Не буди дьявола Вердон Джон
– Зачем?
– Затем, что на двух фотографиях рана приходится прямо на середину головы, как ее видел стрелок. Если бы мы были в тире, то сказали бы, что он попал в яблочко. Безукоризненно. И это в неудобных условиях, при движущейся мишени и практически нулевой видимости.
– И о чем это тебе говорит?
– Я лучше подожду с ответом, пока не узнаю побольше об остальных четырех. Я надеюсь, что у тебя есть доступ к полным материалам вскрытия, или контакты того, у кого есть доступ, или ты просто знаешь кого-то из медэкспертов и можешь спросить.
– Ты, значит, лучше подождешь и ничего мне не скажешь, а я ползай тут для тебя и добывай материалы об остальных четырех убийствах? Нет уж, изволь объяснить, в чем дело, или иди в жопу.
Гурни уже привык к манере Хардвика и не воспринимал ее всерьез.
– Дело в том, – объяснил он спокойно, – что такая точность выстрела из окна по движущейся машине, учитывая, что голову жертвы освещала лишь тусклая приборная доска, а тем более, если он проделал это все шесть раз, – такая точность означает, что у стрелка были прекрасные очки ночного видения, очень твердая рука и стальные нервы.
– И что? Прибор ночного видения может купить каждый. В интернете сотни сайтов.
– Я не об этом. Проблема в том, что чем больше фактов о Добром Пастыре я узнаю, тем туманнее становится общая картина. Кто он такой-то, черт его дери? Первоклассный снайпер – а выбрал себе пистолет из комиксов. Манифест полон библейских проклятий – а спланировано все на холодную голову, разумно и последовательно. Заявляет, что готов истребить всех богачей на свете, – но почему-то останавливается на шести. Цель себе ставит как сумасшедший – а ведет себя как человек чрезвычайно умный, расчетливый и избегающий риска.
– Избегающий риска? – проскрежетал Хардвик, казалось, настроенный еще более скептично, чем всегда. – Колесить ночью по темным дорогам и стрелять в людей – это называется “избегающий риска”?
– А как же то обстоятельство, что он всегда выбирал для выстрела такой поворот, где минимальный шанс столкнуться, что он настигал каждую жертву примерно на середине поворота, что он, по-видимому, выбрасывал оружие после каждого использования, что он ни разу не был замечен ни камерой, ни каким-либо свидетелем? Чтобы такое провернуть, нужны план, время и деньги. Боже, Джек, выбрасывать дорогущий “дезерт-игл” после одного выстрела – уже одно это, по-моему, значит, что он пытался уменьшить риски.
– То есть ты говоришь, – ворчливо уточнил Хардвик, – что, с одной стороны, перед нами псих, возомнивший себя библейским пророком и воспылавший ненавистью к гребаным богачам…
– А с другой стороны, – подхватил Гурни, – человек с железным самообладанием, при этом, похоже, довольно богатый: разбрасывается пистолетами по пятнадцать тысяч долларов.
Повисло молчание. Очевидно, Хардвик обдумывал услышанное.
– Значит, тебе нужны данные вскрытия… А что ты хочешь доказать?
– Доказать я ничего не хочу. Хочу понять, на верном ли я пути, когда обращаю внимание на противоречия в этом деле.
– И все? По-моему, гений, ты недоговариваешь.
Гурни не мог сдержать улыбки, столкнувшись с такой проницательностью. Хардвик мог быть – и нередко бывал – нахальным, грубым, невыносимым говнюком. Но он был далеко не дурак.
– Да, недоговариваю. Я тут малость подкапываюсь под официальную версию следствия по этому делу. И собираюсь продолжать в том же духе. И на случай, если на меня налетят шершни из ФБР, я желал бы припасти побольше данных.
Хардвик тут же проявил живой интерес. У него была аллергия на начальство, на бюрократию и бесконечные процедуры, на людей в костюмах и галстуках – словом, на организации вроде ФБР. Желание подкопаться под такую контору он всегда приветствовал:
– Ты там маленько поцапался с нашими федеральными братьями? – спросил он почти с надеждой.
