Увечный бог. Том 2 Эриксон Стивен

Он шел мимо обоза с вяленым, сушеным и копченым мясом, завернутым в шкуры. Перед каждой повозкой лежала сложенная упряжь. Волов не осталось, теперь повозки тащили люди. Тащили никому не нужную еду. Без воды она сваливалась в кишках и вызывала страшные боли в животе, скручивая даже самых сильных.

За продовольственным обозом тянулись санитарные телеги, заваленные теми, кто сдался, кто сошел с ума от жары и обезвоживания. Группки вооруженных солдат, охраняющих бочки, которыми пользовались целители, производили тревожное впечатление. Дисциплина трещала по швам, и Рутан прекрасно понимал, к чему все идет. Жажда могла уничтожать целые цивилизации, а уж порядок и подавно. Еще чуть-чуть, и она превратит нас в зверей. Я чую, как ее дух витает над лагерем.

Жажда неумолимо подтачивала войско, грозя развалить его на части.

Алое, как открытая рана, солнце заняло западную сторону неба. Скоро проснутся треклятые мухи и станут плясать на открытых участках кожи – сперва вяло из-за вечерней прохлады, затем все живее, как будто у ночи сотня тысяч крохотных лап. А следом налетят тучи бабочек, серебристые, с изумрудно-зеленым отливом. Они уже успели накормиться останками забитых волов и теперь возвращались каждый вечер за добавкой.

Рутан прошел между телегами, время от времени кивая рудометам, которые ходили между страждущими, прижимая к иссохшим ртам смоченные тряпки.

За отхожими ямами караулов не было – ни к чему они там, – только выстроились вереницей могильные холмики, а могильщики рыли новые ямы заступами и лопатами. Под запекшейся на солнце коркой находился твердый как камень слой белого ила глубиной в человеческий рост. Время от времени в очередном отколотом куске попадались спрессованные рыбьи скелеты, подобных которым никто никогда не видел. Рутану Гудду как раз попался один такой: ржаво-красный череп с огромными глазницами и мощными челюстями с клыками в несколько рядов.

Он прислушался к вялым пересудам, мол, откуда могло взяться такое чудовище, но от себя добавлять ничего не стал. «Из самых глубин океана», – мог бы сказать он, но это вызвало бы множество ненужных вопросов, отвечать на которые совсем не хотелось. «А ты-то откуда знаешь?»

Хороший вопрос.

Нет, плохой.

Поэтому Рутан и промолчал.

Оставив могильщиков за спиной и не обращая внимания на их удивленные взгляды, он пошел по оставленной войском колее. Это была почти дорога, с которой убрали все острые камни, чтобы могли пройти тысячи сапог. Двадцать шагов от лагеря. Тридцать. Пожалуй, хватит. Рутан остановился.

Хорошо. Покажитесь.

Он молча копался пальцами в бороде и ждал, когда на тропе, обретая человекоподобную форму, взовьются пыльные вихри. От одного взгляда на т’лан имассов на душе у Рутана Гудда становилось тяжело. Неправильный выбор всегда сопровождается стыдом – лишь полный дурак станет это отрицать. Так что жить приходится не только с последствиями выбора, но и со стыдом. Впрочем, когда речь идет о т’лан имассах, жить не самое подходящее слово.

Несчастные дураки. Сделали себя слугами войны. Отказались от всего. Похоронили свою память. Притворились, будто совершили благородный поступок и нынешнее жалкое существование того стоит. Вот только с каких пор месть помогает чего-то добиться? Чего-то поистине ценного?

Я знаю все о наказании и расплате. Лучше бы не знал, но ничего не поделаешь. Главное – устранить то, что оскорбляет твое чувство справедливости. Как будто можно убить всех подонков и очистить мир от зла. Не скрою, было бы неплохо. Жаль, ничего не выйдет. Удовлетворение слишком мимолетно и на вкус подобно… пыли.

Ни одному поэту не под силу придумать более убедительную метафору тщетности, чем т’лан имассы. Тщетности и глупой упертости. Для войны обязательно нужен повод. Но вы его лишены. Все, ради чего вы сражались, прекратило существовать. Вы обрекли свой мир на забвение и гибель. А что осталось? Какая сияющая цель заставляет вас идти вперед?

