Муссон Смит Уилбур

Его голос прозвучал слегка приглушенно из-за плаща Хэла.

Это настолько совпало с собственными мыслями Хэла, что он даже вздрогнул.

– Где ты узнал это слово? – спросил он.

– Где-то слышал, – пробормотал Том. – Только не помню где.

Хэл без труда мог догадаться, где именно, но не стал нажимать на мальчика, который и так уже пострадал достаточно для одного дня.

Вместо этого он попытался честно ответить на вопрос, потому что Том уже достиг того возраста, когда мог это понять. Да и пора ему было узнать, какие трудности ему, младшему брату, припасла жизнь.

– Ты хотел сказать «первородство», Том. Это значит право того, кто родился первым.

– А это Билли, – негромко произнес Том.

– Да, это Билли, – честно признал Хэл. – И по английским законам он мой прямой наследник. У него преимущество перед младшими братьями.

– Перед нами, – с легкой горечью бросил Том.

– Да, перед вами, – согласился Хэл. – Когда меня не станет, все перейдет ему.

– Ты хочешь сказать, когда ты умрешь? – вмешался Дориан, озвучивая очевидное.

– Верно, Дорри. Когда я умру.

– Я не хочу, чтобы ты умирал! – заныл Дориан. Он все еще хрипел из-за поврежденного горла. – Отец, обещай, что никогда не умрешь!

– Хотелось бы мне, сынок, но я не могу. Все мы когда-нибудь умрем.

Дориан какое-то время молчал. Потом спросил:

– Но ведь не завтра?

Хэл негромко усмехнулся:

– Нет, не завтра. И вообще не скоро, если сумею. Но когда-нибудь это случится. Это всегда случается. – Он предупредил следующий вопрос.

– И тогда Билли станет сэром Уильямом, – сказал Том. – Ты именно это пытаешься нам сказать.

– Да. Уильям получит титул баронета, но это еще не все. Он получит и всё остальное.

– Всё? Я не понимаю, – сказал Том, поднимая голову от отцовской спины. – Ты хочешь сказать, получит Хай-Уилд? Дом и земли?

– Да. Все это будет принадлежать ему. Поместье, земля, дом, деньги.

– Это нечестно! – воскликнул Дориан. – Почему Том и Гай ничего не будут иметь? Они гораздо лучше Билли! Это несправедливо!

– Возможно, это и несправедливо, но таков закон Англии.

– Это нечестно! – настаивал Дориан. – Билли жестокий и ужасный!

– Если ты собираешься жить, постоянно ожидая справедливости, тебя ждет множество разочарований, мой мальчик, – мягко произнес Хэл, обнимая его.

И подумал при этом: «Хотелось бы мне изменить это для тебя».

– Но если ты умрешь, Билли не разрешит нам остаться в Хай-Уилде. Он нас прогонит.

– Ну, нельзя знать наверняка, – возразил Хэл.

– Я знаю, – уверенно сказал Том. – Он сам мне так говорил, и он не шутил.

– Ты найдешь собственную дорогу, Том. А поэтому ты должен быть умным и сильным. Именно поэтому я иногда бываю с тобой суров, даже суровее, чем когда-либо бывал с Уильямом. Ты должен научиться постоять за себя, когда меня не будет.

Он замолчал.

Может ли он объяснить им это, когда они еще так молоды? Он должен постараться. Он обязан это сделать.

– Закон первородства служит тому, чтобы сделать Англию великой. Если каждый раз, когда кто-то умирает, его земли разделять между его выжившими детьми, то очень скоро вся страна окажется разделенной на крошечные бесполезные кусочки, неспособные прокормить даже одну семью, и мы тогда превратимся в нацию крестьян и нищих.

– И что же мы будем делать? – спросил Том. – Те, кого выгонят?

– Есть армия, есть морской флот, есть церковь, и все это открыто для тебя. Ты можешь отправиться в мир как торговец или колонист и вернуться из дальних уголков, с других концов океанов с сокровищами и богатством даже большими, чем наследует после меня Уильям.

После этого все долго молчали.

– Я стану моряком, как ты, отец. Я поплыву за край океанов, как это делал ты, – заявил наконец Том.

– И я с тобой, Том! – поддержал его Дориан.

Сидя на передней скамье в фамильной церкви, Хэл Кортни имел все причины быть довольным собой и миром вокруг себя. Он видел, как его старший сын ждет у алтаря. Музыка органа заполняла небольшое здание радостными звуками. Уильям выглядел ошеломительно красивым в костюме, который он выбрал для венчания. Он впервые отказался от мрачной черной одежды. Воротник его состоял из лучших фламандских кружев, а его жилет зеленого бархата был расшит золотом.

