20 000 лье под водой Верн Жюль

16

Воздуха!

Итак, «Наутилус» был со всех сторон окружен непроницаемыми стенами льда.

Канадец в сердцах грохнул по столу своим громадным кулаком. Консель молчал, а я смотрел на капитана, чье лицо было бесстрастным. Он стоял, скрестив руки на груди, и размышлял.

Наконец он произнес:

– Хочу, чтобы вы, господа, знали, как обстоят дела. Мы находимся под водой около тридцати шести часов, воздух в «Наутилусе» уже пора возобновлять. Запас, который находится в наших резервуарах, будет исчерпан за двое суток. Если за это время мы не вырвемся отсюда, гибель станет неминуемой. Единственный шанс – пробиться сквозь одну из окружающих нас ледяных стен.

– Но в какую сторону двигаться?

– Это покажет зондирование. Я опущу «Наутилус» на дно туннеля, а матросы в скафандрах зондами попытаются определить наименьшую толщину льда.

Капитан Немо вышел. Спустя минуту-другую судно опустилось на ледяной пласт, простершийся на глубине триста пятьдесят метров.

– Ну что ж, друзья мои, – сказал я, – будем делать все, что необходимо для нашего спасения.

– Еще бы! – подхватил канадец. – Не время ныть и жаловаться. Я владею киркой не хуже, чем гарпуном, и, надеюсь, пригожусь капитану.

С этими словами Нед отправился в помещение, где матросы уже надевали скафандры, и присоединился к ним. Баллоны скафандров пришлось заполнить воздухом из запасов «Наутилуса», но обойтись без этого было невозможно.

Я вернулся в салон, где уже снова были открыты заслонки окон. Спустя несколько минут мы с Конселем увидели, как двенадцать человек вышли на лед, и среди них был Нед, заметно выделявшийся ростом. Команду бурильщиков сопровождал капитан Немо.

Вскоре длинные зонды стали врезаться в стены и дно туннеля – бурить вверх, где на четыреста метров громоздились торосы, было совершенно бессмысленно. Пройдя около пятнадцати метров, зонды увязли в боковых стенах, зато выяснилось, что снизу нас отделяет от океана всего десять метров льда.

Теперь задача заключалась в том, чтобы пробить в десятиметровой ледяной плите отверстие по форме корпуса «Наутилуса», а для этого требовалось вынуть около шести с половиной тысяч кубических метров льда.

Работа была начата немедленно и с отчаянной энергией – каждый понимал, что речь идет о жизни и смерти. Буры вонзились в лед по окружности судна, а за ними вступили кирки, откалывая сразу огромные глыбы. Благодаря меньшему удельному весу, чем у воды, эти глыбы как бы взлетали под верхний свод туннеля.

После двухчасовой смены измотанный Нед Ленд вернулся в салон, его и первую группу матросов сменили другие, к которым присоединились Консель и я. Нами руководил помощник капитана. Вода мне показалась невероятно холодной, но вскоре я согрелся, работая киркой.

Спустя два часа, когда мы вернулись в салон перекусить и немного отдохнуть, я сразу же почувствовал разницу между чистым воздухом в баллонах скафандра и атмосферой в «Наутилусе», где уже начал накапливаться углекислый газ. А между тем за все это время мы сумели углубиться в ледяной пласт всего лишь на метр. Я произвел приблизительный подсчет и пришел к выводу, что нам понадобится еще четыре дня и пять ночей, чтобы довести дело до конца.

– Четыре дня и пять ночей! – в отчаянии проговорил я. – А воздуха в резервуарах всего на два дня…

– И это не считая того, – добавил канадец, – что, когда мы вырвемся из этой проклятой тюрьмы, придется еще немалое время идти подо льдами!

Как я и предполагал, за ночь удалось снять еще один метр льда со дна огромной выемки. Но на следующее утро, надев скафандр и покинув судно, я обнаружил, что боковые стены туннеля начинают понемногу сближаться. Иначе говоря, вода, соприкасающаяся со стенами туннеля, постепенно замерзала. Если вся вода в полости, в которой находился «Наутилус», замерзнет, он будет попросту раздавлен, словно яичная скорлупа.

Вернувшись на борт, я тотчас сообщил капитану Немо о своих наблюдениях.

– Я знаю об этом, – ответил он по-прежнему спокойно. – Это опасно. И выход у нас один – выбраться отсюда раньше, чем вода превратится в сплошной лед.

В этот день я работал киркой с невероятным упорством. Работа поддерживала во мне бодрость, к тому же работать – значило дышать чистым воздухом, а не задыхаться внутри «Наутилуса».

К вечеру выемка углубилась еще на метр. Вернувшись на борт, я едва не задохнулся: концентрация углекислого газа стремительно росла. К несчастью, на судне не было никаких веществ, которые, как, например, щелочи, могли бы поглощать этот газ из воздуха.

В тот вечер капитану Немо пришлось открыть краны резервуаров и впустить небольшое количество чистого воздуха в жилые помещения «Наутилуса». Без этой меры мы рисковали просто не проснуться.

