Дюна. Битва при Коррине Андерсон Кевин

~ ~ ~

Политика — это очень искусно сплетенная материя, сложный и запутанный лабиринт, вечно меняющийся калейдоскоп. В ней нет ничего красивого.

Граф Хазимир Фенринг

Барон Харконнен сидел в просторном саморегулирующемся кресле заднего ряда зала выступлений Ландсраада в ожидании начала громкого суда, в котором, как он надеялся, не прозвучит его имя. Владимир Харконнен буквально извелся от нетерпения, сидя в своей резиденции на Гьеди Первой и ожидая хоть каких-то новостей о трагедии на свадьбе бедного Лето и об убиении его невинного сыночка (если, конечно, убийцы справились со своим заданием). Наконец, не в силах больше подавлять свое нетерпение, барон решил отправиться на Кайтэйн, якобы «по делам». Никто ничего не заподозрит в такой поездке.

Так уж вышло, что барон оказался в имперской столице в тот момент, когда туда же прибыл представитель Дома Атрейдесов Суфир Хават. Вместе с послом Эказа в Кайтэйне он потребовал созыва экстренного заседания Ландсраада и личного суда императора.

«Должно быть, они и в самом деле очень расстроены. Боже, какое горе». Весть о кровавой вакханалии на свадьбе быстро распространилась по столице, и барон очень огорчился, узнав, что герцог Лето и его сын Пауль остались живы.

Очень кстати оказался в это время в Кайтэйне и виконт Хундро Моритани, словно приехал сюда специально для того, чтобы ответить на обвинения в его адрес. Все это выглядит вызывающе и глупо, думал барон Харконнен. Виконту следовало бы убраться из столицы и вернуться на Грумман, чтобы укрепить оборону перед нападением соединенных сил Атрейдеса и Эказа. В том, что такое возмездие не заставит себя ждать, барон был уверен. Что виконт вообще здесь делает? Барон избегал встреч с ним, понимая, что от сумасбродного грумманского правителя можно ожидать любой, самой безумной выходки.

Аристократы, съехавшиеся на заседание, собрались в зале выступлений и заняли свои места, тихо переговариваясь в тревожном предвкушении событий. Многие были, очевидно, обеспокоены тем, что услышали. Место, зарезервированное за виконтом Моритани, вызывающе пустовало. Неужели этот идиот проигнорировал вызов, сделанный от имени самого императора? Вполне возможно.

С украшенного богатым декором помоста в центре зала император Шаддам IV потребовал тишины.

— Я требую от виконта Моритани с Груммана ответа на выдвинутые против него сегодня обвинения. — Император поднял руку к сводчатому потолку, и оттуда опустился в зал прозрачный плазовый шар.

Внутри шара стоял высокий угловатый человек, горделиво завернувшийся в желтый, отороченный дорогим мехом плащ. Виконт возмущенно заговорил с сильным грумманским акцентом. Голос его гремел под сводами зала, усиленный мощными громкоговорителями.

— Почему меня взяли под стражу до предъявления мне обвинений? Почему меня выставили на всеобщее обозрение равных мне людей, как животное в зверинце?

Император сохранил полную невозмутимость.

— Вы взяты под стражу ради обеспечения вашей же безопасности.

— Я не нуждаюсь в такой защите! Я требую, чтобы меня освободили, и я смог бы свободно предстать перед моими обвинителями.

Шаддам стряхнул с позолоченного рукава невидимую пылинку.

— Возможно, некоторые члены Ландсраада хотели бы защититься от вас, виконт. По поводу Груммана мне была подана официальная жалоба. — Шаддам похлопал рукой по листам ридулианской бумаги и заговорил таким тоном, словно читал сводку новостей: — Речь в жалобе идет о якобы имевших место нарушениях в объявлении и ведении легальной войны убийц. Существуют предписанные законом правила ее ведения, и в мои обязанности входит напомнить вам о них. Напомнить всем. — Шаддам оглядел зал, дождался одобрительного гула голосов, а потом приказал открыть прозрачный шар.

Рослый и взъерошенный виконт Моритани предстал перед толпой собравшихся.