Эфес его меча украшала инкрустация из ляпис-лазурита, изображавшая камелии. Большинство собравшихся женщин рассматривали его, а самые молодые хихикали и шепотом обсуждали жениха.

«Лучшего сына мне и желать не приходится», – сказал себе Хэл.

Уильям проявил себя и как атлет, и как ученый.

Его наставник в Кембридже хвалил его прилежность и способности к постижению наук, и он был отличным борцом, наездником и мастером соколиной охоты.

Вернувшись в Хай-Уилд после учебы, он показал себя и как успешный управляющий и предприниматель.

Хэл постепенно передавал ему все больше и больше власти в управлении поместьем и оловянными рудниками, пока сам наконец почти не отошел от повседневных дел. И если что-то и вселяло в Хэла неуверенность, так это то, что Уильям часто бывал слишком жесток в обращении с людьми, работавшими на него. Не раз и не два люди погибали на разработках руды, а могли бы и выжить, если бы немножко больше внимания уделялось их безопасности и если бы Уильям тратил немного больше денег на укрепление шахт и перевозку. Но прибыли от рудников и от поместья почти удвоились за последние три года. И это служило достаточным доказательством компетентности старшего сына.

А теперь Уильям заключал блестящий брак.

Конечно, это Хэл указал ему на леди Элис Гренвиль, но Уильям ухаживал за ней и очень быстро так влюбил ее в себя, что девушка убедила своего отца в уместности их союза, вопреки его первоначальной неохоте. Ведь Уильям Кортни был человеком без титула.

Хэл посмотрел на графа, тоже сидевшего в первом ряду, по другую сторону прохода. Джон Гренвиль, худощавый мужчина, старше Хэла на десять лет; его очень простая одежда явно не подходила одному из крупнейших английских землевладельцев. Веки тяжело нависали над его глазами, лицо отличалось нездоровой бледностью. Он поймал взгляд Хэла и кивнул, но без выражения дружелюбности или вражды, хотя они обменялись многими резкими словами, обсуждая приданое Элис. В конце концов, она обладала титулом и фермами в Гейнсборо, более тысячи акров, в дополнение к действующим оловянным рудникам на востоке и юге Рашвулда. Требование присоединить к приданому рудники выглядело настоящей жадностью, но Рашвулд присоединился к рудникам Кортни, которыми так эффективно управлял Уильям.

При общем управлении рудники становились более эффективными, а добыча – более дешевой. Но и этим не исчерпывалось приданое Элис. Последний пункт в договоре, который Хэлу удалось выманить у графа, доставлял сэру Кортни такое же удовольствие, как и все остальное: он представлял собой пакет акций Британской Ост-Индской компании, двенадцать тысяч акций с правом голоса. Хэл уже являлся крупным держателем таких акций и членом правления компании, но новый пакет увеличивал его власть и делал его одним из самых влиятельных людей в совете директоров после председателя, Николаса Чайлдса.

Да, у Хэла имелись все причины к самодовольству. Так почему же его тревожило какое-то странное чувство, царапало, как соринка в глазу?

Иногда, проезжая верхом вдоль утесов и глядя на холодное серое море, Хэл вспоминал теплые лазурные воды Индийского океана. И частенько, пуская в небо сокола и наблюдая за его стремительным полетом, он думал о другом небе – высоком, синем, африканском. Вечерами он иногда снимал со своих библиотечных полок карты и часами сидел над ними, читая заметки, которые делал на них два десятилетия назад, изучая синие холмы Африки, белые песчаные пляжи и могучие реки…

Однажды, совсем недавно, он проснулся среди ночи, потный и растерянный. Сон оказался очень ярким и живым, в нем происходили те самые трагические события… Она снова была рядом, его милая золотистая девушка, ставшая его первой настоящей любовью. И она снова лежала на его руках, умирая.

– Сакиина, любовь моя, я умру вместе с тобой…

Хэл чувствовал, как его сердце вновь разбивается, когда он произносил эти слова.

– Нет…

Ее нежный голос слабел.

