Дюна. Битва при Коррине Андерсон Кевин

~ ~ ~

Меняется погода, друзья приходят и уходят, но кровные узы выдерживают и переживают великие потрясения.

Герцог Пауль Атрейдес-старший

Вернувшись домой, на Каладан, юный Пауль резко почувствовал свое одиночество. После того что он увидел и узнал на Эказе, у него возникло великое множество вопросов, на которые он не мог найти ответа ни в книгах, ни в фильмах.

Он ходил в доки, бродил по торговым рядам рыбного рынка, выходил на прибрежный утес. Ища утешения или по крайней мере имевших для него смысл ответов, Пауль остановился перед колоссальными статуями старого герцога Пауля Атрейдеса и юного Виктора, первого сына герцога Лето. «Моего брата», — подумал он, и от этой мысли на него нахлынула волна печали. Пауль поднял голову и принялся внимательно рассматривать статуи. Он много раз видел изображения этих людей, и статуи, хоть и передавали портретное сходство, казались Паулю немного идеализированными. Лето приказал воздвигнуть их в устье портовой бухты, чтобы все корабли, направляющиеся в порт Кала-Сити, проплывали мимо них.

Смерть обоих этих людей наложила неизгладимый отпечаток на жизнь отца. Джессика забеременела в момент самой глубокой скорби Лето по Виктору. Пауль понимал, что своей жизнью, самим своим существованием он обязан этой трагедии…

Он увидел мать, поднимавшуюся по каменным ступеням, и вскоре она уже стояла рядом с сыном на эспланаде у подножия памятников. Соленый бриз шевелил бронзовые пряди ее волос.

— Я почему-то сразу подумала, что ты здесь, Пауль. Иногда я и сама прихожу сюда в поисках ответов на мои вопросы.

Пауль, не отрываясь, смотрел на каменные изваяния, на огонь, пылавший в оставленных у памятников жаровнях.

— И что они тебе отвечают?

— Они молчат. Все ответы мы должны искать и находить сами, — улыбнувшись, сказала Джессика. — Но, может быть, ты хочешь поговорить со мной?

Пауль, не раздумывая, выпалил:

— Если мой отец женится на Илесе Эказ, я останусь его наследником? Кем я буду в Доме Атрейдесов?

— Лето назначил наследником тебя. Ведь он признал тебя своим сыном.

— Я знаю, но если у него будет еще один сын от Илесы, его законной жены, то не станет ли их сын законным наследником престола вместо меня?

— Тебя мучают династические амбиции, Пауль? — тихо спросила Джессика. — Ты хочешь быть герцогом?

— Суфир говорит, что из человека, жаждущего стать герцогом, никогда не получится хороший правитель.

— Такова ирония политической реальности. Твой отец обещал, что ни мое, ни твое положение при дворе не изменится. Верь ему.

— Но как он может это обещать? Не дал ли он таких же обещаний эрцгерцогу Эказу?

— Твой отец давал много разных клятв. Теперь ему придется балансировать на тонких гранях, чтобы их исполнить. Но ты же знаешь его — он попытается это сделать. Самое ценное его качество — это чувство долга и чести.

— Ты не считаешь, что своей женитьбой на другой женщине мой отец предает тебя, предает нас? — Пауль внимательно следил за реакцией матери. В выражении ее лица он уловил признаки растерянности и неуверенности, он видел, что мать — воспитанница ордена Бене Гессерит — изо всех сил старается смириться с неизбежностью. Но несмотря на все попытки разумом убедить себя в непреложности неприятного факта, она все же оставалась женщиной, человеческим существом, а значит, не могла отказаться от своих чувств.

— Мне пришлось на тех же условиях смириться с существованием Кайлеи Верниус, — сказала Джессика. — Я знала свое место, а Лето — свое.

— Но со своим местом не смирилась Кайлея. Я же знаю, что произошло.

— Не смогла принять свое положение и твоя бабушка Елена. Твой отец сознает, что ступил на зыбкую почву, но я не могу отговорить его.

Джессика отвернулась от памятников и, к безмерному удивлению Пауля, порывисто его обняла. На глазах ее выступили слезы, но усилием воли женщина подавила минутную слабость.

— Помни только одно, Пауль. Отец любит тебя, на самом деле любит.

Пауль знал это вопреки всем законам политики и логики.

— Я всегда буду об этом помнить.

