Увидеть Париж – и победить! Ильин Андрей

– Чего?

– Откровенности. Ты же понимаешь, что всё равно всё расскажешь. Но с возней. А мне некогда, у меня обед скоро, не хочется аппетит портить. Имя?

– Допустим, Вася.

– Пупкин? Хорошо. Как ты сюда попал, Вася Пупкин?

– Жить надоело, а самому как-то боязно, вот я себя и заказал. Под тихую утилизацию.

– Ну, тихой не обещаю – от тебя будет зависеть. Но дырку в системе ты просчитал верно, за что тебе спасибо. Учтём на будущее.

– Пожалуйста, мне для хороших людей ничего не жалко.

– Зачем к нам пожаловал? Только не надо про сотрудничество. Свободных вакансий у нас нет, все заполнены, и в ближайшее время прием на работу не планируется.

Значит, разговор слышал. Выслушал, дал «коллеге» выговориться и… То есть провел проверку и тут же – «чистку». В одном флаконе. Выходит, имеет на то полномочия, вряд ли это просто самодеятельность. А тот босс не босс, хотя себя таким мнил. Или тут любой босс под пулей ходит? Или этот – босс… Нет, не похоже, Босс палить в своих партнеров не будет, не по чину. Хотя… Ладно, это всё после. А пока смотреть, комбинировать, прикидывать шансы. Он один… Это плюс. Пистолет… Хороший… Минус! Рука уверенная, обхват профессиональный. Еще минус! Реакции? Чуть дёрнуться в сторону… Отменные реакции. Большущий минус. Отвлечь его внимание? Чем? Быстро, скосив глаза, посмотреть в сторону – любой бы на его месте метнул взгляд туда же. Этот нет. Даже не шелохнулся. Минус! Одни сплошные минусы.

Хмыкнул:

– Не надо этих дешёвых приёмчиков. Я не первый год замужем.

Оп-па, оборот-то русский, хотя произнесен по-английски. Но в английском языке про замужество и год пословиц нет! Неужели свой? Но кожа… Откуда-то с юга? Только не надо переходить с ним на родной, вряд ли он обрадуется земляку и, расчувствовавшись, отпустит его восвояси. Наоборот, надо изобразить непонимание этого высказывания.

– Замужем? Кто?

– Это к делу не относится. Давай выкладывай всё, что знаешь.

– Что взамен?

– В зависимости от ценности предложенной информации. После поторгуемся.

– После я не согласен. Вначале цена, потом товар.

Глянул без всякого выражения.

– Ну, как хочешь. – Крикнул: – Заходи!

Ух ты! Вот оно как! Два дюжих молодца подошли, встали по сторонам. Рожи! А рожи-то без повязок. Это значит… Это значит самое плохое. Все остальные, кто с ним общался, лица скрывали. Тут только два варианта: либо они не жильцы, либо он.

– Ну что, не передумал? Добровольное признание сильно облегчает… Нет? Не договоримся полюбовно? Жаль.

Махнул небрежно. Один из молодцов вышел и тут же вернулся. С пакетом. А в пакете что?

– Вопросы будут самые простые и отвечать на них надо просто, без лишних рассуждений. Начнем с тебя. Фамилия, имя…

Начинают всегда с «легких» вопросов, чтобы проще было разговорить «клиента». Потом последуют более «тяжелые» вопросы, главные вопросы.

– Фигура ты, по всему видно, не самая видная, не ферзь, не тура, не даже слон, так – пешка и сам бы по себе сюда не сунулся. Значит, кто-то послал. Кто? Кто там такой страшный, что ты не побоялся волку в пасть сунуться?

Ах, вот он куда заворачивает? А если начать блефовать, коли он сам подбрасывает идею? В то, о чем люди, как им кажется, догадались сами, они верят безоговорочно. Он подозревает какую-то третью силу… Ну и пусть!

– Да, есть такие люди… Очень серьезные, иначе бы я себя заказывать не стал.

