Второй взгляд Пиколт Джоди

Несмотря на то что в архиве было жарко и душно, Шелби пробрала дрожь. Не только оттого, что эта несчастная, миссис Спенсер Пайк, скончалась в возрасте восемнадцати лет, не успев подержать на руках своего ребенка. И не только потому, что ее бедное дитя не сумело сделать ни единого вздоха на этом свете. Дело было в составе, скрепившем обе карточки. Шелби не была специалистом, но она не сомневалась: это кровь.

Руби Уэбер было тяжело это признавать, однако она старела. Она всем говорила, что ей семьдесят семь лет, хотя на самом деле ей было восемьдесят три. Ее губы двигались, будто проржавевшие дверные петли, глаза неожиданно застилала туманная пелена. Что хуже всего, она могла задремать, не закончив начатой фразы, бессильно свесив голову, как и положено дряхлой старухе. Когда-нибудь она вот так задремлет, думала Руби, и забудет проснуться.

Лишь бы это произошло не раньше, чем Люси сможет без нее обходиться, вздыхала про себя Руби. Лекарства, считала она, помогают правнучке, однако имелся один весьма странный побочный эффект: ночные кошмары Люси просочились через стены коридора в спальню Руби. Теперь, вне зависимости от того, когда и где старая женщина начинала дремать, ей непременно снился телефонный звонок. Тот звонок, что разрушил ее жизнь.

Это произошло восемь лет назад, в дождливый понедельник. Руби подняла трубку, думая, что звонят из аптеки, — наверное, прибыли лекарства от артрита, которые она заказывала. А может, это ее дочь Люкс звонит из супермаркета сообщить, что будет дома через несколько минут. Но голос на другом конце провода принадлежал призраку…

Когда вернулась Люкс, Руби сидела неподвижно, с трубкой в руках.

«Ты не представляешь, как долго я стояла в очереди в кассу! — воскликнула Люкс. — Кажется, люди делают запасы на случай атомной войны. — Взглянув в побледневшее лицо Руби, она встревожилась. — Ма? Что случилось?»

Руби протянула руку, коснулась запястья дочери, ощущая, какая теплая и гладкая у той кожа. Словно нагретый солнцем камень… Как рассказать человеку, что он вовсе не тот, кем привык себя считать?

Кто-то мягко тряс Руби за плечи:

— Бабушка, бабушка, проснись!

Руби не отвечала. Она по-прежнему была рядом с Люкс, которая упала, схватившись за грудь, когда Руби сказала ей, кто звонил. Объяснила, кто такая на самом деле Люкс и кем никогда не была она, Руби. Видела восковое неподвижное лицо Люкс сквозь стеклянные двери отделения реанимации, слышала голос доктора, сообщившего, что инфаркт оказался смертельным. О, как Руби корила себя за глупость! Все эти годы она бережно хранила тайну. Теперь она понимала, что, открыв ее, поступила опрометчиво и безответственно.

Когда умерла Люкс, Мередит находилась в Бостоне. Она училась там в аспирантуре. Мередит примчалась в больницу, требуя чуда. Ее желание увидеть мать живой было столь сильным, что Руби казалось: чудо может свершиться. Она представляла, как Люкс отбросит простыню и сядет на столе в морге. Прежде подобные чудеса случались. Руби сама была тому свидетельницей.

Руби никогда не говорила Мередит, что именно она сказала своей дочери за мгновение до того, как у той разорвалось сердце. Но теперь… когда Люси так мучается… да, теперь Мередит, наверное, способна понять, что любовь к своему ребенку может свести женщину с ума.

— Мерри, ты помнишь, как умерла твоя мать? — внезапно спросила Руби, набравшись решимости выложить все.

— Ох, бабушка, бедная, неужели ты видела смерть мамы во сне? — вздохнула Мередит.

Ее прохладная рука коснулась щеки Руби. Этого было достаточно, чтобы старуха поняла: нельзя дважды повторять одну и ту же ошибку. От прошлого надо отгородиться стеной раз и навсегда, лишь тогда оно утратит силу. В конце концов, все это касается только ее одной. Спенсер Пайк больше никогда не звонил, и она не сомневалась, что он давно отправился в ад.

Пес заставлял Росса нервничать. Он лежал в четырех футах от его ботинок — ну просто огромная пушистая шкура, брошенная на пол, — но с того момента, как Росс вошел в кабинет, за ним неотрывно следили темные немигающие глаза.

— Мистер Уэйкман, поставьте себя на мое место, — произнес детектив Рочерт. — Какой-то парень, называющий себя исследователем паранормальных явлений, приходит ко мне с улицы и требует повторного расследования убийства, совершенного семьдесят лет назад. Как вы полагаете, у кого я буду собирать показания — у призраков? И даже если я найду преступника, скорее всего, выяснится, что он давным-давно умер. Или же ему перевалило за девяносто. Ни один прокурор в Вермонте не направит это дело в суд.

Росс бросил взгляд на пса, и тот немедленно напрягся и оскалил зубы. Детектив щелкнул пальцами, и собака, успокоившись, снова распласталась на полу.

— Думаю, учитывая суматоху, поднявшуюся вокруг земельного участка Пайка, это дело имеет к современности самое прямое отношение, — заметил Росс. — Все, что я могу сказать: смерть женщины от родов и убийство — это далеко не одно и то же. Возможно, Спенсер Пайк просто-напросто впал в старческое слабоумие. Но также вполне вероятно, что причина смерти, указанная в свидетельстве тысяча девятьсот тридцать второго года, недостоверна. Так или иначе, у меня есть ощущение, что эта давняя история — отсутствующий фрагмент головоломки. Если мы его найдем, станет ясно, по какой причине абенаки претендуют на эту землю.

Илай подался вперед, взгляд его карих глаз внезапно стал твердым, как кремень.

— Вы обратились ко мне именно потому, что в моих жилах течет кровь абенаки? Решили, что я возьмусь за это дело из чувства долга перед своим народом?