Прошел месяц, срок бракосочетания неумолимо приближался. Пауль изо всех сил старался сосредоточиться на своих обязанностях сына герцога.

Он ежедневно тренировался с Суфиром Хаватом. Оружейный мастер постепенно настраивал механического бойца на все более сложные уровни мастерства, словно стараясь таким способом выплеснуть свой гнев и недовольство. Ветеран ментат служил уже третьему поколению Дома Атрейдесов; он видел старого Пауля и Елену во времена их легендарных столкновений, он видел, какой катастрофой закончились отношения Лето и Кайлеи. Но в своем отношении к Атрейдесам мастер убийств был слеп к их личным делам, если они не затрагивали безопасности герцога.

Пауль сражался с боевым роботом, уклоняясь от разящих ударов его металлических рук и парируя коротким мечом. Механический боец генерировал защитное поле, поэтому у Пауля была возможность попрактиковаться в нанесении нарочито медленных ударов, которые позволяли клинку преодолеть защитный экран. После каждой интенсивной тренировки Суфир вместе с Паулем просматривал ее голографическую запись, чтобы обсудить сильные и слабые стороны техники Пауля.

Пауль умел делить свое сознание и одновременно думать о нескольких вещах, как учила его мать. Таким образом он мог поддерживать разговор, продолжая сражаться на пределе своих возможностей. Это умение уже не раз удивляло его учителей, и сейчас Пауль говорил только для того, чтобы произвести такое же впечатление на старого ментата.

— Расскажи, как умер мой дед, Суфир.

— Его убил салусанский бык во время ристалища.

Пауль нанес удар и сделал нырок. Один из клинков механического бойца просвистел в дюйме от его плеча.

— Из тебя вышел бы отвратительный жонглер. У тебя начисто отсутствует дар рассказчика.

Суфир, продолжая внимательно следить за действиями Пауля, начал рассказывать дальше:

— Старый Пауль погиб в результате измены, и ваша бабушка была вынуждена стать сестрой в заключении.

Теперь в голове Пауля все сложилось в цельную картину. Почему он никогда не трудился связывать между собой даты событий? Если верить семейным преданиям замка, то леди Елена ушла в крепость в монашество от горя. Теперь еще эти новые, шокирующие сведения.

— Она участвовала в заговоре?

— Не мне об этом говорить. Но она так и осталась в изгнании. В то время в соучастии подозревали и Дункана. Какое-то время.

— Дункана? — От неожиданности Пауль едва не пропустил удар мека. Он сделал неверный шаг, но его спас защитный экран, так как удар робота был слишком быстрым, и защита сработала. — Дункан был вовлечен в заговор? Он причастен к смерти моего деда? Но он же был оруженосцем старого герцога.

— В конце концов с него сняли все обвинения. — Суфир закончил тренировку и выключил робота. — На сегодня довольно, если вы хотите продолжить этот разговор. Можете притворяться, что вы способны одновременно болтать и сражаться, но я видел ваши ошибки, которые могли закончиться для вас печально, если бы не мое присутствие. Потом мы разберем их, молодой хозяин. Теперь же идите, вымойтесь и переоденьтесь. Вам надо готовиться к приему высоких гостей. Сегодня к нам прибывают первые представители Дома Эказа.

~ ~ ~

Очень тревожно, что политики и хищники действуют по одним и тем же принципам.

Письмо герцога Пауля Атрейдеса-старшего жене Елене

Через несколько недель после отъезда с Груммана барона Харконнена, заключившего неформальный союз с Моритани, виконт окончательно потерял всякие поводы к сдержанности.

Вместе с дюжиной других придворных Моритани Хий Рессер стоял в комнате умирающего мальчика. Виконт обратился к ним голосом, надтреснутым от горя:

— Доктор говорит, что мой сын скоро испустит свой последний вздох. Это вопрос нескольких дней. Если бы у нас было лекарство, способное его вылечить…

Отчаянный шепот Моритани острой жалостью отозвался в душе Рессера.

Если бы.

Лежавший на кровати, пропахшей ароматами меланжи и дымом семуты, одурманенный атональной воющей музыкой Вольфрам уже не слышал слов своего убитого горем отца.

Некоторые придворные тихо рыдали, но Рессер сомневался в искренности этих слез. Наблюдая всю сцену, он все больше и больше убеждался в том, что эта неуклюжая демонстрация верности имеет одну цель — добиться теплого места при дворе Грумманского правителя.