На следующий день – это было 26 марта – мы принялись за пятый метр. Тем временем стены и своды туннеля словно сжимались вокруг нас, и, наконец, стало очевидно, что они сойдутся раньше, чем «Наутилус» вырвется на волю. Кирка едва не выпала из моих рук.

В эту минуту капитан Немо, работавший неподалеку, поднял голову, и я указал ему на стены нашей тюрьмы. До ближайшей из них оставалось не больше четырех метров.

Капитан понял меня и дал знак следовать за ним. Мы вернулись на борт. Сняв скафандры, мы прошли в салон.

– Мсье Аронакс, – сказал Немо, – необходимо найти какое-то средство, чтобы противостоять замерзанию. Иначе мы превратимся в лист бумаги. Прочность корпуса нашего судна не беспредельна.

– Сколько воздуха у нас осталось? – спросил я.

Капитан взглянул мне прямо в глаза и произнес:

– Послезавтра резервуары опустеют.

Ужас охватил меня, и я почувствовал, что моим легким уже недостает воздуха.

Между тем капитан что-то сосредоточенно обдумывал. Судя по выражению его лица, какая-то мысль только что пришла ему в голову. Наконец он пробормотал:

– Горячая вода!.. Мы находимся в ограниченном пространстве… Туннель уже почти закрыт со всех сторон… Если с помощью насосов подать за борт горячую воду, температура среды поднимется, и тогда… Нужно попробовать!

Термометр показывал, что температура воды за бортом полтора градуса ниже нуля. Немо быстро прошел в камбуз, где были установлены аппараты для превращения морской воды в питьевую. В их емкости накачали воду, и вся мощь электрических батарей «Наутилуса» устремилась в змеевики аппаратов. Через несколько минут вода закипела, ее откачали за борт, снова заправили емкости, и все повторилось.

Через три часа внешний термометр показал, что температура за бортом выросла почти на градус.

– Это успех! – сказал я капитану.

– И я так думаю, – отозвался Немо. – По крайней мере нас не раздавит до того, как мы задохнемся.

За ночь температура воды поднялась до нуля, и угроза вмерзнуть в лед отпала.

На следующий день были вырублены уже шесть метров льда. Оставалось четыре, но для этого требовалось еще сорок восемь часов работы. Остатки сжатого воздуха были необходимы для скафандров, и обновлять воздух в жилых помещениях стало невозможно.

Невыносимая тяжесть во всем теле угнетала меня. От постоянной зевоты сводило челюсти. Легкие судорожно работали, сердце билось редко, с мучительными усилиями. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Почти все, кто возвращался на судно после работы, лежали пластом.

Зато с какой поспешностью мы облачались в скафандры, когда наступала наша смена! Животворный воздух вливался в наши легкие! Мы дышали, и никакая, даже самая тяжелая работа не могла омрачить этого счастья. Но едва смена заканчивалась, каждый передавал резервуар товарищу, чтобы влить в него жизнь, а сам возвращался в отравленную атмосферу корабля.

В тот день работа шла с особым напряжением, и к его исходу нам оставалось вынуть всего два метра льда из гигантской выемки. Какие-то два метра отделяли нас от открытого моря!

Вернувшись на борт, я почувствовал, что дышать совсем нечем. К беспрестанной головной боли добавилось головокружение, мы передвигались словно пьяные. Впереди нас ждала только смерть от отравления углекислым газом.

Видя все это, капитан Немо решился на отчаянный шаг – попытаться проломить тяжестью судна эти оставшиеся два метра льда, к тому же во многих местах пробуравленного зондами. В отличие от нас, он сохранял хладнокровие и энергию, подавляя физические страдания железной волей.

По его приказанию корабль слегка приподнялся над дном нашей темницы и встал над выемкой во льду, в точности повторявшей его очертания. Затем балластные резервуары были максимально быстро заполнены забортной водой. «Наутилус» стремительно пошел вниз, став тяжелее сразу на сотню тонн, и ударился о дно выемки.

Мы замерли, вслушиваясь. Наконец до наших ушей донеслось негромкое потрескивание где-то внизу. Внезапно лед обрушился со странным звуком, похожим на звук разрываемого листа плотной бумаги, и «Наутилус» буквально провалился в бездну.

– Есть! – только и прошептал Консель.

«Наутилус» несся вниз, словно пушечное ядро. Его насосы стремительно освобождали резервуары от лишней воды, и вскоре падение замедлилось. Еще несколько мгновений – и манометр показал, что мы медленно всплываем. Послышался гул двигателей, стальной корпус задрожал, и вскоре судно уже мчалось на север полным ходом.

Но сколько продлится наше плавание под ледовыми полями?

Распростершись на диване в библиотеке, я задыхался. Как мне потом рассказывали, лицо мое побагровело, губы сделались лиловыми; время от времени я терял сознание, проваливаясь в черноту. Мускулы не слушались меня. Я понимал, что умираю…

Вдруг несколько глотков чистого воздуха омыли мои легкие. Неужели мы на поверхности моря и все позади?