— Очень хорошо, давайте обсудим мои поступки и действия. Но пусть зал послушает рассказ и о тех преступлениях, которые были совершены в отношении моего Дома. — Горящим взглядом виконт обвел зал, ища в нем барона Харконнена, но, очевидно, не смог его увидеть за сотнями других представителей. Несмотря на солидную комплекцию, барону удалось укрыться в тени, вжавшись в саморегулирующееся кресло.

Женщина — посол Эказа, — стоявшая рядом с Хаватом, выступила вперед и заговорила хорошо поставленным голосом:

— Да, преступления действительно были совершены. Мы представим суду наши доказательства, и пусть император и высокий Ландсраад примут справедливое решение.

Не дожидаясь вопросов, женщина начала излагать факты, касающиеся застарелой вражды: уничтожение нормальной экологии туманных лесов, убийство послов, ковровые бомбардировки Эказа, отзыв грумманских курсантов из школы мастеров меча Гиназа, вслед за чем последовало внезапное нападение на планету и ее разрушение, убийство брата и дочери эрцгерцога Арманда.

Сначала виконт Моритани слушал обвинения со стоической невозмутимостью, но потом лицо его скривилось в горькой усмешке. Среди присутствующих поднялся громкий возмущенный ропот. Барон понял, что судилище не сулит ничего хорошего.

Теперь вперед выступил Суфир Хават.

— Но это было лишь начало, милорды. Представленные мною изображения сами за себя все скажут.

Собрание аристократов замерло в жутком молчании, а барон с жадным нетерпением смотрел кадры, запечатлевшие побоище на свадьбе герцога, кульминацией которых стало издевательское голографическое обращение виконта Моритани. К вящей радости барона имя Харконненов не было упомянуто ни разу.

Зал, опомнившись от потрясения, негодующе взревел. Шаддам потребовал тишины, несколько раз ударив молотком по столу. Снова заговорила посол Эказа. Женщину просто трясло от ярости.

— Во время этого конфликта Дом Эказа не совершил ничего противозаконного. С самого начала наш эрцгерцог, как того требуют правила, объявил войну убийц. Мы отвечали на враждебные действия, полностью подчиняясь строгим правилам такой войны, записанным в Великой Конвенции. Мы ничем не спровоцировали такое ужасающее насилие со стороны Дома Моритани.

Виконт с силой ударил кулаком по столу.

— Вы равнодушно позволили моему единственному сыну умереть, так как отказали мне в поставках лекарства, которое могло спасти ему жизнь, вылечив от страшной болезни! Вы убили Вольфрама. С равным успехом вы могли подослать к нему убийц. Мой бедный сын, мой единственный наследник, невинный мальчик, стал преднамеренной жертвой ненависти Эказа.

Барон шевельнул губами, но промолчал. Кто-то мог возразить, что убийство сына и наследника допускается правилами ведения войны убийц.

Ответ Моритани не смутил женщину-посла.

— Все знают, что эрцгерцог Арманд — великий гуманист. Покажите нам хотя бы один формальный запрос, официальную просьбу о поставке лекарства. Докажите этому высокому собранию, что Эказ отказал вашему сыну в необходимом ему лечении. — Она холодно посмотрела на виконта. — Учитывая ваше прошлое поведение, виконт, можно подумать, что вы сами специально дали своему сыну умереть, чтобы иметь повод совершать еще более вопиющие насилия.

Моритани побагровел от ярости. Прежде чем виконт успел спрыгнуть с помоста, к нему стремительно приблизился сардаукар, чтобы в случае необходимости водворить его обратно в плазовый шар.

Шаддам выставил вперед указательный палец.

— Довольно. Все должно быть под контролем и в пределах допустимого.

Теперь громко и решительно заговорил Хават:

— В пределах допустимого, сир? Дом Моритани выступил не только против Эказа. Он обрушился и на Дом Атрейдесов и на Дом Верниусов с Икса. Во время побоища на свадьбе представители многих благородных фамилий подвергались огромному риску быть убитыми. Предательская атака грумманцев уничтожила школу мастеров меча на Гиназе. До каких пор мы будем терпеть эти побочные бедствия вражды? Этот локальный конфликт может перерасти в большую войну, в которую будут вовлечены многие Дома Ландсраада.

