72 метра. Книга прозы Покровский Александр

— Да вот… и…бемся, товарищ капитан третьего ранга.

— Заканчивайте, товарищи. Заканчивайте и освобождайте помещение.

А мне, тайному организатору всего сего безобразия, он говорил:

— На корабле бабы.

— Да что вы, Виктор Анисимович!

— Да, да, и не уговаривайте меня Я же не слепой. Я все знаю. Я не теоретик партийно-политической работы, я практик. Вот, пожалуйста, — подходит к каюте и стучит в нее нашим условным стуком.

Из-за двери:

— Голос!

И зам очень тонко, чтоб не сразу признали:

— Танк блоху не давит!

Открывается дверь, а за ней две голые задницы — одна прилипла к другой, причем нижняя принадлежит прекрасному полу.

— Вот вам пожалуйста! — говорит наш Анисимович, аккуратно притворяя дверь.

— Какие вам еще нужны доказательства? Разве что постучать еще куда-нибудь? — стучит.

Оттуда:

— Сколько вас?

— Только раз!

— Вы нам знаки подадите?

— Слушайте, ежели хотите.

— Сымитируйте-ка нам старпома.

— Вот вам хер на полвагона.

После чего дверь открывается. За ней та же голожопая картина. И так мы с ним ходим довольно долго.

Это я, как было отмечено выше, доставил на корабль весь этот злопахучий кордебалет, который мгновенно рассосался по каютам. Когда проходим мимо моей двери, она открывается и из за нее высовываются сразу две очаровательные мордашки.

— Сережа, ты еще долго?

— Сейчас, — говорю им и поворачиваюсь к замполиту, — Виктор Анисимович, так я пошел? — после чего в ту же секунду исчезаю за дверью, пока он не очнулся.

Эх, Виктор Анисимович, где вы теперь и кто слушает вашу политинформацию:

— Эхфиопия, можно сказать, с Сомали горшки-то между собой побили? Побили. Ну, а мы, как вы думаете, на чьей стороне? Арифметика проста, товарищи. В Эхфиопии сколько населения? Правильно — тринадцать мильенов. А в Сомали? Только три. Так что ясно должно быть, на чьей мы стороне. Мы всегда на стороне демократического большинства.

Он любил самолично объявить по корабельной трансляции художественный фильм. Зайдет в рубку, покажет дежурному знаком — мол, ну-ка давай, и тот ему включит радиовещание:

—… и будет демонстрироваться фильм «Двадцать шестого не стрелять!»…

А в этот момент дежурный как раз решает проверить оружие, благо что пересменка, передергивает затвор, совершенно позабыв выдернуть магазин. Спуск — выстрел и всеобщее онемение, потом возня и голос:

— Уже застрелили…

Словом, хороший был корабль. Сколько раз он горел… Он горел, а мы его тушили.

А сколько у нас летунов погибло? Только поговорили, он сел в свой самолетосамокат, разгоняется, срывается с палубы и, так и не набрав высоту, падает в море.

Погружающийся самолет еще виден сквозь толщу воды, а мы на полном ходу на него наваливаемся. Так что не люблю я ничего металлического.

Потом вдовам трудно доказать во всяких там инстанциях, что муж погиб, а не пропал без вести, потому как тела-то не нашли.

А нет тела — пенсии нет. Не оформить по нашим законам пенсии без тела, чтоб их зачали по будильнику

Так и будет числиться «без вести»,

ГЛУПОСТЬ

Ах, как прекрасна полярная ночь где-нибудь там, на 69-й параллели, когда мороз добавляет в воздух свои истолченные бриллианты, а на небе самый сумасшедший художник — природа — вдруг поведет-поведет невесомой своей кистью, чуть коснувшись небесного края, и уже отринет, отпрянет, потому как чудесные краски сами взметнутся, образуя удивительные вихри, меняющие то скорости, то направление — как это и случается с дуновеньями — и цвета

А ты стоишь, как осел, запрокинув башку, лишенный начисто собственного тела, то есть веса и дыхания, и думаешь о том, что такое красота, и о том, как она холодна, безразлична к твоей незначительной жизни; и в душе возникает щемящее чувство всеми покинутого, в котором никогда-никогда не разберешься, а потом возникает еще одно чувство — на этот раз радости от того, что живешь, наверное, козлина ты этакая, а потом и задора — а как же еще — хочется прыгать, орать, делать всякие глупости.

Так стоял Сова, и смотрел он в небо, а потом он ощутил в себе вышеотмеченную радость и вышеупомянутое желание пошалить, оглянулся вокруг и увидел там, вдалеке, на дороге, собственную жену.

Она шла домой с сетками.