– Кто такие, чем занимаются?

– Примерно тем же, чем вы. Если по тематике. Отчего ваши дорожки и пересеклись. Случайно. Они человечка одного под защиту взяли за денежки, да не уберегли – помер он, с табуретки неудачно упал. Полиция и заказчики в несчастный случай поверили, они – нет, но разубеждать никого не стали, чтобы на рекламацию не нарваться. Провели собственное расследование. И дальше потянули. Люди серьезные, с ресурсами и возможностями, так что смогли. До ваших схем с «играми» и масками не додумались, но в своем деле преуспели. Вот и послали меня с предложением.

– Каким?

– О взаимовыгодном сотрудничестве. Если объединить две крупные фирмы в одну, то можно забрать под себя весь рынок, став фактически монополистами. Случайные «утилизаторы питомцев», которые из соседей, армейских знакомых и криминалитета – не в счет, они погоды не делают.

Молчит, думает. Уже хорошо!

– Не вижу смысла. Зачем нам объединяться, у нас всё хорошо, мы еле успеваем отрабатывать заказы.

– Не спешите с выводами, если не объединяться или хотя бы не дружить и не обмениваться информацией, то можно столкнуться интересами, например, на каком-нибудь очередном заказе. Начнутся выяснения отношений, которые никому не нужны.

– Пугаешь?

– Размышляю. Русские говорят: два медведя в одной берлоге не уживаются, тесно им.

Чуть дёрнулся, глянул пристально. Точно, свой!

– Ну, хорошо, не хотите дружить, давайте делить территорию.

– Это как?

– По глобусу. Вам юг Европы, нам – север. Вам ближний Восток, нам – Средний. Нам Африку, вам – Австралию. Или по экватору… Договоримся.

– А если нет?

– Тогда война.

Смотрит, прикидывает, переносицу пальцами мнёт – зафиксировать, запомнить характерный жест… Механический.

– Про конкурентов лучше знать, чем не знать – согласен. Но договариваться… Тут русские правы: два медведя в одной берлоге столковаться не смогут. Не переговорщики они – хищники. Тут кто-то кого-то слопать должен. И кто первым начнёт – того и берлога… Мы начнем. А ты поможешь. – Кивнул своим парням.

Молодцы резво, до хруста, заломили руки.

– Обыщите его. А лучше разденьте. Совсем…

А вот это поворот дурной. Переиграл он сам себя «пугалками» своими: переговоров не добился, а страху нагнал. Теперь пощады ждать не приходится, теперь из него начнут жилы тянуть, чтобы узнать то, чего он сам не знает.

Рванули рубаху, располосовали, сдёрнули штаны. А в них… В них много чего было, потому как не с пустыми руками в логово зверя он отправлялся, а теперь голым остался, в прямом смысле слова.

– Трусы оставь, неудобно.

– Ничего, ты не баба. Снимайте.

Поддели резинку ножом, резанули… А она не режется! Ну еще бы, когда в резинку вольфрамовая проволока вплетена, которой можно, не вытаскивая, человеку голову смахнуть, кончиком в глаз или в ухо ткнуть, чтобы сквозь барабанную перепонку, как шилом, до мозга достать, а еще, при необходимости, решетку перепилить, цепочку наручников или дужку замка. Незаменимая для узников вещица.

Сдёрнули, отбросили трусы. Оставили как… в бане. Невнимательные ребята, в отличие от шефа.

– А ну, стой! Дай-ка мне их сюда.

Заметил, не пропустил. Опасный тип, безнадёжно опасный.

– Ты чего? Фетишист? Зачем тебе мои трусы, я же не дама, тебе с них кайфа не будет. Да и не стираны они неделю.

Не повелся, не психанул, не отвлекся… Поймал брошенные трусы, прощупал резинку, порвал ткань, вытащил проволоку, расправил, подёргал её в стороны.

– Остроумное решение. Сам придумал?

– Сам, а то резинка вечно рвётся.

Усмехнулся.