— Не перерастет, — суровым тоном произнес Шаддам. — Виконт Моритани, я приказываю вам отказаться от своего рискованного и недопустимого поведения. Вы заплатите репарации, размер которых я определю лично. Кроме того, я требую, чтобы вы принесли извинения эрцгерцогу за убийство двух его дочерей и брата. Таким образом, конфликт будет улажен.

В ответ виконт лишь грубо расхохотался, поразив этим аудиторию до немоты. Даже барон удивился поведению этого сумасшедшего.

— О, в это дело вовлечены не только Дома Эказа и Атрейдеса. Вам всем еще предстоит сильно удивиться.

Теперь он, казалось, смотрел прямо на место Харконненов. «Он затеял со мной опасную игру», — подумал барон.

Моритани сделал шаг к императорскому помосту, но сардаукар не позволил ему подойти ближе.

— Отчего бы вам не послать на Грумман еще один легион сардаукаров, чтобы они стояли у меня над душой, сир? Я просто буду их игнорировать, как и в прошлый раз. — Он повернулся спиной к императору и направился к выходу, сопровождаемый злобными осуждающими выкриками с мест. Моритани снова заговорил, повысив голос:

— Теперь простите меня, я должен обдумать план поминок по моему сыну.

Император стукнул молотком по столу, но виконт не обернулся.

— Хундро Моритани, вы подвергнуты официальной опале за недостойное поведение. Я даю вам административный испытательный срок. — Аристократы зароптали, услышав такой мягкий приговор, и Шаддам, повысив голос, крикнул: — Если понадобится, Дом Моритани будет строго наказан. Еще один акт насилия, и вы лишитесь своего лена!

Теперь Моритани медленно обернулся и взглянул на императора с нескрываемым презрением.

— Дорого ли стоит мой лен, сир? Грумман старая и почти бесполезная планета, но этой мой дом и я его глава. Я защищу мой народ и мою честь, если потребуется. Приезжайте ко мне сами, если хотите. Вы увидите, как Моритани отстаивают свою честь!

Барон похолодел. Этот человек и вправду, наверное, безумен. После свадебного побоища объединенные силы Эказа и Атрейдеса неминуемо нападут на Грумман, а теперь виконт приглашает к этому же и самого императора. Казалось, виконт закусил удила и потерял голову. Неужели он действительно так сильно любил сына? Эта мысль плохо укладывалась в голове барона. Как он — или кто бы то ни было — сможет контролировать действия такого человека?

В тот вечер, сидя в своей дипломатической квартире и готовясь к отъезду на Гьеди Первую, барон получил ненужное ему секретное послание. Изукрашенной палочкой для размешивания меланжевого кофе барон активировал голографическое устройство, и в воздухе появилось изображение улыбающегося виконта Моритани, повисшее над подносом с чашкой. Ошеломленный барон отодвинул кофейный прибор, но это не помогло. Моритани заговорил:

— В данный момент я возвращаюсь на Грумман, чтобы подготовиться к битве. К величественной битве. Эрцгерцог явится сюда с военным флотом Атрейдесов — они не смогут устоять перед такой наживкой, но это вторжение надо отразить. — Самодовольно улыбнувшись, Моритани добавил: — Я надеюсь, барон, что вы, как мой союзник, направите свои дивизии на помощь Грумману. Я вынужден настаивать — памятуя о нашей дружбе… и наших тайнах.

Барон опрокинул чашку с меланжевым кофе, но это не помешало Моритани закончить речь зловещим ультиматумом:

— Как я вам и обещал, я возьму всю ответственность за эти действия на себя. Мне нет никакой нужды раскрывать участие в них Дома Харконненов. Если вы дадите мне людей, чтобы наши два Дома сражались плечом к плечу против общего врага, то я с радостью одену ваших солдат в грумманскую форму. Пусть это будет наш маленький маскарад. Никто не будет о нем знать, кроме нас с вами.