Но нет! Это Нед и Консель, жертвуя собой, отдали мне частицу того, что оставалось в баллонах одного из водолазных аппаратов. Я хотел оттолкнуть шланг, но они удержали мои руки, и в течение нескольких минут я мог дышать по-настоящему.

Я перевел взгляд на часы: близился полдень 28 марта. «Наутилус» шел с невероятной скоростью – сорок миль в час – и словно ввинчивался в толщу океана. Судя по показаниям манометра, мы находились всего в шести метрах от поверхности. Самое обычное ледовое поле отделяло нас от благословенного воздуха!

Но разве нельзя попытаться его пробить? Во всяком случае «Наутилус» готовился это сделать: я почувствовал, что он принимает наклонное положение – опускалась корма и поднимался его могучий таран. Затем, дав полный ход, судно ринулось на ледовое поле снизу, подобно гигантскому нарвалу. Удар, еще удар, отступление… И наконец последним, самым отчаянным броском «Наутилус» вырвался на поверхность, расколов многолетний лед и продавив его снизу своей массой.

В то же мгновение распахнулись все люки, и потоки хрустально чистого морского воздуха ворвались в недра «Наутилуса».

17

От мыса Горн до Амазонки

Неизвестно, как я оказался на палубе. Возможно, меня перенес туда Нед Ленд. Так или иначе, но мои легкие снова и снова наполнялись животворящим воздухом моря. Я дышал полной грудью!

Силы возвращались к нам с каждой минутой. Я наконец– то смог оглядеться – и был поражен тем, что на палубе «Наутилуса» в эту минуту находились только мы трое. Загадочный экипаж судна и сам его капитан, по-видимому, довольствовались тем воздухом, который циркулировал внутри.

Первые же слова, которые я произнес, были словами благодарности моим товарищам. В часы, когда я был на грани агонии, Консель и Нед Ленд, как могли, поддерживали во мне угасающий огонь жизни. Едва ли я сумею достойно отплатить им за такую преданность.

– Друзья мои, – произнес я растроганно, – теперь мы навеки связаны друг с другом, и по отношению ко мне вы имеете полное право…

– Им-то я вскоре и воспользуюсь, – прервал меня канадец. – Я имею в виду право прихватить вас, профессор, с собой, когда надумаю покинуть этот дьявольский «Наутилус»!

– В самом деле, – проговорил Консель, – ведь мы направляемся на север, туда, где лежат обитаемые земли.

– Все верно, друг мой Консель, – заметил Нед Ленд, – вопрос лишь в том, войдем мы в Атлантический или в Тихий океан – иными словами, в моря оживленные или в пустынные и безлюдные.

Я и сам опасался, что капитан Немо поведет свое судно в тот великий океан, что омывает берега Америки, Австралии и Азии. Там он завершит свое подводное кругосветное плавание и вернется в отдаленные области, где «Наутилус» будет чувствовать себя в полной безопасности. Тогда в очередной раз все планы Неда Ленда пойдут прахом.

Впрочем, ждать ответа на этот вопрос оставалось недолго. «Наутилус», идя полным ходом, вскоре пересек Южный полярный круг и взял курс на мыс Горн. Тридцать первого марта в семь часов вечера мы оказались на траверсе южной оконечности Америки.

К этому времени мы уже успели забыть о перенесенных мучениях и воспоминания о ловушке во льдах мало-помалу стирались в нашей памяти. Мы думали только о будущем. Капитан Немо, по своему обыкновению, не появлялся ни на палубе, ни в салоне. Ежедневные отметки наносил на карту его помощник, что давало мне возможность постоянно следить за курсом «Наутилуса». Вечером того же дня выяснилось, что мы держим курс на север, в воды Атлантики.

Я немедленно сообщил эту новость Неду Ленду и Конселю.

– Недурно! – сказал канадец. – Но какова его цель? Уж не вздумалось ли нашему капитану после Южного полюса наведаться на Северный, а затем вернуться в Тихий океан через пресловутый Северо-западный проход, в существование которого никто не заставит меня поверить?

– Не берусь предсказывать, – сказал я, разводя руками…

На следующий день, первого апреля, когда «Наутилус» всплыл на поверхность, мы заметили на западе берег. Это была Огненная Земля – скопление островов длиной сто двадцать километров и до сотни километров шириной, расположенное у самой оконечности Южной Америки. Берег показался мне низменным, но вдали громоздились горные кряжи, среди которых я заметил высочайшую здешнюю вершину Сармиенто – двухкилометровую сланцевую глыбу, увенчанную остроконечным пиком.

