Голубой горизонт Смит Уилбур

С незапамятных времен эти птицы показывали ему и его племени дорогу к еде. Приблизившись к центру птичьего кольца, Ксиа стал двигаться осторожнее, переползая от камня к камню и внимательно оглядывая все вокруг острыми яркими глазами. Потом он услышал людские голоса, доносившиеся с дальней стороны кольца, и, как клуб дыма, словно растаял в воздухе.

Из своего укрытия он наблюдал за троими, грузившими мясо на лошадей. Сомоя – этого он отлично знал. Его лицо было знакомо всем в колонии. Ксиа видел, как Сомоя победил в гонках в день Рождества, обогнав его хозяина. А вот женщина оказалась незнакомкой.

– Это, вероятно, та, кого ищет Гвеньяма. Та, что сбежала с вонючего тонущего корабля, – решил Ксиа.

Он хихикнул, узнав Верную, привязанную рядом с Друмфайром.

– Скоро ты вернешься к хозяину, – пообещал он кобыле.

Потом сосредоточил все свое внимание на маленькой фигуре Бакката, и его глаза сузились от ненависти.

Он следил, как маленький отряд закончил погрузку и скрылся из вида, уйдя по звериной тропе, спускавшейся в долину. Как только они ушли, Ксиа побежал вниз, чтобы поспорить со стервятниками из-за остатков антилопы канны.

На том месте, где Джим перерезал горло антилопе, осталась лужа крови. Она уже свернулась в черное желе; Ксиа зачерпнул ее пригоршней и влил в открытый рот. За последние два дня он лишь слегка перекусил запасами из своей сумки и теперь чувствовал сильный голод. Он облизал с пальцев все до последней капли. Ксиа не мог позволить себе тратить много времени над остовом антилопы, потому что, если бы Баккат оглянулся, он мог заметить, что стервятники не сразу опустились на землю, и тут же понял бы: что-то или кто-то удерживает их в воздухе. К тому же охотники оставили ему не слишком много. На земле валялись лишь длинные тонкие кишки, которые люди просто не смогли унести. Ксиа пропустил их между пальцами, чтобы выжать жидкий помет. Но от него остался острый привкус, и Ксиа наслаждался им, жуя кишки. Ему хотелось взять большой камень и разбить длинные кости ног, чтобы высосать жирный костный мозг, но он знал, что Баккат может вернуться к месту охоты и, конечно, сразу заметит столь очевидную улику. Поэтому Ксиа просто взял нож и соскреб остатки плоти с костей. Спрятав эти кусочки в свою сумку, он пучком сухой травы затер следы своих ног. А птицы скоро уничтожат остальные мелкие знаки его присутствия, если он что-то упустил. Когда Баккат вернется, чтобы замести собственные следы, его ничто не насторожит.

Радостно жуя полоску вонючих кишок, Ксиа отправился следом за Баккатом и белой парой. Он не пошел прямо по их следам, а держался в стороне. В трех местах, предугадывая повороты узкой долины впереди, он срезал путь по высоткам, где не могли пройти лошади, и ждал людей на другой стороне. Уже издали он увидел дым над стоянкой в Маджубе и поспешил вперед. С высоты он видел, как трое дошли туда с лошадьми.

Ксиа понимал, что должен немедленно вернуться и сообщить своему хозяину о том, что нашел тайное убежище беглецов, но слишком велик оказался соблазн задержаться и позлорадствовать над своим старым врагом Баккатом. Ксиа не смог ему противиться.

Трое мужчин, белый, черный и желтый, разрезали мясо антилопы на толстые полосы, а женщина посыпала их крупной морской солью из кожаного мешка, потом растерла соль ладонями и разложила мясо на камнях, чтобы оно просолилось и высохло. Мужчины тем временем складывали в большой котел на треноге куски белого жира, чтобы вытопить из него сало для еды или сварить мыло.

Всякий раз, когда Баккат вставал или отходил от остальных, взгляд Ксиа следовал за ним с сосредоточенным вниманием кобры. Ксиа теребил одну из стрел в своем маленьком колчане из коры и мечтал о том дне, когда он сможет пустить отравленную стрелу прямо в Бакката.

