Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

– Ужасные времена. Многим придется умереть.

– Очень, очень многим, – подтвердила Телораст. – Но в твоей тени, Великая, мы будем в безопасности.

– Да! – воскликнула Кердла. – В безопасности!

– Мы же, в свою очередь, прикроем тебе спину.

– Да! Именно так!

– До той поры, – уточнила Олар Этил, – пока вам не выдастся случай меня предать. Надеюсь, вы понимаете, в чем тут дилемма. Вы прикроете мою спину от прочих угроз, а вот кто меня от вас двоих-то защитит?

– Кердле доверять нельзя, – откликнулась Телораст. – Но я тебя от нее защищу, клянусь!

– Как и я тебя – от сестрицы! – Кердла развернулась к Телораст и защелкала крошечными челюстями – клац-клац-клац. Телораст зашипела ей в ответ.

Олар Этил обернулась к Торанту и вздохнула:

– Элейнты.

Элейнты? Драконы? Вот эти двое?

– Мне всегда казалось, что они побольше размером.

– Одиночницы, – пояснила Олар Этил и снова развернулась к обоим существам. – Или даже, подозреваю, д'иверсы. Урожденная тисте анди, одна женщина – но два дракона.

– Чушь!

– Абсурд!

– Смешно!

– Невозможно!

– Невозможно, – согласилась Олар Этил, – почти ни для кого, даже среди тисте анди. Но вы ведь нашли какой-то способ? И какой же? Кровь элейнтов сопротивляется заразе д'иверсов. Потребовался ритуал. Но какой именно? Не Куральд Галейн, и не Куральд Эмурланн. Нет, вы определенно меня заинтересовали. Я желаю получить ответ – в этом и будет заключаться сделка. Откройте мне свой секрет, и я дам вам защиту. Но если попробуете меня предать, будете уничтожены.

Кердла обернулась к товарке:

– Если мы ей скажем, мы пропали.

– Мы и так пропали, идиотка! Мы не собирались быть одиночницами. Просто так вышло!

– Но как истинные элейнты…

– Замолчи!

Олар Этил вдруг шагнула вперед.

– Истинные элейнты? Нет, ерунда какая-то. Двое, ставшие одной? Одиночницей? Тисте анди? Нет же, вы способны извратить любую истину – я ни единому вашему слову не верю.

– Видишь, Кердла, что ты наделала! Мы теперь… ах-х-х!

Вскрик Телораст пришелся на то мгновение, когда Олар Этил резко выбросила вперед костлявую руку и ухватила скелетик. Она принялась извиваться, пытаясь вырваться. Олар Этил поднесла ее поближе к лицу, словно намереваясь откусить голову.

– Расскажи ей! – завизжала Телораст. – Кердла! Расскажи ей все!

– Я расскажу! Я расскажу! Обещаю! Старшая! Послушай меня! Я скажу всю правду!

– Можешь приступать, – предложила ей Олар Этил. Телораст у нее в руке обмякла, точно мертвая, но Торант видел, что кончик ее хвоста продолжает подергиваться.

Кердла выскочила на свободный от травы клочок пыльной земли. Когтем обрисовала около себя окружность.

– Нас сковали, Старшая, сковали жестоко, ужасно. В осколке Эмурланна. Нас ожидало вечное заточение – ты и вообразить не можешь, что это за мука, что за пытка. А ведь мы были так близко! К нашей драгоценной награде! Но тут перед нами, между нами и троном, встали трое. Сучка со своими кулаками. Ублюдок со своим жутким мечом. Идущий по Граням предложил нам выбирать. Кильмандарос и цепи – или Аномандр и Драгнипур. Драгнипур! Мы, понимаешь ли, знали, что сотворил Драконус. Мы знали, чем закончится удар меча. Он поглотил бы наши души! Нет, – было видно, как скелетик пробрала дрожь, – мы выбрали Кильмандарос.

– Двое элейнтов, – проговорила Олар Этил.

– Да! Сестры…

– Или любовницы, – произнесла Телораст, не переставая изображать мертвую.

– Да, или так. Мы уже не помним. Так давно, столько столетий в цепях – безумие! Сущее безумие! Пока на нас не наткнулся путник.

– Кто? – пролаяла Олар Этил.

