Муссон Смит Уилбур

Хэл выставил на стол свой лучший кларет, и ужин получился шумным и веселым. Конечно, при таком количестве гостей в маленькой каюте рассесться оказалось нелегко, не говоря уже о том, чтобы как-то двигаться. И когда Хэл наконец призвал к тишине и попросил мастера Уэлша сыграть, немузыкальный Том оказался задвинутым в угол на каком-то табурете и скрытым от общих взглядов резной ширмой, которая отделяла дневную часть каюты от спального места его отца.

Уэлш и Гай начали с исполнения нескольких старых мелодий, включая «Зеленые рукава» и «Испанские леди», приведших в восторг всех, кроме Тома, который мучился отчаянной скукой и потому принялся вырезать кинжалом на деревянной раме ширмы, за которой сидел, свои инициалы.

– А теперь мы послушаем песню в исполнении мистрис Кэролайн Битти и мастера Дориана Кортни, – провозгласил Уэлш.

Кэролайн встала и с трудом пробралась сквозь аудиторию к тому концу каюты, где сидел Том. Она одарила его одним из своих ледяных взглядов, потом, наполовину отвернувшись от него, прислонилась боком к резной ширме, становясь лицом к Дориану, который пробрался к другому концу переборки.

Начали они с какой-то неизвестной Тому песни. Голос Кэролайн звучал чисто и нежно, хотя и слегка напряженно, а Дориан пел с естественной легкостью. Божественные звуки, исходившие из уст подобного ангелу мальчика, вызвали слезы на глазах слушателей.

К этому времени Том уже весь издергался, чувствуя потребность сбежать из жаркой каюты, вызывавшей клаустрофобию. Ему хотелось очутиться на палубе, под звездами, спрятаться за каким-нибудь из орудийных лафетов с Дэниелом, или Эболи, или с ними обоими и слушать истории о диких землях и таинственных океанах, ждавших их впереди.

Но он сидел в ловушке.

Потом он заметил, что, когда Кэролайн брала какую-нибудь высокую ноту, она приподнималась на цыпочки, и ее юбка открывала лодыжки и нижнюю часть икр. Скука Тома мгновенно испарилась. Ножки девочки, обтянутые темно-синими чулками, в нарядных туфельках выглядели чудесно; лодыжки плавной линией переходили в икры.

Том почти бессознательно вынул руку из кармана и потянулся к скульптурной лодыжке.

«Ты что, с ума сошел?» – тут же спросил он себя.

И с огромным усилием запретил себе касаться девушки.

«Она же поднимет жуткий шум, если я хоть пальцем до нее дотронусь».

Том виновато огляделся вокруг.

Кэролайн стояла прямо перед ним, так близко, что собой заслоняла его от взглядов всей компании. Том знал, что все взгляды устремлены на Дориана. И все равно колебался. Он уже начал отводить руку, чтобы понадежнее спрятать ее в кармане.

А потом он почувствовал ее аромат.

Сквозь все густые запахи, заполнившие каюту, запахи жареной свинины и капусты, сквозь винные пары и дым отцовской сигары он уловил струю благоухания, исходившего от тела девушки.

Сердце Тома сжалось, как кулак, в животе остро вспыхнула боль желания. Ему пришлось подавить стон, рвавшийся с его губ.

Он наклонился вперед на своем табурете и коснулся лодыжки Кэролайн.

Это было легчайшее прикосновение кончиков пальцев к тонкому синему чулку. Том тут же отдернул руку и выпрямился на табурете, готовый принять невинный вид, когда Кэролайн повернется к нему.

Но она не сбилась с ноты, продолжая петь вместе с Дорианом, и Тома озадачило такое отсутствие реакции. Он снова протянул руку и на этот раз легонько положил на лодыжку два пальца. Кэролайн не отодвинула ногу, и ее голос звучал все так же чисто и нежно.

Том осторожно погладил ступню, потом медленно обхватил лодыжку девушки пальцами.

Ножка была такой маленькой, такой женственной, что у Тома как будто что-то набухло в груди. Синий чулок оказался блестящим и шелковистым на ощупь. Очень, очень медленно пальцы Тома скользнули выше, наслаждаясь мягким изгибом, и вот он уже добрался до верха чулочка и банта ленточки, что удерживал его под коленом. Тут он заколебался, и в этот момент песня кончилась.

