Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка Снайдер Тимоти

Глава 3. 2013 год: интеграция или империя?

У Европы, сколь бы серьезными ни были ее многочисленные недостатки и прегрешения, имеется невероятно ценный (даже бесценный) арсенал опыта, знаний и умений, которыми она способна поделиться с остальной планетой, и теперь они нужны планете, чтобы выжить, еще отчаяннее, чем прежде.

Зигмунт Бауман, 2013 год

Государство, имеющее механизм передачи власти, существует во времени. Государство, ведущее дела с зарубежными странами, существует в пространстве. Главным вопросом для европейцев XX века был следующий: а что после империи? Как обломкам империй – после утраты европейскими державами всякого контроля над обширными территориями – сохраниться в виде независимых государств? С 1950-х до 2000-х годов ответ на этот вопрос казался очевидным: выход в образовании, совершенствовании и расширении Европейского Союза, то есть в интеграции. Европейские империи спровоцировали первую волну глобализации, приведшей к Первой мировой войне, Великой депрессии, Второй мировой войне и Холокосту. Европейская интеграция вызвала вторую волну глобализации, последствия которой беды, по крайней мере в Европе, не предвещают.

Европейская интеграция началась довольно давно, и европейцы могут принимать ее как должное и не помнить влияние иных политических моделей. Однако у истории нет конца и всегда появляются альтернативы. В 2013 году Российская Федерация предложила взамен интеграции “евразийскую” альтернативу: империя для России, национальное государство (государство-нация) – для всех остальных. Но есть затруднение: национальные государства в Европе оказались несостоятельными. В истории великих держав Европы империализм плавно, без этапа строительства национальных государств, перешел в интеграцию. Ведущие европейские страны никогда не представляли собой национальные государства. До Второй мировой войны они были империями с обладающими неравными правами гражданами и подданными. После 1945 года бывшие метрополии участвовали в интеграции и делились суверенитетом. Восточноевропейские национальные государства, образованные в этом качестве, пали в 1930–1940-х годах. В 2013 году имелись все основания считать, что в отсутствие надгосударственной системы европейские государства также погибнут. Вслед за распадом Европейского Союза с большой вероятностью распались бы и государства Европы.

Кажется, российские лидеры это понимали. В отличие от своих европейских партнеров, они открыто рассуждали о событиях 1930-х годов. “Евразийский проект” России коренится именно в том, третьем десятилетии XX века, когда национальные государства Европы погрузились в хаос. Евразийский проект стал в России возможен, когда ее лидеры лишили народ возможности интеграции. Кремль реабилитировал фашистских идеологов прошлого и выдвинул современных российских идеологов, возрождающих фашизм. Виднейшие евразийцы 2010-х годов – Александр Дугин, Александр Проханов и Сергей Глазьев – воскресили нацистские идеи или адаптировали их для отечественного оборота.

Иван Ильин, считавший, что империи – не реликт и что за ними будущее, шел в ногу со временем. В 1930-х годах главным вопросом казался следующий: кто построит эти новые империи: ультраправые или ультралевые?

Первая мировая война привела к распаду старых сухопутных империй Европы: Российской, Австро-Венгерской, Германской и Османской. На их месте начались опыты по строительству национальных государств. Франция пыталась оказывать этим новым образованиям поддержку, но в период Великой депрессии она уступила фашистской Италии и нацистской Германии влияние в Центральной и Восточной Европе. Когда польский воевода или румынский фашист заявляли, что эпоха либеральной демократии подошла к концу, они выражали общеевропейское убеждение.

Европа (ок. 1930 г.)

Это мнение было широко распространено и по другую сторону Атлантики. В 1930-х годах Соединенные Штаты были империей – в том смысле, что множество ее подданных – индейцы и негры – не обладали полными гражданскими правами. Не было до конца ясно, станут ли США демократическим государством. (Многие видные американцы считали, что нет.) Американский дипломат Джордж Кеннан, позднее ставший выдающимся стратегом, предположил в 1938 году, что США следует “идти путем, ведущим к конституционному переходу к авторитарному государству”. Заявляя, что “Америка прежде всего”, знаменитый летчик Чарльз Линдберг призывал отнестись к нацистам с пониманием.

Начавшаяся Вторая мировая война показала европейцам, что выбирать приходится между фашизмом и коммунизмом, между империями ультраправых или ультралевых. Война началась, когда сошлись две крайности. Заключенный в августе 1939 года наступательный советско-германский союз, проглатывавший целые государства, быстро подорвал европейскую систему. Немцы к тому времени уже уничтожили Австрию и Чехословакию. Вермахт и РККА совместно захватили и расчленили Польшу. Затем СССР силой присоединил Литву, Латвию и Эстонию. Немцы при экономической поддержке Советов в 1940 году оккупировали Францию.

Второй этап войны начался в июне 1941 года, когда Гитлер предал Сталина. Германия напала на СССР. Теперь крайности разошлись. Берлин преследовал, по сути, империалистические цели. Захват плодородных земель советской Украины, по мысли Гитлера, сделал бы Германию самообеспеченной страной и великой державой. Союзниками или врагами казались лишь ультраправые и ультралевые. Даже сопротивлением нацистскому режиму, как правило, руководили коммунисты.

Поражение Германии в 1945 году дискредитировало фашизм – или потому, что европейцы стали считать его моральной катастрофой, или потому, что фашизм потерпел крах. После того, как РККА изгнала вермахт из Восточной Европы, советская власть снова установилась в Эстонии, Латвии и Литве, а в Румынии, Польше и Венгрии (где всего несколькими годами ранее правый авторитаризм казался неизбежным) власть взяли коммунисты. К 1950 году почти во всех сложившихся после Первой мировой войны национальных государствах были установлены коммунистические режимы. Как и после Первой мировой войны, национальное государство в Европе оказалось несостоятельным.

Исход войны решила мощь американской экономики. Хотя Соединенные Штаты вступили в вооруженный конфликт в Европе довольно поздно, американцы активно снабжали своих английских и советских союзников. После войны США поддерживали экономическое сотрудничество в Европе, чтобы поддержать там центристские силы и обезоружить радикалов, а в долгосрочной перспективе – создать стабильный рынок сбыта для американцев. Признание того, что рыночной экономике необходима социальная база, было свойственно американской внутренней политике: за три послевоенных десятилетия разрыв между богатыми и бедными в США сократился. В 1960-х годах афроамериканцы получили возможность голосовать, и это смягчило империалистический характер американской политики. После войны СССР и его восточноевропейские сателлиты отказались от американской помощи, страны же Западной Европы при финансовой поддержке США возобновили опыты с верховенством права и демократическими выборами. Хотя политика в отдельных государствах заметно различалась, в Европе за эти десятилетия в целом сложилась система здравоохранения и социального обеспечения, которую теперь воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Государство в Западной и Центральной Европе уже не полагается на модель империи и может быть спасено в ходе интеграции.

Объединение Европы началось в 1951 году. Умерший три года спустя Ильин не принимал европейскую интеграцию всерьез (как и российские идеологи и лидеры, поднявшие его на щит полвека спустя) и до самой смерти сохранял манихейский взгляд на политику. Его империя несла спасение, тогда как все остальные режимы находятся в разных точках на опасном пути к сатанизму. В послевоенной Европе Ильин уделял внимание Испании и Португалии – морским империям с правыми диктаторами во главе. Он рассчитывал, что Франко и Салазар сохранят фашистское наследие и восстановят стандарты европейского фашизма. К послевоенным Англии и Франции Ильин относился не как к конституционной монархии и республике соответственно, а как к империям, и замечал в них устойчивый имперский элемент. Если европейские государства были империями, писал Ильин, то и для России естественно оставаться империей. Ведь империя – естественное положение вещей, а фашистские империи сильнее всех. Россия стала бы идеальной фашистской империей.

За полвека, прошедшие между смертью Ильина и его реабилитацией, империалистическую Европу сменила Европа, стремящаяся к объединению. Тон задала Германия. Проигравшие войну, разделенные немцы приняли предложение соседей – Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Италии – и учредили в 1951 году вместе с ними Европейское объединение угля и стали. Западногерманские лидеры, в первую очередь Конрад Аденауэр, увидели в европейской интеграции путь к государственному суверенитету и объединению немцев. По мере того как европейские империи проигрывали колониальные войны и теряли рынки сбыта, масштаб проекта увеличивался. К нему в 1973 году присоединилась даже Британская империя (вместе с Данией и Ирландией). Португалия и Испания подали новый пример деколонизации, заменив авторитаризм парламентской демократией и присоединившись (в 1986 году) к общеевропейскому проекту. Он стал прибежищем после развала империй.

К 1980-м годам демократия через интеграцию стала нормой для многих стран Европы. Все члены Европейского экономического сообщества (ЕЭС) были демократическими государствами, заметно более благополучными, чем коммунистические режимы Восточной Европы. В 1970–80-х годах разница в уровне жизни в Западной и Восточной Европе увеличилась, а из-за развития средств коммуникации это стало труднее скрывать. В то время как Михаил Горбачев пытался обновить советское государство и спасти экономику, Западная Европа возводила новое политическое здание на фундаменте экономического сотрудничества. В 1992 году (вскоре после того как СССР прекратил свое существование) ЕЭС было преобразовано в Европейский Союз – с признанием верховенства судебных органов ЕС, его права, а также со свободным движением товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Впоследствии для большинства стран-членов Европейский Союз стал и пространством с общей границей и с единой валютой.

Большинство социалистических стран Восточной Европы также видели (хотя и по-своему) в Европейском Союзе верный ориентир. В 1930–40-х годах образовавшиеся после Первой мировой войны восточноевропейские государства стали жертвами Гитлера, Сталина или их обоих. Избранные после “бархатных революций” 1989 года лидеры восточноевропейских государств, избавившихся от опеки СССР, объявили о желании присоединиться к общеевропейскому проекту. “Возвращение в Европу” явилось реакцией на уроки 1918 и 1945 годов: национальное государство несостоятельно в отсутствие какой-либо более крупной, чем оно само, структуры. В 1993 году ЕС начал заключать соглашения об ассоциации со странами Восточной Европы, устанавливая, таким образом, правовые отношения. В 1990-х годах было выработано три критерия членства в ЕС: способная к конкуренции рыночная экономика, демократия и соблюдение прав человека, а также способность госаппарата применять законы и установления Европейского Союза.

В 2004 и 2007 годах в состав ЕС вошли семь посткоммунистических государств (Польша, Венгрия, Румыния, Болгария, Чехия, Словакия и Словения) и три бывших республики СССР (Литва, Латвия и Эстония). В 2013 году к ЕС присоединилась Хорватия. Теперь могли уцелеть и мелкие государства, терпевшие крах после 1918 и после 1945 года: европейский порядок охраняет их суверенитет. В 2013 году ЕС включал и метрополии прежних морских империй, распавшихся после Второй мировой войны, и бывшие провинции сухопутных империй, распавшихся во время или после Первой мировой войны.

К 2013 году ЕС не приблизился к территории СССР в границах 1922 года. В 2013 году (на двадцать лет позднее своих западных соседей) Украина активизировала переговоры об ассоциации с ЕС. Позднее речь может пойти и о членстве страны в Европейском Союзе. Украина стала границей между обновленной и прежней Европой, между интеграцией и империей. Россияне, желавшие восстановления империи во имя Евразии, начали поход с Украины.

Политика интеграции фундаментально отличается от империалистической политики. Европейский Союз напоминает империю масштабом своего экономического пространства, но отличается от нее организационным принципом: равенством государств-членов вместо неравноправия.

Империя не признает государственные образования, с которыми она сталкивается, считая их колониями, и на этом основании уничтожает, заявляя, что тех никогда и не существовало. Европейцы в Африке утверждали, что африканцы не знают государственности и поэтому принципы международного права к ним неприменимы. Американцы, осваивая запад материка, заключали с коренными жителями договоры – и игнорировали их на том основании, что индейские племена и союзы – не субъекты права. Немцы, напавшие в 1939 году на Польшу, утверждали, что польского государства не существует. СССР, встретившийся с немцами посередине Польши, приводил тот же довод. В 1940 году Москва, отказавшись признавать суверенитет соседей, аннексировала Литву, Латвию и Эстонию и объявила, что служба прежним правительствам этих государств преступна. Германия, напавшая на СССР в 1941 году, отказывалась признавать, что имеет дело с государством, и обращалась с народами СССР как с населением колоний.

Европа (ок. 1956 г.)

На протяжении истории европейского империализма державы Европы считали, что международное право применимо лишь к отношениям между ними, но не к отношениям с колониями, дававшими могущество и богатство. Во время Второй мировой войны европейские страны пытались колонизировать уже друг друга. После войны, когда европейцы потеряли свои колонии (сначала в Европе, а после и в остальных частях земного шара), интеграция явилась возвращением к тому представлению, что в основе отношений между европейцами лежит право. Договоры с ЕС были нацелены на изменение экономических условий, после чего экономика повлияла бы на политику. Признание суверенитета сделалось необходимым условием проекта. Европейская интеграция признает принцип нерушимости границ, а изменение территории государств допускается в их пределах или по соглашению между ними (но не насильственным путем). Вступление в ЕС регламентировано, а государство-кандидат должно признавать верховенство права.

К 2013 году Европейский Союз стал образованием колоссальным, но уязвимым. Экономика ЕС была мощнее экономики США, Китая и, – примерно в 8 раз – мощнее экономики России. Европейский Союз с его демократией, социально ориентированным государством и защитой окружающей среды стал альтернативой американскому, российскому и китайскому неравенству. В его состав входит большая доля наименее коррумпированных государств мира. В отсутствие объединенных вооруженных сил и надежных органов внешних сношений Европейский Союз во внешней и внутренней политике полагается на право и экономику. Его внешняя политика, не провозглашаемая явно, нацелена на убеждение лидеров и общества, желающих получить доступ на европейский рынок, принять верховенство права и демократию. Граждане стран, не входящих в Европейский Союз, стремящиеся получить доступ к европейским рынкам или ценностям, подталкивают свои правительства к переговорам к ЕС и на выборах отказывают в поддержке тем лидерам, которые не могут это сделать. Примерно так дела обстояли в 1980–2000-х годах.

Слабым местом ЕС являлась “политика предопределенности”: миф о рациональной нации. Граждане западноевропейских государств-членов ЕС считали, что их страны существуют давно и извлекли из прошлого, например из войны, верный урок: мир – это хорошо. Когда европейским империям пришлось расстаться со своими колониями и присоединиться к интеграции, миф о рациональной нации сгладил переход и позволил европейцам забыть об уходе из колоний и творимых при этом бесчинствах.

Европейский Союз (2013 г.)

История не знает эпохи национальных государств: интеграция в общем случае (исключение представляет, например, Финляндия) началась после распада империи, и паузы между этими периодами не было. В важных случаях – Германии, Франции, Англии, Италии, Голландии, Испании, Португалии – на пути от империи к европейской интеграции не было такой остановки, когда суверенное государство существовало бы (и процветало) в вакууме. Да, граждане обыкновенно считают, что в истории был такой период (поразмыслив, они, как правило, признают, что это не так). Но задумываются об этом редко, поскольку в Европе преподают национальную историю. Без глубокого понимания собственного имперского прошлого и без знаний, позволяющих увидеть закономерности, европейцы мирятся с заблуждением. Усвоенный в детстве миф о рациональной нации успокаивает взрослых и позволяет забыть о подлинных исторических проблемах. Повторяя этот миф, лидеры и общества хвалят себя за то, что выбрали Европу – хотя в действительности интеграция была жизненной необходимостью после краха империй. К 2010-м годам граждане восточноевропейских стран впали в то же заблуждение, но по-своему. Большинство диссидентов-“антисоветчиков” понимало необходимость “возвращения в Европу” после 1989 года, но вступление в ЕС после 2004 или 2007 года способствовало забывчивости. Кризисы после Первой и Второй мировой войн, во время которых национальное государство доказало свою несостоятельность, были переосмыслены как уникальные случаи страданий. Восточноевропейскую молодежь не приучили думать о том, почему в 1930–40-х годах национальные государства терпели крах. Видя себя невинными жертвами нацистской или советской империй, они чествовали короткий межвоенный период, когда в Восточной Европе существовали национальные государства. Молодежь забыла, что эти государства были обречены не только в силу существования коварных соседей: без общеевропейского порядка у них почти не было возможности уцелеть. Власти ЕС никогда не пытались ввести единое для всех европейцев историческое образование. В итоге миф о рациональной нации породил впечатление, будто национальные государства, выбравшие общеевропейский проект, в состоянии и отказаться от него. Тогда возвращение в воображаемое прошлое может показаться возможным и даже желательным. Так “политика предопределенности” открыла дорогу “политике вечности”.

