Побег стрелка Шарпа. Ярость стрелка Шарпа Корнуэлл Бернард

– Какие, к дьяволу, болота! Надо всего лишь идти по дороге!

По дороге почему-то не пошли, и армия, поплутав, остановилась. Солдаты сели прямо в поле, а некоторые даже попытались уснуть. Британцы закурили свои коротенькие глиняные трубки, ординарцы взялись прогуливать лошадей, а проводники спорили до тех пор, пока какие-то цыгане из разместившегося в ближайшей дубовой роще табора не указали путь на Медину-Сидонию. И снова марш. Через двенадцать часов, уже в полдень, когда армия сделала привал, выяснилось, что за спиной осталось всего лишь шесть миль. Правда, кавалеристы немецкого легиона, служившего под командой сэра Томаса, успели за это время наткнуться на полубатальон французских фуражиров, пользуясь преимуществом внезапности, убили с дюжину врагов и взяли в плен раза в два больше.

Генерал Лапена, у которого период апатии сменился приступом активности, предложил продолжить марш уже после полудня, но люди устали после бессонной ночи и еще не успели подкрепиться, так что он в конце концов согласился с сэром Томасом – подождать, пока солдаты поедят, – потом решил, что выступать уже поздно, что уж лучше пусть все отдохнут до утра, а утром сам же оказался не готов. Один из пленных офицеров сообщил, что маршал Виктор направил подкрепление в Медину-Сидонию, гарнизон которой увеличился теперь до трех с лишним тысяч человек.

– Туда идти нельзя! – объявил генерал Лапена. Это был человек угрюмой наружности, слегка сутулый, с вечно бегающими глазками. – Три тысячи! Да, мы можем победить, но какой ценой? Ценой задержки, сэр Томас, ценой задержки. А тем временем Виктор запросто обойдет нас с фланга. – Руки его описали круг, чтобы, по-видимому, продемонстрировать, как именно произойдет окружение, и встретились. – Мы пойдем к Вехеру. Сегодня же! – Голос источал уверенность и твердость. – Из Вехера мы сможем ударить по Чиклане с юга.

В пользу такого плана говорило то обстоятельство, что в Вехере, оказывается, вовсе не было никакого гарнизона, о чем охотно поведал плененный французский офицер, очкастый капитан Бруар, успевший изрядно накачаться предложенным Лапеной вином. Сэр Томас знал о дороге, ведущей из города на север, и это означало, что союзная армия может выйти к неприятельским позициям не с востока, а с юга. Не будучи в восторге от решения испанского командующего, он тем не менее признал достоинства предложенного решения.

К полудню старые приказы были отменены, новые еще не отданы, а армия, так никуда и не выступившая, пребывала в полной дезорганизации. Хаос и безобразие. Вопиющая некомпетентность. Сэр Томас бушевал.

Городок Вехер уже виднелся горсткой белых домиков на открывшейся у северо-западного края горизонта возвышенности, однако же проводники повели армию на юго-восток. Сэр Томас подъехал к испанцу и, стараясь выражаться как можно дипломатичнее, указал на цель и предложил идти к ней напрямую, с чем Лапена после долгих консультаций с проводниками согласился. Армия развернулась, хотя испанской ее части маневр дался не без труда, и двинулась в указанном направлении, но вот теперь снова остановилась. Просто взяла и остановилась. Объяснить причины внезапной остановки никто не спешил. Строй рассыпался, испанские солдаты задымили самокрутками.

– Чертов идиот! – повторил сэр Томас, направляясь к генералу.

Когда случилась остановка, Лапена находился в арьергарде колонны, потому что на марше всегда разъезжал взад-вперед. Взгляд со стороны мог многое рассказать о состоянии солдат, и ему было чем гордиться. Люди понимали, кто ими командует, видели общую неразбериху, но при этом держались отлично и духом не падали. Замыкала колонну «Цветная капуста», официально именуемая вторым батальоном 47-го линейного полка. Прозвище они получили за белые заплаты на красных мундирах, что и придавало им отдаленное сходство с вышеупомянутым овощем. Офицеры же полка предпочитали называть своих ланкаширцев «Парнями Вульфа», в память о дне, когда их стараниями из Канады были изгнаны французы. Батальону были приданы две стрелковые роты «Ветоши» из третьего батальона 95-го полка из состава кадисского гарнизона. Поприветствовав соотечественников, сэр Томас вернулся к двум португальским батальонам, также приплывшим с британцами из Кадиса. Касадоры тоже не пали духом, о чем свидетельствовали улыбки, которыми они ответили на его кивок. Один из капелланов, мужчина в замасленной рясе, с мушкетом и распятием на груди, поинтересовался, когда же они начнут убивать французов.

– Скоро, – пообещал сэр Томас, надеясь, что это так. – Очень скоро!