– Нет, ты будешь жить. Я шла рядом с тобой столько, сколько мне было позволено. Но для тебя судьба приготовила нечто особенное. Ты будешь жить дальше. У тебя родится много сильных сыновей, чьи потомки будут процветать на землях Африки и завоюют ее…

Хэл закрыл глаза ладонью и наклонил голову, как в молитве, на случай, если вдруг кто-нибудь заметит в них блеск слез. Немного погодя он снова открыл глаза и посмотрел на сыновей, которых Сакиина предсказала ему много лет назад.

Том был ближе всех к нему по духу и плоти; крупный и сильный для своего возраста, он обладал глазами и руками воина. Неугомонность жила в его характере, у него легко вызывало скуку однообразие или любое дело, которое требовало долгого серьезного сосредоточения. Том не имел склонности к кропотливой учебе, но и не страдал слабостью ума или отсутствием хитрости. Внешне он был приятен, хотя и не красавец, потому что имел слишком крупные нос и рот, но его лицо отличалось сильными, решительными чертами и крепким подбородком. Импульсивный и иногда порывистый, почти бесстрашный, Том часто проявлял дерзость себе же во вред. Синяки на его лице уже поблекли, став желтыми и кое-где пурпурными. Для Тома было весьма характерно бросаться на кого-то намного старше и намного сильнее, не думая о последствиях.

Хэл уже знал причину стычки в лесу за церковью: Уильям рассказал ему о Мэри, кухонной девице, и та, горестно рыдая, несвязно призналась Хэлу во всем.

– Я честная девушка, сэр, видит Бог! Я ничего не украла, зря он меня оговаривает! Мы просто немножко развлеклись, только и всего! А потом приехал мастер Уильям, вошел в церковь и стал мне говорить разные дурные слова, а потом избил меня…

Заливаясь слезами, она задрала юбку, чтобы показать Хэлу длинные красные полосы на бедрах.

Хэл поспешил сказать:

– Прикройся, девочка!

Он гадал, насколько она в самом деле невинна. Он замечал прежде эту девушку, хотя обычно лишь скользил взглядом по двум дюжинам или около того женщин, работавших в главном доме; но эта имела дерзкие глаза и пышные зад и грудь, их трудно было не заметить.

– Мастер Том пробовал его остановить, он ведь мог и убить меня, мастер Уильям, он мог. Он хороший юноша, мастер Том. Он ничего не сделал плохого…

Значит, Том запустил зубы в это сладкое блюдо, подумал Хэл. Что ж, нормально для парня. А она, скорее всего, дала ему хорошие уроки старой игры, и когда Уильям их застукал, Том бросился на ее защиту. Такие чувства достойны похвалы, но действовал он слишком поспешно: объект его рыцарского порыва едва ли стоил такой яростной преданности.

Хэл отослал девушку обратно на кухню и переговорил наедине с экономом. Через два дня эконом нашел для Мэри другое место – служанки в «Королевском дубе» в Плимуте, и Мэри тихо исчезла из Хай-Уилда. Хэл совсем не желал, чтобы она появилась у него под дверью через девять месяцев со свертком в руках.

Он тихо вздохнул. Очень скоро ему придется подыскать место и для Тома тоже. Тот не мог оставаться здесь слишком долго.

Он был уже почти мужчиной. Эболи недавно начал учить Тома обращаться с мечом. Хэл откладывал это, пока у мальчика не окрепнут руки как следует: ему приходилось видеть молодых людей, испорченных слишком ранними тренировками с клинком. Хэл внезапно вздрогнул, потому что мысль о Томе вызвала и гневную мысль о его старшем брате. Уильям был прекрасным фехтовальщиком. Но он тяжело ранил товарища в Кембридже, нанеся прямой удар в нижнюю часть груди. Это была схватка чести, но Хэлу понадобилось все его влияние и мешок золотых гиней, чтобы замять дело. Дуэли не нарушали закона, но вызывали недовольство; и если бы тот человек умер, даже Хэл не смог бы уберечь сына от последствий.

Хэла снова посетила невыносимая для него мысль, что два его сына могут в конце концов излить свою вражду в настоящей схватке, но такое, скорее всего, произойдет, если он не разделит их поскорее. Он должен будет найти Тому место на одном из кораблей «Джона-компани», как прозвали Британскую Ост-Индскую компанию.

Том почувствовал взгляд отца и повернулся к нему с такой открытой, искренней улыбкой, что Хэл невольно отвел взгляд.

Гай сидел рядом с братом. Хэл задумался о том, что Гай тоже представлял собой проблему, но совсем другого рода, чем Том. Хотя двойняшки были обычным делом в роду Кортни и в каждом поколении рождалась хотя бы одна пара, Том и Гай не были одинаковыми. Как раз наоборот. Они различались во всем, в чем только можно.

