Т-34: Т-34. Крепость на колесах. Время выбрало нас Михеев Михаил

Ну, что же, все понятно. Полковник даже не циничен – рационален. Если что – рубить хвосты и сбрасывать балласт. Нет, он не мерзавец, постарается вытащить всех. В конце концов, уже вытаскивал и сейчас вытаскивает, но приоритеты расставлены. Может, так и нужно.

– Я тебя понял. Только скажи честно, ты уверен в своих выводах насчет людей?

– Могу ошибаться. Но вижу, к примеру, что потенциал у тебя немалый, ты способен добиться многого. Куда большего, чем сейчас. Но ленишься.

Гм… Откровенно говоря, это было лестно. Однако больше всего походило на утешение. Сергей пожал плечами:

– Вроде бы не ленюсь.

– Тогда почему поступил в провинциальный вуз, а не в Москву, к примеру?

– Не получилось у меня. Обстоятельства так сложились.

– Угу, угу. Мы – это мы и наши обстоятельства. Ты фильм «Звездные войны» смотрел?

– Ну…

– Не нукай, не запряг. Был там такой Дарт Вейдер.

Рожден рабом, искалечен, брошен сгорать заживо… А потом завоевал половину галактики. Что ты там сказал про свои обстоятельства?

– Ой, да ладно тебе, это всего лишь киношный персонаж.

– И ты думаешь, у него нет прототипа? А то и нескольких? Да ты, брат, наивен. Но суть в том, что ты мог хотя бы попытаться. Но выбрал легкий путь. Даже не подумав о том, что и перспективы здесь в разы ниже.

– Тебя послушать, так и Христом стать – дело техники, – мрачно пошутил Сергей. Как ни крути, а в словах Мартынова была доля правды, и это задевало. Полковник лишь рукой махнул:

– А чего в том особенного? Говорят, Иисус основал самый успешный в истории клуб любителей фантастики, – Мартынов зло и как-то очень устало хохотнул. – Ладно, иди, отдыхай. Завтра будет тяжелый день.

Было душно. Не жарко, а именно душно. С утра над дорогой висели низкие, чертовски неприятные взгляду тучи. Из таких вряд ли стоит ждать дождя, но духоту и общее паршивое восприятие мира они обеспечивали качественно. Нелетная погода прилагается.

Вот как раз последнее обстоятельство и радовало, словно луч света в темном царстве. Хрен немцы в такую погоду за штурвалы сядут. Нет у них русской безбашенности. Попадаются, конечно, отморозки, наверняка не может без них обойтись, однако сколько таких? А нормальные летчики будут сидеть за столом, пить шнапс и щупать толстомясых барышень из полевого борделя. Стало быть, колонна может идти практически безбоязненно, а то в эффективность установленных прямо в кузовах трофейных грузовиков зениток Сергей не верил абсолютно. Нет, оружие-то, может, и неплохое, вот только сейчас при них не опытные расчеты с качественной довоенной выучкой, а кое-как освоившиеся с новой техникой пехотинцы, для большинства из которых конные грабли еще недавно были хай-теком.

В кои-то веки они могли идти, не подстраиваясь под традиционно неторопливую пехоту. Трофейной техники было достаточно, чтобы посадить всех на машины. Правда, местные очень возмущались, когда вчера Мартынов устроил массовую ревизию всего, что может ездить. Вплоть до телег – сейчас несколько танков использовались в качестве тягачей и напоминали автопоезда. Но вывезти смогли почти все, главное – снаряды и топливо, и в результате их отряд приобрел хоть какие-то мобильность и автономность.

Самой большой проблемой вновь оказался кадровый вопрос. Увы, слишком многих танкистов немцы покрошили еще в вагонах, и о том, чтобы нормально укомплектовать экипажи, не приходилось даже мечтать. Хорошо еще, за рычаги нашли кого посадить, но остальным придется учиться в бою, и придется им тогда ох как несладко. Еще поэтому Мартынов совершенно не желал боя и старался оторваться от возможных преследователей, затеряться в лесах. И танки, наматывая на гусеницы километр за километром, уносили их прочь…

За восемь часов они останавливались всего раз – оправиться и размять ноги. Та извращенная табуретка, что называлась в этом танке водительским креслом, сама по себе могла послужить неплохим пыточным инструментом. Проскочили несколько деревень… А потом тучи наконец лопнули, и хлынул ливень, да такой, что не видно было даже на метр.

Дорога моментально превратилась в раскисшую грязь, и тут выяснилось одно неприятное обстоятельство. Как оказалось, БТ в такой ситуации дорогу держали паршиво – сказывались, наверное, донельзя примитивные траки. На заболоченном участке, где машины шли, проседая едва не по брюхо, это не ощущалось, а сейчас «пятерка», идущая головной, улетела в канаву моментально. Вытащили, конечно, но вымокли, выпачкались, изошли на матюги. Словом, Мартынов, сообразив, что продолжение марша в такой ситуации добром не кончится, скомандовал останавливаться на привал.

Дождь продолжался больше часа, постепенно ослабнув до состояния отвратительной моросухи, а там и вовсе сойдя на нет. Как раз отдохнуть и перекусить. А буквально через несколько минут после того, как они вновь двинулись в путь, с трудом удерживая на курсе ставшие непослушными танки, прямо посреди дороги наткнулись на людей в красноармейской форме, мокрых и грязных, с трудом, буквально на руках волочащих по грязи противотанковую пушку-сорокапятку.

Это была, пожалуй, первая советская армейская часть, встреченная ими на пути. До того – все пленные да пленные. Ну и гарнизон – но тех просто благополучно минула война. Так сложилось… Здесь же были люди, успевшие повоевать. Мокрые, грязные, уставшие до такой степени, что даже не сразу отреагировали на появление колонны. Однако не сломленные, мигом ощетинившиеся стволами винтовок. И тут же опустившие их, когда поняли, что – свои.

– Эй, славяне! – на этот раз Сергей поставил свой танк головным и теперь рассматривал красноармейцев с расстояния всего-то полутора десятков метров. – Вы кто? И куда путь держите?

– А сами-то кто? – высокий худой мужчина, перемазавшийся в грязи и с замотанной мокрыми бинтами головой, выдвинулся вперед. Несмотря на усталость и худобу, он производил впечатление тяжелого танка, нащупывающего цель холодным зрачком орудия. Кто бы он ни был, гонор явно не растерял и был очень, очень опасен. Исходящая от него сила ощущалась буквально физически.

– Не видишь? Гроза полей и огородов, а также немецких тылов, городов и всех, кто попадется на пути. А вы?

– А мы – пограничники…

Эти люди сражались с первых минут войны. Ночью на заставу обрушился град снарядов, все заполыхало, но, как ни странно, паники не было. Все же пограничники, не армия, кстати, а НКВД, не зря считались элитой. В считанные минуты разбежались по заранее вырытым убежищам – в том, что война будет и скоро, никто не сомневался – а потом, после того, как артиллерийский налет завершился, отправили женщин и детей в тыл, благо их скудный автопарк был заранее рассредоточен и замаскирован. Семьи отправили, а сами заняли позиции и с первыми лучами солнца встретили наступающих немцев так, как учили.

Надо сказать, учили их хорошо. Немцы перли буром – и раз за разом отлавливали по морде. И даже когда им удалось однажды добраться до первой линии окопов, выяснилось, что не так много они этим выиграли. В жестокой рукопашной схватке пограничники атакующих буквально вырезали, причем ценой совсем небольших по сравнению с незваными гостями потерь.

Их положение, если исходить из довоенных представлений о войне, безнадежным не выглядело. Продержаться… не так и долго. Уже скоро на помощь им придут армейские подразделения и врежут супостату. Увы, планы и реальность очень сильно различались. В то время, когда заставы сражались, уверенные в том, что вот еще немного, еще чуть-чуть, и они победят, немецкие танковые клинья уже окружали и перемалывали так и не успевшие развернуться в боевые порядки войска пограничных округов, а немецкие бомбардировщики прямо на марше сжигали советскую технику.

К концу третьего дня, когда стало ясно, что помощи не будет, патронов почти не осталось, и численность обороняющихся сократилась до десяти человек, единственный уцелевший командир, старший политрук Индин, приказал отходить. Сам он был ранен в ногу и в живот, знал, что не жилец, и вместе с еще двумя ранеными, неспособными ходить, остался прикрывать отход. А семь человек во главе со старшиной Пермяковым, тем самым, с перевязанной головой, ночью ушли. На следующий день нашли разгромленную батарею противотанковых орудий, потеряв одного человека, в ножи взяли хозяйничающих на ней фрицев, прибарахлились пушкой, расстреляли удачно вышедшую на них автоколонну… Ушли бы, но вчера сломала ногу единственная лошадь, тащившая пушку и десяток последних снарядов. По-хорошему, стоило орудие оставить, но люди так к нему привыкли, что мысль эта даже не пришла им в голову. Сорокапятку тащили на руках – и вот, встретили своих.

