Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

Масан пожала плечами.

– В разведчиках скучно. И потом, очень не хочется быть тем, кто приносит дурные вести.

– А ожидаются дурные вести?

– Всегда. – И Масан сверкнула зубами.

Целуй отвернулась. Разговор ей наскучил. Пусть Уголёк разбирается.

– Итак, – сказала Масан Гилани, – сержант Уголёк. Ходят слухи, что у тебя врожденный дар. Скажи мне, так или нет; я пришла сюда только узнать, правда ли это. Если нет, разговор закончен.

– Только послушайте! – фыркнула Целуй. – Императрица командует!

Масан моргнула.

– А ты еще тут? Я думала, пошла цветочки собирать.

Целуй схватила нож, но Уголёк вцепилась ей в запястье. Целуй зашипела и перестала сопротивляться, но продолжала пристально смотреть в глаза Гилани.

– Это ты так забавляешься, да?

– Целуй? Так тебя зовут? Скажу и повторять не буду. Не знаю, с чего ты так завелась, ведь я не сделала ничего, чтобы тебя рассердить. Могу только предположить, что тут какая-то странная ярость, – что случилось, любовника увела гибкая северянка? Ну так это не я. Так, может, просто перестать ерепениться? Вот, это поможет? – И она достала далхонский винный бурдюк. – Увы, это не дикий виноград с родины…

– Но уж не рисовая моча из Летера?

– Нет. Из Синецветья – оригинальный рецепт анди… ну, так торговец сказал. – Она пожала плечами и протянула бурдюк. – Пить можно.

Целуй взяла бурдюк. Она не хотела ссориться и понимала, что Масан дает ей возможность пойти на попятный без ущерба для гордости; было бы глупо не принять эту возможность. Она вытащила затычку и отпила вина. Проглотила и неожиданно ахнула.

– Годится, – сказала она сиплым голосом.

Наконец заговорила Уголёк:

– Ну что, убрали коготки? Хорошо. Масан, ты хочешь знать, есть ли у меня дар. Ну, не такой, как у далхонских ведьм. Но что-то, полагаю, есть.

– Хорошо. И что тебе говорит это «что-то»?

Уголёк помедлила, потом перехватила бурдюк и сделала два больших глотка.

– Да, ты северянка, а мы нет, но мы все далхонки. Так что поймем друг друга, и если я даю тебе что-то, нужно ли добавлять, что жду чего-то взамен?

Масан Гилани засмеялась, но без издевки. Почти.

– Все-таки добавила.

– Ты в армии дольше нас, – возразила Уголёк, – и я просто напомнила тебе об обычаях, о которых ты, может, забыла или давно не пользовалась.

– Ладно, продолжай.

– Я чую то, что произойдет, или может произойти – если мы не сделаем чего-то, что может это предотвратить.

– Да ты провидица.

Но Уголёк покачала головой.

– Вижу, но не очень ясно.

– И что будет с нами, сержант?

– Нас бросят.

И Целуй, и Масан Гилани с тревогой уставились на Уголька. Что это было?

– Сестра, – сказала Целуй, – что это значит? Бросят? Кто? И только нас? Или Охотников за костями?

– Да, – ответила Уголёк. – Охотников за костями. Нас всех, включая адъюнкта.

Масан Гилани нахмурилась.

– Ты говоришь о «Выжженных слезах»? Об изморцах? Или о летерийском эскорте?

– Точно не знаю. А может быть, все они.

– Значит, куда бы нас ни занесло, – медленно сказала Масан, – мы будем сражаться одни. Никто не прикроет нам тыл, никто не прикроет фланги. Так?

– Думаю, так.

Масан почесала шею. Целуй протянула ей бурдюк, но она покачала головой.

– Трудно угадать, Уголёк, сколько дерьма должно замерзнуть, ведь никто толком не знает, с кем мы будем сражаться. Вдруг это будут дикари с кольцами в носу, которые будут швырять в нас камни из-за бамбукового частокола? Тут уж нам вряд ли понадобится помощь, да?

– Ты же знаешь, что нас ждет что-то посерьезнее, – сказала Уголёк.

Масан прищурила милые глаза.