В 2010-х годах выступавшие против ЕС националисты и фашисты обещали европейцам возврат к вымышленной национальной истории, а их оппоненты не считали это серьезной проблемой. Все они верили в миф о рациональной нации. И сторонники, и противники единой Европы не считали членство в ЕС необходимостью. Так, Партия независимости Соединенного Королевства (Великобритания) Найджела Фараджа, Национальный фронт (Франция) Марин Ле Пен и Австрийская партия свободы (Австрия) Хайнца-Кристиана Штрахе блаженствуют в “политике вечности”. Лидеры Венгрии с 2010 года строят в границах ЕС правый авторитарный режим. После мирового финансового кризиса 2008 года симпатии избирателей Греции – еще одного государства-члена ЕС – обратились к ультраправым и ультралевым силам. Венгерские и греческие лидеры увидели в китайских и российских инвестициях альтернативный путь в будущее.

Недвусмысленный отказ России от европейской интеграции стал новостью. Она первой из бывших европейских империй отказалась считать ЕС прибежищем для себя и первой стала сопротивляться интеграции, чтобы лишить соседей суверенитета, возможности процветания и демократии. Российская агрессия указала на слабые места нынешней Европы, в которой преуспевают политики-популисты и будущее которой мрачно. Главный вопрос европейской истории снова открыт.

Россияне при Путине не сумели построить устойчивое государство с механизмом передачи власти и верховенством права. Поскольку провал пришлось выдать за успех, россияне объявили себя учителями, а не учениками Европы. Это потребовало новых критериев успеха: он стал означать не процветание и свободу, а определенную сексуальную ориентацию и принадлежность к определенной культуре. При этом Европейский Союз и США представляют собой угрозу, но не из-за своей политики, а из-за ценностей, носителями которых они якобы являются. Путин с впечатляющей быстротой совершил этот поворот, возвратившись в 2012 году на пост президента.

Прежде российские лидеры благожелательно отзывались о европейской интеграции. Ельцин считал Европу, по крайней мере на словах, образцом для подражания. Путин называл приближение ЕС к российским границам возможностью для сотрудничества. Он не считал расширение НАТО на восток в 1999 году враждебным шагом, а, напротив, пытался заручиться поддержкой США и НАТО, чтобы вместе противостоять угрозам. В 2001 году, после нападения исламских террористов на США, Путин предложил НАТО сотрудничество в соседних с Россией странах. В 2004 году Путин не воспринимал расширение ЕС как угрозу и с одобрением отзывался о будущем членстве Украины в ЕС. В 2008 году Путин посетил саммит НАТО в Бухаресте. В 2009 году Медведев позволил американским транспортным самолетам доставлять через воздушное пространство России припасы для контингента в Афганистане. В 2010 году Дмитрий Рогозин, представитель РФ при НАТО и радикальный националист, выразил озабоченность тем, что войска Североатлантического договора уходят из Афганистана. Рогозин пожаловался на недостаток у НАТО боевого духа, на его “пораженческие настроения”. Он не был против натовских солдат у границ России.

В рамках внешнеполитического курса России в 2011 году ЕС и США не представляли собой угрозы и могли сотрудничать с ней как с равной. В 2000-х годах у россиян имелась возможность создать полноценное государство, но шанс был упущен. Демократизации исполнительной ветви власти не произошло, соперничающие с 1990-х годов олигархические кланы превратилась в клептократию, и государственный аппарат стал представлять собой единый клан. Вместо того чтобы монополизировать право, государство при Путине монополизировало коррупцию. Конечно, в 2000-х годах государство в некоторой степени обеспечило гражданам стабильность – благодаря доходам от экспорта нефти и газа. Однако большая часть населения России осталась без перспектив. Бизнесмены могли в любой момент попасть за решетку за мнимое нарушение закона – и очень часто попадали.

В вопросах войны и мира Россия также повела себя так, что европейцам стало труднее считать ее равной. В апреле 2007 года Эстонию надолго сковала крупная кибероперация. В то время еще не было до конца понятно, что именно случилось, но позднее выяснилось, что это лишь первый “залп” в кибервойне России с Европой и США. В августе 2008 года Россия напала на Грузию и оккупировала часть ее территории. Боевые действия сопровождались нападением в киберпространстве: грузинский президент утратил контроль над своим веб-сайтом, новостные агенства подверглись хакерской атаке, интернет в стране был в значительной степени парализован. Россия атаковала Грузию, чтобы лишить ее возможности вступить в Европейский Союз, но одновременно она отрезала путь к интеграции и для самой себя.

К 2010-м годам олигархия сделала реформы в Российской Федерации не просто невозможными, но и немыслимыми. Выступая в ноябре 2010 года в немецкой печати, Путин попытался усидеть сразу на двух стульях: он заявил, что Европейскому Союзу надо объединиться с Россией, не ожидая от нее перемен. Но поскольку Россия не может следовать европейским принципам, расстаться со своими принципами придется Европе. Путин начал задумываться об обратной интеграции, в процессе которой европейские страны стали бы сильнее напоминать Россию и которая означала бы развал ЕС.

Важным отличием империалистической Европы от Европы объединенной стало отношение к закону и праву. В этом отношении политик Путин повторил траекторию Ильина: вера в закон сменилась признанием беззакония патриотической добродетелью. Молодость Ильина пришлась на предреволюционные годы, и его чрезвычайно беспокоил вопрос о духе права. Он считал, что русским необходимо его принять, но не знал, как это осуществить.

Полвека спустя Европейский Союз решил эту задачу. Рутинный процесс интеграции сопровождается экспортом духа права. Европейская интеграция стала средством переноса идеи верховенства права оттуда, где оно функционирует лучше, туда, где оно функционирует хуже. В 1990-х годах соглашения об ассоциации, заключенные Европейским Союзом со странами-кандидатами, породили правоотношения, в перспективе ведущие к полноправному членству. Перспектива вступления в ЕС делала наглядными для граждан выгоды верховенства права.

В зрелом возрасте Ильин отказался от верховенства права в пользу фашистского произвола. Оставив надежду, что Россией можно управлять при помощи законов, Ильин сделал добродетелью патриотов произвол. Путин (полагающий Ильина авторитетом) последовал тем же путем. В 2000 году, впервые баллотируясь на пост президента, он рассуждал о необходимости “диктатуры закона”. Это оксюморон, и одна из двух противоречащих друг другу концепций была отброшена. Во время президентской кампании 2012 года Путин отверг идею европейского пути России (проигнорировав поощряющие верховенство права внешние стимулы) и представил произвол искупительным патриотизмом. Операциональное понятие в современном русском языке – беспредел, возможность делать что угодно. Это слово заимствовано из уголовного арго.

Следуя этой логике, Путин – не потерпевший неудачу государственный деятель, а спаситель нации. А то, что европейцы могут счесть ошибками, можно осмыслить как расцвет российской невинности.

Путин предпочел интеграции империю. В 2011 и 2012 годах он объяснял, что если Европа не согласится объединиться с Россией, то россияне помогут Европе стать похожей на Россию. Таможенный союз ЕАЭС – объединение с авторитарными соседями Беларусью и Казахстаном – был учрежден 1 января 2010 года, когда Путин был премьер-министром. В конце 2011 – начале 2012 года кандидат в президенты Путин предложил создать более масштабный “Евразийский союз” (альтернативу Европейскому Союзу), который принимал бы государства-члены ЕС и способствовал его развалу. Путин назвал евразийскую идею началом новой идеологии и геополитики.

3 октября 2011 года в “Известиях” Путин представил свой грандиозный план. Россия сведет вместе государства, которые вряд ли смогут войти в ЕС (а в будущем и государства, покидающие разваливающийся ЕС), то есть нынешние и будущие диктатуры. 23 января 2012 года в “Независимой газете” Путин (цитируя Ильина) заявил, что суть интеграции не в совместных достижениях (как считают европейцы), а в “цивилизации”. По логике Путина, верховенство права перестало быть всеобщей желанной целью и предстало элементом чуждой западной цивилизации. Интеграция, по Путину, не имеет отношения к сотрудничеству с другими, ее суть – в самовосхвалении, так что нет необходимости делать что-либо для того, чтобы Россия стала похожей на Европу. Напротив, это Европа должна напоминать Россию.

Разумеется, Европейский Союз, напоминающий Россию, непременно распадется. В своей третьей статье, напечатанной 27 февраля 2012 года “Московскими новостями”, Путин приходит именно к этому выводу. Россия не может стать членом Европейского Союза из-за своего “уникального места на мировой политической карте, роли в истории, в развитии цивилизации”. И Евразия, в отличие от Европейского Союза, примет кандидатов безо всяких условий. Все диктаторы сохранят власть, честных выборов не предвидится, никакие законы соблюдать не нужно. Евразийский проект придуман для того, чтобы помешать расширению Европейского Союза и заставить граждан стран – потенциальных членов думать, что подобное расширение невозможно в принципе. В долгосрочной перспективе, объяснил Путин, Евразия превзойдет Европейский Союз и появится “Союз Европы”, “единое экономическое и человеческое пространство… от Лиссабона до Владивостока”.

Путин, будучи кандидатом в президенты в 2011 и 2012 годах, обещал отход России от всеобщих стандартов и экспорт российских особенностей. Если представить Россию незамутненным источником утраченных всеми остальными цивилизационных ценностей, то вопрос о реформировании российской клептократии вообще снимается с повестки. Россию – маяк для всех – следует не переделывать, а поощрять. Путин подтверждает свои слова поступками: он действительно сделал европейскую интеграцию для своего народа немыслимой. То, каким образом Путин занял пост президента, сделало поворот России к Евразии необратимым. Отказ от демократических процедур в 2011 и 2012 годах стал насмешкой над основным критерием членства в Европейском Союзе. Чтобы изгнать протестующих с улиц и изобразить их агентами Европы, Европейский Союз изобразили врагом.

В России нет действующего механизма передачи власти, и будущее российского государства темно, но вслух ничего этого говорить нельзя. Путин способен удержать под контролем государственный аппарат, но он не в состоянии реформировать его. Поэтому внешняя политика заместила внутреннюю, а заботой дипломатов вместо безопасности стала культура. По сути, это означает экспорт российского хаоса под рассуждения о российском порядке, дезинтеграцию, именуемую интеграцией. В мае 2012 года президент Путин представил евразийский проект орудием разложения ЕС, необходимым для того, чтобы упростить мировой порядок и позволить империям побороться за территорию. Черную дыру в такой системе невозможно заполнить ничем, но она может поглотить соседей. На инаугурации Путин объявил: Россия намерена стать “лидером и центром притяжения всей Евразии”. В послании Федеральному собранию в декабре того же года он говорил о грядущей катастрофе, с которой начнется новая эпоха колониальных войн за ресурсы. В такое время нелепо предлагать реформы или думать о прогрессе. В условиях непроходящего кризиса, объявил Путин, Россия при “обустройстве огромных… пространств” станет опираться на национальный гений.

Но упоминание о “большом пространстве” (это концепция правоведа-нациста Карла Шмитта) – не самое удивительное в речи Путина. Употребив странное слово “пассионарность”, он заявил об особой способности России благоденствовать среди мирового хаоса. По мнению Путина, “пассионарность” определит, “кто вырвется вперед, а кто останется аутсайдером и неизбежно потеряет свою самостоятельность”. Автор термина “пассионарность” – Лев Гумилев. В отличие от вновь открытого Ильина, он и не покидал СССР. Термин Гумилева “пассионарность” знаком россиянам, но мало известен за пределами России. Гумилев – образцовый современный евразиец.

Задолго до того, как Путин представил свою евразийскую политику, специфическую претензию на доминирование и преобразование Европы предъявили евразийцы. Это влиятельное интеллектуальное течение возникло в 1920-х годах как реакция на спор почвенников с западниками. Западники XIX века считали историю единообразной, а путь прогресса – известным и неизбежным. С их точки зрения, проблемой России была отсталость, и чтобы в будущем приблизить страну к европейскому настоящему, требовались реформы или революция. Почвенники же полагали, что прогресс иллюзорен, а Россия осенена собственным, неповторимым гением. Они утверждали, что православие и русский народный мистицизм демонстрируют недоступную для обитателей Запада глубину духа. Почвенники предпочитали вести российскую историю с крещения тысячу лет назад. Ильин, начинавший как западник, закончил как почвенник. (Совершенно обычная эволюция.)

ГУЛАГ

Первыми евразийцами были российские мыслители-эмигранты 1920-х годов, современники Ильина, отрицавшие и почвенничество, и западничество. Они соглашались с почвенниками в том, что Запад развращен, но отрицали и миф о преемственности от древнего Киева. Евразийцы не прослеживали заметной связи Киевской Руси с Россией. Вместо этого они сосредоточили свое внимание на монголах, с легкостью захвативших раздробленную Русь в начале 1240-х годов. С точки зрения евразийцев, благодаря монгольскому правлению в среде, избавленной от европейской “порчи” (то есть от наследия античности, Возрождения, Реформации и Просвещения), появилась Москва. Современной же России предназначено превратить европейцев в монголов.

Скоро евразийцы 1920-х годов рассеялись; некоторые отказались от прежних взглядов. Но в СССР у них нашелся талантливый последователь: Лев Гумилев (1912–1992). Его родители были выдающимися людьми, да и сам он прожил жизнь настолько трагическую и яркую, что ее трудно даже вообразить. Родители Льва Гумилева – поэты Николай Гумилев и Анна Ахматова. Когда Льву было девять лет, его отца расстреляли чекисты, а мать сочинила одно из известнейших в современной русской литературе стихотворений: “…любит, любит кровушку // Русская земля”. Имея таких родителей, в 1930-х годах было трудно погрузиться в университетскую жизнь. За Гумилевым следила тайная полиция, на него доносили однокашники. В 1938 году, в период Большого террора, Гумилева осудили на пять лет лагерей и отправили в Норильск. По этому поводу Анна Ахматова сочинила знаменитый “Реквием” (“Ты сын и ужас мой”). В 1949 году Гумилев снова попал в ГУЛАГ: в этот раз на десять лет, в лагерь под Карагандой. В 1953 году, после смерти Сталина, его освободили, но годы, проведенные в заключении, не могли пройти бесследно. Гумилев, увидевший в своем наказании источник вдохновения, считал, что в чрезвычайных обстоятельствах открывается органический смысл жизни.

Занимаясь в 1960–80-х годах наукой, Гумилев реанимировал евразийство. Он соглашался со своими учителями в том, что монголы создали русский характер, ставший щитом против растленного Запада. Как и у мыслителей-эмигрантов 1920-х годов, Евразия Гумилева тянулась от Тихого океана до презренной, больной Европы, ютящейся на западной оконечности великого материка.

Первые евразийцы были солидными учеными, получившими систематическое образование в университетах Российской империи. Гумилев – типичный советский самоучка, энтузиаст-любитель. Чтобы отграничить “Евразию” от “Европы”, он воспользовался климатическими данными. Гумилев собрал данные о средней температуре в январе и провел через территорию Германии линию: слева оказалась “Европа”, справа – “Евразия”. Заметим, что когда Гумилев занимался своими выкладками, Восточная Германия находилась под контролем СССР, а Западная – нет.

Вкладом Гумилева в евразийство стала пассионарная теория этногенеза. Она основана на специфическом понимании астрофизики и биологии человека. Гумилев считал, что этносы порождает излучение из космоса. Некоторые люди более, нежели все остальные, способны накапливать космическую энергию и передавать ее другим. Такие носители “пассионарности” (именно о ней Путин упомянул в 2012 году) основывали этнические группы. По Гумилеву, возникновение каждой этнической группы приурочено к вспышке космической энергии (“пассионарные толчки”), запускающей более чем тысячелетний цикл. Космические лучи, оживлявшие народы Запада, испущены в древности, и потому Запад уже угасает. Русский же народ возник лишь 13 сентября 1380 года и потому молод и деятелен.

Кроме того, Гумилев привнес в евразийскую традицию особую форму антисемитизма, позволяющей русским винить в неудачах и евреев, и Запад. По мнению Гумилева, здоровым этносам, например русскому, нужно опасаться “химерических” групп, которые живут за счет не космических лучей, а других групп. Он имел в виду евреев. По Гумилеву, вся история России демонстрирует не ее, России, древность, а то, что евреи представляют собой вечную для нее угрозу. Гумилев утверждал, что в средневековье работорговлей на Руси занимались именно евреи (“Славянские земли в IX–X веках стали для евреев источником рабов”), сделавшиеся “военно-торговым спрутом”. При этом евреи, по Гумилеву, выступали агентами враждебной Руси западной цивилизации, всегда стремившейся ослабить и обесславить русских. Он также писал, что Руси приходилось платить евреям кровью. Таким образом, Гумилев отстаивал три основных тезиса современного антисемитизма: еврей – бездушный торгаш, еврей – тот, кто пьет христианскую кровь, еврей – агент чуждой цивилизации.

