Дюна: Пол Андерсон Кевин

Записанный «факт» считают более точным, чем сведения, почерпнутые из устных рассказов и слухов, но физические документы имеют не большую истинность, чем свидетельство, полученное из уст очевидца.

Гильбертус Альбанс. Рассуждения ментата об истории

Империя всколыхнулась от вспышки насилия в Небесном аудиенц-зале, и гнев народа вылился в смертоносные нападения на все новые и новые планеты. Воины джихада требовали отмщения от имени Муад’Диба, а высочайшую цену платили невинные люди.

Хуже того, Ирулан заметила, что Пол закрыл глаза на эти жесточайшие злодеяния.

Никто из облеченных властью людей не обратил внимания на смерть ее сестры. Руги стала просто именем в длинном списке потерь, и лишь немногие заметили то, что эта девушка была младшей дочерью Падишах-Императора, которого совсем недавно называли «повелителем миллиона планет». Свет истории сконцентрировался на одном Муад’Дибе и на окружавшем его насилии. Дом Коррино стал не более чем сноской на полях истории… сноской, которой поклялся не быть мастер меча Уитмор Бладд.

Ирулан, несмотря на все старания, не могла забыть, как баюкала на руках тело убитой сестры. Теперь она позволила себе ненавидеть Пола, ибо ему не было никакого дела до ее горя. Да что там, он его попросту не заметил.

Озабоченный своими провалами и занятый усилением службы безопасности после страшного покушения, Пол не признавал боли Ирулан. Каким черствым он стал! Каким жестоким, холодным и неприступным. Возможно, такими чертами и должен обладать богоподобный повелитель галактики… но не человеческое существо. Ирулан не могла избавиться от невыносимой горечи.

Если верить полученным ею сообщениям, отец выл от горя, узнав о гибели младшей дочери. Конечно, он никого не обманул своими крокодиловыми слезами, но зато смог снискать так необходимые ему симпатию и сочувствие. Несчастный Шаддам послушно послал свою младшую и самую любимую дочь на церемонию Великой Капитуляции, но коварный Муад’Диб допустил ее смерть! Определенно отец попробует использовать эту ситуацию как рычаг в своем следующем броске к возвращению власти.

Принцесса Коррино была уверена, что он уже отправил эмиссаров на поиски графа Торвальда, взывая к родственным чувствам и прося о помощи брата «дражайшей, но безвременно ушедшей» пятой жены отца Фиренции. Ирулан подумала, что отец, пожалуй, даже добьется успеха в этом начинании, пусть даже временного.

Ирулан силой воли обуздала свои эмоции, призвав на помощь уроки, полученные в Бинэ Гессерит. Орден учил искать решение, позволяющее уравновесить вступающие в противоречие роли. Ей не позволяли прямо вмешиваться в государственные дела. Она не была истинной женой. Она не была и любовницей Пола.

Но зато она была официальной супругой Императора нынешнего и законной дочерью Императора прежнего.

Пол знал ей цену – и как писательнице, и как знатоку политических игр. Ирулан почти закончила описание юношеских лет жизни Муад’Диба, времени испытаний, выпавших на долю юного Пола во время войны убийц. Теперь она собиралась продолжить биографию Императора, чтобы, подобно Шехерезаде, сделать себя незаменимой. Последователи Муад’Диба жадно глотали любые упоминания о его жизни, о его философии, о его взглядах на них, на Дюну, на все обитаемые планеты. В конце концов, ее мать была членом ордена Бинэ Гессерит, а сестры очень хорошо понимали пользу и ценность мифотворчества.

Апартаменты Ирулан с примыкавшими к ним кабинетами, солярием и сухим садом были спланированы так, чтобы располагать к писательству. Здесь было светло, здесь были места для уединения и размышления, здесь можно было беспрепятственно сосредоточиться, сюда в любой момент, при необходимости, можно было вызвать секретаря. По распоряжению Муад’Диба принцессе был открыт доступ к любым историческим документам. Друзьям Дома Атрейдесов, свидетелям событий и даже бывшим врагам было приказано не отказывать принцессе в интервью, о которых она могла попросить.

