Люби меня вечно Линдсей Джоанна

Глава 14

Кимберли все еще смотрела на закрытую балконную дверь, изумляясь тому, как быстро ее оставили наедине с ним. За спиной раздалось демонстративное покашливание Лахлана, но она решила игнорировать его и повернулась, чтобы посмотреть вниз, на площадь. Там мерцали огни, в свете которых виден был поднимавшийся от земли туман, несколько пустынных скамеек, а в центре — большой памятник какому-то забытому полководцу…

— Меня бесполезно игнорировать. Я — неигнорируемый.

— Ну не знаю, — заметила Кимберли, не поворачиваясь в его сторону. — Я очень хорошо умею игнорировать то, что меня не интересует.

— Ox! — произнес Лахлан совсем близко, и Кимберли поняла, что он тихо встал у нее за спиной. — Ты больно меня ранила, милочка.

— Искренне сомневаюсь, что это возможно, но если вы все-таки говорите правду, уверена, вы это переживете.

— А если ты не лжешь, я умру на месте. — Он помолчал, а потом с наигранным изумлением произнес:

— Ну надо же — я еще жив! Странно.

Она чуть не расхохоталась. Желание рассмеяться было настолько сильным, что ей стоило огромного труда сдержаться. Ей в жизни не хватало подобной чепухи… но только не от человека, которого на самом деле интересует другая. Им обоим это известно.

— Извините меня. Мак…

— Эти напыщенные англичане говорили тебе, как ты сегодня прекрасна, Ким?

Она застыла на месте; по телу разлилось странное тепло. Да, ей говорили, но почему-то в устах Лахлана тот же комплимент прозвучал совсем иначе.

Его рука легла ей на плечо, словно он хотел ее удержать, но она и без того не могла бы сдвинуться с места! Ей хотелось, чтобы ему было приятно к ней прикоснуться, пусть и мимолетно.

— Я тебя смутил? — ласково спросил он. Она не смутилась — просто потеряла дар речи. Она не умела принимать комплименты как должное, ведь ей приходилось редко их слышать — по крайней мере от мужчин. Поэтому она покачала головой, не поднимая глаз, но это только поощрило его к продолжению разговора.

— Мне нравится, как ты смущаешься. Странно, но мило.

— Я не…

— Только не обижайся. Немного смущения — это совсем не плохо.

Сегодня ей не хотелось с ним спорить, но и не хотелось, чтобы он составил о ней превратное мнение.

— Но я правда не…

— Очень хочу тебя поцеловать и, признаюсь, прямо сейчас.

У нее перехватило дыхание. Она медленно подняла глаза, и как только их взгляды встретились, он прижался к ее губам. В отличие от предыдущего этот поцелуй был жгучим — он крепко обнял ее и прижал к себе; его язык, мгновенно проникнув между ее губами, глубоко окунулся в рот. О таких поцелуях следовало узнавать уже после того, как благополучно выйдешь замуж. Он был рассчитан на то, чтобы будить страсть — и она вспыхнула почти мгновенно.

Однако Кимберли не пришлось узнать, к чему ведут такие поцелуи: еще несколько гостей Уиггинсов решили найти прохладу на балконе. Когда двери распахнулись, Лахлан резко отпрянул на пристойное расстояние. К несчастью, потеряв опору, Кимберли пошатнулась, так что ему пришлось придержать ее за талию, а чтобы никто ничего не заподозрил, он повел ее обратно в залу и закружил в танце.

Когда она пришла в себя, было уже поздно укорять его за то, что он позволил себе такую вольность. Если честно, ей и не хотелось — поцелуй доставил ей истинное наслаждение. Но если ничего не сказать, он будет целовать ее, когда ему вздумается. Она обязательно скажет, но только… позже, после того как отступит приятное тепло и он перестанет обволакивать ее своим вниманием.

А Лахлан делал именно это.

Он не следил, куда ведет ее в танце — он не сводил с нее светло-зеленых глаз, в которых горел огонь, согревавший ей душу. Когда один из джентльменов, который прежде отобрал ее у партнера, попытался снова это сделать, Лахлан нарушил обычай, отказав ему.

Он зашел настолько далеко, что даже огрызнулся:

— Проваливай, англичанин. Она занята.

