Муссон Смит Уилбур

Пока часть сознания Хэла занималась распределением грузов, другая часть наблюдала за командой. Хэлу все еще не хватало вахтенных офицеров. Это и стало главной причиной, чтобы он шел к Плимуту, вместо того чтобы отправиться прямиком вокруг французского побережья, пересечь Бискайский залив и пойти прямо на юг, к глыбе Африканского континента, и далее – к мысу Доброй Надежды. Плимут был «домашним» портом, и Дэниел с Эболи знали в городе и окрестностях почти всех мужчин, женщин и детей.

– Я могу заполнить судовой список лучшими в Англии людьми уже через день после того, как сойду на причал в Плимуте! – хвастал Дэниел.

И Хэл знал, что это действительно так.

К удовольствию Хэла, Уилсон сообщил ему:

– Мой дядя Нед прислал весточку, что будет ждать нас там.

Хэлу очень хотелось заполучить на «Серафим» Неда Тайлера.

Но, кроме нужды пополнить команду, имелись и другие причины для этого вояжа. В Лондоне просто не представлялось возможным найти нужное количество пороха и зарядов. Ирландская война привела к тому, что военного снаряжения не хватало, а теперь, когда на горизонте маячила еще и война с Францией, адмиралтейство наложило лапу на каждый бочонок пороха и на каждое пушечное ядро.

Однако Хэлу принадлежал один из складов в доках Плимута, который до отказа был забит бочками пороха и железными ядрами и пулями. Хэл приготовил все это, готовясь к последнему походу на «Золотой ветви», от которого вынужден был отказаться, когда мать Дориана умерла и оставила ему младенца. И хотя припасы лежали там уже несколько лет, Хэл тогда закупил новомодный порох, который не портился так быстро, как порох старых сортов, а значит, должен был остаться в хорошем состоянии.

И наконец, имелась еще одна причина зайти в Плимут.

Чайлдс навязал Хэлу пассажиров, которых следовало доставить на фабрику компании рядом с Бомбеем, и они должны были ждать его в порту. Чайлдс не сказал, сколько там человек, и Хэл только надеялся, что их окажется немного. Помещений на любом корабле всегда не хватало, даже на таком большом, как «Серафим», и кому-то из его офицеров придется уступить свои каюты пассажирам…

Хэл так погрузился в свои проблемы, что ему казалось, будто они только что прошли мимо острова Уайт. Но они уже огибали мыс Гара, шли мимо острова Дрейка по проливу Эресунн к Плимуту.

На берегу несколько десятков зевак наблюдали за двумя красивыми кораблями, подходившими к причалу.

Дэниел остановился рядом с Хэлом и проворчал:

– Видишь вон ту седую голову, что сияет, как маяк? – Он кивнул в сторону набережной. – Такую сразу заметишь, да?

– Боже, да это мастер Нед! – захохотал Хэл.

– А рядышком Уилл Картер. Похоже, Нед взял его на буксир, – кивнул Дэниел.

– Хороший парень наш Уилл.

– С ним как с третьим помощником и с Недом ты, похоже, получишь всех своих вахтенных офицеров, капитан, сэр.

Как только они причалили, Нед Тайлер мгновенно очутился на палубе, и Хэл с трудом удержался от того, чтобы обнять его.

– Рад тебя видеть, мистер Тайлер!

– И я, – кивнул Нед. – И кораблик у вас под ногами симпатичный, но только он ныряет носом, а паруса похожи на ком грязных простыней в день большой стирки.

– Но ты же всем этим займешься, Нед, разве не так? – сказал Хэл.

Нед скорбно кивнул:

– Ладно, займусь, капитан.

Несмотря на дурные дороги, Эболи уже добрался сюда из Лондона со своей каретой и теперь ждал на причале, сидя в кучерской кабинке. Хэл приказал Дэниелу начать перевозку пороха со склада и вытащить из трюма «Серафима» бочки с водой на причал, чтобы перераспределить груз, обращая особое внимание на продольный угол наклона корпуса корабля. А потом позвал сыновей, и они направились туда, где их ждал Эболи с лошадьми.

Гай последовал за отцом послушно, даже с некоторым облегчением.

А вот Том и Дориан спустились по трапу на твердую землю лишь после многих попыток отвертеться от поездки, они даже изо всех сил старались как можно дольше прощаться с теми членами команды, с которыми успели подружиться.

Эти двое чувствовали себя на борту корабля так, словно родились для моря.

Впрочем, подумал Хэл, это и в самом деле так. Он усмехнулся.

– Эй, поскорее, вы двое! Можете вернуться завтра и помочь Большому Дэниелу с перегрузкой.

Как только мальчики вскарабкались в кабинку к Эболи, Хэл сказал:

– Вези нас в Хай-Уилд, Эболи.