— На подготовку вам вполне хватит двух недель. Атрейдес и Эказ не явятся раньше, так как сейчас оба заняты делом герцога Видала. Пошлите одну дивизию под началом Раббана. — Виконт улыбнулся, и его изображение мигнуло. — Я потерял сына, а вам придется рискнуть всего лишь племянником.

В бессильной ярости барон ударил рукой воздух в том месте, где висело изображение нагло ухмыляющегося виконта. Но что толку? Барон имел сейчас так мало возможностей повлиять на события, что уж говорить о такой мелочи…

~ ~ ~

Мы выстраиваем вокруг себя мощные крепости с толстыми стенами и глубокими рвами. Эти укрепления служат двоякой цели: они позволяют нам отгораживаться от неприятных напоминаний и запирают внутри себя нашу вину.

Книга Ажара ордена Бене Гессерит

Стены монастыря были сложены из грубого прочного камня, но истинный холод, царивший в ткацкой мастерской, исходил, казалось, не от них, а от самой бабушки. Леди Елена Атрейдес явно отказывала Паулю в гостеприимстве, желая, чтобы он чувствовал себя неуютно, и поэтому он нервировал ее тем, что вел себя совершенно естественно, не проявляя никакой неловкости. Он ничего не приобретал и не терял от расположения старухи, да и она, как считал мальчик, ничего не получала и не теряла от его дружбы. Он не ожидал, что настоятельница вдруг сменит гнев на милость.

Неприязнь Елены проистекала от старых воспоминаний о старом герцоге Пауле и, возможно, о Лето. Но когда она попыталась выместить свое недовольство на внуке, мальчик безболезненно отразил эту атаку, словно на нем был надет щит, спасающий от ненужных эмоций.

— Наши женщины — великие труженицы, — отрезала Елена, когда Пауль попросил показать, как сестры делают ковры. — Им не следует мешать во время работы.

Но Пауль не отстал, как рассчитывала леди Елена.

— Им запрещено разговаривать, бабушка, и никто из них даже не взглянул на меня. Как же я смогу помешать им? — Он с любопытством посмотрел на кипевшую в зале работу, на ткацкие станки и нити. — Ты не объяснишь мне, что они делают?

На ритмично стучавших станках работали тридцать женщин, нити раскручивались и ложились в основу, из стороны в сторону перекидывались челноки, набивался рисунок, потом все повторялось сначала. Разноцветные нитки сматывались с многочисленных клубков и веретен с пряжей.

Женщины отбирали руками нити — от тонких, как паутина, до толстых крученых волокон. Ткачихи вплетали их в узоры, работая необычайно слаженно и в полном молчании. Паулю потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что здесь ткут не один большой узор, а сразу несколько ковров. Некоторые из них напоминали многоцветную радугу; краски сливались, плавно переходя одна в другую. Другие ковры выглядели как хаотичное переплетение нитей — пересекающиеся, прихотливо изогнутые линии образовывали невероятно причудливые узлы.

— Они следуют какому-то единому большому плану?

— Каждая сестра плетет свой собственный узор. Так как мы не разговариваем друг с другом, то кто может знать, какие видения посещают каждую из нас, какие воспоминания нам являются? — Елена неприязненно поморщилась. — Выработка знаменитых абстрактных ковров является очень доходным промыслом нашего монастыря. В этих коврах отсутствуют традиционные узоры и картины, как в других, напротив, есть весьма причудливые изображения, которые можно очень вольно интерпретировать. КООАМ платит нам довольно приличные деньги и распространяет наши изделия по планетам империи.

— Значит, ваша религиозная Община — это коммерческое предприятие.

Это замечание вызвало раздражение у бабушки.

— Религия всегда сочетается с коммерцией. Мы признаем, что люди хотят производить что-то полезное, и платим им за это деньги. Помимо этого наш монастырь полностью себя обеспечивает. Мы сами выращиваем для себя еду. Ты это прекрасно знаешь, ибо я видела, как вы с Дунканом все здесь вынюхивали.

С момента своего прихода в монастырь Пауль и Дункан обошли всю его территорию, осмотрели возделанные участки на крутых склонах вблизи внешних стен. В джунглях сестры собирали фрукты, съедобные листья и коренья. Приносили из джунглей и дичь. Правда, Пауль сомневался, что сестры сами ходили на охоту, но этим мог заниматься Суэйн Гойре.