Доктор Тербали деловито возился с системой для внутривенного введения лекарств, а Моритани, приникший к телу сына всклокоченной головой, что-то тихо говорил умирающему мальчику, исступленно целуя его впалые щеки. Несчастный ребенок никак не реагировал, он лишь смотрел в потолок пустыми глазами. Лицо его временами подергивалось, а веки судорожно прикрывали покрасневшие глаза.

Больной мальчик умер так тихо, что даже Моритани, державший его за тонкие ручки, не сразу заметил это. Поняв, что его сын умер, виконт испустил дикий звериный крик — смесь жалобного вопля и грозного рычания.

Доктор Тербали выпрямился и взглянул на показания монитора.

— Мне очень жаль, милорд.

Хундро Моритани слепо протянул вперед руку и смахнул на пол инструменты с медицинского лотка, потом закрыл лицо ладонями и зарыдал.

Виконт был сильным и жестоким человеком, легко воспламеняемым страстями и склонным к вспышкам насилия. Рессер не раз был свидетелем того, как его хозяин ради достижения своих целей пренебрегал моралью и нравственностью, выдвигая лживые причины, чтобы прикрыть истинные мотивы. Но скорбь его была непритворна. Страдание, причиненное смертью единственного сына, было настоящим.

Глаза Моритани внезапно вспыхнули, как вырвавшееся из-под углей пламя. Рессер пришел в ужас. Не воспользуется ли Моритани смертью сына как предлогом для применения насилия, которое он так долго сдерживал. Грумманский правитель способен перешагнуть через гроб сына ради достижения целей своего Дома. Теперь, когда Вольфрама нет, Моритани мобилизует всех, кто может поддержать его притязания на Эказ, и к тому же он может зачать нового наследника. Или, быть может, у него есть и более обширный план? Или это просто месть?

«Это не мой вопрос, и не мне на него отвечать, — подумал Рессер. — Моя роль — выполнять приказы хозяина и, если понадобится, пожертвовать за него жизнью».

Скорбь виконта в мгновение ока превратилась в ярость, направленную на врача. Не вытирая струящихся по щекам слез, Моритани стремительно обежал кровать сына.

— Ты знал, какое лекарство нужно моему сыну! Я велел тебе его достать.

— Это было невозможно, милорд! Эказы…

Резким движением виконт отшвырнул дородного доктора в толпу плачущих придворных, но не остановился на этом. Выхватив из-под куртки тонкий кривой кинжал, виконт кинулся к оцепеневшему от неожиданности доктору. Придворные расступились, прижавшись к стене. Никто из них не выказал ни малейшего желания заступиться за жертву или предотвратить убийство.

— Я врач школы Сук. Я неприкосновенен.

С искаженным яростью лицом Моритани вонзил кинжал в грудь врачу, молниеносным движением извлек из раны лезвие и отбросил в сторону оседающее на пол тело.

— Теперь полечи себя!

Стараясь облегчить горе насилием, виконт, сжимая в руке окровавленный кинжал, подбежал к двери. Он отреагировал на боль именно так, как предполагал Рессер. Моритани и раньше так отвечал на любые беды.

— Где все другие? Подайте сюда контрабандистов! Всех до единого! — Он повернулся к Рессеру: — Мастер меча, разыщи их!

— Слушаюсь, милорд.

В течение часа все одиннадцать эказских контрабандистов были доставлены к обезумевшему от горя и ярости виконту. Хундро Моритани щедро заплатил этим людям за то, чтобы они, обойдя эмбарго, достали необходимое сыну правителя эзойт-поай, невзирая на цену. После нескольких безуспешных попыток достать лекарство по своим нелегальным каналам контрабандисты попытались выкрасть одну партию, но и из этой экспедиции они вернулись с пустыми руками.

Виконт Моритани лично, одного за другим, привязал несчастных за ноги к диким грумманским жеребцам. Последовало гнусное зрелище — животные таскали жертв по сухому каменистому дну бывшего моря до тех пор, пока все они не умерли в страшных мучениях. После этого, глядя на истерзанные окровавленные тела, Моритани отрывисто сказал Рессеру:

— Не выношу самого вида эказской расы. Уберите эту падаль с глаз долой и сожгите.

Рессер выполнил приказ, чувствуя, что это только начало.