Немного позже, когда карета миновала ворота в каменной стене, означавшей границу имения, Том, посмотрев вперед, увидел одинокого всадника, рысью скакавшего через вересковую пустошь; тот явно собирался встретиться с каретой у подножия холма.

Даже издали было видно, что это высокий человек во всем черном; он сидел на черном жеребце и ехал со стороны оловянного рудника у Ист-Рашвулда.

Дориан в то же самое мгновение увидел Черного Билли и придвинулся немного ближе к Тому, словно ища защиты; но оба мальчика не произнесли ни слова.

Уильям направил коня к живой изгороди. Конь и всадник взлетели в воздух, и черный плащ развевался за спиной Уильяма, – и вот уже конь приземлился и тут же повернул к дороге, навстречу карете.

Уильям не обратил внимания ни на Эболи, ни на двух младших братьев в кучерской кабинке, а просто развернул жеребца и поехал рядом с каретой.

– Рад встрече, отец! – крикнул он Хэлу в окошко кареты. – Добро пожаловать в Хай-Уилд! Мы уже соскучились.

Хэл выглянул в окно, улыбаясь, и они с сыном погрузились в оживленную беседу.

Уильям быстро сообщил обо всем, что происходило в отсутствие Хэла, уделяя особое внимание работе рудников и сбору урожая.

Они проехали мимо холма к большому дому, и вдруг Уильям прервал рассказ, издав раздраженный возглас.

– Ох! Я забыл упомянуть, что из Брайтона приехали твои гости. Они уже два дня тебя ждут.

– Мои гости? – Хэл явно был озадачен.

Уильям хлыстом показал на фигуры вдали, на лужайке. Высокий солидный джентльмен стоял рядом с двумя леди, а две девочки в ярких передниках уже наперегонки мчались по траве навстречу карете, взвизгивая от возбуждения, словно кипящий чайник.

– Девчонки! – презрительно проговорил Дориан. – Мелкие девчонки!

– Но там и постарше есть, – заметил Том.

Его острый взгляд уже приметил стройную фигурку одной из тех, что держали под руки осанистого джентльмена.

– И чертовски хорошенькая!

– Поосторожнее, Клебе! – проворчал Эболи. – Последняя сбросила тебя в воду.

Но Том уже насторожился, как гончая, почуявшая птицу.

– Да кто они такие, черт побери? – раздраженно спросил Уильяма Хэл.

Его настолько поглощала подготовка корабля к дальнему плаванию, что появление нежданных гостей в Хай-Уилде выглядело совершенно несвоевременным.

– Некий мистер Битти и его семейство, – ответил Уильям. – Мне сказали, что ты их ждешь, отец. Разве это не так? Если нет, сейчас же велим им собрать вещички.

– Да будь я проклят! – воскликнул Хэл. – Совсем забыл! Должно быть, это те самые пассажиры «Серафима», которых я должен отвезти в Бомбей. Битти, похоже, и есть новый генеральный ревизор компании. Но Чайлдс не упомянул, что с ним будет целая толпа. Вот досада! Четыре женщины! И где, черт подери, я найду для них место?

Хэл, однако, постарался скрыть свое раздражение, когда вышел из кареты и поздоровался с семейством:

– Мистер Битти, к вашим услугам, сэр. Лорд Чайлдс мне о вас сообщил. Надеюсь, вы спокойно добрались до Девона?

По правде говоря, Хэл ожидал, что пассажиры найдут себе жилище в порту, а не явятся в Хай-Уилд, но он изобразил на лице приветливость и повернулся к жене Битти.

Миссис Битти обладала дородным телом, как и ее муж, и это неудивительно: они уже двадцать лет сидели за одним обеденным столом. Лицо у нее было красным и круглым, как детский мячик, но из-под оборок ее чепчика выглядывали девичьи кудряшки. Она со слоновьей элегантностью присела перед Хэлом в реверансе.

– Я очарован, мадам! – галантно произнес Хэл.

Она хихикнула, когда Хэл поцеловал ей руку.

– Могу я представить вам мою старшую дочь, Кэролайн?

Леди прекрасно знала, что сэр Генри Кортни не просто один из богатейших людей в Девоне и крупный землевладелец, но еще и вдовец.

Кэролайн было почти шестнадцать, и она выглядела прелестно. Миссис Битти тут же прикинула, что разница в возрасте между ней и Хэлом около двадцати пяти лет, и такой же была разница в возрасте между нею самой и мистером Битти. Впереди было долгое путешествие, много времени для того, чтобы зародилась дружба… и ведь иногда мечты сбываются?

Хэл поклонился девушке, присевшей в реверансе, но не сделал попытки поцеловать ей руку. Его взгляд перешел на двух девочек, скакавших как кузнечики вокруг родителей.

– А кто эти две юные леди? – поинтересовался он с отеческой улыбкой.