– Дессимбелакис, – ответила Кердла. – Державший в руках Хаос. Он поведал нам его тайну – и что ему удалось из нее извлечь. Он был в отчаянии. Его народ – люди – все испортил. Люди вообразили, что отличаются от прочих животных своего мира. Решили, что им предначертано править природой. И тирания их оказалась жестокой, о, столь жестокой. Животных они уничтожали, земли превращали в бесплодные пустыни, в небесах остались разве что стервятники.

– Одиночники, – сказала Олар Этил. – И д'иверсы. Из хаоса он создал ритуал – чтобы связать людей со зверьми, продемонстрировать им их животную природу. Он хотел преподать им урок. Насчет того, кто они есть.

– Да, Старшая. Ты все верно сказала. Он подверг свой народ ритуалу – это был древний ритуал, куда старше Дессимбелакиса, куда старше самого этого мира. Он заставил подданных его принять.

– Эту историю я прекрасно знаю, – подтвердила Олар Этил. – Поскольку лично присутствовала, когда мы на него ответили. Мечи т'лан имассов купались в крови не один день. Вот только драконов не было там и тогда.

– Вы развязали резню, – сказала Кердла. – Только он успел бежать еще до того, приняв свое обличье д'иверса…

– Дерагот.

– Да. Он знал, что вы его преследуете. И нуждался в союзниках. Только мы были скованы, и ему не удалось разбить цепи. Тогда он предложил забрать наши души – и принес труп. Женщину. Тисте анди.

– Где он ее раздобыл? – спросила Олар Этил. – И кто она была такая?

– Он нам не рассказал. Но когда он связал наши души с этим телом, мы поднялись на ноги – уже не скованными! Мы решили, что свободны. И поклялись ему служить.

– Но обещания не сдержали?

Кердла замешкалась с ответом.

– Вы его предали, верно?

– Нет! Все было совсем не так! Всякий раз, когда мы пытались принять свою истинную форму, цепи возвращались! Всякий раз мы снова оказывались в Эмурланне! Ему от нас не было никакого проку, как ты не поймешь?

– И однако, – проговорила Олар Этил, – теперь вы способны обрести свое истинное «я»…

– Ненадолго, – сказала Кердла. – Надолго не получается. Если мы остаемся элейнтами, цепи нас находят. И уволакивают обратно. Эти вот кости, что ты видишь, – на такое мы способны. Мы можем подыскать себе тело – одно или два – и существовать в нем. И это все. Но если мы достигнем трона, то сможем разорвать узы! Сможем вырваться из заточения!

– Трон вам никогда не достанется, – отозвалась Олар Этил. – А в вашем нынешнем виде мне нет от вас ни малейшей пользы.

– Великая Старшая! Ты могла бы разбить цепи!

– Могла бы, – ответила она. – Только делать это мне незачем. В конце концов, к чему мне рисковать ссорой с Идущим по Граням? Или Кильмандарос? Нет уж, сковали они вас правильно. Если бы вы не домогались трона, то и жили бы себе свободно.

– Но разве кто-то заслуживает вечного наказания? – возопила Кердла.

Олар Этил лишь расхохоталась в ответ.

– Я была с т'лан имассами. Так что не надо мне тут рассказывать про вечное наказание.

Торанта эти слова поразили. Когда он обратился к старухе, оказалось, что у него дергается рот:

– Ты же сама это с ними проделала, заклинательница костей. А теперь называешь наказанием? Эти имассы, что они такого тебе сделали, чтобы быть наказанными вовеки?

Она лишь отвернулась. Он еще шире вытаращил глаза:

– Духи земли! Это и вправду было наказание! Олар Этил – этим своим Ритуалом – ты их прокляла! Да ты сама на себя посмотри…

Она резко развернулась к нему.

– Да! И ты посмотри! Разве я не избрала то же проклятие и для себя самой? Своего собственного тела, собственной плоти? Могла ли я сделать что-то большее…

– Кроме как демонстрировать раскаяние собственным обликом? – Он вглядывался в нее, пораженный ужасом. – Жалкое ты, несчастное существо. Что это хоть было-то? Случайная обида? Отвергнутая любовь? Твой мужчина переспал с другой? За что ты прокляла их вовеки, Олар Этил? За что?