Ах да, кажется, припоминаю. Месть.

Никаких пыльных вихрей – просто две фигуры возникли из завесы на западе, плетясь по следам охотников за костями.

Мужчина был высок ростом, плечист и потрепан. На каменном мече, который он держал в одной руке, чернела запекшаяся от жары кровь. Женщина выглядела изящнее большинства сородичей. На ней было одеяние из истлевшей тюленьей шкуры, а за плечом топорщились деревянные гарпуны с костяными наконечниками.

Не доходя пяти шагов до Рутана Гудда, т’лан имассы остановились. Мужчина склонил голову.

– Приветствуем тебя, Старший.

Рутан вздохнул.

– Сколько еще вас здесь?

– Я Кальт Урманал, а это Ном Кала, заклинательница костей из брольдовых т’лан имассов. Здесь нас только двое. Мы дезертиры.

– Вот как? У Охотников за костями дезертирство карается смертью. Вам это, впрочем, не грозит. Так что ответь мне, Кальт, как т’лан имассы наказывают дезертиров?

– Никак, Старший. Быть дезертиром уже само по себе наказание.

Рутан Гудд покачал головой и отвернулся.

– Кто возглавляет войско т’лан имассов, которое вы покинули?

Ответила женщина – Ном Кала.

– Первый меч Онос Т’лэнн. Старший, от тебя исходит запах льда. Ты яггут?

– Яггут? Нет. Я что, похож на яггута?

– Не знаю. Никогда их не видела.

Как так никогда?

– Это я просто давно не мылся, Ном Кала. – Рутан запустил пальцы в бороду. – Зачем вы преследуете нас? Что вам нужно от Охотников за костями?.. Хотя нет, об этом позже. Вы говорите, Первый меч Онос Т’лэнн ведет войско т’лан имассов. Какие кланы? Сколько заклинателей костей? Они идут по этой же пустыне? Как далеко от нас?

– Далеко на юге, Старший, – ответил Кальт Урманал. – Заклинателей мало, зато много воинов. Кланы все забытые – остатки армий, разбитых в ходе древних войн на этом материке. Онос Т’лэнн созвал их…

– Нет, – перебила его Ном Кала, – их созвала Олар Этил, когда возрождала Оноса…

Рутан выругался.

Т’лан имассы замолчали.

– Чем дальше, тем хуже… – Рутан снова вцепился себе в бороду и смерил немертвых воинов суровым взглядом. – Что вам известно о ее планах?

– Она хочет завладеть Первым мечом, Старший, – ответила Ном Кала. – Она ищет… искупления.

– Это она сама тебе сказала, заклинательница?

– Нет, Старший. Она сторонится Оноса Т’лэнна. Пока что. Вот только я родилась на этой земле. Олар Этил не может идти по ней, скрывая силу своих желаний. Она движется на восток, параллельно Оносу Т’лэнну. – Помолчав, Ном Кала добавила: – Первый меч знает про нее, но ничего не предпринимает.

– Он детоубийца, Старший, – произнес Кальт Урманал. – Черная река затопила его разум и увлекла своим течением всех, кто решил последовать за Первым мечом. Намерения его нам неведомы, как неведом и враг, которого он изберет. Мы знаем только, что он хочет полного уничтожения, но чьи кости усеют землю – не важно.

Слова воина пробрали Рутана до дрожи.

– Что довело его до такого состояния? – спросил он.

– Она, – ответила Ном Кала.

– Он об этом знает?

– Да, Старший.

– Так, возможно, Олар Этил и есть его враг?

Т’лан имассы какое-то время молчали, потом подал голос Кальт Урманал:

– Такой вариант нам в голову не приходил.

– Похоже, она его предала, – заметил Рутан. – Почему бы ему не ответить тем же?

– Когда-то он был честным и благородным, – сказал Кальт. – Сейчас его дух истерзан. Онос Т’лэнн идет один, и ему все равно, кто за ним следует. Старший, наше племя склонно к… избыточности чувств.

– Я об этом не знал, – сухо произнес Рутан. – Что ж, вы бежали из одного кошмара, но угодили в другой.