Все это пограничники рассказали уже вечером. А до того их орудие зацепили за бронетранспортер, как раз снарядами соответствующего калибра и загруженный, и их запихнули в него же. Там они и завалились спать, причем не мешала им ни мокрая одежда, ни тряска. Люди просто вымотались до смерти, и как они держались до того, оставалось лишь гадать. Наверное, на гордости.

Рассказывал сам Пермяков. Сейчас он был хотя бы похож на человека – вымылся, благо на ночь остановились возле капитально взбухшего от ливня ручья. Теперь ручей уже напоминал маленькую речку, и брод (небольшой мостик на вес танков, пусть даже легких, рассчитан явно не был) затопило качественно. Поэтому и остановились – лезть туда было слишком рискованно, и гробить технику с ее и так небеспредельным ресурсом никто не хотел.

Так что остановились у ручья, пользуясь случаем, лишний раз помылись и постирались, благо резервных комплектов формы хватало. Опять же оказали помощь раненым, и заслужили от пограничников чуть завистливое «богато живете, товарищи». Ну а потом был и разговор. Востриков, будучи немного параноиком, заявил тогда, что надо бы проверить новичков, однако от него лишь отмахнулись. В конце концов, не могли немцы организовать на них столь серьезную ловушку, просто физически не успели бы.

Старшина оказался неплохим рассказчиком. Кстати, ранение у него оказалось не то чтобы тяжелое – скорее, неприятное. Пуля скользнула по черепу, разорвав кожу и буквально смахнув верхнюю треть левого уха. Когда его перевязывали, Пермяков сидел с каменным лицом и даже бровью не повел, хотя было наверняка больно. Впрочем, последнее компенсировалось несколькими глотками водки.

Слушая его, Хромов в который уже раз никак не мог отделаться от мысли, что многое из того, что он здесь видит, резко не согласовывается с его представлениями о прошлом. Взять хотя бы этого старшину. На персонажа анекдотов или вороватого снабженца, единственные качества, в которых Сергей его знал по книгам и все тем же анекдотам, конкретно этот человек похож не был вовсе. Лет сорока на вид, профессионал, не уступающий Васильичу (тот, кстати, смотрел на Пермякова с уважением), спокоен, немногословен… У своих бойцов пользуется непререкаемым авторитетом, едва ли не большим, чем Мартынов у своих. Те за него порвут любого, даром что все с ранениями и на ногах, даже после сна и еды, держатся с трудом.

Вечером, когда Сергей, устроившись возле костра, разведенного в ямке, чтобы не было видно со стороны, возился с маузером, к нему подошел Васильич. Его тут повысили до командира танка, и он лихо вел трофейную «тройку», ухитрившись ни разу не скатиться с дороги. Глянул, хмыкнул:

– Хорошая игрушка, старшой.

– Да, мне тоже нравится.

– Магазинная, смотрю… А мы обоймами пользовались.

– На, держи, смотри. Вижу, что хочется.

Васильич аккуратно и как-то очень привычно взял брутальный пистолет, осмотрел его, хмыкнул, вернул:

– Смотри, чистить надо постоянно – он с грязью не дружит. Умеешь?

– Полковник показал. А что, заметно, что раньше не пользовался?

– Да, ты его держишь неловко. Давай, покажу.

Действительно, Мартынов знал, а Васильич умел. Неудивительно, что получалось у него и объяснять, и показывать намного лучше, чем у видавшего виды полковника. И, пользуясь тем, что солнце еще не село, они отстреляли пистолет, а то идти в бой, не зная, куда полетит пуля, занятие для самоубийц. Кстати, стрелять очередями из этого чудовища оказалось не так уж удобно. С прикладом оружие получалось громоздким, а с руки – не удержишь. Так что автоматический режим – это так, на случай всякий, а основной стезей пистолета оставался одиночный огонь на дистанции, не превосходящие обычные для автомата.

Уже в полумраке, вновь у того же костра, на сей раз используемого в качестве освещения, Хромов чистил оружие (да-да, женщина любит ласку, а оружие чистку и смазку, посмеивался руководивший процессом Васильич), и спросил:

– Слушай, Николай Васильевич, между нами. Кто ты?

– В смысле? – показалось или нет, но от солдата явственно потянуло холодком, и за небрежным тоном спряталось нешуточное напряжение. Сергей выругался мысленно, ох, дурак, но сказав «А» надо говорить и «Б», иначе только хуже сделаешь.

– Не волнуйся, отсюда разговор не уйдет. Но я тебя не понимаю, а нам вместе идти в бой.

– И чего же ты, старшой, не понимаешь? – взгляд Васильича стал колючим и холодным.

– Ну, например, твоей нынешней реакции. А так… Вот смотри. Ты – лучший, наверное, солдат из всех, кого я видел. Воевал много и с чувством. Только вот у тебя манера держаться проскакивает не солдатская. И речь строишь рвано. То совсем по-простонародному, то – будто у тебя два университета за спиной. Солдат может владеть винтовкой так, как ты. Может научиться владеть маузером и наганом, благо в Гражданской чем только не пользовались. Но чтоб он владел всем да еще и легко осваивал новое. Я ж видел, как ты с трофейным танком управляешься. Полчаса инструктажа – и все. Ну не научится Ваня-пастушок, каким бы гением он ни был, за пять минут такому. Еще…

– Довольно, – Васильич резко хлопнул себя по колену. – Я тебя понял. Конкретных доказательств нет, а свербит, да? Хорошо. Наверное, так и впрямь лучше будет, что-то я осторожность потерял. Николай Васильевич Громов – имя настоящее…

Он ушел на Великую войну добровольцем. Студент последнего курса, физик… Все пророчили ему большое будущее, а он на волне всеобщего патриотизма выбрал школу прапорщиков. Тех самых, что жили на передовой десять-пятнадцать дней.

Ему, наверное, повезло – провоевал целых три недели и пулю поймал не в голову, а в левую ногу, причем в мякоть. И вторично повезло, что не загнулся от заражения крови – до госпиталя довезли быстро и подлечили качественно. Ну а дальше по накатанной – за проявленную доблесть погоны подпоручика и «клюкву»[14] на парадную саблю. Двухнедельный отпуск – и снова в строй.

На этот раз судьба повернулась к молодому офицеру другим боком. Вместо того, чтобы получить взвод и сложить голову, свежеиспеченный подпоручик попал в разведку. Успел поползать по тылам, заработал два «Георгия» и несколько дырок в шкуре, к счастью, неопасных… А потом началась революция, и штабс-капитан Громов выбрал не ту сторону.

Вначале Юденич. Когда тот уводил свою побитую армию в Прибалтику, Громов предпочел отправиться в свободное плавание. Не доверял он чухонцам – и оказался прав. Армию Юденича заморили голодом, а лихой разведчик выжил. Потом Деникин, Врангель, между ними – у батьки Махно, с которым, в конце концов, не сошелся по идеологическим мотивам и ушел, стреляя с двух рук и положив немало народу… В общем, жизнь, полная приключений.

Когда красные заняли Каховский плацдарм, подполковник (с обеих сторон фронта в званиях росли быстро) Громов решил, что все, хватит с него. Да, Слащев, самый талантливый полководец той войны, сумел немного выправить положение, но для полной ликвидации угрозы сил ему попросту не хватило. И опытный разведчик понял: началась агония. Красные их просто раздавят числом. А потому он, не долго думая, решил выбираться самостоятельно.

И ведь выбрался. Перешел линию фронта, затерялся на просторах России и… вступил в Красную армию. С ней вместе побывал на Дальнем Востоке и даже поучаствовал в изгнании японцев, которых откровенно не любил, так что неприятия та война у него не вызвала. Ну а потом остался в армии, рассудив, что под фонарем темнее. Родители еще в девятнадцатом году умерли от тифа, ничего его не держало. Так и прожил жизнь, дослужившись до старшего сержанта. И вот – опять на германской войне. Будто молодость вернулась.

Закончив рассказ, Громов несколько секунд смотрел на огонь, глаза затуманились. Он словно вновь переживал те времена, когда был молод, решителен, верил в идеалы. Резко тряхнул головой, отгоняя наваждение, потом неспешно повернулся к Сергею:

– Откровенность за откровенность. Кто вы?

– Туристы, – очень спокойно ответил Хромов. Эту легенду они обговаривали, так что каждый знал свой маневр. – Я, Альберт, Володя – студенты. Игорь Васильевич – инженер, Петр Петрович – журналист, Александр Павлович – он у нас полковник, скоро в отставку… Теперь уже нескоро. Познакомились в поезде уже. Потом налет, бомбы, почти все погибли – у нас группа большая была, на Кавказ ехали. А мы вот уцелели, ну и выбираться стали вместе.

Громов кивнул. Неясно, поверил или нет, но к сведению принял. Хотя все же скорее поверил:

– То-то я гляжу – стрелять умеешь, водить тоже, а служить явно не служил. ОСОВИАХИМ?

– Да.

– Правильную задумку красные сделали, – кивнул Громов. – Очень правильную. У нас, помню, как выбили кадровую армию, так и пошли неумехи, право от лево не отличающие. С такими даже в штыковую не пойдешь – ничего не смогут. А вам дисциплины добавить – и все, готовый солдат.