– Я Агнес!

– А я Сара!

К тому времени, когда они дошли до крыльца и парадной двери Хай-Уилда, Хэл уже держал за руки обеих девочек, а они обе болтали и подпрыгивали, таращась на него и добиваясь внимания.

– Ему всегда хотелось иметь дочь, – негромко сказал Эболи, нежно наблюдая за своим хозяином. – А он только и получил что целую банду озорников!

– Да это же просто девчонки! – высокомерно бросил Дориан.

Том промолчал. Он вообще не сказал ни слова с тех пор, как подошел к Кэролайн достаточно близко, чтобы рассмотреть ее как следует. И с того момента был сражен.

Кэролайн и Гай поднялись по ступеням следом за остальными. Они о чем-то разговаривали, но наверху Кэролайн остановилась и оглянулась. И ее взгляд встретился со взглядом Тома.

Девушка была так прекрасна, что прежде Том и вообразить не мог подобного. Она была такого же роста, как и Гай, но обладала узкими плечами и тонкой гибкой талией. Крошечные ножки в нарядных туфельках загадочно выглядывали из-под кружевных слоев панталон и юбок. Руки, едва прикрытые пышными рукавами, сияли светлой безупречной кожей. Тонкое лицо, пухлые розовые губы, большие фиолетовые глаза…

Она посмотрела как будто сквозь Тома без какого-либо выражения, ее лицо выглядело спокойным и неулыбчивым, она словно бы и не видела Тома, он для нее как будто и не существовал… А потом она отвернулась и вместе с семьей направилась в дом. Том только теперь заметил, что сдерживает дыхание, и наконец шумно вздохнул.

Эболи покачал головой. Он ничего не упустил. И подумал, что им предстоит долгое путешествие. И возможно, опасное…

«Серафим» уже шесть дней стоял у причала. Даже притом что Нед Тайлер и Большой Дэниел постоянно подгоняли рабочих, те не смогли закончить все дела раньше. Но только тогда, когда последний стык был подогнан и закреплен, а последний клин вбит на место, Дэниел велел рабочим собрать вещички и сесть в почтовую карету, чтобы вернуться на верфи в Дептфорде.

К этому времени весь груз, провизия и оружие были вынесены из трюмов «Серафима» и уложены заново, а Хэл, стоя в заливе на одном из баркасов, проверял продольный угол наклона корабля. Эдвард Андерсон с «Йоркширца» проявил доброжелательность и прислал собственную команду, чтобы помочь Хэлу в тяжких трудах.

А тем временем Нед отослал всю парусину в мастерскую по изготовлению парусов. Он лично проверил каждый стежок и каждый подгиб, и то, что ему не понравилось, заставил переделать. А потом он наблюдал за тем, как каждый парус распаковывают, помечал его и убирал в специальные ящики, чтобы все оставалось под рукой.

Разобравшись с парусами, Нед занялся инспекцией запасных брусьев, рей и прочего и лишь потом вернул их на борт. Том таскался следом за ним, постоянно задавая вопросы и жадно набираясь знаний обо всех тонкостях морского дела.

Хэл лично выпил по ковшу воды из каждой бочки, прежде чем их вернули в трюмы, – он хотел удостовериться, что их содержимое свежо. Кроме того, он открыл каждый третий бочонок с солониной и заставил корабельного хирурга доктора Рейнольдса проверить качество свинины и говядины, а также сухих галет и муки, желая, чтобы вся пища на корабле была наилучшей. Все прекрасно знали, что к тому времени, когда они доберутся до мыса Доброй Надежды, вода может позеленеть, в сухари может пробраться долгоносик, однако Хэл был полон решимости хотя бы начать долгий путь с надежными продуктами. Команда прекрасно заметила его озабоченность, и матросы одобрительно переговаривались об этом между собой.

– Немногие капитаны так-то вот хлопочут! Некоторые берут поганую свинину в адмиралтействе, просто чтобы сэкономить гинею-другую!

А еще Хэл вместе со своими артиллеристами как следует проверил порох, удостоверяясь, что в бочонки не пробралась влага.

После этого они выложили на палубу все мушкеты, сто пятьдесят штук, и убедились, что кремни в них крепкие и при ударе пускают фонтаны искр на порох.

Палубные орудия выкатили на открытое место и смазали как следует их лафеты. Расставили по местам фальконеты и малые пушки, а также отправили необходимое вооружение в гнезда на мачтах. Все было организовано так, чтобы ничего не препятствовало, пройдя рядом с вражеским кораблем, осыпать его градом снарядов с любого борта.

А кузнец и его помощники занимались тем, что затачивали абордажные сабли и топоры и укладывали их на высокие оружейные стойки, чтобы в нужный момент все это команда могла быстро схватить.