Закончив работу с мясом, мужчины занялись лошадьми и мулами, а белая женщина разложила оставшиеся полосы на камнях. Потом она ушла вдоль берега ручья к зеленой заводи, скрытой от стоянки. Сняв чепчик, она встряхнула головой, и ее волосы взлетели сияющим облаком. Ксиа опешил. Он никогда не видел волос такого цвета и длины. Они казались неестественными и пугающими. Головы женщин его племени покрывали пушистые кудряшки цвета зерен перца, к ним было приятно прикасаться и приятно на них смотреть. Только ведьма или еще какое-нибудь отвратительная тварь могла иметь такие волосы, как у этой женщины. Ксиа сплюнул, чтобы отвести любую дурную силу, какую могла испускать женщина.

Она огляделась по сторонам, но ни один человеческий глаз не мог обнаружить бушмена, если тот хотел остаться незамеченным. Потом женщина разделась и остановилась на краю заводи, совершенно нагая. И снова Ксиа ощутил отвращение. Это была вообще не женщина, а некое бесполое существо. Тело выглядело уродливо: ноги неестественной длины, узкие бедра, вогнутый живот и зад изголодавшегося мальчишки. Женщины племени сан славились своими ягодицами.

Между ногами женщины, внизу живота, тоже виднелись волосы. Светлые, цвета песков пустыни Калахари, они были такими жидкими, что даже не скрывали толком ее гениталии. Щель походила на поджатые губы. Матери из родного племени Ксиа еще в младенчестве растягивали половые губы дочерей, подвешивая к ним камни, чтобы те привлекательно выпирали. И для Ксиа огромные ягодицы и висящие половые губы являлись признаками истинной женской красоты.

Только груди выдавали принадлежность этой особы к женскому полу, но и они имели странную форму. Они торчали вперед, и бледные соски походили на уши перепуганной карликовой антилопы дикдик.

Ксиа прикрыл ладонью рот и хихикнул над собственным сравнением.

– Да какой же мужчина может пожелать такое существо? – спросил он себя.

Женщина зашла в воду до самого подбородка. Ксиа решил, что видел достаточно, да и солнце уже садилось. Он спустился ниже и бегом отправился к горе с плоской вершиной, что высилась над южным горизонтом, синяя и призрачная. Ему предстояло бежать всю ночь, чтобы сообщить хозяину новости.

Они сели поближе к небольшому огню в центре хижины, потому что ночи еще оставались холодными. Они съели по толстому бифштексу из антилопы и полакомились жареными почками, печенкой и жиром. Мясной сок перепачкал подбородок Бакката. Когда Джим выпрямился с довольным вздохом, Луиза налила ему кружку кофе. Он благодарно кивнул.

– Хочешь? – предложил он, но Луиза покачала головой:

– Я не люблю кофе.

Это было неправдой. Она пристрастилась к его вкусу, когда жила в Хьюс-Брабанте, но знала, какой это редкий и дорогой напиток. Она видела, как осторожно обращается Джим с маленьким мешочком кофейных зерен, которых явно не могло хватить надолго. А глубокая благодарность Луизы к своему спасителю и защитнику не позволяла ей лишать его того, что доставляло ему столько удовольствия.

– У него резкий и горький вкус, – объяснила она.

Луиза вернулась на свое место на противоположной стороне очага и стала наблюдать в свете огня за лицами мужчин, увлекшихся разговором. Она не понимала их, потому что они говорили на незнакомом языке, но он звучал мелодично и убаюкивающе. Луизу наполняло приятное ощущение сытости и клонило в сон, она не чувствовала себя такой спокойной и довольной с тех пор, как покинула Амстердам.

– Я передал твои слова Клебе, твоему отцу, – сказал Джиму Баккат.

Он в первый раз упомянул то, что занимало их умы. Говорить о важных вещах, пока не настал подходящий момент, считалось у бушменов невежливым.

– Что он ответил? – с волнением спросил Джим.

– Он велел передать тебе привет от него и твоей матери. Сказал, что, хотя ты и оставил в их сердцах дыру, которая никогда не заполнится, ты не должен возвращаться в Хай-Уилд. Сказал, что тот жирный солдат из замка будет ждать твоего возвращения с терпением крокодила, зарывшегося в грязь у берега.

Джим грустно кивнул. Он прекрасно понимал, какие возможны последствия, с того самого момента, когда решил спасти девушку. Но теперь он услышал, что и отец это подтверждает, и изгнание из колонии придавило его, как камень. Он стал настоящим отверженным.

Луиза видела выражение его лица и инстинктивно поняла, что именно она – причина его горя. Она уставилась на пляшущие языки огня, чувство вины ножом вонзилось в ее грудь.

– Что еще он говорил? – тихо спросил Джим.

– Сказал, что боль расставания с единственным сыном стала бы не так сильна, если бы он увидел тебя еще раз перед расставанием.

Джим открыл было рот, чтобы заговорить, но тут же снова его закрыл. А Баккат продолжил:

– Он знает, что ты собираешься пойти по дороге Разбойников на север, в глушь. И сказал, что ты не сможешь выжить там с теми скудными запасами, которые взял с собой. Он хочет передать тебе еще кое-что. Сказал, что это будет твоим наследством.

– Да разве такое возможно? Я не могу вернуться к нему, а он не может прийти сюда. Риск слишком велик.

– Он уже послал твоего дядю Бомву, Дориана, и Мансура с двумя фургонами, нагруженными мешками с песком и ящиками с камнями по западной дороге вдоль побережья. Они отвлекут Кейзера, и твой отец сможет встретиться с тобой в условленном месте. У него другие фургоны – с прощальными дарами для тебя.

– Где же это место встречи? – спросил Джим.

Его охватили облегчение и волнение при мысли о том, что он может повидаться с отцом. Ведь он думал, что они уже расстались навсегда.

– Он не может добраться сюда, в Маджубу. Дорога через горы слишком крута и опасна для фургонов.

– Да, сюда ему не добраться, – согласился Баккат.

– Тогда где?

– Помнишь, как два года назад мы вместе путешествовали вдоль границ колонии? – спросил Баккат, и Джим кивнул. – Мы прошли тогда через тайный перевал у реки Гариеп[1].

– Помню.

Это путешествие было главным приключением в жизни Джима.

– Клебе проведет фургоны через тот перевал и встретится с тобой на краю неизведанных земель, на равнине, у небольшого холма в форме головы бабуина.

– Да, мы там охотились и убили большого сернобыка. Как раз перед возвращением в колонию. – Джим ярко припомнил то разочарование, которое он испытал, когда они повернули в обратную сторону. – Я так хотел пойти дальше, к следующему горизонту и к следующему, пока не достиг бы края земли…

Баккат засмеялся:

– Ты всегда был нетерпеливым мальчишкой и до сих пор остаешься таким. Твой отец встретится с тобой у холма Голова Бабуина. Ты можешь добраться туда без меня, Сомоя? – Он с легкой насмешкой посмотрел на Джима. – Но твой отец выйдет из Хай-Уилда только в том случае, если будет уверен, что Кейзер отправился за Бомву и Мансуром, и когда я вернусь с твоим ответом.

– Передай отцу, что я приду туда.

Баккат встал и потянулся за луком и колчаном.

– Но ты не можешь уйти прямо сейчас, – сказал Джим. – Еще темно, а ты не отдыхал как следует с тех самых пор, как вышел из Хай-Уилда.

– Меня поведут звезды. – Баккат направился к двери хижины. – И Клебе велел мне возвращаться сразу же. Увидимся снова у Головы Бабуина. – Он перешагнул порог и оглянулся, улыбаясь Джиму. – А до тех пор будь спокоен, Сомоя. И всегда держи Велангу рядом, потому что мне кажется, что, хотя она пока еще молода, из нее получится прекрасная женщина, похожая на твою мать.

С этими словами он исчез в ночи.

Баккат двигался в ночи так же быстро, как любая из ночных тварей, но он поздно вышел из Маджубы, и утренний свет уже усиливался, когда он добрался до скелета антилопы канны. Баккат сел рядом с ним на корточки и стал высматривать следы, способные подсказать ему, кто или что побывали здесь со вчерашнего дня. Стервятники, сгорбившись, расселись на окрестных скалах. Земля вокруг скелета была усыпана их перьями, камни вокруг останков антилопы покрылись белыми потеками их жидкого помета. Когти птиц исцарапали землю, но Баккат смог различить следы шакалов и прочих мелких зверей на мягкой почве. Следов гиен здесь не обнаружилось, но это и не удивляло: высоко в горах было слишком холодно для них в это время года. Скелет, хотя и обглоданный дочиста, оставался целым. Гиены бы разгрызли кости.

Если сюда и заглядывал какой-то человек, все его следы стерлись. Однако Баккат был уверен, что его никто не выследил. Мало кто мог распутать оставленный им след. Потом его взгляд остановился на ребрах антилопы, белых и гладких. Вдруг Баккат тихо, тревожно присвистнул, и его уверенность пошатнулась.

Он коснулся голых ребер, провел пальцами по одному, потом по другому… Едва заметные следы на них могли быть естественными или же оставленными кем-то из падальщиков. Но Баккат ощутил тошнотворное сомнение, от которого сжался его желудок. Нет, эти отметины выглядели слишком ровными и равномерными, их оставили не зубы, а орудие. Кто-то соскребал остатки мяса ножом…

Но если это был человек, то он наверняка оставил бы следы обуви, подумал Баккат и начал оглядывать землю вокруг скелета, достаточно далеко – там, где почву не истоптали трупоеды. Ничего! Он вернулся к скелету и снова изучил его. Может, человек был бос, подумал он. Но готтентоты носили сандалии, да и что кому-то из них делать в горах в это время? Они пасут стада на равнинах. Неужели за ним действительно кто-то шел? «Но только один охотник мог прочитать мои следы, – подумал Баккат. – Охотник, который ходит босым? Из племени сан? Кто-то из моего рода?»

Он размышлял над этим и все сильнее тревожился. «Нужно ли мне идти в Хай-Уилд или вернуться и предупредить Сомою?» Баккат колебался, потом наконец принял решение. «Я не могу идти сразу в обе стороны. Я должен идти вперед. Это мой долг. Я должен донести весть до Клебе».

Теперь, утром, он мог двигаться намного быстрее. На бегу его глаза не оставались в покое, ни один звук или запах, сколь угодно слабый, не ускользал от его внимания. Когда он огибал заросли низких кустов, обросших серым мхом, его ноздри раздулись – он уловил запах фекалий. Баккат свернул в сторону, чтобы найти источник запаха, и через несколько шагов обнаружил его. Одного взгляда ему хватило, чтобы определить: это оставлено плотоядным существом, недавно евшим кровь и мясо. Фекалии были черными, полужидкими, зловонными.

Шакал? Но Баккат сразу понял, что это не так. Это должен быть человек, потому что рядом лежали грязные листья, которыми он подтирался. Только племя сан пользовалось листьями умывального куста для таких целей: эти листья были сочными и мягкими, и, когда их растирали между ладонями, они истекали травяным соком.

Теперь Баккат знал, что это тот же самый человек, который ел мясо антилопы, а потом опорожнил кишечник вот тут, у тропы, что вела от Маджубы вниз, с гор; и этот человек был из его собственного племени. Но, кроме самого Бакката, сколько опытных охотников-сан жили в колонии? Его народ предпочитал пустыни и джунгли.

И тут инстинкт подсказал Баккату, кто это должен быть.

– Ксиа! – прошептал он. – Ксиа, мой враг, шел за мной и узнал мои тайны! А теперь спешит в крепость, к своему хозяину. И вскоре они помчатся к Маджубе с множеством всадников, чтобы схватить Сомою и Велангу…

Бакката снова охватила страшная неуверенность.

– Должен ли я вернуться и предупредить Сомою или спешить в Хай-Уилд? Насколько Ксиа опередил меня?

И опять Баккат пришел к тому же решению:

– Сомоя уже ушел из Маджубы. Кейзер и его люди будут двигаться медленнее, чем Сомоя. Если я поспешу, то смогу предупредить и Клебе, и Сомою, прежде чем их нагонит Кейзер.

И он побежал так, как редко бегал прежде, словно за ним гнался голодный лев.

Ксиа добрался до колонии ночью. Ворота крепости были заперты, их не открыли бы до утренней побудки и подъема флага Голландской компании на рассвете. Но Ксиа знал, что в эти дни Гвеньяма, его хозяин, редко ночевал в своей роскошной квартире внутри крепостных стен. У него имелось в городе новое увлечение.

Совет компании в Амстердаме издал строгий указ, согласно которому живущим в колонии бюргерам, а тем более служащим компании запрещалось вступать в интимные отношения с аборигенами. Но, как и многие другие законы Семнадцати, этот существовал лишь на бумаге, и полковник Кейзер имел маленький домик в глубине садов компании. Домик стоял в конце немощеной аллеи, его скрывала высокая живая изгородь из вечнозеленых кустов лантаны. Ксиа не стал тратить время зря, споря со стражей у ворот крепости. Он прямиком направился к любовному гнездышку полковника и проскользнул сквозь брешь в изгороди. В кухне в задней части коттеджа горела лампа, и Ксиа тихонько постучал в окно. Между лампой и стеклом мелькнула тень, знакомый бушмену женский голос спросил:

– Кто там?

Голос женщины звучал резко и нервно.

– Шала! Это Ксиа, – ответил он на языке готтентотов.

Послышался скрип отпираемого дверного засова. Женщина распахнула дверь и выглянула наружу. Она лишь ненамного превосходила Ксиа ростом и походила на ребенка, хотя ребенком не являлась.

– Гвеньяма здесь? – спросил Ксиа.

Она покачала головой.

Ксиа с удовольствием смотрел на нее: готтентоты состояли в родстве с племенем сан, и для Ксиа Шала представляла собой идеал прекрасной женщины. Ее кожа в свете лампы отливала янтарем, темные глаза были слегка раскосыми, скулы – высокими и широкими, а подбородок – узким настолько, что ее лицо напоминало перевернутый наконечник стрелы. Голову женщины, безупречно круглую, покрывали мягкие кудряшки цвета перца.

– Нет, он ушел, – сказала она и открыла дверь шире, приглашая Ксиа войти.

Ксиа колебался. Со времени их прошлых встреч он постоянно видел в воображении Шалу. Она для него была чем-то вроде одного из пустынных цветков суккулентов, вроде кактуса, со свежими пурпурными лепестками. К тому же ему доставляло невероятное удовольствие черпать из горшка с овсянкой, принадлежавшего его хозяину.

Шала как-то раз рассказала Ксиа о мужских достоинствах полковника:

– Это похоже на клюв нектарницы. Тоненький и изогнутый. Он только слегка коснулся моего нектара и тут же упорхнул.

Мужчины племени сан славились сексуальной выносливостью и размерами своих пенисов, совершенно не соответствовавших их маленькому росту. А Шала, имевшая в этом деле немалый опыт, считала Ксиа выдающимся образцом своего народа.

– А где он?

Ксиа разрывался между долгом и искушением.

– Он еще вчера ускакал куда-то с десятком своих людей.

Шала взяла Ксиа за руку и втащила в кухню, тут же закрыв за ними дверь и заперев ее на засов.

– Но куда они поехали? – спросил Ксиа.

Шала уже стояла перед ним, развязывая пояс халата. Кейзеру безумно нравилось наряжать ее в яркие индийские шелка, увешивать жемчугом и одарять разными пышными нарядами и украшениями, которые он во множестве покупал на складах братьев Кортни.

– Он сказал, что они поедут следом за фургонами Бомву, рыжеволосого, – пояснила Шала и позволила халату соскользнуть на пол.

Ксиа судорожно вздохнул. Не важно, как часто он видел эту грудь; она всегда вызвала у него восторженное потрясение.

– Зачем ему ехать за теми фургонами?

Ксиа протянул руки к грудям женщины и сжал их.

Она мечтательно улыбнулась и придвинулась к нему ближе.

– Он сказал, фургоны приведут его к беглецам, к Сомое, сыну Кортни, и к той женщине, которую он похитил во время кораблекрушения.

В голосе Шалы послышалась легкая хрипота. Она подняла край юбки Ксиа и сунула под нее руку. Похотливо прищурившись, она улыбнулась, показав маленькие белые зубки.

– У меня мало времени, – предупредил он.

– Тогда давай поспешим.

И она опустилась перед ним на колени.

– В какую сторону он поехал?

– Я наблюдала за ними с вершины Сигнального холма, – сообщила женщина. – Они отправились по прибрежной дороге на запад.

Пошире расставив колени, она уперлась локтями в пол для большей устойчивости; Ксиа, обойдя ее сзади, опустился на колени и, взяв ее за бедра, притянул к себе. Она тихонько взвизгнула, когда он раздвинул свежие темные лепестки и вошел глубоко…

…Наконец Шала пронзительно вскрикнула от наслаждения и упала на пол посреди кухни, сладострастно постанывая.

Ксиа стоял над ней, приводя в порядок свою кожаную юбку. Подняв лук и колчан, он повесил их на плечо.

– Когда ты вернешься? – Шала приподнялась и села, дрожа всем телом.

– Как только смогу, – пообещал Ксиа и исчез в темноте за дверью.

Когда Баккат поднялся на холмы над Хай-Уилдом, он увидел, что все поместье пребывает в необычной суете. Все до единого слуги лихорадочно работали. Погонщики фургонов и мальчишки-вожатые выводили из загонов в дальней части главного паддока волов. Их запрягали по двенадцать в четыре упряжки и гнали по дороге к главному дому. Другая группа пастухов собирала небольшие стада овец с жирными хвостами, молочных коров с маленькими телятами и запасных волов, и все это медленно тянулось на север. Первые стада ушли уже так далеко, что казались почти неразличимыми точками в поднятой ими же самими пыли.

– Так, они уже идут к перевалу у реки Гариеп, на встречу с Сомоей.

Баккат удовлетворенно кивнул и стал спускаться вниз по холму.

Как только он вошел во двор, он увидел, что подготовка к отъезду идет полным ходом. На погрузочном пандусе перед складами Том Кортни, в рубашке без жилета, раздавал приказания людям, укладывавшим в фургоны последние ящики с грузом.

– Что в том ящике? – требовательно спросил он. – Он мне незнаком.

– Мистрис велела это положить. Я не знаю, что там. – Слуга пожал плечами. – Наверное, женские вещи.

– Клади его во второй фургон. – Том повернулся и заметил Бакката, пересекавшего двор. – Я тебя увидел, когда ты еще спускался с холма. Ты становишься выше с каждым днем, Баккат.

Баккат усмехнулся от удовольствия, расправил плечи и немножко выпятил грудь:

– Вижу, твой план осуществляется, Клебе?

Это был скорее вопрос, чем утверждение.

– Через несколько часов после того, как Бомву повел фургоны вдоль западного берега, Кейзер со своими людьми погнался за ним. – Том рассмеялся. – Но я не знаю, когда он сообразит, что следует за ложной целью, и примчится обратно. Нам нужно исчезнуть как можно скорее.

– Клебе, я принес дурные вести.

Том увидел выражение лица маленького мужчины, и его улыбка исчезла.

– Пошли! Отойдем подальше, чтобы поговорить наедине.

Он повел Бакката в склад и внимательно выслушал подробный рассказ бушмена обо всем, что произошло во время его пребывания в горах. И вздохнул с облегчением, когда услышал, что их догадки подтвердились и Баккат нашел Джима в Маджубе.

– В общем, Сомоя, Зама и та девушка уйдут из Маджубы и отправятся к месту встречи на границе колонии, у Головы Бабуина, – продолжил Баккат.

– Но это хорошие новости, – заявил Том. – Так почему у тебя такой мрачный вид?

– За мной следили, – признался Баккат. – Кое-кто последовал за мной до самой Маджубы.

– Кто это был? – Том не смог скрыть тревогу.

– Один сан, – ответил Баккат. – Опытный охотник из моего племени, единственный, кто может со мной равняться. Тот, кто видел, как я ухожу из Хай-Уилда.

– Охотничий пес Кейзера! – в бешенстве воскликнул Том.

– Да, это Ксиа, – согласился Баккат. – Он перехитрил меня, а теперь должен спешить за своим хозяином. И через несколько дней поведет Кейзера в Маджубу.

– Сомоя знает, что Ксиа их обнаружил?

– Я сам заметил его след только тогда, когда уже находился на полпути назад от Маджубы. И решил сначала предупредить тебя, – сказал Баккат. – Теперь я могу вернуться к Сомое, предупредить его и увести от опасности.

– Но ты должен добраться до него прежде, чем доберется Кейзер.

Грубоватое лицо Тома исказилось от беспокойства.

– Ксиа должен сначала вернуться в Маджубу и уже потом будет искать следы Сомои, – пояснил Баккат. – Кейзер со своими людьми будут идти медленно, они не привыкли к горным тропам. Им придется сильно отклониться на юг. А я могу пройти через горы прямиком на север, обогнать их и найти Сомою раньше.

– Так отправляйся поскорее, старый друг! – попросил Том. – Я отдаю в твои руки жизнь моего сына!

Баккат кивнул, прощаясь:

– Мы с Сомоей будем тебя ждать у Головы Бабуина.

Баккат повернулся, чтобы уйти, но Том окликнул его.

– Та женщина… – Том умолк ненадолго, не в силах смотреть в лицо маленькому человеку. – Она еще с ним? – ворчливо спросил он.

Баккат кивнул.

– А она… – Том опять замолчал, потом попытался задать вопрос по-другому: – Что она…

Баккат сжалился над ним:

– Я дал ей имя Веланга, потому что ее волосы похожи на солнечный свет.

– Я не это хотел узнать.

– Думаю, Веланга будет идти рядом с ним долго-долго. Может быть, всю жизнь. Ты это имел в виду?

– Да, Баккат, именно это.

С возвышения погрузочной площадки Том проводил взглядом бушмена, выбежавшего за ворота и повернувшего к горам. Том гадал, когда маленький человек в последний раз отдыхал или спал, но вопрос не имел смысла. Баккат мог держаться столько времени, сколько требовал от него долг.

– Том!

Он услышал голос жены и, обернувшись, увидел, что она спешит к нему со стороны кухни. К своему удивлению, он обнаружил, что она надела бриджи, верховые сапоги и широкополую соломенную шляпу, подвязав ее под подбородком широкой красной лентой.

– Зачем приходил Баккат?

– Он нашел Джима.

– А девушку?

– Да, и девушку, – неохотно кивнул Том. – Ее тоже.

– Тогда почему мы до сих пор не выехали? – требовательно спросила Сара.

– Мы? – переспросил Том. – Мы никуда не едем. Но я буду готов к отъезду через несколько часов.

Сара уперлась в бока сжатыми кулаками. Том знал, что это первые признаки близкого извержения вулкана.

– Томас Кортни! – ледяным тоном заговорила Сара, а в ее глазах вспыхнул воинственный огонь. – Джеймс – мой сын! Мое единственное дитя! Неужели ты мог хоть на мгновение подумать, что я буду сидеть здесь, в своей кухне, в то время как ты поскачешь прощаться с ним, и, может быть, навсегда?

– Я передам ему твою материнскую любовь, – предложил Том. – А когда вернусь, подробно опишу тебе ту девушку.

Он пытался еще немного спорить. Но когда выехал из ворот Хай-Уилда, Сара скакала рядом с ним. Она вздернула голову и изо всех сил старалась сдержать победоносную улыбку. Покосившись на мужа, она ласково сказала:

– Том Кортни, ты до сих пор самый красивый из всех мужчин, каких только я видела, если не считать тех минут, когда ты дуешься.

– Я не дуюсь. Я никогда не дуюсь, – с надутым видом возразил Том.

– Давай наперегонки до брода, – предложила Сара. – Победитель заслужит поцелуй.

Она подстегнула свою кобылу и рванулась вперед. Том попытался сдержать своего жеребца, но тот горел желанием помчаться вслед.

– Ладно, черт с тобой!

Том пустил коня вперед. Но он дал кобыле слишком большую фору, а Сара являлась отличной наездницей.

Она ждала его у брода с разгоревшимися щеками и сверкающими глазами.

– Где мой поцелуй? – спросила она.

Том наклонился в седле, чтобы по-медвежьи обнять ее.

– Это только первый взнос, – пообещал он, отпуская жену. – Полностью рассчитаюсь ночью.

Джим обладал отличным чувством направления, но Баккат знал, что он все же может ошибиться. Он помнил, как однажды Джим ускользнул из лагеря жарким полуднем, когда все остальные спали. Джим заметил на горизонте маленькое стадо сернобыков, а поскольку у них кончалось мясо, погнался за ними. Три дня спустя Баккат отыскал его в горах; Джим бродил кругами, ведя за собой охромевшую лошадь, и умирал от жажды.

Джим не желал вспоминать о том случае и, прежде чем они расстались в Маджубе, внимательно выслушал наставления Бакката: бушмен объяснил, как лучше всего пройти через горы, следуя хорошо заметным звериным тропам, по которым веками брели слоны и стада канн.

Одна из этих троп приведет Джима к броду на реке Гариеп, туда, где река выходила на равнину у границы колонии и начинались джунгли. С того места холм Голова Бабуина отчетливо вырисовывался на восточном горизонте. Баккат знал, что Джим точно станет следовать его указаниям, поэтому ясно представлял, где Джим может находиться сейчас и где его можно перехватить.

Баккат срезал путь через предгорья и, углубившись далеко на север, повернул к главному хребту и поднялся между высокими скалами янтарного цвета в горные долины. На пятый день после ухода из Хай-Уилда он вышел на след. С двумя подкованными лошадьми и шестью тяжело нагруженными мулами отряд оставлял за собой настоящую широкую дорогу. Еще до полудня бушмен догнал его. Но он не стал сразу показываться на глаза, а вместо этого обогнал их и ждал у звериной тропы, по которой отряд должен был пройти.

Баккат видел, что Джим ехал впереди. Когда Друмфайр поравнялся с тем местом, где он прятался, Баккат выскочил из-за валуна, как джинн из лампы, и пронзительно крикнул:

– Нашел тебя, Сомоя!

Друмфайр так испугался, что шарахнулся в сторону. Джим, тоже захваченный врасплох, упал на шею коня, а Баккат захохотал над собственной шуткой.