– Ты ничего не понимаешь…

Телораст улучила это мгновение, чтобы вырваться из хватки, и, легко приземлившись, метнулась на пяток шагов в сторону, где к ней поспешно присоединилась Кердла. Олар Этил уставилась на обеих – если вообще их сейчас видела.

– Не хватит ли обижаться? – спросил ее Торант. – Заклинательница костей, отпусти их всех.

– Нет! У меня нет никакого выбора – никакого! Что же вы, смертные, за болваны – вы ведь этого не понимаете, ничего вы не понимаете!

– Что я такое должен понимать? – заорал на нее Торант.

– Что я ваши жалкие жизни спасти пытаюсь! Все до единой!

Он надолго умолк. Ее корявые пальцы сами собой сжались в кулаки. Наконец Торант заговорил:

– Если для того, чтобы спасти нас, Олар Этил, требуется держать в заточении души т'лан имассов, то я, жалкий смертный, говорю тебе – это уже слишком. Освободи их. А нам позволь умереть.

Она фыркнула, хотя он почувствовал, что его слова ее поразили.

– И ты решаешься говорить за все человечество, Торант, последний из оул'данов? Ты, мечтающий лишь о том, чтобы всему настал конец?

– Сделай так, чтобы он был не напрасным, – я не стану жаловаться.

– Никто бы не стал, – прошипела она.

– И потом, – добавил Торант, – это ведь не их сражение. Не их ответственность. Да и не твоя. Ты жаждешь искупления, заклинательница костей? Поищи другой способ. Такой, чтобы не пожирал души. Чтобы не держал в цепях целый народ.

– Ты почти ничего не знаешь, – ответила она исполненным презрения тоном. – Т'лан имассы – мои т'лан имассы – да ты хоть представляешь, кто они такие?

– Не то чтобы совсем. Но я успел понять достаточно. Из твоих бесед со встречными и ночных разговоров с темнотой – когда ты думаешь, что я уснул. У тебя есть армия, и она сейчас от нас неподалеку. Они, Олар Этил, – пленники твоего ритуала. Ты с ними обращаешься как с рабами.

– Они мне нужны.

– Зато ты им не слишком-то нужна, верно?

– Я их призвала. Без меня они были бы простой пылью!

– Может быть, именно этого им и хотелось, – возразил он.

– Еще рано. Рано!

Торант взялся за поводья.

– Эй, вы, двое, – обратился он к скелетикам, – вот что могу предложить вам я. Вечного наказания не заслуживает никто, сколь бы испорчен он ни был. Я постараюсь найти способ освободить ваши души. Вы же в ответ прикроете спину мне.

Кердла подскакала поближе.

– От кого?

Он вперил свой взгляд в Олар Этил.

– Для начала – вот от нее!

– Мы справимся! – воскликнула Телораст. – Мы сильней, чем она думает.

Кердла уже приплясывала рядом с лошадью Торанта:

– Куда мы сейчас направимся, господин?

– Зовите меня Торант, и я вам не господин. Я не претендую на то, чтобы вами владеть. А едем мы, похоже, вон к той башне.

– Укорененный, – обрадовалась Телораст, – вот только какой именно? Кердла? Как он называется?

– Откуда мне знать? Я там никогда не бывала.

– Врешь!

– Сама ты врешь!

Когда Торант тронул лошадь вперед, они все еще продолжали препираться. Чуть погодя он бросил взгляд за спину, чтобы убедиться, что Олар Этил тащится следом. Неуязвимая… и все же уязвленная. Обиженная старуха. Хватит тебе уже обижаться.

Кебраль Кориш возглавляла клан из четырех мужчин и трех женщин – всех, кто остался от оршайновых т'лан имассов Б'ен Аралак. Еще совсем недавно клан Медного Пепла насчитывал три тысячи сто шестнадцать воинов. К ней вернулись воспоминания жизни – но и воспоминания смерти, остающиеся у принявших Ритуал. Из воспоминаний смерти в сознании ее пылала сейчас последняя схватка с Орденом Алых Шпилей – застывший вопль, оборвавшийся вой уничтожения. Она встала у самого края Бездны, страстно желая присоединиться к павшим сородичам, – но наложенные званием обязанности не позволили. Она была вождем клана, и до тех пор, пока воля ее не покинет, она могла пасть лишь последней из Медного Пепла.

