Кодекс экстремала Дышев Андрей
– Еще одно слово…
Меня стал разбирать смех. Эта девчонка, которая еще десять минут назад беспомощно трепыхалась в воде, угрожала мне! Анна медленно поднесла лезвие к моему горлу. Яхта вздрогнула от удара волны, и кончик тесака, кажется, слегка оцарапал мне кожу.
– Ну!
Я тяжко вздохнул.
– Придется подчиниться… А ловко вы с Лешиком окрутили мне мозги!
– Молчать!
Я повернулся к ней спиной и, откинув ногой ковровую дорожку, склонился над трюмным люком. Конечно, я не воспринимал угрозы Анны всерьез. С этой излишне самоуверенной и немного чокнутой девицей, вооруженной кухонным ножом, я мог бы справиться с легкостью необыкновенной. Достаточно было элементарного приема на заламывание руки. Но я не торопился поставить на место молодую пиратку. Мне было интересно – чего она добивается?
– Открывай! – приказала она.
Я поднял крышку люка.
– Спускайся вниз.
Я подчинился, спрыгнул в трюм и, чтобы не стоять согнувшись, сел на один из ящиков.
– Вытаскивай!
– Что, все сразу?
Анна сжала губы.
– По очереди, умник!
Она направляла на меня лезвие тесака, словно это был пистолет. Мне становилось веселее с каждой минутой.
– Пожалуйста, – ответил я, ухватился за ручки ближайшего ящика, поднял и поставил его у ног Анны. Пиратка отодвинула его ногой подальше от люка.
– Аккуратнее, пожалуйста! – сказал я. – Там пластилиновые печати, их желательно не размазать.
В последующее мгновение я понял, что недооценил Анну как противника. Она вдруг резким движением ноги захлопнула крышку люка над моей головой. Не успел я упереться в нее обеими руками и головой, как она встала на крышку.
Я оказался в ловушке.
– Эй, мадам! – закричал я и несколько раз ударил кулаком над головой. – Это уже не смешно.
– А мне показалось, что ты слишком развеселился, – отозвалась сверху Анна.
«Господи, – подумал я, садясь на ящик и всматриваясь в темноту трюма, – какой же я идиот!»
Я слышал, как Анна протащила ящик по полу, затем стала чем-то скрести по нему.
– Как человека прошу! – крикнул я. – Не повреди печать!
На некоторое время стало тихо, и до меня доносились лишь удары волн в борта. Под моими ногами, переливаясь из стороны в сторону, журчала вода. «Она не сумеет справиться с управлением, – не очень уверенно подумал я. – И яхта очень скоро врежется в Крепостную гору. Если, конечно, в ближайшее время на борту не появится Леша или какой-либо другой мужчина».
До меня донесся короткий хруст. Звякнув, что-то упало на пол. Кажется, она сорвала с ящика замок.
– Послушай! – переполненный злостью, крикнул я и снова двинул кулаком по крышке. – Ты еще хоть немного соображаешь?
К моему удивлению, она приподняла крышку. Ее лицо в квадратном проеме напоминало обрамленный портрет мокрой незнакомки.
– Выходи, – каким-то странным тоном произнесла она, взяла тесак двумя пальцами за ручку, прицелилась и отпустила его. Тяжелое лезвие вонзилось в пол.
Я выскочил наверх и подошел к открытому ящику. Он был доверху заполнен стопками газет.
Глава 44
Анна сидела на диване и молча смотрела на меня. Я поднял недоуменный взгляд.
– Что это?
– Это деньги, которые ты везешь.
– Не может быть…
– Ты такой честный, – усмехнулась Анна, – что даже не удосужился проверить, что везешь. Потому именно тебя и наняли для этого дела.
Я присел рядом с ящиком и стал вываливать газеты на пол. Когда я добрался до дна ящика, то встал и в ярости пнул газеты ногой.
– Бред! Бред! Но я не вижу смысла во всем этом!
Я спрыгнул в трюм и один за другим вытащил наверх оставшиеся два ящика.
– Чем ты сорвала замок?
Анна кивнула на металлический рычаг от якорной лебедки, валяющийся на полу. Я поднял его и сорвал оба замка.
Второй ящик тоже был набит газетами.
– Может быть, – пробормотал я, – меня запустили с «куклой», чтобы я отвлекал внимание? А валюту тем временем повезли по суше?
Анна отрицательно покачала головой.
– Почему ты веришь в порядочность Гурули? – спросила она.
– Ну хоть кому-то надо же верить!
– Поверь мне.
Я поддел ногой крышку третьего ящика. Там оказалось вовсе не то, что я ожидал. Анна привстала, глядя в ящик из-за моего плеча.
– Что это?
– Понятия не имею.
Я склонился над ящиком, половину которого занимали цилиндровые баллоны из белого металла, перевязанные между собой прозрачным скотчем и проволокой. Провода тянулись к пластиковой коробке с тумблерами и кнопками.