— Люди первобытных племен Каладана тоже любят наши ковры.

Это сильно удивило Пауля.

— Для чего они им нужны?

Несмотря на то что эти племена жили в лесных чащобах и практически не вступали в контакт с остальным населением, Пауль был очарован тем, что узнал о них из видеокниг. Так как его отец был герцогом Атрейдесом, мальчику хотелось досконально знать все о своей планете. Старый герцог Пауль, герцог Лето и все их предки разрешили первобытным племенам жить на восточном континенте по собственным законам без всякого вмешательства каладанского правительства. Еще старый герцог обнародовал указ, согласно которому те первобытные люди, которые захотят приобщиться к цивилизации, вольны делать это по собственному усмотрению. История, к сожалению, полна печальных примеров того, как первобытные народы насильно, против их воли, загонялись в русло чуждых им цивилизаций.

Елена нахмурилась.

— Кто может понять дикарей? Их мотивы так же смутны и непонятны, как узоры наших ковров. Но они сами знают, что они в них видят, и сестрам довольно и этого.

Зная, что может насторожить и даже обидеть бабушку, Пауль все же спросил:

— Ты не чувствуешь себя оторванной от цивилизации? Ты не хочешь попросить прощения у моего отца и вернуться в замок Каладан?

Елена в ответ рассмеялась дребезжащим старушечьим смехом.

— Зачем мне это? Здесь у меня есть все, в чем я нуждаюсь, и в монастыре я королева в своих владениях, так зачем же мне добровольно становиться пешкой в чужих играх?

Пауль снова посмотрел на прихотливое переплетение ковровых нитей. Одна из сестер, женщина с коротко стриженными седыми волосами, ловко вплела розовую нитку в уток, потом синюю, быстро связав их и добавив в завораживающий калейдоскопический узор.

В голосе бабушки появились желчные нотки, когда она снова заговорила:

— Здесь все идет прекрасно, мы ведем гармоничную жизнь. Я много лет не вспоминала ни о своем муже, ни о своем сыне. — Внезапно Елена протянула руку и, сложив согнутые длинные пальцы, стремительно разорвала соединенные в узел нити. — До вашего с Дунканом появления здесь царила совершенная гармония.

Молчаливая седая сестра выпрямилась и посмотрела на испорченный настоятельницей узор.

Пауль подумал, что этот жест был еще одной попыткой запугать его. Но мальчик бесстрастно разглядывал путаницу из разорванных волокон, рассматривая узлы и цвета.

— Если каждая женщина здесь создает собственный узор, исходя из своего жизненного опыта, — он кивнул в сторону разрыва, — то не есть ли этот клубок символ твоей жизни?

~ ~ ~

Формам необходимо следовать неукоснительно. От этого зависит жизнь и смерть нашей цивилизации.

Правила Великой Конвенции в приложении к войне убийц

С внезапным прибытием кораблей Атрейдеса с тысячами хорошо обученных и тяжеловооруженных солдат эрцгерцог Арманд получил под свое начало готовые к бою планетарные силы, удвоившие его собственную военную мощь. Вместе два полководца имели реальные шансы наголову разгромить Грумман.

Но сначала надо было выиграть битву на Эказе, битву, которую эрцгерцог не планировал и которой не ожидал. Нельзя было рисковать захватом планеты мятежниками в отсутствие эрцгерцога Арманда и герцога Лето.

На секретном военном совете, созванном в отобранном у мятежников дворце, эрцгерцог дрожал от слабости, вызванной горем и незажившей еще раной. Голос его звучал надтреснуто и хрипло, напоминая звук холодного ветра, шевелящего голые ветви опавших деревьев.

— Я не собирался вести гражданскую войну.

Гурни в довольно развязной позе сидел в большом резном деревянном кресле, но эта поза не была знаком легкомыслия, а всего лишь готовностью в любой момент вступить в схватку.