Время это еще не пришло, и память об Алых Шпилях все тянулась и тянулась за ней, пустая, мертвая, а эхо ее вопля словно дотрагивалось до спины костлявой рукой.

Первый Меч предпочел из каких-то извращенных побуждений сохранить свою телесную форму и ступал сейчас тяжкой поступью по искалеченной земле, а длинный клинок оставлял за ним неровную бороздку. Воины кланов Оршайн и Брольд, в свою очередь отказавшиеся от блаженства пыли, шагали за ним бесцветной оборванной толпой. Она шла среди них в окружении своих семерых воинов. Все были покалечены, магия Троих оставила на каждом неустранимые отметины. Немногие сохранившиеся ошметки кожи и сухожилий обуглились и почернели. Видневшиеся под ними кости побелели от жара и покрылись трещинами. Кремневое оружие утратило красновато-коричневый оттенок, пошло лиловыми и серо-зелеными разводами. От одежды из меха, кожи и шкур не осталось ничего.

Из всего клана лишь Кебраль Кориш удалось пробиться к Троим на расстояние удара меча. Она могла словно наяву вызвать в памяти изумление на лице Бородача, когда в него впился искривленный клинок, глубоко располосовав грудь. Кровь, зазубрины на открывшихся ребрах, колечки доспехов звенят по камням парапета. Он отшатнулся, намереваясь бежать, вот только она была вовсе не в милосердном настроении…

Двое оставшихся сумели отшвырнуть ее, их совместный магический удар сбросил ее со стены. Окутанная ярящимся волшебством, она скатилась к подножию. Этим бы все и кончилось, не будь Кебраль вождем клана. Не стань только что свидетелем того, как почти весь ее клан погиб. Нет, для забытья еще не время. Поднявшись вновь и стряхнув с себя жуткое пламя хаоса, она подняла голову и увидела на стене тех двух из Троих – а они, в свою очередь, смотрели на нее. И на лицах у них читались неверие, первые проблески страха…

В этот миг Инистрал Ован приказал трубить отступление. Она могла бы игнорировать приказ – но подчинилась. Ради тех семерых, кто еще остался. Ради последних из сородичей.

Но даже сейчас воспоминание о впивающемся в грудь врага лезвии проливалось на пустотелую оболочку ее души сладчайшим нектаром. Кебраль Кориш стояла на стене Твердыни. И нанесла удар одному из Троих – единственная из всех т'лан имассов. Не будь там остальных, она бы его сразила. Бородач пал бы, став первой брешью в обороне Троих. Кебраль Кориш, собственноручно сделавшая свой кривой клинок и назвавшая его Брол – Холодный Глаз – видите пятно его крови? Черное, словно сама ночь? И в тот самый миг, когда в войне наступил перелом, ее отозвали.

Воины Медного Пепла пали зазря. Не завоевав ни пяди территории, не победив. Их отбросили прочь, и однажды Инистрал Ован ей за это заплатит.

Этого тайного обета было достаточно, чтобы существовать и дальше. Первый Меч получит свою войну, найдет ответы на свои вопросы, рассчитается за все с Олар Этил. Но у Кебраль Кориш имеются и собственные мотивы. И от Олар Этил – призвавшей их всех – она ничего скрывать не собирается. Ей все равно. И потом, это Олар Этил дала ей еще один шанс, и Кебраль будет выполнять ее распоряжения уже только поэтому. До той поры, пока не представится возможность для возмездия.

Да, Инистрал Ован несет на себе позор поражения и не способен его скрыть. Но этого мало. Этого даже близко недостаточно. Я его накажу. Я изыщу для него вечную муку. Клянусь – именем моих павших сородичей.

Дело было не в запахе – обонять он способен не был, – и однако нечто все же проникло в его сознание, испуская вонь воспоминаний, что терзали теперь Кальта Урманала, как порывы бурана терзают ледяной шпиль. Сумасшествие его закалило, безумие – отполировало до блеска. Все противоречия внутри него сгладились, пока он весь не превратился в единственное безупречное намерение.

По этой земле ступали к'чейн че'малли. Те, кто убил его жену и детей. В пыльную почву впиталось их мерзкое масло, в сухом воздухе слышался шелест чешуи. Они были близко.