«Наутилус» вскоре погрузился и на протяжении нескольких миль шел вдоль подножия самого крупного острова Исла-Гранде. Сквозь окна салона я видел гигантские слоевища бурых водорослей, которые определил как фукусы. Иные из них достигают трехсот и более метров в длину. Еще один вид подводных растений, незнакомых мне, устилал морское дно. Эти водоросли служили пастбищем и местом обитания для великого множества ракообразных, брюхоногих моллюсков, крабов, каракатиц. Изобилие живности привлекало сюда тюленей-крабоедов и морских выдр.

К вечеру «Наутилус» уже приближался к Фолклендским островам, и ранним утром перед нами предстали их горные вершины. Море у побережья было усеяно тучами диких уток и гусей, и нам удалось поохотиться и в результате украсить наше меню.

Когда Фолкленды скрылись за горизонтом, «Наутилус» погрузился на глубину двадцати пяти метров и направился вдоль побережья Южной Америки. Однако капитан Немо по-прежнему не показывался.

До 3 апреля мы шли в виду берегов Патагонии, то всплывая, то вновь погружаясь. Наконец «Наутилус» пересек широкий эстуарий, образованный рекой Ла-Плата, и на следующий день оказался в пятидесяти милях от побережья Уругвая. Следуя за причудливыми изгибами береговой линии, он, тем не менее, все время стремился на север. Я подсчитал, что с того времени, как мы оказались на борту «Наутилуса» в Японском море, судно преодолело 16 тысяч лье.

К одиннадцати утра мы пересекли тропик Козерога и прошли мимо мыса Фрио. К великому неудовольствию Неда Ленда, капитану Немо явно не пришлось по вкусу соседство берегов Бразилии, поэтому «Наутилус» несся с головокружительной быстротой. Ни одна из самых быстрых рыб не могла состязаться с ним в скорости, а о каких-либо наблюдениях в этой части океана не могло быть и речи.

Так продолжалось несколько дней, и вечером 9 апреля мы увидели вдали самую восточную точку Южной Америки – мыс Сент-Рок. Но «Наутилус» опять отвернул от суши в открытое море и направился в глубины подводной долины, протянувшейся от этого мыса до горной цепи Сьерра-Леоне на африканском берегу. На широте Антильских островов эта долина заканчивается огромной впадиной в девять тысяч метров глубиной.

В течение двух дней мы бороздили эти пустынные глубины, а 11 апреля «Наутилус» внезапно поднялся на поверхность, и перед нами предстало побережье грандиозной опресненной лагуны, которую образовала Амазонка, впадающая здесь в Атлантический океан.

Когда мы пересекли экватор, в двадцати милях к западу от нас осталось побережье Французской Гвианы, где мы могли бы без труда найти убежище. Но именно в это время разыгралась свирепая буря, и шансов достичь берега в шлюпке практически не было. Сознавая это, Нед Ленд даже не заговаривал о побеге.

Когда же буря улеглась, я был сполна вознагражден возможностью заняться интересной научной работой. Одиннадцатого и двенадцатого апреля «Наутилус» не погружался, и сети, заброшенные со шлюпки матросами, приносили богатый улов редких зоофитов, рыб и рептилий.

В одну из сетей угодил крупный скат с красноватым телом, напоминающим формой плоский диск. Когда его вытащили на палубу, он забился и едва не выскользнул в море, но Консель бросился к нему и, прежде чем я успел остановить его, схватил ската обеими руками. В то же мгновенье фламандец получил сильнейший удар током, почти парализовавший его, и рухнул на палубу.

Мы с Недом Лендом подняли его и принялись растирать, а когда Консель пришел в себя, его хватило только на то, чтобы нетвердым голосом произнести:

– Класс хрящевых, отряд хрящеперых, семейство скатов, род… электрический скат!

– Да, друг мой, это именно он, – подтвердил я. – Но тебе стоило заняться классификацией немного раньше.

– Поверьте, господин профессор, я жестоко отомщу этому коварному животному! – заявил уже вполне оправившийся от электрического разряда Консель.

– Каким же это образом?

– Я его съем.

Так он и поступил за ужином, хотя мясо электрического ската оказалось жестким, как подошва.

На следующий день в районе побережья Нидерландской Гвианы, неподалеку от устья реки Марони, нам встретились несколько групп ламантинов. Эти мирные безобидные травоядные млекопитающие, настоящие морские коровы, порой достигают веса в четыре тонны. Обычно они пасутся на подводных лугах в устьях тропических рек, уничтожая скопления растительности. В этих же водах в наши сети попалось несколько сравнительно крупных рыб-прилипал – подобных им мне доводилось видеть в Средиземном море.

Матросы, заметив этих рыб среди других, немедленно поместили их отдельно в чан с морской водой.

Когда лов закончился, «Наутилус» подошел ближе к берегу. Здесь, в зарослях водных растений, на поверхности дремали несколько крупных морских черепах. Поймать этих рептилий трудно – они очень чутки и мгновенно уходят на глубину, а остроги бессильны пробить их прочный панцирь. Вот тут-то и пригодились рыбы-прилипалы. Матросы привязали к хвостам этих рыб тонкие и прочные шнуры и бросили их в море. Прилипалы немедленно направились к черепахам и присосались к их панцирям, причем сила их присосок, расположенных на голове, оказалась так велика, что с помощью шнуров прилипал подтянули к борту «Наутилуса» вместе с черепахами, самая крупная из которых весила около двухсот килограммов.