Впереди португальцев шел гибралтарский фланговый батальон, сформированный из легких и гренадерских рот трех гибралтарских батальонов. В них сэр Томас не сомневался – две роты из 28-го глостерширского полка, две из 82-го ланкаширского и две из 9-го норфолкского. Последних называли «Святыми», поскольку их кивера украшали кокарды с изображением Британии, которую испанцы принимали за Деву Марию. Когда «Святые» проходили по улице, набожные испанки опускались на колени и осеняли себя крестным знамением. За гибралтарцами шли фланговые 87-го, и сэр Томас задержался, чтобы ответить на приветствие майора Гоуга.

– Это безобразие, Хью, – вздохнул он. – Полное безобразие.

– Как-нибудь разберемся, сэр Томас.

– Обязательно. Обязательно разберемся.

Стоящий перед 87-м второй батальон 67-го составляли новички из Гемпшира, только что прибывшие из Англии и лишь недавно понюхавшие пороху. Хорошие парни, решил сэр Томас. Такую же оценку он мог дать и возглавлявшим британскую колонну восьми ротам 28-го полка, набранным из центральных английских графств. Все они состояли в гибралтарском гарнизоне, и сэр Томас помнил их еще по Ла-Корунье. Дрались они в тот день упорно и умирали так же, что никак не соответствовало прилипшим к ним прозвищам – «Денди» или «Серебряные хвосты». Офицеры полка носили мундиры с удлиненными фалдами, которые богато расшивали серебром. Впрочем, сами офицеры предпочитали называть себя «Рубаками» в память о дне, когда они отрезали уши одному заносчивому французскому правознайке в Канаде. Командир «Рубак» беседовал о чем-то с полковником Уитли, командовавшим всей колонной на марше, и Уитли, увидев сэра Томаса, приказал привести ему коня.

Перед «Серебряными хвостами» томились в ожидании две батареи майора Дункана, имевшие по пять орудий каждая. Сам Дункан отдыхал, прислонившись к лафету. Сэр Томас лишь пожал плечами в ответ на его вопросительный взгляд.

– Сейчас разберемся! – крикнул он, опять-таки надеясь на лучшее.

И вот наконец его первая бригада. Сэр Томас понимал, как ему повезло получить в свое распоряжение такую прекрасную часть. В ней было всего лишь два батальона, но зато каких. Задний составляли две роты Колдстримского полка, две стрелковые роты и три роты гвардейской пехоты. Шотландцы! Единственное шотландское подразделение под его командой. Сэр Томас снял перед ними шляпу. С шотландцами можно открыть ворота самого ада! К горлу подступил комок. Сэр Томас был человеком сентиментальным и любил солдат. Когда-то он считал всех красномундирников ворами и мошенниками, подонками и отребьем и, вступив в армию, удостоверился в своей правоте, но при этом проникся к ним теплыми чувствами. Их терпение, жестокость, воинственность, выносливость и храбрость вызывали уважение. Сэр Томас часто думал, что уж если ему суждено умереть преждевременно и воссоединиться со своей Мэри в ее шотландском раю, то он хотел бы умереть среди них, как другой шотландец, сэр Джон Мур, сложивший голову при Ла-Корунье. В память о том дне сэр Томас сохранил перепачканную кровью героя красную перевязь. Вот она, достойная солдата смерть, думал он. Смерть в компании, лучше которой нет в мире. Он повернулся к племяннику:

– Когда я умру, Джон, позаботься, чтобы меня похоронили с тетей Мэри.

– Вы не умрете, сэр.

– Похоронишь меня в Балговане. – Он прикоснулся к обручальному кольцу. – Деньги на доставку тела домой отложены. Их должно хватить. – Сэр Томас сглотнул комок, проезжая мимо второго батальона 1-го гвардейского полка. 1-й гвардейский! Их называли «Угленосами», потому что когда-то они носили уголь, чтобы согревать своих офицеров холодными лондонскими зимами. Батальон, каких мало. Командовал гвардейцами бригадир Дилкс, который, кивнув сэру Томасу, поскакал вслед за ним и полковником Уитли к расстроенному и беспомощному генералу Лапене.

Увидев гостей, испанец тяжело вздохнул, как будто их прибытие отвлекало его от неких важных дел, и кивнул в сторону белеющего на холме и все еще далекого Вехера.

– Inundaciоn, – медленно и отчетливо произнес он, повторив красноречивый круговой жест, понимать который, вероятно, следовало так, что положение безнадежно. Ничего не поделаешь. Судьбе не поперечишь. Все кончено.

– Дорога затоплена, – пояснил офицер по связи, хотя никаких объяснений и не требовалось. – Генералу очень жаль, но что есть, то есть. – Сам Лапена никаких сожалений не выказывал, однако офицер счел должным сделать это за него. – Печально, сэр Томас. Печально.

Генерал хмуро посмотрел на шотландца, словно давая понять, что именно он виноват в случившемся.

– Inundaciоn, – снова изрек он и пожал плечами.

– Дорога и впрямь затоплена, – согласился сэр Томас.

Затопленный участок находился там, где дорога, проложенная через гать, пересекала граничащее с озером болото. После прошедших дождей уровень воды поднялся, в результате чего и гать, и болото, и часть дороги примерно в четверть мили оказались под водой.

– Затоплена, – терпеливо повторил шотландец, – но осмелюсь предположить, сеньор, что пройти все-таки можно.

Ответа испанца он дожидаться не стал и, тронув коня шпорами, поехал к гати. Ступив в воду, животное занервничало, заржало, замотало головой, но сэр Томас, твердо взяв поводья, успокоил его и повел дальше, держась вблизи растущих вдоль дороги ив. На середине затопленного участка, где вода поднялась до шпор, всадник повернулся и громко, как будто находился не на испанской равнине, а на охотничьем поле в родной Шотландии, крикнул:

– Пройти можно! Слышите?

– Пушки не пройдут, – покачал головой Лапена, – а в обход нам их не протащить. – Он печально оглядел протянувшиеся далеко на север болота.

Вернувшись, сэр Томас выслушал то же самое еще раз. Коротко кивнув, он подозвал капитана Ветча, отличившегося при налете на зажигательные плоты.

– Проведите рекогносцировку, капитан, – распорядился сэр Томас, – и доложите, смогут ли пройти по дороге орудия.

Проехав затопленный участок туда и назад, капитан Ветч твердо заявил, что орудия пройти могут, но Лапена продолжал стоять на своем: мол, дорога пострадала от воды, ее необходимо тщательно обследовать и при необходимости восстановить, а уж потом тащить пушки через озеро.

– Тогда, по крайней мере, переведем пехоту, – предложил сэр Томас, и с этим предложением Лапена после некоторого колебания согласился. – Пускайте вперед своих парней, – велел сэр Томас бригадиру Дилксу и полковнику Уитли. – Пусть обе бригады держатся поближе к берегу. Не позволяйте им растягиваться по дороге.

Ничего опасного в этом не было, тем не менее он хотел, чтобы британцы и португальцы, уверенно преодолев преграду, показали пример явно павшим духом испанцам.

Обе бригады, оставив орудия, подошли к воде, но на испанцев их появление не произвело ни малейшего впечатления. Солдаты требовали, чтобы им позволили разуться, и лишь затем осторожно ступали на затопленную дорогу. Большинство испанских офицеров оказались без лошадей, поскольку фелюги могли взять лишь небольшое число животных, и теперь, не желая мочить ноги, требовали, чтобы их переносили на руках. Двигались испанцы чрезвычайно медленно, ноги переставляли с опаской, будто боясь, что земля в любой момент уйдет из-под ног и их поглотят разверзшиеся воды.

– Святые угодники! – прорычал сэр Томас, наблюдая за тем, как несколько конных офицеров, доехав до середины, осторожно прощупывают скрытую водой дорогу длинными палками. Он повернулся к племяннику. – Джон, отправляйся к майору Дункану. Скажи, пусть подвозит пушки. И я хочу, чтобы к полудню они были на другом берегу.

Майор Хоуп поскакал за пушками. Лорд Уильям спешился, достал из седельной сумки подзорную трубу, положил ее на спину лошади и прошелся внимательным взглядом по северному горизонту. Там, на краю равнины, виднелись невысокие холмы с белеющими в свете холодного зимнего солнца домиками. Странные вечнозеленые деревья, словно нарисованные рукой никогда не видевшего дерева ребенка, казались на этой равнине темными точками: темные голые стволы и над ними темные, похожие на облачка кроны.

– А мне они нравятся, – сказал он, не отрываясь от трубы.

– Sciadopitys verticillata, – бросил невзначай сэр Томас и, поймав изумленный и восхищенный взгляд лорда Уильяма, объяснил: – Моя дорогая Мэри увлеклась ими во время наших путешествий, и мы даже пытались перенести их к себе в Балгован, да только они не прижились. Казалось бы, уж сосны-то должны в Пертшире расти, верно? А эти не пережили и первую зиму.

Генерал говорил спокойно, но лорд Уильям видел, как етерпеливо барабанят по луке седла его пальцы. Подзорная труба поползла дальше, задержалась ненадолго на деревушке, наполовину скрытой паутинкой оливковой рощицы, двинулась дальше и вдруг остановилась.

– За нами наблюдают, сэр Томас.

– Я так и думал. Маршал Виктор ведь не дурак. Драгуны, не так ли?

– Целый отряд. – Лорд Уильям подправил резкость. – Небольшой. Человек двадцать. – Зеленые мундиры всадников четко выделялись на фоне белых стен. – Так и есть, сэр, драгуны. В деревушке между двумя холмами. Думаю, до них мили три. – (На крыше одного из домишек что-то сверкнуло, – наверное, какой-то француз тоже смотрел на них через подзорную трубу.) – Вроде бы только смотрят.

– Наблюдать и докладывать, такой у них приказ, – хмуро заметил сэр Томас. – Беспокоить они не станут. Их дело – не выпускать нас из виду. И готов поставить имение твоего отца против одного из моих охотничьих домиков, что маршал Виктор уже на марше.

Склоны холмов по обе стороны от деревушки никаких признаков неприятеля не обнаружили, о чем лорд Уильям и доложил сэру Томасу.

– Сообщить Донье Манолито?

Впервые сэр Томас не стал возражать против употребления насмешливого прозвища испанского генерала.

– Оставим его в покое, – негромко сказал он. – Если Лапена узнает, что за нами следуют драгуны, то, чего доброго, развернется и побежит. Вам не следует это повторять, Уилли.

– На моих устах печать молчания, – заверил его лорд Уильям и, сложив трубу, убрал ее в сумку. – Но если маршал Виктор уже на марше… – Он не договорил, решив, что и без того достаточно ясно выразил свои опасения.

– Он встанет у нас на пути, – бодро закончил сэр Томас. – Следовательно, нам придется драться. Это нам и нужно. Если же мы сбежим, ублюдки в Кадисе будут кричать, что французы непобедимы. Станут требовать мира, потом вышвырнут нас из Кадиса и пригласят французов. Нам необходимо драться, Уилли. Мы обязаны доказать испанцам, что можем побеждать. Посмотрите на них. – Он повернулся к красномундирникам и «зеленым курткам». – Это же лучшие в мире солдаты! Лучшие в мире! Подыграем французам. Сделаем то, ради чего мы сюда пришли!

Испанской пехоте, дожидавшейся своей очереди у переправы, пришлось посторониться, чтобы пропустить две батареи британских орудий. Заслышав стук копыт и лязг цепей, генерал Лапена обернулся, а увидев, как его люди прыгают с дороги, подъехал к сэру Томасу и надменно осведомился, с какой стати десять орудий со своими лафетами и зарядными ящиками нарушают походный строй.

– Они пригодятся на том берегу, если французы вдруг объявятся в тот момент, когда ваши доблестные солдаты будут переправляться на другой берег, – объяснил шотландец и, повернувшись к командиру первого орудия, махнул рукой. – Поторопитесь! Подгоните этих чертяк!

– Есть, сэр. – Лейтенант ухмыльнулся.

Сопровождать артиллерию назначили роту стрелков. Сняв патронные сумки, они выстроились по обе стороны затопленной гати, чтобы своим присутствием успокаивать лошадей. Первая батарея капитана Шенли справилась с задачей, показав отличное время. Вода доходила до осей колес, но четыре девятифунтовые пушки и одна пятидюймовая гаубица – каждое орудие тащили по восемь лошадей – одолели препятствие без малейшего сбоя. Передки пришлось опустошить, чтобы вода не попортила пороховые заряды. Их сложили на высокие телеги вместе с сотней запасных ядер.

– Вторая батарея! – крикнул сэр Томас, пребывавший в прекрасном настроении, – первая батарея, промчавшись с лязгом и грохотом по гати, заставила отставших испанцев прибавить шагу и побыстрее выскочить на берег.

Все вдруг зашевелились, заторопились.

И тут первое орудие второй батареи соскользнуло с переправы. Сэр Томас не видел, что случилось. Позже ему рассказали, что одна из лошадей споткнулась, упряжка пошла влево, возчики удержали животных, но орудие качнулось, съехало с настила и ухнуло вниз.

Генерал Лапена медленно повернулся и осуждающе посмотрел на сэра Томаса.

Возчики хлестнули лошадей, те натянули постромки, но орудие даже не шевельнулось.

А за равниной, там, где кончались болота, луч солнца отскочил от полированного металла.

Драгуны!

В тот вечер закончилось все, кроме сражения, которое должно было решить, устоит Кадис или падет. Но история вероломства и предательства завершилась, когда в домике, снятом Шарпом в Сан-Фернандо, появился лорд Памфри. Он пришел, когда уже стемнело, с той же кожаной сумкой, что брал с собой в собор, и Шарпу показалось, что его светлость нервничает даже больше, чем в ту ночь, спускаясь в крипту, где ждал отец Монсени. Памфри вошел в комнату осторожно, бочком, и глаза его слегка расширились, когда он увидел Шарпа.

– Так и думал, что встречу вас здесь. – Памфри принужденно улыбнулся Катерине и огляделся. Комната была маленькая, обставлена скудно – темный стол да стулья с высокой спинкой. Побеленные известкой стены украшали портреты с изображением епископов и старинное распятие. Свет шел от маленького камина и от фонаря, подвешенного к почерневшей балке под потолком. – Не совсем те удобства, к которым вы привыкли, не так ли, Катерина?

– По сравнению с тем, где я выросла, это настоящий рай.

– Конечно, конечно, – закивал лорд Памфри. – Все время выскакивает из головы, что вы росли в гарнизонном городке. – Он обеспокоенно взглянул на Шарпа. – Она рассказывала, что умеет кастрировать свиней.

– Вы бы посмотрели, что она вытворяет с мужчинами, – ответил Шарп.

– И все-таки в городе вам было бы куда комфортнее, – продолжал лорд Памфри, игнорируя мрачную реплику капитана. – Отца Монсени можно уже не опасаться.

– Неужели?

– Его сильно ранило, когда обрушились леса. Я слышал, он не может ходить. И не исключено, больше никогда не встанет на ноги. – Памфри снова посмотрел на Шарпа, ожидая его реакции, и, не дождавшись, улыбнулся Катерине, поставил на стол сумку, вытащил из рукава платок, протер стул и сел. – Так что, моя дорогая, причина, вынудившая вас покинуть город, отпала. Кадис безопасен.

– А как насчет причин остаться здесь? – спросила Катерина.

Взгляд Памфри на мгновение остановился на Шарпе.

– Это уж вам решать, моя дорогая. Полагаю, вам следует вернуться в Кадис.

– Вы что же, сводник у Генри? – фыркнул Шарп.

– Его превосходительство, – тоном оскорбленного достоинства ответил лорд Памфри, – в некотором смысле рад отъезду сеньориты Бласкес. Полагаю, для него сей отъезд означает завершение неудачной главы его жизни, о которой лучше позабыть. Нет, для меня возвращение Катерины – это всего лишь возможность наслаждаться ее обществом. Мы ведь друзья, не так ли? – обратился он к испанке.

– Да, Пампс, мы друзья, – тепло ответила она.

– А раз так, то я на правах друга вынужден сообщить, что письма не представляют более никакой ценности. – Он улыбнулся. – Теперь, когда отец Монсени стал калекой и уже никому не угрожает, письма перестали быть предметом торга. Я узнал об этом лишь сегодня утром, а потому не имел возможности известить вас раньше. Никто другой, смею вас уверить, не попытается их опубликовать.

– Тогда зачем вы принесли деньги, милорд? – спросил Шарп.

– Дело в том, что я снял их еще до того, как получил пренеприятное известие о постигшей отца Монсени беде, и посчитал, что оставить их при себе безопаснее, чем дома, а еще потому, что его превосходительство готов выплатить некоторое вознаграждение за возврат писем.

– Некоторое вознаграждение? – повторил сухо Шарп.

– Да. Исключительно по доброте душевной.

– И каково же это вознаграждение?

– Сто гиней вас устроят? Со своей стороны хочу заметить, что предложение весьма щедрое.

Шарп поднялся, и рука лорда Памфри сама собой скользнула к карману. Шарп рассмеялся:

– Принесли пистолет? Неужели вы действительно думаете драться со мной? – Рука застыла. Шарп подошел к лорду сзади. – Его превосходительство, милорд, знать не знает об этих письмах. Вы ничего ему не сказали. И письма хотите оставить себе.

– Не говорите ерунды, Шарп. Зачем они мне?

– Зачем? А затем, что они вовсе не потеряли своей ценности, ведь так? Имея их, вы могли бы при необходимости оказать на семью Уэлсли нужное давление. Чем сейчас занимается старший брат Генри?

– Граф Морнингтон, – сдержанно ответил Памфри, – в данное время является министром иностранных дел.

– То-то и оно. Такой полезный человек и в постоянном долгу перед вами. Письма ведь для того нужны, верно, милорд? Или вы намеревались продать их его превосходительству?

– У вас слишком богатое воображение, капитан.

– Нет. У меня Катерина, у Катерины письма, а у вас деньги. Для вас ведь деньги ничего не значат. Как вы их называли? Субсидии герильерос и взятки для депутатов? Но это золото предназначено Катерине, так что уж лучше отдать его ей, чем наполнять кошельки продажных законников. И еще одно, милорд.

– Да?

Шарп положил руку на плечо его светлости, и лорд Памфри вздрогнул. Шарп наклонился и громко прошептал ему на ухо:

– Если не заплатите ей, я сделаю с вами то, что вы приказали сделать с Астрид.

– Шарп!

– Перережу горло. Это, конечно, потруднее, чем кастрировать поросенка, но крови будет не меньше. – Шарп вытащил саблю на пару дюймов, и клинок сухо царапнул ножны. Лорд Памфри задрожал. – За мной должок, ваша светлость. Я бы рассчитался за Астрид, да Катерина не хочет. Итак, вы заплатите или нет?

Памфри замер, потом с удивительным спокойствием покачал головой:

– Вы не станете меня убивать.

– Неужели?

– Люди знают, что я здесь. Мне пришлось расспросить двух профосов, чтобы узнать, где вы квартируете. Думаете, они меня забудут?

– Я готов рискнуть, ваша светлость.

– За это вас и ценят, капитан. Но вы ведь не дурак. Убьете слугу его величества – и умрете сами. Кроме того, и Катерина не позволит вам меня убить.

Катерина промолчала и лишь едва заметно качнула головой. Означал ли сей жест, что она не желает его смерти, или был отрицательным ответом на выраженную лордом уверенность в ее лояльности, Шарп так и не понял.

– Катерина хочет получить деньги, – сказал он.

– Я понимаю ее мотивы. – Лорд Памфри положил сумку на середину стола. – Письма при вас?

Катерина передала Шарпу шесть писем, и капитан, показав их его светлости, шагнул к камину.

– Нет! – воскликнул Памфри. – Не надо!

– Надо!

Шарп бросил письма на пылающие угли, и бумага ярко вспыхнула, осветив бледное лицо лорда Памфри.

– Зачем вы убили Астрид? – спросил стрелок.

– Чтобы сохранить наши секреты, – хрипло ответил лорд, глядя на пожирающие письма пламя. – Такая у меня работа. – Он вдруг выпрямился, расправил плечи и внезапно преобразился. Теперь вся его щуплая фигура выражала уверенность и достоинство, свойственные человеку, наделенному немалой властью. – Мы с вами похожи, капитан. Мы оба знаем, что на войне есть только одно правило – побеждать. Мне жаль Астрид.

– Никого вам не жаль, – возразил Шарп.

Памфри помолчал, потом кивнул:

– Верно. Не жаль. – Он вдруг улыбнулся. – А вы провели хорошую игру, капитан. Поздравляю.

Он послал воздушный поцелуй Катерине, повернулся и, не проронив больше ни слова, вышел.

– И все-таки Пампс мне нравится, – сказала испанка, когда за его светлостью закрылась дверь. – Я рада, что ты его не убил.

– А следовало бы.

– Нет! – отрезала Катерина. – Он такой же, как ты. Мошенник и негодяй, а мошенникам и негодяям нужно держаться вместе.

Она высыпала золото на стол и принялась делить его на кучки. Свет от фонаря, падая на монеты, желтоватым блеском отражался на ее лице.

– Вернешься теперь в Кадис? – спросил Шарп.

Она кивнула и подбросила монетку.

– Найдешь мужчину?

– Богача. – Монета, упав, завертелась на столе. – А что еще делать? Больше я ничего не умею. Но прежде мне хотелось бы увидеть настоящее сражение.

– Женщине на поле боя не место.

– Может быть. – Она пожала плечами и улыбнулась. – Сколько ты хочешь, Ричард?

– Сколько дашь.

Катерина отодвинула в сторону изрядную кучку.

– Ты дурак, капитан.

– Наверное. Да.

Где-то на юге две армии шли навстречу друг другу. Шарп подумал, что еще мог бы успеть туда, а в сражении от денег пользы нет. Другое дело память о женщине – это всегда приятно.

– Давай отнесем золото наверх, – предложил он.

Так они и сделали.

Заметил драгун и один из адъютантов генерала Лапены. Увидев, что они выходят из оливковой рощи и направляются к отряду, дожидающемуся у дальнего края гати, он доложил об этом генералу, который, позаимствовав подзорную трубу и положив ее на плечо адъютанту, приник надолго к окуляру.

– Dragones, – процедил Лапена сквозь зубы.

– Их немного, – коротко бросил сэр Томас. – К тому же они далеко. Господи, что там с этой пушкой?

Пушка, девятифунтовое орудие с шестифутовым стволом, крепко застряла, уйдя под воду так, что на поверхности осталась только верхушка левого колеса и угол казенной части. Упавшая лошадь отчаянно забилась, когда пушкарь попытался удержать ее голову над водой, и хотя стоявшие вдоль гати стрелки удержали остальных животных, те заметно нервничали.

– Уберите передок! – распорядился сэр Томас и, убедившись, что его приказ не дает нужного эффекта, сам подъехал к гати. – Мне нужна дюжина парней! – крикнул он ближайшему офицеру.

Взвод португальских пехотинцев последовал за генералом, который осадил коня возле сорвавшегося орудия.

– В чем дело? – резко спросил он.

– Там, похоже, яма, сэр, – ответил лейтенант, вцепившийся в колесо тонущей пушки.

Сержант и трое пушкарей пыхтели рядом, пытаясь отсоединить передок, и в конце концов им удалось вырвать штырь из ушка. Передок с плеском выскочил на дорогу. Само же орудие полностью ушло под воду, а глаза лейтенанта побелели от страха – пушка могла запросто утащить его за собой.

Сэр Томас расстегнул ремень, передал его лорду Уильяму, который не отставал от генерала ни на шаг, потом снял треуголку – ее принял адъютант, – и ветерок шевельнул редкие седые волосы. В следующий момент генерал сполз с седла и оказался по грудь в серой воде.

– У нас в Тае похолоднее будет, – сказал он, подставляя плечо под колесо. – Давайте, ребята.

Вода подступила ему до подмышек. Ухмыляющиеся португальцы и стрелки поспешили на помощь. Лорд Уильям не понял, зачем понадобилось отпускать лошадей, но потом догадался: генерал опасался, что орудие, вылетев на гать, может придавить лейтенанта. Сэр Томас хотел сделать все спокойно и аккуратно.

– Подставляйте спины! – рявкнул шотландец. – Взялись… Давай!

Пушка шевельнулась. Из воды показалась казенная часть, потом верх правого колеса. Один стрелок потерял равновесие, поскользнулся и, взмахнув руками, упал на спицу. Пушкари накинули канат на хобот лафета и потянули.

– Пошла! – воскликнул сэр Томас. И верно, пушка вылезла из воды, накренилась и медленно вползла на мост. – Прицепите! – сказал генерал. – И вперед! – Он вытер руки о промокшие бриджи. Орудие уже прикрепили к передку, щелкнул кнут, и пушка покатилась. Португальский сержант, заметив, что генералу трудно из-за потяжелевшей от воды одежды забраться в седло, бросился на помощь и подтолкнул сэра Томаса вверх. – Премного благодарен. – Генерал подал ему монету и устроился поудобнее. – Вот так это делается, Уилли.

– Сведете вы себя в могилу, – покачал головой лорд Уильям.

– Ничего, майор Хоуп знает, что делать с телом. – Сэр Томас промок до нитки и дрожал, но при этом довольно улыбался. – А вода-то холодная, Уилли! Чертовски холодная. Присмотрите, чтобы тем парням дали переодеться. – Он вдруг рассмеялся. – Знаете, когда я был еще парнишкой, мы однажды загнали лисицу в Тай. Чертовы собаки носились по берегу, ничего не делали, только лаяли. Так я заехал в реку и поймал лису голыми руками. Считал себя героем! А дядя меня за это выпорол. «Никогда не делай за собак их работу» – так он мне сказал. Но иногда приходится. Да, иногда приходится.

Драгуны повернули на север, не приблизившись к переправившимся союзным частям даже на милю, а когда увидели направляющуюся в их сторону легкую кавалерию Германского легиона, перешли на галоп и вскоре скрылись из виду. Испанцы по-прежнему переправлялись с ужасающей медлительностью, так что к тому времени, когда две бригады сэра Томаса прошли гать, уже наступили сумерки. Дорога постепенно уходила все выше и выше, и армия, не встречая больше никаких помех, шла к мигающим на вершине холма огонькам Вехера и к полуночи достигла оливковой рощи, где и остановилась на привал. Сэр Томас смог наконец избавиться от мокрой одежды и устроился у костра.

На следующий день фуражиры вернулись в лагерь с небольшим стадом тощих бычков, овец и коз. Сэр Томас хмурился и ворчал, сетуя на неповоротливость испанцев, а потом, чтобы хоть чем-то себя занять, отправился с эскадроном немецких кавалеристов на разведку и с удивлением обнаружил к северу и востоку от лагеря несколько групп неприятельских всадников. У реки к нему присоединился отряд испанской кавалерии. Их командир в звании капитана носил желтые бриджи, желтый жилет и голубой мундир с красными кантами. Поприветствовав сэра Томаса и, очевидно решив, что генерал не знает испанского, он заговорил с ним по-французски:

– Они за нами наблюдают.

– Пусть себе, – ответил по-испански сэр Томас, поставивший себе целью выучить язык еще при первом назначении в Кадис. – Такая у них работа.

– Капитан Сараса, – представился испанец, после чего достал из седельной сумки длинную сигару. Один из его людей ту же высек огонь, и капитан долго попыхивал, пока не затянулся как следует. – У меня приказ – в бой не ввязываться.

По хмурому тону испанца сэр Томас понял, что приказ капитану не по душе. Похоже, ему не терпелось испытать своих людей в стычке с французским кавалерийским постом.

– Значит, у вас приказ? И какой же? – нарочито равнодушно поинтересовался он.

– Приказ генерала Лапены. Сопровождать и охранять фуражиров. Не более того.

– Но вы предпочли бы повоевать.

– А разве не для того мы здесь? – с вызовом спросил Сараса.

Капитан нравился сэру Томасу. Молодой еще человек, не больше тридцати, внушал надежду, что испанцы, если дать им шанс и, возможно, более решительного командующего, будут драться как черти. Тремя годами ранее, при Байлене, они уже показали себя с самой лучшей стороны, когда не только выстояли против целого французского корпуса, но и принудили врага сдаться. Они даже захватили «орла», доказав, что умеют драться хорошо, но в данном случае, что случалось очень редко, сэр Томас был одного мнения с генералом Лапеной.

– Что там за холмом, капитан?

Сараса посмотрел на ближайшую вершину, где стояли два французских пикета, по полудюжине всадников в каждом. В распоряжении сэра Томаса, если считать людей капитана, было около шестидесяти.

– Мы не знаем, – сказал он.

– Возможно, там ничего нет, и мы отгоним их на другой холм и, если ничего не обнаружим там, еще дальше. Мы и не заметим, как удалимся отсюда миль на пять, а когда вернемся, увидим, что фуражиры убиты.