Кимберли, раздосадованная и польщенная одновременно, ничего не сказала; она наслаждалась тем, что одна его рука лежит на талии, вторая нежно сжимает руку. А когда он время от времени случайно придвигался к ней очень близко, у нее начинало отчаянно биться сердце.

Она понятия не имела, что он умело готовит ее к обольщению, — и ему это неплохо удавалось. Он действовал осторожно, не используя и половины своих обычных приемов, потому что опасался, как бы слишком поспешные действия не привели к противоположному результату. Он не мог бы объяснить, когда и почему принял решение овладеть ею во что бы то ни стало. Это и решением трудно было назвать. Ему просто совершенно необходимо было ею овладеть.

Глава 15

Той ночью Кимберли возвращалась после бала в лондонский дом Сент-Джеймсов в каком-то романтическом тумане. А поскольку Лахлан ехал в той же карете, то туман рассеяться не успел.

Ее отношение к нему совершенно изменилось. Теперь она уже пыталась придумать, как избежать скандала, когда выйдет за него замуж, а ее отец от нее из-за этого отречется. Она уже приняла решение и поэтому думала «когда», а не «если она выйдет за него замуж».

Не было смысла продолжать искать себе мужа, когда Лахлан Макгрегор так прекрасно ей подходит. Единственной, причиной, по которой Кимберли прежде не допускала такой мысли, был его нескрываемый интерес к Меган Сент-Джеймс, но сегодня вечером все изменилось — он обратил внимание на нее, Кимберли. Она легко полюбит его, она не сомневалась. А его беззаботность, умение быть легкомысленным и обаяние — как раз то, чего ей не хватает в жизни.

Оказавшись в своей комнате и медленно готовясь ко сну, она улыбалась своим мыслям, предавалась мечтам о том, какой будет их совместная жизнь. Ей припомнилось, что Лахлану опять отвели комнату по соседству с нею — она прошла мимо него в коридоре. Странное совпадение, учитывая, что городской дом Сент-Джеймсов тоже был огромным, но она над этим не задумывалась. В этом отношении она тоже переменила свое мнение: теперь ей нравилось, что он так близко.

Кимберли заранее попросила Мэри не дожидаться ее и сняла платье сама без особых затруднений.

Ей нравилось мечтать о Лахлане — фантазии получались такими волнующими! Но она выпила на балу столько шампанского, что заснула сразу же, как только забралась под одеяло. Проснувшись чуть позже, она никак не могла понять, где находится, и решила, будто она по-прежнему на балу, стоит на балконе и Лахлан целует ее.

Дивные чувства, испытанные в тот момент, мгновенно проснулись в ней. Но теперь они были сильнее. Ее целовали необыкновенно страстно. Прохлада на балконе сменилась жаром.

Далеко не сразу она осознала, что Лахлан не только целует ее, а его руки не просто обнимают — они ласкают ее руки, ноги, все тело. Это немного ее смутило, но она ничего не спросила, потому что его прикосновения будили в ней неведомые ранее приятные ощущения и она не могла сдержать восторга и тихо стонала от наслаждения.

Появилось нечто, чего она не испытывала прежде: смутное чувство неудовлетворенности, источника которой она не могла определить. Почему-то она была уверена, что всех тех сладостных ощущений, которые он ей дарит, мало, что не хватает чего-то еще более приятного, без чего она не испытает истинного удовлетворения. С этой уверенностью пришла настойчивая тревога, словно собственное тело говорило ей: «Поспеши, и ты поймаешь радугу».

Жар становился все сильнее. Казалось, платье прилипает к телу, и в то же время… оно теперь не походило на атлас. У нее словно появился новый слой кожи, жесткий и неподатливый, он давил на нее там, где она обычно была такой мягкой… Поцелуи ослепляли ее, она теряла голову… В то же время Кимберли была уверена, что все это ей мерещится, — несомненно, из-за того, что она выпила слишком много шампанского, к которому была совсем непривычна.

Тут вдруг пришла боль — и резко ее отрезвила. Кимберли совершенно ясно поняла две вещи. Она была не на балконе у Уигтинсов, а лежала в своей постели, где ей и полагалось быть. Но сверху на ней лежал Лахлан Макгрегор — а ему тут быть вовсе не полагалось.

Голова пошла кругом, но в силу своей невинности она не поняла, что же все-таки случилось. Она возмутилась:

— Что вы тут делаете?