– Кирилл, – прошептала Анна, и от ее голоса мне стало не по себе, – ты когда должен был прибыть в Алушту?
– Ровно в шесть.
– А сейчас сколько?
– Без десяти шесть.
Она сжала мою руку до боли.
– Пошли… Быстрее!
Я оттолкнул ее от себя, наклонился над коробочкой и, не прикасаясь к ней, внимательно осмотрел ее со всех сторон. Это были электронные часы. Индикатор, ритмично мигая, освещал дно ящика призрачным зеленоватым светом. И вдруг, словно запеленговав меня, на боковой стенке корпуса часов загорелась маленькая красная лампочка и часто-часто запульсировала.
– Бомба, – как о чем-то обыденном сказал я. – Кажется, сейчас рванет.
Анна, догадавшаяся об этом мгновением раньше, толкнула меня в спину. Мы вылетели на палубу, едва не выломав дверь кормы.
– За борт!!! – заорал я.
Анна колебалась всего мгновение, перелезла через леер и, зачем-то зажав пальцами нос, прыгнула в воду ногами вперед. Я полетел следом за ней, вонзился в волны, ушел в воду с головой, но тотчас вынырнул.
– Анна! – крикнул я, поднимаясь и опускаясь на волнах.
Она барахталась рядом, ударяя по воде руками, словно отбивалась от какого-то фантастического жидкотелого существа. Я подплыл к ней.
– Держись за меня!
– Уйди!.. Это уже… не имеет смысла.
Вода попала ей в рот, и она закашлялась. Нас кидало из стороны в сторону, вверх и вниз, вспененные гребешки волн перекатывались через наши головы. Мы никуда не плыли, а лишь держались на поверхности, провожая взглядами яхту. «Ассоль», зарываясь носом в волны, продолжала плыть в сторону Крепостной горы, с каждым мгновением удаляясь от нас все дальше и дальше, и мной в какой-то момент овладело чувство безысходности и непоправимой ошибки, которую мы сгоряча допустили. Но это продолжалось недолго. От мощного взрыва, казалось, содрогнулось море. Огненный шар мгновенно окутал яхту, и из него, словно иглы ежа из мешка, выскочили обломки, за которыми тянулся дымовой шлейф; темнея, шар поднимался вверх, вытягивался по ветру, и под ним оголилась корма яхты – только корма, чудовищный, уродливый обломок некогда красивой яхты. Все остальное будто срезало ножом, будто черное облако взрыва откусило бак, надстройку, мачту и заглотило в свою утробу; недоеденный огрызок стал запрокидываться, показался киль, матово сверкнуло литое слово «Ассоль», и последний останок стремительно провалился в морскую бездну.
Анна завыла, как собака на могиле хозяина, и подняла лицо, глядя на низкое грязное небо.
– Будь все проклято! – крикнула она. – Я ненавижу… весь этот поганый мир!.. Я не хочу его видеть!.. Я не хочу…
– Анна! – кричал я, подплывая к ней ближе, готовый подхватить ее под мышки или намотать на руку ее налипшие на лицо волосы. – Не ори так громко… Успокойся! Рядом остров. Мы доплывем.
Она вдруг начала смеяться. Это было опасно: девушка могла захлебнуться. Мне пришлось несильно ударить ее ладонью по щеке. Анна замолчала, легла на спину, и ее тут же накрыло волной.
– Я не смогу… Плыви один! – выплевывая воду, крикнула она.
– Рот закрой, а то кишки намочишь! – Я схватил ее за ворот куртки. – Держись за меня. Всего сто метров… Вперед! Руками… как языком…
– Отцепись же!.. Я тебя ненавижу!..
– Будешь орать – получишь!
– Из-за твоей тупости мы здесь…
Мое терпение лопнуло. Я схватил Анну за плечи и окунул с головой. Посчитал до пяти и поднял ее на поверхность. Хватая ртом воздух и не открывая глаз, Анна попыталась дать мне по роже, но я увернулся и снова притопил ее. Отличное радикальное средство против истерики. После третьего сеанса терапии Анна успокоилась и послушно поплыла в сторону острова, к которому, к счастью, нас довольно быстро тащило течением.
Я плыл за Анной, готовый в любую минуту помочь ей справиться с волнами. Мы словно катались с водяной горки: вверх – вниз, вверх – вниз. Разогнавшись на морских просторах, волны на большой скорости обрушивались всей своей массой на черные камни острова, словно штурмовали бастион. Чем ближе подплывали мы к острову, тем отчетливее мы слышали грохот атаки и гул тяжелых камней, содрогающихся под ударами. Остров надвигался на нас, как несущийся на всех парах тепловоз. Анна, интуитивно почувствовав опасность несоизмеримо большую, чем представляли из себя волны, вольно пасущиеся вдалеке от берега, стала часто оглядываться, будто спрашивала: правильно ли мы делаем, что плывем туда? Я не отвечал на этот немой вопрос, потому что ответа не было и быть не могло. Нам не приходилось выбирать. Даже при полном штиле, даже при ясной погоде Анна вряд ли смогла бы доплыть до крымского берега. Нельзя было надеяться и на то, что нас заметит какое-то судно, случайно оказавшееся в этом месте, и поднимет из воды на борт. Потому нам суждено было либо погибнуть, разбившись о камни Дикого острова, либо каким-то чудом выйти на спасительный берег.