Гай обладал совсем другой внешностью, у него были тонкие, почти женские черты и изящное тело, которому недоставало физической силы и энергии Тома. По природе Гай был осторожен вплоть до робости, но в то же время очень умен и способен с полным вниманием заниматься самыми однообразными делами.

Хэл не страдал обычным для сквайров презрением к торговле и ростовщичеству и без сомнений готов был поощрять сыновей продвигаться в этом направлении.

И он осознавал, что Гай может наилучшим образом приспособиться именно к такой жизни.

Его трудно было вообразить воином или моряком. Хэл нахмурился.

В «Джон-компани» имелось множество должностей служащих и секретарей, спокойных, надежных мест, позволявших быстро продвинуться, в особенности таким умным и знающим молодым людям, чьи отцы занимали высокие посты в компании.

Хэл решил, что должен на следующей неделе поговорить с Чайлдсом, когда они встретятся.

Хэл собирался выехать в Лондон пораньше следующим утром, сразу после того, как увидит, что Уильям благополучно обвенчался с леди Элис, а ее движимое приданое доставят в поместье Кортни. Лошади были уже наготове, и Большой Дэниел с Эболи могли запрячь их в экипаж и выехать уже через час после приказа Хэла. Но даже при хорошей скорости понадобится не меньше пяти дней, чтобы добраться до Лондона, а квартальное собрание совета директоров компании должно было состояться первого числа следующего месяца.

«Я должен взять мальчиков с собой», – внезапно подумал Хэл.

В этой мысли отразились все его опасения. Если бы он оставил их в Хай-Уилде, когда там станет заправлять Уильям, это означало бы испытывать судьбу, и это притом что самого его там не будет, а значит, и защиты им ждать не придется. Даже Дориана лучше взять, решил Хэл.

Он нежно посмотрел на младшего сына, сидевшего на скамье рядом с ним, и в ответ получил солнечную, восторженную улыбку. Дориан немного придвинулся к нему, ерзая по жесткой дубовой скамье. Хэла неожиданно тронуло прикосновение маленького тела. Он легко погладил плечо мальчика. Пока что нельзя понять, каким он вырастет, подумал Хэл, но, похоже, в нем соединилось лучшее от других братьев и почти не досталось их слабостей.

Однако судить об этом еще слишком рано.

В этот момент музыка органа изменилась, и Хэл отвлекся от своих мыслей. Зазвучал марш невесты. И тут же зашуршали одежды и тихо загудели голоса – все собравшиеся в церкви повернулись, ожидая появления девушки.

Хотя солнце еще не поднялось над верхушками деревьев – лишь несколько лучей падали на высокие крыши и башенки большого дома, проводить их в Лондон вышли все домашние – от Уильяма с его молодой женой, Бена Грина, управляющего поместьем, Эвана, эконома, и до последней кухонной служанки и конюха.

В порядке старшинства провожающие выстроились вдоль главной лестницы, что вела к парадной двери, а слуги, тоже в соответствии с рангом, собрались на лужайке перед домом. Большой Дэниел и Эболи сидели на кучерской скамье, а лошади фыркали, пуская пар из ноздрей на утренней прохладе.

Хэл коротко обнял Уильяма. Элис, раскрасневшаяся и сияющая счастьем и любовью, нежно цеплялась за руку мужа. Мальчики по приказу отца вслед за ним по очереди без улыбки подошли к старшему брату, чтобы пожать ему руку, а потом, гикая от восторга, помчались вниз по ступеням к ожидавшему их экипажу.

– А можно мне ехать с Эболи и Большим Дэниелом? – умоляющим тоном спросил Том, и его отец снисходительно кивнул.

– А мне, мне можно? – подпрыгивал на месте Дориан.

– Ты поедешь в карете со мной и мистером Уэлшем.

Мистер Уэлш был учителем мальчиков, и Дориану предстояли четверо суток плена с ним и его книгами – латинским, французским и арифметикой.

– Ну пожалуйста, отец, почему мне нельзя? – сердито спросил Дориан. И тут же сам себе ответил: – Да, знаю, потому что я младший.

– Идем, Дорри. – Гай взял его за руку и потащил в карету. – Я тебе помогу с уроками.

Все несправедливости отношения к юному возрасту были мгновенно забыты, как только Эболи взмахнул хлыстом и карета дернулась и покатилась, и под ее железными колесами заскрипел гравий. Гай и Дориан высунулись из окна, чтобы помахать на прощанье своим любимцам из домашнего штата. Но вот они повернули у перекрестка, и Хай-Уилд скрылся из вида.