– Так вот чего ты ждешь от меня? Думаешь, я развешиваю уши у шатра адъюнкта?

– Я знаю, что тебе известно больше, чем нам.

– И что с того? Вам-то какая разница?

У Целуй перехватило дыхание, когда она увидела, как сестра сжала кулаки.

– Мне нужна причина, Масан Гилани. Я должна знать, что все не зря.

– И думаешь, что та малость, которую я знаю, тебе поможет? Ты, похоже, совсем в отчаянии…

– Да! Совсем!

– Почему?

Уголёк захлопнула рот и сжала челюсти.

Масан Гилани посмотрела на Целуй, словно спрашивая: «Ну и что у нее за проблемы? Неужели трудно сказать?»

Но ответов у Целуй не было. По крайней мере, удовлетворительных.

– Моя сестра, – сказала она, – очень преданна. Но очень высоко ценит эту преданность. То есть не каждому…

– Но тому, – прервала Масан Гилани, – кому она будет преданна, нужно быть достойным. Ясно. Думаю, я начинаю понимать. Вот только, Целуй, тебе бы разобраться и со своими чувствами.

– О чем ты?

– Ты говорила с какой-то горечью. Как будто преданность – это проклятие, и тебе совсем не по душе. Могу поспорить, сестра вытащила тебя сюда, чтобы убедить не только меня, но и тебя. Уголёк, я угадала?

– Это касается только меня и ее, – ответила Уголёк.

Целуй уставилась на сестру.

– Ладно, – сказала Масан Гилани. – Я расскажу то немногое, что знаю. То, что Эброн, Флакон, Смрад и Непоседа смогли собрать по крупицам. Не знаю, поможет или нет. Решайте сами. Вот что мы надумали… – Она потянулась за бурдюком.

Целуй передала ей вино.

Масан отпила и присела на корточки – так сидят сказители, рассказывая истории, – и сестры последовали ее примеру.

– Он не просил об этом. Но с тех самых пор от него одни неприятности. Быстрый Бен встречался с ним лицом к лицу. Как мы выяснили, встречался и кузнец мекросов – Вифал. Он – отрава, и сам это понимает, и не может ничего изменить, потому что не принадлежит этому миру. Его части разбросаны на полмира, но самая крупная – в месте под названием Коланс; и ее… используют.

– Мы хотим убить Увечного бога.

Целуй бросила на сестру дикий взгляд.

– Но кто же захочет нам помешать?

Уголёк покачала головой. Ее лицо исказилось нерешительностью.

Масан оглядела сестер и спокойно заговорила:

– Ты, как одноглазый мангуст, Уголёк, прыгаешь не туда. – Она отпила еще, поболтала бурдюк и нахмурилась. – Надо было два принести. Мы считаем, что идем не убивать Скованного. На самом деле, нам нужны сами цепи. Ну, то есть адъюнкту. Ей нужны. – Она подняла голову, посмотрела в глаза Угольку, потом Целуй. – Мы собираемся освободить ублюдка.

Целуй разразилась невеселым смехом.

– Тогда понятно, почему все нас бросят! И я – первая в очереди за ними!

– Тише, – сказала Уголёк, прижав ладони к лицу. Она дрожала, ее просто трясло, и Целуй увидела блеск слез, текущих по запястьям сестры.

Масан Гилани терпеливо ждала с мрачным лицом.

Целуй повернулась к Угольку.

– Не может быть! Нет! Невозможно! А если они ошибаются? Да наверняка… адъюнкт не может быть такой глупой! Каждый бог, каждый взошедший в мире повернется против нас, что уж говорить об идиотах в Колансе! Она из ума выжила! Наш командир безумна, и никакой проклятый закон не скажет, что мы должны идти за ней!

Уголёк глубоко вздохнула и убрала ладони от лица. Ее лицо словно окаменело, как будто мягкая плоть под ониксовой кожей сменилась суровым камнем.

Мрачность исчезла из ее глаз, устремленных на Целуй.

– Так будет, – сказала она. – Думаю, иначе и быть не может.

– Да что…

– Это справедливо, сестра. Справедливо.