Мы уже чувствовали откат волн, проверивших прочность островного бастиона. Ударив по скалам, они отходили назад, словно прицеливаясь для новой атаки, и нас, как солдат, безупречно выполняющих приказ полководца, кидало то вперед, то назад, и с каждым разом мы оказывались все ближе и ближе к серой, покрытой порами, словно срез свежего хлеба, скале. Она стояла на мелководье и принимала на себя самые сокрушительные удары стихии. Разбившиеся волны пеной стекали с тела скалы и, разделившись на два рукава, стремительным потоком устремлялись дальше.
Я обогнал Анну, крикнул ей, чтобы она не отставала ни на метр, и уже не сводил глаз со скалы. Надо было точно попасть в узкую щель между камней, куда после каждого удара устремлялся поток воды. Когда до скалы оставалось всего несколько десятков метров, море перестало считаться с моим намерением и, играясь, приподняло нас метра на три вверх, а затем с нарастающей скоростью понесло прямо на скалу.
Я услышал за своей спиной короткий крик Анны и успел подумать, что именно вот так это случается с людьми, когда они гибнут в прибое. Прекратив бесполезное трепыхание, я машинально выставил вперед ноги, чтобы принять на них чудовищный удар, будто это могло меня спасти, и непроизвольно закрыл глаза. Меня накрыло волной с головой, плавно развернуло, как птицу, встречным потоком, и на скорости, с которой сплавляются с горных рек байдарочники, я проскочил в метре от скалы.
Не веря в чудесное спасение, я выплыл на поверхность и стал крутить головой во все стороны, отыскивая Анну. Животный восторг в связи с собственным спасением быстро сменился страхом за судьбу Анны. Меня медленно несло слабым течением по обширной ванне, огороженной со всех сторон каменным рядом. Я попытался достать ногами дно, и, как ни странно, мне это удалось.
– Анна! – крикнул я, но мой голос тотчас утонул в реве прибоя.
Пятясь спиной, я выходил на берег. Анны нигде не было видно. Шатаясь, едва держась на ногах, я снова пошел в воду, упал лицом вниз и поплыл к скале. Я сумел добраться лишь до середины ванны – мощный поток, хлынувший навстречу, оттащил меня на каменную гряду. Держась за скользкий камень, заросший острыми, как битые стекла, ракушками, я смотрел пустым взглядом на дикую пляску волн, покрытых пузырями от дождевых капель; раскрыв рот и по-собачьи высунув язык, я глотал воду, стекающую по моему лицу, потом сжал кулаки, застонал и принялся бить море, это ненасытное жестокое чудовище, этого аморфного людоеда без глаз, без головы, без сердца. Я с криком вонзал кулаки в волны, с бешенством одержимого месил воду до тех пор, пока вдруг не услышал совсем рядом тихий стон, замер на мгновение и, помогая руками, полез через каменную гряду на противоположную сторону.
Анна полувисела, ухватившись за каменный выступ, и покачивалась на волнах, как буй. Она морщилась, глядя под себя, словно видела свое отражение и оно ей очень не нравилось.
Я поскользнулся на камне и упал в воду рядом с ней. Глубины не было, я сразу нащупал ногами неровное дно, выпрямился и попытался приподнять Анну, чтобы она смогла лечь на камень, но девушка вырвалась из моих рук.
– Да подожди ты! – сквозь зубы произнесла она.
– Почему ты молчала, когда я тебя звал?
– Я ударилась коленкой… Понаставили здесь камней, ноги переломаешь, пока до берега дойдешь!
Она все еще боролась с болью в коленке, но у меня уже не было терпения стоять по пояс в воде в нескольких шагах от вожделенного берега, и, подняв Анну на руки, я стал выбираться из подводных каменных завалов. Море напоследок поддало волной мне в спину, будто не могло простить себе поражения в схватке с двумя потенциальными утопленниками. Вместе с Анной я рухнул на мокрый песок.
– Все, – пробормотал я, не в силах оторвать лица от блаженной тверди. – Приплыли. Выкарабкались…
Анна молчала. Она вонзила пальцы в песок, словно держалась за остров, боясь, что новая волна стянет ее в пучину и вновь станет кидать из стороны в сторону, пока не зароет навсегда в воду.
– Никогда не думала, что это может случиться, – произнесла Анна. – Конец двадцатого века, Южный берег Крыма, а мы потерпели кораблекрушение и нас вынесло на необитаемый остров.
