Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник) Леблан Морис
– Вовсе нет. Похищение предполагает насилие, а она добровольно стала заложницей.
– Добровольно?! – повторил сбитый с толку господин Жербуа.
– Можно сказать, сама попросила. А как иначе? Чтобы такая умная девушка, как мадемуазель Жербуа, к тому же тайно влюбленная, и отказалась получить свое приданое?! Клянусь, ей легко было объяснить, что другого способа победить ваше упорство не существует.
Мэтр Дэтинан развеселился и вмешался в разговор:
– Самым сложным, видимо, было с ней договориться. Невероятно, чтобы мадемуазель Жербуа позволила незнакомому человеку приблизиться к себе.
– Да нет, конечно же, договаривался не я! Я даже не имею чести быть с ней знакомым. Кое-кто из моих друзей согласился провести переговоры.
– Наверняка белокурая дама из автомобиля, – перебил его мэтр Дэтинан.
– Именно так. После первой же встречи у лицея все было улажено. Все это время мадемуазель Жербуа и ее новая подруга путешествовали по Бельгии и Голландии, проводя время самым приятным и поучительным для юной девушки образом. Все остальное она расскажет сама…
В дверь позвонили: три коротких звонка, потом еще раз и еще.
– Это она, – сказал Люпен. – Любезный мэтр, не могли бы вы…
Адвокат бросился к двери.
Вошли две женщины. Одна бросилась к господину Жербуа. Другая подошла к Люпену. Она была высокого роста, с хорошей фигурой и бледным лицом. Ее блестящие белокурые волосы были уложены свободными локонами и причесаны на прямой пробор. В черной одежде, из украшений – только колье из черной яшмы в пять рядов, но выглядела она изысканно элегантной.
Арсен Люпен сказал ей несколько слов и поприветствовал мадемуазель Жербуа:
– Прошу прощения, мадемуазель, за все эти неприятности, тем не менее, надеюсь, вы не очень тосковали…
– Тосковала?! Я была бы даже счастлива, если бы не мой бедный отец…
– Тогда все к лучшему. Обнимите же его наконец и воспользуйтесь случаем – отличным! – чтобы поговорить с ним о вашем кузене.
– О моем кузене? Что это значит? Я не понимаю…
– Да нет, понимаете. О вашем кузене Филиппе, об этом молодом человеке, чьи письма вы тщательно храните…
Сюзанна покраснела, смутилась и наконец бросилась в объятия отца.
Люпен растроганно смотрел на обоих.
«Как человек бывает вознагражден за добрые дела! Прекрасное зрелище! Счастливый отец! Счастливая дочь! И все это твоих рук дело, Люпен! Эти люди будут благословлять тебя… будут благоговейно передавать твое имя своим внукам… О семья, семья!»
Он подошел к окну.
– А старина Ганимар все еще здесь? Ему так бы хотелось присутствовать при этой трогательной встрече… Нет, его тут нет, никого нет, ни его, ни других… Черт возьми! Ситуация осложняется. Я не удивлюсь, если они уже у входа… Может быть, у консьержа… Или даже на лестнице!
Господин Жербуа вздрогнул. Теперь, когда ему вернули дочь, он обрел и чувство реальности. Арест противника – это полмиллиона для него самого. Инстинктивно он сделал шаг вперед. Люпен, как будто случайно, встал на его пути.
– Куда же вы, господин Жербуа? Хотите меня от них защитить? Не беспокойтесь. К тому же, клянусь, они должны больше переживать, чем я. – И он задумчиво продолжил: – Что, в сущности, они знают? Что вы находитесь здесь и мадемуазель Жербуа тоже, потому что они наверняка видели, как она прибыла с неизвестной дамой. А я? Они не сомневаются, что меня здесь нет. Как я могу проникнуть в дом, который они обыскали сегодня утром от подвала до чердака? Нет, скорее всего, они ждут меня, чтобы схватить… Бедняги! Возможно, они догадываются, что незнакомка послана мной, и предполагают, что ей поручено договориться об обмене… Они готовятся арестовать ее на выходе…
Зазвонил колокольчик.
Резким движением Люпен остановил господина Жербуа и жестким, властным голосом произнес:
– Ни с места, мсье, подумайте о своей дочери и будьте благоразумны, иначе… А вы, мэтр Дэтинан… Вы дали мне слово.
Господин Жербуа застыл на месте. Адвокат не пошевелился.
Не торопясь, Люпен взял шляпу. Она слегка запылилась, и он протер ее обшлагом рукава.