Ирулан дала себе клятву, что настанет день, когда она расскажет историю своего воспитания при императорском дворе и найдет способ придать смысл смерти бедной Руги. С каждым днем вторая рукопись близилась к завершению…

В уютный сад, где за маленьким столом, уставленным катушками записывающей проволоки и аппаратами для просмотра, коробками с фильмами и папками чистой меланжевой бумаги для заметок, сидела Ирулан, вошли три федайкина. Принцесса подняла голову и с удивлением увидела, что к ней подходит Пол.

В саду не было никого, кроме молчаливых телохранителей, поэтому Ирулан не сочла нужным соблюдать формальности.

– Дорогой супруг, какая неожиданность – видеть вас в моем личном крыле.

– До сих пор я уделял мало внимания вашим сочинениям, – ответил Пол тоном, ровным, как клинок сардаукарского кинжала. – Наступила пора больших потрясений, и я очень хочу, чтобы вы как можно скорее выпустили следующую главу моей биографии. Тем не менее мне небезразлично, что именно вы там напишете. На этот раз я намерен прочитать ее со всем вниманием.

– Вы хотите выступить в роли цензора? – спросила Ирулан с деланным возмущением, хотя и не надеялась закончить работу без его вмешательства.

– Я хочу прочитать. Вы же и сами превосходно понимаете, о чем можно говорить, а о чем – нельзя. В этом я целиком и полностью полагаюсь на вас.

Пол стоял перед Ирулан, напряженно ожидая ответа. Принцесса продолжала как ни в чем не бывало сидеть за столом, уставленным писательскими принадлежностями. Три телохранителя были явно не в своей тарелке; они думали, что Ирулан сейчас бросится на колени к ногам Муад’Диба. От этой мысли Ирулан улыбнулась.

– Думаю, что вам следует назначить меня официальным министром пропаганды.

– Вы уже играете эту роль и неплохо с ней справляетесь. – Пол прищурил глаза. – Но мне не совсем понятно, зачем вы это делаете. Вы гханима, добытый мною на войне трофей. Вы не можете почитать меня как мужа, и я не думаю, что вы рветесь к власти ради нее самой.

– Я ваш историк, мой супруг.

– Каждый историк придерживается своей скрытой программы. Именно поэтому в исторических хрониках всегда отсутствует истинная правда о событиях. Заключается ли ваше тайное желание в том, чтобы я поверил в вашу лояльность – мы не будем говорить о вашей семье и Ордене сестер, – в то, что вы чистосердечно и искренне приняли свою роль? Неужели у вас нет тайных планов и замыслов?

Ирулан скользнула взглядом по своим заметкам, чтобы выиграть время и собраться с мыслями.

– Задайте этот вопрос себе, Пол Атрейдес. Вспомните, что вы – ментат. Зачем мне сохранять верность Дому Коррино, моему отцу? Он потерпел неудачу. Зачем мне следовать инструкциям ордена Бинэ Гессерит? Сестры тоже потерпели фиаско. Как мне добиться наибольшей выгоды для себя? Только исполняя роль верной жены. Посмотрите на меня, задайте себе этот вопрос и решите сами, к чему я буду прилагать все свои усилия. – Она внимательно следила за ним, излагая свои логические построения.

Пол склонился над столом, взял несколько исписанных страниц и стремительно пробежал глазами текст. Потом он положил прочитанные листки и взял со стола всю рукопись.

– Я скоро уеду, мне надо отдохнуть после всех этих страшных событий. В мое отсутствие рукопись просмотрит Корба.

Ирулан невесело улыбнулась:

– Корба увидит то, что хочет увидеть.

Пол передал рукопись одному из телохранителей, который взял ее с такой осторожностью, словно это было либо святое писание, либо ценная улика.

– Да, он предсказуем, но именно поэтому полезен.

«Как и я», – подумала Ирулан.