Хэл долго ломал голову над корабельным расписанием, подбирая для каждого члена команды правильное место во время боя. Потом ему пришлось еще как следует подумать над размещением нежданных пассажиров. В конце концов он выставил сыновей из их новой каюты и отдал ее трем сестрам Битти, а третьему помощнику Уиллу Картеру пришлось уступить свою каюту, совсем крошечную, мистеру Битти и его жене. Двум их весьма объемистым телам предстояло втиснуться в маленькое помещение, и Хэл лишь усмехался, мысленно представляя эту картину.

Потом в кормовой каюте «Серафима» Хэл провел долгие часы с Эдвардом Андерсоном, капитаном «Йоркширца», разрабатывая с ним систему сигналов, с помощью которой они могли бы поддерживать связь в открытом море. Уже сорок лет назад трое моряков с «Генерала морей» – Блэйк, Дин и Монк – создали новейшую систему сигналов: с помощью флагов днем и с помощью фонарей ночью. Хэл раздобыл экземпляр их брошюры, которая называлась «Инструкция для лучшего управления флотом во время боев», и они с Андерсоном воспользовались пятью флагами и четырьмя фонарями как основой для собственного набора сигналов.

Значение флагов зависело от их сочетания и положения на реях. Ночью фонари следовало выставлять в определенном порядке по вертикали и горизонтали, квадратом либо треугольником, на грот-мачте и грот-рее.

Договорившись о сигналах, капитаны согласовали также места встреч на случай, если корабли потеряют друг друга в море в условиях дурной видимости или во время сражения. В конце этих долгих обсуждений Хэл обрел уверенность, что достаточно хорошо узнал Андерсона и вполне может ему доверять.

На седьмые сутки после возвращения из Плимута подготовка к выходу в море завершилась, и в последний день в порту Уильям устроил в столовой Хай-Уилда роскошный ужин.

Кэролайн посадили между Уильямом и Гаем за длинным обеденным столом. Том сидел напротив нее, однако стол был слишком широк для непринужденной беседы через него. Но это не имело значения, потому что Том впервые совершенно не мог придумать, что сказать. Он мало ел, почти не притрагиваясь к лобстеру и морскому языку, своим любимым блюдам. Он с трудом мог оторвать взгляд от чудесного, безмятежного лица девушки.

Зато Гай почти сразу выяснил, что Кэролайн любит музыку, и они нашли общий язык. Гай под руководством мастера Уэлша научился играть на клавесине и лире, изящном, модном струнном инструменте. Том же не проявил никаких способностей в этом деле, а что до его пения, то мастер Уэлш говорил, что от него любая лошадь встанет на дыбы.

Во время их пребывания в Лондоне мастер Уэлш водил Гая и Дориана на какой-то концерт. У Тома очень кстати заболел живот, что позволило ему не ходить с ними, но теперь он горько об этом сожалел, наблюдая, как Кэролайн с откровенным восторгом слушает рассказ Гая о том вечере, о музыке и о блестящем лондонском обществе. Гай, похоже, мог даже припомнить, какие именно платья и драгоценности надели женщины на концерт, и большие фиолетовые глаза не отрывались от него.

Том попытался отвлечь ее внимание от Гая рассказом об их посещении Бедлама в Мурфилде, где они видели сумасшедших в железных клетках.

– Когда я бросил в одного из них камень, он схватил собственное дерьмо и швырнул в меня! – с удовольствием сообщил он. – К счастью, в меня он не попал, зато угодил в Гая.

Верхняя губа Кэролайн, похожая на бутон розы, слегка приподнялась, словно она учуяла то, о чем ей поведали, а ее взгляд, ставший пронзительным, как у василиска, прошил Тома насквозь, заставив его онеметь. А она опять повернулась к Гаю.

Дориан, напряженно выпрямившись, сидел между Агнес и Сарой в самом конце стола. Девочек скрывал от взглядов родителей ряд букетов в серебряных вазах и высокие канделябры. Они хихикали и перешептывались в течение всего ужина, болтали всякую ерунду, обменивались пустыми шутками, которые им самим казались умными, и им даже приходилось прикрываться салфетками, чтобы сдержать веселье.

Дориан буквально корчился от смущения и страха, что лакеи, стоявшие за спинами гостей, могут рассказать о его страданиях в комнатах слуг. Тогда даже последний мальчишка с конюшен, бывший его закадычным дружком, начнет его презирать как простофилю.

Во главе стола сидели Хэл и Уильям, а также мистер Битти и Эдвард Андерсон, и они говорили о короле.

– Бог свидетель, я вовсе не рад тому, что на троне сидит голландец, но, вообще говоря, этот маленький джентльмен в черном бархате уже проявил себя как воин, – заметил Битти.

Хэл кивнул:

– Да, он сильно сопротивляется Риму и не любит французов. Одно это вызывает во мне преданность. Но я также нахожу его человеком с острым взглядом и умом. Думаю, он будет для нас хорошим королем.

