Напряжение Ильин Владимир

— Мельком, как ты приказал. Якобы перекладывали пачки с деньгами.

— Отлично, — чуть расслабился, отметив исполненным еще один пункт плана. — Для второго шага все готово?

— Да, босс, ребята нашептали нужные слова. Нас уже ищут, — хмыкнул довольно Вадик.

— Не понимаю, они совсем безмозглые? — пробухтел Семен, до конца не веривший, что все получится.

— Всем нужен виновник своих бед, — пожал я плечами и поправил красную бабочку на рубашке, — так что давайте позволим себя найти.

Наша группа неспешно зашагала по коридорам — широким, светлым, благодаря щедрости неведомого спонсора, украсившего каждый поворот веселым рисунком, на который даже у последнего мерзавца не поднимался фломастер. В пролете мелькнула испуганная мордашка одного из подручных Моряка, тут же исчезнувшая под быстрый топот новых, но таких громких ботинок.

— Минута-две, — прикинул Вадик, приваливаясь к стене возле тупичка с аварийным выходом, кое-как освещавшим площадку два на три метра желтым светом букв.

Я остался чуть дальше, под светом, лившимся из окна — будто бы один, и не стоят в тени два друга, настоящих друга, а не тех, кто превратился за последние три года в Сиплого и Моряка. Все-таки дружбы на деньгах не бывает.

— Ты продал нам некачественный товар.

Я стоял возле окна, заложив руки за спину, когда обвинение все-таки прозвучало. Надо же, я думал, они так и будут переминаться с ноги на ногу, не решаясь произнести слово. Чуть повернувшись, отметил троих рослых ребят, напоказ выставивших полосатые майки в разрезе расстегнутых на три пуговицы рубашек. Сильные, агрессивные, привыкшие делать, а не думать. То что надо.

— Вот как? — нейтрально ответил я.

— Стоматолог сказал, что наши зубы испортились из-за сладкого. Ты продал его нам! — привел довод Колька, угрожающе наклонив голову вперед. — Из-за тебя мы страдали!

— И что вы хотите от меня? — искренне полюбопытствовал в ответ.

— Компен… ком… компенсации! — выговорил центровой тройки.

— И сколько вы хотите?

— Два импа! — выпалил он, видимо сам не веря, что такую огромную кучу денег можно получить.

— За каждый зуб? — деловито уточнил я, доставая чековую книжку, некогда бывшую блокнотом.

— Да! — переглянулись трое и кивнули, балдея от перспектив.

— И у кого сколько? — постучал я вытащенной ручкой по бумажке.

— Вот у меня — передний и два коренных, — показал Колька, отодвигая губу, — у Севы три, у Вити один.

— У меня два! — возмутился Витя, старательно показывая пальцем на залеченные зубы.

— Хм, ладно, — кивнул я, выписывая чек Кольке. — Вот, за твои три зуба. Сева, твой чек, Витя, пожалуйста. Все довольны?

— Ага, — ошарашенно мотнули они головами, всматриваясь в мою размашистую подпись.

— Теперь я хотел бы получить свои зубы.

— Ч-что?

— Ну я же за них заплатил, верно? — недоуменно пожал я плечами. — Они больные, испорченные моим товаром, я все правильно говорю? Вы назначили им цену и получили деньги. Так что давайте не будем тратить мое время. Зубы на полку, — похлопал я рукой по подоконнику.

— Мы так не договаривались!

— Виталик, Семен, — скомандовал я, и тут же из темноты тупичка выступили мои друзья, несколькими ударами сложив неприятеля на пол. — Семен, вот этот должен мне три зуба. Оформи, будь добр.

— Не сомневайся, босс, — пробухтел он, доставая заранее подготовленные ржавые плоскогубцы из-за пояса.

— Нет, не надо! — вопили с пола, но друг придавил клиента коленом, разжал пасть и вставил металл ему в рот.

Вопль сменился диким криком с подвыванием, а на свет теплого летнего солнышка появился окровавленный полуотломанный клык.

С глухим звуком зуб ударился о бетон пола, тут же приковав к себе взгляды всех троих.

— Не до конца, — досадливо посетовал я.

— Сейчас исправлю, босс.

— Не надо, прошу!

— Но я же за них заплатил, — укорил я его. — Не дергайся, будь добр.

— Сделка отменяется, — просипел Колька, вывернув голову в сторону и выплевывая кровь изо рта.

— Ну… Раз так, я могу продать вам зубы обратно, — сообщил я благожелательно, присел рядом и потрепал его по щеке.

В его глазах было столько надежды, будто я способен вернуть ему улыбку, искаженную некрасивой щербиной.

— Разумеется, дороже, — тут же поправился, — скажем, за десять импов каждый. Срок — завтра. Проценты будут идти каждый день, пока мой товар у вас во рту. Первый взнос вы можете сделать прямо сейчас, — я кивнул на чеки, которые они все еще держали в руках. — Нет вопросов? Замечательно. Остаток долга — шестьдесят четыре импа.

Теперь в его глазах не было надежды, только ярость и желание убить.

— Проваливай.