Ненависть умерла вместе с Ритуалом Телланн. Так считалось, в это верил каждый из т'лан имассов. Даже война с яггутами была не чем иным, как холодной, безразличной ко всему расправой. Душа Кальта Урманала дрогнула, когда он осознал, что ненависть в нем жива. Обжигающая ненависть. Чувство было такое, словно все его кости собрались вместе и сжались в один твердокаменный кулак, готовый обрушиться на жертву.

Он их найдет.

Остальное неважно. Первый Меч не подчинил сородичей – что было ужасной ошибкой, поскольку Кальт знал, что внутри каждого пылает его собственная война. Он это прекрасно чувствовал – вихри противоборствующих желаний, пробудившиеся потребности и нужды. Армия должна подчиняться единственному властителю. Без присяги каждый воин держался наособицу, словно на длинной привязи, и при первых признаках конфликта был готов избрать свой собственный путь. Отказавшись командовать, Первый Меч лишился своей армии.

Болван. Забывший, что такое власть. Что бы он там ни искал, найдя это, он обнаружит, что остался в одиночестве.

Первый Меч. Что вообще означает этот титул? Мастерское владение оружием – никто не станет спорить, что Оносу Т'лэнну оно присуще, иначе титула он никогда бы и не добился. Но одним этим дело не исчерпывается. Способность навязать другим свою волю. Истинные лидерские качества. Наглость, позволяющая отдавать приказы, – и уверенность, что эти приказы будут беспрекословно исполняться. Ничего этого у Оноса Т'лэнна нет. Он ведь однажды уже потерпел поражение? Так теперь потерпит еще одно.

Кальт Урманал будет брести следом за Первым Мечом – но не следовать за ним.

Яггуты с нами играли. Притворялись богами. Их это забавляло. Но когда яггуты разбередили в нас обиду, она обернулась безжалостным, целеустремленным гневом. Однако направленным не туда. Стоило нам понять их игру, они ее прекратили, поскольку больше им ничего не оставалось. Разгаданная тайна означала конец играм. В войнах необходимости не было. Наше преследование яггутов обрело черты настоящего безумия, поддавшись которому мы утратили себя… навсегда.

Яггуты – не тот противник. Ритуал следовало провести во имя войны с к'чейн че'маллями. Это они на нас охотились. Чтобы съесть. И просто для развлечения. Для них мы были всего лишь источником мяса. Они обрушивались на наши стойбища, покрытые маслом жестокого, бессмысленного убийства, – и те, кого мы любим, умирали.

Негодование? Это слишком мягкое слово, чтобы передать то, что я чувствую. Я и все мы, ставшие жертвами к'чейн че'маллей.

Первый Меч, ты ведешь нас в никуда – хватит с нас яггутов. Теперь они нам безразличны. Причина для войны издохла, каждый из нас своими глазами видел ее бесполезные кости. Которые мы отшвырнули с дороги, путь свободен – но сородичей мы на этом пути не найдем.

Зачем же мы, здесь и сейчас, идем за тобой? Ступаем с тобою в ногу? Ты ничего нам не говоришь. Даже внимания на нас не обращаешь. Ты еще хуже яггутов.

Ему было известно про Олар Этил, заклинательницу костей, что обрекла их на вечные муки. Но к ней он не испытывал никаких чувств. Она так же глупа, как и прочие. Оказалась столь же слепой, заблуждалась точно так же, как и остальные заклинатели, сплетшие свою силу в Ритуале. Ты собираешься с ней сражаться, Первый Меч? Если так, делать это тебе придется одному. Мы для тебя никто – и ты для нас никто.

Глаза тебя обманывают. Никакая мы не армия.

Не армия.

Ном Кала обнаружила, что рядом шагает заклинатель костей Улаг Тогтил. Который был, несомненно, самым крупным имасским воином из всех, кого она когда-либо видела. Кровь треллей. Ей стало любопытно, как он выглядел во плоти. Наверняка очень грозно – широкий клыкастый рот, а глазки маленькие, как у ледового кабана. Треллей она мало помнила – в ее время их почти уже не осталось, они стали первой из рас, которую люди стерли с лица земли. Она даже не была уверена, что воспоминания те действительно ее собственные, а не просочились к ней в сознание от оршайнов.

