейся пленкой, сквозь которую не было видно ровным счетом ничего. Стеклоочиститель, естественно, не работал, даже самые элементарные приборы навигации отсутствовали, и я продвигался вдоль родного берега вроде как на ощупь. Гигантские каменные шипы Кара-Дага я увидел справа по борту в четвертом часу, хотя по расчетам должен был пройти потухший вулкан и Коктебель час назад.
«Если все закончится хорошо, – думал я, сжимая горячие от моих ладоней, сверкающие начищенной медью рукоятки, – то в Алуште я буду не позднее восьми вечера. Два часа опоздания при такой погоде – нормальное дело, и Гурули, надеюсь, не станет поднимать раньше времени панику».
У меня страшно ныла спина, и я, уже вдоволь нахлебавшись мореплавательской романтики, мечтал о сухой одежде, твердой опоре под ногами, бутылке разогретого марочного портвейна и чистой постели. Заплыв приближался к финишу, и теперь я выжимал из яхты все, на что она была способна.
За Кара-Дагом берег круто пошел в сторону, отдаляясь от меня, вычерчивая обширный залив, подпираемый с запада рыжей ящерицей мыса Меганом. Если Крым я считал своим домом, то мыс Меганом – квартирой. «Лучше бы Гурули встречал меня на судакском причале, – мечтал я. – Под Крепостной горой при западном ветре никогда не бывает сильной волны. Там легко и удобно пришвартоваться. Старый причал двигается на ржавых, обросших мидиями опорах, скрипит, как калека костылями. Набережная блестит, черный кварцевый песок от дождя стал еще темнее, и если смотреть с моря, то кажется, что пляж заасфальтирован. И над всем этим нависает исполинская пирамида Крепостной горы, увенчанная Девичьей башней, от которой по узкой грани опускается частокол стены, словно коса крупного плетения по плечу девушки…»
При монотонной и тяжелой работе всегда лучше думать о чем-нибудь приятном или мысленно воссоздавать в деталях те места, где был счастлив. Время летит быстро и забываешь про усталость.
Глава 43
При ясной погоде или хотя бы при штиле такого со мной никогда бы не случилось. Энергия шторма и обремененных влагой туч давит на психику так, как не сделает этого самый лучший экстрасенс. К тому же я не стожильный и не могу похвастаться особой выносливостью. Практически не спал ночь, почти десять часов за штурвалом – и вот едва ли не осязаемо почувствовал, где предел моих нервных ресурсов. Бабка моя была жутко суеверной. Она верила во все приметы и на протяжении всего моего розового детства пугала меня рассказами о покойниках, вышедших из могил, о бродящих по ночному пляжу душах утопленников и прочей гадости. Был маленький – верил этому. Повзрослел – поумнел и понял, что с душой утопленника общаться намного безопаснее, чем с наемным убийцей, намеревающимся из тебя сделать утопленника. И все же, и все же…
Когда из серой мглы на меня наплыл Дикий остров, я шарахнулся от него в сторону, как конь от волчьей пасти, и едва не положил яхту на борт. Нас разделяло больше километра, но мне и этого расстояния было достаточно, чтобы почувствовать неприятный холодок во всем теле. Я никогда не был вблизи Дикого острова и тем более на его берегу в штормовую погоду. Лодки при большой волне в море не выпускают, да и никакой здравомыслящий человек в такую погоду не сядет за весла. Потому эта бесцветная мрачная скала, торчащая из воды, словно сжатый в агонии кулак, показалась мне жуткой фантасмагорией, приютом для уродов, кровопийц и мертвецов. Я крутил штурвал, разворачиваясь к острову кормой и подставляя левый борт волне. Это был опасный маневр. «Ассоль» уже не могла выйти из крена и, зарываясь в волны и припадая на бок, словно была тяжело ранена, медленно уходила от острова.
Я бросил штурвал и, скользя по мокрому линолеуму, вломился в кают-компанию, вытащил из футляра ополовиненную бутылку коньяка и с ней вернулся в рубку.