Я оттер кровь с пальцев о его брюки и взглядом попросил своих друзей проводить наших клиентов пинками. Вновь отошел к окну, чуть размялся, потянувшись руками, и обернулся к ребятам.

— Какой же сволочью приходится быть.

— Они изуродовали Олега, — напомнил Семен, оттирая плоскогубцы платком.

— Потому и приходится, — нахмурился, признавая его правоту.

— Ты мог найти хотя бы не такие ржавые, а? — попенял Вадик товарищу, скептически осматривая красно-желтые разводы на металле.

— Это не я, — кинул на меня он взгляд.

— Я вам не зубная фея, чтобы платить два импа за зуб, — с легким раздражением пояснил в ответ. — Эдак половина интерната встанет в очередь с челюстью в руке! Важен не зуб, а страх и боль от процесса. Они должны знать, что зуб можно вырывать долго и очень болезненно!

— Тише-тише, — сочувственно похлопал меня Вадик, успокаивая. — Мы знаем, тебе нелегко. Скоро все закончится, верно?

Я прикрыл глаза, откидывая злые мысли. Вокруг были друзья, хорошие и добрые, и их совсем не надо было пугать мной-другим.

— Извини. По третьей стадии есть вопросы? Нет? Тогда я — на крышу.

Не следует пока что показываться на глаза своим должникам. Ребята горячие, могут попытаться все решить силой, вернувшись с подкреплением. А задумка вовсе не в массовой драке. Задумка в том, чтобы жадность и страх объединились ради крупного приза.

В холодке затененного участка крыши, упираясь в еле заметные выступы на шероховатой поверхности, я внимательно присматривался к сегодняшнему дню.

Нависали над головой перистые облака, жарило полуденным солнцем, поднимались вертикально вверх дымки над крошечными сельскими домиками вдали, лениво и вовсе не страшно грозила дождем темная линия на горизонте. Душно до звона в ушах, тело желало движения в надежде на порыв ветра, но солнце нещадно загоняло в тень, прожигая ноги даже сквозь подошву сандалий. И это здесь, на крыше, под редкими порывами ветра, нет-нет, но приносящими свежесть и прохладу.

А каково им там, в бетонной коробке интерната? Разумеется, им плохо. Но скоро станет еще хуже — Семен перекрывает вентиляционные каналы, обращая комнаты в пекло. Благодаря усилиям Вадика кран с холодной водой скоро захрипит и заплюется ржавчиной, а в столовой уже со вчерашнего дня готовы продавать только ледяную газировку, от которой потеет майка и хочется пить еще больше.

Но я все еще не уверен — достаточно ли плох этот день? Или, быть может, сделать его еще немного хуже, чтобы мысли и желания моих врагов гарантированно обратились поступками?

Моя жизнь насчитывает почти пять тысяч дней. Хороших и плохих, интересных и скучных — как и большинство из нас, я не выбирал большую их часть, принимая от жизни утром и отдавая каждую ночь обратно, с благодарностью или упреком. Пока, разменяв третью с половиной тысячу, не осознал, что дни можно создавать самому. Для себя и других. А еще чуть позже я начал их продавать.

Это казалось не так уж и сложно — тогда, три года назад. Старший класс ушел в город, им на смену должен был прийти бывший восьмой, уже предвкушавший обретение власти по праву самых сильных и взрослых в интернате. Старшие ушли, но я-то остался — а вместе со мной и вся паутина подчинения и страха, унаследованная от тех, с кем я вел дела.

Я помню разочарование на лицах, когда в огромной спальне девятого класса, едва-едва заселенного, полного ароматом свежих простыней, звучал мой скучный голос — о том, что они выросли, но ничего не изменилось. Когда они не поверили и посмели возражать, я создал свои первые двадцать четыре часа.

Ночь с разбитым окном, стылая, завывающая ветром, холодная. Утро с громким криком воспитателей, упрямым молчанием и злостью. Горелые завтраки, обеды и ужины. Вечер с белым шумом сломанной антенны вместо мультфильма, отсыревшее белье и две полоски на другом окне, крестом отметившие пока еще целое стекло. Намек был принят, возражений более не последовало.

Тогда я создал хороший день, с вкусной едой, футболом на физкультуре, отремонтированным окном и теплым, выглаженным бельем. И назначил ему цену.

Многие не могли купить день целиком, тогда я продавал часы и минуты, забирая плату работой и вещами. Постепенно все богатства нашего маленького мира заняли пространство под кроватью, забили тумбу и угол, а под дверями всегда стояла пара бегунков, готовых исполнить любое поручение.

Был ли я счастлив, сдвигая ногой стопку с раскрасками, выбирая нужный оттенок из двух сотен разнообразных фломастеров? Нет. Но, создавая новый день, загадывая, каким он будет, я радовался даже больше, чем мои клиенты. Я придумывал им приключения, пряча листок с ответами на экзамен, до которого оставался час, под стельку ботинка поварихи. Я сгорал от любопытства, выберется ли Лайка из кабинета директора незамеченной, и искренне сожалел, что не участвовал в ее десанте через окно. Я устраивал ребятам представление, отсылая в театры и цирки письма, подписанные сотней нескладных подписей, — и актеры приезжали, создавая нам всем праздник. Так что дело вовсе не в оплате, хоть и отказаться я от нее не мог. И это стало первой проблемой из череды многих.