И Сова немедленно побежал.

Не к жене, конечно.

Он побежал домой, чтоб успеть раньше жены, чтоб успеть устроить ей незначительную веселую глупость, без которой так скучно-тоскливо жить, когда вокруг такая бесчувственная, невозможная красота

Не зажигая свет, он в шинели вошел в ванну и спрятался там просто за пять минут до прихода жены.

И она вошла. Сперва в дверь, потом в ванну.

А Сова еще в темноте шагнул ей навстречу и сказал: «Ав!»

Она с ним две недели не разговаривала.

МЫ С СЕРЕГОЙ

— Абсурд — это высшее проявление математики. Собственно, абсурд — это и есть математика со всеми своими проявлениями. Вернее, так: логическая формула может быть описана с помощью уравнения, в котором цифры заменены словами, которые, в свою очередь, очень здорово описываются этими цифрами, которые — на этот раз слова — из-за этих цифр в падежных окончаниях не всегда связаны между собой. Это и есть абсурд. Понятно?

Это Серега. Он у нас философ. Люблю я слушать Серегу. Пять минут — и он что-нибудь да изречет.

Например:

— России не повезло. Она расположена поперек. Меридианов, конечно. А как можно управлять страной, расположенной поперек, когда после Урала все ложатся спать? Ты хочешь ими управлять, а они спят!

А вот еще:

— Никто никогда не соотносил размеры страны и размеры человека. А ведь все имеет значение. Возьмем Голландию и Россию. Если соотнести человека в Голландии и России к размерам страны, становится ясно во сколько раз у нас человек ценится меньше, чем в Голландии.

Знаете, мне иногда кажется, что мы с Серегой древние греки. Он — учитель, я — ученик. И видится мне, что ходим мы по чудесному саду в сандалиях. Он впереди, я сзади. Он на ходу поворачивается ко мне и говорит, а я записываю все это на навощенной дощечке остро отточенной палочкой.

К примеру такое:

— Концепт — это множественность, хотя не всякая множественность, тут полезно отметить, — концептуальна. А я — тра-та-та — записал. Или:

— В сердцевине каждой монады, видите ли, находятся эти самые сингулярности.

А вокруг цветы и всевозможные фрукты, разбросанные щедрой рукой того самого дарителя, скрытого от нас навсегда; того самого, кто позволяет и допускает, и наш лепет, и все эти потуги относительно философии мимолетнейшей из наук, каждое утверждение которой — Боже ж ты мой! — не более чем бабочка-турчанка, назначенная позировать. А все потому, что ему — тому дарителю — просто очень-очень хорошо, смешно и светло на душе.

Как подумаешь об этом, так непременно улыбнешься

— Ты чего? — спросит тогда Серега, а я скажу ему:

— Да просто так…

ИТАК, КОСТИК

— У меня прыщики на залупе.

Костик. Если он заговорил о своей… з-эм… залупе, то лучше его все-таки выслушать,

— Понимаешь, раньше их никогда не было. А залупа… По моим наблюдениям, у Костика это самое чувствительное место. У некоторых имеются чувствительные губы, а у Костика…

—… и она болит. Вернее, чешется. Точнее, я думаю, свербит.

Сейчас он опишет нам все свои состояния.

—… и вот еще: она ноет.

Мне кажется, самое время изложить «причины кончины», как говорил наш старпом. «Какие у вашей кончины, — говорил он, имея в виду конец, если хотите, или член, проще говоря, — были причины?..»

— Я лечился вместе с женой…

— Ах, вот оно что.

—… от возможного заражения ее микрофлорой… Печально, и все-таки.

— У женщин она не заразная, но… Мы узнаем много нового.

—… но вот в чем проблема… Ну?

— Она становиться агрессивной во время месячных или климактеральных явлений. И в принципе, ничего страшного, но эти почесывания..

— Да.

—… стоишь и чешешься, чешешься…

— Да.

— И самое интересное, никогда раньше не чесалось. Врачи заставили меня съесть антибиотики, и я их жрал, как гиена конину, а меня тошнило, как последнюю блядь. Ну, это, может быть, слишком.

— Да, да, как последнюю блядь. Видимо, навязчивый образ.

— Пойду опять в медчасть. Если врач ничего не придумает, воткну ему все его тюбики в жопу. У меня же ничего не было. Но меня заставили. Говорят, если жена лечится, то вам обязательно надо принять курс. Принял, сука, курс и теперь вот чешусь. Хорошо еще, что член не отвалился.

— Да, я полагаю.