— Зато Видал планировал ее давно, и теперь это совершенно очевидно, — сказал Гурни. — Сегодня утром разведчики обнаружили в Элакке расположения воинских формирований и систему укреплений. Поверьте мне, такие укрепления не строятся за одну ночь. Вы доказали всем, что он лжец хотя бы тем, что вы живы, милорд.

Лето озабоченно покачал головой:

— Если бы он выждал еще немного, то его предательство не было бы таким очевидным.

Арманд тяжело вздохнул:

— Видал легкомысленно решил, что я наверняка убит. Теперь, когда он на всю планету объявил об этом, то как сможет он объяснить мое возвращение?

Гурни коротко рассмеялся.

— Этот человек очень плохой вождь, если считает, что все его планы обязательно должны исполниться.

— И теперь из-за этого начнется большое кровопролитие. — Эрцгерцог опустил голову, отчего на лоб его упали пряди длинных седых волос. — Но почему за ним последовало так много моих людей? Его обман ясен и очевиден. Может быть, он сочинил какую-то легенду, чтобы посеять сомнения среди подданных? Может быть, он сказал им, что я — лицедел? Или он просто ничего им не сказал?

— Более всего вероятно последнее, — задумчиво произнес Лето. — Но простым солдатам не пристало лезть в политические хитросплетения. Их дело — выполнять приказы.

Уитмор Бладд сидел за столом с противоположной стороны, немного поодаль от эрцгерцога. Мастер меча был бледен, но старался вести себя вызывающе и проявлял нехарактерную для него прежде кровожадность:

— Мы сокрушим мятежников, не важно, какой ценой. Эказ скоро снова будет полностью под вашей властью, милорд. После этого мы сможем двинуться на Грумман. Это лишь вопрос времени, когда мы получим голову Хундро Моритани. Клянусь вам в этом, милорд. — Эрцгерцог медленно кивнул, не поднимая отяжелевшей от раздумий и страданий головы.

— Да, но наш путь к победе может оказаться тернист. Как я могу смириться с кровавой войной против собственного народа, обманутого одним предателем?

— Может быть, нам и не придется развязывать полномасштабную гражданскую войну, — сказал Лето. — Да, наши армии могут сокрушить элаккских мятежников, но будет непозволительной роскошью позволить лучшим эказским бойцам перерезать друг другу глотки.

— Но есть ли у нас выбор? Сейчас наше дело рассматривается в суде Ландсраада. Вы предлагаете ждать решения Кайтэйна, а в это время Видал будет укреплять свои позиции. При этом каждый день задержки будет на пользу виконту Моритани, который так же усилит оборону Груммана.

Лето, казалось, внимательно изучал текстуру сандаловой столешницы.

— Мы привели сюда мою армию и соединили ее с вашей для того, чтобы немедленно двинуться на Грумман. Теперь, когда Видал понял, что мы имеем над ним подавляющее преимущество, он решит, что мы начнем против него большую войну и не будем проводить точечные операции, как того требует Великая Конвенция. Видал никогда не заявлял о своем вступлении в войну убийц, но тем не менее он в ней участвовал. Виконт Хундро Моритани просто наплевал на правила ведения такой войны. — Лето скрестил руки на груди, лицо его стало жестким, взгляд сосредоточенным. — Но нам этого делать не следует. Другие нарушили правила войны убийц, но это не значит, что мы получили карт-бланш делать то же самое. Одно преступление не оправдывает другое, особенно когда речь идет об эмоциональных всплесках, столь характерных для междоусобных войн.

Гурни понял, куда клонит Лето.

— Надо соблюдать формальности, — громко и отчетливо произнес трубадур своим звучным голосом.

Утомленный физическим и душевным недомоганием, эрцгерцог, однако, не сразу понял, о чем идет речь.

— Так что вы предлагаете, мой друг?

— Я предлагаю опрокинуть их расчеты. Они решили, что мы готовимся к полномасштабной гражданской войне, и готовы защищаться от нападения крупных военных сил. Но мы должны показать им, что ведем только и исключительно войну убийц. Мы и будем использовать убийц. Оборонительные линии и фортификационные сооружения могут защитить от наступления армии, но любую оборону могут преодолеть один-два хорошо обученных диверсанта.