Вскоре я понял, что еще месяц-два и моим клиентам нечем будет мне платить. Они уже начали залезать в карманы младших, норовили сделать свою работу чужими руками, понуждая силой, сколько бы я ни повышал голос и ни налагал штрафы. Но даже и этот источник грозил иссякнуть — а значит, они полезут в карманы учителей или устроят бунт. Этого нельзя было допустить.

Я начал скидывать накопленное обратно, щедро одаряя хороших ребят, создавая себе друзей, охранников и сторонников. Но они не торопились давать ход своим богатствам, предпочитая копить, а не обмениваться, а если и тратили — то неожиданно, ради создания собственной власти. Ситуация стала только хуже.

Тогда я начал платить обычным детям за полную ерунду только для того, чтобы они могли платить мне. Когда забор за неделю был покрашен трижды, а расчесанного и отмытого Машка чуть не забрала учительница, я понял, что требуется внешний источник работы и оплаты за нее.

Так в интернате появилась тайная выделка нехитрых кухонных принадлежностей вроде лопаточек, скалок и дощечек. Взамен тяжелой спортивной сумки, набитой деревяшками, трудовик приносил пару-тройку бумажек и россыпь мелочи, каждый раз отводя глаза и винясь в том, что можно заработать и больше, но только если продавать самим. А так — цену определял покупатель, зато брал все скопом и даже просил еще.

Мне было наплевать на цену, куда важнее, что у ребят появилась работа, за которую плачу не я. Но и довольным я не был: рубли — это не то, что я мог безопасно передать своим работникам. У меня не было размена, я не знал их настоящей стоимости, я не хотел, чтобы их заметили воспитатели. И еще я не желал, чтобы деньги начали тратить мимо меня — они, как я знал, ценились там, за забором. Тогда я создал свои деньги. Мне приносили рубли, а я платил импами, торами и орами, по курсу один к десяти, украшая неровные прямоугольники раскраски своей подписью (подглядел у зеленой бумажки со стариком).

Ситуация выровнялась — до той поры, когда моих денег на руках стало больше, чем я мог предложить услуг. У меня начали выкупать сданные ранее предметы, обменивая так ловко придуманные мною пустышки на игрушки и матрацы, постепенно вычерпывая все мною накопленное до самого дна.

Я спросил совета друзей — и те сбежали тут же, услышав в моих словах только слово «проблемы». Так появилась команда Моряка (от дома у него осталась отцова майка) и Федьки. Сиплым я сделал его уже сам, организовав ему после очередного залета солнечную ванну в лютый мороз.

Зная о моих сложностях, они начали распускать слухи, что скоро все рухнет, что я всех обманываю и пришло время меня бить.

В ответ на те рубли, которые скопились у меня, я закупил во внешнем мире конфеты и сладости, демонстративно вывалив десятки килограмм богатства на соседнюю, все еще пустующую кровать. Мой авторитет вновь был нерушим. Но с таким подходом запасы внешних денег грозили очень быстро кончиться — цена за килограмм даже самой дешевой карамели очень неприятно удивила. Тогда родилась идея, что надо производить нечто, что ценилось бы и за забором и внутри интерната. И я знал такой продукт.

Первую партию мороженого мне сделали повара, с легкостью превратив пачку магазинных сливок во вполне пристойный пломбир — без вафельного стаканчика и наклейки, но очень даже вкусный. Вафельный стаканчик, впрочем, тоже не стал великой проблемой. Зато пугала стоимость сливок, теста для стаканчиков, сахара и самое дорогое — работы поваров, аренды помещения и оборудования. Последнюю проблему я смог решить довольно быстро, прознав, что после ремонта интерната все старые кухонные принадлежности и технику покидали в подвал. За две недели и десяток килограмм конфет помещение удалось привести в порядок, а за сотенную рублями трудовик починил и смазал все нужное оборудование — большую морозильную камеру, вафельницы и несколько крупных взбивателей для теста. Рабочие тоже нашлись быстро, а вот с сырьем возникли сложности — его требовалось покупать за рубли, но продавать мороженое за оградой в таком виде я пока не мог. Зато внутри интерната продукт шел хорошо, отодвигая призрак разорения на месяц-два.

Вскоре во время очередного сидения на крыше меня осенило — вокруг интерната на долгие километры, было множество деревень. А где деревни — там коровы, а значит, сливки. А еще — там дети, а значит, клиенты, которым все равно, как выглядит мороженое — главное, чтобы оно было вкусным и холодным. Но для этого мне нужен был человек снаружи.

Такой человек нашелся — вместе с телефоном, который оставил Толик, уезжая из интерната. Его бабушка вылечилась, и органы опеки позволили ему вернуться домой, оставив за спиной чужую зависть и его твердое обещание мне помочь, если что. Кажется, я очень удачно позвонил тогда в больницу, он очень хвалил — вернее, смущался и пытался жать руку, но это одно и то же. В общем, обещанное «если что» произошло, я позвонил — и Толик появился у забора интерната следующим вечером.