– Пока что нет, – сказал Гурни. – Но, возможно, к тому идет.
– Ну, посмотрю, что можно сделать. – И Хардвик бросил трубку, не попрощавшись. Он часто так делал.
Глава 25
Любовь и ненависть
Гурни как раз убирал телефон обратно в карман, когда в открытую дверь кабинета за его спиной тихонько постучали. Он обернулся: на пороге стояла Ким.
– Можно на минутку вас отвлечь?
– Входи. Ты меня ни от чего не отвлекаешь.
– Я хотела извиниться.
– За что?
– За то, что я каталась с Кайлом на мотоцикле.
– А почему извиниться?
– Не надо было этого делать. Я хочу сказать, я ужасно выбрала время: поехала, как идиотка, на мотоцикле, когда у вас серьезные неприятности. Вы наверняка думаете, что я эгоистичная дуреха.
– Когда происходят неприятности, сделать небольшую передышку кажется мне вполне разумным.
Она покачала головой:
– Я не должна была вести себя так, будто ничего не произошло. Тем более, если есть вероятность, что ваш амбар подожгли из-за меня.
– Как ты думаешь, Робби Миз на такое способен?
– Когда-то я бы ответила: “Тысячу раз нет”. А теперь я не знаю. – Она казалась смущенной и беспомощной. – Вы думаете, это он?
За спиной у Ким возник Кайл и стал слушать их разговор.
– И да и нет, – сказал Гурни.
Ким кивнула, словно этот ответ значил что-то определенное:
– И еще одну вещь я хочу сказать. Я надеюсь, вы понимаете, что неделю назад я не представляла, во что вас втягиваю. Поэтому я, конечно же, пойму и соглашусь, если вы решите не участвовать в проекте.
– Из-за пожара?
– Из-за пожара и из-за ступеньки в подвале.
Гурни улыбнулся.
Она нахмурилась:
– Что тут смешного?
– Именно по этим причинам я и хочу в нем участвовать.
– Не понимаю.
Тут подал голос Кайл:
– Чем труднее, тем он упорнее.
Ким удивленно повернулась к нему.
Он продолжал:
– Для папы трудности – как магнит. Он не может устоять перед тем, что невозможно.
Ким перевела взгляд с Кайла обратно на Гурни:
– Это значит, что вы хотите остаться в моем проекте?
– По крайней мере, пока мы не разберемся, что к чему. Что у тебя дальше по плану?
– Новые встречи. С сыном Шэрон Стоун, Эриком. И с сыном Бруно Меллани, Полом.
– Когда?
– В субботу.
– Завтра?
– Нет, в суббо… Господи, завтра же суббота. Я потеряла счет времени. Как только доберусь до дома, уточню, состоятся ли встречи, позвоню вам и дам адреса. Завтра встречаемся там, где будет первое интервью. Вас так устроит?
– Ты собираешься ехать домой в Сиракьюс?
– Мне нужно забрать одежду, другие вещи. – Она явно была встревожена. – Вероятно, я не буду там ночевать.
– А как ты туда доберешься?
Она взглянула на Кайла.
– Ты им не сказал?
– Кажется, забыл. – Он усмехнулся и покраснел. – Я отвезу Ким домой.
– На мотоцикле?
– Погода проясняется. Будет хорошо.
Гурни поглядел в окно. Деревья на краю поля отбрасывали бледные тени на прошлогоднюю траву.
– Мадлен одолжит ей куртку и перчатки, – добавил Кайл.
– А шлем?
– Мы можем купить в ближайшей деревне в магазине “Харли-Дэвидсон”. Например, большой и черный, как у Дарта Вейдера, с черепом и костями.
– Вот уж спасибо, – съязвила Ким и ткнула его пальцем в руку.
Гурни многое хотел сказать, но, подумав, почел за лучшее промолчать.
– Пойдем, – сказал Кайл.
Ким нервно улыбнулась Гурни:
– Я позвоню вам, чтобы согласовать время интервью.
Когда они уехали, Гурни откинулся на спинку стула и стал смотреть на склон холма, безветренный и желтоватый, точно старинная фотография. Зазвонил домашний телефон на дальнем краю стола – он не ответил. Телефон зазвонил второй раз. Потом в третий. На четвертый раз звонок оборвался – очевидно, Мадлен на кухне сняла трубку. Гурни услышал, как она что-то говорит, но слов было не разобрать.
Через несколько минут она вошла в комнату.
– Человек по фамилии Траур, – шепнула она, протягивая трубку мужу. – То есть Траут.
Он отчасти ожидал этого звонка, но не думал, что так быстро.
– Гурни слушает. – Так он отвечал на рабочие звонки и, выйдя в отставку, не смог отучиться от этой привычки.
– Добрый день, мистер Гурни. Это Мэттью Траут, специальный агент Федерального бюро расследований. – Слова его прогрохотали, словно пушечный выстрел.
– Да?
– Я ответственный за расследование убийств, совершенных Добрым Пастырем. Я так полагаю, вам это известно? – Гурни не ответил и Траут продолжал: – Доктор Холденфилд сообщила мне, что вы и ваша клиентка вмешиваетесь в дело следствия…
Гурни молчал.
– Вы согласны с этим утверждением?
– Нет.
– Простите?
– Вы спросили, согласен ли я с вашим утверждением. Я сказал, что нет.
– И с чем вы не согласны?
– Вы подразумевали, что журналистка, которую я консультирую по вопросам, связанными с полицейскими процедурами, пытается вмешаться в ваше расследование, и я делаю то же самое. Оба этих утверждения неверны.
– Возможно, меня неправильно проинформировали. Мне сообщили, что вы выказываете живейший интерес к этому делу.
– Это правда. Это дело меня завораживает. Я хотел бы лучше его понять. А еще я хотел бы понять, почему вы мне звоните.
Повисло молчание, как будто агент был задет бесцеремонностью Гурни.
– Доктор Холденфилд сказала, что вы хотели меня видеть.
– И это верно. Можете ли вы найти удобное для вас время?
– Удобное – нет. Но удобство не главное. Я сейчас в отпуске в нашем семейном доме в Адирондакских горах. Вы знаете, где находится озеро Сорроу?
– Да.
– Удивительно. – Голос агента звучал высокомерно и недоверчиво. – Очень мало кто о нем слышал.
– У меня голова забита бесполезными сведениями.
На это плохо завуалированное оскорбление Траут не ответил:
– Можете приехать завтра в девять утра?
– Нет. А в воскресенье вы не можете?
Снова повисло молчание. Когда Траут наконец заговорил, то было слышно, что он изо всех сил сдерживается: будто нарочно растягивает рот в улыбку, чтобы голос не звучал гневно.
– Во сколько вы можете приехать в воскресенье?
– Во сколько вам удобно. Чем раньше, тем лучше.
– Хорошо. Жду вас в девять.
– Ждете где?
– Здесь нет почтового адреса. Оставайтесь на связи, сейчас мой ассистент объяснит вам, как ехать. Советую записывать внимательно, каждое слово. Горные дороги в этих краях обманчивы, а озера глубоки. И очень холодны. Никому не пожелаешь заблудиться.
Это предупреждение звучало почти комически.
Почти.
Когда Гурни записал дорогу до озера Сорроу и вернулся на кухню, Ким и Кайл ехали вниз по пастбищу. Сквозь облака, теперь менее густые, проглядывало солнце, и хромированное покрытие мотоцикла сверкало.
Гурни все переливал из пустого в порожнее “а что, если…” – как вдруг из прихожей донесся звук падающей вешалки.
– Мадди?
– Да? – через минуту она появилась в прихожей, одетая строже, чем обычно, то есть не во все цвета радуги.
– Куда ты собралась?
– А ты как думаешь?
– Если бы я знал, я бы не стал тебя спрашивать.
– А какой сегодня день недели?
– Пятница?
– И?
– Что “и”? А. Точно. У тебя сегодня группа в клинике.
Мадлен посмотрела на него своим особым взглядом, в котором были и усмешка, и раздражение, и любовь, и беспокойство.
– Мне заняться нашей страховкой? – спросила она. – Или ты хочешь сам разобраться? Я так понимаю, надо кому-то позвонить?
– Точно. Наверно, нашему страховому агенту в городе. Я уточню. – С прошлого вечера он уже много раз вспоминал об этом деле и потом забывал. – Лучше прямо сейчас позвоню, пока не забыл.
Мадлен улыбнулась.
– Что бы ни случилось, мы справимся. Ты ведь это знаешь?
Гурни положил на стол координаты озера Сорроу, подошел к Мадлен, обнял ее, поцеловал в шею и щеку, прижал к себе. Она обняла его в ответ и прильнула к нему крепко-крепко, и он пожалел, что она уходит.
Мадлен отстранилась, посмотрела ему в глаза и рассмеялась – совсем чуть-чуть, нежной полуусмешкой. Потом развернулась, прошла через короткий коридор, вышла через боковую дверь и направилась к своей машине.
Гурни из окна смотрел ей вслед, пока машина не скрылась из виду.
И тогда его взгляд упал на листок бумаги, скотчем приклеенный к стене над буфетом. На бумажке было что-то написано карандашом. Гурни пригляделся и узнал почерк Кайла.
Он прочитал: “Не забудь про открытку”. И стрелка, указывающая вниз. Прямо внизу, на буфете, лежал конверт, приклеенный к подарку Гурни. Ярко-голубой цвет выдал “Тиффани” и заставил с неприятным чувством вспомнить, как легко Кайл швыряется деньгами.
Гурни распечатал конверт и достал открытку. Она была простая, сделана со вкусом. Он еще раз перечитал надпись: “С днем рождения! Эта мелодия – для тебя!”
Гурни открыл ее, по-прежнему ожидая услышать навязшую на зубах мелодию. Но первые секунды три открытка просто молчала. Возможно, чтобы было время прочитать надпись внутри: “Радости и мира в твой день!”
А потом полилась музыка и длилась почти минуту. Это был пассаж из “Весны” Вивальди.
Учитывая размеры устройства – меньше покерной фишки, – качество звука было удивительное. Но не это ошеломило Гурни: музыка оживила в памяти старые воспоминания.
Кайлу было лет одиннадцать-двенадцать, и он еще каждые выходные приезжал в Нью-Йорк к Дэйву и Мадлен из дома матери на Лонг-Айленде. Он начал увлекаться современной музыкой, с точки зрения отца – бандитской, грубой и совершенно тупой. Тогда Гурни придумал правило: пусть Кайл слушает что хочет, но столько же времени слушает и классику. Тем самым он убивал сразу двух зайцев: и сокращал время прослушивания ужасной музыки, к которой сын-подросток был так привязан, и получал возможность познакомить его с шедеврами, которых Кайл иначе не услышал бы.
Не обошлось без споров и ссор. Но результат приятно удивил. Кайл обнаружил, что ему нравится один из классических композиторов, которых предложил ему Гурни. Ему понравился Вивальди, особенно “Времена года”. А из “Времен года” больше всего понравилась “Весна”. Именно “Весну” он охотно выбрал в качестве платы за то, чтобы слушать свою какофонию.
А потом что-то стало меняться – так постепенно, что Гурни не сразу заметил. Кайл начал слушать, снова и снова, и не только Вивальди, но и Гайдна, Генделя, Моцарта, Баха – и уже не в качестве платы за право включать всякую дрянь, а по собственному желанию.
Через много лет Кайл как-то обмолвился – не при Гурни, а при Мадлен – что “Весна” открыла для него дверь в волшебную страну, и что это один из лучших подарков, который сделал ему отец.
Гурни помнил, как Мадлен передала ему эти слова. И помнил, как странно он себя тогда почувствовал. Конечно, он был рад, что сделал что-то настолько полезное. И все же это было грустно: ведь это такая малость, ничего ему не стоила. Неужели, думал он, сын так помнит этот случай, потому что получил от него так мало?
Те же противоречивые чувства нахлынули и теперь, когда он держал в руках открытку, когда играла прекрасная барочная мелодия. Перед глазами все расплылось, и он с тревогой понял, что опять чуть не плачет.
Черт, да что же это со мной? Бога ради, Гурни, соберись!
Он пошел в кухню и вытер слезы бумажным полотенцем. Он подумал, что за последние несколько месяцев ему хотелось плакать чаще, чем за всю взрослую жизнь.
Мне нужно что-то делать – что угодно. Двигаться. Достигать цели.
Первое действие, которое пришло ему в голову, – составить список основных вещей, сгоревших в пожаре. Страховой компании он, несомненно, понадобится.
Ему не слишком хотелось этим заниматься, но он себя пересилил. Достал из ящика стола желтый блокнот и ручку, потом сел в машину и поехал к обугленным развалинам амбара.
Выходя из машины, он поморщился от едкого запаха влажного пепла. Откуда-то снизу, с дороги, донеслось прерывистое жужжание бензопилы.
Он нехотя подошел к груде обугленных досок, лежавших внутри покореженного, но устоявшего остова. Там, где раньше хранились ярко-желтые байдарки, водруженные на козлы, теперь была коричневато-пузыристая затвердевшая масса – в нее превратился материал, из которого лодки были сделаны. Гурни не очень-то увлекался этими байдарками, а вот Мадлен, он знал, их любила: плыть по реке под летним небом было для нее настоящим удовольствием. И потому вид уничтоженных лодочек, превращенных в затвердевший синтетический сплав, огорчил и разгневал его. Еще более плачевное зрелище являл собой велосипед Мадлен. Шины, седло и тросы расплавились. Колеса погнулись.
Гурни сделал над собой усилие и принялся медленно обходить эту уродливую свалку, отмечая в блокноте, что случилось с инструментами и оборудованием. Закончив, он с отвращением развернулся и пошел к машине.
В голове его роились вопросы. И большинство вопросов сводились к одному: зачем?
Ни одно из очевидных, на первый взгляд, объяснений не казалось убедительным.
Особенно версия про обиженного охотника. В округе было полно табличек “Охота запрещена”, но доселе ни одного спаленного амбара.
Тогда что это было?
Может, поджигатель ошибся адресом? Или какой-то пироман решил поджечь крупную постройку? Или это бездумные подростки-вандалы? Или какой-то враг из полицейского прошлого решил отомстить Гурни?
Или это как-то связано с Ким, Робби Мизом и “Осиротевшими”? А может, поджигатель – это тот, кто шептал Гурни на ухо в подвале?
“Не буди дьявола”. Если, как говорит Ким, это цитата из сказки, которую в детстве рассказывал ей отец, тогда предостережение явно адресовано ей. Только для нее оно обретает особый смысл. Но тогда зачем шептать на ухо Гурни?
Мог ли незнакомец подумать, что с лестницы упала Ким?
Это почти что исключено. Когда Гурни упал, то первым делом услышал голос Ким в небольшом коридоре наверху: она кричала, без конца звала его. Затем послышались ее шаги: она побежала за фонариком. И только потом, лежа на полу, Гурни услышал совсем рядом зловещий шипящий голос – значит, этот человек должен был знать, что разговаривает не с Ким.
Но если он знал, что на полу лежит не Ким, тогда почему же…
И вдруг Гурни осенило – внезапно, будто ему дали пощечину.
Точнее, будто вдруг зазвучала кристально чистая мелодия из концерта Вивальди.
И он поехал к дому – в такой спешке, что дважды угодил в сурковые норы.