~ ~ ~

Воспоминания о прошлом мучают даже тех, у кого нет Другой Памяти.

Преподобная Мать Гайус Элен Мохиам

Предстоявшая свадьба герцога Лето, конечно, не могла сравниться в пышности с бракосочетанием Шаддама, но тем не менее на нее должны были прибыть семейства Ландсраада, желающие выказать свое уважение Домам Атрейдесов и Эказов. Гости прибудут со всех концов империи. Самые уважаемые из них займут особые апартаменты в каладанском замке. Для остальных были предоставлены гостиницы в Кала-Сити. Хозяева уже вычистили и расширили номера для приема знатных постояльцев.

За две недели до торжества в космопорт Каладана прибыл эрцгерцог Арманд Эказ с многочисленной свитой. Высокие гости приземлились на трех больших пассажирских кораблях. Дункан Айдахо, встречавший будущих родственников, сопроводил гостей в замок, возглавив колонну медленно ехавших экипажей. За ними следовали грузовики с багажом и припасами.

Пауль ждал в замке, испытывая все возраставшую неуверенность относительно своего места в предстоявших событиях. То, что он считал каменной скалой в бушующем море галактической политики, оказалось всего лишь ненадежным зыбучим песком. Матери нигде не было видно; видимо, она решила скрыться от множества любопытных глаз и занялась своими домашними обязанностями.

Первыми с Эказа прибыли сам эрцгерцог, его дочь Илеса и мастера меча Ривви Динари и Уитмор Бладд. Пауль смотрел на них из окна высокой башни, особенно пристально разглядывая невесту. Илеса была красива, хотя вовсе не походила на леди Джессику. Пауль обдумал свое неприязненное отношение к этой молодой женщине и решил, что с его стороны будет нечестно питать ненависть к ней только из-за того, что она так внезапно вторглась в их семью. В конце концов, Илеса была всего лишь пешкой в матримониальных аристократических играх.

Герцог Лето объяснил сыну значимость политической необходимости, сказав при этом, что, возможно, и сам Пауль когда-нибудь окажется в таком же положении.

— Это бремя аристократа, — подчеркнул Лето, — которое часто ломает хребет мужчинам и разбивает сердца женщин.

Пауль направился в главный вестибюль, где отец приветствовал Арманда Эказа. Огромный Ривви Динари стоял рядом с хозяином по стойке «смирно», делая вид, что внимательно следит за ситуацией, а Уитмор Бладд казался поглощенным обсуждением распределения помещений с кастеляном замка.

Гости привезли с собой целую оранжерею растений в кадках, множество папоротников с резными листьями, переливающимися всеми цветами радуги, цветущие вьющиеся лилии и колючие элаккские вечнозеленые кустарники, присланные лично герцогом Прадом Видалом. Кадки и горшки были большими и причудливо украшенными мозаикой, составленной из крупных цветных шестиугольников. Был, правда, один неловкий момент, когда Суфир Хават настоял на проверке растений индикатором ядов. Некоторые члены эказской делегации возмутились, но эрцгерцог сам поддержал идею Суфира.

— Не стоит рисковать, — сказал он.

Пауль заметил, что герцог Лето внимательно рассматривает Илесу, стоявшую рядом с отцом.

— Эти растения прибыли сюда очень кстати, это великолепный свадебный подарок, — заговорил Лето. — Поставьте их в большом холле. Пусть и на Каладане будет свой кусочек Эказа. Он будет живо напоминать Илесе о ее родине.

Расстановкой горшков и кадок вызвался руководить мастер меча Уитмор Бладд. Потом он же взял на себя роль распорядителя будущих торжеств, и у герцога Лето появилось время поближе познакомиться с невестой.

Ласковые волны Каладанского моря с тихим шелестом бились о борт парусной лодки, на которой герцог Лето вышел из гавани и направился вдоль туманного берега, стараясь не терять его из виду. Климатические спутники гарантировали превосходную погоду на ближайшие двое суток, поэтому Лето, не опасаясь сюрпризов, решил сам управлять судном. По его просьбе Илеса сопровождала его в этом морском путешествии. Лето, таким образом, намеревался дипломатично наладить отношения с будущей женой.

— Никогда прежде не приходилось мне ходить под парусом.

Илеса откинулась назад и полной грудью вдохнула насыщенный морской влагой воздух. Она не смотрела на изрезанный горами берег, взгляд ее был прикован к бесконечным волнам, катящимся по морю от самого горизонта.