Часть VI

Юный Пол Атрейдес

10187 год эры Гильдии

В джунглях Каладана Пол Атрейдес понял и осознал пользу жестокости, оценил преимущество преследования врага перед ролью отступающей жертвы. Глядя на это с высоты нашего времени, мы можем считать это одним из факторов, сделавших Пола Атрейдеса самым агрессивным властителем за всю историю Империи. Он принял необходимость преследования и уничтожения врагов без малейшего к ним сочувствия и сожаления.

Во время первой своей настоящей войны, когда Пол вместе с отцом сражался на Груммане, он увидел, как насилие заражает людей иррациональностью, как ненависть затмевает разум. Именно тогда он понял, что самый опасный враг – это не тот, который лучше вооружен, а тот, кому нечего терять.

Принцесса Ирулан. История детства Муад’Диба

Не остро отточенный клинок превращает меч в хорошее оружие, а искусство воина, сражающегося им.

Мастер меча Кредо

Когда они с Дунканом присоединились к армии Атрейдесов на Икаце незадолго до отбытия объединенных сил на Грумман, Пол с гордостью надел военную форму каладанских герцогов. Уцелев после испытаний в каладанских джунглях, Пол не хотел предстать перед отцом как баловень или кадет, не знающий, что такое пот и грязь под ногтями. Пол уже давно заметил, что ни один из ветеранов – таких, как Дункан или Гарни, – не отличается изысканностью во внешности и манерах. Напротив, наружность изобличала в них закаленных бойцов, оружие видало виды, поистершись от частого употребления и чистки. Их мечи были не игрушками, а настоящим оружием, испытанным в деле.

Пол с Дунканом отправились в космопорт, находившийся недалеко от Икацского дворца. Армии Атрейдеса и Икаца готовились к удару по виконту Хундро Моритани. Мощи этих объединенных сил должно было с избытком хватить на то, чтобы сокрушить правителя Груммана и отомстить за всех, кто был убит в результате гнусных злодеяний виконта.

Пол и Дункан нашли герцога Лето стоящим в тени атрейдесовского фрегата. Молодому человеку не терпелось рассказать отцу о пережитых им приключениях. Прольет ли герцог слезу, узнав о смерти своей матери?..

Лето наблюдал за погрузкой своих войск, стоя на нижней ступени трапа. Пол мгновенно заметил у отца темные круги под глазами. Сердечные раны герцога еще не зажили после смерти Виктора и Кайлеи и трагедии Ромбура. Убийство Илесы нанесло Лето новые раны, причинили страдания, и, присматриваясь к отцу, Пол не мог не заметить, каким утомленным был его взгляд. Герцог тоже преодолевал муки, но здесь, на Икаце.

Он обнял Пола, стараясь не показать прилюдно свою радость и чувство облегчения. Лето улыбнулся мастеру меча:

– Дункан, ты сохранил мне сына.

– Как вы велели, милорд.

Стараясь не обращать внимания на проходящих мимо солдат, проверявших оружие и поднимавшихся на борт вслед за своими командирами, Пол и Дункан рассказали герцогу свою историю. В ответ Лето рассказал, как собственными руками убил Прада Видала. В словах герцога не было ни гордости, ни похвальбы.

– В этом и заключается война убийц, Пол. Только враги должны встречать смерть, но не мирные жители.

К ним подошел Арманд Икац в сопровождении двух одетых в серое делегатов Гильдии – мужчины и женщины. Правда, оба эти существа выглядели на удивление бесполыми.

– Лето, нам надо согласовать некоторые формальности. – Пустой рукав был приколот к кителю словно знак отличия; Арманд поправился настолько, что уже мог исполнять свои обязанности без скидок на болезнь. – Формуляр и соглашения.

– Да, мы следуем всем правилам, – не скрывая горечи, отозвался Лето. – Таковы прелести цивилизации.

Легаты Гильдии смотрели на собеседников из-под полуопущенных век, а голоса их были настолько бесстрастными, что тела казались пустыми оболочками.

– Формальности надо соблюдать, – наставительно произнесла женщина-легат.

– Мы их соблюли, – может быть, немного резко ответил Лето.