«Ничего не получится, — говорил он. — Это бред! — недоверчиво крутил он головой. — Ну не на руках же мне все тащить», — бухтел, уже сдаваясь. Пришлось вернуться в интернат, подхватить сумку с деньгами и пропихнуть через лаз под забором. «Этих денег хватит на машину?» — пнул я расстегнутое хранилище бумажек и мелочи.

Через неделю за оградой лихо притормозила красная потрепанная машина с черными заплатами на кузове, с разными дисками и на глаз видимой овальностью колес, из которой вальяжно выбрался Толик, поправляя черные очки с модной, неотклеенной этикеткой. Потом мне рассказали, что увидевший его через окно учитель всплакнул, признавая, что всегда думал о Толике только хорошее и знал, что тот выбьется в люди. Ну а мы начали работу, обменивая мороженое на вкуснейшее деревенское молоко, сливки, копейки и всякую ерунду, которая казалась Толику ценной.

Успешный опыт с Толиком подсказал, что друзей все-таки можно найти, а загруженность в мороженом и столярном деле и вовсе заставила искать себе помощников. Только вот как найти надежных и порядочных? Обратился к учительнице по окружающему миру, вместе с просьбой подарив ей ее портрет (рисовал мой цех по производству новых, красивых денег — старые начали подделывать). Учительница впечатлилась и провела всеобщий психологический тест, по результатам которого я подружился с Олегом, Вадиком и Семеном. Все — верные, умные, смелые и сильные. А Олег еще и красиво рисует — и с ним было сложнее всего. Дело в том, что у меня уже были те, кто умел хорошо рисовать, но некому было заниматься ведением бумаг, подсчетом денег и прочим, что я считал не важным, но очень быстро сменил мнение, когда дорвался до бухгалтерии интерната, чтобы уменьшить число кухонного инвентаря на одну единицу — уж больно мне понравился комбайн полного цикла. И… мою правку никто не заметил, словно и не было комбайна никогда. Невероятная сила бумаг настолько поразила, что я понял необходимость в специально обученнм человеке — чтобы считать и не потерять свое. А вот Олег хотел стать художником. Тогда я пришел к нему с пакетом мандаринов и толстым гроссбухом.

— Что это? — сглотнув слюну, спросил он меня, разрываясь взглядом между вкусностями и непонятной книжицей.

— Произведение искусства. — Я распахнул гроссбух на последней странице и ткнул пальцем в строчку с красной пастой. — Вот, смотри.

— Что я должен тут увидеть? — не понимая, глянул он на меня круглыми глазами.

— Как? Разве ты не видишь сочные оранжевые плоды на холодном снегу? — удивился я, указывая ногтем на цифру. — Не видишь, как преданы они забвению, забыты и портятся, заметаемые снегом?

— Макс, у тебя с головой все нормально?

— Два килограмма мандаринов, — сменил я голос на будничный и указал взглядом на пакет, — были выброшены согласно этой записи.

— Но они же не выброшены?

— В этом и прелесть настоящего изобразительного искусства, — перенес я книгу на его колени, — оно показывает мир, как видит его художник. В этом его сила.

— Но это ведь совсем не то!

— Неужели? Вот оно — изображение реальности. Вот подпись творца в самом углу. Вот дата создания картины.

— Но это ведь цифры!

— Абстракция — не искусство?

— Но за это ведь могут судить…

— Разве истинные художники боялись гонений? — подмигнул я. — А вообще, я верю в тебя. Я верю, что на страницах твоих произведений будут терпеть крушения корабли и возникать из ниоткуда заводы, им будут аплодировать инспектора и проверяющие, веря в созданные тобой шедевры. А еще — за них станут платить миллионы. Разве не к этому ты стремишься?

Как вы поняли, я не собирался ограничиваться мороженым. Но главное в той истории — Олег согласился стать моим бухгалтером и с энтузиазмом зарылся в цифры, забросив гуашь и альбом.

Все вместе мы продолжили работу, продолжая создавать новые дни — хорошие для себя и по-прежнему платные для остальных. Мороженое теперь, с новым оборудованием, было не отличить от магазинного, так что несколько коробов продавались через сельский магазин. Одна проблема окончательно решилась.

Зато я придумал себе новую — я решил создать для своих друзей новое будущее, в хороших школах, как у Семена. И я знал, как и через кого это организовать — дядя Коля обещал появляться раз в год. Осталось просто подождать.

Однако же вместо дяди Коли через некоторое время интернат навестил сам Семен, обрадовав уже подзабывших его учителей вестью об элитном лицее и пакетом, наполненным звоном бутылок. К его просьбе навестить старых товарищей из класса, разумеется, отнеслись с умилением. Классу досталась упаковка лимонада, килограмм конфет и неловкий разговор. Зато чуть позже мы смогли остаться наедине, в моей комнате.

— Это невозможно, — виновато ответил Семен, выслушав мою просьбу. — Поверь, я хочу тебе помочь, но для усыновления требуется достаток в семье и работа. А папа сидит на пособии, в городе мало работы для инвалида. Меня-то кое-как оформили.