Наступило недолгое молчание, потом гости взорвались аплодисментами и криками «Браво!», «Спойте еще!».

Том услышал отцовский голос:

– Мы не должны слишком многого требовать от мистрис Кэролайн. Она и так слишком добра к нам.

Темные локоны Кэролайн заплясали у нее на плечах.

– Ничего страшного, сэр Генри, уверяю вас. Я лишь рада, что мы доставили вам удовольствие. И с удовольствием споем еще. Дориан, споем «Моя любимая живет в Дареме»?

– Почему бы и нет, – согласился Дориан, хотя и без особого энтузиазма.

И Кэролайн, открыв прелестный ротик, снова запела.

Рука Тома находилась на том же месте, а теперь его пальцы перебрались через верх чулочка, чтобы погладить нежную кожу под коленом. Кэролайн пела, и казалось, что ее голос по-настоящему наполнился силой и чувством.

Мастер Уэлш восторженно кивал головой, аккомпанируя на флейте.

Том погладил одно колено, потом второе. Он даже чуть приподнял подол юбки и уставился на гладкую кожу под своими пальцами, такую мягкую и теплую. Теперь он уже понимал, что девушка не завизжит и не поднимет переполох, а потому осмелел.

Его пальцы поползли выше, по задней стороне бедра, и Том ощутил, как Кэролайн слегка задрожала… но ее голос звучал все так же уверенно, она не сбивалась. Том со своего места мог видеть ногу отца под столом, отбивающую ритм.

То, что Хэл находился так близко, и опасная дерзость собственного поведения зачаровали Тома. Его пальцы подрагивали, когда добрались до круглых, крепких ягодиц Кэролайн. Под юбкой у нее не было панталон, и пальцы Хэла уже коснулись глубокой вертикальной щели, разделявшей полушария теплой плоти. Он даже попытался просунуть один из пальцев вперед, между бедрами, но они оказались крепко сжаты. Пробраться туда не удалось, и Том оставил попытки.

Вместо того он накрыл одно из полушарий ладонью и осторожно сжал.

Кэролайн на высокой ноте в конце куплета слегка изменила позу, чуть расставив ноги в крошечных туфельках и придвинув к Тому свою попку. Ее бедра немножко раздвинулись, и когда Том снова попробовал добраться до шелковистого гнездышка между ними, девушка снова сделала легкое движение, как будто облегчая ему задачу, направляя его. Мэри, кухонная прислуга, давно уже показала Тому, как найти самую волшебную точку, и Том ловко отыскал ее.

Теперь Кэролайн слегка двигалась всем телом в такт музыке, покачивая бедрами. Ее глаза сверкали, щеки разгорелись.

Миссис Битти подумала, что ее дочь никогда не выглядела такой чарующей, и, окинув взглядом мужские лица, преисполнилась гордости, увидев во всех глазах откровенное восхищение.

Песня добралась до конца, и даже Дориану пришлось чуть напрячься, чтобы соответствовать красоте последней высокой, звенящей ноты, словно заполнившей всю каюту, повисшей в воздухе даже после того, как певцы умолкли.

Кэролайн поправила юбки, похожие на лепестки тропической орхидеи, и присела в таком глубоком реверансе, что чуть не ткнулась лбом в пол.

Все мужчины вскочили на ноги, аплодируя, хотя им и пришлось согнуться под тяжелыми балками низкого потолка. Когда Кэролайн вскинула голову, ее губы чуть заметно дрожали, а по щекам скатились слезы от глубоких чувств.

Ее мать вскочила и порывисто обняла ее.

– Ох, милая моя, это было так прекрасно! Ты пела как ангел! Но ты устала. Можешь выпить полстаканчика вина, чтобы освежиться.

Кэролайн пробралась к своему месту. Она как будто забыла о своей обычной тихой замкнутости и почти радостно включилась в общий разговор. Но когда миссис Битти сочла, что пришло время оставить мужчин с их трубками, сигарами и портвейном, Кэролайн с притворной скромностью последовала за матерью. И, желая всем доброй ночи и выходя из каюты, она даже не посмотрела в сторону Тома.