Он наклонился к ней, но она едва могла различить его силуэт: в комнате было темно, только слабый свет исходил от почти догоревшего камина.

— Ах, милочка, ну разве не понятно? Занимаюсь с тобой любовью.

— Черта с два, — фыркнула она. — Без моего позволения? Ну нет!

— Да, это так, — ответил Лахлан. — Мне очень жаль, что тебе было больно, но…

— Больно? — ахнула она, вдруг вспомнив. — Почему вы сделали мне больно?

— Это не намеренно… Вернее, в некотором роде, да, но… это было неизбежно. Клянусь тебе, больше этого не будет.

— Конечно, не будет, — согласилась она, — потому что вы уйдете. — И она решительно добавила:

— Сию же секунду!

— Почему это, когда мы оба хотим совсем другого?

— Не считайте, будто знаете, чего я хочу…

— Но я действительно знаю. Ты весь вечер говорила, что хочешь меня, милочка, а сейчас и я хочу тебя — просто безумно.

Слова странно взволновали ее, хотя она плохо понимала, что он имеет в виду. Она не помнила, чтобы говорила ему подобное, более того, знала, что не способна на такую вольность, даже если бы «желание» было правдой. А то, что это было правдой, то есть что она на самом деле его хотела, еще ни о чем не говорило… Или говорило? Она же все равно собирается за него замуж, так разве важно, что они займутся этой самой любовью прямо сейчас, не дожидаясь церемонии? Ведь все, что он с ней делал, было очень приятно, кроме одного момента…

Вспомнив о боли, она чуть слышно спросила:

— Почему вы сделали мне больно?

Он застонал и начал осыпать ее поцелуями.

— Ах, милочка, я вовсе не хотел. Разве твоя мать никогда не объясняла тебе…. ну… о девственной крови, которая должна пролиться прежде, чем девушка сможет по-настоящему соединиться с мужчиной?

Кимберли что-то помнила, но смутно — она тогда была совсем юной. Ей показалось, что Лахлан густо покраснел из-за того, что ему пришлось говорить о таких вещах. Она и сама чувствовала, что щеки у нее горят.

— Вы хотите сказать, что мы по-настоящему соединились?

Ей не пришло в голову, что он истолкует ее слова по-своему.

Ответ его был простым и недвусмысленным.

— Разве ты не чувствуешь? — спросил он чуть севшим голосом.

Она не чувствовала ничего, кроме веса его неподвижного тела. Вдруг он пошевелился, и она изумленно распахнула глаза, ощутив движение внутри себя. Боли больше не было, и приятная волна, которая, казалось, поднялась в ней, теперь набирала скорость, чтобы попасть туда, куда нужно.

— Это вы сделали?

Ее испуганный тон рассмешил его.

— Да, я, милочка, и это только начало. Остальное тебе понравится еще больше, положись на меня. Он начал показывать, что имеет в виду. Понравится? Какое бледное слово для того, чтобы описать необыкновенные ощущения, которыми сопровождались движения внутри нее! Он снова целовал ее, очень крепко, не давая ей напомнить, что им не следовало делать этого до свадьбы.

Не то чтобы ей сейчас хотелось напоминать. Забыв обо всем, она погрузилась в блаженство, отдаваясь своим чувствам. Она отвечала ему — сначала невинно, а потом все более страстно, подхватывая ритм, который он задавал. Быстрее, медленнее… Она следовала за ним, не отставала от него… Поразительные ощущения захлестнули ее, и она изумленно вскрикнула. Какая удивительная неожиданность — эта вершина, на которую он ее поднял, этот яркий взрыв блаженства… А потом — неописуемо приятное затухание ощущений, она словно медленно плыла вниз в облаке пульсирующего наслаждения… Глубокое забытье, ощущение полной гармонии…

Как она поблагодарит его за это? Положено ли благодарить джентльменов, когда они знакомят вас с таким греховным восторгом? Она решила, что подумает об этом утром. Блаженно вздохнув и обхватив руками шею своего джентльмена, она мгновенно уснула.

Глава 16

Мэри как обычно вошла в комнату к Кимберли, чтобы начать утренние дела, разжечь огонь в камине. Кимберли медленно проснулась. Знакомые звуки. Ничего необычного. Ничего напоминающего о том, что жизнь безвозвратно изменилась.