Которые исходили горечью. От них потоком лились злобные эмоции, неуправляемые желания, бездонное отчаяние и бессмысленная ярость. Она чувствовала себя как в осаде – на долю оршайнов выпали тяжкие муки, их дух оказался сломлен. Ни она, ни ее сородичи не обладали хоть каким-то умением закрыться от этого потока. У них попросту не было подобного опыта.

От Первого же Меча не исходило ничего. Ни единого обрывка мысли, ни даже намека на чувство. Его душа попросту лишена жизни? Или же его самообладание столь абсолютно, что даже самые ее целеустремленные попытки прорваться к его мыслям попросту вяло соскальзывают, словно дождинки с твердого камня? Загадка Оноса Т'лэнна не переставала ее беспокоить.

– Это – знак милосердия, – прервал ее размышления Улаг Тогтил.

– Что именно, заклинатель?

– Твои мысли, Ном Кала, тоже сочатся наружу. Никто из нас собой не управляет. Кости наши трепещут, в остатках глаз вихрится тьма. Мы привыкли полагать, что сами творим собственные мысли и чувства, вот только я так не думаю.

– В самом деле?

Он кивнул.

– Нас колышет волна, что тянется за ним следом. Вся эта ярость, вся жажда насилия. Она нас пожирает, всех по отдельности, и принимает форму проглоченного. Мы же верим, что каждый руководствуется собственными намерениями. И это, Ном Кала, меня беспокоит. Сколько еще осталось, пока мы не вцепимся друг другу в глотки?

– Значит, никакое это не милосердие, – ответила она.

– А это кое от чего зависит.

– От чего же?

– От того, насколько Онос Т'лэнн прямолинеен.

– Будь добр, объясни.

– Ном Кала, он сказал, что не принуждает нас к подчинению. Что не станет вести себя как т'лан имасс. И это важно. Понимает ли он сам, что за волна за ним тянется? Я полагаю, что да.

– Тогда зачем он все это делает?

– Это нам предстоит увидеть.

– Только если ты не ошибаешься – и если Первый Меч успеет собрать нас вокруг себя, прежде чем окажется слишком поздно. В том, что ты сейчас описал, заключается огромный риск, и чем дольше он ждет, тем меньше у него будет шансов нас сплотить.

– Так и есть, – пророкотал Улаг Тогтил.

– Но ты все равно в него веришь?

– Вера вообще вещь странная – а для т'лан имассов это не более чем бледная тень прежнего воспоминания. Быть может, Ном Кала, Первый Меч хочет пробудить нас заново. Превратить в нечто большее, нежели т'лан имассы. Потому-то он и не стал нас подчинять, а показал нам взамен присущую смертным свободу, которую мы сами уже давно почитаем утраченной. Как живым удается командовать такими же, что и они сами? Как может действовать армия смертных, когда внутри у каждого солдата – хаос противоречивых желаний?

– В чем смысл нам все это показывать? – спросила его Ном Кала. – Мы ведь – не смертные. Мы – т'лан имассы.

Он пожал плечами.

– На это у меня пока что нет ответа. Но я думаю, он еще даст нам возможность увидеть.

– Лучше бы ему с этим не тянуть, заклинатель.

– Ном Кала, – Улаг сейчас внимательно в нее вглядывался, – мне думается, раньше ты была красавицей.

– Была. Раньше.

– Вот бы мне довелось тебя тогда увидеть.

Но она лишь покачала головой.

– Только подумай, как нам сейчас было бы больно.

– И это верно. Прости, мне очень жаль.

– Как и мне, заклинатель.

– Мы уже пришли? У меня ноги болят.

Драконус остановился, развернулся и вгляделся в полукровку-тоблакая.

– Да, пожалуй, можно и отдохнуть. Проголодался?

Ублала кивнул.

– А еще я спать хочу. И доспехи плечи натерли. И топор тяжелый. И по друзьям я соскучился.

– Для топора у тебя на доспехах петля есть, – подсказал ему Драконус. – Вовсе не нужно все время держать его наготове. Ты ведь и сам видишь, что никто к нам тут не подкрадется, мы его издали заметим.

– Зато если я сам замечу кролика или курицу, я их догоню – у нас тогда еда будет.

