Южная роза Зелинская Ляна

Глава 11. В которой путешествие заканчивается не так, как предполагалось

Путешествие в Трамантию оказалось для семьи Миранди утомительным.

Поначалу, конечно, Габриэль и Кармэле было любопытно, и они жадно разглядывали проплывающие мимо пейзажи, многочисленные деревни, разбросанные по берегам полноводной Брегильи и зеленеющие поля. Благо синьор Миранди нанял для путешествия просторный и удобный экипаж. Но чем дальше они уезжали на север, тем хуже становилась дорога, а когда показались первые отроги Трамантийских гор, то тряска в карете по камням стала выматывать так, что не помогало ни чтение, ни вязание.

Когда они поднялись на первый перевал, сразу похолодало, и Габриэль закуталась в тёплую шаль, с тоской глядя, как медленно вырастает цепочка заснеженных вершин — Трамантино Сорелле. Три сестры — знаменитые трамантийские пики стояли, прижавшись друг к другу, заслоняя почти половину неба. Снег пятнами лежал на самой вершине перевала, через которую они только что проехали, а внизу зеленели долины, прорезанные бурными реками. Вода в них от таянья снегов была стремительной и мутной, неслась вперемешку с камнями и вывернутыми с корнем деревьями. И когда дорога подходила близко к руслу, шум стоял такой, что приходилось кричать друг другу, чтобы услышать хоть слово.

Городов и деревень стало меньше, а люди, которые им встречались — сплошь хмурые, молчаливые и неприветливые, такие же, как и их суровая страна.

Единственное, что радовало — Габриэль никогда раньше не видела столько цветов. Они пробивались прямо сквозь снег, голубые, розовые, белые… Росли на каменистых осыпях, обрамляя валуны, и цепляясь за обрывы, и таких огромных подснежников, величиной с ладонь, в Кастиере ей встречать не приходилось. Тут и там желтели поляны гусиного лука, перетекая в лиловые пятна крокусов, колокольчиков и ещё множество совершенно незнакомых ей цветов, и от этого пёстрого разноцветья долины по обе стороны от дороги были похожи на дорогой шёлковый ковёр.

Это было красиво, но на фоне огромных заснеженных вершин такая красота показалась Габриэль величественной и пугающей одновременно. Кармэла и вовсе перестала вязать, достала молитвенник и принялась что-то перечитывать. Читала она по слогам и бормотала при этом так, что начинало клонить в сон, но от тряски спать было невозможно и хотелось скорее уже доехать до места.

Экипаж на склоны взбирался медленно, после полудня они преодолели ещё один перевал — последнюю границу южных земель, а к вечеру, наконец-то, прибыли в Эрнино — небольшой городок на берегу реки у самого подножья первой из сестёр Сорелле.

Сумерки плавно перетекли в ночь и над головой рассыпались необычайно яркие звёзды, это и всё, что удалось рассмотреть Габриэль, да и сказать по правде, ей было уже всё равно. После бесконечной дороги ныла спина, болели ноги, в голове было пусто и хотелось только одного… Нет, хотелось трёх простых вещей: горячей еды, горячей ванны и тёплой постели. А всё остальное в этот вечер не имело значения.

Их встретил местный староста и помог разместиться в небольшой гостинице, вернее настолько маленькой, что они со своим скарбом заняли её почти наполовину. Маленькие комнатки, в которых едва вмещалась кровать, были ужасно неудобными, но Габриэль радовалась и этому — ведь их утомительное путешествие почти закончилось. Завтра, как сказал отец, их должны проводить в дом, который снял университет. А вскоре приедут и остальные участники экспедиции, и синьор Миранди приступит к работе, и тогда Габриэль сможет наслаждаться «чистейшим воздухом и самыми прекрасными видами».

Но на вопрос, во сколько им быть готовыми, чтобы отправиться на место, староста их тут же огорчил. Их дом находился не в Эрнино, а в деревне по другую сторону реки, а недавние дожди подняли воду в ней так сильно, что она начисто смыла мост, и проехать к тому месту, где находился предназначенный для их проживания дом, теперь было невозможно. Вернее, возможно, конечно, но это пятнадцать льё до другого моста и ещё пятнадцать до деревни — полдня в дороге. А до пещер, где будет работать синьор Миранди, и вовсе в пути проведёшь целый день. На вопрос о том, что же им теперь делать, староста поскреб густую короткую бороду, натянул берет на самые глаза, и сказав, что они что-нибудь придумают, исчез в густой темноте наступившей ночи.

Утром он явился чуть свет в сопровождении крепкого молодого мужчины в не слишком опрятной одежде и горской войлочной шапке сбоку украшенной пучком фазаньих перьев.

— Яхо! — староста поприветствовал всех разом, махнув рукой с зажатым в ней беретом, а потом, опомнившись, как-то кособоко поклонился дамам. — Доброго утречка, синьориты! Мы нашли вам место, синьор Миранди. Хозяин наш милостиво согласился вас приютить у себя, пока вода не спадёт, и мост не починят. Туточки недалеко, это Йоста, — староста ткнул беретом в молодого горца, — он проводит вас до Главного дома. Вы не серчайте, а то хозяин и так нас обалдуями назвал, но мы-то чем виноватые, коли Царица гор не в духе видать, и дождь три дня шёл по всем верхам?