– Все ополчатся на нас, – возразила Целуй. – Ты же сама сказала…

– Да, если мы ничего не предпримем. Ополчатся. И малейшая надежда на успех уйдет с ними. Нужно заставить их передумать.

– Как? – спросила Масан Гилани.

– Я расскажу, – сказала Уголёк. – И начнется все с тебя, Целуй.

– А я не сказала, что собираюсь помогать…

– Ты дезертируешь.

– Э… что?

– Так все начнется. И по-другому нельзя. Ты ведь этого хочешь – и не спорь со мной. Ты дезертируешь из Охотников за костями, сегодня ночью – на самом быстром коне, какого найдет Масан Гилани.

Однако Масан Гилани подняла ладонь.

– Погоди. Мне нужно обсудить это с…

– Разумеется, – прервала ее Уголёк. – Но это ничего не изменит. И дослушай, потому что нужно, чтобы ты сделала то же самое…

– Дезертировала? Я?

Уголёк кивнула.

– Но поедешь в другую сторону, Масан Гилани. В противоположную от Целуй. Если повезет, вы обе вернетесь.

– Чтобы нас вздернули? Нет, спасибо, сестренка…

– Не вздернут. Адъюнкт – холодное железо, крепче прочих. Она разберется, с быстротой молнии, разберется.

– Тогда почему бы нам просто не рассказать ей? – спросила Масан Гилани. – Мы все поняли, но беда в том, что только ты представляешь, как все исправить.

Уголёк улыбнулась – и подобная улыбка могла бы появиться на лице самой адъюнкта.

– Я так и поступлю… как только вы обе исчезнете.

– Она просто пошлет за нами погоню.

– Не пошлет. Я же говорю: она соображает мгновенно.

– Тогда зачем ждать нашего отъезда?

Уголёк провела ладонью по лицу, стирая остатки слез.

– Вы не понимаете. Она взаперти – в тюрьме, которую сама создала. И там она ничего не слышит, ничего не видит. Там она совершенно одинока. И сжимает кулаки так, что костяшки белеют. Это ее бремя, и его она не переложит на плечи других – даже ее Кулаков, даже ее Высшего мага, хотя он-то, наверное, сам давно все понял. Она стоит между нами и правдой – но это ее убивает.

– И значит, – сказала Масан Гилани, – ты хочешь показать ей, что она не одинока, что мы все не дураки, что мы, возможно, готовы к этой правде. Мы не только поняли, мы с ней. Чтобы помочь, попросит ли она или нет.

– Именно так, – подтвердила Уголёк.

Масан Гилани вздохнула, а потом улыбнулась Целуй.

– Ты никого не удивишь. Вот я – другое дело.

– Адъюнкт придумает что-нибудь, чтобы сохранить вашу репутацию, – сказала Уголёк. – Иначе ваше бегство станет сигналом для массы колеблющихся солдат. Целуй, сестренка, ведь ты-то никого не удивишь?

– Спасибо. Только бы люди не подумали, что я трусиха.

Масан Гилани фыркнула.

– Так и подумают. И тут уж ничем не поможешь, Целуй. Мы идем на войну, а ты сбегаешь. И я. Так что Уголёк и адъюнкт сделают все, чтобы выглядело, как будто меня послали с каким-то заданием…

– И это правда, – перебила Уголёк.

– Да, это поможет. Дело в том, что для солдат, уже подумывающих дезертировать, это может стать последним толчком. Такой риск адъюнкт может счесть неприемлемым, что бы ты ей ни сказала, Уголёк.

– Я не трусиха, – повторила Целуй. – Я просто не верю в эти сказки про семью. Армия – не семья, как бы вы ни пытались доказать мне обратное. Это бред. Нужный командирам и королям, чтобы мы всегда были готовы делать за них грязную работу.

– Точно, – отрезала Масан Гилани, – и в диких джунглях, откуда вы родом, вам вряд ли приходилось слышать истории о том, что бывает, когда армия взбунтуется. Убивают командиров. Свергают верховного правителя. Захватывают…

– И при чем тут все разговоры насчет «мы – одна семья»?