– Это незачем – ты ведь уже мог убедиться, что пищу и воду я могу наколдовать.

Ублала нахмурился.

– Я хочу, чтобы и от меня польза была.

– Понимаю. Уверен, что такая возможность у тебя будет, и уже скоро.

– Ты кого-то заметил? – Ублала выпрямился и начал беспокойно оглядываться. – Кролика? Корову? Вон тех двух женщин?

Драконус вздрогнул и тоже принялся оглядываться, пока не обнаружил две фигурки, направляющиеся сейчас к ним, хотя до них оставалось еще сотни три шагов. Двигались они с юга, пешими.

– Дождемся их, – сказал он наконец. – И, Ублала, сражаться с ними не нужно.

– Не нужно, потому что секс лучше. То есть, когда с женщинами. К мулу тому я даже и не притрагивался. Потому что противно, врут они все. Давай уже поедим?

– Разожги костер, – сказал ему Драконус. – Из тех дров, что мы вчера собрали.

– Сейчас. А где дрова-то?

Драконус повел рукой, и почти у самых ног Ублалы возникла приличных размеров вязанка сучьев.

– А, вот же они. Все в порядке, Драконус, я уже нашел.

Шедшая впереди женщина была молодой, вида явно варварского. Глаза ее сверкали из-под нанесенной черной краской полосы, вероятно, означавшей горе, остальное лицо было раскрашено белым – в виде черепа. Мускулистая, длинные волосы заплетены в ржавого цвета косы. В трех шагах позади нее ковыляла босая старуха в заляпанном грязью одеянии. На ее почерневших пальцах сверкали кольца, резко выделявшиеся на фоне общей растрепанности.

Они остановились за десяток шагов от Драконуса и Ублалы. Заговорила с ними младшая.

Ублала, как раз закончивший разводить костер, поднял голову:

– Это торговое наречие – я тебя понимаю. Драконус, они голодны и хотят пить.

– Знаю, Ублала. Еда – в мешке. И там же – кувшин с элем.

– Правда? А в каком еще мешке… а, ну да, вижу. Ты скажи этой молодой, что я хочу с ней секса, только как-нибудь повежливей…

– Ублала, мы ведь с тобой на том же самом торговом наречии и разговариваем – во всяком случае, по большей части. Как, например, и сейчас. – Он шагнул вперед. – Добро пожаловать, мы охотно с вами поделимся.

Внимание молодой женщины, чья рука, стоило Ублале обозначить свои намерения, потянулась к кинжалу у нее на поясе, вернулось к Драконусу.

– Меня зовут Ралата, я – Ссадина из Белолицых баргастов клана Акхрата.

– Далеко же от дома тебя занесло, Ралата.

– Далеко.

Драконус перевел взгляд на старуху.

– А твоя спутница?

– Я наткнулась на нее, в одиночку блуждавшую по степи. Это Секара, из высокородных Белолицых. Но она почти лишилась рассудка.

– У нее гангрена на пальцах, – заметил Драконус. – Их нужно отсечь, пока зараза не пошла дальше.

– Знаю, – сказала Ралата, – я пыталась что-то сделать, но она отказывается. Думаю, дело в кольцах. Это последний знак ее былого богатства. – Поколебавшись, Ссадина добавила: – Мой народ уничтожен. Погибли все. Белолицых баргастов больше нет. Ни моего клана, ни клана Секары. Ни одного не осталось. Я не знаю, что именно произошло…

– Мертвы! – взвизгнула Секара, вздымая полусгнившие руки. – Замерзли! Все вымерзли!

Ублала, которого вопль старухи заставил подскочить, торопливо засеменил поближе к Драконусу.

– От нее воняет, – пожаловался он. – И пальцы у нее не работают, кому-то ее кормить придется. Только я не буду. Она какие-то гадости говорит.

– Мне она то же самое по тысяче раз на день повторяет, – продолжила Ралата. – И я ей верю – не могу не верить – у нее в глазах смерть. И сердцем тоже чувствую, что мы одни остались.

– Воспаление дошло до мозга, – сказал Драконус. – Тебе, Ралата, лучше бы ее убить.

– И остаться последней из Белолицых? На такое мне храбрости недостанет.

– Хочешь, чтобы это сделал я? – спросил ее Драконус.