Росс, ошеломленный этой внезапной вспышкой, покачал головой:

— Я пришел к вам исключительно потому, что из всех детективов, работающих в этом управлении, сегодня только вы находитесь при исполнении служебных обязанностей, — отчеканил он.

Илай слегка смутился, но тут же вновь пошел в наступление:

— Мисте Уэйкман, полагаю, мы с вами придерживаемся разных принципов. В своей работе вы опираетесь на интуицию, догадки и прочий туман, а я оперирую исключительно фактами.

Росс давным-давно понял, что пытаться переубедить скептика — абсолютно бессмысленное занятие. На свете множество людей, которые верят в существование призраков, и всякий, кто столкнулся с паранормальными явлениями, пополняет их ряды. Скептики просто необходимы; не будь их, в этом мире расплодилось бы невероятное количество мошенников. Росс не собирался убеждать детектива Илая Рочерта в том, что призраки — это реальность. Но терпеть насмешки и колкости он не хотел.

— На самом деле, моя работа куда ближе к вашей, чем вы думаете, — заявил он. — Ведь вы, осматривая место преступления, исходите из убеждения, что люди всегда оставляют там какие-то улики?

— Криминалисты могут исследовать отпечатки пальцев, но не могут исследовать… — Рочерт осекся, не сумев подобрать нужное слово, нахмурился и погрузился в свои мысли, но через несколько мгновений заговорил вновь: — Даже если нам удастся раскрыть убийство семидесятилетней давности, это ничего не изменит. Жена Пайка не воскреснет. Он останется законным владельцем участка. И сохранит за собой право продать его кому пожелает.

— Все зависит… — проронил Росс и замолчал.

— От чего?

— От того, кто семьдесят лет назад совершил убийство.

В том, что в Управлении полиции Комтусука до сих пор хранились материалы относительно нераскрытого убийства, совершенного семьдесят лет назад, не было ничего удивительного. Илай понимал: документы и вещдоки сохранили отнюдь не в расчете на то, что расследование когда-нибудь возобновится. Их просто-напросто не удосужились уничтожить. Полный хаос и неразбериха царили в полицейском архиве на протяжении многих лет. Ни у кого не было ни сил, ни времени привести его в порядок. Илай смахнул с волос паутину и снял с полки увесистую картонную коробку.

Шефу было наплевать, чем детектив Рочерт занимается в свободное от работы время. Поднимаясь в свой офис с коробкой в руках, Илай внушал себе, что его решение заняться этим давним делом никак не связано с теми странными явлениями в доме Пайка, свидетелем которых он стал позапрошлой ночью. И уж тем более тут ни при чем его сны, эта загадочная женщина, что приходит к нему каждую ночь и, как подозревает Илай, чего-то от него хочет. Извлечь давнее дело из тьмы забвения его заставила исключительно надежда на то, что криминалистические технологии, появившиеся за эти годы, позволят правде выйти наружу.

Ватсон бросил довольный взгляд на хозяина, вошедшего в офис, но решил, что вскакивать не стоит. Без особого интереса пес наблюдал, как Илай раскладывает на заранее расчищенном столе содержимое коробки. Кожаная папка, пачка фотографий, сделанных на месте преступления, бумажный пакет для завтрака, коробка для сигар и петля.

Надев резиновые перчатки, Илай взял веревочную петлю и принялся ее рассматривать. Ничего необычного; подобную бечевку можно купить в городских магазинах и сегодня. У следователя, который вел это дело семьдесят лет назад, хватило ума не развязывать узел, и все эти годы он оставался накрепко затянутым.

Отложив петлю, Илай занялся фотографиями, сделанными на месте преступления. На одном снимке была молодая женщина, лежавшая на спине с петлей на шее. Ее шею и грудь покрывали глубокие ссадины — судя по всему, оставленные не веревкой, а человеческими ногтями. Жертва явно пыталась освободиться. На другой фотографии было запечатлено крыльцо какого-то сарая. Прищурившись, Илай рассмотрел снимок внимательнее. Из-под крыши выступала балка. Поскольку под ней виднелась лужица, именно на этой балке висела жертва. Еще одна фотография — голые ноги убитой, сплошь покрытые синяками.

В коричневом бумажном пакете оказалась ночная рубашка, покрытая бурыми пятнами, пара женских туфель и маленький кожаный мешочек, затянутый порванным шнурком. В коробке для сигар лежала деревянная курительная трубка в форме змейки. Илай повертел трубку в руках. Его дедушка когда-то вырезал из тополя точно такие же. Поэтому запах табака до сих пор пробуждал у него воспоминания о детстве.

Отложив вещдоки в сторону, Илай принялся читать полицейский отчет о расследовании.

Номер дела: 32–01

Старший следователь: детектив Ф. Оливетт

Имя жертвы: Сесилия Пайк (она же миссис Спенсер Пайк)

Дата рождения: 9 ноября 1913 года

Возраст: 18 лет

Адрес: Оттер-Крик-Пасс, Комтусук, штат Вермонт

Время/Дата происшествия: от 00:00 до 09:00/19 сентября 1932 года

Место происшествия: участок семьи Пайк, Оттер-Крик-Пасс, Комтусук, штат Вермонт

Описание происшествия:

19 сентября 1932 года в 09:28 профессор Спенсер Пайк позвонил в Управление полиции г. Комтусук и сообщил, что его супруга Сесилия (Сисси) Пайк убита. Профессор Пайк сообщил также, что убийство произошло на территории их земельного владения в период между полуночью и 9 часами утра. Детектив Дьюли Вигс и я отправились на место происшествия с целью проведения расследования. Встретивший нас профессор Пайк, несомненно, пребывал в сильном смятении. Он проводил нас к амбару-леднику, где было обнаружено тело его супруги. Жертва лежала у ледника на спине. Мои попытки нащупать пульс остались безуспешными. На ощупь тело было холодным. Убедившись, что жертва мертва, я вызвал коронера.