Пол понимал, что отец горит желанием скорее погрузить фрегат на борт лайнера и отправиться на Грумман. Он поднял голову и увидел Гарни Холлика, выглядывавшего из входного люка корабля и корчившего гримасы, беззвучно пародируя бюрократов Гильдии. Когда Гарни заметил своего молодого друга, его рябое, изуродованное шрамом лицо мгновенно расплылось в широкой улыбке.

– Мы заполнили все необходимые документы и согласовали их с Ландсраадом, а их копии были посланы в штаб-квартиру Гильдии на Джанкшн, – вмешался в разговор эрцгерцог Арманд. – Это санкционированное и легальное военное действие.

– Сафир Хават представил наше дело Императору, и Икацский посол сделал то же самое, – добавил Лето. – Шаддам IV подверг виконта Моритани опале, а значит, поддержал нашу жалобу.

Сверху подал голос Гарни:

– Когда Бог бросает кости в своей игре, то в нее лучше не вмешиваться.

Пол никогда не слышал этой цитаты. Наверное, Гарни только что сам ее придумал.

– И вот теперь, по милости божьей, – продолжил Холлик, – прикрываясь правом священной мести, мы намерены крепко ударить по Грумману.

В словах Гарни была несказанная дерзость. Он словно провоцировал легатов Гильдии на отказ.

До странности одинаковые легаты в ответ просто коротко поклонились и отступили на один шаг.

– Да, это так. Вы имеете право нанести удар Дому Моритани, но Император оставляет за собой право вмешаться, если сочтет нужным.

– Вмешаться? – переспросил Лето. – Или помешать?

Легаты не ответили на вопрос.

– Вы получаете разрешение грузить свои вооруженные силы на борт лайнера. – С этими словами оба легата быстро ретировались.

Эрцгерцог Арманд отдал своим войскам приказ начать погрузку. Гарни начал руководить окончанием посадки своих солдат, перекрывая своим зычным голосом шум разогреваемых двигателей фрегата.

Дункан остался стоять рядом с герцогом, во взгляде верного мастера меча сквозили печаль и даже стыд. Айдахо развернул сверток, который держал до этого под мышкой, и рукояткой вперед протянул Лето погнутый и зазубренный клинок меча старого герцога.

– Милорд, это было оружие вашего отца. Вы велели мне носить его с честью и драться им за Дом Атрейдесов. Я так и поступал, но, боюсь, что… – дальше говорить он не смог.

В разговор вмешался Пол:

– Дункан много раз использовал этот меч, чтобы спасти мне жизнь.

Лето внимательно взглянул на знаменитый меч, которым старый герцог Пол пользовался на народных ристалищах и которым дрался в легендарных сражениях Икацской смуты на стороне отца Ромбура. Дункан с честью носил это оружие много лет, сражался им, с его помощью учил боевому искусству и маленького Пола.

Вопреки мрачным ожиданиям Дункана, Лето лишь рассмеялся:

– Это оружие уже довольно послужило своей цели, Дункан. Оно займет свое почетное место в музее, когда мы вернемся на Каладан. Пока же мне нужна твоя верная рука и твой острый клинок. Ты мастер меча из школы Гинаца и тебе давно пора иметь свой собственный меч.

Дункан, неуверенно улыбнувшись, посмотрел на Пола, потом снова на герцога.

– Новый клинок перед началом битвы за Грумман. Да, милорд, это будет настоящее крещение.

Мастер меча Бладд с несвойственной для него молчаливостью тщательно осматривал арсенал и музей эрцгерцогского дворца до тех пор, пока не нашел меч, подходящий для Дункана Айдахо. Бладд утверждал, что это чудо металлургии и оружейного мастерства еще ни разу не было испытано в сражении.

Щеголеватый Бладд торжественно вынес из хранилища сверкающее оружие. Он шагнул вперед, немного согнул клинок и сделал два резких выпада.

– Подходящая штучка, – сказал он. – Я сам его опробовал.

Глаза его увлажнились, когда он отдал меч герцогу, а тот протянул его Дункану.

– Когда мы с победой вернемся домой, наши лучшие кузнецы выкуют на рукоятке знак ястреба. Но этот клинок твой, Дункан. Действуй им храбро во славу Дома Атрейдесов.