Этой необычной охотой завершилось наше пребывание в Пресном море – так испанцы называют обширную часть Атлантики, примыкающую к дельте Амазонки.

18

Спруты

В течение нескольких дней «Наутилус» упорно отдалялся от американских берегов. Капитан Немо явно не намеревался входить в воды Мексиканского залива или сворачивать к Антильским островам. Под килем у нас постоянно было от полутора до двух тысяч метров, но здешние воды, судя по всему, не нравились капитану Немо из-за великого множества каботажных судов, курсирующих между материком и островами.

Шестнадцатого апреля мы «познакомились» с Гваделупой и Мартиникой, проходя мимо них на расстоянии около тридцати миль, а Неду Ленду, рассчитывавшему привести свой план в исполнение где-нибудь в Мексиканском заливе, вновь довелось пережить разочарование.

По этому поводу у нас вышел довольно долгий разговор. Уже полгода мы оставались пленниками «Наутилуса» и прошли на его борту свыше 17 тысяч лье. Как заметил канадец, конца этому плаванию не предвиделось, и он закончил тем, что потребовал от меня задать капитану Немо прямой вопрос: намерен ли тот держать нас в плену до самой смерти?

Мне это не понравилось – вряд ли таким образом можно было достичь цели. Наше освобождение зависело от нас самих, а не от командира «Наутилуса», который ясно высказал свою точку зрения несколько месяцев назад. К тому же с некоторых пор капитан Немо выглядел все более мрачным и отчужденным. Он явно избегал меня и перестал появляться в салоне. Нашим прежним беседам пришел конец.

Вот почему я и сказал Неду Ленду, что не стану ничего предпринимать, пока все хорошенько не обдумаю. Несвоевременное обращение к капитану могло только ухудшить наше положение и возбудить у него подозрения.

Двадцатого апреля мы погрузились на полторы тысячи метров. Ближайшей к нам сушей были Багамские острова, разбросанные по поверхности океана, как кучки булыжников. А в глубине этих вод высились огромные подводные скалы с отвесными слоистыми склонами, изрезанные такими расселинами, что даже прожектор «Наутилуса» не позволял увидеть их дно. Камни были сплошь покрыты водорослями – гигантскими ламинариями и фукусами.

Было около одиннадцати часов дня, когда Нед Ленд обратил мое внимание на то, что среди водорослей шевелится какое-то крупное животное.

– Не удивлюсь, если это окажется спрут, – сказал я. – Здесь немало пещер, в которых любят селиться эти чудища.

– Какие же это чудища? – удивился Консель. – Обыкновенные головоногие! Ничего особенного. А вот хотел бы я взглянуть на одного из тех спрутов, о которых ходят слухи, будто они способны утащить в морскую бездну целый корабль. Этих тварей у нас зовут кракенами…

– Кракены! – фыркнул Нед Ленд. – Ни за что не поверю, что они вообще существуют!

– Ни слухи, ни легенды на пустом месте не возникают, – заметил я. – Но лично я поверю в существование кракена только в одном случае: если он окажется на моем лабораторном столе.

– Значит, господин профессор не верит в существование гигантских спрутов? – спросил Консель с самым серьезным видом. – Но ведь я собственными глазами видел, как одно такое головоногое утащило под воду солидных размеров парусник.

– Собственными глазами? – недоверчиво спросил Нед Ленд. – И где же это было, если не секрет?

– В Сен-Мало, – невозмутимо ответил Консель.

– В гавани?

– Нет, в церкви. Именно такой спрут изображен там на восточной стене.

Нед Ленд расхохотался, а я сказал:

– И это еще не все. Когда дело касается чудовищ, человеческому воображению нет предела. Епископ Олаф Великий писал в своей книге о спруте длиной в милю, походившем на остров. Говорят также, что однажды епископ Нидросский вздумал отслужить мессу на скале, но когда месса закончилась, скала поплыла, а потом нырнула в море – на самом деле это был спрут. Еще один епископ, Понтоппидан Бергенский, тоже писал о спруте, на котором мог проводить учения целый эскадрон кавалерии.

– Ох, и здоровы были врать эти древние епископы! – ухмыльнулся Нед Ленд.

– Это верно, – отозвался я. – Но для того, чтобы воображение разыгралось, все-таки нужен предлог. Среди головоногих попадаются очень крупные экземпляры. Например, в музеях Триеста и Монпелье хранятся тела спрутов длиной в два метра. А это значит, что их щупальца могли достигать двенадцати метров в длину. Довольно внушительные, скажу я вам, создания!

– А существуют ли такие в наше время? – спросил канадец.