Несмотря на годы, проведенные в ГУЛАГе, Гумилев считал СССР своей родиной. У него были и друзья, и ученики. После смерти (1992) его влияние даже возросло. Экономист Сергей Глазьев, советник Ельцина и Путина, не раз обращался к работам Гумилева и заимствовал его идеи. (А также рассуждал об “основанном на философии евразийства” экономическом союзе с государственным планированием.) Гумилев дружил с философом Юрием Бородаем и его сыном. Александр Бородай мечтал о “вооруженных пассионариях”, которые стали бы “катализаторами могущественных движений”, освободивших “всю территорию Евразии”.

Став президентом, Владимир Путин не только будет цитировать Гумилева, но и назначит Сергея Глазьева советником по делам евразийской интеграции. Вскоре Александр Бородай сыграет важную роль в российском вторжении на Украину.

Рассуждая о российском “евразийстве” 2010-х годов, следует указать на два интеллектуальных течения, сходящихся в двух аспектах: “растленность Запада” и “вредоносность евреев”. Евразийство 2010-х годов было винегретом из продолженной Львом Гумилевым традиции и нацистских идей в переложении фашиста Александра Дугина. Родившийся в 1962 году Дугин не стал ни последователем первых евразийцев, ни учеником Гумилева. Он просто взял на вооружение “Евразию” и “евразийство”, чтобы адаптировать нацизм для российской аудитории. Дугин – продукт советского андерграунда 1970–80-х годов – играл на гитаре и пел о гибели миллионов людей в печах. Целью своей жизни он сделал знакомство России с фашизмом.

После распада СССР Дугин отправился в Западную Европу на поиски интеллектуальных союзников. Даже в единой Европе попадаются маргинальные ультраправые мыслители, которые разрабатывают нацистские идеи, ратуют за “чистоту нации” и порицают экономическое, политическое и правовое сотрудничество, видя в нем признак некоего всемирного заговора. Эти люди и выступили наставниками Дугина.

Сначала на него оказал влияние Мигель Серрано, автор книги “Адольф Гитлер: последний аватара”. Серрано объявил, что “арийская раса” в силу своего внеземного происхождения превосходит все остальные. Дугин, подобно Гумилеву, приглашает “спасителя” России извне. А поскольку такой вождь не должен быть запятнан событиями, то он явится откуда-то вне истории. Ильин разрешил это затруднение, изобразив воображенного “спасителя” в облаке эротического мистицизма. Гумилев и Дугин обратили свой взор к звездам.

В начале 1990-х годов Дугин сблизился с французским конспирологом Жаном Парвулеско. Тот поведал ему об исконном конфликте “народов моря” (“атлантистов”) с “народами суши” (евразийцами). По мысли Парвулеско, американцы и британцы уступили абстракциям, “еврейским идеям”, потому что их “судоходная” экономика скрыла от них истины человеческого опыта, по-прежнему доступные “народам суши”. Ален де Бенуа из французского неофашистского движения “Новые правые” открыл Дугину глаза на истинное положение Америки как центра абстрактной (то есть еврейской) культуры. Это было развитием нацистских идей, и Дугин хорошо это осознавал. В то время он пользовался псевдонимом “Зиверс”: намек на Вольфрама Зиверса, казненного в 1947 году за военные преступления немецкого нациста, известного тем, что он коллекционировал кости убитых евреев.

Европейские связи Дугина позволили ему пересадить нацистские идеи в российскую почву. В 1993 году он вместе с Эдуардом Лимоновым (который назвал Дугина “Кириллом и Мефодием фашизма”) учредил партию НБП. Партийцы поднимали кулаки с возгласом: “Да, смерть!” В 1997 году Дугин ратовал за “фашизм, безграничный и красный”. Дугин придерживался обычных для фашиста взглядов: демократия бессодержательна, средний класс – зло, Америка – враг, Россия ни в чем не виновата, русскими должен править “человек судьбы”.

Как и Ильин, Дугин отдавал должное Карлу Шмитту, который разработал концепцию международной политики без права и государства, базирующейся на стремлении социально-культурных групп занять как можно больше земли. Шмитт отвергал “пустое понятие государственной территории” и считал народ живым организмом. С этой точки зрения, “большим пространством” Евразии должен владеть тот, кто сумеет его покорить. Шмитт утверждал, что Великобритания, США и другие морские державы привержены абстрактным, “еврейским” представлениям о законе и праве. Он предложил концепцию международного права, согласно которой мир делится на несколько “больших пространств”, которые имеют право защищаться от вмешательства “чуждых пространству сил”. (Таким образом, США не должны иметь влияния в Европе.) Дугин перенял эти идеи, заменив якобы враждебную Америку на евреев, Америку и право: Третьего рейха больше нет, зато есть Российская Федерация.

Дугин считает Ильина незначительным философом, выполняющим при путинском режиме лишь “техническую функцию”. Тем не менее почти все, что пишет Дугин, кажется пародией на Ильина. “Запад, – объяснил Дугин, – это место, куда рухнул дьявол. Это центр глобального капиталистического спрута. Это матрица сгнившей культуры извращений и порока, лжи и цинизма, насилия и лицемерия”. Запад прогнил настолько, что в любой момент может рухнуть, – и при этом он являет собой вечную угрозу. Демократия – не обновление, а признак грядущей катастрофы. Дугин так отозвался на инаугурацию Барака Обамы в 2009 году: “Пусть этот получерный президент станет началом конца этой омерзительной цивилизации; пусть он развалит эту страну; пусть, наконец, свершится справедливость и этот колосс на глиняных ногах, этот новый Карфаген, который распространяет свою политическую, экономическую, идеологическую власть на весь мир, пытается биться со всеми и против всех, чтобы он, наконец, сгинул”. Эти характеристики Запада – аксиомы, а не мнение. Не важны факты ни настоящего, ни прошлого. Для Дугина (как и для Ильина) прошлое – лишь кладезь “архетипов”, “духовный ресурс”, с помощью которого можно изменить настоящее.

В начале XXI века Дугин столкнулся с Европейским Союзом – образованием, спасшем государства после развала империй, – и его успехами. Когда Дугина спросили о ЕС, он заявил, что тот обречен. Задолго до того, как Путин заговорил о Евразии, включающей и Украину, Дугин назвал суверенное украинское государство препятствием к осуществлению евразийской судьбы России. В 2005 году Дугин учредил движение с государственной поддержкой [Евразийский союз молодежи], члены которого жаждали распада и русификации Украины. В 2009 году Дугин пророчил “битву за Крым и восток Украины”. Существование Украины, по Дугину, означает “огромную опасность для всей Евразии”.

Концепции трех взаимосвязанных течений русского фашизма – христианского тоталитаризма Ильина, евразийства Гумилева и “евразийского” нацизма Дугина – появились в речах Путина тогда, когда он искал выход из затруднительного положения, в которое сам же и поставил страну. Фашистские идеи появились в России в широком обороте в 2012 году, когда Обама пытался “перезагрузить” отношения с Москвой. Радикальная переориентация России не была обусловлена какими-либо враждебными шагами зарубежных стран. Врагом Запад предстал потому, что его стали изображать таковым.

В 2012 году российский президент представил фашистских идеологов (решив, что они ему понадобятся) широкой аудитории. Ильин получил весь почет, какой только государство способно оказать философу. Гумилева Путин цитировал в важнейших своих выступлениях. Дугин сделался частым гостем крупнейшего телеканала России. Евразийство взял на вооружение Изборский клуб – новый аналитический центр, в составе которого числились Дугин, Глазьев и Тихон (Шевкунов) – священник, сопровождавший Путина к могиле Ильина. Шевкунов выдвинул соображение, что Путин – это реинкарнация Владимира (Вальдемара), и написал книгу, ставшую в 2012 году в России бестселлером.

Основателем и вдохновителем Изборского клуба сделался писатель-фашист Александр Проханов (это он в декабре 2011 года беседовал с Путиным в радиопередаче, когда Путин цитировал Ильина). Рассуждая о Евразии, Проханов, подобно Дугину, желал восстановления советской власти в фашистском облике. Проханов, как и Дугин, вторит Карлу Шмитту. Если у Проханова и есть твердые убеждения, то это его вера в вечное противоборство суетных, склонных к абстракциям “народов моря” с простодушными и добродетельными “народами суши”. Проханов (как прежде него Гитлер) винит “мировое еврейство” в изобретении поработивших страну идей и возлагает вину за Холокост на самих евреев. Подобно Дугину, Проханов открыто пользуется политическим вымыслом и сыплет сильными образами, не давая времени на их обдумывание. В качестве примера богатой прохановской фантазии напомним его реакцию на избрание Барака Обамы президентом США. Рассуждая о встрече Обамы с российскими оппозиционерами, Проханов стенал: “И было такое ощущение, что им там протянули черную сиську, и они все сосут со сладострастием и чмоканием это млеко”.

Самое полезное в многословии Проханова для понимания евразийской идеи – его интервью, данное в Киеве 31 августа 2012 года, незадолго до открытия Изборского клуба. В марте того года Украина и Европейский Союз занялись подготовкой соглашения об ассоциации, и украинское правительство выработало план подготовки к подписанию в следующем году договора. Озадаченная отношением Проханова к Европе, интервьюер задала ему соответствующие вопросы и услышала в ответ основные тезисы евразийцев: о приоритете вымысла над фактами, о том, что успехи европейцев – от лукавого, о мировом еврейском заговоре и о российской судьбе Украины.

Комментируя высокие стандарты жизни в ЕС, Проханов заявил: “Ты вот через Днепр переплываешь – и грибы растут величиной со слона!” Случайный образ из древнеславянского быта оказался важнее надежного строя жизни, созданного десятилетиями труда во имя блага сотен миллионов людей. Затем Проханов приравнял фактуальность к лицемерию: “Европа – это гадина, которая научилась самые мерзкие и отвратительные вещи называть красиво”. И что бы европейцы ни говорили или делали, они скрывают лица “под масками”. И Европа в любом случае гибнет: “Белая раса загибается – гомосексуальные браки, педерасты правят городами, бабы ищут мужика – не найти”. При этом европейцы истребляют россиян: “Не мы заразились СПИДом, а нас заразили”.

Основная проблема, по Проханову, – евреи: “Антисемитизм связан не с тем, что у евреев горбатые носы или они плохо произносят букву «р». А с тем, что они захватили мир, но используют эту власть во зло”. Проханов пользуется символами Холокоста (обычный для русских фашистов ход) для того, чтобы изобразить вообще евреев как преступную группу, а всех прочих – как их жертв: “Они [евреи] соединили человечество, чтобы кинуть его в топку либерального уклада, который теперь терпит катастрофу”. Единственное оружие против мирового еврейского заговора – спаситель России. Евразийский проект, который “должен охватить весь мир”, есть инструмент спасения человечества.

Осуществление этого грандиозного проекта, по мысли Проханова, начнется, когда объединятся Россия, Украина и Беларусь. “Говоря о России, – уточнил Проханов, – я имею в виду и людей, живущих в Украине, Белоруссии”. Перед Украиной стоит “колоссальная мессианская задача”. Киев обречен склониться перед Москвой. Он станет исходной точкой завоевания русскими мира. “Если первая [русская] империя была создана здесь, – заявил Проханов, имея в виду Древнюю Русь, – то будущую империю уже провозгласил Путин. Это Евразийский союз, и вклад Украины в эту империю мог бы быть грандиозным”. В конце концов, вопрошает Проханов, “зачем ей [Украине] быть на окраине Лондона, когда она может быть в центре Евразии?” Проханов выразил опасение, что президент Янукович не сумеет это выполнить. В таком случае, предположил Проханов, правительство Украины придется сменить.

Несколько дней спустя, 8 сентября 2012 года, был создан Изборский клуб, кузница идей нового русского национализма. “Манифест отцов-основателей” начинается с тезиса, который мы находим и у Ильина (что фактуальность – оружие Запада, обращенное против России):

Российское государство в очередной раз подвергается смертельной угрозе, исходящей из либеральных центров: как внутри российского общества, так и за его пределами. Работает все та же смертоносная идеологическая и информационная “машина”, которая истребила все устои и ценности “белой”, романовской империи, а затем уничтожила все базовые опоры “красной”, советской империи, после чего обе империи пали, превратив великие евразийские пространства в хаос враждующих народов, верований и культур, в поле кровавых схваток. Эта либеральная “машина” построена с помощью антропологов и историков, социальных психологов и знатоков “теории хаоса”, экономистов и мастеров информационных войн. Она дробит фундаментальные принципы, на которых строится евразийское союзное государство. Подавляет глубинные коды народного сознания, помогающие народу одерживать победы и продлевать его существование в истории. Эта стенобитная “машина” бьет в православную церковь как духовную основу народа, препятствует оборонному и военному строительству, делая Россию безоружной в пору нарастающих военных конфликтов. Сеет раздор в религиозное согласие главных российских конфессий. Не позволяет преодолеть раскол исторических русских эпох. Продлевает губительную русскую смуту, демонизируя российского лидера и все институты власти.

В манифесте не упомянуты конкретные меры европейской и американской политики. Таким образом, проблема вовсе не в поступках европейцев и американцев, а в том, что Европейский Союз и США вообще существуют. Проханов дал понять: неприязнь Запада к России следует считать неустранимой (даже если западная политика невраждебна). Авторы манифеста подменяют историю “вечностью”: циклическим рисунком, в котором проявляются западное коварство и российская невинность. По мнению авторов манифеста,

тысячелетняя история русской государственности – это истории нескольких евразийских империй, которые зарождались, достигали невиданного расцвета и обрушивались в “черную дыру”, из которой, казалось, не было возврата. Но государство вновь возрождалось, в ином облачении, с иным историческим центром, и вновь повторялся взлет и расцвет с последующим падением в пропасть. Эта цикличность, смерть государства и победа над смертью, придают русской истории пасхальный характер, в котором русская цивилизация неизбежно воскресает. Первая империя – Киевско-Новгородская. Вторая империя – Московское царство. Третья империя – Романовская. Четвертая империя – Советская. Нынешнее Государство Российское, несмотря на потерю великих окраин, носит имперский характер. Геополитика евразийского континента вновь собирает насильственно отторгнутые пространства. Об этом свидетельствует обнародованный Путиным “евразийский проект”.

Вместо того чтобы на материале русской истории обосновать интересы или оценить перспективы российского общества, евразийский проект предлагает поэтические выражения, чтобы после кровопролития достигнуть эмоционального единства. И если советский режим в 1930-х годах истребил множество священников, то это ничего – в 1940-х годах души убиенных благословили Красную армию:

Соединение двух исторических времен, стратегическое примирение “красных” и “белых” перед лицом либеральной угрозы – это огромная мировоззренческая задача истинных государственников. Такое примирение возможно в свете мистической русской Победы 1945 года, где “красный” строй получил молитвенную поддержку всех Святомучеников, погибших в годы церковных гонений, а оружие “красной Победы” стало святым русским оружием. Грядущая русская Победа требует единства “красных” и “белых”. Требует создания государства, в котором, как сказал В. В. Путин, будет возможно жить “красным” комиссарам и “белым” офицерам.

Признание правоты разом ультралевых и ультраправых устраняет насущную проблему России: отсутствие политического стержня – принципа преемственности, который делает возможной мирную (с сохранением государства) передачу власти от левых правым и наоборот. Поскольку любая политическая деятельность – чужеродная, различия во мнениях и оппозиционные выступления – это, несомненно, продукт злодейских замыслов европейцев и американцев, которых оскорбляет безусловная непорочность России:

Русское мессианское сознание, основанное на учении о “рае земном”, на идеальном бытии, на православной мечте о божественной справедливости, – все это вызывает мировоззренческое отрицание России, атаки на ее веру, культуру, исторические коды. Военные вторжения в Россию – следствие этой нетерпимости и глубинной враждебности. Поэтому тема русского оружия – священная для России тема. Русское оружие защищает не только города, территории, несметные богатства недр. Оно защищает весь религиозный и культурный уклад России, все русские земные и небесные святыни.

Это напечатано в период действия новой программы вооружения. Расходы России на закупку вооружения в 2011–2013 годах удвоились. Авторы манифеста мечтают о милитаризированной, тоталитарной России с постоянно мобилизованным и жертвенным населением:

Восстановление оборонно-промышленного комплекса России, разрушенного либералами, является не только технологической задачей, но и религиозной миссией. России едва ли нужна скоропалительная политическая реформа, но ей нужны оборонные заводы и алтари. Потеря исторического времени, которое пережила Россия после разрушения “красной” империи, стратегическое отставание от “либерального” Запада требует от России рывка в развитии. Этот рывок предполагает “мобилизационный проект”, позволяющий сконцентрировать все ресурсы нации для сбережения суверенитета и сохранения народа.