— Здесь, на Каладане, мы рождаемся и воспитываемся на воде, — сказал герцог. — Все учатся плавать, ходить под парусом, судить о приливах и наблюдать погоду.

— Значит, и мне надо учиться этому искусству, ведь теперь мой дом здесь.

Сквозь низкий туман проглянуло солнце, небо окрасилось в необычно густой темно-синий цвет. Яркий свет упал на лицо Илесы, и она прикрыла глаза. Лето не мог оторвать от нее взгляд. Своими темными волосами, сдержанностью поведения и неуверенным смехом она разительно отличалась от Джессики, да и от Кайлеи.

Илеса перегнулась через леер над бушпритом, возле которого было написано название лодки — «Виктор».

— Лето, расскажите мне о своем сыне.

— Пауль чудесный молодой человек. Умный и храбрый. Я им очень горжусь. Вы сами видели его, и можете судить о его способностях.

— А Виктор? Расскажите мне о нем, если вам не трудно. Я знаю только, что он умер в младенчестве.

В голосе Лето зазвучали жесткие нотки.

— Он стал невинной жертвой покушения на меня. Виктор… Ромбур… Они оба стали жертвами ее ревности.

Илеса удивленно вскинула свои изящные полукруглые брови.

— Значит, это не было связано с политикой?

— Если бы дело было в политике, то мне было бы легче перенести это несчастье. Нет, дело было сугубо личным. Кайлея в сговоре с одним капитаном моей гвардии подложили бомбу в процессуальный экипаж, но бомба убила не меня, а моего сына. — Голос герцога дрогнул. — Нашего сына. Взрыв покалечил и брата Кайлеи, Ромбура. Один я остался невредим.

Илеса сочувственно посмотрела на Лето. Палуба лодки плавно покачивалась на встречных волнах.

— И что сталось с Кайлеей и капитаном? Думаю, мой отец устроил бы показательную казнь. Капитана положили бы на ростки колючего растения бирабу. Оно растет быстро и в течение суток пронзило бы жизненно важные органы преступника. — Илеса рассказывала об этой ужасной казни без всякого содрогания.

— Кайлея покончила с собой, бросившись с башни. А Гойре… нет, я не стал его казнить, я выбрал для него более тяжкое наказание — оставил ему жизнь. Я отправил его в изгнание, где он будет переживать свое преступление до конца дней.

Наступило долгое молчание. Илеса продолжала, как зачарованная, смотреть на волны.

— Мы оба носим в душе глубокие шрамы, Лето, — сказала она наконец. — Я знаю о ваших ранах и думаю, что вы знаете о моих. Но мы оба обладаем достаточным мужеством, чтобы стать сильнее от пережитых страданий. Или нам надо опустить руки и сдаться?

Лето на мгновение задумался.

— Мы с вами затеваем не легкомысленный роман, Илеса. Мы оба знаем, с какой целью заключается наш брак. Возможно, это совсем не то, чего вы ждете от жизни.

— Напротив, Лето, это как раз то, чего я жду. Так меня воспитали. После того как грумманцы убили Санию, я стала старшей дочерью в семье эрцгерцога Эказа. Мой удел — династический брак. Я никогда не мечтала о том, что полюблю какого-нибудь доблестного кавалера и буду счастливо жить с ним как в сказке. Нет, и я вполне довольна моим положением.

Да, будет тяжело, но Лето понимал, что одновременно это будет наилучший выход. Он надеялся, что со временем Илеса станет для него чем-то большим, нежели просто политическим партнером. Станет другом, но это уже превосходило то, что советовал ему старый герцог в отношении династического брака.

— Я хочу, чтобы вы полюбили Джессику и Пауля. Я хочу, чтобы они полюбили вас. Все это зависит от вас, Илеса. Вы сможете это сделать?

— Я сделаю все, что прикажет мой герцог, — ответила девушка.

~ ~ ~

Барон Харконнен императору Шаддаму: примите этот дар Дома Харконненов по случаю вашего бракосочетания с леди Фиренцией Торвальд. Эта меланжевая скульптура хармонтепского льва в натуральную величину символизирует не только льва Дома Коррино, но и неиссякаемую сокровищницу пряности, каковой является лен Арракиса, милостиво пожалованный нам вашим отцом. Ваш нижайше преданный и покорный слуга.