Дома он сразу же нашел музыкальную открытку и на обороте увидел то, что и ожидал: название компании и сайт – KustomKardz.com.
Через минуту он уже просматривал этот сайт с ноутбука. В “Кастом-кардз” делали как раз такие открытки – по индивидуальному заказу, со встроенным звуковым устройством на батарейке: “Вам предлагается более ста мелодий из коллекции мировой классики и фольклора”.
На странице “Контакты” помимо электронного адреса был указан номер телефона для бесплатного звонка. Гурни набрал его. У него был такой вопрос к службе поддержки покупателей: можно ли записать на устройство не музыку, а произнесенные слова?
Да, конечно, ответили ему. Нужно просто записать голос – хоть на телефон – сохранить в нужном формате и переписать на устройство.
Тогда, если можно, он задаст еще два вопроса. Как может включаться звуковое устройство, если оно используется не в открытке, а каким-либо иным образом? И какой длины паузу можно сделать между включением устройства и воспроизведением записи?
Девушка из службы поддержки объяснила, что включаться устройство может разными способами: при нажатии, при ослаблении давления, даже от звука, как те выключатели, которые реагируют на хлопок в ладоши. О других возможностях лучше спросить мистера Эмтара Гумадина, инженерное светило компании.
И последний вопрос. Один знакомый получил в подарок странную открытку с текстом: “Не буди дьявола”. Не участвовали ли, случайно, “Кастом-кардз” в записи этого сообщения?
Она сомневается, но, если Гурни подождет, уточнит у Эмтара.
Через пару минут девушка вернулась и сказала, что никто ничего такого не помнит. Разве что Гурни имеет в виду колыбельную, которая начинается “Не будите до утра мою радость”.
У компании много конкурентов?
К сожалению, да. Технология дешевеет и становится все более популярной.
Закончив разговор с “Кастом-кардз”, Гурни позвонил Кайлу. Он не ожидал, что ему ответят: мотоцикл, скорее всего, мчался по трассе I-88, и даже нетерпеливый человек двадцати шести лет не станет вытаскивать телефон из кармана на полном ходу.
Но, вопреки всем ожиданиям, Кайл ответил:
– Привет, пап, что случилось?
– Где вы?
– На заправке. Кажется, город называется Афрон.
– Рад, что ты можешь говорить. Хочу попросить тебя кое о чем, когда доберетесь до квартиры Ким. Я про голос, который слышал у нее в подвале. Думаю, это была запись – наверное, на маленьком носителе, как в той открытке, которую ты мне подарил.
– Боже. Как ты это понял?
– Твоя открытка навела меня на мысль. Сделай, пожалуйста, вот что. Когда будете в квартире, спустись в подвал – если там есть свет и нет новых следов вторжения. Осмотри стены рядом с лестницей: не спрятан ли там предмет размером с полдоллара. Где-то в районе нижних ступенек. Голос точно звучал в нескольких футах от меня.
– Насколько хорошо он может быть спрятан? Я имею в виду, раз его было хорошо слышно…
– Ты прав: глубоко в стене он быть не может, но может быть в небольшом углублении, возможно, прикрыт бумагой или крашеным кусочком ткани, чтобы не выделяться на фоне стены. Как-то так.
– Но и не на полу, да?
– Нет, шепот раздался сверху – как будто надо мной кто-то нагнулся.
– А на самой лестнице может быть?
– Да, может.
– О’кей. Вот это да. Ладно, мы поедем, я тебе позвоню, как будем на месте.
– Не торопитесь. Полчаса погоды не делают.
– Хорошо. – Кайл помолчал. – Так тебе… понравилась открытка?
– Что? А, да. Конечно, очень. Спасибо!
– Ты узнал “Весну”?
– Ну конечно.
– Ну хорошо. Отлично. Я перезвоню.
Чтобы не позволять себе совсем раскиснуть от избытка чувств из-за “Весны” и воспоминаний, Гурни решил чем-нибудь заняться, пока Кайл не перезвонит.
Нужно что-то делать.