Дункан поклонился и принял меч.

– Моего пота будет довольно, чтобы оставить на нем клеймо до нашего возвращения домой, милорд. Я клянусь с честью драться этим оружием.

Тон Лето стал суровым:

– Но этим я не освобождаю тебя от защиты жизни моего сына. Мы вступаем в большую войну, и я не хочу, чтобы в ней ты дрался плохим оружием.

Повсюду Пол видел взлетавшие с площадок суда – фрегаты, грузовые транспорты, суда с личным составом. Все они спешили на орбиту, где завис ожидавший их лайнер Гильдии. Гарни, который ненадолго отвлекся от своих обязанностей на погрузке, тоже присутствовал на короткой церемонии. Он одобрительно кивнул, увидев новый меч.

– Я думаю, что Гарни должен написать балладу о Дункане Айдахо, – сказал Пол.

– Сначала Дункан должен как следует отличиться, малыш. Не могу же я писать песни о заурядных воинах, – с улыбкой отвечал Гарни.

– Дункан никогда не был и никогда не будет заурядным, – парировал Лето.

Те, кто ищет известности и славы, меньше всего способны их обрести.

Рейнвар Великолепный, артист с Жонглера (бывший, по слухам, лицеделом)

Барон очень не хотел стать игрушкой в руках виконта Моритани – это же просто шантаж! – но несмотря на это, он стремился найти решение, выгодное для Дома Харконненов. Хундро Моритани наглядно показывал всем, что он переменчив, жесток, склонен к насилию, непредсказуем и недостоин доверия – все это было очень хорошо знакомо барону, но в этот раз все эти качества обращались против него самого, а к этому барон не привык. Ему была ненавистна сама мысль о том, что он даром потеряет целую дивизию в дурацкой войне за Грумман. Из нее все равно не выйдет ничего путного. Солдаты, конечно, заменимы, но они и недешевы.

Стратегия виконта была глупой, топорной и провокационной, и барон Харконнен был бы счастлив дать ему ровно столько веревки, чтобы хватило повеситься. Но теперь, однако, именно виконт шантажом вынуждал барона участвовать в этой безумной авантюре, и мало того, послать наследника в самую бездну этого конфликта.

Глоссу Раббан был старшим сыном слабохарактерного Абулурда, родного брата барона Владимира Харконнена. Так как Раббан был старше Фейда и так как это были единственные прямые наследники Дома Харконненов, то барону ничего не оставалось, как назначить одного из них своим преемником. Из Раббана получится, конечно, никуда не годный барон, Фейд казался более компетентным и умным, и, кроме того, он обладал чувством ответственности, столь нужной для роли правителя.

Братья соперничали между собой, и вражда эта, вероятно, могла закончиться убийством, на которое Раббан пойдет без колебаний, чтобы добиться титула и власти. Барон не раз предостерегал племянника от такой опрометчивости, но Раббан часто бывал глух к предостережениям и доводам здравого смысла.

Кто знает, может быть, ультиматум виконта Моритани окажется наилучшим решением назревшей проблемы. В конце концов, Дом Харконненов и в самом деле находится в безвыходном положении.

Потянув время, сколько мог, барон наконец вызвал к себе Раббана. Харконнен принял племянника в своем кабинете. Барон снял пояс-подвеску и расположился в огромном кресле, снабженном дополнительными опорами. Раббан вошел в кабинет с мрачным видом, очевидно, ожидая разноса за какие-то неверные решения.

– У меня для тебя хорошая новость, племянник. – Улыбаясь, барон взял графин киранского коньяка и налил два стакана – один для себя, второй для рослого Раббана. – Слушай тост. Не волнуйся, питье не отравлено.

Раббан смутился и подозрительно посмотрел на стакан, но пригубил, потом отхлебнул еще.

– Я назначаю тебя командиром полновесной дивизии наших войск. Ты отправишься на Грумман, где будешь сражаться бок о бок с нашим союзником виконтом Моритани.

Раббан глупо ухмыльнулся.

– Целой дивизией в сражении на Груммане, дядя? Против Атрейдесов?