Кимберли приподнялась на локте и открыла глаза — в висках отчаянно застучало. Она быстро прикрыла глаза ладонью: такого яркого, резкого солнечного света она, казалось, никогда не видела. Бал. Она была на балу у Уиггинсов и выпила слишком много шампанского. Так вот каковы последствия неумеренного пития? Пульсирующая головная боль, отвращение к свету и ощущение ужаса?

Ужас? Что она могла такого совершить, чтобы испытывать его? Целовалась на балконе, несколько раз подряд танцевала с одним и тем же мужчиной. Не отворачивалась от пьянящих чувственных взглядов, которые все время посылал ей Лахлан. Лахлан…

Воспоминания нахлынули на нее именно в том порядке, в котором происходили события. Вспомнив о последнем в этой самой комнате, она бессильно опустила руку на постель и застонала. Невероятно! Чтобы она сделала такое, допустила подобное? Может быть, все остальное случилось с ней наяву, но последнее… Нет, это должен быть сон! И все же — разве бывают настолько реальные сны… И настолько приятные?

Тут она увидела, что в изножье кровати лежит ночная рубашка. С некоторым трепетом она посмотрела на себя и убедилась в том, что это не вторая, которую она могла бы достать, а потом, передумав, надеть другую. Она лежала нагишом под одеялом, которое закрывало ей грудь, оставляя открытыми плечи. Почему она сразу не почувствовала холода? Видимо, из-за головной боли.

Щеки залил горячий румянец, который тут же сменился смертельной бледностью. В единственную ночь, когда она не надела ночной рубашки, ей приснилось, что с ней занимаются любовью. Совпадение? Вряд ли. Значит, она окончательно погибла… теперь понятно, откуда взялось чувство ужаса.

Хорошо хоть Лахлан не лежал с нею в постели. Невозможно даже вообразить, как было бы неловко: ведь Мэри имела обыкновение входить утром к ней в комнату без стука, чтобы, когда Кимберли просыпалась, уже горел камин и в комнате было тепло. Но, с другой стороны, какая разница?

Нет, разница есть: Мэри обожала сплетничать и, поскольку служила у Кимберли совсем недавно, не считала себя обязанной держать язык за зубами. Но хоть Кимберли и избавлена от неловкости, она все равно погибла. Молодые благовоспитанные девицы не делают того, что сделала она, и…

Она снова застонала и нырнула под одеяло, натянув его себе на голову, надеясь, что Мэри оставит ее в покое. Она не могла понять, как это она настолько уклонилась с пути добродетели — она, никогда в жизни не совершавшая никаких проступков! Единственным ее сомнительным шагом был отказ послушаться отца и сократить период траура — но и тот оказался совершенно правильным, поскольку иначе ей пришлось бы оплачивать долги, которые наделал ее жених… Негодяй! Если бы Морис не был таким неуправляемым, она не попала бы сейчас в эту переделку и… и…

Она вот-вот впадет в настоящую панику — и только потому, что забыла об одной простой вещи. Она вздохнула с облегчением, вспомнив, что вчера ночью решила, что Лахлан Макгрегор — подходящий для нее муж. Правда, когда она пришла к этому заключению, голова у нее была не слишком ясная, но теперь это не важно.

Она решила выйти за него замуж, назад пути нет. Они занимались любовью. Такое можно делать только с мужем — или с будущим мужем. Она его ни в чем не может обвинить и… с большим удовольствием будет заниматься с ним этим, как только они поженятся. Ей хотелось бы, чтоб он дождался свадьбы и только потом продемонстрировал, какой приятной бывает супружеская жизнь. Что ж, она обязательно его потом за это пожурит.

По крайней мере она обязательно спросит, почему он пришел к ней в комнату и тем самым решил их судьбу. Он говорил какую-то чепуху, будто она сказала, что хочет его. Вздор! Ничего подобного она не делала.

Да, она выпила чересчур много шампанского и помнит все немного смутно — даже то, почему решила выйти замуж за Лахлана. Но она никогда бы не сказала ему, что хочет его, даже если бы это и было так, ведь из-за своей невинности она не поняла бы… Верно?

Кимберли припомнила, что ей чего-то не хватало, когда она была с ним, но не знала, чего именно. Она даже не могла вообразить, какое это невероятное удовольствие! Теперь она понимала, что значит хотеть его, но во время бала она этого не знала.