– Ваш путь усеян страданиями, – кивнула Ном Кала. – Идти по нему нелегко. Вам не пересечь эту пустыню. Никому из смертных такое не под силу. Здесь погиб бог…

– Я знаю.

– Здесь же он и остался.

– И это я знаю. Он рассыпался на миллион частей, и каждая из них продолжает жить. Как д’иверс. Только ему уже никогда не вернуть себе единое обличье – слишком много времени прошло. – Рутан отмахнулся от мух. – Он обезумел, ничего не понимает, им движет лишь одно жалкое стремление. В этом он мало отличается от вас.

– Да, мы пали низко и не отрицаем этого, – произнес Кальт Урманал.

Рутан Гудд, ссутулившись, опустил голову.

– Как и все мы, т’лан имасс. Боюсь, здешние страдания заразны. Проникают внутрь, отравляют мысли. Прошу прощения за свои слова…

– Тебе не за что извиняться, Старший. Ты сказал правду. Мы пришли сюда, потому что заблудились. Что-то по-прежнему удерживает нас здесь, хотя забвение продолжает манить обещанием вечного покоя. Возможно, как и тебе, нам нужны ответы. Возможно, как и ты, мы ищем надежду.

Внутри у Рутана все сжалось с такой силой, что он отвернулся. Какая мерзость! Нечего их жалеть!

– Вы не первые, – проговорил он, сдерживая слезы. – Позволь мне призвать ваших родичей.

За его спиной из пыли восстали пятеро воинов.

Уругал Сплетенный сделал шаг вперед.

– Теперь нас снова семеро. Дом Цепей наконец в сборе.

Слышишь, Падший? Все в сборе. Не думал, что у тебя получится. Правда не думал. Сколько времени ты готовил эту повесть, эту свою беспощадную книгу? Все заняли свои места? Ты готов предпринять последнюю, обреченную попытку обрести… то, к чему ты так стремился?

Боги сплотились против тебя.

Твой яд ослабил засовы на вратах, и они вот-вот распахнутся, впуская в этот мир разрушение.

Были те, кто решился расчистить тебе путь. Многие погибли. Одни – достойно, другие – нет. Но ты принял всех, со всеми их пороками – и слабых, и бесполезных. Ты их принял и благословил.

Но пощады ты им все равно не дал. С другой стороны, с чего бы?

И со всепоглощающим отчаянием Рутан понял, что никогда не постигнет в полной мере приготовлений Увечного бога. Как давно они начались? В каких далеких землях? Чья смертная рука дала событиям ход?.. Я этого никогда не узнаю. И никто не узнает. Как бы все ни завершилось, никто не узнает. У него, как и у нас, не было свидетелей. Кажется, я начал понимать адъюнкта, только что это меняет?

Книга навеки останется загадкой. Шифром, который не прочесть.

Подняв глаза, Рутан увидел, что рядом никого нет.

За ним медленно поднималось войско.

«Смотри, рождается ночь, и с нею нам по пути». Очень верно подмечено, Галлан. Погребальная бригада скидывала замотанные тряпьем тела в яму. Кто все эти несчастные? Как их звали? Как они жили? Кто-нибудь знает? Хоть кто-нибудь?

– И не вскрыл ни единого бочонка?

– Нет, – мотнул головой Порес. – Ему так же тяжело, как и всем нам, сэр.

Добряк фыркнул и посмотрел на Фарадан Сорт.

– Все хуже, чем я ожидал.

– Есть разные степени отчаяния. Он просто не достиг нужной, – произнесла она. – Ничего, достигнет. Вопрос в том, Добряк, что делать тогда? Выдадим его солдатам, пусть рвут на части? Адъюнкт об этом знает?

– Мне понадобятся еще охранники, – сказал Порес.

– Я поговорю с капитаном Скрипачом, – пообещал Добряк. – Назначим на эти посты морпехов и тяжей. С ними никто связываться не посмеет.

Порес нацарапал что-то на своем восковом планшете, перечитал и кивнул.

– Основной мятеж зреет среди тянульщиков. Эта еда убивает нас. Конечно, от сушеного мяса текут какие-то соки, но это все равно что жевать бхедеринов послед, который десять дней пролежал на солнце.

Фарадан Сорт закашлялась.