– Трусы тебе уже не пригодятся. А ты не прост. Обыщите его. Со всех сторон. Везде загляните.

И ведь заглянули. Везде! И нашли… Еще… А вот это уже совсем печально.

– А теперь давай поговорим, теперь можно.

И всё те же вопросы: кто ты, откуда, кому служишь? И ответить на них, даже если сильно захотеть, невозможно, потому что никому он не служит: один-одинешенек он, на всем белом свете, как тот круглый сирота.

– Только не надо рассказывать, что ты один, что сам нас нашел и по собственной воле сюда заявился, всё равно ни одному твоему слову не поверю.

Ну вот – не поверит, так что можно даже не пытаться. Такая вот безнадежная ситуация: правду скажешь – не поверят, соврешь – ничем своих слов подтвердить не сможешь, значит, опять соврал. Не угодить. А, значит… значит, уход его будет печальным и мучительным, и к этому надо приготовиться. Потому что сейчас его будут бить по почкам и печени, возможно, рвать ногти, ломать пальцы и резать по живому на ремешки. И надо будет, превозмогая боль, играть до конца выбранную роль испуганного сломленного человека и рассказывать про конкурентов, про то, как его сюда послали… Потому что если под пытками, если умирая, ему могут поверить.

– Ну что? – Стоит одетый перед голым.

А это унизительно и страшно. Голому всегда неуютно перед одетым, и он это знает и использует. Опытный…

– Молчишь? Ну, воля твоя. Начинайте.

Удар! Хорошо поставленный, болезненный… Еще удар.

– Я не сам, мне сказали…

– Кто? Имена, адреса…

– Мне по телефону, я не знаю кто!

– Продолжайте.

Удар! Удар! Удар!

Наклонился, заглядывает в лицо, ищет слабинку.

Надо дать ему «слабинку», надо страх изобразить и слезу пустить. Хотя чего изображать, и так страшно и слезы сами по себе бегут, потому что если человека, как боксерскую грушу, то кто угодно…

Удар! Удар!

Хреново… Пора сознание терять. Пора… Как учили: сконцентрироваться на боли, усилить ее, представить, как сейчас прилетевший кулак с выступающими костяшками пальцев железной кувалдой ударит в бок, как вомнет кожу и мышцы, прогнёт до хруста ребра, дотянется, достанет до почки, сотрясая и плюща ее, и деформируя внутренние органы и тогда… Какая боль! Какая!..

Удар! И боль, та самая ожидаемая, невозможная, запредельная, рвущая в клочки почку. И… темнота…

Минута… Две… Три…

Холод в лицо! Вода! Из ведра! Ледяная. Придется выныривать, возвращаться, приходить в себя лишь для того, чтобы тебя снова били и калечили.

– Очухался? Ничего не хочешь сказать?

– Хочу, очень хочу! Меня послали…

Молодцы придвинулись – на кулаках капли крови. Похоже, рассекли ему кожу на лице, раз саднит и во рту солоно. Когда успели?

– Не хочешь по-доброму, придется по злому.

Притянул пакет, тот самый, пошарил, вытащил, приблизил к лицу… десятисантиметровый гвоздь. И следом… молоток.

– Тащите его к стулу!

Подтащили, придавили, выдернули, потянули вперед левую руку.

И ничего не спрашивают, никаких вопросов не задают, чтобы избежать или отсрочить… Чтобы страшнее! Потому что если молча, если рта не дают открыть, значит, им не очень нужен ответ, а это кого угодно сломит. Старый, избитый, но действенный прием.

Ударили по ногам, уронив на колени. Шлёпнули руку сверху на сиденье, развернули ладонью вверх.

– Держите.