– Я к вашим услугам, дорогой мэтр, если когда-нибудь вам понадоблюсь… Мои наилучшие пожелания, мадемуазель Сюзанна, и привет от меня господину Филиппу. – Он достал из кармана тяжелые часы в двойном золотом футляре. – Господин Жербуа, сейчас три часа сорок две минуты, я разрешаю вам выйти из этого помещения… ни минутой раньше, чем в три сорок шесть, договорились?
– Но они выломают дверь, – только и смог сказать мэтр Дэтинан.
– Вы забываете о соблюдении закона, дорогой мэтр! Никогда Ганимар не осмелится ворваться в дом французского гражданина. Нам хватило бы времени на отличную партию в бридж. Но приношу свои извинения. Вы все выглядите несколько взволнованными, а я не хотел бы злоупотреблять…
Он положил часы на стол, открыл дверь гостиной и обратился к белокурой даме:
– Вы готовы, дорогая?
Он пропустил ее, еще раз почтительно попрощался с мадемуазель Жербуа, вышел и закрыл за собой дверь.
В вестибюле послышался его громкий голос:
– Здравствуйте, Ганимар, как поживаете? Передайте от меня привет мадам Ганимар, как-нибудь на днях я пригласил бы ее отобедать… Прощайте, Ганимар!
Раздался резкий, громкий звонок в дверь, несколько выстрелов и шум голосов на лестнице.
– Три часа сорок пять минут, – прошептал господин Жербуа.
Через несколько секунд он решительно вышел в вестибюль. Люпена и белокурой дамы там уже не было.
– Отец! Не надо! Подожди! – закричала Сюзанна.
– Подождать? Ты с ума сошла? Церемониться с этим прохвостом… А полмиллиона?
Он распахнул дверь.
Ворвался Ганимар.
– Дама… Где она? А Люпен?
– Он был здесь… Он здесь.
Ганимар торжествующе воскликнул:
– Он в наших руках! Дом окружен!
Мэтр Дэтинан поинтересовался:
– А черный ход?
– Черный ход ведет во двор. Вход только один – парадный, его охраняют десять человек.
– Но он не заходил через парадный вход… и через него не выйдет…
– Тогда откуда он выйдет? – спросил Ганимар. – По воздуху вылетит?
Он раздвинул шторы. Перед ним был длинный коридор, ведущий в кухню. Ганимар промчался по нему и убедился, что дверь черного хода закрыта ключом на два оборота.
Из окна он окликнул одного из полицейских:
– Ну что, никого?
– Никого.
– Тогда, – воскликнул он, – они в помещении! Они спрятались в одной из комнат! Они физически не могут ускользнуть… Ох, Люпен, ты смеялся надо мной, но на этот раз я отыграюсь.
В семь часов вечера господин Дюдуа, глава Сюрте, изумляясь тому, что не получает никаких новостей, сам приехал на улицу Клапейрон. Он опросил полицейских, охранявших помещение, и поднялся к господину Дэтинану, который провел его в свой кабинет. Там господин Дюдуа увидел какого-то человека, вернее, две ноги, топтавшиеся по ковру, тогда как туловище, которому они принадлежали, скрывалось в каминной трубе.
– Эй! Эй! – выкрикивал человек сдавленным голосом.
И далекий голос, раздававшийся откуда-то сверху, отвечал:
– Эй! Эй!
Господин Дюдуа, рассмеявшись, поинтересовался:
– Ну, Ганимар, и зачем вы изображаете из себя трубочиста?
Инспектор вылез из трубы. Он был неузнаваем: грязное лицо, одежда, покрытая сажей, и лихорадочный блеск глаз.
– Я ищу его, – проворчал он.
– Кого?
– Арсена Люпена… Арсена Люпена и его подружку.
– Ах вот оно что! Не воображаете ли вы, что они спрятались в дымоходе?
Ганимар встал, приложил к рукаву начальника пять пальцев угольного цвета и злым глухим голосом произнес:
– Шеф, а где вы хотели бы их найти? Где-то же они должны быть! Они такие же люди, как и мы с вами, из плоти и крови. Люди не могут растаять, как дым.
– Нет, тем не менее они как-то уходят.
– Как? Каким путем? Дом окружен! На крыше полицейские.
– А соседний дом?
– Туда прохода нет.
– Квартиры на других этажах?
– Я знаю всех жильцов: они никого не видели… и никого не слышали.
– Вы уверены, что знаете всех?
– Всех. Консьерж за них отвечает. К тому же, усилив меры предосторожности, я оставил человека в каждой из этих квартир.
– Пора бы уже арестовать их!