– Во всяком случае моряки иногда видят их. Один случай, вполне достоверный, произошел всего три года назад. К северо-западу от Тенерифе, приблизительно на той же широте, на какой находимся и мы, экипаж судна «Алектон» заметил чудовищного кальмара, неподвижно лежавшего на поверхности. Командир подвел судно к животному, и матросы атаковали его, используя гарпуны и стреляя из ружей, но безуспешно, так как тело животного представляло собой студенистую массу. Очевидно, он был мертв. Тогда матросы накинули петлю на хвост гигантского моллюска, но когда они попытались подтянуть чудовище к борту, хвост оторвался и туша погрузилась в воду.

– А какова была его длина? – глядя в окно, спросил Консель. – Вероятно, около шести метров?

– Совершенно верно, – ответил я.

– И десять щупалец, – продолжал Консель, – которые шевелятся, словно гнездо змей, и глаза размером с блюдце?

– Верно!

– Тогда, господин профессор, вот вам ваш пресловутый гигантский кальмар или, по крайней мере, его братец!

Мы с Недом Лендом одновременно бросились к окну салона.

– Экая жуткая скотина! – только и сказал канадец.

Взглянув за стекло, я невольно отшатнулся. Это был кальмар колоссальных размеров. Тело его достигало в длину не шести, а всех восьми метров. Он с огромной скоростью надвигался прямо на «Наутилус», впившись в нас неподвижными серо-зелеными глазами. Десять рук, вернее, ног, расположенных на голове, были втрое длиннее тела и все время извивались. Отчетливо были видны присоски, расположенные на внутренней стороне щупалец. Челюсти чудовища, напоминающие клюв попугая, открывались и закрывались. Веретенообразное, раздутое посередине тело представляло собой мускулистую массу весом не менее двадцати тонн. Окраска животного менялась с поразительной быстротой – от свинцово-серой до красно-бурой, которая у головоногих свидетельствует о раздражении.

Несомненно, появление «Наутилуса», с которым ни его щупальца, ни челюсти не могли ничего поделать, привело кальмара в ярость. Однако я не мог упустить такой случай и, взяв карандаш, принялся торопливо зарисовывать глубоководного монстра.

А тем временем у противоположного окна появилось еще несколько кальмаров-гигантов – я насчитал их семь. Чудовища неотступно следовали за нами.

Вдруг «Наутилус» вздрогнул и остановился.

– С чем мы столкнулись? – спросил я.

– Не знаю, – ответил канадец. – По крайней мере вокруг только вода.

«Наутилус» продолжал стоять, его двигатели умолкли. Спустя минуту в салон вошли капитан Немо и его помощник.

Я не видел капитана уже несколько дней. Не обратив на нас внимания, он с мрачным видом прошел к окну, бросил короткий взгляд на чудовищный клубок кальмаров и произнес несколько слов, обращаясь к помощнику. Тот сразу же вышел. Стальные створки окон задвинулись, вспыхнуло электрическое освещение.

– Любопытная коллекция головоногих, – легкомысленно произнес я, – не правда ли, капитан?

– Да, профессор, – сухо бросил Немо – Но, к сожалению, сейчас нам придется схватиться с ними врукопашную!

– Врукопашную? – растерянно переспросил я.

– Да. Винт остановился. Вероятно, челюсти одного из кальмаров завязли в его лопастях. Мы потеряли ход.

– Что же вы намерены делать?

– Подняться на поверхность и перебить эту нечисть. К сожалению, электрические пули на них не действуют. Вся надежда на абордажные топоры.

– И не забывайте о гарпунах, капитан! – подхватил канадец.

– Верно, мистер Ленд. Ваша помощь будет весьма кстати.

Вместе с капитаном мы прошли к трапу главного люка. Там уже находилась дюжина матросов с абордажными топорами в руках. Канадец вооружился гарпуном, мы с Конселем – топорами. «Наутилус» уже поднялся на поверхность, и едва запоры люка были открыты, его крышка с невероятной силой откинулась сама собой. Тотчас же длинное щупальце, как змея, проскользнуло в люк, а еще два десятка закопошились наверху. Капитан Немо одним ударом топора отсек конечность моллюска, и она, извиваясь, покатилась по ступеням.

Пока мы выбирались наверх, два других щупальца толщиной с мужскую ногу, со свистом прорезав воздух, обрушились на моряка, шедшего перед капитаном, и подняли его в воздух.

Немо яростно вскрикнул и бросился на палубу. Схваченный щупальцами и присосками матрос все еще болтался в воздухе. Он задыхался и хрипел: «Помогите! Помогите!..» Эти слова, произнесенные по-французски, ошеломили меня. То был мой соотечественник!

Гибель бедняги казалась неминуемой. Но капитан Немо набросился на спрута и отрубил еще одно щупальце. Его помощник яростно сражался с другими чудищами, которые неуклюже взбирались на «Наутилус». Экипаж бился топорами, Нед Ленд раз за разом всаживал гарпун в мясистые тела кальмаров. Сильный запах мускуса заполнил все вокруг.