— Значит, ему нужны деньги? — уточнил я.

— Работа с гарантированным доходом, — поправился он.

— Что я могу вам сказать… — поправил я бессменную бабочку. — Он принят.

— А? — не понимая, распахнул он глаза.

И открыл еще больше, когда из-под дивана показалась накопленная выручка. В двух сумках. Да, я знаю, что там была одна только мелочь и монеты, но впечатление это производило положительное — еще на Толике проверил.

— О-откуда? — выдохнул он.

— Работаем потихоньку, — скромно отозвался я. — В общем, обеспеченный доход у вас есть.

— Эмм, здорово, но нужна официальная работа…

— Ну так пусть оформит себе фирму, я знаю, у взрослых так можно, — пожал я плечами. — Завтра пришлю к вам машину, чтобы быстро все сделать.

— У тебя и машина есть?!

Вскоре в городе появилась компания «Макс-Им», с очень уважаемым учредителем-ветераном, несмотря на увечность взявшим на себя груз по воспитанию сироты и претендующим на усыновление еще трех — их он заберет через две недели, после завершения учебного года. Все документы уже на руках у нового папы, решение, как я и думал, положительное.

Что любопытно, дядя Коля в те дни даже удивляться не стал — разве что глянул на подпольный цех, приказал всем носить чистые халаты и несколько раз мыть руки — и тут же принялся звонить друзьям и организовывать сбыт. Молоко мы продолжили брать в деревнях, но платили уже родителям детей — совсем чуточку дороже, зато его было куда больше и всегда вовремя. Так что теперь мы почти не продаем мороженое в интернате — все идет на внешний рынок.

Для местных у меня остались показы кинофильмов и мультиков — создание развлечений оказалось почти бесплатным, но продавались они очень хорошо и дорого. За фильмы и мультики я тоже должен благодарить Семена — когда мы договаривались о связи, я вытряхнул на покрывало запылившийся и не включающийся телефон, с давным-давно (когда я еще болел) закончившейся зарядкой. Семен вернул его заряженным, с новым номером и зарядником, заодно открыв мне чудо интернета. Там было все! Рецепты нового мороженого, погода и даже «Ну, погоди!». Так что скоро у меня появился ноутбук, а у ребят в интернате — тайные и очень дорогие сеансы, на которых можно было посмотреть очень и очень интересные вещи. А если заплатить и вовсе дикую сумму — то даже поиграть.

Были и проблемы, как без них. Вроде того случая, когда Петька обожрался мороженым и загремел в больницу с воспалением легких. Весь бизнес тогда оказался под угрозой — развлечение малышей, как считали взрослые, оказалось вовсе не развлечением, а предприятием с солидным оборотом. Пока взрослые не приняли неверное решение и все не испортили, я сам сделал первый шаг — пришел к директрисе и подарил ей то, что она любит больше всего на свете. Старательно выглаженная пачка денег, перевязанная розовым бантиком, заняла свое место на самом краешке стола. А я просто тихо вышел, прикрыв за собой дверь, напоследок пообещав такую же каждый месяц. Больше нас никто и никогда не беспокоил… И когда Петька, дурак, полез жаловаться на выставленный мною счет за воровство, с лестницы его спустил совсем не я.

Но все должно иметь свое начало и свой конец. Я прекрасно это помнил, зная, какую судьбу мне уготовила директриса. Так что всегда держал в уме, что придет день… И этот день я потихоньку для себя создавал.

Глава 17

Искатели и сокровище

Был поздний вечер, когда крышу почти неслышно царапнули коготки моего самого верного друга. За эти годы Машк уже свыкся с моей привычкой забираться на высоту и даже одобрял ее, каждый раз усаживаясь рядом и подолгу рассматривая мир вместе со мной — от внутреннего двора, с его суетой, до самого горизонта.

Кот изменился за последние три года — стал роскошней, грациозней и где-то неторопливей. Даже на крышу он забирался изящно и без суеты, подобрав себе удобную тропку меж креплений водосточных труб и декоративных бортиков. Его шерстка лоснилась от сытости и ухоженности, пушистым хвостом можно было обернуться не хуже шарфа, но внутри все еще жил вечно голодный котяра. И раз он появился вечером, то наверняка уже девятый час — то самое время, когда любой приличный кот должен быть накормлен и уложен спать.

Машк потерся о ногу, провел кончиком хвоста по подбородку и удобно разместился на коленках, разглядывая зубастый силуэт далеких деревенских строений в заходящем солнце. Сразу же потеплело, и все громадье планов вновь выстроилось в понятную, очень даже несложную цепочку.

— Спасибо, мохнатый, — погладил я его между ушами.

Под руками тут же благодарно замурчало, наполняя уютом прохладную ночь. Последнюю ночь в этом месте.

— Можно идти, — Вадик появился с привычной за три года бесшумностью, — всех разогнали по кроватям.

— Много было?

— С десяток. По пять от Сиплого и Моряка.

— Пф-ф, — пренебрежительно фыркнул, осторожно перемещая разомлевшего кота с коленей на руки.