– Боец, – поправил Сергей. Не потому, что не был согласен, а потому, что эта реплика в нынешнее время согласовывалась с понятийным аппаратом. Громов лишь усмехнулся в ответ:

– Не все ли равно, как называть… Солдат – он и есть солдат. Ладно, старшой, отдохни лучше, а то, боюсь, завтра весело будет.

– Погоди. Николай Васильевич, а почему ты меня называешь старшим? И подчиняешься? Вроде сам…

Громов прервал его коротким жестом, улыбнулся:

– Да потому, старшой, что это ты меня вытащил из-за проволоки, а не я тебя.

Старый вояка как в воду глядел. А может, развилась у него за эти неспокойные годы соответствующая чуйка. Неприятности начались аккурат после обеда, когда они, переправившись наконец через и не думающий мелеть ручей, бодро двигались по немного подсохшей проселочной автостраде. Танки чуть потряхивало, но подвеска Кристи хорошо себя чувствовала на отечественных дорогах. Наверное, потому, что создавалась для дорог американских, а они в конкретный исторический период ничем не отличались от проложенных в стране родных осин. До хайвеев, цельнотянутых с немецких автобанов, янки еще не доросли.

Вот так, подпрыгивая и полязгивая, рыча моторами, они и шли, аккурат до тех пор, когда, выбравшись из очередной ямы с водой и глиной вперемешку и сделав поворот, лоб в лоб столкнулись с немцами. Если конкретно, с похожим на гроб танком, судя по длинноствольному орудию – мозг выдал эту информацию мгновенно и как будто не задействуя сознание – «тройкой». Для обеих заинтересованных сторон встреча оказалась полной неожиданностью. Во всяком случае, отреагировали одинаково, резко затормозив и замерев на миг, не пытаясь что-либо предпринять. А потом Сергей заорал «Бей!» и рванул назад, тут же въехав кормой в не ожидавший такого поворота и не успевший остановиться второй БТ.

Заскрежетал металл, перекрывая даже рев двигателя, и Хинштейн, вряд ли услышав, что орет мехвод, но и без того уже приобревший кое-какие рефлексы, лязгнул орудийным замком.

Выстрелили они практически одновременно. Сергей еще успел рассмотреть, как выплескивается облачко огня из немецкой пушки и одновременно их собственный снаряд высекает облако искр из брони «тройки», а потом БТ вздрогнул, не так уж сильно, и что-то непонятно изменилось. Лишь через секунду Хромов сообразил, что в недра их танка начал проникать солнечный свет…

Позже, осматривая пробоину, он понял, что спасли их в тот момент небольшой калибр немецкого орудия и достаточно высокая скорость его снаряда. Ну и слабое бронирование БТ, чего уж там. Пятидесятимиллиметровое орудие «тройки» ранней модификации не обладало какими-то выдающимися баллистическими характеристиками, но выстрел был сделан в упор. Буквально с какого-то десятка метров, даже под углом, двадцать миллиметров лобовой и пятнадцать бортовой брони ему оказались вполне по зубам. А тугой взрыватель бронебойного снаряда обеспечил все остальное. Проткнув танк справа от мехвода, так, что Сергея обдало волной почему-то удивительно холодного воздуха, снаряд от удара чуть сменил траекторию, взломал бортовую обшивку и взорвался уже снаружи.

А вот немецкий танк, несмотря на формально сравнимые характеристики, оказался удачливее. На лобовую броню какие-то армейские умельцы (и не говорите потом, что среди немцев трудно найти Кулибиных) навесили и закрепили болтами дополнительную пластину брони. Ну и траки запасные в центре присобачили. Конечно, это здорово снижало и без того невеликий ресурс ходовой части, но фрицы с циничностью бывалых солдат разумно сочли это меньшим из зол. Хинштейн всадил снаряд аккурат в траки, сорвал их… и, в принципе, все. Бронеплиты выдержали удар, и танк отделался встряской и легкой контузией экипажа, что и предопределило дальнейший ход боя. Скорее инстинктивно, времени думать уже не было, Сергей бросил свой танк вперед, и через секунду немцы познакомились с русским ноу-хау – танковым тараном. А отреагировать их экипаж, еще не пришедший в себя, так и не успел.

Небольшая масса и запредельная для этого времени мощь – вот что такое БТ. Никто здесь не делал тестов на разгон до «сотни», как на автомобилях двадцать первого века, но, возможно, этот танк смог бы кое с кем посостязаться. Четыре сотни лошадей его двигателя, в девичестве авиационного, буквально выстрелили танк вперед. Конечно, всерьез разогнаться он не успел, но это и к лучшему. Вместо того, чтобы расплющиться вместе с немцем в единый ком искореженного металла, БТ вдруг начал карабкаться по нему вверх. Наверное, все, кто это видел со стороны, обалдели. Башню «тройки» буквально сковырнуло, и советская машина, замерев на миг сверху, будто памятник на постаменте, рванулась вперед, с восторгом подминая следующий за вражеским танком грузовик…

Есть в этом что-то упоительное, когда твой танк прет, сметая все на своем пути, когда впереди все разбегается, а позади горит, когда под гусеницами хрустит, превращаясь в ломти скрученного металла, то, что еще недавно было грозной силой. БТ ломал и сталкивал с дороги грузовики, с треском раздавил противотанковую пушку, которую так и не успели отцепить, ударил в борт и перевернул бронетранспортер… Над головой трещал, захлебываясь, пулемет, и горячим потоком сыпались гильзы. Одна попала на шею и чувствительно прижгла, но не было времени обращать на это внимание. А потом все резко кончилось.

Танк вздрогнул, и почти сразу его потащило влево. Сергей рывком зажал правый фрикцион, но поздно, поздно… БТ уже начал уходить в канаву, заваливаться… А потом долбануло вторично.

Наверное, именно этого ему не хватало. Качнувшись, машина легла на борт и съехала вниз. Непонятно, как она не перевернулась окончательно, кверху гусеницами. И сразу потянуло гарью.

У Хромова еще достало времени, чтобы заглушить двигатель – он просто боялся, что его намотает на все еще медленно проворачивающуюся гусеницу. Может, и глупо, но почему-то это показалось ему очень важным. Потом он выдрал из самодельных зажимов СВТ – прав был Мартынов, в тесном чреве танка она здорово мешала – и, распахнув тесный люк, выбрался наружу. И сразу упал, откатился за броню – совсем рядом взбила землю цепочка пуль. Кто-то садил в его сторону из автомата, часто и неприцельно. Руки действовали на полном автопилоте, закрепляя на ствол штык, а мозг еще успел удивиться – зачем? Штык против пули не котируется. Впрочем, очень быстро немецкому Соколиному Глазу стало не до экипажа подбитого танка.

В жизни Сергей не ожидал, что когда-нибудь увидит классическое довоенное «Гремя огнем, сверкая блеском стали.». Однако же такова была, наверное, его карма. Впрочем, не стоило жаловаться – зрелище и впрямь было впечатляющее. БТ, ревя моторами, один за другим ломились по дороге, доламывая то, что не успела головная машина, и расстреливая из пулеметов разбегающихся врагов. Идущий первым остановился на миг и звонко долбанул из башенной сорокапятки. Почти сразу в конце немецкой колонны рвануло, и Сергей успел еще увидеть эффектное зрелище полыхающего немецкого танка, но его тут же отвлекла более важная задача – вытащить из башенного люка Хинштейна, который зацепился за что-то и, злобно матерясь, пытался теперь освободиться. Вдвоем с Игнатьевым они ухватили товарища, дернули… Громкий треск рвущейся материи – и все трое покатились по липкой глине. Как оказалось, вовремя – танк полыхнул, и из люка, словно живое, покатилось во все стороны голубоватое, почти прозрачное бензиновое пламя.

– А-а-а! – Хинштейн заорал, огонь моментально охватил его ноги. Видать, попало на них топливо. Игнатьев тут же принялся забрасывать их землей, благо влажной глины вокруг хватало, а Сергею выпала чуть-чуть иная миссия – по склону, едва им не на головы, скатились двое немцев, и эту незваную делегацию требовалось встречать.

Первого немца, даже не сообразившего, что происходит, Сергей встретил от всей широты русской души. С разворота прикладом в челюсть. СВТ – винтовка хорошая, тяжелая и удобная. Приклад деревянный, сиречь крепкий и увесистый, так что получилось зачетно. Зубы веером, фриц падает как подкошенный. Второй пытается вскинуть автомат… Поздно, винтовка со штыком в ближнем бою – козырный туз. Немец лишь с каким-то детским удивлением и обидой посмотрел на засевший меж ребер клинок – и осел. Освободить намертво увязшее оружие удалось лишь упершись в труп ногой. Еще пару недель тому назад студенту Хромову и в голову не могло прийти, что он способен на такое действо, сейчас же это получилось спокойно, можно сказать, как само собой разумеющееся. И никаких эмоций.