Мне уже казалось, что матрос, схваченный чудовищем, вот-вот будет освобожден. Из десяти щупальцев кальмара было отрублено семь, но единственное уцелевшее все еще извивалось в воздухе, потрясая своей жертвой. Когда же капитан Немо и его помощник набросились на спрута, чтобы его добить, тот выбросил струю чернильно-черной жидкости из особого мешка, мгновенно ослепив всех, кто находился на палубе. Когда нам удалось вернуть себе зрение, кальмар исчез, а вместе с ним и мой несчастный соотечественник!

С удвоенной яростью мы накинулись на чудовищ. Десять или двенадцать спрутов уже оккупировали палубу «Наутилуса». Мы метались среди обрубков, извивавшихся в потоках крови и едкой черной жидкости. Казалось, эти липкие щупальца отрастают снова и снова, подобно головам гидры. Нед Ленд разил своим гарпуном, целясь в серо-зеленые глаза чудовищ, и каждый его удар достигал цели. Однако в какой-то момент канадец не сумел увернуться, и тяжелый удар щупальца одного из чудовищ сбил его с ног.

Это был жуткий миг! Страшный клюв уже раскрылся над Недом. Я рванулся на помощь, но капитан Немо опередил меня. Его топор врезался в клюв спрута; чудом спасшийся канадец мгновенно вскочил на ноги и всадил свой гарпун на всю длину в сизо-багровую тушу, точно поразив трехкамерное сердце хищного моллюска.

– Я был обязан вернуть долг! – произнес капитан Немо.

Вместо ответа Нед Ленд только кивнул.

Невиданная схватка продолжалась всего четверть часа. Побежденные чудовища, оставив на палубе убитых и искалеченных сородичей, наконец-то покинули поле битвы и скрылись в океанской бездне.

Командир «Наутилуса» с лицом, сплошь залитым кровью, неподвижно застыл, опираясь на выступ прожектора и глядя на море, бесследно поглотившее его товарища.

Крупные слезы неудержимо лились из глаз капитана Немо.

19

Гольфстрим

Никто из нас не мог забыть ужасное событие, случившееся 20 апреля. Описывая его, я все еще испытывал сильнейшее волнение. Но едва ли мне удалось передать горе капитана Немо. Со времени нашего появления на «Наутилусе» погибли уже два его товарища. И какой была последняя смерть! Раздавленный и задушенный страшными щупальцами, перемолотый железными челюстями, этот храбрый моряк нашел свою гибель в бездонной пучине. Никогда его останки не будут покоиться в коралловой гробнице!

Капитан Немо вновь уединился в своей каюте и довольно продолжительное время я его не видел. Однако душевное состояние этого человека явственно отражалось на поведении судна, душой которого он был. «Наутилус» то устремлялся вперед, то возвращался, то ложился в дрейф, то погружался, чтобы спустя несколько минут вновь вернуться на поверхность. Казалось, Немо не в силах окончательно расстаться с местом, где море поглотило его товарища!

Так минуло десять дней. 1 мая «Наутилус» наконец снова взял курс на север, следуя через пролив у Багамских островов. Теперь мы плыли по течению самой большой морской реки на Земле, реки со своими собственными берегами, температурой, соленостью и обитателями. Говоря «река», я имею в виду могучее течение Гольфстрим.

Гольфстрим действительно подобен реке – и какой! Средняя глубина его – более километра, а средняя ширина – сто километров. Скорость течения достигает четырех километров в час, а общий объем воды в Гольфстриме больше, чем во всех реках земного шара, вместе взятых!

Течение это зарождается в Бискайском заливе. Возле Багамских островов оно соединяется с Антильским течением и узкой полосой вдоль побережья Северной Америки устремляется на север. Примерно на широте Северной Каролины Гольфстрим покидает прибрежную зону и поворачивает в открытый океан, а еще через полторы тысячи километров он сталкивается с холодным Лабрадорским течением, отклоняющим его еще дальше на восток, в сторону Европы. По пути в Европу Гольфстрим постепенно охлаждается, однако несет все еще достаточно тепла, чтобы сформировать необычный для ее широт мягкий климат. Продолжением Гольфстрима на северо-востоке от Большой Ньюфаундлендской банки служит Северо-Атлантическое течение, которое достигает Шпицбергена, оставляя море здесь свободным ото льдов большую часть года.

По этой-то океанской реке и плыл сейчас «Наутилус».

Около полудня я находился на палубе, посвящая Конселя в удивительные особенности Гольфстрима. Закончив рассказ, я предложил Конселю опустить руку в воду. Он так и поступил и был крайне удивлен, не почувствовав ни тепла, ни холода.

– Происходит это оттого, – пояснил я, – что температура Гольфстрима при выходе из Мексиканского залива мало отличается от температуры нашего тела. Гольфстрим – это гигантская система отопления, дающая возможность берегам Западной Европы щеголять вечнозеленой растительностью.