В дальнейших статьях члены Изборского клуба уточнили свою позицию. По мнению одного из них, порождающий фактуальность либерализм – это продукт “мировой закулисы, ядром которой являются сионистские вожди”. Другие члены клуба объясняли, что путинский Евразийский союз – это “проект по восстановлению России в качестве Евразийской империи”. Европейский Союз, в их представлении, вечная угроза для России, ибо он обеспечивает соблюдение законов и заботится о своих гражданах. Поэтому Россия должна поддерживать правых экстремистов в европейских странах до тех пор, пока ЕС, как вдохновенно вещал Проханов, не превратится в “созвездие фашистских государств”. По мнению одного из членов Изборского клуба, “это все наше [Украина], и со временем вернется к нам”. По Дугину, аннексия Россией украинской территории есть “непременное условие” евразийского имперского проекта.

В понимании евразийцев из Изборского клуба Украина и факты – это враги, а факты, касающиеся Украины – архивраги. Задачей Изборского клуба стала выработка установок, старательно обходящих все такие факты. Свою миссию члены клуба усматривают в препятствовании фактуальности. Назван этот аналитический центр в честь старинной крепости Изборск [сейчас – деревня в Псковской области], выдержавшей нашествия “Ливонского ордена, шведских отрядов, польского Стефана Батория, Литвы, немецких фашистов”. Теперь же супостат, по Проханову, – это “либеральная машина” фактуальности.

Один из самолетов Ту-95, предназначенных для атомной бомбардировки США, получил название “Изборск”. На тот случай, если кто-либо все же не заметил особого благоволения Кремля, Проханов был приглашен прокатиться в кабине “Изборска”. Впоследствии этот и другие бомбардировщики регулярно приближались к воздушному пространству стран Европейского Союза, вынуждая приводить в готовность систему ПВО, чтобы выпроводить российские самолеты. В 2015 году “Изборск” бомбил Сирию, обеспечивая приток беженцев в Европу.

Сергей Глазьев – советник Путина, поклонник Гумилева, последователь Шмитта и член Изборского клуба – соединил евразийскую теорию с практикой. Глазьев после увольнения (за коррупцию) в 1993 году из администрации Ельцина получил поддержку от своего единомышленника, американского конспиролога Линдона Ларуша. В 1999 году Ларуш опубликовал английский перевод глазьевского сочинения “Геноцид. Россия и новый мировой порядок”, где утверждалось, будто России в 1990-х годах сознательно вредила неолиберальная (еврейская) закулиса. Как и другие русские фашисты, Глазьев употреблял понятие “геноцид” и другие, имеющие отношение к Холокосту, чтобы подчеркнуть: настоящие преступники – это евреи, а русские – их жертвы. В 1999 году Глазьев стал депутатом парламента как коммунист, а в 2003 году выступил одним из основателей радикальной националистической партии “Родина”. Противоречие здесь только кажущееся. В “управляемой демократии” целью “Родины” – партии-спойлера – был увод у КПРФ электората. По мысли Глазьева, плановая экономика отвечает интересам русского народа (который включает и украинцев: “Мы не можем забыть об историческом значении для нас Малороссии. В нашем сознании мы никогда не отделяли Россию от Украины”).

Российская внешняя политика возникает, писал Глазьев, “из философии евразийства”. Он вслед за Шмиттом утверждает, что государство изжило себя. Евразийский проект “построен на абсолютно ином пространственном принципе”: принципе “больших пространств” Шмитта, находящихся под владычеством великих держав. Америка не должна в это вмешиваться, ведь она не часть евразийского “большого пространства”. ЕС – оплот государственного суверенитета и должен пасть, а гражданам стран-членов необходимо дать столь нужную им фашистскую тотальность. “Европейцы потеряли ориентиры, – объясняет Глазьев, – и живут в мозаичном, фрагментарном мире, не видя общей системы взаимоотношений”. Но Россия поможет “обратиться к реальности”.

Предпочтения самих граждан стран ЕС Глазьев в расчет не принимает. Но нужно ли им и впрямь оценить на себе прелести российской системы, где показатель вероятной продолжительности жизни (в 2012 году) – 111-й в мире, где полиции нельзя доверять, где взяточничество и шантаж – обыденные явления, а средний класс хорошо знает, что такое тюрьма? В отношении распределения богатства Россия – наиболее несправедливая страна на планете. В ЕС гораздо большее богатство распределено между гражданами гораздо равномернее. Глазьев помог своему хозяину укрепить клептократию, сместив акцент с благосостояния на ценности, то есть на “цивилизацию” (по Путину).

С 2013 года евразийские принципы определяют внешнюю политику России. В подписанной Лавровым и одобренной Путиным “Концепции внешней политики” появляются поправки (мы не принимаем в расчет отдельные ритуальные формулы, остающиеся неизменными), согласующиеся с идеями Ильина, евразийцев и их фашистскими традициями.

“Концепция внешней политики” повторяет мнение Путина: будущее – это хаос и борьба за ресурсы. Когда слабеют государства, возвращаются “большие пространства”. При “глобальной турбулентности” не может быть “оазисов спокойствия и безопасности”, поэтому Европейский Союз обречен. Право уступит место соперничеству цивилизаций: “Глобальная конкуренция впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение”. Российское государство теперь обязано заботиться не о благосостоянии граждан, а о безопасности неких “соотечественников” за рубежом. Евразия – “модель объединения”, открытого для бывших республик СССР и государств-членов нынешнего Европейского Союза. Основой сотрудничества избрано “сохранение и приумножение общего культурно-цивилизационного наследия”.

Из “Концепции” стало ясно: процесс вытеснения Евразией Европейского Союза должен начаться немедленно – в тот момент, когда Украина ведет переговоры с ЕС. Согласно “Концепции”, если Украина желает вести переговоры с европейцами, ей придется признать Москву посредником (российское доминирование в Евразии – естественный порядок вещей). А в долгосрочной перспективе Евразия поглотит ЕС – и появится “единое экономическое и гуманитарное пространство от Атлантики до Тихого океана”. Лавров, сославшись на Ильина, подтвердил это устремление.

Поскольку участие в Европейском Союзе добровольно, это объединение уязвимо для политиков, апеллирующих к эмоциям. Поскольку в ЕС входят демократические государства, его могут ослабить политические партии, выступающие за выход из союза. Поскольку прежде Европейскому Союзу никто всерьез не противостоял, европейцы никогда не задавались вопросом, можно ли извне и с враждебными намерениями манипулировать дискуссиями в Сети. Российский курс на уничтожение ЕС предполагал следующий комплекс мер: привлечение на свою сторону европейских лидеров и партий, заинтересованных в дезинтеграции; влияние на общественные дискуссии (с целью посеять недоверие к ЕС) в интернете и на ТВ; привлечение радикальных националистов и фашистов для пропаганды евразийского дела; пособничество сепаратизму во всех его проявлениях.

Путин сошелся и оказывал поддержку тем из европейских политиков, кто пожелал отстаивать российские интересы. Один из них – бывший федеральный канцлер Германии Герхард Шредер, сотрудничающий с “Газпромом” [и “Роснефтью”]. Второй – Милош Земан, в 2013 году ставший президентом Чехии в результате кампании, частично оплаченной компанией “Лукойл”, и переизбранный в 2018 году после кампании, оплаченной из неизвестных источников. Третий – Сильвио Берлускони, проводивший с Путиным каникулы и до, и после своей отставки (2011) с поста премьер-министра Италии. В августе 2013 года Берлускони был признан виновным в уклонении от уплаты налогов и до 2019 года лишен возможности избираться. Путин высказался о Берлускони так: “Если бы он был гомосексуалистом, его бы пальцем никто не тронул”. Это заявление иллюстрирует фундаментальный принцип евразийства: как только речь заходит о неравенстве, следует немедленно завести речь о сексуальности. В 2018 году Берлускони начал возращение в политику.

В Чехии, Словакии, Венгрии, Польше и других посткоммунистических государствах, теперь входящих в состав Европейского Союза, Россия оплачивала и организовывала дискуссионные площадки в Сети, чтобы посеять сомнения в ценности членства в ЕС. Эти сайты призваны распространять новости на различные темы, из которых, однако, всегда следует, что ЕС растлен и небезопасен. На более крупных западноевропейских медийных рынках действует телесеть Russia Today (теперь – RT), вещающая на английском, испанском, немецком и французском языках. RT стала прибежищем для европейских противников ЕС, например для Найджела Фараджа из Партии независимости Соединенного Королевства и Марин Ле Пен из французского Национального фронта.

Фарадж и Ле Пен предложили вернуться в прошлое, когда европейцы жили в национальных государствах и без иммигрантов. Однако такого в истории никогда не было. Фарадж и Ле Пен – сторонники “политики вечности” – призывают сограждан считать 1930-е годы “золотым веком”. Однако в то время Великобритания и Франция были империями с заморскими владениями, а впоследствии, когда их колонии добились независимости, они приняли участие в европейской интеграции. Современная история не знает ни одного национального государства, существовавшего в изоляции от остального мира. Из-за мифа о рациональной нации граждане европейских стран, как правило, не знают собственной истории и поэтому не понимают значения спора о членстве в Европейском Союзе. Поскольку в современной истории Великобритания и Франция не были национальными государствами, выход из ЕС стал бы для них шагом в неизвестность, а не обещанным националистами “возвращением в родную гавань”. Это означает присоединение к России – обломку европейской империи, не желающей европейской интеграции. Таким образом, Фарадж и Ле Пен – естественные партнеры России, стремящиеся к упразднению истории. В 2013 году озабоченность “нетрадиционным” сексом сблизила российских и французских поклонников “вечности”. В мае того года Национальное собрание Франции расширило права однополых пар. После этого Марин Ле Пен и Национальный фронт присоединились к российским активистам, противостоящим “всемирному содомскому заговору”.

В июне 2013 года Ле Пен приехала в Россию и охотно присоединилась к новой кампании в защиту “цивилизации”. Она приняла тот довод россиян, что права геев суть передний край мирового неолиберального заговора против невинных народов. По ее словам, “гомофилия – это один из элементов глобализации”, и Россия должна вместе с Францией сопротивляться “новой мировой империи, зараженной вирусом коммерциализации”. Этот оборот – “зараженной вирусом” – отражает свойственную русским националистам уверенность, будто русские слишком невинны для того, чтобы подцепить ВИЧ, и, следовательно, его появление в России есть результат биологической войны. Ле Пен охотно согласилась с тем, что россияне – жертвы “новой холодной войны, которую Европейский Союз ведет против России”. Эмерик Шопрад, советник Ле Пен по вопросам внешней политики, пообещал своей российской аудитории, что Национальный фронт в случае прихода к власти разрушит ЕС.

Тогда же россияне для защиты своей новой гендерной политики рекрутировали нескольких достойных американцев. Канал RT пригласил видного белого расиста Ричарда Спенсера высказаться об американо-российских отношениях. В то время женой Спенсера была Нина Куприянова, переводчица Дугина. Учитывая, что Спенсер восхищался Путиным и считал Россию “единственным в мире государством белых”, неудивительно, что он скоро обвинил правительство Обамы в развязывании “холодной войны” с Россией, которая борется с “содомией”. Три года спустя Спенсер поприветствовал своих сторонников переиначенным нацистским лозунгом: “Да здравствует (Heil) Трамп, да здравствует наш народ, да здравствует победа!”

Тем летом, когда официальная Москва приняла на себя роль “защитницы гетеросексуалов”, Дональд Трамп стал вторым поддержавшим Путина видным американцем. К тому времени Трамп уже долго вел кампанию по очернению президента собственной страны: речь шла о том, что Обама родился якобы не в США. Этой гипотезе попытался придать правдоподобности канал RT. Президенту другой страны Трамп, однако, стремился польстить. 18 июня 2013 года он вопрошал в “Твиттере”, станет ли Путин его “новым лучшим другом”.

Вкладом Трампа в культивирование гетеросексуальности явился перенос конкурса “Мисс Вселенная” в Москву, точнее, его согласие на то, чтобы это сделали россияне. Трампу, якобы организатору конкурса, заплатили 20 млн долларов за надзор за работой российских коллег. К тому времени такая модель отношений с Трампом была уже давно опробована: Трамп брал деньги, “одалживая” свое имя россиянам, кое-что знавшим о деньгах и власти. Всего несколькими неделями ранее, в апреле 2013 года, ФБР арестовало 29 подозреваемых в двух подпольных казино в Trump Tower. По данным следствия, ими руководил гражданин России Алимжан Тохтахунов. Кроме того, он занимался отмыванием денег, причем операции эти проводил из квартиры, расположенной непосредственно под апартаментами Трампа. Когда ФБР искало Тохтахунова, он присутствовал на мероприятиях “Мисс Вселенная” и сидел в нескольких шагах от Трампа. (Визит ФБР в Trump Tower санкционировал прокурор Прит Бхарара. Президент Трамп отправил его в отставку.)

Российский застройщик Араз Агаларов совместно с Трампом перенес в Россию конкурс красоты. Область специализации олигарха Агаларова – выстраивание отношений с другими олигархами. (Через своего сына Агаларов породнился с семьей президента Азербайджана Ильхама Алиева.) Он строил торговые центры, элитарные “закрытые поселки”, а позднее и два стадиона к Чемпионату мира по футболу (2018). Он занимался и организацией конкурса “Мисс Вселенная”. Мероприятия проходили в принадлежащем Агаларову концертном зале, его супруга числилась в составе жюри, а сын Эмин, поп-звезда, пел. Трамп хвастался, что на конкурсе встречался “со всеми «шишками»”. Его отношения с семейством Агаларовых не прервались и позднее. Трамп отправил сыну Агаларова видеоролик с поздравлениями по случаю дня рождения. Когда Трамп решил баллотироваться на пост президента, Агаларовы предложили ему помощь. Одним из многочисленных случаев контакта штаба Трампа с могущественными россиянами стала встреча в Trump Tower в июне 2016 года. Тогда российский юрист, проинструктированный генеральным прокурором РФ, предложил штабу Трампа информацию о Хиллари Клинтон. Именно Агаларовы выступили инициаторами этой встречи и собрали всю группу. Когда Дональд Трамп-младший узнал о вероятном сотрудничестве с зарубежным государством во вред Клинтон, он заметил: “Мне это нравится”.

Симпатия возникла летом 2013 года. Совсем незадолго до конкурса “Мисс Вселенная” Агаларов получил от Путина орден Почета. В тот день, когда Трамп гадал, станет ли Путин его “новым лучшим другом”, Марин Ле Пен посетила российский парламент. В будущем Ле Пен и Трамп поддерживали взаимные притязания на президентский пост. Их визиты в Москву в 2013 году (на первый взгляд, для рассуждений о гомосексуальности и гетеросексуальности) увеличили политический и денежный долг перед Россией. В конце 2013 и начале 2014 года Марин Ле Пен и ее отец, основатель Национального фронта Жан-Мари Ле Пен, объявили, что их партию спонсирует Россия. Посредником в финансовых отношениях Национального фронта с Москвой явился Эмерик Шопрад. В виде вознаграждения за организацию российского кредита для партии Ле Пен ему самому предоставили заем на 400 тыс. евро.

Дома, во Франции, главной заботой Национального фронта была не борьба с “содомитами”, а вопросы иммиграции и ислам. Поэтому заинтересованные лица из России попытались привлечь французских избирателей на сторону Национального фронта, сея страх перед исламским терроризмом. Так, в апреле 2015 года российские хакеры перехватили передачу французского телеканала, притворились группой, связанной с ИГИЛ, и передали в эфир соответствующее сообщение. В ноябре 2015 года, когда в Париже от рук террористов погибло 130 человек и 368 получило ранения, Проханов предсказал, что терроризм подтолкнет Европу к фашизму – и к России.

Во время президентских выборов 2017 года во Франции Марин Ле Пен благодарила Путина, своего покровителя. В апреле в первом туре выборов она заняла второе место, обойдя кандидатов от традиционных партий. Во втором туре ее противником стал Эммануэль Макрон, которого российские пропагандисты изображали гомосексуалом и “ставленником гей-лобби”. Во втором туре Ле Пен получила 34 % голосов. Она проиграла, но получила при этом голосов больше, чем любой ультраправый кандидат в послевоенной истории Франции.

Поддержка россиянами Национального фронта стала атакой на Европейский Союз. Франция – важнейший (после Германии) член ЕС, а Ле Пен – наиболее влиятельный критик общеевропейского проекта. Финансирование в 2013 году Россией Национального фронта, казалось, могло гораздо сильнее изменить будущее Европейского Союза, чем поддержка ею Найджела Фараджа и Брексита. Фарадж (как и Ле Пен, Спенсер и Трамп) поддержал “евразийский поворот” Путина. 8 июля 2013 года Фарадж заявил в эфире RT, что “европейский проект фактически начинает умирать”.