Я не настолько хорош в драке, чтобы честно драться одному против десятерых. Но и честной такую драку никак не назовешь, потому я немного хитрю, кутаясь силой от чужих ударов, изредка обжигая запыхавшегося соперника ударами. Обычно хватает пары минут, чтобы самые умные разбежались, а глупые решили, что их предали. Так что десять — пустяк.

— Я видел шило и половинки ножниц у них руках, — сухо добавил Вадик.

— Отлично: значит, пойдут до конца, — кивнул в ответ, протискиваясь в чердачный лаз. — Подопри им дверь, чтобы не мешались ночью.

— Возле двери всю ночь будет дежурить нянечка. За сотню обещала не сомкнуть глаз, — скромно, но явно ожидая одобрения, произнес он.

За что и получил похлопывания по плечу вместе с уверениями в его сообразительности. Хотя цена, конечно, великовата, но и ночь должна пройти без лишних глаз и ушей.

За пару шагов до своей комнаты я пересадил Машка на руки другу, поправил одежду, настраиваясь на деловой лад, и с сияющей улыбкой и огромным оптимизмом в глазах шагнул внутрь. С некоторых пор я вновь жил не один — интернату все-таки нужен был сторож. Ну а мне — еще один источник дохода.

— Как наши дела? — обратился я к мужчине, торопливо присевшему на кровать.

— Отлично, — преувеличенно бодро ответили мне. — Я чувствую прогресс!

— Мистер Заяц может быть вами доволен? — указал я глазами на игрушку, бдительно рассматривающую комнату из-за угла всегда открытыми черными глазами.

— Абсолютно! — истово закивал он. — Мистер Заяц может мной гордиться! Я готов вступить в общество новым, полноценным, здоровым человеком!

— Давайте посмотрим на браслет, — предложил я вместе с вежливым жестом и с удовольствием отметил полную полоску заряда на военном образце браслета-маяка.

Хорошая штука — бьет током, когда цель удаляется от места привязки или пытается его снять. На меня, понятное дело, не действует, но уже помогла вылечить четырех сложных пациентов.

— Вы молодец, мистер Сидоров! — вдохновляюще похлопал я его по ладони. — Я и мистер Заяц гордимся вами!

— Вы хотите сказать… я… вылечился? — не веря, но с искренней надеждой произнес он, даже всплакнув от радости.

— Смею полагать — да, мистер Сидоров. Сегодня вы сможете вернуться домой, в семью.

— Спасибо, господин! Спасибо, господин Заяц! — сполз он с кровати, пытаясь поймать мою руку, чтобы поцеловать.

— Не стоит, это ведь наша работа. Будьте мужчиной, мистер Сидоров, возьмите себя в руки.

Все-таки вид рыдающего здоровенного мужика — совсем дикое зрелище. Особенно если вспомнить, как он хорохорился, когда его силой устроили сюда уставшие от запоев родственники.

— Но не забывайте, мистер Сидоров, — строгим голосом одернул я его, — хоть одна капля — и мистер Заяц придет за вами.

— Никогда! Ни за что! — сотряс помещение искренний крик.

— Тише-тише, не надо беспокоиться. Вставайте и собирайтесь, я вызову вам такси.

Когда за оградой предупредительно бибикнули, а мужчина уже стоял готовый сорваться в город, пришла пора прощального жеста.

— Разрешите вашу руку, мистер Сидоров.

Находясь в некой рассеянности, он бездумно дал мне ладонь, позабыв, что обычно происходит в таких случаях.

— Небольшое напоминание, — сухо улыбнулся я и потянул браслет с тела.

— Нет, не надо! — успел он произнести за секунду до того, как тело свело судорогой от удара браслета, а из уголка рта запенилась слюна.

— Все-все, — успокаивающе потрепал я его за плечо, помог приподняться и довел, подпирая, до двери такси.

— Скоро очнется, скажет адрес. Довезешь в целости, твой номер я запомнил, — сунул я водителю полсотни в окошко.

— Сделаем, шеф, — дежурно отозвался таксист, равнодушно глядя, как я усаживаю пассажира на заднее сиденье и цепляю ремнем безопасности.

— Удачи, — хлопнул я по крыше машины, тут же отъехавшей в сторону города.

Еще одно дело завершено.

Стоило исчезнуть из виду машине, а вместе с ней и звуку мотора, как сразу стал слышен неприятный звук браслета, недовольного отсутствием жертвы и удалением от территории. Пришлось цеплять его на руку и быстрым шагом возвращаться в комнату — чтобы без лишних взглядов намотать на мизинчик пару десятков витков медной проволоки, коснуться подушечкой пальца нестандартного разъема под батареей и подать к коже немного своей силы. Полчаса — и индикатор вновь засветился зеленым. Утром нянечка убедится, что никто не предпринимал попыток снятия браслета и уж тем более не думал сбегать.