Воды Гольфстрима резко отличаются от окружающего океана изумительным густо-синим цветом. Их соленость гораздо выше, а линия, разделяющая Гольфстрим и остальные воды, видна настолько отчетливо, что когда «Наутилус» на широте Каролинских островов входил в течение, мы своими глазами увидели, что его носовая часть уже в Гольфстриме, а винт все еще пенит воды Атлантики.

Могучая океанская река увлекает с собой целый мир живых существ. В толще вод парят гигантские скаты, снуют мелкие акулы, губаны и синагриды, горбыли, голубые корифены, желтохвосты, представители нескольких видов лососевых, а также более мелких костных рыб, окрашенных во все цвета радуги.

Восьмого мая мы находились на траверсе мыса Гаттерас на широте Северной Каролины. Здесь ширина Гольфстрима достигает семидесяти пяти миль, а глубина – двухсот десяти метров. «Наутилус» плыл, как бы утратив цель и смысл своего путешествия. О нас словно забыли, и мне приходилось признать, что в таких условиях попытка бегства с судна могла оказаться вполне успешной. Густонаселенное восточное побережье Северной Америки могло стать для нас убежищем, к тому же на горизонте то и дело появлялись силуэты судов, совершавших рейсы между Бостоном и Мексиканским заливом, а между ближними портами американского побережья сновали каботажные суда и рыбацкие шхуны. Каких-то тридцать миль отделяли нас от Соединенных Штатов!

Однако существовало обстоятельство, которое начисто исключало возможность побега, – погода. Без конца штормило, а помимо того мы приближались к тем местам, где регулярно бушуют тропические циклоны, рождаемые самим Гольфстримом. Выйти в море в ураган означало верную гибель. Даже Нед Ленд с этим соглашался, несмотря на мучавшую его тоску по родине.

– Мсье Аронакс, – сказал он в тот же день, – пора прекратить играть в заговорщиков. Я намерен действовать в открытую. Капитан Немо изменил курс, и судно удаляется от земли. Заявляю твердо: с меня хватит и Южного полюса, так что на Северный меня даже на веревке не затащишь!

– Но как быть, Нед, если побег сейчас неосуществим?

– Надо поговорить с капитаном. Вы избегали этого разговора, когда мы были недалеко от вашей родины. Теперь мы здесь, и до Канады рукой подать. Через несколько дней «Наутилус» пройдет мимо острова Ньюфаундленд, вблизи которого расположена большая бухта. В нее впадает река Святого Лаврентия, а на ней стоит мой родной Квебек. И стоит мне только подумать об этом, как у меня вся кровь бросается в голову!

Яснее и не скажешь. Канадец достиг пределов своего терпения. Его деятельная и вольнолюбивая натура не могла смириться со столь продолжительным лишением свободы. С каждым днем Нед становился все угрюмее. Я сочувствовал ему всей душой, потому что тоска по родине грызла и меня. Уже семь месяцев мы ничего не знали о том, что происходит в мире. Не улучшала наше состояние и отчужденность капитана Немо. Моя восторженность поразительным «Наутилусом» и его создателем пошла на убыль. Только Консель с его фламандским благодушием по-прежнему чувствовал себя на «Наутилусе» как рыба в воде.

– Итак, господин профессор? – заговорил Нед Ленд, не дождавшись от меня ответа.

– Значит, вы, Нед, хотите, чтобы я выяснил у капитана Немо, каковы его намерения относительно нас?

– Именно. Если угодно, можете говорить только обо мне.

– Но вы сами знаете, что он нас избегает.

– Это еще одна причина обратиться к нему.

– Хорошо, – сказал я. – Я поговорю с ним, Нед.

– Когда? – продолжал настаивать канадец.

– При первой же встрече.

– Мсье Аронакс, раз так, я сам отправлюсь к капитану.

– Нет уж, Нед, предоставьте это мне. Завтра же…

– Сегодня! – отрезал Нед Ленд.

– Хорошо. Сегодня же я увижусь с Немо и все выясню.

Оставшись в одиночестве, я сказал себе: что ж, слово дано, и надо покончить с этим немедленно. Нет никакого смысла откладывать выяснение этого вопроса.

Вернувшись в каюту, я неожиданно услышал звук размеренных шагов, доносящийся из каюты капитана. Такой случай нельзя было упустить, и я, не колеблясь больше, постучал в дверь каюты Немо.

Ответа не последовало. Я снова постучал и повернул дверную ручку. Дверь поддалась, и я переступил порог.

Капитан Немо был здесь. Погруженный в размышления, он склонился над столом и, видимо, не слышал моего стука. Я решил не уходить, пока не поговорю с ним, и шагнул к столу. Немо резко вскинул голову, нахмурился и сурово произнес:

– Это вы? Что вам угодно?

– Поговорить с вами.

– Сейчас я занят. Я предоставил вам полную свободу и сам хочу пользоваться ею.

Такой прием трудно было назвать радушным. Но я был готов вытерпеть все что угодно, лишь бы высказать ему наболевшее.