– Вот и я говорю, шеф, вот и я говорю. Надо, и мы это сделаем, потому что они здесь… Они не могут здесь не быть! Будьте спокойны, шеф, если не сегодня вечером, то завтра я их схвачу. Я тут заночую… Я тут заночую!
Он действительно заночевал там. Потом остался и завтра, а также и послезавтра.
Тем не менее по прошествии трех дней и трех ночей он не только не нашел неуловимого Люпена и его не менее неуловимую подругу, но и не напал ни на малейший след, позволявший выдвинуть хотя бы какое-то предположение.
Поэтому его первоначальное мнение не изменилось.
Раз нет ни единого следа их бегства, значит, они тут!
Возможно, в глубине души он уже не был так уверен. Но не хотел в этом признаваться. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женщина не исчезают, как злые волшебники из детских сказок. Не теряя присутствия духа, он продолжал поиск, как если бы надеялся отыскать их, скрывшихся в каком-то невероятном убежище, вросших в камни дома.
Глава 2
Голубой бриллиант
Вечером 27 марта в доме 134 по авеню Анри-Мартен в небольшом особнячке, завещанном ему полгода назад братом, старый генерал барон д’Отрек, посланник в Берлине во времена Второй империи, дремал в удобном кресле. Сиделка читала ему, а сестра Августа согревала постель грелкой и зажигала ночник.
В одиннадцать часов монахиня, которая в виде исключения должна была этим вечером вернуться в монастырь своего ордена и провести ночь у сестры-настоятельницы, предупредила сиделку:
– Мадемуазель Антуанетта, моя работа закончена, я ухожу.
– Хорошо, сестра.
– Главное, не забудьте, что кухарка взяла отпуск и вы с прислугой остаетесь в доме одни.
– Не беспокойтесь о господине бароне. Я переночую в соседней комнате, как договорились, и оставлю свою дверь открытой.
Монахиня удалилась. Через минуту пришел за указаниями слуга Шарль. Барон как раз проснулся и распорядился сам:
– Все то же, Шарль: проверить, работает ли звонок в вашей комнате, чтобы вы могли по первому зову спуститься и сбегать за врачом.
– Господин генерал, как всегда, переживает.
– Дела мои не очень… не очень хороши. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем мы остановились?
– Господин барон не желает ложиться?
– Да нет, лягу попозже, к тому же мне ничья помощь не нужна.
Через двадцать минут старик уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.
В это время Шарль, как обычно, аккуратно закрывал ставни на первом этаже.
В кухне он запер на засов дверь, выходящую в сад, а в прихожей, помимо всего прочего, набросил на дверь цепочку. Затем поднялся к себе в мансарду на четвертый этаж, лег и заснул.
Прошло, наверное, около часа, когда он резко соскочил с кровати: прозвенел звонок. Звонок звонил долго, может быть, секунд семь-восемь, протяжно, не прерываясь…
«Ну вот, – подумал Шарль, – очередная прихоть барона».
Он накинул одежду, сбежал вниз по лестнице, остановился перед дверью и, как обычно, постучал.
– Смотри-ка, – прошептал он, – света нет… Почему его, черт возьми, выключили? Мадемуазель! – позвал он вполголоса.
Никакого ответа.
– Вы здесь, мадемуазель? Что случилось? Господину барону нехорошо?
Окружающая тишина, тяжелая тишина, в конце концов встревожила Шарля. Он сделал два шага вперед, ударился обо что-то ногой и понял, что это перевернутый стул. И тотчас же его рука натолкнулась на лежащие на полу другие предметы – круглый столик на одной ножке и ширму. Забеспокоившись, он направился к стене, нащупал кнопку выключателя и повернул ее.
Посреди комнаты, между столом и зеркальным шкафом, лежал его хозяин, барон д’Отрек.
– Боже! Возможно ли это? – пробормотал Шарль.
Он не знал, что делать, и, замерев, уставился на перевернутые вещи, упавшие стулья, осколки большого хрустального подсвечника, на часы, валявшиеся на мраморной каминной доске, – на все эти следы дикой и ужасной борьбы. Неподалеку от тела блестела рукоятка стального кинжала. С лезвия стекала кровь. С подушки свешивался платок, покрытый красными пятнами.
Шарль завопил от ужаса. Тело барона выпрямилось в последней судороге, потом сжалось… Две-три секунды – и все было кончено.
Шарль наклонился. Из узкой раны на горле текла кровь, покрывая ковер черными пятнами. На лице запечатлелся безумный ужас.
– Его убили, – прошептал слуга, – его убили.
И он содрогнулся при мысли о другом возможном преступлении. Сиделка спала в соседней комнате, так разве убийца не мог покончить и с ней?