Первого клиента на «излечение» привел ко мне дядя Сергей — что-то у него не сложилось со страхованием, вот он и решил заработать на «комнате с домовым», устроив сторожем слегка помятого мужчину. Дядя Андрей выглядел совсем незлым, где-то даже похожим на учителя седыми волосами и сеткой морщинок возле умных глаз. Неплохой в общем-то человек — строил дома, но по работе был вынужден частенько выпивать. А потом и вне работы стал закладывать, да так, что это стало серьезной проблемой для семьи и дела. Я к нему с расспросами не лез — он сам все рассказал, смущенно выкладывая два кусочка сахара на блюдце и ставя его в угол комнаты. Потом разговорились, конечно, а там и до цены дошло.

Узнав, сколько стоит «визит к домовому», я прозрачно намекнул дяде Сергею при следующем визите, что домовой теперь принимает только сотенные купюры, а сахар он может оставить себе. Дядя Сергей изобразил непонимание. Домовой за неделю не пришел ни разу.

Кажется, дядю Сергея сильно побили и заставили вернуть все средства, да еще накинув за мошенничество — во всяком случае, именно это дядя Андрей кричал в трубку своим помощникам. Чувствовал он себя очень неважно. В общем, его я больше не видел.

Второго клиента «к домовому» устроил уже самостоятельно, через интернет. Вышло не сильно хорошо, мне даже пару раз попало «за домового», да еще пациент умудрился уворовать духи у нянечки и все их выпить. Бесплотный дух оказался невеликим препятствием для этого — меня ведь рядом не было. Да еще «больной» не собирался выполнять обязанности сторожа — во всяком случае, первую неделю. Потом вера в домового окрепла достаточно. Но я все равно был недоволен. Тогда вместо домового и появился Мистер Заяц.

Отнятую игрушку я нашел на заднем дворе здания, разорванной и смятой. Я не знаю, зачем так надо было поступать с моим другом, которой никому никогда не сделал ничего плохого. Я забрал все кусочки и аккуратно все сшил обратно — как умел. А умел я плохо, поэтому вместо некогда красивого и умного зайца теперь было чудовище с грубыми швами и истершейся краской на глазу. Вместо изящного пиджачка — нескладный кусок ткани, криво подсевший после стирки и глажки, с небольшими пятнышками там, куда попали мои слезы. Выстирывать их я не стал, испугавшись, что испорчу все еще сильнее.

Первый клиент страшно испугался зайца, посчитав его домовым. Второго клиента я разубеждать уже не стал. Так и появился в углу комнаты никогда не спящий монстр, которого все боялись за внешний вид, не зная, что на самом деле нет существа добрее его. Он ведь продолжал петь ту песенку даже после всего, что с ним сделали.

Третий пациент попытался сбежать, но застрял в щели под забором — я нашел его по истошному крику о помощи. Так-то он мог бы и пролезть, но нарушителем заинтересовалась Лайка, воспринявшая рывки и дрыганье ногами за приглашение поиграть.

Зато с четвертым клиентом все уже было доведено до идеала. Мне платили деньги, отдавали зарплату сторожа, сразу же писали заявление на увольнение с открытой датой (клиент номер два очень хотел остаться, еле выставил), а руку пациента сразу же украшал мой браслет. Еще раз вытаскивать чье-то тело из-под забора не было никакого желания. Собственный сторож оказался невероятно удобен, когда потребовалось переправлять во внешний мир целые коробки и ящики с продукцией. Вся ночь, до самого утра, была полностью под моим контролем.

И сегодняшняя ночь также пройдет без тревожного окрика. Мы не собирались ничего воровать — во всяком случае, не брали больше того, что я или Олег уже вычеркнули из одного гроссбуха и переписали в наш личный. Просто производство переезжало — не целиком, но самые дорогие его части, самые ценные механизмы и станки, без которых на новом месте не обойтись. Персонал доберем позже — список хороших и трудолюбивых ребят подготовлен. Так что после интерната они получат предложение гораздо лучше, чем картонная фабрика.

Ближе к трем часам ночи, уставшие, но довольные, мы загрузили Толика последним узлом комбайна, отправив его новую «Газельку» в завершающий рейс. Там, на другом конце маршрута, тоже не спят. Но им легче, надо только руководить — наемной бригаде грузчиков в общем-то все равно, что за детали, если не тянется за ними криминала. А наши железки точно искать не будут.

Остался самый последний шаг — тяжелый, сложный, но необходимый. Мне было сложно на него идти, я каждый раз вычеркивал и пытался его смягчить, но три месяца назад уверился, что иначе нельзя. И сейчас, глядя на шрам через все лицо Олега, к счастью чудом не задевшего глаз, глядя на его перебитый нос и хромоту, не собираюсь ничего менять.

Мы завершили в половине пятого утра. С усталым хеканьем устроились за оградой интерната, взяв в свою компанию ящик собственного пломбира. Самое вкусное мороженое в городе делали для себя. Только на наклейке отчего-то написано «Произведено „ООО „Холод-К“, г. Петербург“», а вовсе не наши имена. Зато надпись: «Покупая мороженое — вы помогаете детям!» — абсолютная правда. Так и сидели, встречая рассвет, — для разговоров слишком устали.