Элис Кортни, молодая жена Уильяма, сидела рядом с Хэлом, бледная и тихая. В противоположность первым дням влюбленности и послушности она вообще не смотрела через стол на своего мужа. Сбоку на ее лице, под ухом, виднелся темный синяк, который она попыталась скрыть под слоем рисовой пудры и припрятать под локоном темных волос. Она весьма односложно отвечала на болтовню миссис Битти.

В конце ужина Уильям встал и постучал серебряной ложкой по своему бокалу, требуя внимания.

– Поскольку я остаюсь отвечать за все, пока остальные члены моей любимой семьи отправляются в дальний вояж… – начал он.

Том спрятался за большим букетом, чтобы его не видели Уильям и отец, и, сунув палец в рот, изобразил сильную тошноту.

Дориан счел это таким забавным, что закашлялся и подавился от смеха, и поспешил сунуть голову под стол.

Кэролайн бросила на Тома короткий надменный взгляд и передвинула свой стул так, чтобы Том не видел ее за цветами. Не обратив внимания на все эти моменты, Уильям продолжил:

– …Я знаю, отец, что ты, как и много раз прежде, вернешься к нам с еще большей славой и на корабле, нагруженном богатствами. Я буду жить в ожидании этого дня. Но пока ты здесь, я хочу, чтобы ты знал: дела семьи здесь, в Англии, будут находиться под моей неусыпной заботой.

Хэл откинулся на спинку стула, полуприкрыв глаза, и с улыбкой слушал торжественные клятвы старшего сына. Но когда Уильям упомянул о своих троих единокровных братьях, Хэл ощутил укол сомнения: в голосе Уильяма что-то изменилось.

Хэл резко открыл глаза и увидел, что Уильям смотрит на Тома, сидящего в конце стола. Ледяной темный взгляд Уильяма так не соответствовал теплоте произносимых слов, что Хэл сразу понял: все, что говорил старший сын, было неискренним.

Уильям ощутил недовольство отца и оглянулся на него, мгновенно скрыв свою злобу. Его лицо тут же вновь засияло нежностью, смешанной с грустью от неминуемой разлуки с любимыми.

Однако то, что Хэл успел увидеть в глазах Уильяма, вызвало у него целый поток мыслей и одновременно странное предчувствие, дурное и тяжелое, что он в последний раз сидит за таким вот столом вместе со всеми своими сыновьями. «Ветер риска и опасностей унесет всех нас прочь, – подумал он, – и каждый отправится собственным курсом. Кто-то уже не увидит Хай-Уилда…»

На него навалилась такая глубокая меланхолия, что он оказался не в силах стряхнуть ее и просто заставил свои губы улыбаться, когда встал, чтобы ответить на тост Уильяма.

Ветер и волны понесли наконец корабли к открытому морю. Уильям, сидя на своем Султане, вороном жеребце, высоко взмахнул шляпой, салютуя двум кораблям. Хэл подошел к поручням на юте, чтобы ответить на его салют, а потом отвернулся и начал отдавать приказы рулевому, разворачивая корабль на юг.

– Ветер держится? Не помешает идти до Ушанта? – спросил он Неда Тайлера, когда они обогнули мыс Пенли и зеленые холмы Англии начали таять за кормой.

Нед стоял у новомодного рулевого колеса, которое на таком современном корабле заменило древний румпель. Это колесо стало изумительным изобретением: если, используя румпель, рулевой был ограничен поворотом на пять градусов по обе стороны от центра, то эта новая штуковина, штурвал, позволяла делать поворот в целом на семьдесят градусов, и это давало возможность гораздо лучше управлять кораблем.

– Ветер устойчивый, капитан. Юго-юго-запад, – ответил Нед.

Он прекрасно знал, что это был формальный вопрос, потому что Хэл внимательно изучил карты, прежде чем выйти из каюты, а направление ветра и сам чувствовал.

– Отметь на траверз-доске, – сказал Хэл.

Нед воткнул колышек в дырку на краю круглой доски.

Следовало добавлять по колышку каждые полчаса, а в конце вахты будут определены главный курс и положение корабля по навигационному счислению.

Хэл прошелся по палубе, глядя вверх, на паруса. Ветер дул с левого борта, легко наполняя их. Благодаря Неду каждый парус выглядел безупречно, и «Серафим» как будто летел, перепрыгивая с волны на волну. Хэла охватило радостное возбуждение такой силы, что он удивился. «Мне казалось, что я слишком стар для того, чтобы восторгаться, оказавшись на палубе и ожидая приключений», – подумал он.

Он постарался придать своему лицу спокойное выражение, а походке – неторопливое достоинство, но на юте стоял Большой Дэниел, наблюдая за ним, и их взгляды встретились. Ни один из мужчин не улыбнулся, но каждый прекрасно понял чувства другого.