– Стена и бойницы! Порес, картину поприятнее изобразить не мог?

Тот вскинул брови.

– Кулак, я весь день ее выдумывал!

Добряк поднялся.

– Сегодня будет дурная ночь. Скольких еще мы потеряем? И так все кожа да кости, что твои т’лан имассы.

– Хуже, чем бал-маскарад у некроманта, – вставил Порес.

Фарадан Сорт снова закатила глаза, и он, криво усмехнувшись, вернулся к своей восковой табличке.

– Порес, береги Блистиговы запасы как зеницу ока.

– Так точно, сэр!

Добряк вышел из шатра, и одна стена вдруг просела.

– Они собираются меня сложить, – произнес Порес, встал с табуретки и, поморщившись, схватился за поясницу. – Я будто лет на тридцать постарел.

– Как и все мы, – проворчала Сорт, собирая амуницию. – Живи теперь с этим.

– Буду, пока не умру.

Фарадан Сорт задержалась на пороге шатра. Просела еще одна стена.

– Ты делаешь неверные выводы, Порес. Есть способ все преодолеть. Должен быть.

Он скривился.

– Вера в адъюнкта по-прежнему крепка? Завидую я вам, Кулак.

– Не ожидала, что ты так легко сдашься, – произнесла она, пристально глядя на Пореса.

Тот убрал планшет в шкатулку и поднял глаза.

– Кулак, сегодня ночью тянульщики бросят канаты, сказав, что не станут тащить повозки больше ни шага, и мы продолжим марш без еды. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что мы сдались и что выхода нет. Кулак, очень скоро Охотники за костями вынесут себе смертный приговор. Вот с чем мне придется сегодня иметь дело. Одному, еще до того как вы явитесь.

– Так не допусти этого!

Он бессильно посмотрел на нее.

– Как?!

Фарадан Сорт поняла, что дрожит.

– Ты сможешь охранять воду с одними морпехами?

Порес озабоченно наморщил лоб, затем кивнул.

Кулак оставила его в оседающем шатре и пошла прочь, виляя между солдатами, собирающими лагерь. Скрипач, поговори с тяжами. Пообещай мне, что мы справимся. Я не готова сдаваться. Я не для того выжила на Стене, чтоб сдохнуть от жажды посреди гребаной пустыни.

Блистиг еще мгновение сверлил Шелемасу взглядом, затем обратил свой ненавидящий взор на хундрильских лошадей. Он прямо чувствовал, как в нем закипает гнев. Сучка, только посмотри, что ты с нами делаешь. И все ради войны, которая никому здесь не нужна.

– Просто убей их, – приказал он Шелемасе.

Девушка мотнула головой.

Лицо Блистига налилось кровью.

– Мы не можем тратить воду на лошадей!

– А мы и не тратим, Кулак.

– Как это?

– Мы отдаем лошадям свою долю. А потом пьем из них.

– Вы пьете их мочу? – недоверчиво переспросил Блистиг.

– Нет, Кулак. Их кровь.

– Нижние боги…

Удивительное ли дело, что вы выглядите как полутрупы? Массируя виски, Блистиг отвернулся. Ну же, скажи ей правду. Больше у тебя ничего не осталось.

– Вы уже совершили свой кавалерийский натиск, – сказал он, глядя, как мимо проходят – не туда – тяжи. – Другого не будет. К чему все это?

Повернувшись, он увидел, как Шелемаса побледнела. Что ж, никому не нравится слышать правду.

– Пришло время говорить непростые вещи. Вы бесполезны. Вы потеряли военного вождя, и вместо него теперь старуха, к тому же беременная. Вам не хватает воинов, чтобы даже распугать грибников. Адъюнкт взяла вас с собой из жалости. Ты что, не понимаешь?

– Довольно! – раздался чей-то голос.

Блистиг обернулся. За ним стояла Ханават. Он оскалил зубы.

– Рад, что ты тоже это слышала. Убейте проклятых лошадей. Они бесполезны. Так надо.

Глаза Ханават были бесстрастны.