А Том сидел в своем углу на табурете, таращась в потолок над головой и пытаясь выглядеть равнодушным и беззаботным, но обе его руки были глубоко засунуты в карманы, и он изо всех сил старался, чтобы никто не заметил, как вздулись его бриджи.

В ту ночь Том почти не спал. Он лежал на своем тюфяке, и с одной стороны от него спал Дориан, а с другой – Гай; он прислушивался к сонному сопению братьев и к бормотанию спящей команды на оружейной палубе.

Том перебирал в памяти все мельчайшие подробности случившегося в каюте на корме, каждое движение и прикосновение; он продолжал чуять запах Кэролайн и слышать, как она пела, пока он ласкал ее… Он едва дождался дня, когда ему следовало очутиться вместе с Кэролайн в каюте мастера Уэлша. И хотя там им предстояло сидеть над грифельными досками и слушать утомительные монологи наставника, Том жаждал взгляда или прикосновения, которые подтвердили бы ему великое значение того, что произошло между ними.

Но когда Кэролайн наконец вошла в каюту мастера Уэлша следом за своими пискливыми сестрами, она не обратила на Тома внимания, а подошла сразу к учителю.

– На моем месте слишком слабый свет. У меня глаза устают. Можно мне сесть рядом с Гаем?

– Конечно, юная мистрис, безусловно можно, – мгновенно откликнулся Уэлш, тоже не оставшийся равнодушным к чарам Кэролайн. – Нужно было раньше мне сказать, что вам неудобно рядом с Томом.

Гай с готовностью подвинулся на скамье, освобождая ей место, а Том почувствовал себя оскорбленным и попытался поймать ее взгляд. Однако Кэролайн полностью сосредоточилась на своей грифельной доске и не смотрела на него.

Наконец даже мастер Уэлш заметил странное поведение Тома:

– Тебе нездоровится? Морская болезнь?

Тома ошеломило такое непристойное предположение.

– Я прекрасно себя чувствую, сэр!

– Тогда повтори, что я только что говорил, – предложил Уэлш.

Том сделал задумчивый вид и почесал подбородок. И в то же время ногой толкнул Дориана под столом.

Дориан преданно бросился на выручку.

– Вы говорили, сэр, что тавтология – это…

– Спасибо, Дориан, – остановил его Уэлш. – Я спросил не тебя, а твоего брата.

Он неодобрительно посмотрел на Тома. Его всегда раздражало, что мальчик с отличными мозгами не использует их во всю силу.

– Теперь, когда ты получил передышку, Томас, ты, может быть, просветишь нас насчет значения этого слова?

– Тавтология – это ненужное повторение смысла, который уже был изложен во фразе или предложении, – отрапортовал Том.

Уэлш казался разочарованным. Он надеялся заставить Тома проявить неведение и испытать небольшое унижение.

– Ты просто изумляешь меня своей эрудицией, – сухо сказал он. – Можешь ли ты теперь дать нам какой-нибудь пример тавтологии?

Том немного подумал.

– Педантичный педант? – предположил он. – Скучный педагог?

Дориан испустил короткий смешок, и даже Гай поднял голову и улыбнулся.

Отродья Битти не поняли ни слова, но, когда увидели, что Уэлш вспыхнул, а Том сложил руки на груди и победоносно усмехнулся, они сообразили, что их идол снова одержал верх, и восторженно захихикали. Только Кэролайн продолжала писать что-то на своей доске и даже не качнула головой.

Том был разбит. Между ними словно ничего и не было! Когда словесная дуэль с мастером Уэлшем осталась незамеченной, Том попытался другим способом привлечь внимание Кэролайн.

Когда Кэролайн вышла на палубу, он приложил все силы и умение, чтобы произвести на нее впечатление. Он забирался на самые высокие реи, скользил вниз без остановки, обжигая ладони о ванты, спрыгивая на палубу прямо перед ней. Но Кэролайн и не думала смотреть на него.