Услышав, как дверь тихо закрылась, она облегченно вздохнула: Мэри поняла, что Кимберли еще не готова встать. Хорошо бы хоть на время забыть свои проблемы и еще поспать, но какой уж тут сон…

Однако Кимберли не хотела вставать прямо сейчас: она была уверена, что стоит служанке взглянуть на нее — и та сразу поймет, что произошло этой ночью. Это не пустая фантазия. Собственный стыд выдаст ее любому. Но не может же она целый день прятаться у себя в комнате, как бы ей этого ни хотелось.

Надо разыскать герцогиню и сказать ей, что ради нее больше не нужно принимать и рассылать приглашения. Наверное, Меган будет рада. Кимберли тоже была бы рада, если бы все решилось как-то по-другому. Придется поговорить с Лахланом, чтобы удостовериться, что он знает об их предстоящей женитьбе. Может, он еще это не осознал?

Ей понадобилось целых два часа, чтобы набраться смелости и прийти к выводу, что ее изменившееся состояние не заметно со стороны. Единственное, что было заметно, — это пятна на простыне. Но она быстро ее сменила, пока Мэри не увидела, надеясь, что домоправительница ничего не заметит.

Кимберли надела одно из своих новых платьев, светло-зеленый цвет которого придал еще большую глубину ее глазам, выгодно выделив ее самую привлекательную черту. Без помощи Мэри, которая не являлась без вызова, прическа получилась довольно небрежной, но даже красивее — особенно с челкой. По правде говоря, Кимберли было приятно убедиться в том, что она выглядит почти так же хорошо, как накануне в пышном бальном наряде. И что этим утром хоть что-то может доставить ей удовольствие.

К сожалению, когда она постучала к Лахлану, он не отозвался. Ну вот, столько времени она набиралась смелости постучать в дверь, а его не было. Ей и так было нелегко встретиться с ним после ночи, ведь она никогда не была с кем-то близка и очень боялась, что будет слишком смущена, чтобы заговорить о браке.

Однако это необходимо было сделать. Раз он уже не спит (что было бы вполне объяснимо, поскольку еще не настал полдень, а они вернулись с бала очень поздно), значит, ей надо его разыскать.

Кимберли решила, что разумнее поговорить сначала с ним, а уже потом — с герцогиней. В конце концов она ведь собирается сказать Меган, что они с Лахланом поженятся, так что первым об этом должен узнать все-таки он сам, поскольку может быть недоволен, если услышит об этом от кого-то другого. Кимберли считала, что после их близости он не должен ожидать иного. Однако простая вежливость требовала сначала сказать ему, что она не возражает против их брака, — на тот случай, если он в этом сомневается.

Расспрашивая по дороге слуг о Лахлане, она пришла сначала в комнату, где был накрыт завтрак. Комната оказалась пустой. Она вышла на террасу, где тоже было пусто и холодно, потом ее направили в библиотеку. Там Кимберли остановилась в дверях, наконец увидев его.

Но он был не один.

Герцогиня, по-видимому, разыскивая какую-то книгу на одной из верхних полок, стояла на стремянке. Лахлан придерживал стремянку, хотя она казалась достаточно устойчивой, так что его помощь была рассчитана только на то, чтобы оказаться к даме поближе.

Кимберли собиралась уже сообщить им о своем присутствии, когда услышала, как Лахлан не без досады спросил:

— Ты не поверила, что я могу тебя любить? Ты это хочешь сказать?

Меган, не глядя на него, проронила:

— Считаю, что вам просто понравилось мое лицо — у меня с ним вечно проблемы. Подумайте хорошенько, Лахлан. То, что вы чувствуете — или вам кажется, что вы чувствуете, — не может быть настоящим. Ведь вы совершенно ничего обо мне не знаете.

— Я знаю, что весь этот год ты была в моих мыслях. Это не просто мимолетное увлечение.

— Может быть, потому, что я оказалась птицей, которую вам не поймать? — предположила Меган.

— Мало ли чего мне хочется. Жадностью я не отличаюсь.

Теперь в голосе Лахлана звучала не просто досада. Казалось, он серьезно оскорблен.

Меган громко вздохнула и, достав книгу с полки, спустилась и встала к нему лицом.