Пассажиры поначалу стояли в средней части корабля, выстроившись вдоль поручней. Женские юбки развевались и шуршали на ветру, а чепчики приходилось придерживать. Но как только «Серафим» оставил сушу далеко позади и ощутил полную мощь открытого моря, женские восторженные восклицания понемногу затихли, пассажирки одна за другой оставили поручни и поспешили вниз, оставив одну только Кэролайн стоять рядом с ее отцом.

Весь этот день и несколько следующих ветер набирал силу. Он гнал вперед два корабля, пока наконец к вечеру не начал угрожать настоящим штормом, и Хэлу пришлось убавить парусов. Когда стемнело, корабли подняли на грот-мачты сигнальные фонари. А на рассвете Нед постучал в дверь каюты Хэла, чтобы сообщить: «Йоркширец» виден в двух милях за кормой, а впереди слева по борту виден Ушант.

Еще до полудня они обогнули Ушант и направились прямиком в бурные воды Бискайского залива, оправдывавшего свою зловещую репутацию. Всю следующую неделю команда могла использовать отличную возможность как следует потренироваться в управлении парусами, чтобы провести корабль через беспокойные воды и сильные ветра. Среди женщин, похоже, одна лишь Кэролайн не страдала от морской болезни, и она вместе с Томом и Дорианом каждый день присутствовала на уроках мастера Уэлша в тесной каютке.

Она говорила мало и совсем не обращалась к Тому, продолжая игнорировать его, даже когда он говорил весьма умные вещи. Она отклонила предложенную им помощь в решении математических задач мастера Уэлша.

Языки и математика – в этих двух областях Том преуспевал.

Кэролайн отказалась и от уроков арабского, которым мальчики каждый день занимались по часу с Элом Уилсоном.

Пока они пересекали Бискайский залив, Гай лежал плашмя, страдая от морской болезни. Хэла очень беспокоило, что кто-то из его сыновей может стать жертвой волнения на море. Тем не менее он устроил для Гая постель в каюте на корме, и Гай лежал там, бледный и стонущий, словно на грани смерти, не в силах принимать пищу и лишь глотая воду из кружки, которую Эболи держал перед ним.

Миссис Битти и ее младшие дочери чувствовали себя не лучше. Ни одна из них не покидала каюту, и доктор Рейнольдс, которому помогала Кэролайн, проводил почти все дни в заботах о них. Это было не слишком воодушевляющее занятие: приходилось то и дело выбегать наружу с полными горшками и выплескивать их содержимое за борт.

В каютах на корме царствовал кислый запах рвоты.

Хэл приказал теперь держать курс строго на запад, чтобы в темноте не налететь на острова, Мадейру или Канарские, и в надежде поймать более удачный ветер и поскорее дойти до экваториальной зоны. Однако они успели достичь тридцать пятого градуса северной широты, оставив Мадейру в сотне лиг к востоку, когда шторма начали постепенно утихать. Теперь Хэл смог заняться ремонтом парусов и рей, пострадавших в штормах, и потренировать команду в других занятиях, кроме как поднимать и спускать паруса.

Команда смогла наконец просушить мокрую насквозь одежду и постели, а кок получил возможность разжечь огонь и приготовить горячую еду.

На корабле воцарилось совсем другое настроение.

Через несколько дней миссис Битти и ее младшие дочери снова появились на палубе. Поначалу бледные и слабые, вскоре они воспряли духом. И через короткое время Агнес и Сара стали настоящей корабельной чумой. Особое внимание они уделяли Тому, считая его почему-то героем, достойным поклонения; чтобы сбежать от них, Том уговорил Эболи отправить его наверх, не спрашивая разрешения отца, – они оба знали, что такого разрешения не получить.

Хэл вышел на палубу во время смены дневной вахты и увидел Тома на рее в тридцати футах над палубой; босые ноги Тома твердо стояли на рее, и он помогал брать риф грот-паруса.

Застыв на половине шага с запрокинутой головой, Хэл лихорадочно искал причину, по которой мог приказать Тому спуститься на палубу, не роняя его достоинства. Он повернулся в сторону рулевого, увидел, что все офицеры на палубе наблюдают за ним, и с рассеянным видом подошел к Эболи, стоявшему у поручней.

– Я помню, как ты сам впервые забрался на грот-мачту, Гандвана, – тихо произнес Эболи. – Это произошло в неспокойном море у мыса Агульяс. И ты сделал это потому, что я запретил тебе подниматься выше первой ванты. Ты был тогда на два года моложе, чем сейчас Клебе, но всегда был непослушен.

Эболи неодобрительно покачал головой и сплюнул в воду.

После небольшой паузы он продолжил:

– Твой отец, сэр Фрэнсис, хотел тебя высечь. Надо было с ним согласиться.