– Морская гвардия не тонет! – крикнул я и, выворачивая яхту на прежний курс, пригубил бутылку. Приближалось состояние, схожее с маразмом.
Именно в момент заглатывания коньяка я увидел такое, отчего бутылка непроизвольно выскользнула из моей руки и, расплескивая крепкую жидкость, поскакала по ступеням в кают-компанию. Наперерез мне, прыгая, как теннисный мячик, мчался водный мотоцикл. Наездник, стоя на полусогнутых ногах, каким-то чудом удерживал руль и, не пытаясь маневрировать среди волн, просто пробивался сквозь них. Расстояние между нами быстро сокращалось, и я уже мог различить, что этот самоубийца одет в джинсовый костюм, разумеется, вымокший насквозь, а на его голове развевается что-то вроде черного платка. На всякий случай я отвернул яхту в сторону, показывая, что вижу «Ямаху» и стараюсь не допустить столкновения, но человек на водном мотоцикле сделал крутой вираж и снова полетел на «Ассоль» – в лобовую.
Страшным было не то, что он мог причинить яхте вред – это было исключено. Страшным было то, что на водном мотоцикле сидел безумец, намеревающийся покончить с собой в дикую погоду рядом с Диким островом.
Я снова сменил курс, высунулся наполовину из окна и стал размахивать рукой. Наездник не снизил скорость и, тараня волны, продолжал мчаться на яхту. Я таращил глаза, всматриваясь в то, что снарядом летело на меня, и чувствовал, как начинает неметь спина, а под сердцем образовался какой-то горячий комок, словно я проглотил разогретую на солнце гальку. «Опять этот идиот хочет меня таранить, – подумал я. – Чертовщина какая-то!»
Когда я сделал последнюю отчаянную попытку разойтись с этим оранжевым болидом и расстояние между нами сократилось до пятидесяти метров, я разглядел на голове самоубийцы длинные смоляные волосы, развевающиеся на ветру, тонкие черты бледного лица. У меня уже не было сомнений в том, что навстречу мне по волнам летела девушка. Она подняла одну руку вверх и стала махать мне, показывая, чтобы я остановился. Достаточно было всего секунды, чтобы она потеряла управление, не удержав руль в одной руке. «Ямаха» ударилась о волну, мгновенно развернулась к ней боком и, подлетев вместе с сумасшедшей наездницей вверх, рухнула в воду.
Я тотчас дал задний ход, чтобы быстро остановить движение яхты, закрепил штурвал и выскочил на бак. Брюнетку накрыло волной с головой, и на пенной поверхности моря черным цветком распустились ее волосы. «Ямаху», лежащую на боку, уносило куда-то в сторону, и волны играли ею, как кошка придушенной мышью. Прикрывая рукой лицо от беспощадного дождя, я принялся срывать принайтовленный к борту пробковый круг. Мокрый узел никак не поддавался, и тогда я упал перед кругом на колени и вцепился в веревку зубами.
Я уже не надеялся вытащить ее из воды живой и вообще не надеялся вытащить. Когда я выпрямился с кругом в руке и замахнулся, чтобы кинуть его, то на несколько секунд потерял незнакомку из виду. Волна по левому борту вдруг выплеснула, подкинула вверх что-то темное, и, к своему ужасу, я узнал шапку черных волос. Парик мочалкой кружился в пене, распластывая во все стороны свои тонкие щупальца и собирая их вновь, будто был живым существом и пытался плыть. Я крутил головой в поисках оставшейся части безумной девушки и неожиданно увидел ее по правому борту – она пыталась ухватиться рукой за свисающую снасть.
– Держи! – крикнул я, кидая в воду круг.
Кажется, пробковое кольцо хлопнуло девушку по балде, но я не думал об этом, изо всех сил налегая на веревку. Кроссовки скользили по мокрым доскам, и мне никак не удавалось дотянуться рукой до леера. Девушка обессилела. Она не могла развернуться лицом к яхте и, просунув руку в круг, просто висела на нем.