Припечатали, придавили, так что не дёрнешься – один на спину напирает и ботинками ноги к полу жмет, другой подошвой запястье топчет и руки держит. А тот, главный, который шеф, не спеша, спокойно, как будто картину собирается на стену повесить, примеряет, прикладывает гвоздь к ладони, ставит посередине острием и… бьёт, не сильно, но точно молотком по шляпке. И еще раз! И гвоздь, пробивая кожу и мышцы и соскальзывая между костями, проходит насквозь, протыкает обивку, вбивается в фанеру сиденья и выскакивает с той стороны. И шляпка, и часть гвоздя торчат из ладони и вокруг железа начинает проступать, начинает сочиться, пульсировать кровь. И боль! Нет, даже не боль, ужас при виде этой, прибитой к стулу руки, заполняет, захлестывает сознание. И хочется кричать в голос, и можно кричать, и… нужно кричать!

– А-а-а!

И крик этот сознательный, но… естественный, потому что, когда ладонь насквозь и из нее торчит гвоздь, и палач держит в руках молоток, и на лице его никаких эмоций и даже злобы, – это страшно. Запредельно страшно.

– Другую руку.

Разложили, прижали, расправили… Новый гвоздь. Замах… И удар! И сквозь вторую ладонь, обивку и сиденье стула, прошел, прошив их насквозь, десятисантиметровый стальной гвоздь.

Но это не всё. Нет! Еще один гвоздь, который там, внизу, упёрся в ступню, чуть выше пальцев. И молоток завис в воздухе, над самой шляпкой, и достаточно его только опустить, чтобы он вошел и проткнул стопу, раздробил кости и вбился в пол, припечатав к нему ногу! Но не падает молоток, висит в воздухе… И взгляд в лицо, в глаза – внимательный, испытующий.

– Больно? Ладно, отдохни пока, я пообедать схожу. Потом продолжим.

И вот это «пообедать», когда живой человек прибит к стулу, звучит тоже страшно. Как будто он плотник и не достучал одну доску, вспомнив, что давно не ел. И отложил работу, чтобы после, отобедав, вернуться и докончить дело: вбить еще один гвоздь в человека.

Хлопнула дверь. Присели рядом палачи, закурили, ожидая возвращения шефа с обеда. А может, не с обеда, может, нет никакого обеда, а он специально выдерживает эту страшную для жертвы паузу.

Табачный дым, неспешный разговор про какие-то их дела. На пленника почти не обращают внимания: куда он, прибитый к стулу денется! И боль, поднимающаяся с ладоней вверх по рукам и сверлящая мозг. И мысли, рваные, лихорадочные: нужно что-то сделать, чтобы избежать… потому что это невозможно… две руки, две шляпки, два гвоздя, торчащие из ладоней, и скрюченные от боли пальцы вокруг, и еще нога…

Надо…

Что-то…

Сделать…

Нет, так нельзя. Нужно… успокоиться! Потому что если паника, то всему конец! Нельзя думать только о боли и о том, чтобы ее избежать. Нужно запретить себе думать о боли, об этих вот торчащих гвоздях, а думать о возможностях, потому что они должны быть, всегда – есть!

Противники… Двое… Опытные, но не более, чем головорезы, потому что треплются, баб обсуждают и футбол, а надо было стоять поодаль, глаз с пленника не спуская. Даже с этого, прибитого гвоздями! И если бы руки были свободны, то…

Но руки заняты, руки сцеплены наручниками и вбиты в стул.

Но свободны ноги…

И что толку, если он не может сдвинуться ни на сантиметр? Но, всё равно, смотреть, шарить глазами, искать… Что? Не важно: какие-нибудь торчащие из стены трубы, которые можно выдернуть и использовать как дубину, или ножки стола, электрические провода, чтобы перехватить и передавить шею врагу, бутылки, стаканы, кружки, которые, если разбить, становятся колюще-режущим оружием. И что-то есть, что-то может пригодиться для драки, но… их не достать, до них не дотянуться. Потому что он пришпилен, как… как жук в гербарии булавкой к картону, и может только лапками шевелить.

К картону… Почему пришла эта мысль, это сравнение? Почему именно это? «Как жук к картону…» А ведь похоже: жук – это он, пришпиленный к месту, «булавка» – гвоздь, и есть «картон»… Почему картон? Ну, при чем здесь картон? Нет картона, есть стул!