Наоборот, она вдруг стала чудо как мила с Гаем и Дорианом и даже с мастером Уэлшем. Лишенный слуха Том был исключен из музыкальных занятий, а Кэролайн как будто находила теперь особое удовольствие от общества Гая.

Они постоянно шептались о чем-то даже во время уроков, а Уэлш не слишком искренне пытался их утихомирить. Том возражал:

– Я тут решаю задачу по тригонометрии, а из-за вашей постоянной болтовни думать невозможно!

Уэлш мстительно усмехнулся:

– Я что-то не замечал в тебе повышенной умственной активности, Томас, даже во время полнейшей тишины.

На эти слова Кэролайн ответила музыкальным смехом и склонилась к плечу Гая, как будто делясь с ним шуткой.

А брошенный ею на Тома взгляд был злым и дразнящим.

Дориан и Том унаследовали от отца острейшее зрение, и теперь их частенько посылали наверх вместе в качестве наблюдающих. Том стал наслаждаться этими длинными вахтами на верхушке мачты: это было единственное место на полном людей корабле, где он мог остаться в одиночестве. Дориан научился придерживать язычок, и они могли часами сидеть в спокойном молчании, не вмешиваясь в мысли друг друга, каждый предаваясь собственным мечтам и фантазиям.

Но если прежде Том мечтал о битвах и славе, о диких песчаных пустынях и великих океанах, куда они направлялись, о слонах и китах, об огромных обезьянах на туманных горных вершинах, о которых он так много говорил с Эболи и Большим Дэниелом, то теперь его воображение занимала Кэролайн.

Он только и думал что о ее теплом теле, которого касался, но которого пока что не видел, о ее глазах, обращенных к нему с любовью и преданностью, о том, чтобы проделывать с ней такие же изумительные вещи, какие он проделывал с Мэри и другими деревенскими девушками.

Но одновременно это почему-то казалось ему чем-то вроде святотатства – когда в его фантазии одновременно с божественной Кэролайн врывались все те примитивные существа.

Том воображал, как спасает Кэролайн, когда корабль охватывает пламя, а на палубе кишат пираты, как он прыгает за борт, обнимая ее, и плывет к белоснежному берегу какого-то кораллового островка, где они останутся одни. Одни!

В этом как раз и состояла проблема, встававшая перед ним в конце каждой фантазии. Как остаться с ней наедине? «Серафим» мог дойти хоть до конца света с Кэролайн на борту, но им никогда не остаться наедине.

Том отчаянно пытался найти какое-нибудь местечко на корабле, где они могли бы хоть на несколько минут остаться в стороне от наблюдающих взглядов, если, конечно, ему удалось бы заманить туда Кэролайн. А это, признавал Том, едва ли возможно.

Конечно, на корабле имелся грузовой трюм, но он был битком набит товарами компании. Имелись также каюты на корме, но даже самая большая из них не давала возможности уединения, их всех заполняли люди. А переборки были такими тонкими, что Том сквозь них прекрасно слышал споры сестер в их каюте, вызванные тем, что в ней невозможно было стоять одновременно всем, и двум приходилось садиться, чтобы одна могла встать и одеться или раздеться.

В общем, на корабле определенно не имелось такого уголка, где Том мог бы побыть с Кэролайн и излить ей свои чувства и спросить о ее собственных. Но все-таки воображаемые картины давали Тому хоть какое-то успокоение.

В хорошие вечера, когда позволяла погода, Том и Дориан обычно забирали свои порции еды с камбуза и устраивались на носу корабля, где могли поесть, сидя со скрещенными ногами на палубе, а Эболи, иногда с Большим Дэниелом, составлял им компанию. Потом братья ложились на спину и смотрели в ночное небо.

Дэниел попыхивал своей глиняной трубкой и показывал им, как с каждым днем меняется небо по мере того, как они уходят дальше на юг.

Он показал им великий Южный Крест, поднимавшийся каждую ночь над горизонтом впереди, и мерцающие Магеллановы облака, и многое, многое другое.

И о каждом из созвездий сплетал легенды Эболи – это были мифы звездного неба, рожденные его собственным племенем. Большой Дэниел тихонько посмеивался, слушая их.

– Ну и болтаешь же ты, здоровенный черный язычник! Послушай лучше христианскую правду. Этот Орион был великим охотником, а вовсе не каким-то лесным дикарем!