Я, поняв, что не смогу вытащить ее за веревку, намотал несколько петель на кнехт и, опустившись на колени, ухватил девушку за плечо, сжимая в кулаке грубую ткань куртки. У нее не было сил даже немного помочь мне, хотя бы отпустить круг и ухватиться руками за край палубы.
– Отпусти круг! – крикнул я и изо всех сил потянул ее вверх. Она не реагировала. Рискуя свалиться за борт, я ухватился за джинсовку другой рукой и, откидывая корпус назад, сантиметр за сантиметром начал вытаскивать девушку из воды. Она все еще крепко прижимала к себе спасательный круг.
– Да брось ты его! – крикнул я, скрипя зубами с такой силой, будто у меня во рту был гвоздь и я намеревался его перегрызть. Вместе с кругом девушка не протиснулась бы под леером. Она либо не слышала меня, либо не понимала, о чем я говорю. Чувствуя, что долго не смогу продержать ее на весу, я принялся выбивать круг ногой. Как раз в этот момент яхта сильно накренилась, девушка ушла с головой под воду, и мощная волна накатила на палубу. Нас обоих едва не утащило в море. Не дожидаясь, когда край палубы поднимется над водой, я со страшным криком рванул девушку на себя; волна помогла мне, и утопленница, как свежепойманная рыбка, скользнула на палубу.
Несколько мгновений мы лежали рядом, с хрипом втягивая в себя воздух, и я еще не мог поверить, что все обошлось. Палуба качалась под нами, дождь и брызги волн хлестали по нам, словно мы попали под струи поливомоечной машины, но все это уже было ерундой. Я привстал, опираясь на руку, и посмотрел на девушку. Она лежала лицом вниз, и мокрые спутавшиеся волосы цвета спелой пшеницы налипли к доскам палубы.
Я схватил ее за плечо и рывком повернул лицом к себе. Это была Анна.
– Ты?! – воскликнул я, не веря своим глазам, и, как это случается в подобных ситуациях, задал сразу несколько идиотских вопросов: – Как ты сюда попала? Откуда? Что ты здесь делаешь, черт тебя возьми?!
Анна села, поджала ноги, обняла колени. Ее трясло, но тем не менее она попыталась улыбнуться.
– А неплохо мы искупались, да? – с трудом произнесла она.
Я поднял ее на ноги. Она опиралась на мое плечо. Шатаясь, словно были безобразно пьяны, мы не без труда дотащились до рубки. Я плотно прикрыл за нами дверь. Анна пыталась спуститься по лестнице в кают-компанию, но «Ассоль» дала очередной крен, и девушка, не удержавшись на ногах, села на ступени.
Я взял ее на руки и перенес на диван. В бутылке, валяющейся на полу, каким-то чудом сохранился глоток коньяка. Анна отпила, поморщилась, прижала руки к груди, ноги подобрала под себя, ее била крупная дрожь, подбородок трясся так, что она не могла говорить.
– Раздевайся! – сказал я. – Ты мокрая насквозь.
Она отрицательно покачала головой.
– В-в-все р-р-равно не в-в-во что переодеться…
Она была права, и тогда я вынул из шкафа все одеяла, которые там были, и накрыл ее.
– Ты меня просто шокировала, – признался я. – Я сразу не узнал тебя. Зачем ты за мной следила? Для чего тебе понадобился этот дурацкий маскарад с париком?
Анна, может быть, и хотела ответить, но сил ее хватило только на то, чтобы отрицательно покачать головой и произнести:
– Долго… рассказывать.
Я понимал, что воля Анны сломлена и пытаться сейчас что-нибудь у нее выяснить – безнадежное дело. Надо было принимать экстренные меры, так как переохлаждение могло привести к тяжелым последствиям.
Я поднялся в рубку, дал малый ход и стал осторожно выходить на прежний курс. Пока я боролся с волнами и вытаскивал Анну, «Ассоль» отнесло почти к самому берегу Дикого острова. Я крутил головой и смотрел во все стороны, отыскивая снаряд, на котором Анна примчалась сюда. У меня не было иллюзий на тот счет, что я смогу в одиночку затащить «Ямаху» на борт яхты. Но водный мотоцикл вполне можно было привязать к корме и буксировать куда угодно. Однако «Ямахи» нигде не было видно. В принципе она была непотопляема, но это невесомое для шторма суденышко могло выкинуть на камни острова и разбить вдребезги.