Жертва одета в платье с цветочным рисунком, на ногах — ботинки. Вокруг шеи затянута веревочная петля. Шею и грудь жертвы покрывают глубокие кровоточащие царапины. Ноги выше колен покрыты многочисленными синяками. Крыша ледника опирается на длинные выступающие балки. Первоначальный осмотр позволяет предположить, что жертва была повешена на одной из этих балок. Фотографии места преступления и мертвого тела прилагаются к данному отчету.

Осмотр места преступления дал следующие результаты. На крыльце, слева от жертвы, был обнаружен кожаный кисет, затянутый шнурком. При осмотре выяснилось, что шнурок порван. В кисете находилось незначительное количество сушеной травы. Под крыльцом была обнаружена курительная трубка в форме змейки, вырезанная из тополя. Никаких предметов, с помощью которых жертва могла бы сама дотянуться до выступающей балки и привязать к ней веревку, найдено не было, таким образом версия самоубийства исключается.

Профессор Пайк, преподаватель антропологии в Вермонтском университете, сообщил, что они с Сесилией поженились в 1931 году. По его словам, миссис Пайк находилась на девятом месяце беременности и вечером 18 сентября у нее начались схватки. Профессор Пайк утверждает, что роды у его супруги принимала служанка, проживающая в их доме. В 11 часов вечера появился на свет мертворожденный ребенок, девочка. По словам профессора Пайка, после неудачных и мучительных родов миссис Пайк была разбита душевно и физически. Около полуночи она уснула. После этого никто не видел ее живой.

Согласно показаниям профессора Пайка, после того как его супруга уснула, он отправился в свой кабинет, где изрядно напился. По его словам, он выпил шесть порций виски со льдом, после чего заснул в кресле и проснулся около 9 часов утра. Отправившись узнать, как чувствует себя его супруга, он обнаружил, что спальня пуста, а окно в спальне разбито. Профессор Пайк утверждает, что обошел прилегающий к дому участок в поисках супруги и обнаружил ее повешенной над крыльцом амбара-ледника, на выступающей балке. По словам профессора Пайка, он перерезал веревку с помощью ножа и снял тело своей супруги.

Трубка и кожаный кисет, обнаруженные на месте преступления, были предъявлены профессору Пайку. Он опознал их как предметы, принадлежащие индейцу абенаки по имени Серый Волк. Профессор Пайк утверждает, что вечером 18 сентября он силой выставил Серого Волка из своего дома. Профессор Пайк утверждает также, что Серый Волк неоднократно проявлял сексуальные домогательства по отношению к его супруге. По словам профессора Пайка, Серый Волк был недавно выпущен из тюрьмы, где отбывал срок по обвинению в убийстве. В настоящий момент он не имеет определенного места жительства. Согласно показаниям профессора айка, он в категорической форме потребовал, чтобы Серый Волк покинул его дом. Тот не послушался, и Пайку пришлось применить силу.

Профессор Пайк ничего не может сообщить о местопребывании служанки. В 9 часов утра, когда он проснулся, девушки в доме не было. Тем не менее все ее имущество осталось в неприкосновенности. В комнате служанки не обнаружено никаких следов борьбы. Профессор Пайк утверждает, что служанка, девочка четырнадцати лет, не обладала достаточной физической силой, чтобы повесить его супругу. Он предполагает, что, возможно, девочка, обнаружив тело убитой хозяйки, была так испугана, что пустилась в бега.

Коронер, доктор Д. И. Дюбуа, прибыл в 10 часов утра и осмотрел тело. Согласно его предварительному заключению, смерть наступила в результате асфиксии, вызванной повешением.

Илай пробежал глазами несколько следующих страниц. Описание дома, перечень предметов, находившихся в спальне Сисси Пайк. Перечень признаков насильственного вторжения и борьбы. Отчет коронера. Отпечатки пальцев, взятые у жертвы. Протокол допроса Спенсера Пайка и индейца по имени Серый Волк, который добровольно явился в полицейский участок для дачи показаний. Показания нескольких свидетелей, подтверждающих алиби Серого Волка в ночь убийства. Ордер на арест Серого Волка, подписанный судьей на следующий день. Арестовать индейца не удалось, потому что он исчез.

Илай окинул взглядом петлю, ночную рубашку, трубку. По крайней мере, он может отправить все это на анализ ДНК, проверить, не осталось ли каких-либо следов Серого Волка.

Вполне вероятно, индеец покинул город, так как боялся, что ему предъявят обвинение в убийстве… Так рассуждал Илай, почесывая Ватсона за ухом. Но возможно также, индейца не сумели найти, ибо все это время он находился на участке у Оттер-Крик-Пасс, под землей на глубине футов шесть. И это надежное убежище любезно предоставил ему Спенсер Пайк.

Что, кстати, означает, что данное земельное владение действительно является местом, где расположены захоронения.

Наблюдая, как зигзаг молнии соединяет звезды, словно это точечная мозаика, Росс вспоминал, как умер в первый раз. Помнил он немного: лишь то мгновение, когда, взглянув в грохочущие небеса, он увидел желанную возможность смерти и раскинул руки, приветствуя ее. Напрягая память, он вспоминал также запах собственных опаленных волос и оцепенение тела, через которое прошел электрический разряд. О коридоре, ведущем в иной мир, о белом сиянии, якобы встречающем человека по ту сторону бытия, он ничего рассказать не мог. Если подобные вещи и происходили, то не с ним.

Сверкающий зигзаг в очередной раз расколол небо и тут же исчез, как будто края разлома мгновенно срослись. На этот раз за вспышкой молнии последовал раскат грома. Росс ощутил, как на лоб ему упали первые капли дождя.

Существуют некоторые правила проведения исследований, связанные с температурой воздуха и погодными условиями. Не следует делать спектральные фотографии на морозе, так как вы рискуете заснять пар от собственного дыхания. Дождь и снегопад тоже отнюдь не благоприятствуют охоте за призраками. Однако Росс время от времени откровенно пренебрегал этими правилами, полагая, что во время грозы количество энергии в атмосфере возрастает в разы, облегчая призракам возможность материализации. Как-то раз супругов Уорбертон вызвали для дачи показаний в суд штата Коннектикут. Выяснилось, что во время грозы муниципальный грузовик сбил женщину, перебегавшую шоссе. Это произошло на глазах шести свидетелей, на крыле грузовика осталась глубокая вмятина, тем не менее жертва наезда исчезла. Кёртис предположил, что женщина, возможно, была призраком, который обрел плоть во время грозы. Плоть столь осязаемую, что она смогла оставить отметину на металле.