Вскоре позади вежливо остановилась машина, не мешая нашему отдыху звуком клаксона или мерцанием фар. Я полуобернулся, махнул рукой Семену, сидевшему за рулем старенькой, но очень просторной «Волги», ценной тем, что задняя дверь откатывалась в сторону, а кресло пассажира поворачивалось, позволяя дяде Коле не мучиться, выбираясь наружу. Хитрая там конструкция, но довольно компактная — даже Толику нашлось место, чтобы подремать.

Вадик, Олег, Толик, целых два Семена — какой же я все-таки богатый! А еще дядя Коля, Машк, Мистер Заяц, Лайка, с энтузиазмом прибежавшая на бесплатный пломбир. На полянке стало тесновато, но и по той же причине — гораздо уютнее.

— Скоро? — поинтересовался тот Семен, который учил меня физике.

— Корпус уже превратился в пекло, — прикинул я, ощущая, как припекает солнышко, — и всех в приказном порядке выведут во двор.

Словно под мою диктовку, двери интерната отворились, выпуская шумную детскую лавину. Нас они не видят — место такое, чуть на взгорке, да еще кустами заросло.

— Что дальше? — поинтересовался низкий бас дяди Коли.

Дядя Коля ничего не знал про мои планы, кроме того, что я придумал, как мне исчезнуть, не оставив следов.

— А дальше наши друзья воспользуются моментом и пойдут штурмовать сейф, — буднично ответил я.

— И мы ничего не станем делать? — дернулся Толик.

— Абсолютно.

— Но там же тысячи импов!

— Солидная сумма, — кивнул в ответ, — поэтому на дело пойдут и люди Сиплого, и люди Моряка. Даже более того, те сами возглавят это дело.

— Я не понимаю, как ты можешь так спокойно стоять и смотреть? — вцепился мой друг пальцами в волосы.

Он тоже не знал о моем плане.

— Максим, — тронул меня за плечо Семен-физик, — я знаю, на что ты рассчитываешь… Но они не станут драться за деньги. Там слишком много.

— Наш сейф… — ответил я через пару минут, мысленно прикинув время, — находится в будке газового котла. Хорошее место, с отдельным входом в интернат и надежным замком. Не настолько надежным, впрочем, чтобы жадная до чужого толпа не смогла выбить дверь. И вот они стоят почти возле цели, в месте, где никогда раньше не были, но знают о нем множество слухов…

— Максим? — внезапно с тревогой окликнул дядя Коля.

— …но знают, что надо повернуть какой-то вентиль, чтобы сейф открылся.

— М-мать твою, что происходит?! Максим?!

— По слухам, этот вентиль подло назван «Не открывать! Огнеопасно!».

— Максим!

— Но беда в том, что он уже открыт, и уже как два часа через шланг газ поступает в пустую бетонную полость под будкой, легонько просачиваясь наружу…

— Надо немедленно всех предупредить! — дернулся дядя Коля.

— Обязательно предупредят, — подтвердил я. — Сейчас Павлик подходит к нашей любимой нянечке и показывает, куда ушел ее любимый воспитанник в компании злых ребят. И она тут же помчится спасать своего дорогого мальчика…

— Бегите! — рявкнул дядя Коля, но в гвалте кто услышит далекий и чужой голос? — Где телефон, дайте мне телефон! Максим, как ты мог… — Он суетливо достал одной рукой сотовый из кармана, но трубка вырвалась из дрожащих рук и выпала на траву.

— Проблема не в том, что тайник не откроется даже после всех их усилий, — продолжал я, — а в том, что там очень темно для поисков, лампочка выбита… Зато есть забытые кем-то спички. Добротные, длинные, охотничьи спички…

В небо резко рванул столб огня, по ушам будто ударило — как в драке, двумя ладонями, а из здания интерната брызнули слезами осколки стекол. Зачадило в небесах, пахнуло гарью вместе с порывом воздуха, а меня будто снесло на спину. Надо мной возвышался дядя Коля, неуклюже прижимая непослушным телом и вбивая кулак в поднятую защиту.

— Сволочь, ты же их убил! Ты их всех убил!

Через пару минут он сполз вбок и уставился на траву бессмысленным взглядом.

— Вчера они приходили ко мне с заточками, — присел я рядом, принявшись перечислять. — Ну, знаете, такими, как точат на зоне. Я не знаю, где это, но там подолгу живет брат Сиплого, изредка появляясь в городе. До этого они изуродовали моего друга. Они хотели его телефон, понимаете? Но Олег его разбил, чтобы не отдавать. Скоро они выйдут на улицы города, не умея ничего, кроме драки. Они привыкли забирать силой, займутся этим и потом. Так важно ли, именем какого императора огласят смертный приговор?

— Ты давал мне слово, что не сожжешь здание…

— Это сделала чужая жадность, — покачал я головой и встал на ноги, к терпеливо ждущим друзьям и чуть ошарашенным Толику и Семену. — Кстати, сегодня я тоже умер. Там, возле котла, остались мои ботинки, мой браслет и несколько приметных вещиц. Олег, Сема и Вадим подтвердят, что видели, как я туда шел.

Страницы: «« « ... 7891011121314 » ... »»