Но… картон… И стул… Что-то их объединяет. Что? Что общего может быть между стулом и картоном? Картон – бумага, стул – доска. В доске гвоздь… Стоп… Стул – не доска! Сиденье стула – это… фанера, обитая поролоном и тканью. Не доска!

Ну и что? От этого не легче: фанера, доска… Один хрен! Он распят, как древний грабитель на кресте, сколоченном из бревен!

Э-э, нет, не из брёвен! Из… фанеры!

В чем разница?

В том, что из доски гвоздь не выдернуть – без инструмента не выдернуть! А из фанеры? Смотря какой она толщины. Вряд ли больше сантиметра. Скорее всего, «троечка» или «четверка», потому что современные производители экономят на чем только могут. А если «троечка», то… То есть шанс выдернуть этот чёртов гвоздь. Через боль, через страшную боль, но освободить руку!

Попробовать, потянуть… М-м! Поползла вверх по железу ладонь, заскребла по кости. А сам гвоздь, как влитой! Нет, ничего не выйдет, невозможно… А если через шляпку, что есть силы, разом: чтобы порвать ладонь и освободить? Нет, большая шляпка, очень большая, застрянет между двух косточек, и если дёрнуть сильнее, то развалишь всю руку в хлам, повыдергав кости наружу, и потеряешь сознание, но даже если не потеряешь, останешься без рук. Не вариант…

А если гвоздь из доски не идёт, тогда что? Тогда его раскачивают из стороны в сторону! Да, верно: качают и дергают. Плоскогубцами. А что если попробовать его раскачать, расширить отверстие? Но это же! Там кости! Что же, придется потерпеть!

Стиснуть кулак, зажать гвоздь с двух сторон безымянным и средним пальцами, качнуть в сторону… М…м! Боль… глубокая, невозможная, потому что мышцы, но еще больше кости, которые раздвигаются, словно между ними клин вгоняют.

Боль!

Но всё равно качать, двигать кистью вправо-влево, покрываясь от боли испариной и почти теряя сознание. Но качать, двигать! И, кажется, он «ожил», гвоздь шевельнулся… Неужели?! Еще, еще немного! Нет, фанера – не доска! Сдвинуть ладонь вверх до шляпки, чтобы она упёрлась, потянуть… Боль, невозможная боль! Но гвоздь пошел, пошел, всё легче и легче, по миллиметру. И – выскочил из фанеры! И дальше – нельзя, нельзя, чтобы они увидели! Пусть гвоздь остается в обивке.

Теперь вторая рука – качать и тянуть! И уже легче, хоть боль такая же, но черт с ней, потому что известен результат… Есть! Руки свободны! Теперь подыскать подходящий «инструмент». Что может сгодиться для драки? Да хоть тот же стул, у которого ножки, и, если их выломать… Ножки… Так себе ножки – хлипкие, и трудно, очень трудно быстро вывернуть их покалеченными руками. И не успеть, так как его услышат и заметят. Нет, не получится. Они просто выбьют его импровизированное оружие из рук.

Тут надо действовать максимально тихо и неожиданно. Что можно использовать для мгновенного нападения? А если сдвинуть стул вон туда, где стоит недопитая бутылка? Не получится: таскающий стул пленник точно вызовет интерес. Ну, не с пустыми же руками на них лезть…

Погоди… Почему с «пустыми»? Не с пустыми, а с прибитыми десятисантиметровыми гвоздями. Десятисантиметровыми! Чем это не оружие? Которое уже есть! И вот это меняет весь расклад – два гвоздя, как два кинжала, как два штык-ножа! И они в руке. Уже! Именно что – в руке! Быстро прикинуть возможности. Здесь важно все – положение тел, траектории, сценарий действия, слова, всхлипы, стоны. Придется играть, как… как народному артисту, лучше, чем народный артист, потому что противник – это не благодарный зритель в партере, он фальшь не примет и не простит.