– Да, ты будешь драться против Атрейдесов. – Самому барону эта идея была так же приятна, как вкус коньяка. – Участие Дома Харконненов в конфликте должно остаться тайной, иначе может разразиться галактический скандал. Я видел Императора, когда он принимал решение об опале Дома Моритани на обсуждении этого дела в Ландсрааде. Шаддам будет очень недоволен, если узнает, что мы тайно помогаем Моритани. Ты наденешь грумманскую форму, как и все наши солдаты.

– Я не разочарую вас, дядя.

Барон постарался сохранить на лице непроницаемое выражение. «Я не возлагаю на тебя никаких надежд, поэтому ты не можешь меня разочаровать».

Барон отхлебнул коньяк и улыбнулся. Для страховки он назначил в войска толковых офицеров и поручил им следить, чтобы племянник не наделал грубых ошибок. Раббан, который уже осушил свой стакан, был явно разочарован тем, что дядя не предложил ему снова наполнить его.

– Теперь иди. Войска уже получили приказы. Ты должен отбыть немедленно, чтобы явиться на Грумман до того, как там высадятся враги. Если ты прибудешь слишком поздно, тебе будет просто не с кем сражаться.

Стоя на одном из холмов в окрестностях Ритки, Тварь Раббан вскинул подбородок и втянул ноздрями горьковатый воздух. С гордостью смотрел он на своих солдат, побатальонно маршировавших по краю высохшего озера. Все были обмундированы в желтую форму Дома Моритани с набитыми плечами и металлическими браслетами. Глядя на них, Раббан подумал, что его дивизия марширует как хорошо отлаженные роботы, в сравнении с которыми грумманские союзники выглядели просто как скопище неуправляемых варваров. Правда, они были мускулисты, закалены трудными условиями жизни и полны решимости биться с врагом.

Когда явятся враги, диспозиция войск будет определяться конфигурацией театра военных действий. Расположенный в завитке скалистых горных отрогов город Ритка был защищен естественными преградами с тыла и флангов. Электронные экраны над крепостями защитят их от налетов с воздуха и от артиллерийского огня, правда, сквозь эти заслоны могла беспрепятственно пройти пехота. Сухое дно начиналось непосредственно у городской черты. Раньше здесь был порт с причалами для морских судов. Теперь же это было открытое пространство, по которому к Ритке могли подойти неприятельские войска. Военные фрегаты Атрейдеса и Икаца могут приземлиться на этом пространстве вне зоны досягаемости огня грумманской артиллерии и ракет у противоположного скалистого берега. Оттуда армии врага могли начать фронтальное наступление на Ритку.

Грумманский правитель с всклокоченными волосами, с нездоровым блеском в глазах сидел как влитой на огромном вороном жеребце, закованном в снабженные шипами доспехи. Рядом с виконтом гарцевал на своем коне рыжеволосый мастер меча Рессер. Моритани одобрительно хмыкнул, видя, как харконненовские полки вливаются в ряды его солдат.

– Барон Харконнен выполнил свой союзнический долг. Скоро явятся наши враги, и начнется битва, которую не забудут вовеки. – Он задумчиво посмотрел на обширную равнину, словно представляя себе это славное сражение. – Я не сомневаюсь, что в войну вмешается Император Шаддам. Он не сможет устоять перед шансом доказать свое мужество.

– Мне нет нужды доказывать мое мужество, – насмешливо парировал Раббан.

– Хвастовство храбростью и ее демонстрация – это две разные вещи, – холодно произнес Рессер. – Мы рассчитываем, что под вашим командованием войска Харконненов задержат наступление врага, насколько это будет возможно. Мы столкнемся с превосходящим нас по силам противником.

– Я не намерен сдерживать противника, а рассчитываю разбить его наголову, – ответил Раббан.

– Что ж, попытайтесь, – не скрывая иронии, сказал Моритани. Он протянул руку, и стоявший рядом солдат передал ему большой шлем, украшенный черными перьями. Виконт Моритани надел шлем на голову Раббана и движением поводьев заставил своего жеребца шагнуть назад. – Теперь вы мой главнокомандующий.