Он открыл туда дверь – комната была пуста. Возможно, Антуанетту похитили или же она вышла до совершения преступления.
Шарль вернулся в комнату барона, и взгляд его остановился на секретере: он заметил, что секретер не был взломан.
Более того, он увидел на столе рядом со связкой ключей и портмоне, которое барон убирал в стол каждый вечер, пригоршню золотых монет. Шарль схватил портмоне и осмотрел все отделения. В одном были банкноты. Он пересчитал их: тринадцать банкнот по сто франков.
Это оказалось сильнее его: инстинктивно, машинально, даже не задумываясь о том, что делает, он взял банкноты, спрятал в карман, скатился по лестнице вниз, отодвинул задвижку, сорвал цепочку, хлопнул дверью и бросился в сад.
Но все же Шарль был честным человеком. Не успел он открыть калитку, как порыв ветра ударил ему в лицо, освежив дождем, и он остановился. Совершенный поступок представился ему во всей своей очевидности, и Шарль ужаснулся.
Мимо проезжал фиакр, и он окликнул кучера:
– Братец, поезжай в полицию и привези комиссара… галопом! Человек умер.
Кучер стегнул лошадь. Шарль хотел было вернуться, но не смог: он захлопнул калитку, а снаружи она не открывалась.
Звонить было бесполезно, поскольку в особняке никого не было.
Он долго слонялся вдоль садов, образующих на улице со стороны Ля Мюэт радующий взгляд бордюр из зеленых, хорошо подстриженных кустов, и только прождав час, смог наконец рассказать комиссару о деталях преступления и передать ему в руки тринадцать банкнот.
За это время успели обратиться к слесарю, которому с большим трудом удалось вскрыть кованую калитку садовой ограды и входную дверь в дом. Комиссар вошел и, едва оглядевшись, сказал:
– Послушайте, вы говорили, что комната была в ужасном беспорядке…
Он обернулся. Шарль, казалось, прилип к порогу: вся мебель стояла на своих обычных местах! Круглый столик на одной ножке находился в простенке между окнами, стулья стояли, часы лежали на середине каминной доски. Осколки подсвечника исчезли.
Шарль, заикаясь от изумления, произнес:
– Труп… господин барон…
– В самом деле, – воскликнул комиссар, – где же жертва?
Он подошел к кровати и приподнял простыню. Под ней лежал барон д’Отрек, бывший посол Франции в Берлине, закутанный в генеральский плащ, украшенный орденом Почетного легиона.
Лицо спокойное. Глаза закрыты.
Лакей пробормотал:
– Кто-то заходил сюда.
– Но как?
– Не знаю, но кто-то заходил в мое отсутствие… Постойте, здесь, на полу, лежал очень тонкий кинжал, стальной… и на постели – платок в крови… Ничего нет… все унесли… все убрали…
– Да, но кто?
– Убийца!
– Мы нашли все двери закрытыми.
– Значит, он оставался в особняке.
– Он должен был оставаться тут, ведь вы не уходили с дорожки.
Шарль задумался и медленно произнес:
– В самом деле… в самом деле… и я не отходил от ограды… однако же…
– Скажите, кто был последним, кого вы видели рядом с бароном?
– Мадемуазель Антуанетта, сиделка.
– Что с ней?
– Я так думаю, что, раз ее кровать даже не разобрана, она должна была воспользоваться отсутствием сестры Августы, чтобы тоже уйти. Это меня не очень удивляет: она красива… молода…
– Но как она могла выйти?
– Через дверь.
– Вы задвинули засов и накинули цепочку.
– Позже! К этому моменту она могла уже выйти из особняка.
– И преступление случилось после ее ухода?
– Разумеется.
Обыскали дом сверху донизу, чердаки и подвалы, но убийца скрылся. Когда и как? Был ли у него соучастник, посчитавший нужным вернуться на место преступления и убрать все, что могло его скомпрометировать? Вот какие вопросы вставали перед полицией.
В семь часов прибыл судмедэксперт, в восемь – начальник сыскной полиции. Потом пришла очередь прокурора Республики и следователя. Особняк наполнился агентами, инспекторами, журналистами, приехал племянник барона д’Отрека и другие члены семьи.
Обыскали все, изучили положение трупа согласно показаниям Шарля, допросили сестру Августу, как только она приехала, но ничего не обнаружили. Помимо всего прочего, сестра Августа была обеспокоена исчезновением Антуанетты Бреа. Она наняла девушку двенадцатью днями ранее, положившись на отличные рекомендации, и отказывалась верить, что та могла бросить вверенного ей больного и уйти.