Вопрос первоочередной важности для внешней политики Москвы в отношении Соединенного Королевства – это шотландский сепаратизм. Шотландская национальная партия призывала соотечественников голосовать за независимость. В считанные недели до референдума 18 сентября 2014 года российские СМИ утверждали, будто Шотландия, оставшись в составе Великобритании, лишится системы здравоохранения и сборной по футболу. После того как большинство шотландских избирателей предпочло остаться в Соединенном Королевстве, в Сети появились видеоролики, призванные посеять сомнения в честности голосования. В одном из них действительно демонстрировались фальсификации – но в России (не в Шотландии!). Эти видеоролики распространяли российские аккаунты в “Твиттере”. Затем российский чиновник [Владимир Чуров] заявил о “полной фальсификации итогов” референдума. Хотя никаких нарушений отмечено не было, примерно у трети шотландских избирателей сложилось впечатление, что фальсификации все же имели место. Выход Шотландии из состава Соединенного Королевства стал бы победой России. Впрочем, Россия осталась бы в выигрыше и в том случае, если бы население Великобритании перестало доверять собственным институтам. После победы консерваторов на всеобщих выборах в мае 2015 года RT поместила на сайте колонку, автор которой заявил: британская избирательная система нечестна.

Хотя после указанных выборов Консервативная партия смогла самостоятельно сформировать правительство, в ней произошло разделение по вопросу о членстве Великобритании в Европейском Союзе. Чтобы покончить с внутрипартийной дискуссией, премьер-министр Дэвид Кэмерон согласился назначить не имеющий обязательной силы национальный референдум. Для Москвы это явилось новостью вполне ожидаемой и исключительно приятной. В 2012 году российская разведка учредила в Великобритании организацию-ширму “Консерваторы – друзья России”. Один из ее учредителей, английский лоббист Мэттью Эллиот, возглавлял организацию Vote Leave, агитировавшую за выход Великобритании из состава ЕС. Найджел Фарадж – глава партии, поставившей своей целью выход из ЕС, – по-прежнему появлялся в эфире RT и восхищался Владимиром Путиным. Один из его старших сотрудников принял участие в российской кампании по дискредитации критиковавшего Путина президента Литвы.

Все крупнейшие российские телеканалы, в том числе RT, поддержали кампанию за выход из ЕС за несколько недель до 23 июня 2016 года – дня голосования. Важнее всего, вероятно, оказались мероприятия в Сети, в то время оставшиеся незамеченными. Российские интернет-тролли (взаимодействовавшие с британскими избирателями) и боты (компьютерные программы, прицельно рассылающие в “Твиттере” миллионы сообщений) дружно поддержали сторонников выхода из ЕС. В “Твиттере” 419 аккаунтов, распространявших материалы о Брексите, были связаны с российским “Агентством интернет-исследований”. (Позднее эти аккаунты были поставлены на службу Дональду Трампу.) Около трети реплик о Брексите в “Твиттере” было оставлено ботами – причем более 90 % этих аккаунтов с политическими материалами велось не из Великобритании. Британцы, обдумывавшие свой выбор, не догадывались ни о том, что они читают рассылаемые ботами материалы, ни что эти боты – орудия российской внешней политики. За выход Великобритании из ЕС проголосовало 52 % избирателей, против – 48 %.

В этот раз никто из россиян не усомнился в исходе, вероятно потому, что голосование завершилось желательным для Москвы образом. Брексит стал триумфом внешней политики России, сигналом, что кибероперации способны изменить действительность.

Российские политики уже некоторое время убеждали Великобританию выйти из состава ЕС. В 2015 году Константин Косачев, председатель комитета Совета федерации по международным делам, рассказал англичанам, что “неуязвимость и непогрешимость” Европейского Союза – это “миф”. После референдума Путин озвучил довод за дезинтеграцию ЕС: британцев эксплуатировали. И население многих районов Великобритании, пользовавшихся наиболее щедрой поддержкой Европейского Союза, проголосовало за выход из него. Путин заботливо поддерживал недопонимание и предрассудки: “Никто не хочет кормить и субсидировать более слабые экономики, содержать другие государства, целые народы”. Москва взяла на вооружение миф о рациональной нации. В действительности же Великобритания никогда не “содержала” других: напротив, европейская интеграция помогла терпящей крах империи сохранить государственность. Первый канал российского ТВ поощрял то заблуждение, что Великобритания справится и в одиночку, ведь так было всегда: “Для этой нации важно, чтобы никакие союзы и обязательства ее не связывали”. Будучи под ошибочным впечатлением, что у них есть опыт жизни в национальном государстве, британцы (главным образом жители Англии) спрыгнули в яму, где их уже ждала Россия.

Россия открыто поддержала австрийских противников ЕС. Подобно Великобритании и Франции, Австрия – некогда империя – теперь участвовала в интеграции. Сначала Австрия была ядром империи Габсбургов, в 1920–30-х годах – несостоятельным национальным государством, а позднее (в течение семи лет) одной из земель нацистской Германии. Некоторые лидеры Австрийской партии свободы (АПС) имеют семейные или идеологические (либо и те, и другие) связи с нацистским периодом. (Это случай Иоганна Гуденуса, который учился в Москве и говорит по-русски.)

В 2016 году, во время кампании по выборам президента Австрии, АПС заключила с “Единой Россией” соглашение о взаимодействии и сотрудничестве, очевидно, ожидая победы своего кандидата Норберта Хофера. И он почти победил. В апреле 2016 года Хофер выиграл в первом туре голосования и почти проиграл во втором (и в третьем, назначенном после жалоб на нарушения). В декабре Хофер снова проиграл, однако он получил 46 % голосов избирателей: максимум за всю историю участия в национальных выборах кандидатов от АПС.

В Австрии, как и во Франции, пророссийский кандидат не сумел победить, однако добился гораздо более впечатляющего результата, чем ожидалось в начале российской кампании по разрушению ЕС. В декабре 2016 года лидеры АПС прилетели в Москву, чтобы заключить с партией Путина соглашение. В октябре 2017 года АПС получила на парламентских выборах 26 % голосов и в декабре приняла участие в формировании коалиционного правительства. Теперь ультраправая партия, открыто сотрудничающая с Москвой, участвует в управлении государством-членом ЕС.

Интеграция или империя? Разрушит ли новый, “евразийский”, империализм Европейский Союз – или европейская интеграция достигнет территории, которая в 1922 году входила в состав СССР? Этот вопрос стоял перед европейцами в 2013 году. В то самое время, когда Москва настойчиво стремилась разрушить Европейский Союз, Киев заканчивал переговоры об ассоциации с Европой. Соглашение о торговле пользовалось популярностью на Украине. Олигархи жаждали доступа на европейские рынки. Владельцы малого бизнеса желали верховенства права, чтобы конкурировать с олигархами. Студенты (и в целом молодежь) хотели европейского будущего. Хотя президент Виктор Янукович упорно старался не замечать этого, он все равно стоял перед выбором: если бы Украина заключила соглашение об ассоциации с Европейским Союзом, она не смогла бы влиться в путинскую Евразию.

Сами евразийцы заняли на этот счет недвусмысленную позицию. Дугин уже давно призывал к уничтожению Украины. Проханов в июле 2013 года предполагал, что Янукович может быть смещен. В сентябре 2013 года Глазьев заявил, что Россия может захватить украинскую территорию, если Украина не примет ее предложение. В ноябре 2013 года Янукович разочаровал всех: он не подписал соглашение с европейцами и не повел Украину в Евразию. В феврале 2014 года Россия напала на Украину. Российская “политика вечности” столкнулась с европейской “политикой предопределенности”. Европейцы не понимали, что им делать: прежде никто не противился вступлению в ЕС, тем более не сопротивлялся ему с оружием в руках. Мало кто сознавал, что противодействие интеграции – это одновременно и нападение на их собственные хрупкие государства. Москва продолжила борьбу с ЕС на территории якобы податливой Украины. Поскольку европейцы не сумели уяснить значение конфликта на Украине, они оказались уязвимее украинцев. Сами украинцы прекрасно понимали, что их государство непрочно, и многие видели в ассоциации с ЕС предпосылку к обеспеченному будущему под защитой закона. И, считая членство в ЕС этапом государственного строительства, они восприняли российское вмешательство как повод для патриотической революции.

Остальные европейцы, забыв об этой связи, рассматривали порожденную российской агрессией политическую проблему как проблему культурных различий. Европейцы поддались убаюкивающей российской пропаганде, настаивавшей, что проблемы Украины указывают на ее отклонение от основного течения европейского развития.

Российские адепты “политики вечности” быстро нашли уязвимое место европейской “политики предопределенности”: для этого пришлось сказать лишь (как в 2014 и 2015 годах), что украинцы – не рациональная нация, ведь они не усвоили уроки Второй мировой войны. Европейцы, важно кивая и ничего не предпринимая, укрепились в ошибочном восприятии собственной истории и подвергли риску суверенитет собственных стран.

Единственной альтернативой “предопределенности” и “вечности” оказалась история: ее понимание или ее творение. Украинцам, трезво оценивавшим свое положение, пришлось изобрести нечто новое.

Глава 4. 2014 год: обновление или вечность?

Дар начинания, еще до того как начало превращается в историческое событие, есть высшая способность человека. В политическом отношении он тождествен человеческой свободе.

Ханна Арендт, 1951 год[5]

Российская “политика вечности” вернулась на тысячелетие в прошлое, чтобы отыскать вымышленный момент невинности. Владимир Путин заявил, что крещение Владимира (Вальдемара) сделало россиян и украинцев одним народом. В июле 2013 года в Киеве Путин читал в людских душах и рассуждал о сакральной геополитике:

Наше духовное единство началось с крещения святой Руси 1025 лет тому назад. И за это время очень многое произошло в жизни наших народов, но духовное единство является настолько прочным, что не подвержено никаким действиям властей: ни государственных, ни, позволю себе даже сказать, церковных. Потому что, какая бы власть над людьми ни была, крепче, чем власть Господа, ничего быть не может. И в душах наших людей это является самой прочной основой нашего единства.

В сентябре 2013 года Путин на заседании международного дискуссионного клуба “Валдай” объяснил свое представление на профанном языке. Он упомянул об “органической модели” (по Ильину) российской государственности, причем Украину счел неотъемлемым органом непорочного российского организма. “У нас общая традиция, общая ментальность, общая история, общая культура, – заявил Путин. – У нас очень близкие языки. В этом смысле… мы один народ”. Подписание Украиной соглашения об ассоциации с ЕС должно было состояться через два месяца. Россия решила помешать этому потому, что в сфере ее духовного влияния – в “русском мире”, как стал говорить Путин, – ничто новое невозможно. Попытка Путина экспортировать российскую “политику вечности” привела к неожиданным последствиям: в ответ украинцы нашли новые политические формы.

Нации – новое явление, но корни их глубоки. Важно то, как именно они соотносятся. Можно, подобно российским лидерам, повторять ритуальные заклинания с целью сохранения статус-кво в собственной стране и оправдания территориальных захватов. Утверждать, будто Киевская Русь – это Российская Федерация, а князь Владимир (Вальдемар) – это Владимир Путин, – значит выбрасывать целые столетия интерпретируемого материала для исторической и политической мысли.

Но можно видеть в тысячелетии, миновавшем со времени крещения князя Владимира (Вальдемара), историю, а не цикл “вечности”. Мыслить исторически – не значит подменять один национальный миф другим и говорить, будто воспреемник Руси – это Украина, а не Россия, или что Владимир (Вальдемар) был украинцем, а не русским. Утверждать это – означает просто заменить российскую “политику вечности” украинской. Мыслить исторически – это значит видеть, какими могут быть, например, Украина и Россия. Мыслить исторически – значит видеть границы структур, пространства неопределенности, возможности освобождения.

Восточная Европа в 1054 г.

Формирование нынешней Украины стало возможным благодаря условиям, сложившимся в средневековье и раннем Новом времени. Русь князя Владимира (Вальдемара) распалась задолго до прихода монголов в начале 1240-х годов. В XIII–XIV веках большая часть территории Руси вошла в состав Великого княжества Литовского. Русские князья-христиане стали правителями языческой Литвы.

В Великом княжестве Литовском языком законов и судопроизводства стал язык Руси. С 1386 года литовские великие князья обычно правили и Польшей. Понятие Украины как части земель Древней Руси возникло после 1569 года. В том году политические отношения Литвы и Польши изменились: Королевство Польское и Великое княжество Литовское образовали федерацию, конституционный союз двух монархий: Речь Посполитую. При этом большая часть территории современной Украины была передана Польше. Это породило конфликты, которые привели к возникновению политической идеи Украины.

После 1569 года на территории современной Украины православные традиции Руси конкурировали с западным христианством (претерпевавшим тогда благотворные перемены). Польские католические и протестантские идеологи, вооруженные книгопечатанием, бросили вызов православию на русских землях. Некоторые русские князья обратились в католичество или протестанство и стали общаться между собой по-польски. Следуя польским образцам (и в подражание переселившейся на восток польской знати), эти магнаты начали превращать плодородную степь в обширные сельскохозяйственные угодья. Это привело к закрепощению и эксплуатации местного населения. Украинские крестьяне, бежавшие от помещиков, нередко попадали в другую неприятность: их могли продать в рабство татары-мусульмане, населявшие крайний юг современной Украины. Крымское ханство было вассалом Османской империи.

Крепостные искали убежища на юго-восточной границе степи, на ничьей земле между поляками и османами, у казаков: вольницы, промышлявшей набегами, охотой и рыболовством. Казаки построили крепость – Сечь – на днепровском острове неподалеку от современного города Днепр. В военное время тысячи казаков поступали наемниками в польскую армию. Когда казаки дрались в пешем строю, а польская знать – в седле, польское войско редко терпело поражение. В начале XVII века Речь Посполитая была крупнейшим государством Европы и непродолжительное время владела даже Москвой. В этой дворянской республике каждый шляхтич заседал в парламенте. Конечно, некоторые дворяне были могущественнее других, и крупные украинские магнаты были среди влиятельнейших граждан Речи Посполитой. Казаки стремились к дворянскому достоинству или хотя бы к признанию своих прав в польско-литовской федерации, однако не добились этого.

Польско-литовское государство (1386 г.)

В 1648 году их недовольство переросло в восстание. В то время Речь Посполитая готовилась воевать с Османской империей. Казаки, прежде собиравшиеся выступить против турок, вместо этого выбрали гетманом Богдана Хмельницкого, и он убедил их восстать против местных полонизированных помещиков. Искавший союзников Хмельницкий призвал на помощь татар, которым предложил в качестве рабов украинцев-христиан. Когда татары оставили Хмельницкого, ему понадобился новый союзник, и Московское государство оказалось единственным доступным вариантом. Этот союз ни в коем случае не был предопределен. И казаки, и московиты считали себя воспреемниками Руси, но они говорили на разных языках и не могли обходиться без переводчиков. Мятежник Хмельницкий был наследником Возрождения, Реформации и Контрреформации, владел украинским, польским и латинским языками (а вот по-русски он не говорил). Казаки (привыкшие к договоренностям, обязательным для всех сторон) считали временным соглашением то, что Москва рассматривала как постоянный переход “под руку” русского царя. В 1654 году началась война Московского государства с Речью Посполитой. В 1667 году земли современной Украины разделили по Днепру, и казацкие крепости достались Москве. Статус Киева сначала был неясен. В итоге город достался московитам.

После долгой азиатской ориентации Московское государство обратилось на запад. Киев около восьмисот лет не был политически связан с Москвой. В средние века, в эпохи Ренессанса, Реформации и Контрреформации Киев оставался европейской метрополией. После присоединения к Московскому государству [Киево-Могилянская] академия была главным высшим учебным заведением в стране, которая с 1721 года стала называться Российской империей. Образованные выходцы из Киева вливались в образованные слои Москвы, а затем и Петербурга. Казаки вступили в императорскую армию. Екатерина II сделала казака [Александра Безбородко] своим фаворитом и отправила казаков покорять Крым. В конце XVIII века Российская империя разделила Речь Посполитую с Пруссией и Австрией, и польско-литовское государство прекратило свое существование. Почти все земли Киевской Руси вошли в состав Российской империи.

В XIX веке имперская интеграция привела к росту украинского патриотизма. Императорский университет в Харькове стал первым центром романтической тенденции к идеализации украинского крестьянства и его культуры. В Киеве в середине XIX века некоторые представители старой знати начали отождествлять себя с украиноязычным крестьянством, а не с российской или польской властью. Сначала российское правительство усматривало здесь похвальный интерес к “малороссийской” культуре. Однако после Крымской войны (1853–1856) и восстания 1863–1864 годов в Польше российские власти сочли украинскую культуру политически вредной и запретили публикации на украинском языке. Утратили свою силу законы Великого княжества Литовского с их рудиментами древнерусского права. Москва заняла место Киева как центра православия. Образованная в 1596 году униатская церковь (с византийским обрядом и католической иерархией) была ликвидирована.