Эболи, не обращая на него внимания, рассказал как-то вечером легенду о глупом охотнике, который выпустил все свои стрелы в стадо зебр (тут Эболи показал на группу звезд на поясе Ориона) и потому не смог защититься, когда на него напал лев Сириус.

– Еще это созвездие называют Большим Псом, правда, но на самом деле это лев, – уточнил Эболи. – И из-за того, что охотнику не хватило ума подумать наперед, он кончил свою жизнь в брюхе льва. Такой итог предполагает, что слушатели должны подумать, – благодушно завершил рассказ Эболи.

– И лев тоже, – фыркнул Большой Дэниел, выбивая трубку и вставая. – Ладно, у меня еще много работы, в отличие от других, похоже.

И он вернулся к своим делам.

После его ухода оставшиеся какое-то время молчали.

Дориан свернулся на палубе, как щенок, и почти мгновенно заснул. Эболи с довольным видом вздохнул, а потом тихо заговорил на языке лесов, которым они с Томом часто пользовались между собой.

– Тот глупый охотник мог бы научиться многому, если бы прожил достаточно долго.

– Расскажи еще, – попросил Том на лесном языке.

– Иногда лучше вообще не гоняться за зеброй, без толку пуская стрелы издали.

– Что ты имеешь в виду, Эболи? – спросил Том, меняя позу и прижимая колени к груди.

Он уловил, что в истории есть некий скрытый смысл.

– Глупому охотнику не хватило сообразительности и хитрости. Чем упорнее он преследовал, тем быстрее убегала добыча. И те, кто за ним наблюдал, кричали ему: «Остановись, глупый охотник!» – и смеялись над его бесплодными усилиями.

Том подумал над этими словами. Он всегда искал в историях Эболи второе дно.

И вдруг мораль легенды дошла до него, и он беспокойно пошевелился:

– Ты надо мной смеешься, Эболи?

– Я никогда бы этого не сделал, Клебе, но мне неприятно видеть, когда всякие ничтожные люди смеются над тобой.

– И чем же я заставил их надо мной смеяться?

– Ты слишком усердно гонишься. Ты всем на борту уже дал понять, к чему стремишься.

– Ты о Кэролайн? – Голос Тома упал до шепота. – Что, это так заметно?

– Мне незачем отвечать на такой вопрос. Ты лучше объясни мне, что заставляет тебя так цепляться за нее?

– Она прекрасна… – начал было Том.

– Ну, по крайней мере, она не уродина, – улыбнулся в темноте Эболи. – Но тебя сводит с ума то, что она тебя не замечает.

– Не понимаю, Эболи.

– Ты пытаешься догнать, потому что она убегает, а она убегает потому, что ты пытаешься догнать.

– Но что же мне делать?

– Поступи так же, как мудрый охотник, и тихонько жди у водопоя. Пусть добыча сама к тебе придет.

До этого времени Том искал любые предлоги, чтобы задержаться в каюте Уэлша после окончания дневных уроков, надеясь увидеть со стороны Кэролайн хоть какой-то знак, что она все еще интересуется им. Его отец поставил условием для своих сыновей три часа занятий каждый день до того, как они займутся своими обязанностями на корабле. Но до сих пор Тому хотелось, чтобы уроки тянулись дольше, просто для того, чтобы он мог провести еще несколько минут рядом с предметом своего обожания.

Однако после разговора с Эболи все изменилось. Во время уроков Том заставлял себя держаться тихо и загадочно, ограничиваясь лишь необходимым обменом репликами с Уэлшем. А как только звонил судовой колокол, возвещая смену вахты, Том, пусть даже не закончив решения какой-нибудь сложной математической задачи, сразу собирал свои книги и грифельную доску и мгновенно вскакивал.

– Пожалуйста, извините, мастер Уэлш, но я должен приняться за свои обязанности.

И он быстро выходил из каюты, даже не посмотрев на Кэролайн.

Вечером, когда Кэролайн выходила на палубу с матерью и сестрами, чтобы совершить обычную прогулку на свежем воздухе, Том старался найти подходящее занятие как можно дальше, насколько позволяли условия.