Том, полный восторга, сидел в кучерской кабинке между двумя людьми, которых он обожал.

На голове Большого Дэниела красовалась огромная грива седых волос, торчавших во все стороны из-под шляпы. Во рту у него не осталось ни одного зуба, так что, когда он жевал, его морщинистое лицо превращалось в сплошные складки. Но все знали, что даже в таком возрасте он оставался самым сильным человеком в Девоншире. Том видел, как Большой Дэниел поднимал непослушную лошадь в воздух и укладывал ее на спину так, что все четыре ноги болтались в воздухе, а потом легко удерживал в таком положении, пока кузнец ее подковывал. Большой Дэниел был боцманом у Фрэнсиса Кортни, и когда дедушку Тома убили голландцы, Большой Дэниел стал служить его сыну и плавал с Хэлом Кортни в южных океанах, сражаясь вместе с ним против язычников и голландцев, против пиратов и предателей и десятков других врагов.

И еще он был нянькой для Уильяма и двойняшек, носил их на спине и качал на больших ласковых ладонях.

Он знал такие невероятные истории, что любой мальчишка заслушался бы его; он строил модели высоких кораблей, так похожие на настоящие суда во всех деталях, что казалось – они могут в любой момент уплыть за горизонт навстречу волнующим приключениям и унести Тома на своих палубах.

Он обладал богатым репертуаром ругательств и прибауток, которые Том мог повторить лишь в компании Дориана и Гая, потому что произнести такое в присутствии Уильяма или отца, да и вообще кого-то из взрослых означало навлечь на себя мгновенное возмездие.

Том всей душой любил Большого Дэниела.

А кроме его собственной семьи, существовал лишь еще один человек, которого Том любил больше всего. Эболи сидел по другую сторону от Тома, держа в огромных черных руках поводья.

– А ты подержи-ка мушкетон, – сказал Эболи.

Прекрасно зная, какое удовольствие он доставляет мальчику, Эболи протянул страшное оружие. Хотя ствол мушкетона был короче руки Тома, он мог выпустить двойную порцию крупной дроби сразу из расширяющегося колоколом дула.

– Если на дороге нас попытается остановить разбойник, ты его накормишь хорошим зарядом, Клебе.

Том пребывал вне себя от такой чести и сидел между мужчинами, выпрямившись, мысленно молясь, чтобы ему подвернулся шанс воспользоваться тяжелым оружием, которое он положил на колени.

Эболи называл его «Клебе», что на языке африканских лесов означало «ястреб». Тома приводило в восторг такое прозвище. Эболи учил его языку лесов, «потому что, – объяснял он, – именно туда приведет тебя судьба. Так давным-давно предсказала мудрая и прекрасная женщина. Африка ждет тебя. Я, Эболи, должен подготовить тебя к тому дню, когда ты ступишь на ее землю впервые».

Эболи был принцем своего племени. Рисунок ритуальных шрамов, покрывавших его черное лицо завитками и бороздами, служил доказательством древней крови. Эболи прекрасно обращался с любым оружием, от африканских боевых палок до наилучших рапир из толедской стали. Теперь, когда двойняшки достигли правильного возраста, Хэл Кортни доверил Эболи задачу научить их искусству боя на мечах. Эболи тренировал и Хэла в таком же возрасте, и Уильяма тоже. И выковывал из каждого из них настоящего мастера. Том обходился с клинком с таким же природным умением, как и его отец и единокровный брат, но Эболи огорчало то, что Гай совсем не проявляет такого же пыла в обучении и не выказывает особых способностей.

Дориан как-то раз спросил:

– Как ты думаешь, сколько Эболи лет?

Том ответил с мудростью превосходящего возраста:

– Он даже старше отца! Должно быть, ему лет сто, не меньше.

На круглой, как пушечное ядро, голове Эболи не сохранилось ни единого волоска, ни единой седой пряди, выдающей его истинный возраст. И хотя морщины и шрамы смешивались на его лице, тело Эболи оставалось худощавым и мускулистым, а кожа на нем – гладкой и блестящей, как отполированный обсидиан.