Теперь единственной из земель Киевской Руси, оставшейся за пределами Российской империи, была Галиция: в конце XVIII века, когда с карты исчезла Речь Посполитая, эти земли получили Габсбурги. В коронной земле Галиции сохранились некоторые черты древнерусской цивилизации, например униатская церковь. Австрийцы назвали ее греко-католической и обучали священнослужителей в Вене. Дети и внуки этих людей стали украинскими активистами, редакторами газет и кандидатами в депутаты. Когда российские власти открыли гонения на украинскую культуру, литераторы и активисты уехали в Галицию. После 1867 года в государстве Габсбургов имелись либеральная конституция и нестесненная печать, и украинцы-политэмигранты свободно продолжили свою деятельность. В Австрии проводились демократические выборы, и в монархическом государстве партийная политика становилась национальной. Беженцы из Российской империи видели в украинской политике и истории продолжение своего языка и культуры. Что касается крестьян, то основную часть говорившего по-украински населения заботил главным образом земельный вопрос.

Соперничество за Черное море (1569 г.)

В ноябре 1917 года, после большевистской революции, Украина объявила независимость. Однако, в отличие от других восточноевропейских народов, украинцы не сумели построить национальное государство. Державы-победительницы в Первой мировой войне не признали их притязаний. Киев более десяти раз переходил из рук в руки: город захватывали красные и белые, украинская и польская армии. Испытывавшие огромные трудности украинские власти заключили союз с недавно получившей независимость Польшей, и в мае 1920 года польская и украинская армии взяли Киев. Затем Красная армия перешла в контрнаступление, и украинские солдаты до самой Варшавы сражались плечом к плечу с поляками. Но когда в 1921 году Польша и РСФСР заключили (в Риге) мирный договор, земли, которые украинские активисты считали своими, были разделены: почти вся территория, прежде входившая в состав Российской империи, досталась СССР, а Галиция и Волынь отошли Польше. (Итог совершенно закономерный.) Хотя национальное государство украинцев существовало всего несколько месяцев, а государства его западных соседей – несколько лет, украинский пример нагляднее: национальное государство – вещь в эксплуатации непростая и в большинстве случаев нежизнеспособная.

Пример Украины подводит нас к главному вопросу современной европейской истории: а что после империи? Согласно мифу о рациональной нации, национальные государства усвоили урок войны и приступили к интеграции. Чтобы этот миф выглядел правдоподобно, национальные государства нужно поместить во времена, когда их не существовало. О важнейшем же событии европейской истории середины XX века, то есть о попытках европейцев основать империи в самой Европе (важнейший пример – неудачная колонизация Украины немцами в 1941 году) – следует забыть. Украинский чернозем играл ключевую роль в двух основных европейских неоимперских проектах XX века: советском и нацистском. Украинская история и в этом отношении не являет собой исключение – и поэтому очень показательна. Ни одна другая территория в Европе не влекла к себе колонизаторов настолько сильно. Отсюда – правило: в европейской истории чередуются периоды колонизации и деколонизации.

Проект Сталина подразумевал внутреннюю колонизацию. Поскольку у Советского Союза не было заморских владений, метрополия эксплуатировала провинции. Украине пришлось вверить свои урожаи авторам Первого пятилетнего плана (1928–1932). Из-за голода, вызванного государственным контролем над сельским хозяйством, погибло от 3 до 4 млн жителей советской Украины. Гитлер считал, что плодородные земли Украины превратят Германию в великую державу. В ходе немецкой оккупации, начавшейся в 1941 году, погибло более 3 млн жителей советской Украины (в том числе около 1,6 млн евреев, убитых немцами, местной вспомогательной полицией и повстанцами). Кроме этого, около 3 млн жителей Украины погибли, сражаясь в Красной армии. Таким образом, из-за оспаривания двумя колониальными державами одной территории за десятилетие погибло около 10 млн ее жителей.

После того как РККА разгромила вермахт, граница советской Украины была отодвинута на запад, и после 1945 года в состав УССР вошли территории, отторгнутые у Польши, Чехословакии и Румынии. В 1954 году Крым, находившийся в составе РСФСР, был передан в административное подчинение УССР. Этот шаг стал последним в череде изменений границ советских республик. Поскольку полуостров был связан перешейком с Украиной, Москва вверила Крым ей, чтобы та обеспечивала полуостров водой и электроэнергией. Советские лидеры воспользовались случаем напомнить, что Украине и России суждено быть вместе. В 1954 году, когда исполнилось триста лет направленному против Речи Посполитой альянсу казаков с Москвой, промышленность СССР выпустила сигареты и ночные рубашки с соответствующей символикой. Это один из первых примеров советской “политики вечности”: легитимация режима не на основе его успехов в настоящем или будущем, а через ностальгическое обращение к круглым датам.

УССР по численности населения была второй (после РСФСР) союзной республикой. В Западной Украине, принадлежавшей до Второй мировой войны Польше, украинские националисты сопротивлялись установлению советской власти. В конце 1940-х – начале 1950-х годов сотни тысяч людей – целые семьи – попали в ГУЛАГ. Так, всего за несколько октябрьских дней 1947 года было выслано 76 192 украинца (“операция «Запад»”). Большинство тех, кто дожил до 1953 года, освободил Никита Хрущев. В 1960–70-х годах украинские коммунисты вместе со своими русскими товарищами стали управлять крупнейшим на планете государством. Во время холодной войны юго-восток Украины являлся оплотом ВПК: например, в Днепропетровске (неподалеку от места, где располагалась Сеча) строили ракеты. Хотя советская власть погубила много украинцев, вожди никогда не отрицали существование украинского народа. Считалось, что в условиях советской власти народы полностью раскроют свой потенциал и, когда будет построен коммунизм, так сказать, “растворятся”. В первые десятилетия СССР существование украинского народа признавалось всеми, от Йозефа Рота до статистиков Лиги Наций. Голод 1932–1933 годов явился и войной с украинцами: он подорвал сплоченность сельского населения и сопровождался кровавыми репрессиями против националистов. Но вместе с тем смутная уверенность в том, что, наряду с другими народами СССР, украинцев тоже обязательно ждет социалистическое будущее, все же оставалась. От этой иллюзии Советы официально отказались лишь в 1970-х годах. В брежневском мифе о “Великой Отечественной войне” русские и украинские солдаты плечом к плечу сражаются с фашизмом. Леонид Брежнев, который предпочел утопии “реальный (развитой) социализм”, утверждал, что развитие советских народов завершилось. Брежнев настаивал, что языком всех советских элит должен стать русский. Делами Украины занимался ставленник Брежнева. Русификация коснулась сначала школ, затем университетов. В 1970-х годах за выступления в защиту украинской культуры грозило тюремное заключение и принудительное “лечение” в психиатрической больнице.

Конечно, украинские коммунисты охотно поддерживали советский проект, помогая русским коммунистам управлять азиатскими республиками СССР. Попытка Михаила Горбачева игнорировать КПСС после 1985 года оттолкнула таких людей, а политика гласности подвигла советских граждан к выражению недовольства тем, как решались национальные вопросы. В 1986 году молчание Горбачева после катастрофы в Чернобыле дискредитировало его в глазах многих украинцев. Миллионы жителей УССР подверглись высоким дозам облучения. Было трудно простить ему распоряжение о первомайском шествии под смертельно опасными осадками. Бессмысленное отравление в 1986 году напомнило украинцам о бессмысленном массовом голоде 1933 года.

Провалившийся путч лета 1991 года позволил Борису Ельцину вывести Россию из состава СССР. И украинские коммунисты, и украинские оппозиционеры сошлись в том, что Украина должна последовать за ней. На референдуме 92 % жителей советской Украины (и большинство населения всех ее областей) проголосовало за независимость.

Как и в России, на Украине 1990-е годы отмечены захватом прежней социалистической собственности и хитроумными приватизационными сделками. Однако украинские олигархи, в отличие от российских, составили устойчивые кланы, ни один из которых не контролировал государство дольше нескольких лет подряд. Кроме того, на Украине власть передавалась демократическим путем. В сравнительно благополучные годы перед мировым финансовым кризисом 2008 года Россия и Украина упустили возможность провести экономические реформы. В отличие от россиян, украинцы видели в Европейском Союзе средство от коррупции, мешавшей развитию общества, а также механизм более справедливого распределения богатства. Украинские лидеры добивались, по крайней мере на словах, вступления своей страны в ЕС. Виктор Янукович, с 2010 года занимавший пост президента, высказывался за европейское будущее, хотя его политика отнюдь не приближала такой исход.

Карьера Януковича демонстрирует отличие украинского олигархического плюрализма от российского клептократического централизма. Впервые Янукович принял участие в президентской гонке в 2004 году. Его покровитель, уходящий президент Леонид Кучма, оказал влияние на подсчет голосов. Россия также сделала ставку на Януковича и признала его победителем. После трехнедельных манифестаций на киевской Площади независимости (укр. майдан Незалежності) Верховный суд назначил перевыборы, и Янукович признал свое поражение. Это важный момент в истории Украины: демократия утвердилась в качестве механизма сменяемости власти. А если в большой политике действует верховенство права, всегда есть надежда, что однажды оно распространится и на обыденную жизнь.

После своей неудачи Янукович пригласил американского политтехнолога Пола Манафорта исправить его имидж. Манафорт, живший в Trump Tower в Нью-Йорке, много времени проводил на Украине. Под присмотром Манафорта Янукович переменил прическу, стал лучше одеваться и научился жестикулировать. Манафорт помог ему применить на Украине “южную стратегию” наподобие той, которую его клиенты из Республиканской партии применяли в США: она заключается в подчеркивании культурных особенностей, а это смещает фокус политики с действий на действительность. В Америке это подразумевает эксплуатацию опасений белых, даже если они на самом деле находятся в большинстве и распоряжаются почти всем. В случае Украины на вооружение взяли якобы огромные трудности русскоязычных украинцев, хотя русский – это основной язык политики и экономики страны, родной язык тех, кто контролирует ресурсы. Янукович (как и Трамп, следующий клиент Манафорта) получил власть, сделав ставку на культурный конфликт вкупе с чаянием, что олигарх защитит народ от олигархов.

Победив на президентских выборах в 2010 году, Янукович сосредоточился на личном обогащении. По-видимому, он решил перенять российские порядки, создав вместо чередующихся у власти олигархических кланов устойчивую клептократическую элиту. Его сын Александр Янукович, по профессии стоматолог, стал одним из богатейших людей Украины. Виктор Янукович пошатнул систему сдержек и противовесов. Так, он назначил председателем Конституционного суда [Вячеслава Овчаренко], который скрыл его криминальное прошлое. Кроме того, Янукович пытался насаждать демократию в российском духе. Одного из двух главных своих противников он отправил в тюрьму и добился принятия закона, согласно которому второй его противник не мог претендовать на пост президента. Это позволило Януковичу выставить свою кандидатуру на второй срок против специально подобранного оппонента-националиста. Янукович одержал убедительную победу и теперь мог заявить европейцам и американцам, что спас Украину от национализма.

Украина, молодое государство, испытывала огромные сложности, и самой наглядной из них была коррупция. Соглашение об ассоциации с ЕС, которое пообещал подписать Янукович, стало бы инструментом укрепления верховенства права на Украине. Исторически функцией ЕС как раз и было спасение европейских государств из-под обломков империй. Янукович – в отличие от многих украинцев – мог этого не понимать.

Мириться с режимом Януковича их заставляла лишь перспектива ассоциации с ЕС. И когда 21 ноября 2013 года Янукович неожиданно объявил, что не подпишет соглашение об ассоциации, терпение народа кончилось. Украинский президент принял такое решение после разговора с Путиным. Российская “политика вечности”, прежде не замечаемая большинством украинцев, внезапно дала о себе знать.

Журналистские расследования обнажили олигархию и неравенство. Журналисты – летописцы актуального – первыми отреагировали на “политику вечности”. В олигархической Украине XXI века именно журналисты дали согражданам шанс защититься. Журналист Мустафа Найем, занимавшийся расследованиями, 21 ноября решил, что с него хватит. Он призвал выйти на улицы. “Лайки не считаются”, – написал он в Фейсбуке. И люди вышли: сначала студенты и молодежь, которых украденное будущее лишило бы слишком многого.

Тысячи людей, киевляне и не только, пришли на Майдан – и остались там. И приняли участие в создании кое-чего нового: нации.

Несмотря на все недостатки политической системы, после 1991 года украинцы привыкли к тому, что политические разногласия разрешались без насилия. Исключения (например, убийство в 2000 году Георгия Гонгадзе, популярного журналиста, занимавшегося расследованиями) вызывали протесты. В стране, видевшей в XX веке больше насилия, чем любая другая, гражданский мир в XXI веке стал важным достижением. Свобода мирных собраний (наряду с регулярными выборами и отсутствием вооруженных конфликтов) – вот чем, по мнению самих украинцев, их страна отличалась от России. Поэтому когда 30 ноября на Майдане милиция напала на манифестантов, это явилось для многих шоком. По Киеву пронеслось: “наших детей” избивают. Первая кровь заставила людей действовать.

Украинцев встревожило насилие, и они стали съезжаться в Киев на помощь студентам. Одним из этих людей был Сергей Нигоян, говорящий по-русски армянин-рабочий с Донбасса. У студентов страх потерять Европу запустил реакцию защиты будущего. У остальных украинцев ту же реакцию вызвал страх потерять поколение, выросшее в независимой стране. Среди людей постарше, пришедших на Майдан защитить студентов, были ветераны-“афганцы”. Акции протеста в декабре 2013 года в меньшей степени касались Европы и в большей – должной политики, “приличий” и “достоинства”.

10 декабря 2013 года милиция снова попыталась изгнать протестующих с Майдана. Снова бросили клич, и представители всех слоев общества встали перед омоновскими дубинками. Молодая женщина-предприниматель вспоминала, что ее друзья “брились и переодевались в чистое на тот случай, если этой ночью они погибнут”. Историк литературы отправилась на Майдан с пожилой парой, издателем и врачом: “Мои друзья – это инвалид, которому сильно за шестьдесят, и его жена, ей примерно столько же. Рядом с ними я выглядела молодой, сильной и здоровой (мне 53 года, я женщина, и, конечно, в моем возрасте трудно рассчитывать на победу в драке с вооруженными мужчинами). Мои друзья – евреи, я – гражданка Польши, и мы пошли туда вместе, как украинские патриоты, убежденные, что наша жизнь не будет иметь никакого смысла, если протест подавят. Мы добрались до Майдана, но не без затруднений. Моя подруга Лена, врач, добрейший на свете человек, всего полтора метра ростом – и мне пришлось оттаскивать ее от беркутовцев, поскольку я знала, что она скажет им все, что думает и о них, и обо всем этом”. 10 декабря милиция не смогла рассеять толпу.

16 января 2014 года Янукович объявил манифестантов преступниками и узаконил милицейское насилие. В парламент внесли пакет законопроектов, названных протестующими “законами о диктатуре”. Эти меры сильно ограничивали свободу выражения и свободу собраний, был запрещен нечетко определенный законодателями “экстремизм”, а от негосударственных организаций, получавших деньги из-за границы, потребовали зарегистрироваться в качестве “иностранных агентов”. Законопроекты (копировавшие российские нормы) внесли депутаты, имевшие тесные связи с Россией. Не было ни публичных слушаний, ни парламентских дебатов, ни даже вотирования: вместо обычного электронного голосования депутаты поднимали руки, и поднятых рук оказалось отнюдь не большинство. Тем не менее законы вступили в силу, и манифестанты поняли, что в случае задержания их ждет уголовное наказание.

Шесть дней спустя двоих протестующих застрелили. Американцу или россиянину трудно понять, какой шок вызвали у украинцев эти смерти: уровень насилия в американском и российском обществе гораздо выше. (Месяц спустя снайперы застрелили еще больше людей, а еще через пять недель началось российское вторжение, и сейчас почти невозможно вспомнить, с чего началось кровопролитие.) Общество сочло многие действия власти вопиющим нарушением приличий. В последнюю неделю января в Киев со всей страны стали съезжаться граждане, прежде не поддерживавшие Майдан. Поскольку люди полагали, что руки Януковича теперь в крови, его пребывание у власти перестало устраивать многих украинцев.

Протестующие увидели опасность для политической системы страны. Манифестации в поддержку европейского курса были попыткой защитить хрупкие достижения Украины. К февралю Майдан насмерть встал против Евразии. Прежде мало кто из украинцев задумывался о российской “политике вечности”. И то, что им теперь предложили – насилие во имя жизни без будущего и мечты о том, что могло бы произойти, – им не понравилось.