Итак… Не торопясь, по движениям и секундам… Вроде получается, по крайней мере, есть шанс. А если не свяжется? Если не свяжется, то он всё равно останется в плюсе, потому что выиграет смерть. Легкую, блаженную, без вбивания гвоздей в ноги, а потом, возможно, в голову! За такую смерть можно побороться!

Ну, что?

Застонать, привлекая внимание. Закатить глаза, пустить изо рта по подбородку слюну, это должно убедить. И… рухнуть головой, лицом, на стул – помер ваш пленник. Не верите, а вы подойдите, посмотрите, окажите первую помощь, потому что он нужен живым, только живым! Ему еще болтать и болтать!

Шаги… Быстрые. Подошли… Зря, что оба. Вот что значит «нет опыта» – даже к тяжелораненому, даже с развороченным животом, даже к трупу с оторванной головой подходить должен кто-то один, а другой его страховать! А эти оба подскочили. Ну и хорошо: облегчили задачу.

– Эй, ты…

Схватили за плечо. И за другое. Оба! Совсем мышей не ловят. Потянули назад… Надо им лицо продемонстрировать, чтобы во всей красе: глазки под лоб, язык наружу, дыхания нет… Сдох я, точно сдох – окончательно и бесповоротно. Вот что вы наделали – ценного пленника угробили, и что на это шеф скажет?

Пауза. Растерянность… секундная. Но этой секунды будет довольно!

Приоткрыть глаза, увидеть… заметить…. Один справа, другой слева, почти вплотную, но высоко, слишком высоко, не достать, надо их приблизить, чтобы наверняка…

Вздохнуть, открыть глаза, задышать часто-часто.

Ну, давайте, для вас играем, может, я сказать что хочу или признаться в чём, а вы последнее слово пропустите. Точно, склонились, в лицо смотрят. А вот теперь… Уже не медля ни секунды, потому что другой возможности уже не будет…Резко выдернуть из обивки руки и, прижав согнутыми пальцами, вдавив в ладонь шляпки, выпустить жало гвоздя с тыльной стороны кисти во всю длину и быстро и сильно ударить в лица – хоть куда. И почти теряя сознание от боли, но, не потеряв, потому что адреналин, ударить еще раз и еще! И, кажется, левый гвоздь угодил в глаз, а правый проткнул горло, сонную артерию, потому что в лицо упругой струей брызнула горячая кровь. Чужая кровь! И еще раз и еще… уже не как боец, уже как в дворовой драке, боясь ответного удара.

Тот, что слева, рухнул, ударившись головой о стул. И вслед за ним тот, что справа. Вскочить на ноги, пнуть одного-другого в лицо, чтобы наверняка. Но уже не надо пинать, потому что они не сопротивляются и не закрывают лиц. Мертвы они.

Всё? Но еще не всё!

Медленно, сжимая зубы, потащить из ладоней гвозди. Пошевелить пальцами. Двигаются, хотя и больно. Но это значит, что кости целы. Главное, что кости целы! Сейчас адреналин схлынет и нахлынет боль – невозможная, запредельная. Но боль можно перетерпеть – боль не смерть, она проходящая.

Обстукать, обшарить трупы, найти, вытащить, проверить оружие. Черт! Трудно, больно удерживать почти килограммовый пистолет покалеченными руками, особенно когда кровь по рукояти, и он выскальзывает, и чтобы выстрел не выбил его из рук, надо держать крепче. Повести дулом вправо-влево. Получается! А указательный пальчик, что в спусковой скобе, тот вообще не пострадал – шевелится, а он тут главный!

Вот теперь точно всё. Только одеться, потому что не прилично встречать гостя в неглиже. Кое-как стащить одежду с одного из покойников, вбить ноги в ботинки, сунуть руки в рукава, запахнуться, попробовать застегнуть пуговицы. Нет, это долго, потому что мучительно, это потом. Теперь подтащить голого охранника к стулу, поставить на колени и опустить лицом на сиденье – в позу пленника. Сойдет, на одну-две секунды такой мизансцены хватит. Второго – заткнуть в угол, чтобы сидел на корточках, ну мог человек устать и присесть. Стереть с лица кровь и сигарету ему в зубы.