Никто, даже сам Эболи, не знал, сколько ему лет. А истории, которые он рассказывал, зачаровывали даже сильнее, чем рассказы Большого Дэниела. Он говорил о гигантах и пигмеях; о лесах, наполненных невероятными зверями; об огромных обезьянах, которые способны разорвать человека пополам, как будто он какой-нибудь кузнечик; о существах с шеями настолько длинными, что они могут объедать листья с верхушек самых высоких деревьев; о пустынях, где алмазы величиной с яблоко блестят на солнце, как вода, и о горах из чистого золота…

– Когда-нибудь я отправлюсь туда, – пылко повторял Том, дослушав до конца очередную волшебную историю. – Ты поедешь со мной, Эболи?

– Да, Клебе. Однажды мы отправимся туда вместе, – обещал Эболи.

Но пока что карета подпрыгивала и поскрипывала на неровной дороге, расплескивая грязные лужи, и Том сидел между двумя мужчинами, пытаясь скрыть волнение и нетерпение.

Когда они добрались до перекрестка перед Плимутом, увидели висевший на виселице скелет в цепях, все еще одетый в жилет, бриджи и сапоги.

– В воскресенье будет месяц, как он тут висит.

Большой Дэниел приподнял шляпу-треуголку, приветствуя ухмылявшийся череп казненного разбойника, с которого вороны ободрали уже почти всю плоть.

– Бог в помощь, Джон Уоркинг! Замолви там за меня словечко перед Старым Ником!

Вместо того чтобы катить к Плимуту, Эболи повернул лошадей на широкую, хорошо укатанную дорогу, что шла на восток, к Саутгемптону и Лондону.

Лондон был величайшим городом в мире. Пять дней спустя, когда путники находились еще в двадцати милях от него, они увидели на горизонте дым. Смог висел в воздухе, смешиваясь с облаками, как огромная коричневатая завеса над полем какого-нибудь сражения. Дорога бежала теперь вдоль берега Темзы, широкой и шумной, кипящей бесконечными процессиями маленьких суденышек, баржей, лихтеров и небольших грузовых лодок, нагруженных до отказа древесиной и строительным камнем, мешками пшеницы и мычащим скотом, ящиками, тюками и бочками – всем, чем торговала нация. Речное движение становилось все более интенсивным по мере того, как они приближались к Пулу, участку Темзы ниже Лондонского моста, – там стояли на якоре большие корабли; и теперь Хэл со спутниками уже проезжали мимо первых домов, окруженных открытыми полями и садами.

Они уже чувствовали запах этого города, а дым сомкнулся над их головами, закрыв солнце. Каждая труба изрыгала смог, усиливавший сумрак. Запах города стал сильнее. Пахло всем сразу – увядшей зеленью и новой одеждой в тюках, испорченным мясом и еще непонятно чем, пахло людьми и лошадьми, крысами и курами, воняло горящим углем и открытыми сточными канавами. Речная вода стала мутно-коричневой, а дорогу заполнили телеги и кареты, повозки и коляски. Открытые поля уступили место бесконечным зданиям, каменным и кирпичным; их крыши прижимались друг к другу, а улицы стали настолько узкими, что на них не могли разъехаться две кареты. Реку почти скрыли склады, выстроившиеся вдоль берега.

Эболи направлял карету через эту мешанину, весело обмениваясь шутками и ругательствами с другими возницами.

Том, сидевший рядом с ним, просто не успевал впитать все это. Его взгляд метался из стороны в сторону, голова вертелась на плечах, и он непрерывно болтал, как взволнованная белка.

Хэл Кортни уступил наконец мольбам Дориана и позволил ему вскарабкаться наверх, в кучерскую кабинку, где мальчик добавил к болтовне и смеху Тома свои восторженные восклицания.

Наконец они переехали через реку по подобному горе каменному мосту, такому массивному, что речные волны ударялись о его опоры и кружились в водоворотах.

По всему мосту стояли будки, из которых торговцы визгливо предлагали проезжавшим свои товары.

– Свежие лобстеры, просто чудо! Живые устрицы и моллюски!

– Эль! Сладкий и крепкий! Выпейте на пенни! Убойное питье на два пенса!

Том увидел, как один мужчина перегнулся через перила моста и его вырвало; немного дальше пьяная уличная девка задрала юбки, присела на корточки и помочилась в канаву. Офицеры в великолепной форме сторожевого полка короля Вильгельма, вернувшиеся с войны, с важным видом расхаживали в толпе в сопровождении хорошеньких девушек в чепчиках.

На реке стояли на якорях военные корабли, и Том нетерпеливо показал на них Дэниелу.