Она приподнялась и встала на колени.
– Господи, спасибо тебе, что вовремя подсунул этот благословенный кусочек суши под наши бренные тела!..
– Погоди его благодарить, – ответил я, тоже поднимаясь. – Это еще только начало.
– Начало чего? – уточнила Анна, но я не ответил и помог ей встать на ноги.
Мы побрели по тропинке на противоположную часть острова, где была убита Татьяна Васильева. Там не было ветра, и в расщелине, поделившей скалу пополам, можно было переждать непогоду. По пути я собирал хворост. Ветки и пучки водорослей были мокрыми, но я надеялся подсушить их, а затем поджечь.
– Т-т-ты хочешь разжечь к-к-костер? – спросила Анна. Ее знобило так сильно, что она с трудом могла говорить. – У т-т-тебя есть спички?
– У меня есть зажигалка.
– Сомневаюсь, что она способна з-з-зажигать.
Зажигалка, конечно, не работала, но газ при нажатии из клапана шел. Подсохнув, кремень должен был дать искру.
Мы прошли то место, где раньше я оставлял лодку. Я вспомнил время, когда беззаботно занимался ловлей крабов, и тоска хлынула в душу. Ведь это было совсем недавно, а кажется, что прошла целая вечность. Круто изменилась моя жизнь после того, как я поднялся на борт злополучной «Ассоли» с обезглавленным трупом в трюме.
Анне передалось мое настроение.
– Не молчи, – попросила она. – Скажи что-нибудь, не то я сойду с ума.
– Ты прекрасно выглядишь.
Анна скептически посмотрела на меня.
– Издеваешься, сукин кот?
– Раньше не слышал от тебя такого экзотического ругательства.
– Ты еще и не такое услышишь, – пообещала Анна.
Я остановился напротив расщелины, протиснулся между камней и, присев, подлез под каменный козырек. В этой берлоге не было ветра. Сухой песочек, надежное прикрытие над головой и со всех сторон. Мечта!
Анна на четвереньках заползла в наше жилище, осмотрела его и, вздохнув, сказала:
– Что ж, это все же лучше, чем мокрые камни и брызги в лицо… Нам надо выжать шмотки.
Она принялась раздеваться. Я отвернулся. На песок упали мокрые комки одежды.
– Помоги, – попросила она.
Я повернулся, потупив глаза, взялся за край куртки и стал его выкручивать. Анна усмехнулась.
– Да что ты под ноги пялишься, будто больше смотреть не на что! Мы с тобой когда-то даже любовью занимались.
– Разве любовью можно заниматься? – спросил я.
– Не придирайся к словам. А как еще назвать это?.. Послушай, а давай ты меня разотрешь своей майкой.
Она повернулась ко мне спиной и оперлась руками о каменную стену. Я стащил с себя майку и прикрыл ею плечи Анны. Она напряглась, ее кожа покрылась пупырышками озноба. Мокрая майка не грела.
– Ты думаешь, это поможет? – не совсем уверенно спросил я.
– Уже сомневаюсь… А ты знаешь, как медсестры на войне возвращали к жизни замерзших солдат?
Я прикоснулся голой грудью к ее спине.
– Правильно, – прошептала Анна. – А руки надо сюда.
Она взяла мои ладони и прижала их к своей груди.
– Крепче, – попросила она. – Обними крепче… Теперь хорошо…
Вдруг она повернулась и стала бить меня кулаками в грудь.
– Иуда! Предатель! – кричала она. – Как ты мог?! Как ты посмел отдать меня этому рыжему шакалу?..
– Да погоди ты! – пытался я остановить ее.
– На твоих глазах он вился вокруг меня, а ты даже не набил ему морду!.. Как же ты мог так спокойно отдать меня другому?..
Я схватил Анну в охапку и прижал к себе так, что она не могла уже даже пошевелить руками.
– Удивляюсь твоему умению все поставить с ног на голову! У тебя провалы в памяти.
– Не надо мне говорить о провалах! – глядя на меня с презрением, ответила Анна. – Я все отлично помню.
– Значит, помнишь, как приревновала меня к кожаной накидке? А потом демонстративно стала клеиться к Леше?
– Ревность – это нормальное явление, – отпарировала Анна. – А ты с радостью воспользовался случаем и даже не сделал попытки объяснить мне все.
– Но ты не захотела меня выслушать!
– Не надо оправдываться! Тебе нужен был удобный повод, чтобы распрощаться со мной. И ты его нашел!
– Анна, это не так! У тебя повышенная маниакальность!
– А ты толстокожий бегемот! Уходи, я не хочу видеть тебя!
– Куда же я отсюда уйду?
– Иди поищи себе другой остров! – Она попыталась вырваться, каким-то образом освободила руку и заехала мне по щеке. Тогда я завел ее руки за спину и прижал хулиганку к стене.