– Я говорю, что одни занимаются делами, а другим лучше не лезть. Вот и все. Как и в семье. Кто-то один главный, а не все. Узурпатор ничем не лучше и вообще не отличается от того, кого сверг. Обычно становится только хуже. И все разговоры о «семье» – это о борьбе за выживание. Ты стоишь за своих, а не за чужих. Это непонятно?

– А тот, кто главный, пользуется своим положением. И нас использует. И не хочет быть родичем остальным, ты и сама это знаешь.

– Вы можете, – прервала Уголёк, – можете всю ночь тут болтать. Но у нас нет времени. Целуй, с каких это пор тебя волнуют люди, которых ты бросила? Или, может быть, ты гордишься тем, что ты – Охотник за костями?..

– Ты хочешь, чтобы я помогла, или нет?

– Ладно, ладно, мир. Идея в том, что это только с виду дезертирство. Как у Фарадан Сорт при И’Гхатане.

– Я скачу на юг.

Уголёк кивнула.

– И мне нужно найти изморцев и хундрилов.

– Да.

– И что мне сказать им?

– Убеди их не бросать нас.

– И как, во имя Худа, мне это сделать?

Уголёк лукаво улыбнулась.

– Используй свое обаяние, сестра.

Масан Гилани вмешалась:

– Сержант, если она поедет и к тем, и к другим, куда ехать мне?

– Да, с ходу и не придумаешь, – признала Уголёк.

Масан фыркнула.

– Ну так подумай, Уголёк. А мы пока уведем коней.

– О, лейтенант, наконец-то я тебя нашел.

– Теперь мастер-сержант, сэр.

– Да, разумеется. А где твои подчиненные, мастер-сержант?

– Распущены, сэр.

– Прошу прощения?

– Вернее, рассеялись, сэр. Незаметно влились в ряды, совершенно бесследно.

– Это просто потрясающе, мастер-сержант. Ты, несомненно, заслужил благодарность. Увы, я просмотрел обновленные списки и обнаружил, что ни одного из этих рекрутов нельзя найти во всей армии.

– Да, сэр, они хорошо обучены.

– Чему, мастер-сержант? Исчезать?

– А вот тут, сэр, мне вспоминается одна история из моей юности. Позволите?

– Прошу, продолжай.

– Благодарю, сэр. Ах, юность… Внезапное рвение охватило юного Арамстоса Пореса…

– Арамстоса?

– Да, сэр…

– Это твое второе имя?

– Именно так, сэр. Позволите, я продолжу рассказ, сэр?

– Давай.

– Внезапное рвение, сэр, – выкопать себе пруд.

– Пруд.

– Прямо за кучей битого кирпича, сэр, у задней стены дома. Я часто играл там, когда родители переходили от словесной перепалки к поножовщине, или когда амбар вспыхивал в очередной раз. Я на четвереньках – среди осколков горшков и выбитых собачьих зубов…

– Собачьих зубов.

– Не везло отцу с домашними животными, но это, сэр, совсем другая история, может, в другой раз. В пруд я мог бы посадить крохотных пескарей, которых спас из грязной реки у нашей сточной канавы, где мы обычно плавали в холодные дни – согревались, сэр. Словом, пескарей – в мой пруд. Представьте мое возбуждение…

– Прямо как наяву вижу, мастер-сержант.

– Прекрасно. И вот, я выпустил пятьдесят серебристых мальков, и представьте мой ужас и недоумение, когда на следующее же утро я не нашел в пруду ни единого пескарика. Но что, что же с ними случилось? Кто виноват? Какая-то жадная птица? Старушка с нашей улицы, которая носила сетку на волосах? И теперь ее прическу украшают блестящие пескари?.. Или тараканы? Крысы? И те, и другие – вряд ли: они обычно подбирали остатки ужина с нашего стола и из дома почти не выходили. Да, сэр, это была загадка, загадкой она и остается. До самого сегодняшнего дня, и я уверен, на всю мою оставшуюся жизнь. Пятьдесят пескарей. Пропали. Пуфф! Поверить невозможно, сэр, и было это крайне огорчительно для того ясноглазого целеустремленного паренька.

– И теперь, если я правильно понимаю, ты, мастер-сержант, снова столкнулся с необъяснимой загадкой.