— Напрасно, Лахлан. Сколько раз повторять вам, что я люблю мужа? Ни с кем я не буду счастливее, чем с ним. Поэтому, что бы вы ни чувствовали и ни воображали, будто чувствуете, я была бы очень рада, если бы вы впредь оставили это при себе. Вы приехали, чтобы найти жену, насколько я понимаю, богатую жену, и таким образом поправить тяжелое финансовое положение, в которое вас поставила мачеха, сбежав с вашим наследством. Пора бы вам заняться именно этим. Найдите себе такую, которая не была бы влюблена в собственного мужа.

Кимберли услышала достаточно. Если бы кто-то из них заметил ее, она умерла бы на месте. Поэтому она поспешно отошла от двери и бросилась к лестнице, чего в нормальных обстоятельствах никогда бы не сделала, поскольку благовоспитанным девицам бегать вообще не полагается. Но она пребывала в смятении чувств и совершенно об этом забыла.

Оказавшись наверху, она остановилась в коридоре и бессильно прислонилась к стене. Только сейчас она до конца осознала, в какое ужасное положение попала. Застонав, она закрыла глаза и несколько раз стукнулась головой о стену.

Лахлан Макгрегор не женится на ней: он по-прежнему влюблен в Меган Сент-Джеймс. Почему она решила, что его чувству к Меган пришел конец? Потому, что он поцеловал ее — и не один раз? Потому, что он занимался с ней любовью? Наивная дурочка! Представительницы самой древней профессии утверждают, что мужчине не обязательно любить женщину, чтобы заниматься с ней любовью.

Совершенно очевидно, что Лахлан просто играл ею — может, от скуки, а может, от неутоленной страсти. Ведь она только что была свидетельницей того, что у него ничего не получается с женщиной, которую он действительно хочет. А судя по тому, что Кимберли только что слышала, у него так ничего с нею и не получится. Но что ей до этого? Она погибла — и у нее нет мужа. Ну вообще-то она не совсем погибла: о случившемся знают только Лахлан да она сама. По крайней мере пока. Но могут произойти две вещи, которые все быстро изменят.

Ей было мало что известно о занятии любовью — как это бывает и что при этом чувствуешь. Но почти все знают, что от этого получаются дети. Не всегда, но иногда. И ей придется помнить об этом «иногда» и надеяться, что оно на нее не свалится.

Если ей повезет, то останется вторая проблема: когда ей будут делать предложение (или «если будут»), придется сначала признаться в том, что она сделала, и только потом его принять, придется сказать джентльмену, что она… она больше не… ну, что она не такая чистая, какой должна быть.

Она не такая трусиха, чтобы промолчать и надеяться, что муж ничего не заметит. Несколько лет назад в ее городке был скандал: жених каким-то непонятным образом понял, что его невеста потеряла невинность. Он сообщил об этом всем и настоял, чтобы брак был аннулирован. Так что мужчины это чувствуют.

Если она признается в своем падении, то джентльмен либо проявит великодушие и примет ее такой, какая она есть, либо впадет в ярость и расскажет об этом каждому встречному-поперечному.

Кимберли могла себе представить, как это воспримет ее отец. Он или в гневе отречется от нее — что самое вероятное, или буквально купит ей мужа, так что у нее не будет права на выбор.

Тут совсем рядом послышался голос, который уже был ей так хорошо знаком:

— Спряталась, Ким? Или просто замечталась?

Глава 17

Кимберли медленно открыла глаза. Ее голова все еще была запрокинута, поэтому она сразу же увидела лицо Лахлана. Он смотрел на нее с нежностью, и ей ужасно захотелось влепить ему пощечину.

Конечно, она не сделает ничего подобного. Благовоспитанные девицы пощечин не дают и…

Она отошла от стены; рука ее помимо воли потянулась к его лицу, и ладонь резко и громко шлепнула по щеке, оставив на ней отпечаток. Это вполне стоило того, чтобы терпеть горячее покалывание в ладони.

Кимберли была изумлена тем, что сделала. Лахлан, конечно, удивился еще сильнее. Не успел он опомниться, как она чуть не ударила его второй раз — только потому, что он был удивлен и не ожидал от нее такого.