– Если будешь буянить, я надену на тебя смирительную рубашку, – пригрозил я.
– Вот-вот, только на беззащитной девушке и можешь упражняться…
Руки были заняты, и мне нечем было закрыть ей рот. Пришлось сделать это губами. Анна еще некоторое время безмолвно дергалась, затем, обессилев и исчерпав энергию злости, притихла и стала покусывать мои губы. Я вошел во вкус этого занятия. Анна слабела в моих руках.
– Ты забыл отжать свои джинсы, – прошептала она с закрытыми глазами.
Мы упали на песок. Какая-то одинокая чайка, неторопливо переставляя перепончатые лапки, приблизилась к каменному ложу. Склонив белую голову, она с удивлением смотрела, как два голых человека пытаются раскачать остров и негромко, сквозь зубы передразнивают стонущий ветер.
Глава 45
До того, как окончательно стемнело, я облазил весь остров и собрал все, что хотя бы теоретически могло гореть. Водоросли, щепки, пластиковые бутылочки и прочие дары моря давали не столько огня, сколько дыма, но мы с Анной, сидя рядом с нашим дикарским очагом, блаженствовали. Анна, как и подобает его хранительнице, попыталась облагородить наше жилище, развесила наши куртки по разным краям расщелины, и они не только быстро высыхали, но и в какой-то степени удерживали тепло.
Еще недавно я мысленно посылал страшные ругательства в адрес туристов, которые оставляли на острове мусор, и, как фанат из «Гринписа», собирал бутылки, консервные банки, пакеты и прочую тару и отвозил в лодке на «большую землю». Теперь я проклинал себя, что так неразумно распоряжался полезными для робинзонады предметами. К счастью, в своем стремлении сохранить экологию острова я был не слишком усердным, и после недолгих поисков мне удалось найти две бутылки из-под шампанского и одну ржавую консервную банку.
Бутылки я наполнил дождевой водой, скопившейся в круглой каменной ванне, а консервную банку вычистил песком и заварил в ней хвойного чая, использовав маленькие кусочки от ветки крымской сосны. Анна пила этот «чай» с нескрываемым выражением отвращения на лице, но все же осилила полную банку, а потом призналась, что согрелась настолько, что может даже искупаться в море.
Относительно купания в море у меня сложилось стойкое неприятие: я даже думать не мог о воде, волнах, брызгах и соленом привкусе во рту, но тем не менее не видел никакого иного способа возвращения на берег, кроме как по воде. Было заметно, что шторм выдыхается, ветер слабеет, а на закате, пробив плотный слой туч, засветилась тонкая малиновая полоска. Если завтра погода наладится и море пригладит штиль, то мне придется добираться до берега вплавь. Шесть километров без ласт – работа адская, но я доплыву. Анне придется лишь дождаться, когда я выползу на берег, дойду до причала, возьму лодку или «Ямаху» напрокат и вернусь за ней.
Я еще не думал о том, как встретит меня берег. Ясно было одно: для Гурули я представлял собой точно такую же бомбу, какую он подложил в трюм «Ассоли». Весть о трагедии с яхтой, которая якобы везла деньги вкладчиков, наверняка уже дошла до редакций газет и телевидения. Гурули, которого народ считал благодетелем, поменяет имидж и превратится в мученика, страдальца, ставшего жертвой террористического акта. Но не надолго. Пока я не воскресну из мертвых.
Анна лежала в метре от костра и подкидывала в него щепки. Едкий дым разъедал глаза. Анна заливалась слезами, но все же не хотела пересаживаться куда-нибудь подальше от живительного тепла. Я сидел напротив нее, прислонившись спиной к стене, и пил маленькими глотками свою порцию «чая». Мы молчали, оттягивая ту минуту, когда кому-то из нас надо будет начинать разговор о главном. Это было неосознанное стремление сохранить эти блаженные минуты покоя, иллюзию благополучия и безмятежности.
Я вздохнул и отставил банку в сторону. Анна поняла меня.
– Кирилл, – сказала она, – ну почему нам с тобой так везет? Почему мы не живем как все нормальные люди?
– Ты, – поправил я ее. – Ты не живешь как все нормальные люди, потому что связалась со мной.
– Да, – согласилась она. – Это мой крест. Но я тебя не выбирала. Мне дала тебя судьба. Я не могла и не могу ничего изменить.
– Не можешь или не хочешь?
– Ты спрашиваешь об этом таким тоном, словно хирург у трусливого пациента, который никак не может решиться на операцию.
– Разве ты считаешь себя трусливым пациентом?
– Я считаю, что ты хирург и тебе не терпится взмахнуть скальпелем, чтобы сразу решить нашу проблему.
– Я стараюсь одним махом решать любые проблемы, – ответил я. – Но ты, кажется, ушла от темы.
Анна кивнула.