– Кулак Блистиг, пока вы прятались за драгоценными стенами Арэна, виканцы из Седьмой армии воевали в долине. Они атаковали врага вверх по склону. Они выиграли ту битву, хотя выиграть ее казалось невозможным. Как? Я вам расскажу. Их шаманы выбрали одну лошадь и стали питаться ее духом. Они плакали, но испили его до конца. Лошадь погибла, но невозможное свершилось, потому что Колтейн не был согласен на меньшее.

– Ах, значит, я прятался за гребаными стенами?! Я командовал гарнизоном, где еще мне было находиться?

– Адъюнкт попросила нас сберечь лошадей, и мы их сбережем, Кулак. На меньшее она не согласна. Если что-то не нравится, жалуйтесь напрямую ей. И вообще, хундрилы вам не подчиняются. А от себя добавлю, чтобы вы здесь больше не появлялись.

– Ну и ладно. Давитесь лошадиной кровью и дальше. Я лишь хотел вам помочь, а вы говорите гадости.

– Я знаю, что вы на самом деле хотели сказать, Кулак Блистиг, – холодно произнесла Ханават.

Он твердо выдержал ее взгляд, затем пожал плечами.

– От шлюхи слышу. – И развернувшись, он ушел.

Шелемаса прерывисто вздохнула и подошла ближе к Ханават.

– Мама?

Та покачала головой.

– Все в порядке, Шелемаса. Блистига одолела горячка от жажды. Только и всего.

– Он говорил, что мы бесполезны. Я не потерплю жалости – ни от кого! Мы, хундрилы…

– Адъюнкт верит в нас, как и я. А теперь давай займемся животными. У нас достаточно корма?

Шелемаса тряхнула головой, затем кивнула.

– Даже больше, чем нужно.

– Хорошо. А воды?

Шелемаса поморщилась.

Ханават вздохнула и с кряхтеньем прогнулась в пояснице.

– Я слишком стара, чтобы считать ее своей матерью… Но все равно считаю, – сказала она. – Мы еще дышим, Шелемаса. И еще можем идти. Пока что этого достаточно.

Шелемаса подошла ближе, насколько осмелилась.

– Ты рожала на свет детей. Ты любила мужчину…

– Многих мужчин, если честно.

– Я думала, что однажды смогу то же сказать и про себя. Думала, что смогу оглянуться в прошлое с удовлетворением.

– Ты не заслуживаешь смерти, Шелемаса. В этом я не могу с тобой не согласиться. И ты не умрешь. Мы сделаем для этого все возможное. Мы переживем это…

Ханават вдруг осеклась. Шелемаса подняла глаза и увидела, что мать смотрит на лагерь хундрилов.

Оттуда возник Голл, а рядом с ним стояла Джастара – вдова его старшего сына. Шелемаса закрыла Ханават собой от их глаз, а затем подошла.

– Военный вождь, – прошипела она, – сколько еще ты собираешься ее ранить?

С последнего разговора воин будто постарел на десяток лет, но это не умаляло ее гнева. В нежелании встречаться взглядом она видела только трусость.

– Этой ночью мы идем к сыновьям, – сказал Голл. – Передай ей. Я не желаю ее ранить. Сегодня или завтра. Скоро.

– Скоро, – сурово подтвердила Джастара. – Я снова увижу своего мужа. Я встану рядом с ними…

Шелемаса скривилась от отвращения.

– После того как переспала с его отцом? Как думаешь, Джастара, его дух сейчас здесь? Он видит тебя? Знает, что ты сделала? И ты еще смеешь утверждать, что встанешь рядом с ним?! Да ты с ума сошла!

Под таким словесным напором Джастара попятилась. Кто-то положил руку на плечо Шелемасе, и она обернулась.

– Ханават… не надо…

– Ты так бойко защищаешь меня, Шелемаса. За это я тебе бесконечно благодарна. Но с мужем я поговорю сама.

Джастара тем временем протолкнулась сквозь собравшуюся толпу и убежала. Несколько пожилых женщин успели ударить ее. Дюжина детишек со смехом смотрели ей вслед, а одна девочка даже наклонилась за камнем…

– Положи на место, разведчик!

От резкого оклика та замерла.

В лагерь хундрилов за своими разведчиками пришел капитан Скрипач. Он взглянул на Голла, Ханават и Шелемасу. На мгновение показалось, что он просто сделает свои дела и уйдет, но он вдруг подошел к ним.