Джим моментально восстановил равновесие и поскакал за Баккатом, удиравшим по звериной тропе и продолжавшим хохотать. Джим сорвал с себя шляпу и, наклонившись в седле, хлопнул ею бушмена по голове и плечам:

– Ты просто ужасный маленький человек! Ты такой маленький, такой крошечный, что я тебя и не заметил!

Эти оскорбления вызвали у Бакката такой приступ веселья, что он упал и стал кататься по земле.

Когда Баккат наконец смог встать, Джим внимательно осмотрел его, пока они приветствовали друг друга уже немного более официально. Ему стало ясно, насколько измотан бушмен. Хотя его племя славилось выносливостью и силой духа, за последнюю неделю Баккату пришлось пробежать более сотни лиг по горам, и он не давал себе времени ни поесть, ни как следует напиться, ни выспаться. Его кожа из золотистой и блестящей превратилась в серую и пыльную, словно пепел последнего ночного костра. Голова походила на череп, а скулы просто выпирали из-под кожи; глаза глубоко провалились. Бушменам ягодицы служили так же, как горб верблюду: когда бушмен хорошо питался и отдыхал, они становились царственными и покачивались независимо друг от друга на ходу. Но зад Бакката исчез в складках обвисшей кожи. Ноги и руки стали тонкими, как лапки богомола.

– Зама! – крикнул Джим, когда на тропе появились мулы. – Распакуй один тюк с чаггой!

Когда Баккат начал доклад, Джим остановил его.

– Сначала поешь и напейся, – приказал он. – Потом – спать. Поговорить мы можем и потом.

Зама снял с мула один из кожаных мешков, набитых чаггой – продуктом из мяса антилопы: соленые полоски мяса наполовину высушивали на солнце, а потом упаковывали в мешок так плотно, что ни воздух, ни мухи не могли до них добраться. Видимо, первые путешественники по Африке заимствовали эту идею у индейцев Северной Америки, делавших пеммикан. Подготовленное таким образом мясо не портилось и могло храниться бесконечно долго. В нем сохранялась влага, и, хотя на вкус оно было странным и слегка с душком, соль маскировала признаки порчи. И оно всегда было готово к употреблению.

Усевшись в тени у ручейка, Баккат принялся за еду; перед ним лежала целая гора черной чагги. Луиза, искупавшись в одной из заводей выше по течению, вернулась и села рядом с Джимом; они стали наблюдать за Баккатом.

Через некоторое время Луиза спросила:

– Сколько еще он может съесть?

– Да он еще только входит во вкус, – ответил Джим.

Намного позже Луиза пробормотала:

– Ты посмотри на его живот! Он начинает раздуваться.

Баккат встал и, подойдя к воде, опустился на колени.

– Наконец-то наелся! – решила Луиза. – Я думала, он будет есть, пока не лопнет.

– Нет, – покачал головой Джим. – Ему просто нужно освободить место для следующей порции, вода поможет.

Баккат вернулся от ручья с мокрым подбородком и напал на очередную гору чагги с неослабевающим аппетитом.

Луиза хлопнула в ладоши и засмеялась от изумления:

– Он же такой маленький, это просто невозможно! Он что, и не намерен останавливаться?

Но Баккат наконец остановился. С видимым усилием он проглотил последний кусок. Потом сел, скрестив ноги, стеклянными глазами посмотрел вокруг и громко икнул.

– Вид у него такой, словно он на восьмом месяце беременности. – Джим показал на вздувшийся живот бушмена.

Луиза покраснела, услышав столь неуместное сравнение, но не смогла сдержать улыбку. Описание оказалось и правда слишком точным. Баккат улыбнулся ей в ответ, потом свалился набок, свернулся калачиком и захрапел.

Утром его щеки чудесным образом округлились, а зад, хотя и не вернул еще прежнего великолепия, все же отчетливо вырисовывался под юбкой. Он с прежним удовольствием набросился на завтрак, а затем наконец, набравшись сил, приготовился представить Джиму полный отчет.

Джим слушал его в основном молча. Когда Баккат сообщил о том, как обнаружил преследование Ксиа, и сказал, что тот уже наверняка ведет Кейзера в Маджубу, а оттуда они пойдут по их следам, Джим явно встревожился. Но потом Баккат передал ему нежный привет от отца и сообщение о поддержке. Темные тучи, окружившие Джима, развеялись, лицо озарилось привычной улыбкой. Когда Баккат договорил, оба какое-то время сидели молча. Потом Джим встал и отправился к заводи.