– Да. Каждый из нас хочет говорить на ту тему, которая его в большей степени волнует. Это нормально. Так, собственно, и должно быть.
В ее голосе было столько неподдельной грусти, столько нежности и любви, что я не выдержал, сел ближе к ней и обнял ее за плечи. Я понял: еще минута такого настроения – и она заплачет.
– Говорить надо о том, что в данный момент важнее, – сказал я, гладя ее, как ребенка, по голове. – Когда мы очутимся в тени виноградника на моей даче, сядем за стол, выпьем по стаканчику «Сурожа», тогда и поговорим о проблемах наших отношений – если проблемы, конечно, стоят того. А пока мы пьем кипяток из консервной банки на необитаемом острове, лучше поговорить о том, как отсюда поскорее выбраться.
Анна взяла мою ладонь, прижала к своим губам, затем повернула ее к свету костра и стала водить по ней пальцем.
– Линия жизни короткая, раздвоенная… Холма Венеры нет вообще – утонул в мозолях… – Она опустила мою руку себе на колено. – Ты хороший мужик, Вацура. Только в самом деле ничего не понимаешь в женщинах. И это твой самый большой недостаток. Мне не нужны твоя дача под виноградником и твой стол вместе с «Сурожем». И пусть будет этот необитаемый остров, пусть в кружке кипяток…
Она замолчала, сглотнула, покрутила головой, будто больно стало в горле.
А через минуту уже спокойным и бесцветным голосом она рассказывала о том, что ей удалось увидеть и узнать в те дни, когда, казалось, между нами уже нет и никогда не будет ничего общего.
Анна призналась: она сначала делает, потом думает и исправляет сделанное. Со мной подобное тоже иногда случается, потому я прекрасно ее понял и, естественно, не стал осуждать. Ревность стала искрой, воспламенившей в моей отчаянной подруге целое море горячих чувств. Особенно ее задело то, что я спокойно реагировал на откровенное ухаживание Леши.
Правда, эмоции отвергнутой любовницы улеглись в ней сразу, как только меня на ее глазах увезли в милицию. Она разыскала Лешу, сообщила ему эту ужасную новость и помахала ему ручкой, несмотря на то, что Леша предложил Анне немедленно поехать в отделение и добиться свидания со мной. Чтобы он не догадался о ее планах, она устроила ему что-то вроде вялотекущей истерики, сказала, что нас обоих видеть не может, хлопнула калиткой и в этот же день уехала в Симферополь, где смогла взять авиабилет лишь на двадцать пятое, и три дня вынуждена была жить в гостинице аэропорта. Но это оказалось кстати – она побывала на похоронах Эльвиры.
Анна, уверившись в том, что я загремел за решетку всерьез и надолго, не стала делать бессмысленных, на ее взгляд, попыток встретиться со мной, со следователем и, что точно соответствовало ее темпераменту и решительности, взялась за расследование самолично. В отличие от меня она в первую очередь ухватилась за фигуру, которую я вообще не принимал во внимание, – за Германа Милосердова, брата «покойной».
Впервые Анна увидела его на похоронах, где мы с ней могли запросто встретиться. Брат великой гуманистки был низкорослым пухленьким мужчинкой с пышными кудряшками над ушами, отчего его лицо казалось неправдоподобно широким. Очки с мощными линзами совершенно деформировали его невыразительные глазки, и казалось, что они постоянно наполнены слезами. Губки Германа были влажными, оттого блестели на солнце, словно были намазаны бесцветной помадой. Вокруг него крутились охранники, и рядом с ними Милосердов напоминал упитанного и балованного мальчика, которого для развлечения привели на кладбище посмотреть на плачущих дядей и теть.
По удачному стечению обстоятельств Анна летела в Москву тем же рейсом, что и Милосердов. Некоторое время она наблюдала за ним, спрятавшись за шторкой, отделяющей салон от тамбура, где располагались туалеты. Герман с удовольствием пил шампанское, листал журналы, что-то подсчитывал на калькуляторе, а потом спал, положив голову на плечо услужливого охранника.
Во Внукове, не задерживаясь у сектора выдачи багажа, Милосердов пошел к выходу. На площади его встречала группа мужчин, одетых в плащи – погода была прохладной, шел дождь. Со многими Милосердов целовался и обнимался. Он шутил, улыбался, растягивая толстые губы во всю ширину лица, и совсем не был похож на человека, вернувшегося с похорон сестры. Именно в тот момент Анна поняла, что находится на правильном пути. Кто-то из охранников раскрыл над Милосердовым зонтик. Черный лимузин сделал круг и притормозил рядом.
Анне стало ясно, что сейчас может надолго потерять следы Германа, и, расталкивая людей, она кинулась к лимузину. Охранники, увидев бегущую к ним на каблуках-шпильках девушку, как по команде повернулись к ней, выставляя вперед замаскированные под пиджаками бронежилеты. «Герман Леонидович! – крикнула Анна, повиснув на руках охранников. – Я корреспондент газеты «Деловой мир»! Позвольте мне задать вам несколько вопросов!.. Да отпустите же вы меня!»