– Все рекруты, сэр. Растворились в рядах. А потом…

– Пуфф.

– Именно так, сэр, прекрасно сказано.

– А что случилось с твоим прудом, мастер-сержант?

– Ну, моя домашняя водяная змея там еще жила какое-то время, пока пруд не высох. У детей такие грандиозные мечтания, правда?

– Это точно, мастер-сержант. Пока все не пойдет прахом.

– Именно, сэр.

– Ну до встречи, мастер-сержант Порес.

– И вам спокойной ночи, капитан Добряк.

Это был он. Я напрасно сама себя обманывала. Да кто может объяснить любовь? Она убрала нож в ножны, распахнула полог шатра, вышла наружу и внезапно поежилась, когда легкий бриз принес порыв холода.

Темный север щелкает языком. Это отзвук какого-то нежеланного возрождения… хорошо, что я не маг. У них сегодня нет повода танцевать.

Лостара отошла от командирского шатра. То, что адъюнкт отослала ее поздним вечером, было необычно – я уже собиралась ложиться, проклятье, – но отправлять стражников разбудить и выгнать пьяного Банашара вовсе не было развлечением. А с другой стороны, это тревожно.

Что сказали тебе сегодня ночью Быстрый Бен и Флакон, адъюнкт? Есть ли предел твоим тайнам? Есть ли брешь в твоей стене приватности? В чем радость быть одной? Твоя любовь – призрак. Империя, которой ты служишь, предала тебя. Твои офицеры перестали разговаривать, даже между собой.

О змея севера, твой язык не лжет. Приближайся. Мы едва дышим.

Ей пришлось остановиться, потому что дорогу преградил Банашар. Увидев ее, он с трудом сумел выпрямиться.

– Капитан Йил, – сказал он добродушно, сделав глубокий вдох и шумно выдохнув, как обычно поступают пьяницы, собираясь с мыслями. – Прекрасный вечер, не так ли?

– Не так. Холодно. Я устала. И не понимаю, зачем адъюнкт всех прогнала – ей что, места не хватает? Для чего?

– Именно, для чего, – согласился он, улыбаясь, как будто получил в подарок мешок конфет. – Это все гардероб.

– Что?

Банашар покачивался.

– Гардероб. Так ведь называется? Вроде да. Только путешествовать с ним непросто. Совсем наоборот. Но… иногда… о чем я? А, иногда гардероб такой большой, что девушка бежит от него со всех ног. Это понятно? Правильно я говорю?

– Гардероб.

Банашар, кивнув, ткнул в нее пальцем.

– Точно.

– Да кто бежит от гардероба? Девушки так не поступают…

– А женщины – да.

– Не понимаю.

– Трудно выбрать, да? Что надеть. И когда. Вот это или то? Что надеть, капитан Йил. Выбор. Кругом выбор. Окружает. Подкрадывается. И девушке надо бежать, и лучше ей так и поступить.

Хмыкнув, Лостара обошла дурака кругом и двинулась дальше между рядов палаток.

Это был он. Но ты отпустила его. Может, думала, что он вернется, что снова найдешь его. Думала, у тебя есть время. Но мир всегда настороже, и что бы ты ни выбрала, решение будет неправильным. И вот ты уже ранена и истекаешь кровью. А он испускает последний вздох, и пора убрать его, закрыть, как свиток с дурными новостями.

А что еще можно сделать?

Это был он, но он ушел и не вернется.

Она замедлила шаги и нахмурилась. Куда я иду? А, верно.

– Новое испытание, вот в чем дело.

Мир настороже, адъюнкт, так и ты будь осторожна. Выбей дверь этого гардероба, девочка, и надевай доспехи. Кончились дни торжеств, Ночи сверкающих улыбок привилегий и чинов.

– Ты идиот, Банашар, у нее в гардеробе только один наряд. Что тут выбирать?

И она словно услышала его ответ: «И все равно она убегает».

Да нет, это не настоящий разговор, да и вообще бессмысленный. Она двинулась дальше – к походным кузницам; навстречу ей попалась морпех. Они отсалютовали друг другу и разминулись.