Но на этот раз ей удалось сдержаться, и она произнесла с негодованием, на которое только была способна:

— Вы заслуживаете презрения. Не приближайтесь ко мне, Макгрегор, иначе я не отвечаю…

Она не договорила. Она была готова разрыдаться, а гордость требовала, чтобы он не увидел, до какого состояния ее довел. Поэтому она отступила и бросилась бежать по коридору. Она снова бежала — на сей раз даже этого не заметив.

Оказавшись у себя в комнате, она прислонилась к двери, прижав к груди сжатые в кулаки руки. Она не хотела плакать — терпеть не могла слабости, но чувства, бушевавшие в ней, одерживали верх. Одним из чувств был гнев, и она сосредоточилась на нем, чтобы сдержать слезы.

Тут у нее за спиной раскрылась дверь, толкнув ее в спину. Ну и нахальство!

— Это моя комната, Макгрегор, а не ваша! Как вы смеете снова заходить сюда без разрешения?

Его лицо было мрачнее тучи. Он оправился от первоначального удивления и считал, что не заслужил пощечины. Он с трудом сдерживался и готов был взорваться.

— Снова? — прорычал он, захлопывая за собой дверь. — Ты хочешь сказать, что раньше меня сюда не приглашала?

— Совершенно определенно не приглашала!

Он не ожидал такого ответа и нахмурился, понизив тон:

— Тогда у тебя плохая память, раз ты не помнишь, как вела себя вчера вечером.

— Какое отношение мое поведение имеет…

— Самое прямое, — прервал он ее. — Ты не отвергла моего поцелуя, Ким, ты ответила на него. Так и пожирала меня взглядом весь вечер. Ты думаешь, я настолько неопытен в таких делах, что не могу понять, что ты имела в виду?

Она в ужасе воззрилась на него:

— Вы хотите сказать, что вчера ночью пришли сюда и занялись со мной любовью потому, что думали, будто я вам разрешила? Вы так истолковали мои взгляды?

— Ты это отрицаешь?

— Я говорю, что если и смотрела на вас не так, то не сознавала этого. Если и ответила на ваш поцелуй, то только потому, что думала, дурочка, что вы всерьез мной заинтересовались. К тому же я выпила слишком много шампанского, Лахлан. Разве вы этого не поняли?

— Нет, ты просто показалась мне благосклонной, — сказал он, и мрачность сменилась неуверенностью. — И я убедил себя, что у тебя есть опыт в таких делах.

— Опыт?! Да я никогда…

— Теперь я это знаю, — нетерпеливо оборвал он ее. — Мне шампанское тоже не пошло на пользу, так что я и сам не слишком хорошо соображал, что делаю, — по крайней мере не настолько, чтобы все хорошо продумать. Я видел в тебе прекрасную женщину, которая благосклонно принимала знаки моего внимания, а я не из тех, кто отказывает прекрасным женщинам.

Комплимент нисколько ее не тронул: она была слишком зла и слишком полна чувства отвращения.

— Значит, вы не лучше деревенского петуха, — презрительно бросила она. — Утверждаете, что любите одну женщину, но не задумываясь ухлестываете за другой.

Услышав эти слова, он имел наглость ухмыльнуться и пожать плечами.

— Тебе предстоит еще многое понять. Мужчина может быть верным тогда, когда его потребности регулярно удовлетворяются. А иначе он с готовностью берет все, что ему попадается, и говорит «спасибо».

Своими непристойными словами он заставил ее покраснеть, а она даже не могла его упрекнуть — ведь она сама об этом заговорила!

— Настоящая любовь должна быть не такой, — нравоучительно произнесла она.

Он покачал головой и вздохнул, показывая, насколько наивны ее утверждения.

— Ты несешь романтическую чушь, Ким. Тело — штука удивительная, и ты еще поймешь, что, когда речь идет о некоторых вещах, оно действует по своему усмотрению. Разве ты сама в этом не убедилась сегодня ночью? Или, может быть, тебе нужен еще один урок?

Кимберли прекрасно поняла, что он имеет в виду, и поспешно подняла руку, чтобы его остановить, если он вздумает к ней приблизиться. В его словах была доля истины, как бы ей ни хотелось это отрицать. Она помнила, как ее тело легко справилось с возражениями рассудка и лишило ее воли.

Но дело не в этом. Она не была виновата в своем позоре. Он вынудил ее, потому что не правильно истолковал ее поведение.

Однако об этом уже было сказано достаточно.