Герман Леонидович, с некоторой опаской понаблюдав за Анной, не сразу дал команду охранникам пропустить ее к себе. «Кто вы, из какой газеты?» – уточнил он. Анна, поправляя сбившуюся прическу и юбку, повторила. «А какие вопросы?» – спросил Милосердов. «Я веду раздел криминальной хроники», – не совсем удачно соврала Анна. «Боюсь, что не смогу быть вам полезен, – прошлепал мясистыми губами Герман. – Если вы имеете в виду трагический случай с моей сестрой, – тут он делано нахмурился, попытался постареть лицом, но смог лишь слегка покраснеть, – то никакого криминала не было. Это была ее роковая неосторожность… Так в своей газете и напишите».
Понимая, что она не знает чего-то важного, опаздывает за развитием событий и что надо срочно исправлять положение, Анна закричала: «Вы неправильно меня поняли, Герман Леонидович! Я вовсе не собираюсь писать о криминале, и о вашей сестре не собираюсь писать. Мне нужны материалы для очерка о благотворительной миссии акционерного общества, которое ваша сестра возглавляла».
Милосердов недолго размышлял, достал из нагрудного кармана бумажник, оттуда – визитку. «Эта неделя у меня занята. Позвоните мне в офис не раньше первого сентября», – сказал он и, повернувшись, сел в машину. Анна проводила взглядом лимузин и следующий за ним эскорт иномарок и посмотрела на визитку. На черном глянцевом картоне серебряными буквами с завитушками и вензелями было написано: «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ОБЩЕСТВЕННОГО КОМИТЕТА ЗАЩИТЫ ПРАВ АКЦИОНЕРОВ МИЛОСЕРДОВ ГЕРМАН ЛЕОНИДОВИЧ». А ниже – колонка номеров телефонов и факсов.
Тогда Анна еще не догадывалась и не могла догадываться, что сестра Германа не почивает в гробу, а продолжает жить и здравствовать, только под другой фамилией. Но интуиция подсказывала, что удача улыбнулась ей и она ухватила за хвост крупного зверя, косвенно или напрямую виновного в том, что меня несправедливо оклеветали и загребли в милицию.
Подобные моменты уже не раз бывали в жизни Анны, когда она включала форсаж, не позаботившись о собственной безопасности и не подготовив на всякий случай пути отхода. История называет это явление головокружением от успехов. У Анны голова не просто закружилась. Во имя моего спасения ее понесло на такие подвиги, какие я совершил бы лишь по отношению к родным или очень любимым мной людям.
Глава 46
Неделя в той ситуации – срок для Анны немыслимый. Ее хватило только на два дня ожидания. Одевшись так, как, по ее мнению, должна выглядеть корреспондент газеты, и прихватив с собой плейер вместо диктофона, Анна направилась в офис Милосердова на Садово-Кудринской.
Маленькая, кругленькая, как колобок, секретарша, словно нарочно подобранная под параметры Милосердова, с трудом оторвала замаскированные тушью глаза от экрана монитора и односложно ответила: «Германа Леонидовича нет». – «А когда он будет?» – поинтересовалась Анна. Секретарша не могла снизойти до того, чтобы ответить сразу. Она поджала свои пухлые губки, засопела носиком и с раздражением пропела: «Ну, девушка, сколько вам можно повторять, что его нет и сегодня не будет! Не отвлекайте меня своими вопросами… Господи, работать спокойно не дадут!» – «Он мне сам назначил встречу», – сдерживая себя, ответила Анна и положила на стол перед секретаршей визитку Милосердова. Не опуская головы, колобок скосила глазки, мельком взглянув на визитку. «Так вы не вкладчица?» – едва потеплевшим голосом уточнила секретарша. «Я корреспондент газеты». – «Нет, я не могу, – голосом профессиональной скандалистки проворчала секретарша, открыла ящик стола и достала оттуда сигареты и пепельницу. – Назначает встречу, сам же о ней забывает, меня не предупредил, с ума сойти можно… У него сегодня свадьба, девушка. Я не понимаю, как он мог назначить вам встречу? Вы знаете, где Суворовский бульвар? Вы вообще москвичка?.. Тогда найдете. Центральный Дом журналиста, это на пересечении бывшего Калининского и Суворовского бульвара. Там его ищите, может быть, он с вами поговорит».
Свадьба Милосердова? Два дня спустя после похорон сестры? Это было что-то из ряда вон выходящее. «Хотя… у богатых свои причуды», – думала Анна, отправляясь в Дом журналиста и скупая по дороге с прилавков всевозможные газеты.