В три прыжка поднявшись на дорогу, Сергей огляделся. Все, здесь ему делать было уже нечего – вражеская колонна перестала существовать. Редкие хлопки выстрелов неподалеку – ну понятно, добивают. Рядом замер БТ-5 с вырванным лобовым листом, чадящий густым жирным дымом. Внутри танка, как в печке, колыхалось и пульсировало жаром пламя. Отвратительно воняло паленым мясом, но почему-то это тоже не вызвало никаких лишних мыслей и ощущений.

Спустившись к товарищам, Сергей присел на корточки перед все еще подвывающим Хинштейном, рядом с которым деловито, без суеты возился Игнатьев.

– Хреново?

– Не особо, – Игнатьев разогнулся, посмотрел на Сергея, почему-то скривился. – Ожоги второй степени. Небольшие. Пускай наши эскулапы займутся. Спирт есть?

Пошарив на поясе, Хромов обнаружил искомую флягу. Никуда не делась, родимая! Та самая, которую задарил Васильич, и даже остатки веселящей жидкости на месте. Помнится, тот же Игнатьев посмеивался – мол, истинный русский воин, на одном боку маузер, на другом вальтер, под рукой фляга с водкой, и винтовка за спиной. И сам в танке… Разбегайтесь, гады! И что? Танк уже догорает, винтовку от кровищи отмывать, оба пистолета как висели, так и висят безо всякой пользы, а фляга вот пригодилась. Дали пару глотков Альберту в качестве противошокового, ну и сами приложились…

– Живы? С дороги, увязая в глине, спускался Мартынов. – Вижу, живы… Сергей, что с тобой?

– Да вроде ничего.

– Ты себя в зеркало видел?

– Издеваешься? Может, еще и баня с девочками на примете есть?

– Это я образно.

Проследив за взглядом полковника, Сергей провел рукой по щеке. Пальцы оказались в крови, и сразу же кожа начала жестоко саднить. Мартынов сморщился так, будто ему сунули в рот особо кислый лимон, причем целиком.

– Да не лезь ты грязными лапами, болван!

Как выяснилось после протирания кожи смоченным в остатках водки платком, на щеке и шее имелись неглубокие, но длинные ранки. Видимо, когда снаряд пробил броню танка, из стальных листов выбило осколки, которые, собственно, и чиркнули мехвода. Ерунда, главное, что глаза целы. Шрамы могут остаться, авторитетно заключил Мартынов. Тоже не страшно, такие отметины мужчину украшают. Сергей предпочел бы обойтись без особых примет, но истерить не собирался. Зацепило – значит, такова карма. Все равно уже ничего не изменить, так что нечего самому себе и нервы портить.

Пока Хинштейна тащили к медикам, занимающим со своими скудными запасами лекарств и инструментов отдельный грузовик, Хромов, воспользовавшись статусом легкораненого, дистанцировался от этого занятия. Ну не перла его медицина в любой роли, а образ медбрата вдвойне. И без него справятся. Вместо этого он подошел к своему танку, бессильно лежащему на боку. Огонь уже практически погас, боеукладка так и не взорвалась, и даже металл не был раскаленным. Горячим – да, но совсем не обжигающим.

Сергей посмотрел на пробоину от первого снаряда. Пара сантиметров левее – и прости-прощай, мама дорогая. «Нас извлекут из-под обломков…» Левой гусеницы не было, равно как и двух первых катков. Вот почему не удалось удержать танк – нечему уже было держать, прямое попадание и комья искореженного железа вместо ходовой. Ну и дыра в правом борту – финальная, добивающая и, в общем-то, уже необязательная часть балета.

Спасибо тебе, машинка… Даже погибая, ты смогла защитить экипаж и раскатать кучу врагов. Прости, что так получилось, но, может, это и к лучшему. В бою, на адреналине… И не говорите, что у танков его нет. Вздохнув, Сергей еще раз погладил теплую броню и решительно зашагал вверх по склону. Жизнь продолжалась.

Как оказалось, бой они выиграли с разгромным счетом, обменяв два своих танка на шесть вражеских, плюс четыре грузовика и бронетранспортер. Количество раздавленных противотанковых орудий никто даже считать не стал, равно как и немецкие трупы. Навскидку человек сто или около того, уточнять не было смысла. Как говорил Суворов, мы должны их бить, а не считать.

И трофеи оказались знатные – два слегка попятнанных пулями грузовика, бронетранспортер со сквозной дырой в борту от неразорвавшегося снаряда, но на ходу, а главное, четыре миномета калибром восемьдесят один миллиметр с боезапасом. Учитывая, что кроме танковых орудий, слабосильных зениток и единственной «сорокапятки» средств огневой поддержки их уже начавшая обретать вполне солидные черты механизированная группа не имела, подспорье весьма серьезное.

Но и цена… Помимо двух танков еще и шестнадцать человек потеряли. Убитыми. И два десятка раненых, из них четверо тяжело. Немцев, конечно, положили на порядок больше, но их и не жалко, а вот своих терять всегда больно. И то, столь удачный расклад получился вовсе не благодаря запредельным полководческим талантам. Обычный встречный бой, в котором одна сторона имела больше танков, раньше опомнилась и смогла ввести их в бой массово, а вторая – по одному и с запозданием. Вот и все, в общем-то.

Себя Хромов не относил даже к легкораненым, однако Мартынов обругал его неприличными словами и загнал к медикам. В кузове их грузовика доктор осмотрела его, пинцетом извлекла из щеки незамеченный осколок размером с булавочную головку, а смешливая медсестричка ловко обработала его царапины йодом – на большее они не тянули. Правда, уж йода она не пожалела, щека сразу приобрела авангардный вид. Любой индейский вождь бы обзавидовался.

С медсестрой Хромов успел даже перемигнуться, но какого-либо развития это не получило. Милейшая доктор Светлана Александровна блюла мораль не хуже цербера и в два счета выставила излишне увлекшегося пациента вместе с его фривольными мыслями. Ну а потом события завертелись, и стало вовсе не до веселья.

Мартынов, как оказалось, времени даром не терял и немногочисленных пленных допросить успел. Сергей немного подумал и решил не уточнять, какие методы он применял к немцам, которые наверняка считали происшедшее случайностью, никак не влияющей на величие германского духа. Стало быть, и колоться не жаждали. Впрочем, разговорить можно любого, что полковник им и продемонстрировал. Сейчас же он объяснял товарищам расклады, а они соответственно, внимали. Все, кроме Хинштейна, который отлеживался в грузовике.

По всему выходило, что немцы на эскападу со взорванными мостами и уничтоженными эшелонами сильно обиделись. Настолько сильно, что предприняли соответствующие меры по отлову и уничтожению оборзевших вконец русских. Только вот принять решение и добиться его реализации – это чуточку разные вещи. И упирается все в дороги, наличные силы и… недостаток авиации.

Мартынов, приказавший уничтожить «железки», поступил абсолютно правильно. Фактически немцы сейчас могли передвигаться лишь по грунтовкам, которые, с одной стороны, узкие, обладающие совершенно недостаточной пропускной способностью, а с другой – на удивление многочисленные. Небольших населенных пунктов куча, и все они меж собой хоть как-то, но соединены. В результате – довольно густая сеть паршивых дорог, и какие выберут русские, немцам оставалось только гадать.

Плюс людей и техники у них было не то чтобы много, основные силы лихо перли в атаку восточнее, там, где советские мехкорпуса в самоубийственных контратаках сдерживали немецкое наступление, медленно, но верно перемалывая тевтонскую мощь. То же, что вражеское командование бросило против, как они считали, русских окруженцев, не выдерживало никакой критики. Нет, сил хватало, чтобы сожрать группу Мартынова и не подавиться, но в кулак их собрать не получалось. Слишком много направлений требовалось перекрыть, и в результате формально мощные подразделения оказались размазаны, словно масло по бутерброду. Невозможно быть сильным везде, и немцы, раздробив свои части на мелкие группы, оказались в дурацкой ситуации. Лобовая схватка с русскими превратилась для них в смертельную лотерею. Что, собственно, и можно было наблюдать на примере последней стычки.

Впрочем, здесь еще сыграла роль скорость, с которой продвигалась группа Мартынова. Привыкшие к достаточно посредственным характеристикам своих танков, немцы не ожидали, что их противник заметно динамичнее. Нет, они, конечно, знали формальные возможности БТ, но в этой войне советские машины их как-то не демонстрировали. И потому, что в мехкорпусах танков было много и разных, в результате чего танкистам приходилось подстраиваться под самого медленного. И из-за пехоты, идущей чаще всего своим ходом, максимум с использованием гужевого транспорта, которая танки тоже связывала по рукам и ногам. В этом плане более насыщенная техникой немецкая армия имела серьезное преимущество в мобильности. И сумевший посадить всех на колеса Мартынов подкинул немцам пренеприятнейший сюрприз.