– А, ну да… – Дэниел сплюнул табачную жвачку. – Вон тот – старый «Дрендоут», семьдесят четыре орудия. Он ходил к Мидуэю. А вон тот – «Кембридж».

Дэниел называл такие славные имена кораблей, что Том дрожал от восторга, слыша их.

– Ой, посмотри-ка туда! – воскликнул он вдруг. – Должно быть, это собор Святого Павла.

Том узнал его по картинкам из школьных учебников. Купол, достроенный лишь наполовину и опутанный паутиной строительных лесов, открывался прямо в небо.

Гай услышал его и тут же высунулся в окно кареты.

– Новый собор Святого Павла, – поправил он брата. – Старый полностью уничтожен Великим пожаром. Его строит архитектор мастер Кристофер Рен, и купол будет высотой почти в триста шестьдесят пять футов…

Но внимание двух его братьев, сидевших наверху, уже привлек другой объект.

– Что это с теми домами случилось? – спросил Дориан, показывая на почерневшие от дыма руины вдоль берега реки, между которыми уже стояли новые строения.

– Они все сгорели в Великом пожаре, – ответил Том. – Смотри, там уже строят все заново.

Они проехали через мост на новые оживленные улицы города. Здесь движение экипажей и пешеходов было еще гуще.

– Я здесь бывал до пожара, – сообщил Дэниел. – Задолго до того, как вы, мелкие, вообще появились на свет. Улицы тут были в два раза уже, чем сейчас, а люди выплескивали свои горшки прямо в канавы…

К восторгу мальчиков, он продолжил описывать интересные подробности тех условий, в каких город жил всего лишь двадцать лет назад.

В некоторых открытых экипажах, встречавшихся им, сидели важные джентльмены, одетые по последней моде, а рядом с ними находились леди в ярких шелках и атласе, такие прекрасные, что Том благоговейно таращился на них, уверенный, что это не какие-нибудь простые смертные, а самые настоящие ангелы с небес.

Другие женщины, что выглядывали из окон домов по сторонам улицы, не казались столь возвышенно-небесными. Одна даже приметила Эболи и замахала руками, приглашая его зайти.

– Что она хочет тебе показать, Эболи? – вытаращив глаза, спросил Дориан.

Дэниел растрепал пылающие рыжие волосы мальчика.

– Тебе лучше об этом никогда не узнать, мастер Дорри, потому что после такого ты навсегда лишишься покоя.

Наконец они добрались до «Большой Медведицы», и колеса кареты застучали по булыжникам, когда Эболи подъезжал к постоялому двору. Хозяин выбежал им навстречу, кланяясь и на ходу вытирая руки.

– Сэр Хэл, добро пожаловать! Мы ждали вас только завтра.

– Дорога оказалась лучше, чем я ожидал. Так что добрались быстро.

Хэл вышел, с трудом двигая затекшими ногами.

– Принеси-ка нам сразу легкого пива, чтобы смыть пыль из глоток, – велел он, входя в дом и падая в одно из кресел в передней гостиной.

– Я приготовил для вас ваш обычный номер, сэр Хэл, и комнату для ваших юношей.

– Отлично, и пусть твои конюхи позаботятся о лошадях и найдут местечко для моих слуг.

– Мне принесли записку от лорда Чайлдса, сэр Хэл. Он строго-настрого мне приказал прислать сообщение сразу, как только вы приедете.

– И ты это сделал? – Хэл бросил на хозяина суровый взгляд.

Николас Чайлдс был председателем совета директоров Британской Ост-Индской компании, но управлял ею так, словно она была его личным феодальным поместьем. Этот человек обладал огромным богатством и влиянием в городе и при королевском дворе. Корона была главным владельцем компании, и поэтому Чайлдс пользовался вниманием и благосклонностью самого государя. В общем, к Чайлдсу не следовало относиться пренебрежительно.

– Я только что отправил посланца, – кивнул хозяин.

Хэл одним махом выпил половину большой кружки пива и деликатно рыгнул, прикрыв рот ладонью.

– Ладно, теперь можно и наверх.

Он встал, и хозяин повел его по лестнице, пятясь спиной вперед и кланяясь на каждой третьей ступени.

Хэл одобрил предоставленный ему номер. В нем, кроме спальни, имелись салон и собственная столовая.

Мальчикам выделили комнату напротив, а Уэлшу, их наставнику, – помещение рядом с ними. Здесь им предстояло заниматься, потому что Хэл не желал, чтобы они пропустили уроки хоть на один день.

– Отец, можно нам выйти и посмотреть город? – попросил Том.