Хэл отлично помнил тот случай. То, что началось как мальчишеская бравада, обернулось презренным ужасом, когда он взобрался на верхушку мачты и увидел внизу, в сотне футов, крошечную палубу, окруженную пенными зелеными волнами, на которых подпрыгивал корабль, а за ним тянулась белая полоса…

Неужели Том теперь на целых два года старше, чем он был в тот день? К тому же рея, на которой стоял его сын, находилась едва на половине высоты мачты…

– Мы с тобой оба не раз видели, как люди падают с главной реи, – проворчал он. – Они ломают кости и погибают точно так же, как если бы поднялись в два раза выше.

– Клебе не упадет. Он ловкий, как обезьяна. – Эболи вдруг усмехнулся. – Должно быть, у него это в крови.

Хэл не обратил внимания на его слова и вернулся в свою каюту под предлогом необходимости заполнить судовой журнал, но на самом деле он просто не мог видеть, как его сын болтается где-то в воздухе.

Остаток времени до полудня он ждал, что вот-вот послышится ужасающий удар о палубу над его головой или крик: «Человек за бортом!»

Но вот в дверь каюты наконец постучали, и в дверь просунул голову Том, сияя от гордости: он принес сообщение от вахтенного офицера. Хэл чуть не подпрыгнул от облегчения и крепко обнял сына.

Они наконец вышли в экваториальную зону штилей, и корабль безмятежно затих с обвисшими парусами. В середине утра Хэл находился в своей каюте вместе с Большим Дэниелом, Недом Тайлером и Уилсоном, снова изучая описание, данное Уилсоном чудовищу Джангири. Хэл желал, чтобы все его люди знали, чего им следует ожидать, и высказали свои соображения о том, как лучше выманить Джангири и заставить его сражаться или хотя бы отыскать его в порту укрытия.

Вдруг Хэл умолк на половине слова и вскинул голову. На палубе наверху происходило что-то необычное, слышались торопливые шаги, голоса и смех.

– Прошу прощения, джентльмены…

Он вскочил и быстро направился по коридору, чтобы посмотреть, что происходит.

На палубе собрались все свободные от вахты люди, а если точнее – то, похоже, вообще все, кто находился на борту. Все головы были запрокинуты, а глаза устремлены на грот-мачту.

Хэл проследил за их взглядами.

Том беспечно сидел верхом на грот-рее и весело кричал Дориану:

– Ну же, Дорри, давай! Не смотри вниз!

Дориан стоял на рее на стеньге под ним.

На одно ужасное мгновение Хэлу показалось, что мальчик просто застыл там, в восьмидесяти футах над палубой. Но Дориан пошевелился.

Он сделал один осторожный шаг, потом схватился за канаты над своей головой и снова шагнул.

– Отлично, Дорри! Теперь еще чуть-чуть!

Гнев Хэла на Тома стократно возрос из-за страха за ребенка. «Мне бы следовало содрать ему всю шкуру со спины, еще когда он в первый раз выкинул такую штуку», – подумал Хэл, быстро подходя к рулю и выхватывая из креплений рупор.

Но прежде чем он успел поднести его ко рту, чтобы рявкнуть на мальчиков, рядом с ним возник Эболи.

– Было бы не слишком мудро пугать их сейчас, Гандвана. Дориану нужны обе руки и вся его воля, чтобы справиться.

Хэл опустил рупор и перевел дыхание, когда Дориан стал, перебирая руками, продвигаться вверх по снастям.

– Почему ты их не остановил, Эболи? – в ярости спросил он.

– Они меня не спрашивали.

– Да если бы и спросили, ты бы им позволил, – обвиняющим тоном заявил Хэл.

– По правде говоря, не знаю, – пожал плечами Эболи. – Каждый мальчик вступает в пору зрелости в свое время и своим путем.

Он не сводил глаз с маленького мальчика высоко над палубой.

– Но Дориан не боится, – заявил он.

– Откуда ты знаешь? – прорычал Хэл, сам вне себя от страха.

– Посмотри, как он держит голову. Присмотрись к его ногам и рукам, к тому, как он держится.

Хэл не ответил. Он уже видел, что Эболи прав. Трусы цепляются за канаты, зажмурив глаза, руки у них дрожат, от них исходит сильный запах страха. Но Дориан продолжал двигаться, уверенно глядя вперед. Почти все на палубе молча и напряженно наблюдали за ним.

Том протянул руку брату:

– Почти добрался, Дорри!

Но Дориан презрительно глянул на готовую помочь руку и с видимым усилием подтянулся выше, к старшему брату. Ему понадобилось мгновение-другое, чтобы перевести дыхание, а потом он запрокинул голову и восторженно завизжал.

Том обнял его за плечи.