В начале февраля Янукович все еще занимал пост президента. И у Вашингтона, и у Москвы имелись соображения о том, как его сохранить. Из телефонного разговора (перехваченного, скорее всего, российскими спецслужбами; запись была опубликована 4 февраля) помощника госсекретаря США с американским послом в Киеве стало ясно, что американцы поддерживают формирование нового правительства во главе с Януковичем. Это предложение шло вразрез с требованиями Майдана и на тот момент не имело уже отношения к реальности. Правление Януковича закончилось, по крайней мере в умах людей, оставшихся на Майдане после убийств 22 января и готовых рисковать собственной жизнью. Опрос показал, что лишь 1 % протестующих одобряет политический компромисс, при котором Янукович сохранит свой пост. 18 февраля начались парламентские дискуссии: еще оставалась надежда на достижение некоей договоренности. Однако кровопролитие, случившееся на следующий день, сделало сохранение режима куда менее вероятным.

История Майдана, которую с ноября 2013 по февраль 2014 года творили более 1 млн человек, мерзнувших на улице, – это не простая хронология неудачных попыток милиции разогнать манифестантов. Кровопролитие было для протестующих чем-то совершенно немыслимым, но лишь оно заставило американцев и европейцев обратить внимание на происходящее. Пролитая кровь послужила Москве поводом для отправки на Украину армии, из-за чего крови было пролито еще больше. Риторика следовала траектории пуль.

Люди на Майдане считали, что защищают то, что им все еще казалось возможным: достойное будущее своей страны. Насилие было для них неприемлемым. Да, оно вспыхивало на несколько минут или часов. Но люди пришли на Майдан не на несколько часов: они оставались там днями, неделями, месяцами. Их стойкость породила новое ощущение времени и новые формы политики. Те, кто оставался на Майдане, сумели это сделать лишь потому, что нашли новые способы самоорганизации.

Протестующие пользовались четырьмя формами политики: у них было гражданское общество, реципрокный обмен (экономика дара), стихийное государство всеобщего благосостояния и “дружба Майдана”. Киев – двуязычный город: явление необычное для Европы и небывалое – для России и США. Европейцы, россияне и американцы почти не задумывались о том, что бытовое двуязычие может указывать на политическую зрелость общества, и попросту делили Украину на “этнических украинцев” и “этнических русских”. Это примерно то же самое, что сказать, будто “этнические американцы” непременно голосуют за республиканцев. Такова суть политики, определяющей людей по этнической принадлежности и навязывающей им печальную “вечность” вместо перспективы. На Украине же язык – это гамма, а не граница. А если это граница, то она проходит внутри человека, а не отделяет его от других.

Собравшиеся на Майдане украинские граждане, как и в обыденной жизни, переходили с украинского языка на русский и обратно тогда, когда считали это нужным. Революцию начал журналист, по-русски объяснявший, где надо поставить камеру, и говоривший перед ней по-украински. Его знаменитая запись в Фейсбуке – “Лайки не считаются” – была сделана по-русски. На Майдане нелепо было спрашивать, кто на каком языке говорит. Манифестант Иван Суренко вспоминал (по-русски): “Толпа на Майдане проявляла терпимость в языковом вопросе. Я ни разу не слышал споров на эту тему”. На Майдане 59 % опрошенных сообщили социологам, что они говорят по-украински, 16 % – по-русски, а 25 % – по-русски и по-украински. Со сцены на Майдане выступали по-украински, поскольку украинский есть язык политики. Но затем оратор возвращался в толпу и разговаривал с друзьями по-русски. Такой была обыденность новой общности.

Политика этой общности фокусировалась на верховенстве права. У манифестантов имелась, во-первых, надежда на то, что соглашение об ассоциации с Европейским Союзом ослабит коррупцию, а во-вторых, решимость уберечь верховенство права от исчезновения под напором государственного насилия. В ходе социологических опросов протестующие наиболее часто определяли своей главной целью отстаивание верховенства права. Философия была простой: гражданскому обществу требуется государство, чтобы вести страну в Европу, а государство нуждается в Европе, чтобы избавиться от коррупции. Когда началось насилие, эта теория воплотилась в поэтические формы. Философ Владимир Ермоленко написал: “ [Европа – это] также свет в конце туннеля. Когда нуждаются в таком свете? Только тогда, когда вокруг темно”.

Тем временем гражданскому обществу приходилось идти на ощупь. Стали образовываться горизонтальные сети, не связанные с политическими партиями. Манифестант Игорь Бигун вспоминал: “Не было ни фиксированного членства, ни иерархии”. С декабря 2013 до конца февраля 2014 года политическую и общественную деятельность на Майдане осуществляли временные добровольные ассоциации. Фундаментальным принципом признавался следующий: свобода – это ответственность. Поэтому у протестующих появились собственные органы образования (библиотеки и школы), безопасности (“Самооборона Майдана”), внешних сношений (совет Майдана), помощи жертвам насилия и поиска потерявшихся (“Евромайдан SOS”), контрпропаганды (InfoResist). По воспоминанию Андрея Бондаря, самоорганизация явилась вызовом неработоспособному госаппарату: “На Майдане возник образ украинского общества невиданного уровня самоорганизации и солидарности. С одной стороны, оно было крайне разрозненным и атомизированным – в идеологическом, языковом, культурном, религиозном и классовом плане. С другой стороны, оно было единым в вещах элементарных: нам не нужны ваши санкции и ваше высокое разрешение, мы ничего не будем у вас просить, мы вас не боимся, все сами возьмем и сделаем”.

Экономической моделью Майдана стал реципрокный обмен (экономика дара). По словам Натальи Стельмах, в первые дни киевляне делали небывало щедрые пожертвования: “За два дня представители самообороны и я смогли собрать наличными у простых киевлян примерно 40 тыс. долларов в гривнах”. Стельмах вспоминала, как попыталась отговорить (и не сумела) пенсионера, пожелавшего пожертвовать Майдану половину пенсии. Кроме денег, люди передавали в дар продовольствие, одежду, дрова, лекарства, колючую проволоку, каски. Гость с удивлением обнаруживал за кажущимся хаосом строгий порядок и за невиданным гостеприимством – стихийное государство всеобщего благосостояния. Польского активиста Славомира Сераковского это очень впечатлило: “Идешь по Майдану – и получаешь пищу, одежду, спальное место, медпомощь”.

В начале 2014 года подавляющее большинство протестующих (около 88 % из сотен тысяч человек) не было киевлянами. Лишь 3 % манифестантов представляли политические партии, а 13 % являлись членами негосударственных организаций. По данным соцопросов, почти все протестующие (около 86 %) самостоятельно приняли решение прийти – и пришли – поодиночке, с друзьями или семьями. Они приняли участие в “корпореальной политике” (по выражению арт-куратора Василия Черепанина): оторвались от экранов и встали рядом с другими людьми.

Терпеливый протест при растущем риске породил явление “дружбы Майдана”: это о человеке, которому вы доверяете из-за пережитых вместе испытаний. Историк Ярослав Грицак описал один из способов завязывания знакомств: “На Майдане вы – пиксел, а пикселы всегда организуются в группы. Группы образовывались в основном спонтанно. Вы или ваш друг натыкались на знакомого, и этот знакомый тоже не был в одиночестве – его или ее сопровождали друзья. И вот вы все объединялись. Однажды вечером я гулял с необычным отрядом «солдат удачи»: своим другом-философом и знакомым бизнесменом. С ним был человечек с грустными глазами, похожий на печального клоуна, и я узнал, что это и в самом деле клоун-профессионал. Он организовал благотворительную группу, работающую с детьми, у которых рак”.

Украинские граждане, приходившие на Майдан поодиночке, присоединялись к новым институтам. Занимаясь корпореальной политикой, они рисковали собой. Люди нередко описывали происходящее с ними как своего рода преображение, как необычный выбор. Грицак и другие вспоминали французского философа Альбера Камю и его взгляд на бунт как на предпочтение гибели подчинению. На Майдане можно было увидеть плакаты с цитатой из письма Бенджамина Франклина 1755 года: “Пожертвовавший свободой ради безопасности не заслуживает ни свободы, ни безопасности”.

На Майдане постоянно дежурила группа адвокатов – “юристы Площади”. Те, кто был избит или как-либо иначе пострадал от государства, могли сообщить об этом и получить консультацию. Сотрудники Центра правовой помощи и все остальные люди на Майдане не размышляли над актуальной проблемой российской политической философии: как в условиях автократии вызвать дух права. Но при этом – своими поступками – они занимались решением той самой задачи, которая когда-то не давала покоя Ильину.

Веком ранее, в последние годы существования империи, Ильин желал для России верховенства права, однако он не понимал, как привить народу дух права. После большевистской революции он решил, что произволу ультралевых нужно противопоставить произвол ультраправых. В то самое время, когда Путин воплощал в России представления Ильина о законе и праве, украинцы доказывали, что выбору авторитарного пути можно сопротивляться. Рискуя собой и взаимодействуя друг с другом, они демонстрировали свою приверженность праву.

Но если украинцы, обратившись к Европе и солидарности, сумели разрешить затруднение Ильина касательно права, то, конечно, на это способны и россияне? Российские лидеры не могли позволить своим согражданам надеяться на подобное. И через два года после манифестаций в Москве российские лидеры применили сходную тактику в Киеве: “гомосексуализация” протеста должна была породить ощущение вечной, неизменной цивилизации, а применение насилия следом – убежденность в том, что перемены невозможны.

В конце 2011 года, когда россияне протестовали против фальсификации выборов, Кремль приравнял протестующих к гомосексуалам. Столкнувшись в конце 2013 года с киевским Майданом, Кремль применил тот же прием. После двух лет гомофобной пропаганды в Российской Федерации идеологи и представители индустрии развлечений были уверены в себе. Отправной точкой стало соображение, что Европейский Союз – это оплот гомосексуальности, а стремление украинцев к Европе, вероятно, имеет ту же природу. Изборский клуб объявил, что Европейский Союз “стонет от засилья ЛГБТ-лобби”.

В ноябре – декабре 2013 года российские СМИ в материалах о Майдане постоянно (и некстати) вспоминали о гомосексуалах. Рассказывая о первом дне выступлений украинских студентов в поддержку ассоциации с ЕС, российские СМИ попытались связать украинскую политику с красивыми мужчинами и однополыми связями. Хакеры взломали аккаунт Виталия Кличко – боксера-тяжеловеса, возглавившего политическую партию, – и разместили там материалы о геях, а НТВ преподнесло это как новостной сюжет. Прежде чем миллионы российских телезрителей смогли уяснить себе причину массовых манифестаций в соседней стране, их внимание перевели на запретный секс.

Сразу после начала студенческих протестов на Майдане НТВ заговорило о “гомодиктатуре” на Украине. Виктор Шестаков писал: “Призрак бродит по Майдану, призрак гомосексуализма. В том, что первыми и наиболее ретивыми европейскими интеграторами Украины являются местные сексуальные извращенцы, было известно давно”.

Тему подхватил российский телеведущий Дмитрий Киселев. В декабре 2013 года его назначили главой информационного агентства “Россия сегодня”. Цель – превратить подачу новостей в государственных СМИ в полезное мифотворчество. Киселев сразу же объявил подчиненным, что “объективность – это миф”, а новую редакционную политику определил как “любовь к России”.

1 декабря 2013 года мировая пресса сообщила об избиении в Киеве студентов. Когда студенты прятались в соборе, залечивая раны, Киселев нашел способ преподнести их требования как сексуально-геополитические. Тем вечером в программе “Вести недели”, напомнив зрителям о Северной войне (1700–1721), он назвал Европейский Союз “новой старой коалицией” против России. Но в этот раз, по Киселеву, шведы, поляки и литовцы воюют во имя половых извращений. Заметим, что во время Северной войны Польша и Литва не воевали с Россией. Впрочем, ничего нового: искажение собственной истории для “политики вечности” – вещь обыденная.

В другой раз Киселев с удовольствием продемонстрировал аудитории журнал десятилетней давности с обнаженным Кличко. Киселев показал в эфире разбитый шлем украинского милиционера. Тем временем газета “Сегодня” опубликовала фотографию Кличко рядом с украинским публицистом-геем [Виталием Портниковым]. Украинская аудитория увидела двух политических активистов на пресс-конференции. В российском контексте гомосексуальность одного и мужская красота второго превратились в сюжет.

Российские политики расценили европейскую интеграцию как путь к легализации однополых браков (в соглашении Украины об ассоциации с ЕС об этом не было ни слова) и, следовательно, к распространению гомосексуальности. Когда 4 декабря в Киев приехал германский министр иностранных дел, “Комсомольская правда” отозвалась на визит материалом “Гей-дровишки в костер Майдана”.

Путинский режим, подавивший в 2011–2012 годах манифестации в России, стремился переосмыслить политику, представить ее как невинность вместо деятельности. Вместо того чтобы задаться вопросом, чему опыт прошлого может научить нынешних реформаторов, россиянам предложили информационную картину, убеждающую их в собственной невинности. Одним из столпов русской цивилизации предстали сексуальные фобии. Если, как воображалось Ильину, Россия – это девственный организм, которому угрожает злой, чуждый мир, то российское насилие – это оправданная самозащита от проникновения. С точки зрения и Путина, и Ильина, Украина есть часть национального организма. И чтобы родилась Евразия, украинская внутренняя политика должна стать похожей на российскую.

Российские власти восприняли как победу известие, что в ноябре 2013 года Янукович отказался от заключения соглашения с ЕС. При этом Янукович не согласился вести страну в Евразию: это сделало бы его еще менее популярным. В декабре 2013 – январе 2014 года Кремль попытался помочь Януковичу подавить манифестации и таким образом завершить разворот от Европы к Евразии. Янукович заявил, что поскольку Украина нужна и ЕС, и России, каждая из сторон должна ему заплатить. ЕС отказался. Россия с готовностью согласилась.

17 декабря 2013 года Путин предложил Януковичу 15 млрд долларов (за украинские государственные облигации) и скидку при покупке природного газа – но при условии, что на улицах Киева не останется протестующих. К тому времени украинский ОМОН уже дважды, 30 ноября и 10 декабря, безуспешно пытался разогнать их. Также милиционеры похищали тех манифестантов, которых считали лидерами протеста, и избивали их. Нужного эффекта это не произвело, и тогда в Киев прилетели 27 российских специалистов по разгону манифестаций – офицеры ФСБ и инструкторы из МВД. 9 января 2014 года российский посол на Украине [Михаил Зурабов] известил Януковича, что после разгона Майдана украинские омоновцы смогут получить гражданство РФ и, следовательно, им нечего опасаться ответственности за свои поступки. В случае же победы оппозиции они все равно окажутся в безопасности.

В январе 2014 года Москва, по-видимому, решила, что более умелое применение насилия погасит протест и превратит Януковича в марионетку. Но россияне не учли, что украинцы вышли на Майдан по своей воле, движимые патриотизмом. Когда 16 января 2014 года режим Януковича принял пакет диктаторских законов в российском духе, это предвещало массовое насилие. Но на Украине законы не принесли ожидаемого эффекта: их расценили как чуждые и оскорбительные. После гибели двух манифестантов 22 января Майдан усилился как никогда прежде. Контрреволюция, управляемая издали, провалилась. Москва, помогавшая Януковичу расправиться с оппозицией, не сумела привести Украину в Евразию. Пришло время переменить тактику. К началу февраля 2014 года стало ясно, что Москва уже не стремится увлечь Януковича и Украину в Евразию. Януковичем пожертвовали, чтобы вызвать в стране хаос.

Ключевую роль теперь играл Игорь Гиркин, полковник российской военной разведки (ГРУ), служивший у Константина Малофеева. По мнению “православного бизнесмена” Малофеева (воинствующий гомофоб и не скрывающий убеждений русский империалист), “Украина является частью России. Я не могу воспринимать украинский народ отдельно от российского”. Таким образом, россиянам пришлось “спасать” соседей от европейцев, поскольку те “должны были распространить содомию как норму в украинском обществе”. Это во всех отношениях ложь. Малофеев представил политический курс России так: Европа – враждебная цивилизация, гомосексуальность – битва, а Украина – поле битвы.

Гиркин, сотрудник Малофеева, имел опыт партизанской войны. Он воевал как доброволец (на стороне сербов) в Югославии, участвовал в боях на улицах боснийских городов и в “зонах безопасности” ООН, где происходили этнические чистки и массовые изнасилования. Гиркин также воевал в Приднестровье и Чечне и рассказал об этом своем опыте в газете, редактируемой фашистом Александром Прохановым. С 22 января по 4 февраля 2014 года Гиркин находился в Киеве и затем, по всей вероятности, рекомендовал Кремлю вторгнуться на Украину и расчленить ее.