В вестибюль Дома журналиста она прошла свободно, объяснив вахтенным, что интересуется книгами, которые продавали здесь же, но в ресторан ее не пропустили вежливые качки. Она села на диван, откуда был хорошо виден вход в ресторан, раскрыла газету и, просматривая статьи, наблюдала за людьми.
Так прошел час. За это время из банкетного зала лишь один раз вышла группа хорошо одетых мужчин и женщин. Они постояли тесным кругом в центре вестибюля, огражденные от внешнего мира живой оградой из охранников, покурили, посмеялись. Анна сразу узнала среди них Милосердова. В одной руке он держал бокал, а другой обнимал за плечи довольно симпатичную молодую женщину в ярко-красном костюме. Она мало походила на невесту, но тем не менее окружающие ее люди протягивали к ее бокалу свои и поздравляли с законным браком.
Когда группа снова скрылась за дверями банкетного зала, Анна вернулась к чтению газет и неожиданно узнала новость, которая ее ошеломила. В небольшой заметке под рубрикой «Политика» говорилось о том, что «дело о скандальном убийстве в Крыму сестры известного борца за права обманутых вкладчиков и кандидата в депутаты Госдумы Германа Милосердова закрыто в связи с отсутствием состава преступления. Все подозреваемые отпущены из-под стражи. Следствие пришло к выводу, что Эльвира Милосердова погибла в результате несчастного случая».
В первое мгновение Анна почувствовала, как гора свалилась с ее плеч. Какое счастье – я на свободе! Следом за этим – чувство досады. Зря, выходит, она торопилась уехать в Москву, зря выслеживала Милосердова и тратила на него время и нервы. Анна даже тихо рассмеялась над собой, быстро встала и вышла на улицу. Первое желание – немедленно вернуться ко мне в Судак – сменилось грустной усталостью и пустотой в душе. Хотела помочь мне – и то не получилось. «Зачем я ему там нужна? – думала Анна, идя по дорожке бульвара. – Он никак не отреагировал, даже когда я соврала ему, что выхожу за Лешу замуж».
Для Анны не было ничего мучительнее, чем отсутствие цели. Еще полчаса назад она была полна энергии, перед ней стояла трудная, но замечательная цель. И вдруг все в одночасье рухнуло.
Анна села на скамейку. Это было смешно, абсурдно, но она чуточку жалела, что дело Милосердовой прикрыли, а меня выпустили из-под стражи. Необузданное желание совершить подвиг во имя любви ко мне заставило Анну думать и поступать, казалось бы, вопреки логике. «А этот колобок-губошлеп – подозрительная личность, – думала Анна, придираясь к образу малознакомого человека, как жандарм. – Надо же, в депутаты Госдумы метит! Председатель общественного комитета защиты прав акционеров. А сестра – генеральный директор акционерного общества. Одна обирает население, другой защищает их права. Мафия!»
Нет, тут что-то не то, продолжала она размышлять, но все еще никак не могла ухватиться за какое-нибудь явное несоответствие, за серьезную логическую ошибку. Что-то не то. С сестрой произошел несчастный случай, а этот говнюк даже не отменил свою свадьбу. И в аэропорту он был весел. Такое ощущение, что он не сестру хоронил, а невесть кого.
Анна тогда еще не знала, что была совсем близка к истине, которую я откопал несколькими днями раньше.
На следующий день она заехала к своей подруге Кристине, работающей в Бирюлевском районном загсе. «Послушай, Кристинка, – сказала Анна после того, как подруги обменялись последними новостями, – есть ли у тебя доступ к информации о браках в Москве?» – «Ты собираешься замуж?» – спросила Кристина. «Нет, замуж я пока не собираюсь. Меня интересует личность молодой жены одного моего старого знакомого». – «Ну, милочка, я от тебя тащусь! Странные у тебя интересы, – ответила Кристина, с прищуром глядя на Анну и глубоко затягиваясь сигаретой. – А что именно тебя интересует?» – «Все!» – уклончиво ответила Анна.
Кристина недолго думала. «Услуга за услугу, – сказала она. – Я поищу информацию, которая тебя интересует, а ты позвонишь моему козлу и скажешь, что с субботы на воскресенье я ночую у тебя». – «А нельзя выполнить какую-нибудь услугу, но только без вранья?» – задала наивный вопрос Анна.
Кристина усмехнулась, плавным движением поднесла к ярко накрашенным губам сигарету, словно хотела поцеловать фильтр. «Без вранья? – переспросила она, дугой выгибая тонкие брови. – Тогда, может быть, ты расскажешь сказку о своем старом знакомом кому-нибудь другому?»
Анне очень хотелось послать подругу куда-нибудь далеко. Она хорошо знала мужа Кристины, и ей было неприятно звонить ему и говорить неправду. Но выхода не было.
«Хорошо, – согласилась Анна. – Я позвоню Володе и скажу ему, что ты ночуешь у меня». – «Вот и лапочка!» – улыбнулась Кристина, вынула из стола связку ключей и кивнула Анне.