Барон Владимир Харконнен

— Император забирает себе львиную долю нашей пряности. Если так будет продолжаться и дальше, мы скоро разоримся дотла. — Барон фыркнул и едва не чихнул от попавшей ему в нос всепроникающей арракинской пыли. — Если Дом Харконненов хочет выжить на этой жуткой планете, нам надо получать больший процент.

— С сегодняшнего дня так и будет, мой барон. — Питер де Фриз самодовольно ухмыльнулся. — Прямо под носом инспекторов из КООАМ.

Двенадцать лет назад, когда Дом Харконненов обвинили в утаивании меланжи и в занижении данных о ее добыче, на Арракис прибыла целая армия аудиторов и ментатов, перерывших всю отчетную документацию барона. Тогда инспекторы не нашли ничего предосудительного, и барону удалось выйти сухим из воды. Но Харконнен продолжал лихорадочно искать способ создания тайных складов пряности. Наконец де Фриз предложил гениальный и вполне жизнеспособный план — прятать излишки пряности на виду у всех, и теперь эту идею начали успешно претворять в жизнь.

Хранилище пряности в предместье Карфага хорошо охранялось солдатами и было оснащено современной следящей аппаратурой. На солнце жарились десять исполинских бункеров. В небе барражировали черные военные орнитоптеры, высматривая, не бродят ли поблизости фрименские воры, прячущиеся в песках и ждущие удачного момента для нападения на хранилище.

Барон и де Фриз поднялись на лифте на верхний этаж самого большого нового бункера. Лифт остановился, и барон шагнул на высокую плоскую платформу крыши бункера, откуда открывался вид на складской полигон. Во всех этих бункерах хранились запасы пряности, находящиеся в распоряжении Харконнена, здесь были части регулярных поставок, которые следовало отгрузить Ландсрааду, Гильдии и КООАМ. Кроме того, здесь же находились стратегические резервы, гарантирующие поставки пряности императору.

— Все ли бункеры построены из нового материала?

Де Фриз вытер ярко-красные губы ладонью и, не скрывая гордости, ответил:

— Все контейнеры, до последнего, переделаны, включая направляющие и платформу, на которой мы сейчас стоим. Все это сделано из особого полимера, пропитанного меланжей. Десять лишних тонн пряности, нигде не учтенной и спрятанной в элементах здания и оборудования. Легальная пряность находится в хранилищах, и поэтому индикаторы везде показывают ее присутствие, и ни у кого это не вызывает никаких подозрений. Более того, никто не удивится слабому запаху корицы, исходящему от стен и оборудования. Мы спрятали пряность на виду у всех.

Барон провел пухлым пальцем по перилам и лизнул его, но не почувствовал ничего, кроме вкуса кремнистой пыли.

— Очень изобретательно. Я уверен, что комар носа не подточит. Но как мы сможем извлечь все это богатство, если оно вплавлено в структуру стройматериалов? КООАМ сразу обратит внимание на демонтаж бункера.

Питер беспечно махнул рукой.

— У нас есть сепаратор полимеров, милорд. В любой момент мы можем спокойно извлечь пряность, заменить ее инертным материалом и, забрав пряность, продать ее кому угодно, а прибыль положить в банк, не платя сумасшедших налогов императору. Мы можем откачать чашку пряности или тонну — по нашему усмотрению.

Барон пришел в необычное для него игривое настроение и даже похлопал ментата по плечу. Потом достал из кармана сладкое меланжевое пирожное. Обертку он бросил вниз, проследил глазами за ее плавным падением, а потом, жуя на ходу, направился к лифту.

Де Фриз торопливо последовал за патроном.

— Может быть, мы сейчас более подробно обсудим свадьбу Атрейдеса? После смерти своего единственного сына виконт Моритани готов на самые крайние меры.

Когда лифт достиг первого этажа, барон вышел из него и направился к ожидавшему их экипажу.

— Должен признаться, что этот сумасброд меня немного раздражает. Он такой… непостоянный. Я не хочу слишком тесно сближаться с Домом Моритани. Это то же самое, что завести в доме бешеного щенка.

— Вы совершенно правы, опасаясь виконта, милорд, — улыбаясь, произнес де Фриз. — Но тем не менее я не могу отрицать, что его порыв к насилию нам сейчас очень выгоден. Позвольте, я объясню…

Барон, входивший в этот момент в прохладный герметизированный экипаж, резко поднял руку.