— Это сделаю я, — сказал Гурни. — Оранжевая Католическая Библия гласит: «Праведен мой Господин, и враги моего Господина — враги Бога».

— Я лично должен пролить кровь моего врага, — произнес эрцгерцог.

— Вы не можете идти, Арманд. — В голосе Лето прозвучало неподдельное сострадание, хотя он и понимал, что констатирует очевидность. — Я пойду вместо вас. Я и Гурни будем убийцами.

— И я, — подал голос Уитмор Бладд. — Во имя чести Дома Эказа и моего господина эрцгерцога, позвольте и мне участвовать в уничтожении наших врагов.

Однорукий Арманд не желал признаваться даже самому себе в своей слабости, но отрицать очевидное он не мог.

— Нет, вы останетесь здесь, мастер меча. Мне тоже нужна служба безопасности. Мы еще не закончили обыск дворца и не прочесали городов. Вы нужны мне здесь.

Бладд почувствовал себя униженным этим ответом, полагая — и, возможно, справедливо, подумал Лето, — что эрцгерцог напомнил ему о его неудаче.

— Но, милорд, вы не можете послать аристократа выполнять такую кровавую работу. Герцог не должен подвергать свою жизнь ненужной опасности.

— Да, не должен, — сказал Лето, — но, как бы то ни было, я это сделаю. Я не так уж беззащитен. Спросите Гурни или Дункана Айдахо. Они — мои лучшие бойцы и многому меня научили.

Гурни кивнул.

— Герцог Лето в первую очередь аристократ и редко позволяет себе участие в рукопашных схватках, но он превосходный боец. Он побеждает даже меня в одной схватке из десяти.

— В четырех из десяти, Гурни.

Шрам на лице Халлека слегка покраснел.

— Не мне спорить с вами, мой герцог.

Арманд задумался.

— Мы предпримем отвлекающий маневр, будем продолжать наращивать военные приготовления, как будто действительно собираемся всеми силами обрушиться на Элакку. Шпионы Видала сами укрепят его в такой уверенности. Он не будет ожидать нападения со стороны нескольких человек, хотя именно этого требуют правила ведения войны убийц.

— Мы с Гурни составим план и при первой же возможности проникнем на Элаккский континент.

~ ~ ~

Если человек попадает в тяжелое положение, то что в нем проявляется — доброта или жестокость? Этим выбором определяется характер.

Герцог Лето Атрейдес

Стоя рядом с Суэйном Гойре на плоской крыше самой высокой башни монастыря, Дункан оглядывал крутые, заросшие джунглями холмы. Устроенные на склонах холмов террасы зеленели садовыми посадками.

На башню вместе с мужчинами поднялась одна из сестер-затворниц и принялась раскладывать корм в птичьи кормушки. Похоже, сестры решили устроить фруктово-злаковый пир для больших черных ястребов. Дункану подумалось, что эти птицы легко находят добычу в джунглях. Видимо, монахини задумали сделать хищников вегетарианцами. Потом до Дункана дошло, что зерна и фрукты служат приманкой для мелких пташек, которые уже и становятся добычей хищных птиц. Ястребы кружили высоко в небе маленькими, едва заметными на фоне облаков точками, откуда стремительно пикировали в густые джунгли.

Гойре отгородился от Дункана молчаливой сдержанностью, которую носил, как носят теплый грубый плащ в холодную погоду. Дункан плохо помнил и был едва знаком с этим человеком, ибо когда Гойре служил при дворе Атрейдесов, сам Дункан учился в школе мастеров меча на Гиназе. Именно в то время Гойре стал капитаном герцогской гвардии. Дункан знал только о проступке этого человека и довольствовался этим.

Гойре наконец заговорил:

— Пауль сильно напоминает мне маленького Виктора. Тоже очень похож на отца.

— Я почти не знал Виктора. Он погиб к тому времени, когда я вернулся с Гиназа.

Внешне Гойре никак не отреагировал на ответ Дункана, несмотря на резкость его слов.

— Нет, а я очень хорошо знал мальчика. Я видел его ежедневно, с самого утра и до вечера. Я был его телохранителем, но не справился со своими обязанностями.