Их сияющие лица отчетливо различались даже издали, с палубы.

Команда невольно разразилась одобрительными криками, а Дориан сорвал с головы шапку и помахал ею.

Они с Томом уже давно стали любимцами матросов.

– Он готов, – сказал Эболи. – И доказал это.

– Бог мой, да он же просто ребенок! – взорвался Хэл. – Я должен запретить ему подниматься наверх!

– Дориан не ребенок. Ты просто смотришь на него отцовскими глазами, – возразил Эболи. – Скоро нам предстоит сражаться, а мы с тобой оба знаем, что во время схватки самое безопасное место для парнишки – на мачте.

Конечно, это было чистой правдой. Когда Хэл находился в таком же возрасте, его всегда отправляли в гнездо, потому что вражеский огонь направлялся в корпус корабля, а если корабль брали на абордаж, то и тут он остался бы невредим.

Несколько дней спустя Хэл внес поправки в судовой лист и записал Тома и Дориана в наблюдающие на случай, если корабль вступит в бой.

Он не знал пока, что ему делать с Гаем, – тот совершенно не изъявлял желания покидать безопасную верхнюю палубу. Может быть, он сможет действовать в случае чего как помощник хирурга, подумал Хэл.

Но как он отнесется к виду крови?

В этих широтах ветер кокетничал с ними. И наконец утих почти полностью, а море стало спокойным, как лужа масла. На корабль навалилась жара, все дышали с трудом, и из каждой поры на их теле ручьем лился пот.

Те, кто находился на палубе, старались скрыться в тени парусов, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от солнца. Потом на горизонте мог появиться клочок облаков, гладкая поверхность океана слегка морщилась, дыхание ветерка наполняло паруса и несло их иногда час, а порой целый день.

Когда же ветер, капризный и переменчивый, снова покидал их и корабль неподвижно лежал на воде, Хэл тренировал людей, давая им воинские уроки. Они работали у орудий, соревнуясь друг с другом вахтами, стремясь быстрее других зарядить, откатить, выстрелить и снова зарядить. Он устраивал учения с мушкетами, бросая за борт пустую бочку в качестве мишени.

Потом из арсенала извлекли абордажные сабли, и Эболи с Дэниелом принялись обучать матросов, как следует обращаться с ними. Том вместе со своей вахтой тоже тренировался, и не раз и не два Большой Дэниел брал его в напарники, чтобы продемонстрировать остальным трудные приемы.

Хэл неплохо подобрал команду: почти все матросы уже сражались прежде и умели обращаться с пистолетами и абордажными саблями, а также с крюками и топорами, знали, что делать с пушками. Через две или три недели он понял, что у него лучшая из боевых команд, какой он когда-либо управлял. Но одному из качеств этих людей Хэл с трудом находил определение; он мог думать об этом только как о рвении. Они походили на охотничьих псов, ищущих след добычи, и Хэл был бы только рад бросить их в любое сражение.

Они давно оставили за восточным горизонтом Мадейру и Канарские острова, но чем дальше они забирались в экваториальные воды, тем медленнее становилось их движение. Иной раз они лежали в дрейфе целыми днями, и паруса безвольно болтались на мачтах, а поверхность океана вокруг них была гладкой, как стекло, и безмятежность этих пылающих вод нарушали только комья саргассовых водорослей да стайки летучих рыб, прыгавших над ними.

Солнце жгло безжалостно и неустанно.

Хэл знал о тревоге и слабости, которые могли напасть на команду на этих изнурительных широтах, знал, что жара может вытянуть из людей жизненные силы и решительность. Он изо всех сил старался не дать своим людям погрузиться в трясину скуки и уныния. Поэтому военные учения проходили каждый день; Хэл организовывал также состязания в беге от кормы до грот-мачты и обратно, выставляя одну вахту против другой. Даже Том и Дориан участвовали в них, к пискливому восторгу Отродий Битти, как Том прозвал Агнес и Сару.

Потом Хэл приказал плотникам обоих кораблей и их помощникам поставить банки на баркасы. Баркасы спустили на воду, и команды гребцов «Серафима» принялись соревноваться с гребцами «Йоркширца», дважды обходя кругом оба замерших корабля; призом победителям служила красная лента и дополнительная порция рома.

Ленту после первых гонок повязали на бушприт «Серафима», и потом она служила символом почета, переходя с одного корабля на другой.

Чтобы отпраздновать завоевание красной ленты, Хэл пригласил Эдварда Андерсона явиться на «Серафим» и отужинать с ним и его пассажирами в каюте на корме. И с некоторым запозданием включил в компанию и своих сыновей, чтобы они помогли развлекать гостей, потому что мастер Уэлш предложил после ужина устроить музыкальный концерт. Уэлш мог играть на лютне, Гай – на лире, а Дориан, обладавший удивительным голосом, мог петь.