После ужина Росс устроился на своей излюбленной полянке, надеясь, что беседы со Спенсером Пайком и Илаем Рочертом помогут ему приманить обитающих здесь духов. Но дождь, очевидно, угрожал разрушить его планы. Росс снял куртку и накрыл ею видеокамеру. Молния широким зигзагом ударила в землю всего в нескольких футах от него, влажная почва издала звук, напоминающий шипение.

Меньше всего на свете Россу хотелось возвращаться домой. Было всего восемь часов вечера, к тому же пришлось приложить немало усилий, чтобы проникнуть на участок. Росс шел дальним путем, через лес, поскольку на главной дороге стояло несколько микроавтобусов, до отказа набитых журналистами и телевизионщиками. С тех пор как «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью о местных чудесах, репортеры наводнили Комтусук и сновали повсюду, как тараканы. Избегать встреч с ними Россу становилось все труднее. Но погода не оставляла ему выбора. Похоже, начинался новый Всемирный потоп, и Росс был вынужден упаковать свое оборудование.

Он повесил камеру на плечо, сунул фонарь в карман джинсов и, вобрав голову в плечи, двинулся по тропинке между деревьями. Ноги его скользили по промерзшей земле, политой дождем. Столкнувшись с человеком, который быстро шел ему навстречу, Росс беззвучно выругался. Если этот тип что-нибудь спросит, то надо представиться репортером, решил Росс. Учитывая, что у него с собой камера, это прозвучит весьма правдоподобно.

Бормоча извинения, он поднял голову и увидел, что перед ним стоит Лия Бомонт.

В последнее время Илай стал замечать, что некоторые сорта собачьего корма пахнут мясом. Иногда ему хотелось приникнуть носом к жестянке, закрыть глаза и вызвать в воображении упоительные образы отбивных, эскалопов, антрекотов и истекающих жиром бургеров. Ватсон, довольно урча, ел так жадно, что уши у него ходили ходуном. Илай вздохнул. Может, стоит позвонить в «Голубой тюлень» и спросить, какой соус там используют? Вероятно, если приправить им чертово тофу, его можно будет проглотить без отвращения.

Зазвонил телефон. Илай протянул руку и взял трубку.

— Илай, почему ты торчишь дома в субботу вечером? — осведомился женский голос.

— Фрэнки, почему ты в субботу вечером торчишь на работе? — поинтересовался он в свою очередь.

Фрэнки Мартин занималась анализом ДНК. С Илаем ее связывала давняя дружба. Они познакомились на конференции криминалистов, и он сразу понял, что перед ним специалист высочайшего класса. Теперь Фрэнки жила в штате Мэн, и, хотя Илай тысячу раз собирался навестить ее, свое намерение он выполнил лишь два дня назад. С собой он захватил вещдоки по делу об убийстве Сесилии Пайк. Иной возможности сделать анализ у него не было. Босс Илая никогда не согласился бы тратить деньги налогоплательщиков на исследования, связанные с убийством семидесятилетней давности. Что касается Фрэнки, она с готовностью пообещала оказать ему эту дружескую услугу.

— Единственная причина, по которой я торчу в выходной на работе, — желание помочь моим так называемым друзьям, — засмеялась Фрэнки, — у которых, как выясняется, чертовски короткая память.

— У тебя есть для меня хорошие новости? — выдохнул Илай.

— Смотря какие новости считать хорошими. Мне удалось получить ДНК из слюны, сохранившейся в трубке, а также из частиц кожи, оставшихся на веревке. И тут выяснилось, что клетки на веревке принадлежат двум разным людям. Те, что остались на петле, — женщине, по всей видимости жертве. Те, что сохранились на конце веревки, — мужчине.

— Отлично.

— Это еще не все, — продолжила Фрэнки. — Анализ ДНК показал, что клетки на слюне и на веревке принадлежат двум разным мужчинам.

Версии и предположения вихрем завертелись в голове у Илая. Если трубка принадлежит Серому Волку, позволяет ли отсутствие его ДНК на веревке предположить, что Сисси Пайк повесил не он? И кто этот второй мужчина? Может быть, полицейский? Или Спенсер Пайк? Несомненно, они тоже прикасались к веревке.

— Илай, — раздался из трубки насмешливый голос Фрэнки, — я слышу, как у тебя в мозгу крутятся шестеренки.

— Да уж, от всего этого голова пойдет кругом, — вздохнул он. — А на кисете удалось что-нибудь обнаружить?

— А что такое кисет?

— Ну, маленький кожаный мешочек.

— Ах, ты про это. Я получила неверный результат. Как видно, допустила какую-то оплошность во время проведения анализа.

— А откуда ты знаешь, что результат неверный?

— Потому что такого результата быть не может.

— В каком смысле — не может? Ты выяснила, что клетки принадлежат инопланетянину? — нахмурился Илай.

— Я тебе объясню, в каком смысле, если ты дашь мне время проверить результат еще раз.

— И когда ты этим займешься?

— Сразу же после того, как ты дашь мне возможность повесить трубку. Через две минуты после получения результата я тебе позвоню.

— Спасибо, Фрэнки.

— Погоди, — усмехнулась она. — Может, когда получишь полный отчет, у тебя пропадет всякая охота меня благодарить.

Итан сунул голову в дверь ванной, где его мама нежилась в мыльной пене.

— Заходи, — сказала Шелби.

Он вошел, упорно глядя в пол. Конечно, пузырьки пены покрывали ее от шеи до кончиков пальцев, но все же… Она была его матерью… а слово «мать» плохо сочетается со словом «обнаженная».

— Не бойся, ничего непристойного ты не увидишь, — засмеялась Шелби.

Итан наконец решился поднять глаза. Мама была права, он не видел ничего, кроме ее лица.

— Мне никак не открыть эту штуковину, — сообщил Итан, протягивая ей банку с арахисовой пастой.

— Только-то. — Шелби повернула крышку и отдала сыну банку, к которой пристало немного пены. — Ты чем сейчас занимаешься?

— Делаю «муравьев на бревне»[9]. Кино такое скучное, что можно смотреть только вприкуску с чем-нибудь вкусным.

Итану взяли в прокате какой-то дурацкий детский фильм. Мальчик, разумеется, предпочел бы «Крепкий орешек — 2» и надеялся уговорить мать посмотреть его по кабельному каналу.

Он бросил взгляд в окно, по которому стекали дождевые капли:

— Жалко, что мне нельзя выйти на улицу.

— Итан!

— Знаю, что не следует так говорить. Но все равно жалко, что мне нельзя выйти на улицу.

Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть. Никто не собирался заглянуть к ним в субботу в девять тридцать вечера. К ним вообще никто и никогда не заглядывал. Итан наблюдал, как лицо матери побледнело и приобрело оттенок окружавшей ее мыльной пены.

— Что-то случилось с Россом… — пробормотала Шелби и встала в ванне во весь рост.

Итан успел отвернуться, прежде чем его взгляд упал… ну… на это. Шелби накинула халат, обернула вокруг головы полотенце и бросилась вниз по лестнице.

Итан мог побежать за ней вслед. Мог вернуться в кухню и заняться изюмом и сельдереем. Но он не двигался с места, словно прирос к полу. Перед глазами у него стояло то, что он увидел в ванной, перед тем как отвернуться. Голая нога в хлопьях пены.

Он сам не понимал, почему эта картина напомнила ему о той ночи, когда они с дядей Россом охотились за привидениями.

Даже в самых невероятных фантазиях Илай не мог представить себе, что будет сотрудничать с охотником за призраками. Факт — это то, что можно потрогать руками, в этом он был неколебимо уверен. Но вечерний звонок Фрэнки все изменил. На веревке не оказалось клеток предполагаемого убийцы, зато там были клетки другого человека. Ни одно из этих обстоятельств не могло полностью отменить первоначальную версию… однако все оказалось куда более запутанным, чем это представлялось Илаю. Он чувствовал необходимость поговорить с человеком, знакомым, так сказать, с историческим контекстом данного дела. С этим самым Россом Уэйкманом.

Илай стоял на крыльце, дождь стучал по металлическому козырьку, открывать двери никто не торопился. Детектив позвонил во второй раз. Уэйкман оставил ему свой телефонный номер и адрес — как он выразился, «на тот случай, если вы передумаете и все же решите заняться этим делом». Наметанным глазом Илай успел заметить и скейтборд, прислоненный у стены дома, и пару желтых садовых сабо рядом. Это его удивило; интуиция подсказывала ему, что у Росса Уэйкмана нет семьи, а Илай привык доверять своей интуиции. Он знал: в доме кто-то есть. На подъездной дорожке стояла машина, в освещенном окне второго этажа мелькал чей-то силуэт. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Илай позвонил в третий раз.

Раздался щелчок отпираемого замка. В дверном окошке мелькнуло что-то голубое — похоже, рукав махрового халата. Дверь распахнулась, и детектив услышал испуганный голос:

— Чем я могу вам помочь?

Илай не ответил. Лишившись дара речи, он пожирал глазами женщину, которую столько раз видел во сне.

Итан опустил руку в мыльную пену, потом поднес ее к лицу и слегка дунул. Похожий запах он ощутил той ночью, когда в доме с привидениями погас фонарь. Мальчик щелкнул выключателем, и ванная погрузилась в темноту. Теперь все было в точности как тогда — влажный воздух, легкий цветочный аромат.

Дядя Росс много раз допытывался, видел ли племянник хоть что-нибудь. Итан честно отвечал, что не видел ровным счетом ничего. Говоря откровенно, в тот момент от страха он зажмурил глаза. Отважился приоткрыть их лишь чуть-чуть — и тут что-то заметил. Какое-то движение в темноте. Сначала он подумал, что вернулся дядя Росс. Но это было не так. На долю секунды перед Итаном возникло нечто эфемерное. Возможно, чье-то лицо… трудно сказать.

В одном лишь Итан был твердо уверен, и это воспоминание было острым, точно нож, вонзившийся в цель: он ощущал цветочный аромат. Несколько мгновений аромат витал в помещении, а потом исчез… Что бы это ни было, оно последовало прочь из дома за дядей Россом. Или просто растворилось в воздухе.

Очередная вспышка молнии разрезала небо.

— Вы вернулись, — выдохнул Росс, не замечая, что глаза Лии покраснели и воспалились и ее знобит.

Они встретились вновь, это было настоящим чудом, и он был готов на все, лишь бы удержать ее. Если будет необходимо, он разгонит сотню репортеров! Вызовет ее мужа на дуэль! Заставит гром стихнуть!

— Я пришла попрощаться, — прошептала Лия.

Росс ощутил, как земля уходит у него из-под ног. Он сам не понимал, что с ним творится в присутствии Лии, почему кожа его покрывается мурашками и кончики пальцев холодеют. Но где-то в глубине души он верил, что Лия ощущает то же самое. В течение многих лет он пытался понять, куда ушла Эйми, и лишь недавно догадался, что двигался в ошибочном направлении…

Если хочешь что-то схватить, прежде надо выпустить то, что ты держишь в руках.

— Нет! — крикнул он.

Мокрые волосы Росса прилипли к вискам, по лицу стекали капли дождя. Он не знал, как объяснить Лие, что человек не должен покидать другого человека, если тот не может его отпустить. Вместо этого он протянул к ней руки.

Сжав ее лицо в ладонях, он принялся покрывать его поцелуями. Касаясь губами ее губ, языком ее языка, он ощущал ее боль и горечь сомнения. Судорожно глотал эту боль и эту горечь, вновь приникал к губам Лии и пил ее душу, как воду, чувствуя, как она, глоток за глотком, наполняет зияющую у него внутри пустоту.

Ветер становился все сильнее, раскаты грома, казалось, сотрясали землю у них под ногами. Лия отстранилась от него, глаза ее были влажными от слез.

— Погоди, — умолял Росс, но она, резко повернувшись, побежала прочь. — Не покидай меня!

Он бросился за ней, как охотник за дичью, ее белый воротник, мелькавший в зарослях, служил ему ориентиром. Лия пересекла поляну, на которой Росс занимался наблюдениями. Огибая земляные холмики, вновь появившиеся неведомо откуда, она устремилась в заросли и исчезла за деревьями.

В этой части леса Росс еще не был. Он запыхался, каждый вздох давался ему с трудом, однако он не прекращал преследования. Лия свернула на узкую тропинку, вдоль которой росли молодые сосны и какие-то колючие кусты. Колючки царапали лодыжки Росса, цеплялись за шнурки его ботинок. Неожиданно лес расступился. Внезапно под ногами Росса оказалась оттаявшая земля — небольшой участок, усыпанный десятками растоптанных белых роз.

Лия не остановилась и здесь. Росс, не сводивший с нее глаз, видел, как она проскочила между двумя каменными обелисками. Мгновение спустя он сам, споткнувшись об один из них, полетел в грязь лицом.

Росс приподнялся и встал на колени, голова у него кружилась, перед глазами стояла пелена. Новая вспышка молнии осветила имена на могильных камнях. «Лили Пайк. 19 сентября 1932 года» — гласила надпись на меньшем. На другом обелиске, покрупнее, — «Сесилия Бомонт-Пайк. 9 ноября 1913 года — 19 сентября 1932 года».

Подняв голову, Росс увидел, что Лия тоже смотрит на могилы. Она медленно протянула руку, коснулась меньшего из обелисков… и рука ее прошла сквозь камень. Взгляд Лии встретился со взглядом ошеломленного Росса.

Сисси Пайк. Сесилия. Лия.

Россу доводилось слышать о призраках, не сознававших, что они бесплотны. Он встречался с исследователями, рассказывавшими, что призраки их кусали, щипали, били и толкали. Однако он не сомневался, что поначалу призрак, которого увидит он сам, будет прозрачным, как привидение из детской сказки. И, лишь найдя источник энергии и напитавшись ею, дух сможет стать плотным и осязаемым.

Росс, много лет страдавший бессонницей, после встреч с Лией спал как младенец. В ее присутствии его била дрожь. Да, то было физическое влечение в самом прямом смысле: дух похищал тепло его тела.

— Росс… — Лия не разжимала губ, но голос ее звучал в его сознании. — Росс? — Она протягивала к нему руки над могилой, своей собственной могилой.

Коснувшись ее, он почувствовал, как его пронзила невыносимая боль. Прикосновение пальцев Лии заставило его содрогнуться. Ее лицо с каждым мгновением становилось все более прозрачным. Росс смахнул с глаз дождевые капли и заставил себя смотреть, как она растворяется в воздухе. Он знал, что на сей раз не должен упустить момент, когда его любовь покидает этот мир.

Часть вторая

1932 год

Есть два способа быть одураченным. Один — верить в то, что не является истиной; другой — отказываться верить в то, что истинно.

Сёрен Кьеркегор

Глава 5

4 июля 1932 года

Текущая вода сама себя очищает. Поток зародышевой плазмы не способен это сделать.

Г. Ф. Перкинс. Опыт евгенического исследования в Вермонте. Первый ежегодный доклад, 1927 год

Сегодня, на следующий день после того, как я попыталась покончить с собой, Спенсер говорит мне, что мы едем в Берлингтон на праздник Дня независимости. Он сообщает мне об этом, перевязывая порез на моем запястье. Порез очень глубокий; когда я его сделала, боль пронзила меня насквозь.

— Там непременно будут гадалки, Сисси, — продолжает Спенсер. — А еще шоу пожирателей огня, конкурсы красоты и исторические шарады. В общем, развлечения на любой вкус.

Он закрепляет повязку и объясняет, почему мы должны непременно поехать на этот праздник:

— Твой отец встретит нас там.

Хотя стоит такая жара, что одуванчики и черноглазые сюзанны завяли и поникли, Спенсер подает мне белую блузку с длинным рукавом. Манжета скроет повязку на моем запястье.

— Никто не должен знать, что случилось вчера, — говорит он вполголоса; я смотрю на его розовую проплешину, она так сильно блестит, что мне приходится отвести глаза. — Ты ходила во сне, только и всего. Ты не знала, что делаешь.

Для Спенсера важно лишь лицо, которое ты показываешь миру, а что творится у тебя на душе, не важно. Цель оправдывает средства. Так считал Чарльз Дарвин. По-моему, Спенсер молился бы мистеру Дарвину, если бы не боялся, что старые сплетницы из конгрегациональной церкви сочтут его язычником. Спенсер гладит мой подбородок своими длинными пальцами.

— Идем, Сисси, — говорит он. — Надеюсь, ты меня не разочаруешь.

— Постараюсь, — отвечаю я и улыбаюсь.

На самом деле мне хочется сказать: «Не называй меня Сисси. Это трусливое имя, имя, которое притягивает беду. Посмотри, до чего оно меня довело». И я добавила бы: «Моя мать назвала меня Сесилией. Это красивое имя, оно звучит как музыка». Однажды на факультетском обеде я выпила смородинового вина, и это придало мне храбрости. Тогда я решилась попросить мужа называть меня Лией.

— Лия? — пожал он плечами. — Но почему я должен называть свою жену именем нелюбимой жены Иакова?

Спенсер помогает мне подняться. Мою беременность он считает достойным внимания фактом. Зато все прочие мои проблемы старательно игнорирует. Работа Спенсера связана с психогигиеной, и поэтому мы оба отказываемся признавать, что я недалеко ушла от пациентов государственной психиатрической больницы в Уотербери.

Невозможно объяснить такому человеку, как Спенсер, что очень страшно смотреть в зеркало и не узнавать собственного отражения. Он не поймет, как это мучительно — просыпаясь по утрам, чувствовать, что ты должна надеть маску и изображать кого-то другого. Иногда, сидя рядом со Спенсером, я изо всех сил впиваюсь ногтями в собственную ладонь. И лишь когда начинает течь кровь, я понимаю, что существую в реальности.

Порой я представляю, что вышла на плоту в открытый океан и уснула под палящим солнцем. Я обливаюсь потом, покрываюсь солнечными ожогами и умираю во сне. Поверите ли, подобные фантазии приносят облегчение. Если мне суждено умереть, то, по крайней мере, я могу выбрать когда и как.

Я так долго ощущала себя отверженной, что мне нетрудно поверить: этот мир станет лучше после моего ухода. Спенсер утверждает, что всему виной беременность; говорит, в моем организме некоторые вещества сейчас производятся в избытке, и в этом все дело. Но я-то знаю: причина другая. Я ощущаю себя чужой в этом городе. Ощущаю себя чужой рядом со своим мужем. Ощущаю себя чужой в своей собственной коже. Я словно ребенок, который вечно водит во время игры в пятнашки. Словно глупая девчонка, хохочущая над непонятной шуткой. Мое сознание распадается на множество разрозненных частиц, и я не могу понять, какая из этих частиц — я сама.

А теперь еще это… Во мне растет дитя, и оно ни в чем не повинно. Отняв жизнь у себя, я неизбежно отниму жизнь и у него тоже. А это будет означать, что я дважды убила того, кого должна была любить.

Спенсер очень умный; он пользуется своим интеллектом как козырной картой. Спенсер заигрывает со мной и разжигает мое воображение. Когда приходит время отправляться в город, я уже мечтаю попасть на праздник. Я чувствую в воздухе запах гари от фейерверков, слышу торжественный грохот барабанов на параде. Дитя играет у меня в утробе, словно серебряная рыбка в озере Шамплейн. Я невольно кладу руку на живот. Спенсер замечает это, улыбается и накрывает мою ладонь своей. Пока мы едем по Оттер-Крик-Пасс, я думаю о гадалках. Может, одна из них увидит в своем хрустальном шаре лицо моей матери, а может, прорицательнице не удастся разглядеть ничего, кроме той зияющей бездны, которую вижу я сама.

* * *

Вопрос: Что является самым ценным на свете?

Ответ: Зародышевая плазма.

Вопрос: Каким образом зародышевая плазма становится бессмертной?

Ответ: Исключительно благодаря деторождению.

Вопрос: В чем состоит евгенический долг человека перед цивилизацией?

Ответ: В том, чтобы передать собственные лучшие качества будущим поколениям. Если тот или иной индивидуум обладает чрезмерным количеством нежелательных качеств, от них следует избавиться, позволив его зародышевой плазме умереть вместе с ним.

Американское евгеническое общество. Евгенический катехизис, 1926

Так жарко, что, кажется, даже дома обливаются потом. Тротуар плавится под ногами. Мужчины в летних костюмах и женщины в красивых льняных платьях гуляют, взявшись за руки. Лоточники продают лимонный лед и красно-бело-голубые вертушки. Все улыбаются, все слишком широко улыбаются.

— Я слышал, сегодня утром здесь был боксерский поединок, — говорит Спенсер. — Какой-то солдат из военного городка победил ирландца, приехавшего из Нью-Йорка.

Он тащит меня туда, где толпа не так густа, вытягивает шею и смотрит в сторону Холма. Там живет мой отец, с тех пор как я и Спенсер поселились в доме, где прошло мое детство.

— Гарри не имеет привычки опаздывать, — бормочет Спенсер. — Ты его не видишь?

Спенсер почти на голову выше меня, к тому же он носит очки. Я тоже вытягиваю шею, высматривая отца, но вижу только босоногого мальчика, который стоит на коленях у кучи навоза и собирает монетки, просыпавшиеся из чьего-то кошелька. Этот мальчик — часть неизвестного мне мира, он принадлежит к тем людям, что живут в трущобах Норт-Энда. От нашего дома их отделяет расстояние в две сотни ярдов и невидимая, но непроницаемая стена.

— Дорогая! — раздается у меня за спиной голос отца. Оборачиваюсь, он целует меня в щеку. — Прости, Спенсер, — говорит он, и они пожимают друг другу руки. — Я смотрел бокс. Потрясающее зрелище. Особенно для тех, кто интересуется психологией иммигрантов…

Наука для меня — темный лес, однако я выросла в этом лесу. Мой отец Гарри Бомонт — профессор биологии в Вермонтском университете. Спенсер, профессор антропологии, разделяет его взгляды на законы генетики Менделя. Они оба — последователи еще одного ученого, Генри Перкинса, который познакомил Вермонт с евгеникой: наукой о совершенствовании человечества благодаря улучшению генетики. Профессор Перкинс когда-то возглавлял Вермонтское евгеническое общество, частную организацию, которая занималась изучением законов генетики, так сказать, на местном материале. Ныне он совместно со Спенсером и моим отцом работает под эгидой Вермонтской комиссии по вопросам сельской жизни. Созданный ими Комитет по изучению человеческого фактора много лет работал на Институт семьи, исследуя историю вырождающихся вермонтских семей и пытаясь понять, каким образом социальное и экономическое состояние города влияет на судьбы его жителей. Их родословные таблицы, несомненно, пригодятся социальным работникам и полицейским, которые опекают трудных подростков и досрочно освобожденных преступников. Эти исследования имеют самое широкое значение: как и всякий другой штат, Вермонт может служить уменьшенной моделью всей страны.

В результате столь упорной научной работы станут возможными реформы, способные изменить будущее Вермонта. Спенсер часто говорит, что нам нужно стремиться не вперед, а назад — в ту пору, когда при слове «Вермонт» людям представлялся безмятежный пасторальный пейзаж: утопающие в зелени городки, белые церкви, пестрые склоны холмов, поросших лесом. Мой отец и Спенсер чуть ли не первыми поняли, что эта чудная картина замутилась вследствие того, что генетический фонд янки истощается и загрязняется. Сотрудники Института семьи отправляются в небольшие города и изучают, как социальный и экономический статус сказывается на генетических процессах, происходящих в семьях. Закономерно, что в городах, находящихся в состоянии экономического упадка, растет количество жителей, попадающих в тюрьмы, психиатрические лечебницы и школы для слабоумных детей. Ущербные гены, приводящие к слабоумию и проявлению криминальных наклонностей, разумеется, передаются потомству — это очень хорошо видно на схемах, которые отец часто раскладывает на нашем обеденном столе. Выявляя носителей подобных генов и лишая их возможности размножаться, Вермонт сможет вернуть себе былое процветание.

Спенсер без конца повторяет, что все его исследования направлены на создание идеальной вермонтской семьи.

— Такой семьи, как у нас с тобой, — добавляет он.

С тех пор как я вышла замуж, мне тоже приходится вносить свою лепту в дело всеобщего процветания. Я состою в совете Общества помощи детям и в Обществе дочерей Американской революции, выполняю обязанности секретаря женского комитета при церкви. Но женщины, с которыми я встречаюсь там, — грудастые, в жакетах с подплечниками и чулках со швом — говорят одно и то же, думают одинаково и так похожи друг на друга, что мне трудно бывает их различать. Я никогда не стану одной из них.

Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не вышла замуж за Спенсера, а поступила бы в колледж. Наверное, я стала бы сотрудницей евгенического общества, как Фрэнсис Конклин и Гарриет Эббот. Была бы я счастливее, вот в чем вопрос? Эти женщины ощущают себя частью движения, которое приведет Вермонт в безоблачное будущее. Не могу сказать то же самое о себе.

Спенсер говорит, что предназначение некоторых женщин — изменять этот мир, а другие созданы для того, чтобы он не развалился. А еще есть женщины, которые не находят себе места в этом мире, потому что знают: сколько бы они ни старались, они всегда будут здесь чужими. Я отношусь к их числу.

Отец обнимает меня за плечи.

— Как поживает мой внучек? — спрашивает он, словно нет никаких сомнений в том, что родится мальчик.

— Парень силен, как буйвол, — отвечает Спенсер. — Лягает Сисси без передышки.

Отец расплывается в улыбке. Никто не упоминает о моей матери, хотя ее имя словно витает в воздухе. Интересно, я в утробе тоже была сильна, как буйвол, и лягалась целыми днями?

Струйки пота бегут у меня меж грудей, стекают по спине. Голова под шляпой нестерпимо чешется. С озера доносится гудение барж, вереницей отплывающих от берега.

— Мэм, вы хорошо себя чувствуете? — слышу я чей-то голос.

Поворачиваюсь и вижу молодого человека в светлом костюме, с красной гвоздикой в петлице. Его волосы цвета патоки аккуратно причесаны на косой пробор. Рука его слегка касается моего локтя.

— Вы выглядите немного усталой, — говорит он. — Несомненно, вы здесь самая очаровательная женщина. Но похоже, ваши силы на исходе.

Прежде чем я успеваю ответить, между нами вырастает Спенсер.

— Вы хотите что-то сказать моей жене? — спрашивает он.

Молодой человек пожимает плечами.

— Я хочу кое-что сказать всем этим людям, — говорит он, указывая на толпу, и, подмигнув мне, исчезает.

— Может, на следующий год ты нокаутируешь ирландца на боксерском ринге, — обращается отец к Спенсеру.

— Я нокаутирую всякого, кто будет приставать к Сисси, — ухмыляется Спенсер.

Слова его заглушает раскатистый баритон того самого молодого человека, о котором идет речь.

— Леди и джентльмены! Легенда о Самюэле де Шамплене! — провозглашает он.

Люди спешат увидеть представление на исторический сюжет. Музыканты играют индейские мелодии, выходят четыре смельчака, изображающие зловещих ирокезов. Они полуголые, как и положено дикарям, лица и тела их разрисованы цветными полосами. Отважный путешественник Шамплен, прибывший в сопровождении воинов-алгонкинов, убивает всех врагов одним выстрелом из своей винтовки, и они падают вповалку.

— Мрачная эпоха господства дикарей закончилась в этот решающий час, — возвещает оратор. — Могущественный Шамплен пересек воды… и сотворил из великого хаоса великий порядок.

Раздаются аплодисменты, актеры кланяются, а зрители начинают расходиться.

— Ну, куда пойдем теперь? — спрашивает Спенсер. — Скоро начнется бейсбольный матч, а на озере будут гонки катеров. Или ты хочешь посмотреть выставку?

Хотя нас разделяют колеблющиеся людские волны, я вижу, что мужчина, стоящий по другую сторону сцены, неотрывно смотрит на меня. Он такой же смуглый, как и индейцы, игравшие в историческом представлении. Глаза у него темные — не глаза, а настоящие ловушки. Встретив мой взгляд, он не улыбается и из вежливости делает вид, что смотрит в другую сторону. Не могу двинуться с места даже после того, как Спенсер касается моего плеча. Я чувствую, что странный незнакомец может причинить мне боль, и сознаю, что он никогда этого не сделает. Сама не знаю, что завораживает меня сильнее.

— Сисси?

Страницы: «« ... 56789101112 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге Вы найдете 257 проверенных способов, которые помогут без дополнительных трат заработать...
В Париже он был безрассудным, импульсивным, ослепленным искусством и глубоко влюбленным. Он мечтал с...
Актриса цыганского театра, блистательная Нина Молдаванская, замужем за сотрудником ГПУ. Любовь Макси...
«Сбежать от деспотичных родителей и навязанного брака, чтобы тут же выскочить замуж за первого встре...
В параллельный мир в новогоднюю ночь попасть не так уж и сложно, сложно оттуда выбраться. Вот и Веро...
Абсолютный бестселлер в Японии.Продано более 1 000 000 экземпляров книги.Роман прочитан каждым сотым...