— Пауля охраняю я, — сказал Дункан.

У Гойре были усталые красные воспаленные глаза.

— У меня не было намерения причинить вред Виктору, но мы же знаем, что неудача превращает в пустяк любые благие намерения. Действие и результат. Только это имеет значение.

Оба снова надолго замолчали, глядя на круживших в поднебесье ястребов, на зеленые холмы, протянувшиеся до самого горизонта, на серое пустое небо. Далеко, почти на горизонте, Дункан рассмотрел какие-то воздушные суда, летавшие где-то возле прибрежных городов.

— От чего или от кого ты защищаешь Пауля? — спросил наконец Гойре. — Какое отчаяние привело вас сюда? Обычная междоусобица не может требовать таких крайних мер.

Вздохнув, Дункан рассказал о кровавой вражде между виконтом Моритани и Эказом, в которую вмешался Дом Атрейдесов. Когда Дункан замолчал, старый гвардеец спросил:

— Ты думаешь, что опасность до сих пор не миновала? Подозреваешь, что к Паулю могут подослать новых убийц?

— Виконт Моритани задумал убить сына герцога, хотя и не знаю, какую причину измыслил его извращенный ум. Пауль жив, и я хочу, чтобы так было и впредь. Пока буду сохранять бдительность.

— Но сейчас в этом нет никакого смысла для грумманцев, ведь Пауль невинное дитя.

— Все это не имело смысла с самого начала, но тем не менее попытка убийства была совершена. Между прочим, Илеса тоже была ни в чем не виновата.

Гойре многозначительно кивнул. Оба смотрели теперь на серебристые самолеты, приближавшиеся к монастырю. Обтекаемые воздушные суда стремительно скользили над зеленым балдахином джунглей. Отсюда, с удобного наблюдательного пункта, эти корабли казались такими же маленькими, как кружившие в небе ястребы. Через несколько мгновений послышался рев моторов.

Гойре напрягся.

— До сих пор мне ни разу не приходилось видеть здесь таких кораблей. Мы получаем мало…

Но Дункан сразу понял, что это не грузовые суда.

— Они собираются атаковать!

— Да! — Гойре подтолкнул Дункана к лестнице. — Иди же! Иди к Паулю!

Дункан бросился вниз в тот момент, когда корабли начали быстро перестраиваться в боевой порядок.

Обнажив меч старого герцога, Дункан словно вихрь ворвался в ткацкую мастерскую.

— Они идут. Нам надо искать убежища!

Готовый к любым неожиданностям, Пауль сразу же без колебаний подбежал к старшему товарищу.

Не обращая внимания на слова мастера меча, Елена, казалось, была готова отчитать его за нарушение порядка, но в это время несколько сильных взрывов сотрясли стены монастыря.

— Начинайте эвакуацию. Выводите сестер из здания!

— Я не буду этого делать, — с ледяным спокойствием ответила Елена. — Это наша крепость, наш дом.

Гордость была для нее важнее выживания.

— Ты хочешь сказать, что великий Дункан Айдахо не сможет защитить нас своим мечом?

Поморщившись, Дункан схватил Пауля за руку и потащил за собой к выходу на каменную лестницу.

— Я не клялся защищать вас, миледи. Ваша безопасность зависит теперь только от вас. Вашу крепость атакуют!

— Эта война убийц не имеет ко мне никакого отношения, — стояла на своем Елена.

— Теперь имеет! — крикнул от двери Пауль. — Меня пытаются убить. Но вы будете убиты просто потому, что окажетесь на пути.

Сестры продолжали ткать ковер, так как не услышали никакого приказа из уст своей настоятельницы. Раздался второй мощный взрыв, в помещении ходуном заходили станки.

— Это не простое убийство, — сказал Пауль. — Это военное нападение.

— Виконт Моритани уже показал всем, как далеко он может зайти в своей слепой ярости. Мой долг — защитить вас. — Дункан дернул Пауля за рукав, они выбежали на винтовую лестницу и бросились вниз, перескакивая через три ступеньки. — Нам надо выбраться отсюда. Стены не выдержат взрывов.