Несколько дней Кэролайн не подавала вида, что заметила перемену в отношении к ней Тома. Потом как-то утром, когда они были на занятиях, Том случайно поднял голову от грифельной доски и обнаружил, что Кэролайн наблюдает за ним краем глаза. Она тут же отвела взгляд, но на ее щеках выступил румянец. Тома пронзило вспышкой удовлетворения. Эболи оказался прав. Том впервые заметил, что Кэролайн его изучает.

Решимость Тома крепла, и ему с каждым днем становилось легче игнорировать Кэролайн, как прежде она игнорировала его. Такое положение дел продолжалось почти две недели, и наконец Том отметил небольшие перемены в поведении Кэролайн. Во время утренних уроков она стала более разговорчивой, но обращалась к Уэлшу или Гаю, прежде всего к Гаю. Она шепталась с ним, некстати смеялась над его замечаниями. Том продолжал хранить мрачное молчание, не поднимая головы, хотя ее смех сердил его до глубины души.

Как-то раз, когда Уэлш отпустил их и они дошли до конца коридора, Кэролайн заговорила раздражающе театральным тоном:

– Ох! Эта лестница такая крутая! Можно взять тебя под руку, Гай?

И она прислонилась к нему, заглядывая в усмехающееся лицо.

Том проскочил мимо них, не выказав никаких чувств.

А судовые обязанности Гая каким-то образом стали давать ему время гулять с миссис Битти и девочками по палубе или тратить по несколько часов на разговоры с мистером Битти в его каюте.

Фактически и мистер, и миссис Битти как будто привязались к Гаю. Он по-прежнему не делал попыток оставить палубу и забраться на мачты, даже несмотря на то, что Том дразнил его, стараясь, чтобы его услышала Кэролайн. Тома удивляло, что он не сердится на боязливость Гая. Как раз наоборот, он чувствовал облегчение из-за того, что ему не приходится отвечать за близнеца на высоте, в опасных пространствах. Ему хватало заботы о Дориане, хотя младший брат уже стал так быстр и ловок, с такой легкостью карабкался по вантам, что скоро, пожалуй, Том мог оставить беспокойство о нем.

И хотя вмешательство Кэролайн впервые сделало это очевидным, на самом деле близнецы уже довольно долго шли разными курсами.

Они мало времени проводили в обществе друг друга, а когда оказывались вместе, их разговор был напряженным и осторожным. Давно остались позади те дни, когда они делились каждой мыслью и мечтой и утешали друг друга, когда сталкивались с мелкими трудностями жизни и несправедливостью.

После ужина Хэл нередко приглашал пассажиров на вечерний вист в его каюте. Будучи отличным игроком, он научил и Тома наслаждаться этой игрой. Том, с его склонностью к математике, тоже стал настоящим мастером, и они с отцом часто играли в паре против мистера Битти и мастера Уэлша. К игре они относились серьезно и сражались беспощадно. После каждой партии они обсуждали и разбирали ее, а в это время за другим столом Гай, миссис Битти и девочки хихикали и визжали, развлекаясь разными глупостями вроде игры в мушку. Гай совершенно не проявлял интереса к более сложным карточным играм вроде виста.

В один из таких вечеров Том оказался в сложном положении. Ему следовало выбрать из двух возможных ходов один, и он на какое-то время задумался… но громкие и веселые женские голоса отвлекли его, и он ошибся в выборе. Он видел, как его отец нахмурился, увидев карту, и тут же, к испугу Тома, мастер Уэлш победоносно усмехнулся и ответным ходом оставил Тома с носом.

Взволнованный своей ошибкой, Том ошибся снова, и партия была проиграна.

Отец рассердился:

– Тебе следовало знать, что у мастера Уэлша семерка треф, и как ты обошелся со своим королем?

Том дернулся на стуле. Он чуть повернул голову и увидел, что игра за соседним столом замерла, все прислушиваются к тому, как отец бранит его. Кэролайн и Гай наблюдали за ним, склонив друг к другу головы. И на лице Гая Том увидел злорадство, какого никогда не видел прежде.

Гай по-настоящему торжествовал из-за унижения брата.