Сараса глубоко затянулся.

– Они оскорбили меня.

– Мне они тоже не нравятся, – сказал сэр Томас, – но мы будем драться с ними там, где выберем сами, и тогда, когда должны, а не всегда, когда нам хочется.

Испанец улыбнулся и кивнул, как бы говоря, что усвоил урок. Потом стряхнул пепел с сигары.

– Моему полку приказано провести разведку дороги на Кониль, – невзначай заметил он.

– Кониль? – спросил сэр Томас.

Сараса кивнул. Продолжая смотреть на драгун, он тем не менее отметил, что шотландец достал из седельной сумки сложенную карту. Карта была плохая, но на ней были обозначены Гибралтар и Кадис, а между ними Медина-Сидония и Вехер, городок, лежащий чуть южнее. Сэр Томас провел пальцем на запад, от Вехера до атлантического побережья.

– Кониль? – Он постучал пальцем по карте.

– Кониль-де-ла-Фронтера, – кивнул Сараса и зло добавил: – Городок на берегу моря.

На берегу моря. Сэр Томас уставился на карту. Действительно, Кониль находился на берегу. Милях в десяти к северу от него – деревушка Барроса, соединенная дорогой с Чикланой, базой французских войск, осаждавших Кадис. Сэр Томас знал, однако, что генерал Лапена не собирается идти по ней, поскольку в паре миль к северу от Барросы протекала Рио-Санкти-Петри, через которую, согласно имеющимся сведениям, испанский гарнизон прокладывал понтонный мост. Мост позволял армии быстро вернуться на Исла-де-Леон и после двухчасового марша укрыться за стенами Кадиса.

– Нет, – сердито бросил сэр Томас, и конь нервно дернул головой.

Идти нужно другой дорогой. Той, что ведет от Вехера на север. Прорваться через французские сторожевые посты и продвигаться дальше. Виктор будет, конечно, защищать Чиклану, однако, если обогнуть городок с востока, маршалу придется оставить заранее подготовленные позиции и принять сражение там, где союзники выберут сами. Хороший план. Только зачем испанскому генералу бессмысленная прогулка к морю? Собирается отступить к Кадису? Верить в это не хотелось, но сэр Томас знал – у наступления на Чиклану из Барросы шансов на успех нет. Марш по разбитой дороге измотает солдат, атака на подготовленные позиции означает огромные потери. Нет, Лапена, конечно же, не станет так рисковать. Донья Манолито всего лишь хочет вернуться домой, но, чтобы вернуться домой, он поведет армию по прибрежной дороге, и французам останется только перехватить их в любом месте и прижать к морю.

– Нет! – повторил сэр Томас и повернул лошадь к лагерю, но, не проехав и десяти ярдов, осадил коня и обернулся. – Вам ведь приказано не вступать в бой?

– Так точно, сэр Томас.

– Но если они атакуют вас, вы же не станете удирать?

– Вы так думаете, сэр Томас?

– Разумеется! Ваш долг – уничтожать врага, и вы исполните свой долг! Только не увлекайтесь, капитан. Не пускайтесь в преследование. Не оставляйте фуражиров без прикрытия. Не дальше горизонта, понятно?

Сэр Томас ускакал, зная, что теперь капитан Сараса воспользуется малейшим поводом, чтобы исполнить свой долг. Что ж, по крайней мере враг понесет хоть какие-то потери, даже если Донья Манолито желает им вечной жизни.

– Чертов идиот! – проворчал Сараса и пришпорил коня – спасать кампанию.

– Видел вчера вашу подругу, – сказал Шарпу капитан Гальяна.

– Мою подругу?

– Танцевала в Башике.

– А, Катерина.

Катерина вернулась в Кадис в нанятой карете и с чемоданчиком, набитым деньгами.

– Вы не сказали, что она вдова, – упрекнул его испанец. – Вы называли ее сеньоритой!

Шарп недоуменно уставился на него:

– Вдова?!

– Она была во всем черном и даже лицо скрывала под вуалью. Вообще-то, она не танцевала, а только смотрела.

Они с Шарпом стояли на галечном берегу у края залива. Северный ветер приносил неприятные запахи с плавучих тюрем, пришвартованных неподалеку от соляной равнины. Между ними неспешно курсировали сторожевые лодки.

– Не танцевала?

– Она же вдова! Вдовам не пристало развлекаться. Еще слишком рано. После смерти ее мужа не прошло и трех месяцев. – Гальяна замолчал, вспомнив, наверное, какой видел Катерину несколько дней назад на берегу, когда «вдова» носилась верхом и вовсе не выглядела убитой горем. Впрочем, если его что-то и смутило, говорить об этом испанец не стал. – Она была со мной чрезвычайно любезна и очень мне понравилась.

– Да, она многим нравится.

– Ваш бригадир тоже там был, – продолжал Гальяна.

– Мун? Он не мой бригадир. К тому же он сейчас вряд ли в том состоянии, чтобы танцевать.