– К тому же в этом случае, – заявил следователь, – она бы уже вернулась. Значит, мы возвращаемся к вопросу: что с ней случилось?
– Я думаю, – сказал Шарль, – ее похитил убийца.
Предположение было правдоподобным и совпадало с некоторыми деталями. Начальник сыскной полиции сказал:
– Похищена? Как знать. Это не так уж невероятно.
– Не только невероятно, – произнес чей-то голос, – но абсолютно противоречит фактам, результатам расследования и очевидности.
Голос был грубым, акцент резким, и никто не удивился, узнав Ганимара. Только ему можно было простить столь непочтительную манеру изъясняться.
– Э, да это вы, Ганимар! – воскликнул господин Дюдуа. – А я вас не заметил.
– Я здесь уже два часа.
– Неужели вы интересуетесь еще чем-то, кроме билета 514 серии 23, дела улицы Клапейрон, Белокурой дамы и Арсена Люпена?
– Ха-ха-ха! – засмеялся старый инспектор. – Я бы не стал утверждать, что Люпен не причастен к делу, которое нас интересует… Но оставим эту историю с лотерейным билетом до следующего распоряжения и подумаем, что случилось сейчас.
Ганимар не относился к полицейским большого масштаба, расследования которых стали образцовыми и чье имя останется в судебных анналах. Ему недоставало озарений, посещающих людей, подобных Дюпену, Лекоку и Херлоку Шолмсу. Но он обладал отличными рядовыми качествами – наблюдательностью, проницательностью, упорством и даже интуицией. Его заслугой было умение работать совершенно независимо. Ничто, если только это не гипнотическое воздействие Арсена Люпена, не выводило Ганимара из равновесия и не влияло на него.
Как бы то ни было, этим утром он сыграл свою роль не без блеска, и его работу мог бы по достоинству оценить любой судья.
– Прежде всего, – начал он, – я попрошу господина Шарля припомнить следующее: находились ли предметы, которые он видел в первый раз опрокинутыми или сдвинутыми, на своих обычных местах, когда он вошел снова?
– На обычных местах.
– Итак, очевидно, что их мог расставить только тот человек, для которого место каждого из предметов привычно.
Это замечание ошеломило присутствующих. Ганимар продолжил:
– Следующий вопрос, мсье Шарль. Вас разбудил звонок… Как по-вашему, кто вас вызывал?
– Черт возьми, конечно же, господин барон!
– Хорошо, но в какой момент он мог позвонить?
– После драки… умирая.
– Невозможно, потому что вы нашли его лежащим бездыханным на месте, удаленном от кнопки звонка более чем на четыре метра.
– Ну, тогда он позвонил во время борьбы.
– Невозможно, потому что звонок, как вы сказали, был ровным, непрерывным и длился семь-восемь секунд. Полагаете ли вы, что нападавший дал ему возможность так долго звонить?
– Тогда это случилось раньше, в момент нападения.
– Невозможно. Вы сказали, что между звонком и моментом, когда вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Если бы барон позвонил раньше, то борьба, убийство, агония и бегство должны были бы произойти в этот короткий промежуток, равный трем минутам. Повторяю: это невозможно.
– Но ведь, – сказал следователь, – кто-то позвонил. Если это не был барон, то кто?
– Убийца.
– Зачем?
– Его цель мне неизвестна. Но этот факт доказывает, что он должен был знать о звонке, проведенном в комнату слуги. А кто мог знать об этой детали, если не человек, живший в доме?
Круг подозреваемых сужался. Несколькими быстрыми, четкими, логичными фразами Ганимар расставил все по местам, и мысль старого инспектора стала ясна. И заключение следователя было совершенно естественным:
– Короче говоря, вы подозреваете Антуанетту Бреа.
– Я не подозреваю ее, я ее обвиняю.
– Вы обвиняете ее в соучастии?
– Я обвиняю ее в убийстве генерала барона д’Отрека.
– Да что вы! А где доказательства?
– Клок волос, который я обнаружил в правой руке жертвы. Волосы были прямо вдавлены в кожу ногтями.
И он показал эти волосы: они были ярко-белыми и сверкающими, словно золотые нити.
Шарль прошептал:
– Это действительно волосы мадемуазель Антуанетты. Не может быть никакой ошибки. – И добавил: – Да, и еще… Еще кое-что. Я уверен, что нож… тот, которого я не увидел во второй раз… принадлежал ей, она пользовалась им для разрезания страниц.
Тишина была долгой и мучительной, как если бы преступление становилось еще ужаснее оттого, что было совершено женщиной. Следователь задумался.