Тома вдруг охватило огромное чувство стыда. Он впервые в жизни по-настоящему осознал, что не любит брата. А Гай повернул голову и подмигнул Кэролайн, и она положила на его рукав маленькую белую ручку. Другой рукой она прикрыла свой ротик и что-то шепнула на ухо Гаю. Она смотрела на Тома в упор насмешливыми глазами. И Тома потрясло новое открытие: он не просто не любит Гая, а на самом деле ненавидит его и желает ему зла.

Четыре дня после этого Том буквально корчился от стыда. Отец ведь всегда учил своих сыновей, что преданность семье священна.

– Мы одни противостоим всему миру, – частенько повторял он.

И теперь Том снова и снова чувствовал, что обманывает ожидания отца.

А потом вдруг он как будто стал оправдывать себя. Поначалу он лишь смутно осознавал, что начинается нечто другое, это было похоже на великое предзнаменование. Том заметил, что мистер Битти и его отец горячо спорят о чем-то на шканцах, и сразу увидел, что отец всерьез недоволен.

В следующие несколько дней мистер Битти много времени проводил наедине с Хэлом в каюте на корме. Потом Хэл отправил Дориана за Гаем, чтобы тот явился на одну из таких встреч.

– О чем они там говорят? – спросил Том младшего брата, как только тот вернулся.

– Я не знаю.

– Надо было подслушать под дверью, – проворчал Том.

Он сгорал от любопытства.

– Я боюсь, – признался Дориан. – Если я попадусь, отец может протащить меня под килем!

Дориан лишь недавно услышал об этом жестоком наказании, и оно привело его в ужас.

А Гай уже давно боялся, что его позовут в каюту отца.

Он работал с Недом Тайлером в пороховом погребе, помогая открывать бочонки с зернистым черным порохом и проверять, не проникла ли туда сырость, когда за ним пришел Дориан.

– Отец тебя зовет сейчас же в свою каюту.

Мальчик просто надувался от важности, выступая в роли зловещего посланника.

Гай оставил работу и отряхнул с рук порох.

– Лучше тебе поспешить, – предупредил Дориан. – Вид у отца такой, знаешь… «Смерть язычникам»!

Когда Гай вошел в каюту, он сразу увидел, что Дориан ничуть не преувеличил. Хэл стоял у кормового иллюминатора, сложив руки за спиной. Он резко повернулся, и связанные в хвост густые волосы взлетели, как хвост разгневанного льва. Он уставился на сына, но на его лице отражался не только гнев. Гай увидел также легкую тень беспокойства и даже тревоги.

– У нас с мистером Битти произошел долгий разговор…

Хэл кивнул в сторону пассажира. Битти сидел за столом, напряженный, неулыбчивый. На нем был парик, что подчеркивало серьезность ситуации.

Хэл немного помолчал, как будто ему предстояло сказать нечто настолько неприятное, что он предпочел бы не пачкать свой язык.

– У меня сложилось впечатление, что ты строишь планы на будущее, не посоветовавшись со мной, главой семьи.

– Прости, отец, но я не хочу быть моряком, – с отчаянием выпалил Гай.

Хэл невольно отступил на шаг назад, как будто его сын заявил, что не верит в Бога.

– Мы всегда были моряками. Две сотни лет все Кортни ходили в море.

– Я его ненавижу! – тихо произнес Гай дрожащим голосом. – Я ненавижу всю эту вонь и тесноту на корабле! Меня тошнит, я просто несчастен, когда не вижу землю…

Снова последовало молчание, на этот раз долгое, потом Хэл продолжил:

– Том и Дориан приняли свое наследие. Они безусловно будут наслаждаться приключениями и трофеями. И я думал, что однажды предложу тебе твой собственный корабль. Но вижу, что я напрасно трачу силы.

Гай опустил голову и с жалким видом повторил:

– Я никогда не буду счастлив вдали от земли.

– Счастлив!

Хэл обещал себе сдерживаться, но насмешливые слова сами собой полетели из его губ.

– И что такое это твое счастье? Мужчина следует тропой, проложенной для него. Он исполняет свой долг перед Богом и своим королем. Он делает то, что должен делать, а не то, что ему нравится!