Шлем был очень тяжелым, и Раббан подумал, что выглядит в нем весьма величественно.

– Бром, ко мне! – крикнул Моритани. Вперед выступил бородатый воин, широкоплечий и высокий, ростом почти с огромного коня Моритани. – Раббан, я назначаю Брома вашим лейтенантом. Он и его солдаты будут подчиняться в битве вашим приказам. Вы отвечаете за них. Вы будете сердцем, которое погонит красную кровь по жилам наших войск.

Грумманский офицер был явно недоволен распоряжением виконта, но тот так взглянул на него, что Бром покорно отступил, сохраняя на лице непроницаемое выражение.

– Я разработал грандиозный план, Раббан, и вам предстоит сыграть ключевую роль в его исполнении. Я даю вам коня и отличную команду, – сказал Моритани. – Мой мастер меча останется со мной в крепости под защитой полевого экрана. Вам же достанется честь биться на фронте, но действовать вы будете в соответствии с моими приказами.

– В битве с Атрейдесами я готов драться в самой гуще сражения и выполнять любые приказы. – Раббан едва сдерживал нетерпение. Ему хотелось поскорее встретиться с ненавистным врагом.

Какой смысл быть Императором всей известной вселенной, если люди не делают того, что я им велю? Это очень заботит меня, Хасимир.

Падишах-Император Шаддам IV. Письмо к Хасимиру Фенрингу

– Все это продолжается уже слишком долго, – сказал Шаддам, просматривая последние рапорты и донесения. – Я был щедрым, милостивым и всепрощающим. Мне все равно, какие взятки и подношения делал виконт Моритани трону Золотого Льва. Я не могу допустить, чтобы меня и дальше безнаказанно оскорбляли.

Стоявший рядом с Императором на обширной террасе, с которой открывалась роскошная панорама Кайтэйна, Хасимир Фенринг энергично тряхнул головой.

– Гм, сир, я уже давно удивлялся вашему долготерпению. Но что вы, э-э, будете теперь с этим делать? Как вы ответите на эту вопиющую дерзость грумманца?

Шаддам удалил всех своих наложниц и большую часть времени проводил в своих личных апартаментах. Мало того, он явно начал терять интерес к своей новой жене Фиренции, что было плохим знаком, по крайней мере для нее самой. Вместо того чтобы проводить время с ней, Император предпочитал предаваться созерцанию города с этого балкона. Хотя сам город был лишь ничтожной частью всех планет и народов, коими правил Шаддам, все же этот величественный вид напоминал Шаддаму о его важности. Императору надо было укрепить уверенность в своих силах, прежде чем принять трудное, жестокое, но необходимое решение.

– Имперская власть функционирует над страховочной сеткой правил и законов. Любой, кто пытается порвать ячейки этой сети, подвергает опасности всех нас. – Шаддам мысленно улыбнулся. Ему понравились такие слова. Он произнес их спонтанно, но фраза оказалась очень красноречивой, надо будет использовать ее в каком-нибудь воззвании. – Много лет назад мы уже посылали сардаукаров на Грумман, чтобы образумить этого сумасшедшего, но как только наши войска покинули Грумман, этот безумец снова вернулся к своим старым привычкам. Очевидно, он не боится моих военных, как должно.

– Что еще важнее, сир, он не боится вас, как должен бояться.

Шаддам резко обернулся к другу. Фенринг был абсолютно прав. Император скривился.

– Значит, с ним надо что-то делать. Я возьму столько сардаукаров, сколько вместят мои боевые фрегаты, и лично явлюсь на Грумман. На этот раз я сам встану там лагерем, туда явятся и мои сторонники. Мы оккупируем планету виконта, лишим его титула и найдем другого кандидата, которому передадим власть над имперским леном Дома Моритани.

Фенринг скептически сложил губы и побарабанил пальцами по окованной золотом балюстраде.

– Трудно будет найти человека, который добровольно захочет владеть Грумманом. Планета полностью выработана и истощена. Даже Моритани не раз пытались освободиться от него.