Ну как? В целом, убедительно, хотя если чуть более внимательно присмотреться… Только он не сможет присмотреться, не должен, а времени на выстраивание идеальных мизансцен нет, потому что в любой следующий момент…

Последний взгляд. Сцена готова, статисты на местах? Тогда можно заканчивать с антрактом. И объявлять второй акт.

Занавес, господа… Поднимайте занавес! Актёры, на сцену!

– Нет, не думаю, что это серьезно, иначе были бы сигналы раньше. Хоть какие-то. А их нет. Скорее всего, это блеф, ну или что-то есть, что не соответствует масштабам нашего интереса, какая-нибудь мелкая фирма, которая желает войти в рынок за чужой счет. За наш счет. Нет, справлюсь сам, это сугубо моя компетенция. Да, информирую, когда всё станет окончательно ясно. Думаю, сегодня вечером или завтра утром. Если выяснится что-то серьезное? Нет, вряд ли, но очень скоро, буквально через час, я буду знать всё или почти всё. Как? Это моя работа и мои профессиональные секреты, которые никому не интересны. Я просто буду всё знать. Да. Если что-то экстраординарное сообщу немедленно. И на этом мы поставим точку, как последний гвоздь вколотим. Куда? В крышку гроба…

Шаги… Дверь… Дверь открылась. Для благодарных зрителей. Или неблагодарных. Что уже не важно, так как действие началось…

Шаг вперед. Быстрый оценивающий взгляд: все актеры на местах, один – голый, на коленях мордой в стул, другой, сидя в углу на корточках, – «курит». Третий… Где же он?

Еще шаг – тот, который определяет успех или неуспех этой пьески. И жизнь актеров. Определяет всё! Всего один шаг!

Быстро, но не резко прикрыть ногой дверь. Поворот головы, удивленный взгляд и… черная точка дула в глаза. И палец к губам – универсальный, понятный на любом языке жест.

– Тихо!

Рука скользнула к карману – хорошая реакция, но… запоздалая. Потому что не ожидал, потому что сам приколотил пленника к стулу, а он – в расстёгнутой до пупа форме, с пистолетом. И глаза… Совсем другие глаза: спокойные, уверенные и немного злые.

– Руки за голову. Мне терять нечего, и один я не уйду, только с тобой! Вот за это!

Поднять левую руку и ладонь веером раскрыть. В ладони посередине дырка, и кровь по запястью течёт и на пол капает.

– Так что можешь начинать шуметь, я не против. Я – за!

И улыбка, которая убеждает больше, чем гримасы и крик. И еще пальчиком в спусковой скобе пошевелить. Потому что понятно: за руки, к стулу прибитые, пленник сильно обижен и очень ему теперь хочется пальнуть своему мучителю в рожу, коли он хоть малый повод даст. Но не палит, значит, какой-то интерес имеет, и если не глупить, то, может быть, еще удастся выкрутиться. Помереть всегда успеется…

Так должен думать профессионал. Так он думает… Замерла рука на кармане.

– А теперь скидывай пиджачок, и штанишки тоже.

Такая команда не из кино, потому что в боевиках приказывают оружие из кармашка или кобуры достать и отбросить, но эта затея опасная и глупая. Лучше вместе со штанами, чтобы не было соблазна, пистолет в руке почуяв, пальнуть в противника.

Упал пиджачок, стукнул о пол пистолет. И в штанишках что-то брякнуло.

– Трусы тоже.

– Их зачем?

– Может, ты что-нибудь между ног спрятал. Снимай! Я перед тобой голяком ходил, всеми своими достоинствами сверкая, теперь ты походишь. Так сказать, померяемся причинным местом, у кого сей отросток больше.