Хэл взглянул на Уэлша:

– Они выполнили задания, данные им на время поездки?

– Мастер Гай выполнил. Но остальные… – с чопорно-строгим видом произнес Уэлш.

– Что ж, вам придется выполнить все задания мастера Уэлша, – нахмурился Хэл, глядя на сыновей. – И так, чтобы он остался доволен. Только после этого вы сможете выйти наружу.

Когда Хэл отвернулся, Том скорчил в спину Уэлшу злобную гримасу.

Посыльный от Николаса Чайлдса появился еще до того, как Эболи и Дэниел закончили переносить тяжелые кожаные чемоданы, привязанные к крыше кареты. Ливрейный лакей с поклоном подал Хэлу запечатанный пергамент. Хэл дал лакею монету и ногтем большого пальца сломал восковую печать Ост-Индской компании.

Письмо было написано секретарем.

Лорд Чайлдс просит об удовольствии разделить с Вами ужин сегодня вечером в восемь часов в Бомбей-хаусе.

Ниже красовалась приписка, сделанная затейливым почерком самого Чайлдса:

Единственным гостем будет Освальд Хайд. Н. Ч.

Хэл тихо присвистнул. Ужин наедине с председателем и канцлером его величества короля Вильгельма Третьего!

– Предстоит что-то интересное…

Он улыбнулся, и по его венам пробежал трепет предвкушения.

За оставшееся время Эболи и Дэниел отчистили лошадей и карету от дорожной пыли и грязи, и теперь шкуры лошадей сверкали, как полированный металл. У Хэла имелось достаточно времени, чтобы принять ванну и с помощью горничной подготовить одежду, прежде чем настал назначенный Чайлдсом час.

Окруженный садом Бомбей-хаус стоял за высокими стенами; находилось это здание буквально на расстоянии броска камнем от юридических школ, а от штаб-квартиры Ост-Индской компании на Леденхолл-стрит путь сюда занимал несколько минут неторопливым шагом.

У высоких кованых ворот стояла охрана, но стражи сразу распахнули створки, как только Эболи выкрикнул имя своего хозяина. У двустворчатой двери ожидали трое лакеев, чтобы встретить Хэла и принять у него плащ и шляпу. Затем мажордом повел его через анфиладу роскошных комнат, где висели зеркала и огромные картины, изображавшие корабли, морские сражения и экзотические пейзажи; анфиладу освещал целый лес восковых свечей в хрустальных канделябрах и золоченые масляные лампы, которые держали в изящных руках мраморные нимфы и черные амуры.

Они шли дальше, и огромные публичные помещения уступили место более сдержанному окружению; Хэл понял, что теперь они вошли в приватную часть огромного здания, ближе к кухням и помещениям для слуг.

Наконец они остановились перед дверью настолько маленькой и неприметной, что Хэл легко прошел бы мимо нее. Мажордом негромко стукнул по ней своим посохом.

– Войдите! – прогремел изнутри знакомый голос.

Перешагнув порог, Хэл очутился в небольшом, но роскошно обставленном кабинете. Панели стен скрывались за арабскими и индийскими гобеленами, а в самой комнате едва хватало места для большого стола, уставленного серебряными блюдами и золочеными супницами, от которых исходили соблазнительные ароматы и струйки пара.

– Вы точны, как всегда, – похвалил Хэла лорд Чайлдс.

Он сидел во главе стола, едва помещаясь в большом мягком кресле.

– Вы уж меня извините, Кортни, что не встаю, как положено. Опять болит, черт бы ее побрал.

Он показал на свою ногу, обмотанную бинтами и опиравшуюся на небольшую скамеечку.

– Вы, конечно, уже встречались с Освальдом.

– Да, я имел такую честь. – Хэл поклонился канцлеру. – Добрый вечер, сэр. Нас познакомили у мистера Сэмюэля Пепуса в прошлом августе.

– Добрый вечер, сэр Генри. Отлично помню нашу встречу. – Лорд Хайд улыбнулся и сидя чуть поклонился Хэлу. – Вы не из тех людей, кого легко забыть.

Хэл понял, что вечер начинается лучше некуда.

Чайлдс легким, свободным жестом предложил Хэлу сесть рядом с ним.

– Садитесь сюда, чтобы удобнее было говорить. Снимайте сюртук и парик, чувствуйте себя свободно.

Он посмотрел на густые темные волосы Хэла, лишь едва заметно тронутые сединой, и усмехнулся.