— Я не хочу вникать в детали, Питер. Не хочу. Я хочу лишь получить твои уверения в том, что я не буду разочарован. И в том, что не буду иметь к этому никакого отношения.

— Я клянусь вам, что учтены оба ваши пожелания, барон. Исполняя свой план, я уже послал оперативников. Каждый из них, если попадется, будет принят за грумманца. Никаких осечек, никаких случайностей не будет, ручаюсь вам.

Экипаж тронулся с места и направился к баронской резиденции. Харконнен съел еще одно пирожное и вытер липкие пальцы о пыльную штанину.

— Наши руки должны остаться абсолютно чистыми. Ошибки недопустимы.

— Никаких ошибок не будет, милорд. Виконт будет только рад взять ответственность на себя. Он просто в восторге от будущего кровопролития.

— Как и я, Питер. Но я выражаю свой восторг не так громко.

~ ~ ~

Добрые друзья так настраивают нашу память, что даже неприятные события мы начинаем видеть в положительном свете.

Герцог Лето Атрейдес

Требование герцога было холодным и лишенным сантиментов. В сущности, это была пощечина. Он хотел, чтобы она взяла под крыло Илесу, стала подругой молодой женщины и вместе с персоналом замка и прибывшими эказцами занялась приготовлениями к свадьбе. Джессике потребовалась вся ее выучка сестры ордена, чтобы в ответ отвесить положенный поклон.

— Хорошо, Лето. Все будет, как тебе угодно.

Несмотря на многолетнюю подготовку, Джессика сейчас ненавидела себя за боль, которую доставляли ей чувства. Она была наложницей, ее прислали сюда согласно приказу стать сексуальной партнершей герцога, частью его делового антуража, ее вынудили отказаться от права на человеческие эмоции. Она была счастлива любовью и преданностью, которые дарил ей Лето в прошлом, но она не имела права рассчитывать, что так будет продолжаться вечно.

Пусть так, но неприкрытая правда потрясла ее до глубины души.

Джессика была достаточно умна и понимала, что это не было проявлением поверхностного и бездумного неуважения. Лето точно знал, чего требовал, и Джессика заставила себя разобраться в мотивациях герцога, просившего ее стать компаньонкой и наставницей Илесы.

Джессика отбросила покров эмоций и поняла, что в действительности хочет от нее герцог: он совершенно искренне хотел, чтобы Джессика и Илеса подружились, а все его требования имели целью заставить обеих женщин понять и принять реальность. Герцог не собирался прогонять Джессику или Пауля, напротив, он желал сохранить их и включить в орбиту новых отношений. Более того, он дал знать дочери Эказа, что герцог Лето считает наложницу важным в своей жизни человеком. Женщинам придется сотрудничать, ибо каждая из них призвана играть свою особенную роль при дворе герцога.

Когда Джессика поняла это, она все объяснила Паулю, чтобы помочь мальчику разобраться в происходящем. Это знание пригодится ему и в дальнейшей жизни.

— Жена и любовница — это совершенно разные положения. Хорошо, если одна женщина может совмещать обе эти роли, но политика и любовь так же несовместимы, как разум и душа. Усвой этот урок, Пауль. Как сын герцога, ты и сам можешь когда-нибудь оказаться в таком же положении.

Вот так Джессика и Илеса стали вместе проводить свои дни, наполненные подготовкой к свадебному торжеству. Они составляли планы, уточняли список приглашенных гостей, обсуждали отрывки из Оранжевой Католической Библии и рассматривали различные варианты свадебного богослужения. В некоторых случаях церемония могла продолжаться всего несколько минут, но при более строгом соблюдении традиций она могла затянуться и на несколько часов. Джессика даже прочитала о таких — самых крайних — случаях, когда обряд бракосочетания длился больше, чем сам брак. Совместными усилиями Джессика и Илеса придумали весьма сложную, но красивую и поэтическую церемонию.

Среди дворцовой челяди не утихали пересуды. Люди удивлялись тому, как мирно уживаются друг с другом эти две женщины. Сначала Джессика считала это мирное сосуществование всего лишь навязанной ей ролью, но однажды, посмотрев на сидевшую напротив Илесу, она вдруг поняла, что начинает относиться к девушке как к личности, как к человеку, с которым она действительно смогла бы подружиться.