— А что ты думаешь? Я иногда заглядываю в трусы с надеждой, поскольку кажется, что там что-то физически отделяется Думаю, не может быть, чтоб отвалился. Так однажды физически ощутил, что даже перестал чесаться. Пойду, посмотрю, что он скажет.

(Врач, наверное.)

— Слушай, хорошо, что ты меня выслушал с пониманием. А то нашим только скажи, они тут же ржать начнут, и никакого толку. Схожу, и если только доктор ничего не придумает…

Костик уходит.

Мне кажется, доктор что-нибудь придумает.

А то ведь он ему точно воткнет.

Все тюбики в жопу.

Это у нас запросто.

ЮРА

— Как ты думаешь, я — интересный мужчина?

Видите ли, Юра у нас зануда.

— Она мне сказала, что я — интересный мужчина. И я теперь не знаю. Надо с кем-то посоветоваться…

Мы с ним стоим на построении, и мне от него, видимо, не отвертеться

— А ты как считаешь?

— Что?

— Я — интересный мужчина?

Длительное молчание по стойке ''смирно'' может означать только одно.

— Нет, ты не увиливай. Если я — неинтересный мужчина, ты так и скажи.

— Ой, бля..

— Что?

— Юра. Сейчас восемь утра. Подъем флага, можно сказать, нашей Родины…

— Значит, по-твоему, я — неинтересный мужчина…

— Юра…

— Нет, конечно, некоторым совершенно насрать на то, что говорят их друзьям женщины, потому что им-то женщины говорят совсем другое, а может, вообще не говорят, а делают то, что и следовало доказать. А когда у человека проблемы и он к ним обращается, то можно обращаться с ним как с последней… или можно вот так по-хамски надуться, как индюк…

— Юра…

— Ну, ты что, не можешь сказать интересный я мужчина или нет?

— Я могу, конечно, сказать..

— Ну?..

— Но сквозь зубы.

— Почему?

— Потому что ты, сука, стоишь во второй шеренге, а я — в первой. На тебя вчера смотрела женщина, а на меня сейчас смотрит старпом…

— Ну ладно, хорошо… Я, конечно, не могу требовать от друга ничего такого, но сказать-то он может…

— Что?

— Я же говорю… Она мне сказала… И я теперь не знаю… Ты мне должен посоветовать… Как это расценивать.. Это как предложение? Как ты считаешь?..

— Что?

— Да, еб-т… ты мне можешь ответить на простой вопрос? Я же ничего сверхъестественного не спрашиваю! Я всего лишь желаю узнать, интересный я мужчина или нет!

— Да! Да!.. розы в стволе, три морковки внутрь Вовке, пончики сверху — девочки снизу! Ты — интересный мужчина! И будь я бабой, ты бы у меня так просто не отвертелся. Я бы взял тебя за уши и так бы тебя оттрахал! Так бы оттрахал, что ты бы у меня плакал и просил еще.

После непродолжительного молчания

— Ты что обиделся?

— Нет…

ОПЯТЬ КОСТИК

—… Оказывается, после всех этих антибиотиков, что я наглотался, у меня микрофлора на залупе уничтожена вся!

— Не понял.

— Видишь ли, она живет на тебе не только там, но и всюду, и не дает размножаться чужеродной микрофлоре. А-а…

— И ты находишься с ней в мирном сосуществовании.

Ясно. Это он о прыщах Трудно, знаете ли, от того многообразия, что нас всех здесь окружает, сразу же перейти к чьим-то почесываниям.

— А если микрофлора убита… Потрясающе…

—… то ее место занимает чужеродная… Не знаю, что и сказать.

—… Она — то и чешется!..

Открытие. Я считаю, что это открытие.

— И если вчера у тебя чесалась залупа… М-да.

— …то завтра будет чесаться все остальное. Интересно, к чему бы мне все это применить.

— Он мне говорит, что нужно лечить всех моих женщин. Речь, скорее всего, идет о внутреннем голосе.

— Да нет же! Это мне врач сказал. Ты что, совсем ничего не помнишь? Я пришел к нему, как ты понимаешь, с тем, чтоб воткнуть ему все его тюбики в жопу, а он мне все объяснил.

Мы удивлены и ошарашены.

— И теперь нужно лечить всех.

— Я думаю, да.

— Но я не знаю с кем я был в период, предшествующий появлению прыщей на залупе: то ли с одной, то ли с другой, не говоря уже о том, что я был с собственной женой, которая была то ли со мной, то ли еще с кем-то, и, вполне возможно, что у него теперь те же проблемы… с залупой…

По-моему, несколько запутанно.

— …и если я начну их лечить тем дерьмом, которым сам наглотапся, то может и они все, включая и того гипотетического орла, о котором я могу только предполагать, начнут чесаться как шелудивые собаки, и тогда мне вообще хана.

