Перелом Фрэнсис Дик

– Я его тоже куплю, если вы не против, – сказал я.

– Это всего лишь старый рабочий стол.

– Хорошо, сколько бы вы хотели за него?

Он посмотрел на мою тележку, на которую только что помог погрузить комод. Посмотрел на двадцать фунтов, которые я заплатил ему за это, посмотрел на мои потертые джинсы и куртку и ласково сказал:

– Нет, парень, я не могу тебя грабить. И вообще, глянь – у него все ножки внизу прогнили.

– Я мог бы заплатить еще двадцать, – колеблясь, сказал я. – Но это почти все, что я взял с собой.

Его пришлось долго уговаривать, и в конце концов он позволил заплатить ему только пятнадцать. Глядя на меня, он покачал головой, сказав, что мне лучше бы еще немного подучиться, пока я не разорился. Но я почистил стол и заново отполировал прекрасную столешницу из орехового дерева, а две недели спустя продал его маклеру, которого знал по работе в Сотби, за двести семьдесят фунтов.

С этой прибыли, увеличившей мои сбережения, я открыл первый магазин и никогда не знал провалов. Когда двенадцать лет спустя я продал свой бизнес американскому синдикату, это уже была сеть из одиннадцати магазинов – все сверкающие, чистые, полные сокровищ.

Вскоре после этого, поддавшись сентиментальному порыву, я отследил испанский стол и выкупил его обратно. А разыскав того самого владельца гаража, я вручил ему двести фунтов, чем чуть не довел его до сердечного приступа. Поэтому я решил: кто-кто, а уж я-то точно имею полное право задирать ноги на дорогую столешницу.

– Откуда у тебя эти синяки? – спросила в спальне Джилли, сев в кровати и глядя, как я раздеваюсь.

Прищурившись, я бросил взгляд на россыпь лиловых пятен:

– Сороконожка напала.

Она рассмеялась:

– Ты безнадежен.

– Мне надо будет вернуться в Ньюмаркет к семи утра.

– Тогда не теряй время. Уже полночь.

Я забрался под одеяло рядом с ней, и наша парочка голышом принялась решать кроссворд в «Таймс».

Это всегда было лучшим вариантом. К тому времени как мы выключили свет, нас, оттаявших, уже ничто не разъединяло, и мы повернулись друг к другу, чтобы предаться тому, что было довольно весомой частью наших отношений.

– Я тебя почти люблю, – сказала Джилли. – Хочешь верь, хочешь нет.

– О, я верю, – скромно сказал я. – Тысячи не стали бы верить.

– Перестань кусать меня за ухо, мне это не нравится.

– В книгах говорится, что ухо – эрогенная зона номер один.

– Книги могут идти куда подальше.

– Прелестно.

– Туда же, куда все эти публикации насчет женского освобождения, типа «Миф о вагинальном оргазме». Чепуха, да и только. Конечно, это не миф.

– Пожалуй, тут не место для публичных слушаний, – сказал я. – Пожалуй, тут место для личной страсти.

– Ну что ж, если ты настаиваешь.

Она устроилась поудобнее в моих объятиях:

– Если хочешь, я тебе кое-что скажу.

– Только если иначе никак.

– Слово на четверку по вертикали – это не галлюцинация, это галлюциноген.

Я вздрогнул:

– Большое спасибо.

– Я подумала, тебе будет интересно.

Я поцеловал ее в шею и положил руку ей на живот.

– Тогда мы получаем Г, а не Ц в двадцатке по горизонтали, – сказала она.

– Стигма?

– Умен, старина.

– Закончили?

– Хм…

Немного погодя она сказала:

– Тебя действительно воротит от зеленых с розовым занавесок? Они такие потрясные.

– Может, ты все же сосредоточишься на происходящем?

Я почувствовал, как она усмехнулась в темноте. Сказала:

– О’кей.

И сосредоточилась.

Она разбудила меня, как будильник, в пять часов. Дело было не столько в шлепке, которым она меня разбудила, сколько в том, куда пришелся этот шлепок. Смеясь, я вынырнул на поверхность.

– Доброе утро, малыш, – сказала она.

Она встала и сварила кофе – хаос каштановых волос, светлое, свежее лицо. По утрам она выглядела изумительно. Она добавила ложку жирных сливок в густой черный кофе и села напротив меня за кухонный стол.

– Кто-то действительно напал на тебя, верно? – как бы между прочим спросила она.

Я намазал маслом кусочек ржаного хрустящего хлебца и потянулся за медом.

– Вроде того.

– Не расскажешь?

– Не могу, – коротко ответил я. – Но когда смогу – расскажу.

– Возможно, умом ты тверд, как тиковое дерево, – сказала она, – но тело у тебя, как у всех, уязвимое.

С полным ртом я удивленно посмотрел на нее. Глядя на меня, она наморщила нос.

– Раньше я считала тебя загадочным и волнующим, – сказала она.

– Спасибо.

– А теперь ты волнуешь не больше, чем пара старых домашних тапочек.

– Ты так любезна, – пробормотал я.

– Раньше я думала, что есть что-то волшебное в том, как ты распутывал дела всех этих полуобанкротившихся заведений, а потом сообразила, что это не магия, а просто чистый здравый смысл…