Перемену российского политического курса предвосхитила аналитическая записка, циркулировавшая в администрации президента РФ в начале февраля 2014 года. Автор документа (в основу которого, судя по всему, легли выкладки Гиркина) исходил из того, что “режим В. Януковича окончательно обанкротился. Его политическая, дипломатическая, финансовая, информационная поддержка Российской Федерацией уже не имеет никакого смысла”. Российские интересы на Украине требуют “включения в ВПК России” предприятий военно-промышленного сектора Восточной Украины и “контроля над газотранспортной системой” страны. Главной целью в документе названа “дезинтеграция украинского государства”. Предлагаемая тактика – дискредитация и Януковича, и оппозиции кровопролитием с одновременным захватом юга Украины и дестабилизацией украинского государства. В аналитической записке были перечислены три пропагандистских приема для маскировки интервенции: 1) “Требование федерализации (или даже конфедерализации)… в качестве гарантии от вмешательства прозападных и националистических сил во… внутренние дела” Восточной Украины и якобы угнетаемого русскоязычного меньшинства, 2) определение противников как фашистов (“Лозунгами момента должно стать справедливое нежелание «поддерживать налоговыми отчислениями профашистские силы» Западной Украины и зависимое от них правительство, ориентирующееся на требования Европейского Союза, а не на нужды своих граждан”), 3) определение вторжения как гражданской войны, разжигаемой Западом.

13 февраля 2014 года Изборский клуб в своем меморандуме повторил тезисы секретной аналитической записки: Майдан может подтолкнуть россиян к действию и поэтому неприемлем, с Януковичем покончено, России следует напасть на Украину и забрать все, что получится. Как и в записке, главный тезис Изборского клуба таков: России следует захватить часть украинской территории и ждать распада государства. Изборский клуб также призвал к “началу широкой кампании по федеральным ТВ-каналам в поддержку украинской общественности и раскрытию фашистского содержания… переворота”, чтобы оправдать вторжение. С началом войны это стало главной линией российской пропаганды.

В тот день, когда Изборский клуб выдвинул эту идею, Владислав Сурков, гений пропаганды на службе у Путина, приехал в Крым – южный регион Украины. На следующий день Сурков прилетел в Киев. 13 февраля министр иностранных дел РФ Сергей Лавров придал официальный статус фантазии, будто русская цивилизация подобна девственному организму, обороняющему себя от растленного Запада. В своей статье, помещенной в газете “Коммерсант”, Лавров повторил соображение Ильина о том, что “общество – это живой организм”, нуждающийся в защите от свойственных Европе “нравственного релятивизма, проповеди вседозволенности и гедонизма, укрепления позиций воинствующего атеизма, отказа от традиционных ценностей”. Лавров представил украинцев – сражавшихся за европейские представления о праве и к тому времени уже погибавших – жертвами сексуальной политики ЕС. Даже тогда, когда российские войска уже готовились вторгнуться на Украину и свергнуть ее правительство, Лавров изображал Россию жертвой. Подлинный же агрессор, по Лаврову, это мировое гомосексуальное лобби, которое “с мессианской настойчивостью как внутри своих стран, так и в отношениях с соседями” навязывает “такие установки”. 15 февраля Сурков покинул Киев. 16 февраля украинские милиционеры получили боевые патроны. 18 февраля Украина ждала итогов дискуссии в парламенте, но вместо этого ее ожидало кровопролитие.

Европейские политики наконец начали действовать. Хотя акции протеста с самого начала носили проевропейский характер, ни органы ЕС, ни государства-члены – вообще ни один субъект западной политики! – не оказали манифестантам существенную поддержку. Пока не пролилась кровь, европейское общество почти не замечало Майдан, а политики рекомендовали обеим сторонам “избегать насилия”. Когда начались убийства, дипломаты выразили “обеспокоенность”. (Майдан высмеял дипломатическую риторику: ведь те, кто рисковал жизнью, оказались в изоляции.) Когда насилие стало шириться, иронию сменила патетика. На Майдане появились флаги “Соединенных Штатов России”: украинцы демонстрировали, что всем великим державам свойственны безразличие или враждебность.

С наиболее разумной инициативой выступил европейский дипломат. Министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский убедил коллег – французского и германского министров – отправиться с ним в Киев для переговоров с Януковичем. На встрече 20 февраля присутствовал и российский дипломат. В тот день Янукович после долгих и трудных переговоров согласился покинуть пост в конце 2014 года, до окончания срока своих президентских полномочий. Увы, впечатляющая победа дипломатии утратила значение еще раньше, чем была оформлена. Российские власти, твердо решившие, что Янукович уже обречен, начали вторжение. Подписание соглашения позволило России обвинить другие стороны в срыве договоренностей, хотя четыре дня спустя вторжение радикальнейшим образом изменило первоначальную ситуацию.

Время, когда манифестанты признавали Януковича своим президентом, ушло. Если еще утром 20 февраля существовали сомнения в том, надо ли ему непременно подавать в отставку, то к вечеру они полностью исчезли. В тот день в Киев прилетела еще одна российская делегация (во главе с Сурковым), в составе которой находился генерал ФСБ Сергей Беседа. Эти люди приехали уже не для переговоров. Снайперы, занявшие позиции неподалеку от Майдана, убили около ста манифестантов и несколько милиционеров. Неясно, представители какого именно органа украинского государства расстреливали людей (если украинское государство вообще участвовало в этом). Януковича после бойни оставили и прежние союзники в парламенте, и милиция, и он сбежал из своей безвкусно-яркой резиденции, бросив множество ценных документов – в том числе о выплате крупных сумм наличными американцу Полу Манафорту. (Два года спустя Манафорт появился на публике в качестве руководителя избирательного штаба Дональда Трампа.)

Расстрел протестующих и бегство Януковича обозначили переход евразийцев от первого плана ко второму. Российские лидеры решили, что Янукович теперь бесполезен. Москва рассчитывала, что кровавый финал его правления породит хаос, а тот послужит ширмой для военного вторжения, которое раздробит украинское государство. За несколько дней между киевским расстрелом (20 февраля) и российским вторжением (24 февраля) появились страшные слухи о зверствах украинцев в Крыму и о беженцах с полуострова. Эту дезинформацию в интернете распространяла российская военная разведка при помощи фейковых аккаунтов. Располагающееся в Петербурге “Агентство интернет-исследований” (“фабрика троллей”) стремилось ввести в заблуждение украинскую и международную общественность. К тому времени кибероперации, сопровождающие настоящую войну, стали характерной особенностью российской внешней политики.

К тому моменту, когда пропавший Янукович объявился в России, вторжение уже шло полным ходом. Агрессия началась с Крыма, где, согласно договору, базировался российский флот. В одном только Севастополе на постоянной основе дислоцировалось 2 тыс. российских морских пехотинцев. Этот контингент с декабря 2013 года усиливался войсками, прибывавшими из Российской Федерации. Среди 22 тыс. дополнительно присланных в Крым солдат находились военнослужащие частей 27777, 73612, 74268 и 54607. В январе 2014 года Крым посетил Гиркин. В феврале его сопровождал “старинный товарищ и друг” Александр Бородай: евразиец и поклонник Л. Гумилева, сотрудничавший с Прохановым автор и главный пиар-консультант Малофеева.

24 февраля 2014 года около 10 тыс. бойцов российских сил специального назначения (в собственной униформе, но без знаков отличия) выдвинулись на север и захватили полуостров. В тот момент, когда они покинули свои базы, началось вторжение. Для Киева это явилось полной неожиданностью: система подчинения тогда была ненадежной, а главной заботой правительства являлось недопущение эскалации насилия. Временное правительство Украины приказало войскам в Крыму избегать вооруженного сопротивления. К ночи 26 февраля российские военнослужащие в Симферополе захватили здание регионального парламента и правительства и подняли над ним российский флаг. По словам Гиркина, он командовал сопутствующей операцией по захвату симферопольского аэропорта. 27 февраля Сергей Глазьев, путинский советник по евразийским вопросам, позвонил в Крым, чтобы назначить новое правительство. Местный бандит Сергей Аксенов, этнический русский, был объявлен премьер-министром Крыма. Бородай стал его советником по связям с общественностью. 28 февраля Госдума одобрила вхождение части украинской территории в состав Российской Федерации. В тот же день президент США заявил (это стало первым публичным заявлением Барака Обамы о кризисе), что он “глубоко обеспокоен сообщениями о передвижении российских военных по территории Украины”.

Зрелище обеспечили байкеры из мотоклуба “Ночные волки”: полувоенной организации с официальной поддержкой и пропагандистскими функциями. 28 февраля, в день, когда российский парламент проголосовал за аннексию, “Ночные волки” отправились в Крым. Байкеры много лет организовывали там свои слеты, и в 2012 году к ним присоединился сам Путин. (Поскольку он не умеет ездить на обычном мотоцикле, ему достался трехколесный.) Теперь “Ночные волки” показали то, что Россия давно желала продемонстрировать. Несколькими месяцами ранее один из “волков” [Алексей Вайц] так изложил свое видение мира: “Нужно учиться видеть за повседневным священную войну. Демократия – это падшее состояние. Категории «правого» и «левого» лишь разделяют людей. В Царстве Божием есть только то, что внизу, и то, что наверху. Все едино. Поэтому русская душа свята. Она может объединить все. Как на иконе. Сталина и Бога”. Вот вкратце философия Ильина, геополитика Суркова и цивилизация Путина.

“Ночные волки” нашли удобные способы превратить сексуальность в геополитику (и наоборот). “Ночные волки” – исключительно мужской клуб, члены которого предпочитают одежду из черной кожи, – имеют твердые убеждения относительно гомосексуальности и видят в ней агрессию со стороны Европы и США. Празднуя годовщину российского вторжения, предводитель “Ночных волков” Александр Залдостанов так охарактеризовал свое крымское дефиле: “Впервые мы дали отпор глобальному сатанизму, усиливающейся дикости Западной Европы, стремлению к потребительству, отвергающему всякую духовность, разрушению традиционных ценностей, всей этой гомосексуальной болтовне, этой американской демократии”. По мнению Залдостанова, лозунг войны с Украиной должен звучать так: “Смерть педикам”. Сопоставление демократии с сатаной-гомосексуалом стало способом сделать право и реформы чуждыми, немыслимыми.

Напав на Украину, российские лидеры встали на ту точку зрения, что соседнее государство вовсе не обладает суверенитетом. Это тезис, разделяемый империалистами. 4 марта Путин объяснил, что проблема Украины – это демократические выборы, ведущие к смене власти. По его мнению, выборы – это чужеродное – американское – заимствование. Путин заявил, что положение на Украине напоминает положение в России в 1917 году – но в этот раз Россия может вернуться в прошлое и исправить тогдашнюю ошибку. “Логично, – написал Александр Дугин 8 марта, – что той Украины, которая существовала двадцать три года… более не существует”. Российские юристы-международники, которые двадцать три года уделяли исключительно пристальное внимание вопросам территориального разграничения и суверенитета, стали оправдывать агрессию и аннексию распадом украинского государства – то есть хаосом, обусловленным вмешательством самих же россиян. По мысли Дугина, война, нацеленная на разрушение украинского государства, – это также и война с Европейским Союзом: “Мы должны завоевать и разрушить Европу”.

16 марта некоторые украинские граждане в Крыму приняли участие в фарсе, названном оккупантами “референдумом”. Голосованию предшествовала пропагандистская кампания. Судя по рекламе, жителям Крыма предстоял выбор между Россией и нацизмом. У участников голосования не было доступа к международным или украинским СМИ. В бюллетене было два варианта ответа, и оба предполагали согласие с аннексией. Первый вариант – прямое ее одобрение [“Вы за воссоединение Крыма с Россией на правах субъекта Российской Федерации?”]. Второй – признание автономии крымских властей, только что поставленных Россией и требовавших присоединения [“Вы за восстановление действия Конституции Республики Крым 1992 года и за статус Крыма как части Украины?”]. Согласно служебным сведениям администрации президента России, явка составила около 30 %, а мнения участников разделились. По официальным данным, проголосовало около 90 % жителей Крыма, причем почти все они предпочли первый вариант: аннексию. Явка в Севастополе, по официальным данным, составила 123 %. Профессиональные наблюдатели отсутствовали, но из Европы пригласили нескольких ультраправых политиков. Французский Национальный фронт командировал Эмерика Шопрада. Марин Ле Пен официально признала итоги референдума. В администрации президента России решили: “Нужно будет французам от нас какой-нибудь респект сделать”.

На пышной церемонии в Москве Путин, пойдя навстречу “чаяниям” жителей Крыма, расширил пределы своей страны – в нарушение основ международного права, Устава ООН, всех договоров между Украиной и Россией, а также ее гарантий Украине относительно защиты границ. Одним из нарушенных соглашений был Будапештский меморандум (1994), при заключении которого Россия (а также Великобритания и США) гарантировали территориальную целостность Украины в обмен на отказ последней от ядерного оружия. Это, вероятно, крупнейший в истории акт ядерного разоружения. Украина рассталась примерно с 1300 межконтинентальными баллистическими ракетами. Напав на отказавшуюся от ядерного оружия страну, Россия преподала миру урок: ракеты лучше держать при себе.

В марте и апреле российские СМИ приняли пропагандистскую повестку, в феврале обсуждавшуюся в администрации президента и Изборском клубе. Наблюдался всплеск энтузиазма по поводу “федерализации” Украины: после якобы добровольного отделения Крыма Киев должен предоставить свободу действий и остальным регионам. Российский МИД аккуратно уточнил, что под “федерализацией” имеет в виду лишь российский план расчленения украинского государства, а не общий принцип, применимый и к самой России. 17 марта МИД РФ заявил, что ввиду “глубокого кризиса украинского государства” у России появилось право рассматривать Украину как “многонациональный народ” и предложить ему новую, федеративную конституцию. Слово “федерализация” в апреле прозвучало на крупнейших российских телеканалах 1412 раз. Правда, даже опьяненные националистической эйфорией российские лидеры вскоре увидели в “федерализации” угрозу самим себе. Российская Федерация разделена на административно-территориальные единицы, но ее субъекты сильно ограничены в правах и управляются людьми, назначаемыми президентом. Через три месяца слово “федерализация” исчезло из российских общественных дискуссий.

Владимир Путин представил аннексию Крыма таинственным личным преображением, собственным торжественным въездом в вечность. По мысли Путина, Крым должен находиться в составе России из-за того, что тысячу лет назад здесь был крещен князь Владимир (Вальдемар). Это событие в жизни давно покойного тезки Путин изобразил далеко идущим умыслом бессмертного супергероя: “Его духовный подвиг – обращение к православию – предопределил общую культурную, ценностную, цивилизационную основу, которая объединяет народы России, Украины и Белоруссии” (этих понятий, напомним, тысячу лет назад еще не существовало). И если миф тысячелетней давности “предопределил” новейшие события, то нет нужды в знаниях о прошлом, а выбор наших современников не имеет никакого значения. Путин – князь, Россия – Русь, политика – удовольствие немногих богачей, и ничего с этим поделать нельзя.

Татьяна Саенко из парламента Кабардино-Балкарии, процитировав Ильина, заявила, что осуждение Западом российского вторжения в Крым обусловлено “политикой двойных стандартов”. Этот популярный у россиян взгляд предполагает, что закон и право – не универсальный принцип, а культурная особенность народов, обитающих за рубежами Российской Федерации. Из того, что не все западные государства неукоснительно соблюдают закон, вытекает, что он не действует. Значит, России также можно нарушать закон. Но, поскольку Россия не признает верховенство права, назвать это лицемерием нельзя. А если Россия не лицемерит, то она невинна. Если нет стандартов, то нет и двойных стандартов. Если европейцы или американцы апеллируют к международному праву во время вторжения на Украину, то это делает их духовной угрозой для России. Таким образом, апеллирование к международному праву демонстрирует коварство Запада.

Это и есть “политика вечности” по Ильину. Возвращение к прошлому заменяет собой движение вперед. Закон и право – это то, что российский правитель желает считать таковым. Россия, применяя насилие, исправляет испорченный мир. Путин – спаситель вне рамок истории, изменяющий время. Сам Путин заговорил об этом 17 апреля, назвав вторжение на Украину защитой от агрессии с Запада: “Желание поссорить Россию и Украину, разделить, растащить единый, по сути, народ является предметом международной политики уже на протяжении столетий – столетий просто”. Малофеев счел российское вторжение актом сопротивления извечному злу: “Но для тех, кто там сражается, эта война выглядит как война с полчищами, идущими под знаменами антихриста с сатанинскими лозунгами”. Что может быть исконнее войны с Содомом?

После успеха в Крыму воодушевленные российские лидеры пожелали повторить этот спектакль на юге и востоке Украины. 1 марта Глазьев звонил сепаратистам в областные центры юга и юго-востока Украины и помогал спланировать переворот. Советник Путина по делам евразийской интеграции распорядился повторить крымский план: толпа штурмует здание областной администрации и учреждает новое собрание, которое объявляет об отделении от Украины и просит помощи у России. В Харькове толпа из местных жителей и приехавших на автобусах россиян ворвалась в здание областной администрации (сначала они по ошибке штурмовали оперный театр). Эти люди избивали и унижали украинцев, защищавших здание. Писателю Сергею Жадану, который отказался встать на колени, проломили голову.