Я думаю, да. Тут-то тебе залупу-то и оторвут.

ОПЯТЬ ЮРА

— У нас была еще одна встреча.

Если во время разговора Юру не тревожить наводящими вопросами, то, может быть, все еще обойдется.

— Ты не представляешь, как я волновался.

— Ну почему же.

— Когда после полугодового воздержания стоишь рядом с женщиной, от нее исходят всяческие флюиды… Это точно.

— …и ты, вроде бы, видишь свет. У нее… Ясно где.

— …светится лицо… Как мы ошибались.

— …или тебе только кажется, но тебе хочется до нее дотронуться. Понимаешь, для тебя это важно.

От этого можно преждевременно кончить.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Ах, вот оно, значит, почему! В прошлый раз со мной случалось то же самое.

По-моему, я выпустил тему из бутылки.

— Я всегда так волнуюсь во время сношения!.. Что никакого тебе отрешения…

— …потому что сношение…

Сейчас у Юры пойдут половые слюни, и небольшой кусок повествования можно будет безболезненно исключить.

— … она мне сказала «милый». Такое забытое слово. Как ты считаешь, оно меня к чему-нибудь обязывает? Знак вопроса.

— Мне кажется, что в интимном отношении я ее устраиваю. Как ты считаешь? Знак вопроса.

— Думаешь, что женщина просто так будет говорить кому попало «милый»?

— Блин… Юра, ну как я могу сказать, устраиваешь ты бабу или нет, если я никогда не видел, как ты это делаешь, и еще я никогда не был с тобой той самой бабой?!

— Ты, по-моему, не понимаешь. Сейчас он мне еще раз все объяснит.

И ОПЯТЬ КОСТИК

— Все! У меня «молочница».

— Что?

— Ну, эта штука на конце.

— Которая?

— Господи! Да прыщи же!

— А-а…

— Она называется «молочница».

Да! Все-таки нужно снять пенсне и протереть линзы. Мои приятели меня в гроб вгонят.

— Там не хватает молочнокислых бактерий!

— Где?

— Да на конце же! Поэтому такое название.

— И что теперь?

— Нужно восполнять.

Огромный плакат: «Непосредственно перед использованием окуни свой член в какао!»

— Почему в какао?

— Оно с молоком.

— Да нет же! Хотя, между прочим, женщинам для восстановления микрофлоры рекомендуются тампоны, выдержанные в простокваше.

Вот, блядь, балбес!

— То есть, сначала надо неукоснительно истребить грибки, а потом уже поселять бактерий!

Ну да! Причем каждую бактерию в отдельности. Ба-альшим пинцетом. Нет, все же нашим медикам надо яйца оборвать. Ведь что с человеком сделали. Умом повредили. Теперь каждой бабе перед совокуплением он расскажет о вреде грибков и о пользе кефира.

И ОПЯТЬ ЮРА

— Как ты считаешь, если женщина стонет, это начало оргазма или же его конец?

Скорбное долгое «а-а-а…»

— То есть, если она сначала стонет, а потом кричит, он уже наступил?

— Кто?

— Да оргазм же!

— Конечно! Конечно! Он наступил! Она наступил! Они наступил!

— Чего ты орешь?

— А чего ты меня спрашиваешь об этом каждый раз на подъеме флага?!

СНОВА КОСТИК

— Все! Я пришел к ним, а они мне опять говорят: «Обнажите головку», — и я сейчас же обнажил. Я теперь ради дела перед кем хочешь обнажу свою головку. Никакой половой разницы. Совершенно все равно. А они столпились вокруг нее, поворочали с боку на бок и говорят: «Молочница!» — три мудака и одна блядь, санитарка. Как будто до этого они мне не говорили то же самое! Причем санитарка, как и в прошлый раз, похоже, понимает больше всех этих придурков в совокупности!

СНОВА ЮРА

Страницы: «« ... 1920212223242526 »»

Читать бесплатно другие книги:

Все задумывалось как шутка, возможно дурного толка. Но известный сердцеед Оливер Мелвин не привык бе...
«…Среди множества неистребимых лихоимцев былого меня больше всего поражает личность Константина Скал...
«…Двадцать шестого мая 1913 года австрийское телеграфное агентство сделало официальное сообщение о с...
«…Еще никто не пытался объяснить, почему русская сцена – оперная и драматическая – из года в год поп...
«…После «генерала-метеора» Котляревского, после Кульнева и Перовского – для контраста! – любопытно о...
«…Долгие годы в нашей литературе имя Фальц-Фейнов изымалось из обращения, и наш читатель мог подозре...