– Кирилл! – позвала меня Анна слабым голосом, и я не сразу услышал ее. – Кирилл, куда ты плывешь?
– К берегу! – ответил я, пригибаясь и заглядывая в кают-компанию. – Я высажу тебя в Судаке. Пойдешь ко мне домой, будешь лечиться и ждать меня. Я вернусь – обо всем поговорим… Ты «Ямаху» взяла напрокат?
– Какой там прокат… Я ее угнала.
– Она дорого стоит.
– Это все чепуха. Мы не о том говорим, Кирилл.
– Сейчас я наберу скорость, качать будет поменьше, и тогда мы вскипятим кофе, – сказал я, возвращаясь к штурвалу.
Мы действительно говорили о разном.
– Кирилл, ты знаешь, что везешь?
– Знаю.
– Что?
– Деньги.
– Не то, Кирилл! – громче сказала Анна. – Да брось же ты свой штурвал! Подойди ко мне!
Я нацелил яхту на Крепостную гору, расплывчатым пятном виднеющуюся на горизонте, и спустился в кают-компанию.
– Анна, – сказал я, поправляя на ней одеяло, – потерпи немного. Ты очень устала. У тебя измотаны нервы. Скоро я высажу тебя на берег.
Она выпростала из-под одеяла руку и схватила меня за предплечье.
– На яхте нет никаких денег!
По ее лицу расплывался лихорадочный румянец, глаза светились нездоровым блеском.
– Анна, – как можно ласковее, словно с больным ребенком, говорил я, отрывая ее руку от себя, – у меня нет времени. Я сильно опаздываю. Ляг, чтобы тебе было удобнее. Дать вторую подушку?
– К черту подушку! – вдруг крикнула Анна и сорвала с себя одеяло. – Где эти деньги? Где сейфы или мешки? Где?
Я попытался удержать ее силой, но Анна оттолкнула меня от себя. Она в самом деле напоминала сумасшедшую.
– Ты можешь включить мозги?! – крикнула она. – У нас нет времени! Я многое знаю. Тебя снова подставили. Никаких денег на яхте нет! Ты везешь воздух!
– Анна! – Я старался ее перекричать. – Не сходи с ума! Мы обо всем поговорим потом. Ты согреешься, отоспишься, и все будет хорошо.
– Миленький! – Анна вдруг прижала руки к груди и посмотрела на меня, как юродивая на икону. – Я не хочу, чтобы тебя убили! Народ ждет денег, а ты везешь воздух.
– Мне плевать, что я везу! – Я тоже перешел на крик. – В трюме стоят три опечатанных ящика. В Алуште я вручу их Гурули, и на том моя миссия закончится. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ты меня способна спокойно выслушать? Главное – довезти эти ящики до Алушты!
Анна отрицательно крутила головой, мокрые волосы хлестали меня по рукам. Она устала бороться со мной, отстранила меня, встала, держась за край стола. Одеяло соскользнуло с ее плеч и упало к ногам.
– Где? Показывай! – чужим голосом произнесла она.
– Что показывать, Анюта? – с трудом сдерживая раздражение, уточнил я.
– Где твои опечатанные ящики?
– Зачем они тебе?
Анна повернула перекошенное судорогой лицо.
– Если ты не перестанешь задавать свои глупые вопросы, я убью тебя, – спокойно произнесла она.
Я развел руками.
– Раз вопрос поставлен так категорично, мне не остается больше ничего, как связать тебя…
Анна с короткого замаха дала мне пощечину. В ухе у меня зазвенело, словно я прижался щекой к церковному колоколу.
– Что-то я никак не пойму, кто кого приводит в чувство, – пробормотал я, притрагиваясь к горячей, как сковорода, щеке. – Скажи, тебя послал Леша?
Не сводя с меня глаз, Анна протянула руку к столу и вытащила из футляра кухонный тесак.
Читать бесплатно другие книги:
