Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход Посняков Андрей

Дьяк отсчитал несколько монет, Онисим взял, поклонился.

– Ну? – Ларион Степаныч вскинул глаза. – Чего ждешь-то? Мало?

– Не, господине, – парень помялся. – Еще одна весточка есть, уж и не знаю, важная али нет.

– А это уж позволь мне решать! – строго прикрикнул дьяк. – Говори!

– Антип Чугреев в Белеозере объявился, ватажник и лиходей.

– Чугреев? – Ларион Степаныч задумчиво скривился. – Слыхал, слыхал. Думал, и в живых уж его нет.

– Да все так думали, господине. А он – вот он – жив! С Никиткой Кривоносом, дружком моим, в корчме у Одноглазого Нила встречался. В новую ватажку звал!

– Так-та-ак, – дьяк почмокал губами. – Ватажка, значит… А тебя Никитка еще не позвал?

– Не, не позвал. Но, мыслю, что кликнет. А язм откажусь: одно дело – на пару, а другое – ватагою. Делишки, оно конечно, побольше, да ведь и запросто сгинуть можно.

– Постой, постой, – тут же сказал Ларион Степаныч. – Ты, Онисим, как позовут – не отказывайся. Пойди в ватажку-то, пойди, она нам сгодится, ватажка. Парень ты не дурак, себя проявишь – в том, чем смогу, помогу. А потом… ватажка, – дьяк хищно скривился, – оно хорошо, когда под боком, когда управляема. Ладно! О ватажке особо поговорим – зайдешь на седмице. А сейчас – иди.

– А колдунья? Я б ее…

– А то уж не твоя, парень, забота!

Опершись спиной о бревенчатую стену баньки, Вожников допил поднесенный волшбицей Серафимой квас – и в самом деле забористый, даже можно сказать – крепленый, утер ладонью губы:

– Значит – никогда, да?

– Поверь, я не со зла, – присев рядом, девушка мягко улыбнулась. – Просто, что чувствую, то и говорю.

– А чувства тебя не обманывают?

– Не знаю. Скорее – нет. Иначе б не была бы волшбицею. Как сестра.

Серафима закусила губу и, присев на лавку рядом с Егором, снова разрыдалась, уткнувшись парню в грудь.

– Ну-ну, – молодой человек погладил ведунью по волосам. – Что ты все плачешь-то?

– Сестрицу жалко! – девчонка всхлипнула, вытерла рукавом слезы. – Ты пойми, Егорий, мы ж никому ничего дурного не желали, просто жили себе, молились своим богам, да помогали людям. Кому рану заговорить, кому – зубы, да кому что! Черное, злое чаровничество – никогда. То и нам самим – недобро. Поверь, так было… А сейчас… Сейчас я – черная. Явилась мстить!

Выпрямившись, юная ведунья гордо вскинула голову, да так, что Вожников невольно залюбовался ею, протянул руку, обнял:

– А ты красивая.

Волшбица улыбнулась, ускользнула, как ускользает во сне видение, морок. И все же Егор успел схватить ее за руку, притянул к себе, да, ласково усадив на колени, принялся целовать в губы, в шею… теплую, нежную…

Девушка прикрыла глаза, вытянулась:

– Ах, как ты… как ты умеешь. Ах…

– Ложись, милая, и ни о чем больше не думай.

Молодой человек осторожно стянул с девушки платье, нежно погладил пупок… ниже… с жаром поцеловал-поласкал грудь… Прижал к себе, обнял…

– Ах…

– Выходит, и вы, ведуньи, все же чего-то не знаете…

Ушли, улетели куда-то ввысь закопченные стены бани, стало вдруг светло и радостно… Одному Егору? Обоим? Да, конечно, обоим, а как же!

– Знаешь, а все же хорошо, что я тебя встретил, да?

Волшбица ничего не ответила, лишь смущенно фыркнула.

– Ты у этого кулака живешь, как его… Хярга?

– Не живу, просто пришла. Хярг приютил, он же из наших.

– А почему – Серафима? Ты ж ведунья, язычница?

Девушка повела плечом:

– Просто так в деревне прозвали. Это внешнее, для чужих, имя… как и Манефа. Ах, как я им отомщу! А ты иди, наверное… поздно уже.

– Скорей – рано.

Егор усмехнулся и прислушался: показалось, будто кто-то ходит во дворе. Хозяин, Хярг? Почему так рано? Впрочем, мало ли в усадьбе дел? При натуральном-то хозяйстве.

Вот резко залаял пес… взвизгнул, замолк.

Серафима с тревогой посмотрела на дверь, привстала…

Егор махнул рукой – сиди, я пойду, открою.

Никакие предчувствия его в этот момент не обуяли, ни о чем таком нехорошем не думалось, да и что такое могло случиться еще, когда – «Нет! Никогда». То есть, если верить темноглазенькой кудеснице Серафиме – всю оставшуюся жизнь здесь, в пятнадцатом веке, сидеть придется. Ага!

Нет, показалось. Никого во дворе не было. Вожников распахнул дверь, выглянул… и, получив поленом по лбу, тяжело осел наземь. Полный нокаут!

– Да говорю же, не в детинец его поволокли, а на чью-то усадьбу, – волнуясь, убеждал Федька. – Я запомнил – куда.

– И большая усадьба? – задумчиво осведомился Чугреев. – Народу-то много в ней?

– Да не усмотрел я, сколь в ней народу. А усадьба сама не так уж и велика… но ограда высокая. Эх, дядько Антип, чтоб мне пораньше-то тебя встретить! Как раз бы и перехватили лиходеев по пути.

– Ага, перехватили – вдвоем-то?

Антип скривился, и Федька сконфуженно замолк, припоминая, как совсем случайно, отправившись на заутрене в дальнюю церкву – просто из любопытства, хотелось посмотреть храм – вдруг столкнулся с неведомыми людьми, тащившими под руки какую-то растрепанную черноглазую девицу и парня без признаков жизни. В парне отрок, к ужасу своему, и признал Егора, да, живо смекнув, что к чему, таясь, пошел невдалеке сзади, так и проследил путь.

– Люди, так мыслю, ратные – парняги все, как на подбор, дюжие, рослые, – вспомнив важное, промолвил Федька. – У кого копья короткие, а у кого и сабля.

– Ну, вот, – высморкавшись, буркнул Чугреев. – А ты говоришь – вдвоем!

– Так они потом из этой усадебки-то – вышли. В детинец ушли.

– Это ты проследил, что в детинец?

– Не… подумалось так.

– Подумалось ему, – Антип сплюнул и грязно выругался. – Эх, Егор, Егор – и чего тебя ночью-то понесло куда-то? Со мной хотя б посоветовался. Вот дурень-то!

– Он же предупредил, чтоб не искали.

– Я и говорю – дурень. Наверняка к девке той пошел, с которой его, ты говоришь, тащили. А там… там всякое могло быть. Хяргова-то усадебка на отшибе, глуха, – Чугреев покачал головой и задумался, поглядывая на светлеющее небо.

Где-то на том берегу, за Шексной, занималась заря, играли на вершинах сосен и елей золотисто-рыжие сполохи, первые солнечные лучи разгоняли туман, по всему чувствовалось, что денек выдастся погожий, по-настоящему весенний.

– А до ледохода-то еще не так уж и скоро, – пробурчал себе под нос Антип. – Жаль Егоршу – ватажник бы лихой вышел.

– Что-что, дядько Антипе?

– Не то, что с тебя, глупой тетери!

Они стояли у той самой, ближайшей к постоялому двору Ахмета Татарина, церкви, деревянной, с блистающим крестом – тут и встретились. Отрок на постоялый двор шел – рассказать своим о Егоре, а Чугреев – по делам ватажным, собирать имеющихся на примете людишек.

– Почему вышел бы? – обиженно дернулся Федька. – Может, его еще выручить можно.

Антип отмахнулся:

– Сказал бы я тебе… Выручить!

– Так надо что-нибудь делать, – отрок взволнованно повысил голос, задергался, замахал руками. – Хотя бы попробовать, не бросать же, ведь мы ж вместе все-таки, заодно должны быть. Борисовичам нужно сказать, вдруг да они чем помогут?

– Борисовичей пока не трогаем, – хмуро предупредил Чугреев. – Как бы нам их помощь боком не вышла. А Егорку… что ж – попробуем выручить. Если можно то. Заодно и ватажников испытать. Вот что, паря, ты давай, к усадебке той, да все про хозяев повыспроси, вызнай, уж как хошь – понял?

– Конечно, понял! – подросток обрадованно сверкнул глазами, в которых, казалось, отразился кусочек неба. – Выспрошу, узнаю все.

– А я покуда к Хяргу наведаюсь, да парней кой-каких соберу. Тут, на паперти, после обедни и встретимся, смотри, не опоздай.

– Не опоздаю, дядько!

Утреннее весеннее солнце выбралось, наконец, из-за леса, выкатилось, засверкало над дальним холмом, ударил лучами по глазам прохожих – мелких рыночных торговцев, служилых людей, окрестных, приехавших в город с оброком, крестьян да артельщиков – плотников, печников и прочих, искавших заработка и приложения своим умениям и силам.

Егор приоткрыл глаза… и тут же смежил веки – от яростно ударившего солнца. Ох, как болела голова – прямо раскалывалась… Молодой человек неожиданно улыбнулся – значит, жив, коли так! Поморщившись от боли, привстал, осмотрелся… да-а-а!

Он лежал на земляном полу в каком-то амбаре, с большими воротами, сквозь широкие щели которых и пробивалось солнышко. Мощные бревенчатые стены, уходящие высоко кверху стропила, крыша – может, через крышу отсюда выбраться? Ага… если допрыгнешь! Никакой лестницы поблизости что-то не наблюдалось, зато имелась копна старой соломы, на которую пленник и перебрался, пытаясь поскорее сообразить – как и почему он здесь очутился?

Сейчас-то, судя солнцу, день, а тогда был вечер, ночь даже. Тогда, когда… Господи! Серафима! Волшбица…

Сидели себе спокойно в баньке, занимались любовью к обоюдному удовольствию, и вдруг – на тебе… кто-то треснул в лоб. Шишка – во! Вожников осторожно потрогал рукой… хорошо хоть башка не раскололась. Кто-то чем-то тяжелым вдарил, нет, не ломиком, скорей – оглоблей или поленом. От сволочуги! А он-то, Егор, тоже хорош – расслабился, головенку подставил – бей, не хочу!

Та-ак… а чего его схватили-то, сюда вот приволокли, в амбаре заперли? С какого такого перепугу? Что он такого сделал-то… и, главное – кому?

А вот на этот счет совершенно никакие мысли не приходили, да и не могли прийти, слишком мало информации, чтобы о случившемся более-менее верно судить. Одно можно было утверждать – обретенные с подачи бабки Левонтихи способности нынче почему-то не сработали… Почему? Из-за секса? Просто не смогли прорваться, или… Или этот удар оглоблей… поленом, да все равно чем – такая малость, что и предупреждения-то никакого не стоит. Обычное дело, житейское.

Чу! Заслышав раздавшиеся снаружи голоса, Вожников соскочил с соломы, припал глазом к воротной щели и увидел, как к амбару направляются с полдюжины парней, вооруженных короткими копьями и саблями. Да-а… против такого воинства никакой апперкот не поможет, не стоит и пытаться. Но, наверное, можно будет узнать – чего им, собственно, от него надобно?

Поразмыслив таким образом, молодой человек отошел вглубь амбара и, едва распахнулись створки, со всей галантностью поклонился:

– Здравствуйте!

Вместо ответа вооруженные воины вмиг окружили его, выставив копья, словно загоняли дикого зверя.

– Что ж его не связали?

– Да, думали, не скоро очухается. Полено-то увесистое попалось, да и Никодим бить умеет. Верно, Никодиме?

Здоровенный детина с окладистой бородищей приосанился и довольно хмыкнул:

– Угу!

Егор недовольно покосился на него и скривился – ах, вот кто его угостил… все-таки – поленом. Даже обидно как-то!

– Давай, вяжи его, братцы, – распорядился высокий мужик в нарядном, с серебристыми проволочками, кафтане. – Сейчас господин старший дьяк придет, распорядится, может, поговорить с ним захочет.

Руки за спиной связали хватко и быстро, Егор и не сопротивлялся – знал, что себе дороже. С такими-то ухарями – да-а-а. Ну, и разобраться хоть в чем-то хотелось – а, похоже, к тому все и шло: старший дьяк, это примерно как майор юстиции получается или даже подполковник.

– Ну, что тут у нас?

Пленник вскинул голову на только что вошедшего в амбар человека – лет сорока пяти, чернобородый, высокий. Смуглое лицо, впалые щеки, брови вразлет. Взгляд внимательный, жесткий, повадки – человека, привыкшего распоряжаться. Не, ну точно – подполковник! Одет в темный кафтан без всяких украшений, но сукно добротное, явно откуда-нибудь из Фландрии или иных европейских земель – спасибо друганам реконам, Вожников в таких вещах разбирался. Ага, ага, вот он, начальник пожаловал.

– Здравствуйте, господин старший дьяк.

– И ты здрав будь… пока, – садясь в принесенное проворным слугой полукреслице, пошутил дьяк. – Вижу – человек ты разговорчивый, прыткий. Это хорошо. – Он обернулся к воинам. – Оставьте нас.

– Ларион Степаныч, он верткий.

– Так вы ж его связали? Тем более, у меня кинжал.

– Ну, мы тут, господине, рядом.

– Идите уже!

Выпроводив стражей, Ларион Степаныч с любопытством посмотрел на Егора и негромко осведомился:

– Ну и кто ты? Откуда таков молодец?

– Да с детства Егором кличут. С Нагорного Обонежья мы. Проводник людям торговым.

– Проводник, говоришь? Ну-ну, – старший дьяк пробуравил молодого человека глазами. – А к волшбице зачем пожаловал?

– К какой еще волшбице? А, к девчонке-то… Ну, так зачем к девкам ходят?

– Прыток.

Ларион Степаныч улыбнулся, вовсе не ласково, а холодновато-цинично, как улыбался, наверное, фашистский хирург-изувер, намереваясь поизмываться над пленным.

– Значит, то, что та дева – кудесница, ты не знал?

– Христом-Богом поклянуся – не ведал!

– Думал – корву нашел?

– Думал, – отрывисто кивнул Егор. – А с ней хорошо было.

– Угу, угу… так-так… – «подполковник» задумчиво скривил губы. – Что ты проводник, кто подтвердить может?

– Да кто угодно! – без всякой задержки ответил пленник. – Ахмета Татарина отель… тьфу… постоялый двор знаете?

– Ну, знаю.

– Так там и сам Ахмет, и Анисим Чугреев, охотник, да и купцы – было там двое – все подтвердят.

– Чугреев? – левая бровь дьяка дернулась. – Ну-ну. Ладно, а у Серафимы ты как появился? Микола Рыбник привел?

– Он. Я зуб хотел вылечить.

– Ага! – Ларион Степаныч шутливо погрозил пальцем. – А говоришь, не знал, что девка – волшбица! Зуб-то, поди, заговорить хотел, так?

– Не, думал, та дева – травница.

– Травница… – дьяк тихо посмеялся. – И как, вылечил зуб-то?

– Да вроде бы не болит, – улыбнулся в ответ Вожников. – Вот если б еще твои люди поленом по башке не треснули.

– Это они от старания, мил человек, – поднимаясь, дьяк позвал воинов и махнул узнику рукой. – Посиди тут пока, поспи.

– Да мне бы покушать.

– Покушать ему, – Ларион Степаныч покачал головой. – Сейчас распоряжусь – принесут.

Закрылись ворота, скрипнул снаружи засов – целое бревнище! Такой не вышибешь ни за что, хоть головой со всей дури бейся. Интересно, еду принесут? Вообще-то, старший дьяк произвел на Егора скорей хорошее впечатление: несуетлив, рассудителен и – видно – умен. Осталось надеяться, что пытать он узника не велит – да и зачем пытать-то? Вожников и так уже все про себя рассказал. И чуть-чуть – про колдунью Серафиму. Ох, честно говоря, жаль девку – сгинет ведь, пропадет ни за что. Казнят ее местные сволочуги-власти, как и сестрицу Манефу казнили… Брр!!!

– Быстро к Ахметке Татарину, – поманив слугу, распорядился Ларион Степаныч. – Выспросите с осторожкою про некоего Егора-проводника. Ежели все подтвердят, кончайте парня по-тихому – ни к чему он.

Слуги молча поклонились и выбежали за ворота.

– А вы, – дьяк повернулся к стражникам, – меня с волшбицей иматою сейчас к Ивану Кузьмичу-воеводе сопроводите. Во все глаза глядите, не думайте, не простая девка пред вами, но колдунья весянская!

Десятник что-то скомандовал, отправив двоих воинов за пленницей, остальные же в ожидании выстроились у крыльца.

– Вот так-та-ак! – Егор оторвал ухо от щели и в задумчивости уселся на солому. – Вот тебе и умник-разумник. Ишь ты – «кончайте по-тихому». А принцип один, как в старом фильме – «скрипач не нужен». Хотя, со здешней-то точки зрения, наверное, правильно – нет человека, нет проблемы. Не нужен – прибить, а труп бродячим псам выкинуть. Так, на всякий случай… Что им жизнь какого-то там парня-проводника? Ничто. Совершеннейшая пустышка, даже и греха замаливать не надо – зачем? Лесной бродяга, он ведь и не человек вовсе, а какой-то там «ненадобный шпынь».

Надо что-то делать, выбираться как-то!

Дождавшись, когда шум во дворе затих – видать, отъехали, – молодой человек скрючился и, перекинув связанные руки через ноги вперед, зубами освободился от пут, после чего сразу же попытался было забраться повыше к крыше, содрал в кровь ногти, но так и не залез – слишком уж сруб был высок, а щели меж бревнами узки – не то что ногу поставить, и пальцами-то не зацепиться.

Попробовав на крепость все бревна – вдруг да какое шатается, узник попытался расширить воротную щель, оторвать досочку… Ага, оторвешь – доски-то тесаные, толстые, железными полосами стянуты. Тут только «болгаркой» и взять. Ла-адно… Вожников невесело усмехнулся: придется идти другим путем. Раз из этого чертова амбара никак не выбраться, то… то нужно искать того, кто поможет это сделать, скажем – тех же слуг, коим поручено пленника, не говоря худого слова, убить. Пока они на постоялый двор сбегают – убежали уже, – пока Ахметку расспросят да, может, Борисычей с Антипом… Борисычи. А ведь дьяк про беглецов явно не в курсе! Ну, так правильно – связь-то какая? Ни телефона, ни телеграфа – одни гонцы. Что же касаемо господина старшего дьяка да людишек его… Э! Нет! Не будут они в открытую, дьяк же ясно сказал – осторожно! Значит – Ахметку, и всю прочую корчемную теребень, которая, как и везде, всегда все знает. Надолго это все затянется? Полчаса, от силы – час, уж наверняка слуги-то попытаются поскорей хозяйское распоряжение исполнить. Да, где-то час. Примерно столько времени и осталось. А дьяк – уж точно! – за этот срок никак не успеет обернуться. Пока Серафиму отведут, сдадут, да еще с воеводой пообщаться надо.

Ох, вот дурак-то! Егор с силой хлопнул себя по лбу: чего ж не сообразил как-то собой дьяка этого заинтересовать?! Глядишь, и пожил бы подольше, и что-нибудь бы за это время придумал. Сплоховал, рассудил с позиции цивилизованного человека – если не нужен, так отпустят. Ага! Как же! В этой эпохе своя логика, по-своему, наверное, правильная. Кстати, и все-таки – а что же никаких предупреждающих видений не было? Неужели из-за бурного секса? Или – квас в баньке оказался слишком хмельным? Ну да, ну да, на медовуху походил больше, этакий крепленый квасок, типа бормотушного портвейна. Или… или кончилось бабки Левонтихи колдовство, все, больше не действовало? Впрочем, что тут теперь рассуждать, когда надо действовать. И с чего же сейчас начать? А узнать, много ль в доме да во дворе слуг осталось.

Вожников снова припал глазом к щели, сквозь которую было хорошо видно примерно половину двора с какими-то приземистыми строениями и колодцем. Народу во дворе не было ни души, что показалось узнику странным: это как понимать, что ж, у местной челяди никаких домашних работ нету? Ни двор подмести, ни корму скоту-птице задать, ни… Да мало ли дел! А нет никого. Никто не бегает, не суетится, бурную деятельность не изображает, что ж получается – в отсутствие хозяина и забить на все можно? Кот из дому – мыши в пляс? А ведь дьяк такого не спустит, он вообще на добрячка не похож, а уж на простачка – тем более. Обмануть вряд ли получится. Тогда выходит – не так тут и слуг много. Уже хорошо! Уже хоть что-то.

Молодой человек снова внимательно осмотрел двор, намечая пути бегства. Если вот так, по диагонали, пробежать мимо колодца к амбарчику, забраться на крышу – не так и высоко-то – а с крыши… с крыши можно и перемахнуть через ограду, прыгнуть, подтянуться, и… И поминай, как звали! На постоялый двор Ахмета Татарина, уж, конечно, путь тогда заказан – там и будут искать, – но со своими встретиться надо, одному-то совсем несподручно… Антип, кстати, в какую-то ватагу звал.

Снаружи послышался чей-то крик, промчалась по двору юркая фигурка слуги – ну, наконец-то хоть кто-то! Что-то противно скрипнуло – засов? Ворота? Нет, скорее – калиточка.

Во дворе раздались голоса, хохот, через некоторое время к узилищу направились двое дюжих парней в лаптях и с ножами. Ясно – пошли убивать… как барана резать. Чего ж двое-то? Так пленник-то связанный… да и за опасного соперника его не считали, подумаешь, деревенский ухарь, какой-то там проводник! Чего с таким возиться-то? Нож под ребро – и все дела.

Вожников проворно растянулся на соломе, но тут же, подумав, скрючился, прижимаясь спиной к бревенчатой стене амбара, так, чтоб со стороны казалось, что руки у него связаны.

Заскрипел тяжелый засов, кто-то выругался, в узилище резко посветлело. Ага! Вошли.

– Ишь ты, бедолага – спить.

– Оно, Онфиме, и к лучшему. Во сне-то самое то, и не почует ничего, вмиг душа вознесется. Ну, что стоишь-то? Давай!

– Я, что ли? – неуверенно промолвил Онфим.

– Ты, ты, – второй слуга цинично расхохотался. – Привыкай к кровушке, хозяин наш уж таков. Не тяни, бери нож – делай. А грехи потом пускай Ларион Степаныч отмаливает – он ведь приказал.

– Ох, Господи, прости…

Черная тень надвинулась на Егора, затмила солнце. Блеснул в руке слуги острый нож…

Ввухх!!!

Вожников резко развернулся, вскочил и тут же ударил снизу – апперкот! – в челюсть. Несостоявшийся убийца сразу сник, нож выпал из враз ослабших пальцев…

Что там с этим парнем стало – нокаут или нокдаун, – Егор не смотрел, некогда, сразу бросился ко второму, пока тот еще не совсем опомнился – пара секунд всего и прошло-то. Лишь бы на помощь не успел позвать… Подскок – удар! Левой – в печень, и почти сразу – прямой – джеб – в переносицу. Все! И этот поплыл! Эх вы, убивцы – никогда соперников недооценивать не надо.

Выскочив во двор, освободившийся узник со всех ног помчался туда, куда и наметил – мимо колодца к приземистому строению. Некстати дунувший ветер бросил в глаза пыль. Егор на бегу сплюнул, сжал губы. Вот уже немного осталось, совсем чуть-чуть – сейчас, с разбега, на амбарец, затем…

– Далеко собрался, паря?!

Оп-па!

А вот этого беглец, честно сказать, не предвидел! Из распахнувшихся ворот амбара, прямо Егору навстречу, вышли двое хмурых мужиков, один – с топором, другой – с рогатиной! Черт! Никакой это не амбар – кузница или что-то подобное… какая-то мастерская, а эти, видно, работники, зависимые от дьяка люди.

– Э, мужики, я просто так… гуляю.

И, никак их, гадов, не достать, не ударить! Ладно, тот, что с топором, когда замахнулся б – можно было бы и… Но рогатиной-то замахиваться не надо…

– Да бей его уже!

Бамм!!!

Что-то прилетело сверху – здоровенное бревно, оглобля! – ударило сразу по затылкам обоих – и как так ловко получилось-то?

Только что стояли, кричали – бей! И вот уже лежат бездыханно рядышком.

А сверху, с крыши, спрыгнул здоровый, самого подозрительного вида, мужик, мосластый, с пегой растрепанной бородой и крючковатым носом… Кстати, почему-то Егору сильно знакомый…

Спрыгнув, мужичага с довольным прищуром полюбовался своей работой, после чего перевел взгляд на Вожникова и, неожиданно подмигнув, молвил:

– Купи, паря, веник!

– Что-что?

– Давайте-ка, скорей там! – заметалась на ветру у ограды черная борода Антипа Чугреева. – Егорий, Никита – уходим.