– Значит, мы отдадим этот лен тому Дому, который нам не нравится! Как бы то ни было, я хочу удалить с Груммана Дом Моритани, и я намерен сделать это лично. Я должен показать Ландсрааду, что Император не оставляет без внимания малейшее неуважение к его доброму имени.

Фенринг, однако, не выказал той радости и энтузиазма, которых ожидал от него Шаддам. Звуки и запахи ночного города овевали обоих мужчин, горячили им головы.

– Вам не кажется, э-э, сир, что именно этого и добивается виконт Моритани? Он заманивает вас в ловушку, он как будто надеется, что вы лично явитесь на Грумман, а не поручите кому-то выполнить за вас эту грязную работу.

Шаддам презрительно фыркнул.

– Я никому не могу доверить такое важное дело, даже тебе, моему проверенному другу. Когда мы со всей мощью Империи высадимся на Груммане, виконт Моритани будет вынужден на коленях вымаливать мое прощение.

Фенринг внезапно проявил живейший интерес к голографическому факелу, пылавшему на одной из башен города. Он отвернулся, чтобы Шаддам не заметил выражения его лица.

– Ээ, возможно, вы ждете от него слишком многого.

– Это невозможно, ведь я Император.

Несмотря на вялую реакцию графа, Шаддаму понравилась эта затея. Это будет не обычная военная кампания, а внушающее трепет событие, настоящий спектакль – исполненный торжества и величия, на какие только способен Дом Коррино. Этот спектакль преподаст виконту Моритани – да и всем домам Ландсраада – хороший урок покорности.

Так же как Лето Атрейдес формировался под влиянием своего отца, под его собственным влиянием формировался Пол. В их роду чувство чести и справедливости переходило из поколения в поколение. Именно это и предопределило величайшую трагедию, происшедшую с Полом. Он должен был это предвидеть, но не смог.

Принц Бронсо Иксианский. Истинная история Муад’Диба

Ведя объединенные вооруженные силы Атрейдесов и Икаца против Дома Моритани, герцог Лето вспомнил слова отца, произнесенные им, когда Лето было всего семь лет: «Закон – это не моток бечевки, который разматывают до тех пор, пока от него ничего не остается».

В то время он не понял, что имел в виду старый Пол, но образ остался в памяти навсегда. Однако постепенно Лето начал понимать разницу между истинно благородными Домами и теми людьми, которые опирались на этику конкретных положений и условную мораль. Для Дома Атрейдесов законы Империи действительно что-то значили. Для многих других – нет. Дом Моритани попадал во вторую категорию.

Сейчас, стоя рядом с сыном на командном мостике флагманского фрегата, Лето смотрел на утреннее небо, заполненное десантными судами, на которых высаживались на Грумман солдаты Атрейдеса и Икаца, на тяжелые пушки и другое оружие дальнего радиуса действия. Маленькие самолеты, прочерчивая небосвод, устремились в разных направлениях, чтобы обеспечить разведданными высаживавшиеся войска.

Ритка выглядела тусклым, хорошо укрепленным городом на берегу давно высохшего моря, подпертым с тыла скалистыми подножиями гор.

– Похоже, здесь не за что воевать, – бесстрастно заметил Дункан.

– Мы здесь не для завоевания, а для отмщения, – сказал Лето.

– Смотрите, он спрятался за защитным полем в крепости, – передал со своего флагмана эрцгерцог Икац. – Собственно, ничего иного я от него и не ожидал.

Лето и сам видел, что Ритка прикрыта мощной защитой, мерцающими непроницаемыми полями, которые делали невозможными ни артиллерийские обстрелы, ни воздушные бомбардировки.

– Он вынуждает нас к обычной наземной операции с участием пехоты, защищенной индивидуальными экранами. К той же рукопашной схватке, но в большом масштабе.

– К доброму старому кровопролитию, – сказал Гарни. – Если он этого хочет, то получит.

Пол внимательно изучал будущий театр военных действий, вспоминая уроки тактики Сафира Хавата.

– Дно высохшего моря – это огромный плацдарм, на котором мы можем посадить все наши корабли, развернуть все боевые машины и огневые средства и расположить войска.