– Не сочтите за грубость, матерь Ханават, но у нас нет времени на этот идиотизм. Ваши истории – это всего лишь груз, который вы повсюду за собой таскаете. Вождь Голл, вы вещаете обо всяких страстях, но лишь впустую тратите силы. Мы не слепы. Вопрос только в том, как вы встретите свой конец? Как подобает воину или на коленях, Худ вас дери? – Не обращая внимания на остальных, Скрипач подозвал к себе разведчиков: – Этой ночью мы в дозоре. Берите копья и выдвигаемся. Армия готова к походу.

Шелемаса смотрела, как малазанец уводит детей.

Ханават тихо рассмеялась.

– «Не сочтите за грубость», говорит, а сам втаптывает нас в грязь.

– Мама…

– Нет, Шелемаса, он прав. Вот мы стоим, и у нас нет ничего, кроме нашей гордости. И как она нас тяготит. Что ж, этой ночью я попробую ступать легче… В конце концов, что мне терять?

Только своего ребенка.

Ханават как будто прочитала мысли Шелемасы и коснулась ладонью ее щеки.

– Я умру первой, и мое дитя сразу вслед за мной, – прошептала она. – Если такому суждено случиться, я это приму. Как и все мы должны. – Она повернулась к мужу. – Но на колени мы не встанем. Мы – хундрилы. Мы – «Выжженные слезы».

– Если бы я не повел нас к Арэну, наши дети были бы живы. Ханават, я погубил наших детей, и мне… мне нужна твоя ненависть.

– Я знаю, муж.

Шелемаса видела мольбу в покрасневших глазах Голла, но Ханават ничего больше не сказала.

– Жена, – повторил он, – «Выжженные слезы» погибли во время натиска.

Ханават лишь молча покачала головой, взяла Шелемасу за руку и повела ее в лагерь. Пора было проверить лошадей и выдвигаться. Шелемаса украдкой оглянулась и увидела, что Голл стоит один, закрыв лицо руками.

– От горя, – вполголоса проговорила Ханават, – люди сделают что угодно, лишь бы избежать неизбежного. Поди к Джастаре, Шелемаса. Ты должна извиниться за свои слова.

– И не подумаю.

– Судить не тебе, но как часто первыми судят именно те, кому не положено этого делать, причем с таким жаром и ядом? Поговори с ней, Шелемаса. Помоги ей примириться с собой.

– Но как, если от одной мысли о ней меня наполняет отвращение?

– Я и не говорила, что это будет легко, дочка.

– Я подумаю.

– Хорошо. Главное – не затягивай.

Войско пришло в движение, как вол, погрязший в трясине, но продолжающий из последних сил тянуть за собой телегу. Скрипя колесами, повозки двигались за тянульщиками, взявшими канаты и надевшими упряжь. Позади остались с полсотни палаток, разбросанные котелки и грязная одежда, валявшаяся, словно попранные знамена.

Мухи тучами клубились над ссутуленными, молчаливыми солдатами. Нефритовые путники в небе горели ярче луны, и в их свете Лостара Йил различала все узоры на раскрашенных щитах регулярных солдат, которыми они закрывали спины от насекомых. В мертвенно-зеленоватом свечении исхудавшие, резко очерченные лица казались мертвыми, а пустыня вокруг приняла неземной облик. Стаи бабочек клубами тумана разлетались впереди.

Лостара смотрела на адъюнкта. Та поплотнее запахнула плащ и надела капюшон. Она все чаще лично возглавляла авангард, держась на пять-шесть шагов впереди остальных, за исключением трех десятков хундрильских ребятишек, которые рассыпались в ста шагах от войска. Разведчики, которым нечего разведывать.

– В Синецветье есть праздник Чернокрылого Владыки, – произнес шедший рядом Хенар Вигульф. – Он отмечается раз в десять лет в самую длинную ночь зимы. Верховная жрица закутывается в плащ и ведет процессию по улицам.

– Чернокрылый Владыка – это ваш бог?

– Негласно. Летерийцы всегда настороженно относились к нашим верованиям. Любые ритуалы строго воспрещались, кроме, пожалуй, этого.

– Вы отмечали самую длинную ночь года?