Наверняка ситуацию смогли бы исправить люфтваффе. Даже не бомбежками, а банальной авиаразведкой, но, как оказалось на проверку, с этим у немцев дела обстояли отнюдь не так радужно, как утверждали историки. За эти дни фронт сместился достаточно далеко, за ним следом перебазировались и авиаторы вместе со своей техникой. Все же радиус действия немецких самолетов, особенно истребителей, не был их сильной стороной, да и подлетное время тоже многое значило. Плюс нехватка самолетов – все же советские летчики дрались отчаянно. Немцы перемалывали их чуть лучшей техникой и более продвинутой тактикой вкупе с разрушающими инфраструктуру ударами танковых частей, но процесс шел небыстро, потери росли, и затыкать все дыры «люфты» уже не успевали даже на передовой. В такой ситуации даже выделить лишний самолет-разведчик, дабы решить не такую уж и большую проблему в тылу, они не слишком жаждали, и договориться с командованием одной-единственной оставшейся в районе авиагруппы у наземного командования не получилось.

– Хе-хе. Они, похоже, забыли одну простую истину – не пехота для авиации, а авиация для пехоты, – Мартынов был сейчас похож на кота, обожравшегося сметаны, только что усы, которые отпустил уже здесь, не облизывал. – Самое время поучить их жизни. Ну, и обезопаситься.

Как оказалось, один аэродром поблизости все же имелся. Километрах в пятидесяти всего-то. Бывший советский, но захваченный немецкими танкистами буквально на второй день войны практически непострадавшим. Естественно, немцы пройти мимо халявы – а как еще назвать обустроенный аэродром с готовой инфраструктурой – ни за что не могли. Вот и заработал объект, обслуживая теперь уже новых хозяев. На нем базировались восемьдесят восьмые «юнкерсы», машины солидные и грозные. Таким за гуляющими непонятно где обрывками разгромленных армий гоняться вроде как и не положено, их стихия – массированные налеты на крупные части и объекты вроде городов.

Однако же, если так будет продолжаться, немецкое командование все же раскочегарится и сумеет привлечь летунов к процессу ловли излишне кусачих русских. Что произойдет дальше, представить легко. Бронегруппа, грозная сила на земле, от атак с воздуха защищена паршиво. Зенитки – это хорошо, но мало. Или разбомбят, или просто наведут силы противника, достаточные, чтобы в блин раскатать их только-только нарастивший мускулы отряд.

После этих слов в воздухе повисло молчание. С одной стороны, все прекрасно осознавали, что оказались здесь не для того, чтобы помогать товарищу Сталину создавать сверхдержаву или еще каким-то образом двигать прогресс. Их задача – выжить. Соответственно, надо затаиться и не делать резких движений. С другой, они и так уже наворотили в пять слоев и с горкой. Просто так, на автопилоте, под лозунгом «Наших бьют!». И вишенкой на торте – понимание, что отсидеться-то еще можно… ну, хотя бы попытаться. Но это будет предательством тех людей, которые пошли за ними. И даже Востриков не сказал ни слова против, когда Мартынов предложил обезопасить свое ближайшее будущее радикально. То есть попросту раскатать аэродром и всех, кто на нем окажется, в мелкую щебенку. Немцы потом, конечно, от такой наглости встанут на уши, но то когда еще будет. Пока они раскачаются, уйти можно далеко, а там уж куда кривая выведет. Тем более, что на аэродроме помимо прочего, должны быть и хороший бензин, и автозаправщики, а то с бочками возиться не особо перспективное занятие.

И еще одну мысль озвучил Мартынов. Раз уж мирно пересидеть в болоте не получилось, надо как-то устанавливать связь с Большой Землей. А для этого простейший вариант – захватить один из самолетов, благо пилоты есть и уже подтвердили, что с управлением чужой техники справятся. Захватить – и отправить с ними сообщение. Глядишь, и получится что, тем более, это сейчас можно сидеть на подножном корму, благо техники и оружия, вполне исправных, просто брошенных, море, но скоро лафа кончится. И тогда хоть какая-то поддержка окажется, возможно, жизненно необходимой.

Остаток дня и часть ночи занял бросок до вражеского аэродрома. Пятьдесят километров по прямой – это как те два лаптя по карте. Реально, учитывая, что приходилось выбирать дороги, на которых меньше шансов нарваться на немцев, они превратились в полнокровную сотню. А учитывая состояние раздолбанных грунтовок, ползти им пришлось долго, часов пять, и практически без остановок.

Рыча моторами, колонна проносилась по улицам деревень, маленьких и пыльных. За окнами, как иногда успевал заметить Сергей, мелькали чьи-то испуганные лица, но выходить никто не спешил. И света, что характерно, не зажигали. Война сломала привычный этим людям мир, и они все еще пребывали в шоке. Ну и черт с ними, подумал он однажды с удивившим самого себя озлоблением. Была возможность присоединиться к Красной армии. Наверняка была – не в пять минут же все рухнуло, для принятия решения время оставалось. Не хватило смелости, значит. Хлебнете еще немецкого порядка – сами в партизаны побежите, да поздно будет. А пока под ногами не путаетесь – и то хорошо.

Это было иррационально, ни в чем эти люди, если вдуматься, виноваты не были. Они просто жили, платили налоги, за что государство должно их защищать. Логично, в общем-то. Но почему-то в голове эта логика, подходящая, скорее, европейцу, укладываться не желала. Может, сказывались усталость и непрерывный, продолжающийся уже который день стресс. А может, в том была вина послезнания – он-то помнил, сколько народу поляжет в той войне и как этих, у которых «хата с краю», будут сжигать в тех самых хатах, живьем. От мыслей таких свихнуться можно было, и Хромову оставалось лишь пытаться хоть как-то отвлечься, вглядываясь в темноту, с трудом пробиваемую тусклым светом фар. Сегодня он шел в бой со своими (уже своими!) людьми, ехал в кузове грузовика и после танка чувствовал себя как-то не слишком защищенно. Впрочем, тряска волновала его куда больше, за последнее время он привык к близости смерти и порядком огрубел.

Наверное, немецкие летчики, герои (часто безо всяких кавычек) польского, французского, английского неба, были очень раздражены и обижены внеплановой побудкой. Особенно тем, что проводилась она грубо и неэстетично, что русские среди ночи вытряхивали их из кроватей, что за попытки сопротивления или плохое понимание, что здесь происходит (а спросонья этим страдали все), их били ногами, а то и просто убивали. Ну так незачем лезть, куда не просят! И солдаты, успевшие хлебнуть «радостей» плена и распробовать вкус побед, не церемонились. Впрочем, Сергей в этой потехе участия не принимал. У его группы была совсем другая задача.

Откровенно говоря, Хромов вполне серьезно полагал, что занимается ерундой. Однако за не такой уж длительный период пребывания в этом времени он четко усвоил: приказы не обсуждаются, а выполняются. Поэтому два танка поперек взлетной полосы – и он сам рядышком, с развернутыми зенитками. Сидит в точности согласно диспозиции, составленной полковником Мартыновым, и в ус не дует. Кстати, усы вовсю отрастают, и щетина скоро перейдет в статус бороды. Надо бы привести лицо в порядок… только вот не пользовался он никогда в жизни опасной бритвой. Стра-ашно…

Занятый этими мыслями, он едва не проворонил момент, когда один из самолетов, истошно взревев двигателями, начал выворачивать со стоянки. Похоже, накладка все же случилась, кто-то из немецких летчиков незамеченным добрался до своей машины и теперь пытается удрать. И… черт! Он не собирается пользоваться заблокированной полосой. Бомбардировщик этого времени, тем более ненагруженный, в ней не особенно и нуждается. Достаточно просто относительно ровного поля. Ну и хорошего летчика, разумеется, но среди немцев совсем плохих пока что нет.

Подпрыгивая на мелких неровностях, бомбардировщик начал разгоняться. Даже такому далекому от авиации вообще и древних немецких машин в частности человеку, как Хромов, было видно, что непрогретые двигатели работают вразнобой и летчик с трудом парирует их рывки. Но разгонялся шустро – видать, никакого груза, совсем пустой. Разбег, толчок… Самолет проходит над самыми головами, в десятке метров выше русских зениток, которые радостно приветствуют его в четыре ствола. От «юнкерса» летят во все стороны обломки, и бомбардировщик резко клюет носом, чтобы практически вертикально встретиться с землей. Втыкается в нее не с грохотом даже, а с рвущим уши скрежетом, замирает на миг – и переламывается, одновременно вспыхивая от носа до хвоста. На землю самолет обрушился уже грудой ничем не связанных между собой пылающих обломков.

– Феерия, – пробормотал за спиной неслышно (в таком шуме и неудивительно) подошедший Громов.

– Эт точно… Пошли кого-нибудь, пускай глянут – вдруг летчик живой.

– Не… – мотнул головой старый вояка. – Я ему сам, лично кабину разнес. Но послать пошлю. Чем черт не шутит…

– …когда бог пьянствует, – закончил за него фразу Сергей. Они переглянулись и синхронно рассмеялись, сбивая напряжение от боя, который, в этом никто не сомневался, уже закончился.