— С меня хватило одного урока, за который я готова вас четвертовать. Если вы не в курсе, то знайте: я специально приехала сюда, чтобы найти себе мужа. А как я это сделаю теперь, после всего?

— Так, значит, ты хочешь, чтобы я на тебе женился? Ей следовало бы сказать «да», заставить его заплатить за то, что он сделал. Но гордость восстала — и она строго спросила:

— Когда вы влюблены в другую? Ну нет, спасибо!

— Мне только что напомнили, что я, возможно, не понимаю своих чувств, — сказал он тоном, полным отвращения. — Так что если ты согласишься, я на тебе женюсь.

— Какое самопожертвование! Но оно совершенно излишне, потому что я не соглашусь, не соглашусь выйти замуж за мужчину, который будет вечно вздыхать о другой. У моей матери было как раз такое замужество, так что я прекрасно знаю, как это невыносимо.

— Ты уверена?

— Абсолютно уверена. Я прошу вас уйти из моей комнаты, Лахлан, и больше в нее не заходить. А на тот случай, если вы снова не правильно поймете какие-то мои взгляды, позвольте вас уверить, что я никогда не захочу видеть вас здесь, как не хотела и раньше!

Его лицо приняло упрямое выражение, и он спросил:

— А если я потребую? Она ахнула:

— Чтобы заходить сюда?

— Чтобы на тебе жениться. Она широко раскрыла глаза:

— С чего это, когда вы не хотите на мне жениться? Он не ответил, пристально глядя на нее светло-зелеными глазами, но спустя несколько секунд проворчал, ероша себе волосы:

— Я вообще сейчас не понимаю, чего хочу. — В глазах таилось что-то, чего она никак не могла понять, пока он не добавил:

— Но я всегда принимаю вызов.

— Не… — сдавленным шепотом начала она, но он не дал ей договорить.

— Увидимся позже, милочка. Она, ошарашенная его признанием, крикнула, когда за ним уже закрылась дверь:

— И больше меня так не называйте!

Прошло еще несколько секунд, прежде чем она поняла, что осталась одна, и кинулась к двери, чтобы ее запереть. С этого дня она станет запирать дверь своей комнаты! Ну до чего же нахален этот шотландец! Имел наглость заявить, будто она хочет, чтобы он заставил ее передумать.

Она даже фыркнула. Можно подумать, у него получится.

Глава 18

Увеселения шли своим чередом. Они провели еще несколько дней в Лондоне и даже однажды вечером отправились в театр. Кимберли удалось ненадолго отвлечься от своих забот, и она получила немалое удовольствие, наблюдая за игрой актеров.

В их последний вечер в Лондоне был еще один бал, на котором она продолжила знакомство с лордом Кентом и Говардом Кэнстоном. Оба сообщили ей, что получили приглашение погостить в Шерринг-Кроссе, и казались страшно довольными: похоже, знакомство с герцогом Ротстоном рассматривалось как немалое достижение.

Было на балу и еще несколько интересных джентльменов, один из которых совершенно опьянел и даже сделал Кимберли предложение прямо во время танца. Она, конечно, не приняла его всерьез, учитывая состояние джентльмена, но чувствовала себя польщенной.

Ее первое предложение! Ну на самом деле оно было не совсем первым, но остальные два Кимберли не считала. Ее первая помолвка была устроена, когда она была еще младенцем. А Лахлан просто сказал, что готов на ней жениться, — это не настоящее предложение, но, надо полагать, нечто похожее. Кимберли была убеждена, что существует огромная разница между «готов» и «хочу», а в его предложении слово «хочу» отсутствовало.

Ей не удавалось избегать Лахлана, хоть она и прилагала все усилия к тому, чтобы встречаться с ним как можно реже. Она видела его на торжественных обедах, проходивших всегда в одно и то же время. Кроме того, он появлялся на тех же увеселениях, что и она, но теперь Кимберли знала, почему — он приехал в Шерринг-Кросс специально для того, чтобы найти супругу, и, как все считали, именно этим и был занят.

Досадно, что увлечение герцогиней мешало ему в этом деле. А еще досаднее то, что Кимберли с самого начала знала об этом увлечении. Иначе она была бы с ним гораздо любезнее — ради Лахлана стоило рискнуть отцовским расположением. Да и он испытывал к ней какой-то интерес: ведь он целовал ее — и не один раз — и занимался с ней любовью.