Хэл чувствовал, как в нем нарастают гнев и возмущение.

– Скажи по совести, мальчик, каким бы стал этот мир, если бы каждый человек делал только то, что нравится ему лично? Кто пахал бы поля, собирал урожай, если бы каждый был вправе заявить: «Я не хочу этого делать!» В этом мире у каждого человека есть свое место, и каждый человек должен знать это место!

Хэл снова умолк, видя упрямое выражение на лице сына. Он отвернулся к иллюминатору и посмотрел на океан, на высокое синее небо, залитое золотом заходящего солнца.

Он глубоко дышал, чтобы вернуть самообладание, но все равно ему понадобилось для этого несколько минут. И когда он снова повернулся к сыну, его лицо было неподвижным.

– Отлично! – сказал он. – Возможно, я слишком снисходителен, но, видит Бог, я не стану тебя принуждать, хотя и подумывал об этом. Тебе повезло в том, что у мистера Битти сложилось хорошее мнение о тебе, он убедил меня относительно твоего эгоистичного поведения…

Хэл тяжело опустился в кресло перед письменным столом и придвинул к себе какие-то документы.

– Как ты уже понял, мистер Битти предлагает тебе должность в достопочтенной Ост-Индской компании, место ученика писаря. Он был весьма щедр в том, что касается жалованья и условий службы. И если ты принимаешь его предложение, то твоя служба в компании начнется немедленно. Я освобождаю тебя от обязанностей члена команды этого корабля. Вместо этого ты начнешь помогать мистеру Битти, и ты отправишься с ним на фабрику компании в Бомбее. Тебе все понятно?

– Да, отец, – пробормотал Гай.

– Это то, чего ты желаешь?

Хэл наклонился вперед и пристально заглянул в глаза сыну, надеясь на отказ.

– Да, отец. Это то, чего я хочу.

Хэл вздохнул, его гнев растаял.

– Что ж, тогда я буду молиться от всего сердца о том, чтобы твое решение оказалось правильным. Теперь твоя судьба – не мое дело.

Он толкнул через стол лист договора:

– Подписывай. Я буду свидетелем.

Потом Хэл тщательно присыпал песком влажные чернила подписи, сдул песок с пергамента и протянул документ мистеру Битти. И снова повернулся к Гаю:

– Я объясню твое новое положение команде и твоим братьям. Не сомневаюсь в том, что именно они подумают о тебе.

Вечером, сидя в темноте на носу корабля с Эболи и Большим Дэниелом, братья обсуждали во всех подробностях решение Гая.

– Но как Гай мог вот так нас бросить? Мы же клялись, что всегда будем держаться друг за друга! – в смятении повторял Дориан.

Том постарался найти ответ.

– Гай страдает морской болезнью. Он никогда не смог бы стать настоящим моряком, – пояснил он. – И он боится моря, боится забираться на мачты…

Почему-то Том не мог заставить себя огорчаться, как младший брат, из-за такого поворота событий.

Дориан словно почувствовал это и посмотрел на двух старших мужчин, ища утешения.

– Но он ведь должен был остаться с нами, ты согласен, Эболи?

– В джунглях много разных дорог, – негромко произнес Эболи. – И если мы все пойдем по одной и той же, там станет слишком тесно.

– Но Гай! – Дориан пребывал на грани слез. – Он не должен был нас бросать, никогда! – Он снова повернулся к Тому: – Ты ведь никогда меня не бросишь, Том, правда?

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Вторая книга из серии «Арканум». Подобно шкатулке с двойным дном, курорт Новый Ингершам хранит множе...
Вернувшаяся в родной город в качестве боевого мага по обмену, Бенита не ожидала, что первое же прест...
Врач-хирург Владимир Князев по прозвищу Мономах отправляется на встречу со своей бывшей медсестрой, ...
«Если вы захотите отыскать Вишневую улицу, то проще всего обратиться к Полисмену, стоящему на перекр...
Дочь графа раз за разом не желает замуж. Так почему бы не наказать её, лишив привилегий и выдав за п...
Отправляясь в Париж, Дамира не знала, что за полгода до этого там был найден саркофаг с мумией совре...