Отчаянный рывок немецкого пилота стал, пожалуй, единственной сколь либо осознанной попыткой сопротивления. Такого успеха не ожидал никто, даже сам Мартынов. В своем времени, имея под рукой натасканное на диверсионные операции подразделение… Хотя нет, и там бы вряд ли все прошло гладко. В конце концов, охрану аэродромов скоро будут готовить и для противодействия спецназу, поэтому уровень возможностей их повысится всерьез. Сейчас же он и вовсе рассчитывал занять аэродром, захватив, в лучшем случае, один, ну, край, два самолета. Получилось же куда интереснее, ну да, наглость – второе счастье.

Охрана аэродрома, видимо, чересчур привыкла к безопасности. Расслабилась, заросла жирком, службу тащила формально. Да и охраны той неспешно прогуливалось (а кое-кто и вовсе бессовестно дрых) ровным счетом десять человек. Снять ее получилось без особого шума, после чего всех остальных повязали без лишнего напряга. Среди бойцов нашлись и умельцы работать с ножом, и даже мастер помахать топором. Бывший лесник ухитрился снять своего «клиента», метнув топор с десятка метров. Тревога поднялась лишь под конец, и, как это частенько бывает, «из-за неизбежных на море случайностей». Проще говоря, один умник отправился инспектировать офицерский сортир. Хе-хе, будочка-то офицерская, а протопал туда самый обыкновенный ефрейтор. Видать, решил, пока командира нет, почувствовать себя орлом.

Эта задница с огромным самомнением тревогу и подняла, однако было уже поздно. Несколько выстрелов и неудачная попытка какого-то умника поднять самолет – вот и все, откровенно говоря. И достались победителям куча пленных, одиннадцать целехоньких «юнкерсов», четыре бензовоза (как авторитетно заявил один из водителей, на базе удлиненного ЗИС-5), грузовик-полуторка и медицинский фургон на базе все того же ЗИСа. Трофеями немцы пользоваться умели и любили, но на сей раз машины вернулись к законным хозяевам, и медики уже ходили вокруг фургона, облизываясь на него, словно коты на валерьянку.

Мартынов тоже облизывался, а с ним вместе, как ни странно, Востриков. Эти двое прямо глаз не могли оторвать от батареи из четырех зенитных орудий, уже подготовленных к транспортировке – похоже, аэродром планировалось перебазировать – и установленных на колесный ход. Как оказалось, это и были знаменитые немецкие «ахт-ахт», восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитки. На Хромова они, правда, в первый момент произвели удручающее впечатление, поскольку высотой всего-то сантиметров десять уступали пятому БТ, да и по массе, как ему объяснили старшие товарищи, были вполне сравнимы. Тем не менее, как он посчитал, Мартынову виднее, и если ему нравятся эти орудия – значит, берем, тем более, техника для буксировки найдется, те же бронетранспортеры вполне справятся, да и с боекомплектом дело обстоит неплохо.

Еще все было в порядке с бензином и смазкой – теперь от восторга верещали механики. А вот прочие склады оказались практически пусты. Как рассказал один из пленных (всего-то пара ударов сапогом по почкам – и поплыл орел), их и впрямь планировали перебазировать через сутки-двое, поэтому в боевых вылетах они выскребали остатки того, что завезли, когда заняли аэродром. Хорошо еще, что боеприпасов советского образца здесь в начале войны тоже практически не имелось. Построили-то его только-только, до начала пара эскадрилий истребителей и разместились, а они успели взлететь. Погибли в бою или перебрались куда-то – о том немцы не ведали. Да и неважно это, в общем-то, было. Главное, трофейных боеприпасов фрицам не досталось, а то их рукастые механики живо сообразили бы, как применить трофейные бомбы против советских же войск.

И вот в этом месте начался конкретный «завис», потому что победители оказались перед самой страшной дилеммой завоевателя: добычу утащить не получится, а бросить жалко. И если пушки, снаряды и горючее еще как-то можно было вывезти, то что делать с самолетами? Новенькими, совершенно исправными, ухоженными?

Сергею они, кстати, понравились. Было в этих допотопных чудищах с архаичного вида моторами нечто привлекательное, намекающее на подвиги первых летчиков, покоривших воздушный океан. То, что утрачено на самолетах реактивных. Здесь «летчик» звучало гордо, а всего через полсотни лет это слово будет означать лишь профессию. Воздушного извозчика, того же водителя маршрутки, разве что воздушной. Он даже залез внутрь, посидел в удивительно удобном для такой архаики кресле, удивленно посмотрел на панель приборов. Честное слово, на ином современном автомобиле оно посложнее будет. Интересно, а удастся ли ему научиться на таких летать?

– Что, старшой, нравится? – в кабину протиснулся Громов, без особого пиетета осмотрел ее и махнул рукой. Ничего интересного, мол.

– Ага. У нас в парке стоял когда-то самолет. Старый-старый, – Хромов не подумал даже, как история из его времени состыкуется с местными реалиями, но собеседник, похоже, воспринял ее, как должное. – Потом мальчишка залез на крыло, грохнулся и руку сломал. Самолет и убрали.

– Бывает…

– А вот церковь рядом стояла, с колокольни кто только по пьяни не наворачивался, но почему-то не снесли.

Громов шутку понял, но не принял, лишь вздохнул:

– Нельзя, старшой, без веры жить. Никак нельзя. Особенно на войне.

Вздохнул и полез наружу. Сергей, подумав, последовал за ним, тем более, возле самолетов уже вовсю кипели страсти – народ решал, что делать. Так что, прихватив висящую здесь же, на спинке кресла, отличной выделки кожаную куртку с погонами гауптмана[15], он выбрался на взлетную полосу, щелкнул пальцами, привлекая всеобщее внимание, и предложил идею, которая только-только пришла ему в голову.

Откровенно говоря, в первый момент даже ему самому она показалась бредовой, но, как ни странно, ее не отбросили сразу, а принялись активно обсасывать. В самом-то деле, на один самолет еще найдутся свои летчики. Точнее, один летчик, способный управиться с незнакомой машиной. Бортстрелок, может, сумел бы поднять отечественный аэроплан, в конце концов, чему-то его учили. Не по штатному расписанию, а сами пилоты, на всякий случай. Однако управиться с совершенно незнакомой, построенной по чужим, пусть и классическим лекалам, техникой… Извините, не по его квалификации задача.

Однако же прибившиеся к ним, точнее, подобранные по дороге члены экипажа бомбардировщика – не единственные здесь, кто умеет летать. Вон их, умеющих, целая куча. Сидят в пустом ангаре и кашлянуть боятся. Так почему бы не приспособить изрядно деморализованных фрицев к работе? Банально посадить рядом кого-нибудь, хоть чуть-чуть понимающего в летном деле (а такие есть, ОСОВИАХИМ и впрямь проводил серьезную работу, да и желающих стать военлетами перед войной хватало, и потому основы кое-кто знал), дать ему в руки пистолет, и пусть фрицы рулят прямиком на советскую территорию. Авось долетят. И засунуть в самолеты раненых, так у них шансов будет всяко больше, чем мотаясь по вражеским тылам.

Решение приняли быстро – все сознавали, что бывают ситуации, когда промедление хуже предательства. Конечно, это может оказаться ошибкой, но приходилось рисковать. Возможность отправить тяжелораненых в нормальный госпиталь дорогого стоила, а потому, немного посовещавшись, решили начать с немцами диалог. Получится – хорошо, нет – они ничего не теряют.

Немецкий полковник в ответ на предложение, высказанное Мартыновым (максимально вежливо, переводчик старался), сделал гордую физиономию и выдал короткую, лающую фразу, без перевода ясно, что нецензурную. Мартынов, как полковник полковнику, посоветовал ему чуть-чуть подумать… А затем приказал его расстрелять. Пример оказался достаточно впечатляющим, и остальные немцы предпочли идти на сотрудничество. Ну а кто не захотел. Что же, овраг большой, немцев поместится много. Главное, пилотов набралось на все самолеты. И теперь оставалось лишь заправить «юнкерсы» и погрузить на них людей. Хинштейн отбрыкивался… Что же, его право. И впрямь не стоило им разделяться. Ну а пока шла погрузка, Мартынов подозвал отчаянно зевающего Сергея.

– Вижу, куртка тебе понравилась, – усмехнулся он, глядя на нарядившегося в трофейную одежку парня. Ночь была на удивление зябкой. Может, это и нервное, но приятного все равно мало. Колотило не по-детски, а ранним утром еще и ветер поднялся, так что плотная кожанка пришлась очень кстати. – На вот, для комплекта.

– Спасибо, – Хромов покрутил в руках кортик. Фирменный, от люфтваффе… – Глядишь, и пригодится.

– Ты, главное, погоны пока не спарывай, уж они-то сейчас точно пригодятся.

– Так, а вот с этого места поподробнее. Опять невыполнимое задание?

– Тебя не объегоришь, – улыбнулся Мартынов, но взгляд остался бесстрастным, оценивающим.

– Ну, тогда рассказывай… а я подумаю, взяться или нет.