Снял. И хорошо, потому что голый человек перед одетым чувствует себя… Ну, как он сам чувствовал.

– Распорядись, чтобы сюда никто не входил без твоего личного разрешения. Лучше по телефону, я наберу. Какой там у тебя пароль? И номер?

– Предпоследний…

– Говори.

– В комнату, пока я не позову, не входить.

– Молодец.

Сунуть телефон в карман, естественно, свой. Чтобы после его полистать.

– Ну, а теперь расскажи мне… всё, что ты знаешь. Только не надо мне внушать, что ты один всем этим хозяйством заправляешь, я тебе всё равно не поверю. Потому что кто-то тебя сюда послал.

Дёрнулся, свои слова услышав, но теперь обращённые к нему. Вот так всё в жизни быстро и неожиданно меняется местами: только что ты… А теперь – тебя… Тем же самым по тому же месту.

– Ну, так что? Если ты один, то и спрос с тебя одного.

– Не один.

– Тогда имена, пароли, явки. Где приятели твои прячутся? Ты понимаешь, ты же не первый год замужем.

Опять вздрогнул.

– Ты что, русский?

– А тебе что, от этого легче будет? Пусть буду русским. Или белорусом. Так что признательные показания можешь давать на любом приятном тебе языке. Так кто над тобой, кто веревочки дёргает?

Молчание. Упорствует «язык».

– Ну ладно, иди сюда.

– Куда?

– К стульчику.

Отбросить, отпихнуть лежащий на сиденье труп. Грубо, демонстративно, как если бы кучу мусора сдвинуть.

– Становись… На колени.

– Ты что задумал?

– Ничего нового, только то, что уже придумал ты. Садись быстро!

Ударить под коленки, перехватить, прижать к сиденью руку, одновременно сверля спину дулом пистолета, чтобы не дёргался. Спина лучше, чем если бы затылок, потому как шире, спину из-под выстрела не вывернуть. А дальше пусть представит, что будет через минуту, а что через две. Так как знает, лучше всех знает, потому что те же самые фразы и похожие жесты и, значит, и действия. И гвоздь, и молоток…

– Ну что?

– Я не знаю.

Поднять, показать гвоздь, не убирая от спины пистолет. А на гвозде запёкшаяся коростой кровь.

– Ты не бойся, я спидом и гепатитом не болею.

И, более не грозя и не интригуя, и лишнего слова не говоря, всадить гвоздь в лежащую на стуле ладонь, через боль зажав его в кулак и придавив сверху большим пальцем. Без молотка, потому что вторая рука занята. И самому же вскрикнуть от боли. Но и он благим матом заорал, потому как это очень неприятно, когда гвоздь сквозь руку. Насквозь.

– Тихо!

Ударить пистолетом наотмашь по губам, вышибая пару передних зубов.

– Не ори, я не орал!

А вот теперь, когда он приколот к месту, можно и молоток вытащить… Увидел, осознал, представил? Представил… потому что побледнел, как смерть. Теперь начнем, молоточком по шляпке поколачивая, вгонять гвоздик глубже, до самой руки. Смотри, смотри, представляй.

– Ну что?

– Я не знаю. Имени не знаю, и адреса тоже.

А вот это уже напрягает, потому что молоток в действии, и видно, что он боится боли, аж трясется весь и пот градом. И должен он «поплыть», а он «барахтается»! Крепкий парень, несгибаемый боец. Или просто дурак.

Тюк молоточком по шляпке – легонько, чтобы лишь на сантиметр гвоздь в стул загнать. Дёрнулся, из-под ствола вывернуться попытался, за что по затылку получил дульцем, так что кровушка потекла.

– Тихо, без глупостей, а то ушко отстрелю или то, что между ног болтается. Веришь?

Закивал быстро-быстро.

И снова и без предупреждения – тюк по шляпке.

– Так кто, говоришь, вместе с тобой на поприще утилизации трудится? Кто всё это придумал?