Полчаса спустя он вновь трясся по дороге, на сей раз, в довольно просторной по сравнению с танком коробке бронетранспортера. Кофе с коньяком – а неплохо живут летуны, такого напитка Сергей в жизни не пробовал – и ветер в лицо начисто прогнали сон. Позади лязгали гусеницами трофейные «тройки», и торопился, замыкая колонну, еще один бронетранспортер, набитый красноармейцами. Веселье предстояло знатное, проверенные люди точно лишними не будут.

Расклады были тупейшие. Аэродром изначально существовал не сам по себе, а в комплексе с близлежащим городком. Ну, как городком – по нынешним временам, вполне себе город, райцентр, можно сказать, оплот культуры и светоч цивилизации. Пройдет лет двадцать – такие будут называть поселками городского типа. Однако же пока что вполне и вполне, десять тысяч населения, гарнизон, элеваторы и довольно мощные ремонтные мастерские, на которых ремонтировалась сельхозтехника со всех окрестностей. Когда на месте, в МТС, не могли поправить, разумеется. «Железки», правда, не наблюдалось, не дошли до нее пока у советской власти руки, но не так уж она и нужна была, если честно.

Когда было принято решение размещать здесь авиацию, то наличие города выглядело огромным, жирным плюсом. Снималась куча проблем со снабжением – какая-никакая, а инфраструктура имелась, да и пока строительство шло, можно было разместить в нем часть людей. Опять же, склады, которые, при нужде, выглядели подспорьем к тем несерьезным временным сооружениям, что обустроили при самом аэродроме. В общем, замечательно. И никто не ожидал, что немцы не только аэродром захватят, но и город возьмут походя, без единого выстрела. Не вписывалось подобное как-то в планы советского командования. Ими вообще грандиозный драп не предусматривался.

Сейчас в городе – а до него всего-то километров двадцать – располагался немецкий гарнизон. Вшивенький, правда, но вполне способный обгадить всю малину и, главное, сообщить наверх о появлении здесь советской бронегруппы. Там, конечно, и так рано или поздно узнают, но даже сутки значат очень многое, за это время можно умотать так далеко, что не только не догонишь – вообще хрен отыщешь.

В городе, кстати, слышали взрыв самолета на рассвете и даже звонили, благо телефонная линия досталась им неповрежденной, что фрицы вообще с восторгом приняли – свою протягивать не потребовалось. Спрашивали, что да как и не нужна ли помощь. Хорошо еще, немецкого телефониста предугадавший возможность подобных казусов Мартынов склонил к сотрудничеству быстро и вне очереди. Так что успокоить фрицев удалось, сообщив, что рванул бензовоз. Вот только кто сказал, что те не сунутся днем с проверкой? Так что задачей группы Хромова было установить контроль над городом и не дать немцам поднять тревогу.

Людей у него было не так и много, зато четыре единицы бронетехники и эффект внезапности однозначно расположились на его стороне. Так что стоял он, глотая свежий утренний ветер, и отрабатывал надменно-презрительный, безразличный взгляд, который, по его мнению, должен был иметь любой немецкий офицер при встрече как с унтерменшами, так и просто с младшими по званию. Тем более, летчики на пехоту. Васильич говорил, что у него хорошо получается…

Ну да, немецкий офицер, именно так – на Сергее была немецкая форма, благо трофеев хватало, на плечах все та же куртка с капитанскими погонами, ну и, до кучи, фуражка на голове. Справедливости ради требовалось признать, что экипировка сия ему нравилась. Чисто эстетически фрицы продумали ее тщательнее, чем РККА, да и по росту она ему пришлась куда лучше, чем обмундирование, взятое со склада. Так вот получилось… Правда, куртка, как ему уже пояснили, была насквозь неуставной, однако вряд ли это могло вызвать подозрение. Все же летчики всех армий и во все времена обожали демонстрировать окружающим свою элитарность. Люфтваффе в этом плане от других ничуть не отличалось, и мелкие, демонстративные пренебрежения уставной формой одежды являлись, скорее, нормой.

В город они въезжали с лязгом. Главная улица, как оказалось, была замощена булыжником, небось, еще в дореволюционные времена, чтобы было, как у «больших». Разумеется, получилось узковато и кривовато (и, учитывая особенности древних интернациональных традиций попила бюджета, наверняка дороговато), но все же не грязь или пыль. Хотя бронетранспортер затрясло на этих каменюках не по-детски, и Сергей, едва не прикусив язык, зарекся на ходу открывать рот даже для ругани. Из окон на громыхающую колонну с испугом пялились обыватели, но переодетые в немецкую форму красноармейцы в кузовах бронетранспортеров героически не обращали на ненавидящие взгляды никакого внимания. Сидели себе, в касках и при автоматах, лучше подходящих для городского боя, чем винтовки, и изображали нордическое спокойствие.

На единственной в городе площади водитель слишком резко выкрутил руль, и бронетранспортер занесло. Все же, хоть эта машина и считалась надежной, но ублюдочной конструкции траки не способствовали хорошему сцеплению с камнем. Сергею даже показалось на миг, что вот прямо сейчас они и перевернутся. Он еще успел подумать про себя, что зря сказал при всех фразу о том, что тормоза придумали трусы. Тем не менее, бронированный крокодил оказался более устойчив, чем могло показаться, и, качнувшись так, что левая гусеница на миг оторвалась от земли, с лязгом и грохотом восстановил равновесие. Больше всего захотелось выругаться, но нельзя – из мэрии (или как тут у них это называлось) уже выскакивали, застегивая на ходу мундиры, немцы, разбуженные вторжением. Бронетранспортер проехал еще метров десять и встал, а сзади уже выдвигалась остальная бронетехника.

Облокотившись на тонкий стальной борт, Хромов со скучающей брезгливостью на лице наблюдал за тем, как эти олухи не понимают, что им делать, и суетятся подобно безголовой курице. Их застали врасплох, они не проснулись толком и теперь видят перед собой офицера, который вроде как не прямое и непосредственное начальство, но все же, все же… Чинопочитание у немцев в крови.

Ага, вот и тот, кому решение принимать по должности положено. Шустренько так выскакивает, но при этом ухитряется не бежать. И мундир застегнут. Надо же, целый обер-лейтенант, в немецких званиях Сергей уже малость наблатыкался. Всего на одну ступень ниже звания, которое Хромов себе самозванно присвоил. Интересно, зачем целого обер-лейтенанта в такую дыру запихали? Ну что же, тем лучше. Вряд ли еще кто-то остался, раз уж главный прибежал. Пора!

Сергей, не обращая внимания на то, что там начал говорить немецкий офицер, да, откровенно говоря, и не понимая его, вскинул руку – и резко взмахнул ею. Практически мгновенно его люди вскочили… Ну, в принципе, на том дело и закончилось. Немцев здесь было десятка полтора, не больше, у Сергея в бронетранспортерах примерно столько же, но готовых к бою и вооруженных соответственно раскладам. Немецких солдат покритиковали в упор из автоматов, а их ошарашенного командира, в которого, согласно приказу, никто не стрелял, колобком выкатившийся из машины Громов ошарашил еще раз. По кумполу прикладом. Танки проворно развернули башни, но в этом нужды уже не было.

Сергей вылез из бронетранспортера не торопясь, но все равно поскользнулся на отполированных за эти годы тысячами ног камнях. На ногах удержался, но разозлился страшно. Как раз настолько, чтобы одной лишь рожей напугать с трудом приходящего в себя немца. Впрочем, тот и не думал о сопротивлении – не герой и не фанатик, хорошо понимающий, что от его молчания, по большому счету, ничего не зависит, а так хоть какой-то шанс… Дурак, какие шансы…

– Этого – в расход, и зачищаем тут все, – холодно бросил Сергей и на миг ужаснулся. Рефлексирующий студент исчез, вместо него родилось кто-то новый, готовый лить свою кровь, а чужую и вовсе за что-то важное не считающий. Умом это было страшно, эмоциями… Эмоции молчали. Работа как работа. Хромов загнал ненужные мысли в дальний угол сознания и зло сощурился: – Васильич, бери половину людей, проверишь город. Особенно тех, кто с фрицами сотрудничал. Их – по закону военного времени. А я к мастерским.

Громов усмехнулся, с каким-то старорежимным шиком бросил ладонь к козырьку и, небрежным кивком отправив своих людей вперед, побежал за ними. Вот так, можно не сомневаться – задание выполнит. И, что характерно, слово «зачистка», бывшее пока не в ходу, удивления не вызвало. Что же, тем лучше. Сергей поправил кобуру с маузером (СВТ он на этот раз оставлял в машине) и решительно зашагал к бронетранспортеру. До мастерских было метров триста, и пешком, срезая углы, добраться наверняка получится быстрее, чем на гусеницах да по узким улочкам. Вот только бронемашина – это и защита, пусть и слабенькая, и два пулемета, которые являются хорошим аргументом в любом споре. А что улицы узкие да кривые, а обзорность из кабины паршивая – так то не страшно. Носорог вон тоже плохо видит, но при его весе зрение – не его проблемы.

Как только бронетранспортер съехал с главной улицы на обычную, просто утоптанную землю, ехать стало и тише, и мягче. Три минуты, два поваленных забора – и вот они, мастерские, во всей красе. Те самые, которые, согласно полученной от пленного информации, уже вовсю использовались для ремонта поврежденной техники. Это дело, равно как и использование трофейного оборудования, у немцев было поставлено неплохо. Высокий забор со всему миру известной надписью, сделанной шаловливыми детскими ручонками, ворота, простые, даже металлом не обитые, а сейчас вовсе распахнутые настежь, и неторопливо ковыряющиеся в недрах полуразобранного танка фрицы, которые, похоже, на стрельбу даже внимания не обратили. Ну да и понятно, в общем-то. Расстояние приличное, дома и деревья, которых здесь великое множество, здорово рассеивают звук, а оружие немецкое… И чего, спрашивается, нервничать?

При виде нагло вваливающейся во двор машины ремонтники оторвались от своего занятия, с любопытством глядя на внеплановое развлечение. Двое не спеша, вразвалочку, как и положено знающим себе цену высококвалифицированным специалистам, двинулись навстречу гостям. Один даже говорить что-то начал, что именно, Сергей не понял да и понимать не хотел. Повторялась ситуация с офицером на площади… Ну, почти повторялась.

Спокойно вылезти из бронетранспортера, держа руки за спиной и стараясь, чтобы это выглядело как можно более естественно, подойти к техникам, которые то ли сообразили, что что-то идет не так, то ли просто решили не выпендриваться перед офицером, спокойным, чуть замедленным движением поднять правую руку с маузером – и высадить мозги сначала одному немцу, потом второму. И, наведя оружие – ох и тяжелое, неудобное, но брутальное, разом демонстрирующее серьезность намерений – на остальных немцев, замерших в ступоре, рявкнуть:

– Хальт! Хенде хох!

Нет, все-таки немецкие техники – ни разу не герои. Обычные рабочие, просто одетые в мундиры. И никаких рефлексов на хватание стреляющих палок и организацию обороны у них не имелось. Так что при виде направленного в их сторону оружия, а тем паче, когда их окружили автоматчики, руки они подняли, как миленькие. Ну, вот и ладушки. Теперь пришла пора испытать на практике идею, возникшую только-только, экспромтом.

– Плахов, – Сергей щелкнул пальцами. – Иди сюда, есть работа по профилю.

Их штатный переводчик подошел быстро, но без суеты. Худой, нескладный парень, в недалеком прошлом студент… Что-то он у себя там набедокурил и предпочел бросить учебу и пойти в армию. Аккурат перед войной это случилось, последний призыв. Впрочем, что уж у парнишки за скелет в шкафу, Сергея не интересовало абсолютно. Главное, Плахов свободно владел немецким, английским и французским языками, а значит, своей роли соответствовал. Впрочем, он и стрелял неплохо, и на марше не стонал.

– Переводить? – деловито поинтересовался Плахов, зачем-то разминая кисти рук. Была у него такая привычка. Сергей кивнул:

– Именно, – и, повернувшись к сбившимся в кучу пленным, рыкнул: – Ну что, мурлокотамы[16], доигрались?

– Я этого слова не знаю, – спокойно изрек Платов. Какое именно слово, он не пояснил, но это и без того было ясно.

– Переводи как уроды. И им понятно, и правде соответствует, – зло ухмыльнулся Хромов и улыбнулся по-волчьи, уголками губ. Ну, ошибся, ляпнул слово из будущего – плевать. В динамично развивающемся русском языке, заимствующем слова у многих народов СССР, незнакомыми терминами было никого не удивить.

Пять минут разговора. Несколько выбитых зубов и испачканная кровью перчатка, двое расстрелянных тут же, у стены… В будущем из-за такого пресса всего мира подняла бы вой, здесь и сейчас – нормальное явление. И совсем даже не людоедское. Просто, будучи человеком современным и циничным, Хромов понимал: ресурсом грешно разбрасываться, а вот присваивать себе достижения противника можно и нужно. В том числе интеллектуальные и человеческие.

В самом деле. У них – танки. Много танков, откровенно говоря. Гигантские мехкорпуса Красной армии или уже перемолоты, или сгорят во встречных сражениях в самое ближайшее время. Не потому, что у немцев техника лучше, а просто у них хорошо налаженное взаимодействие между разными родами войск, да и вообще связь неплохо организована. Вот и опережают русских и с воздушными ударами, и с оперированием резервами. Насколько помнил Сергей, исход первой фазы войны предрешен. Скоро танки поштучно считать будут. И в свете этого их группа, довольно многочисленная, организованная и худо-бедно сработавшаяся, – изрядная сила. Тем более здесь, во вражеских тылах, где у немцев не так много войск…

Однако медаль имеет и обратную сторону. Танки – это хай-тек любого времени. И, как и положено передовому оборудованию, они нуждаются в уходе – регламентном обслуживании, ремонте, элементарном контроле. Словом, в том, что группа Мартынова обеспечить не могла. Фрикцион-то еще отремонтируют, а вот двигатель по косточкам уже не переберут. И это еще в отношении отечественной техники, сравнительно простой, ремонтопригодной, а главное, хорошо знакомой. Но ведь были еще и трофеи!

В общем, мысль Хромова была простой и оригинальной. Не хрен фрицам землю удобрять, пусть они лучше пользу приносят. И предложил он им вполне приемлемые в данных обстоятельствах условия: они технику ремонтируют, а их взамен кормят и не дают в обиду. Альтернатива – к стенке и пуля в живот, как тем двоим, что попытались корчить из себя истинных арийцев и сейчас медленно загибаются. Особенно хорошо это выглядит под жарким солнышком.

Нет, конечно, техники могут бояться того, как отреагирует на столь вопиющее нарушение устава, как служба противнику, их собственное командование. Только при этом стоит помнить, что оно далеко, а диверсионная группа русских вот она, рядом. И несогласие карается по законам военного времени. Короче, они договорились.

Как раз к этому моменту во дворе появился Васильич. Покрытый местной рыжеватой пылью, взмокший, но бодрый и веселый. Пожалуй, его энергии хватило бы и на кого помоложе. Окинул взглядом идиллическую картинку – красноармейцы опустили автоматы и вполне мирно, кто с помощью своего переводчика, а кто и благодаря скудным знаниям языка, вложенным еще в школе, беседуют с пленными – и поинтересовался:

– Старшой, это что ты здесь учудил?

Хромов объяснил. Старый вояка покрутил измазанным в масле пальцем у виска, но потом задумался. Вздохнул, покачал головой:

– Не знаю, ох, не знаю, выйдет ли из твоей идеи что-то путное… Ладно, ты лучше глянь, кого я притащил.

– И кто это? – без интереса посмотрел Сергей на полноватого, но сейчас явно схуднувшего с лица мужика в мешковатом пиджаке и начищенных до блеска сапогах. От обуви резко воняло березовым дегтем. – Что за чихуахуа[17] ты приволок?

– Гм, – Васильич уважительно крякнул. – Интересно выражаешься, старшой.

– Отец на флоте служил – ни на грамм не соврал Хромов. – На крейсере.

В этом месте он, правда, все же чуточку приврал. Отец служил на БПК[18], но эти нюансы объяснять было не обязательно.

– Понятно, – Громов ничуть не удивился. – Моряки лаяться всегда умели. Нет бы чему полезному вместо этого научить. Дряни всякой жизнь и так научит. Нет, это не чи… гм… в общем, бургомистр это местный.

– И что он здесь делает? На площадь его и повесить.

– Туда и вели. Просто он начал верещать, что знает нечто важное, а нам все равно было по дороге.

– Да? – с сомнением приподнял бровь Сергей. – Ну что ж, пусть погутарит хлопчик, а мы послушаем и решим, что с ним делать. Эй, ты, дятел, будешь квакать неправильно – шлепну тебя в патоку. Попробуешь обмануть – шлепну в повидло.

Все ж таки ствол маузера перед носом – хороший аргумент в любых переговорах. Особенно если перед этим ты уже получил сапогом по почкам и прикладом в зубы. Сведя глаза к маленькой круглой дырочке, закрывающей пациенту весь мир, бургомистр испуганно зачастил:

– Товарищи… товарищи… я не виноват… меня заставили…

– Это все твои важные сведения? – лениво поинтересовался Хромов. – Парни, тащите его на площадь.

– Не-ет! – взвизгнул бургомистр настолько тонким голосом, что у Хромова появилось нешуточное подозрение об отсутствии у него в штанах кое-каких важных для мужчины элементов. – Я все скажу! Там… Там…

И ведь сказал, скотина, не обманул. Причем то, о чем у немцев Сергей даже не догадался спросить. Пленные. Снова пленные. Красноармейцы, их доставили буквально вчера и держали в наскоро организованном лагере километрах в трех отсюда. Хромов только зубами скрипнул. Только-только сделали мобильную группу – и вот тебе снова пехота, которая будет тащиться черепашьим шагом. И ведь мимо не пройдешь. Впрочем, может статься, не так их много, а техники, хвала богам, в избытке. Может, и получится всех разместить.