Йоста не стесняясь, разглядывал Габриэль и Кармэлу, и даже подмигнул им, так что смутил их обеих, а староста, заметив такое, вытолкал его за дверь, обругав на чём свет стоит:

— Чего уставился, пень кудлатый? Нечто благородных синьоров не видел? Выпучился, как карась! Займись лошадьми, пёсий сын! — и прибавил что-то ещё на горском наречии.

А затем обернулся и добавил:

— Вы извините его, так-то он пастух, и не знает, как с благородными господами обращаться, чего с него взять?

Глядя на это, Габриэль подумала, что вот уж понятно теперь почему все думают о гроу, что они дикари. Её смутило даже не то, как смотрел на них этот Йоста, а то, что староста, не стесняясь, ругается при дамах, и это ему ещё кажется, что он знает как общаться с благородными господами.

Но с другой стороны, всё это почему-то показалось ей ужасно забавным, и она едва сдержала улыбку.

Вместе с Йостой у кареты их ждала целая свора огромных пастушьих собак, чёрных, с белой грудью и рыжими подпалинами на лапах, и таких лохматых, что издали они были похожи на небольших медведей.

У Габриэль даже сердце ушло в пятки — мохнатые животные, все как один, уставились на них, едва они показались на крыльце.

— Не бойтесь, мона! Фьоть! — весело воскликнул Йоста. — Они вас сейчас обнюхают, я им сказал, что вы свои.

— Сказал? — хрипло переспросила Габриэль, глядя, как собаки обступили её и Кармэлу, и принялись обнюхивать одежду.

— Ну да, — пожал плечами Йоста, крикнул псам что-то на горском наречии, достал торчавший из-за пояса рожок, протрубил и вскочил на лошадь.

Одна из собак лизнула Габриэль руку горячим шершавым языком, вся свора сорвалась с места, и окружив лошадь Йосты, принялась радостно махать хвостами.

— Пречистая Дева! — пробормотала Кармэла, которая стояла окаменев, пока животные обнюхивали их с хозяйкой. — Да что же это такое! Да я теперь из дому точно не выйду, синьорина Миранди! Божечки, мне нужны сердечные капли…

— Это всего лишь собаки! — прошептала Габриэль, пытаясь успокоить служанку и скрыть свой собственный страх. — Они нас не съедят.

Огромные псы её удивили. В Кастиере и в Алерте не принято было держать таких больших собак, если только в загородных поместьях гончих — сегуджио, для охоты на зайцев или бракки — легавых для охоты на уток. А так, в основном, собачки были декоративные — белые, пушистые, и умещались в дамских сумочках.

Габриэль посмотрела, как свора последовала за Йостой, подобрала платье дрожащими руками и направилась к карете.

Ехали они не слишком долго. Дорога к Главному дому оказалась короткой и довольно хорошей, в сравнении с теми сотнями льё, что они преодолели за последние дни. По обе стороны тянулись зеленые луга, и по ним, словно облака по небу, бродили многочисленные стада овец. Высокие пики Сорелле подпирали синее небо, и весенняя трава отливала изумрудным шёлком, прошитым золотыми и красными нитями цветов.

Едва выехав из Эрнино, они пересекли холм, обогнули выступающую скалу и спустились в живописную долину. Вытянутое озеро, обрамлённое тёмным бархатом елей, в самом узком месте было перехвачено каменным пояском моста, а сразу за ним виднелась большая усадьба с несколькими домами поодаль.

Йоста поравнялся с окном экипажа, и махнув рукоятью кнута в сторону дома, воскликнул:

— Волхард, синьоры! А этот под красной крышей — Главный дом!

— Как вы сказали? — переспросила Габриэль, хватаясь рукой за дверцу и едва не задохнувшись. — Как называется это место?

— Волхард! — повторил Йоста со снисходительной улыбкой. — Главный дом!

— А… хозяина… зовут?

— Мессир Форстер, мона!

— Ну… разумеется…

Она уже и так догадалась.

Габриэль откинулась на спинку сиденья и посмотрела на отца. Но судя по лицу синьора Миранди — он почему-то не был удивлён тем, что сказал Йоста.

— Вам тут понравится! — воскликнул Йоста, и что-то гортанно прокричал собакам.

Те сорвались с места и бросились к кованым воротам усадьбы.

Габриэль была готова к чему угодно.

К тому, что сами гроу будут похожи на этих ужасных собак, что их встретят волчьи стаи, наблюдая за ними с вершин, к огромным горным беркутам способным утащить не только овцу, но и человека, и всем тем страшным вещам, о которых она узнала в пути из книги про трамантийские легенды. Но вот к тому, что они едут в дом к источнику всех её несчастий, да не просто едут — они будут у него жить!

Вот к этому она была точно не готова.

— Элла, не смотри на меня так, — произнес синьор Миранди извиняющимся тоном, — я сам узнал об этом только сегодня, и… не стал тебя тревожить понапрасну.

— Тревожить? Хочешь сказать — ты не знал? Ещё в Алерте, не знал, что… этот гроу живёт в Эрнино? — Габриэль всплеснула руками, и отвернувшись, стала смотреть в окно.

…Боже, какая же она дура!

…«Вы что-нибудь знаете об Эрнино?»

Она сразу вспомнила их последний разговор с Форстером, и этот вопрос, его такое натуральное удивление, и самообладание. Он ведь ни жестом, ни взглядом не показал, что он…

…да он живёт в этом треклятом Эрнино! Пречистая дева! Да каким же надо быть негодяем, чтобы так поступить!

Знай она раньше — не поехала бы. Осталась у Фрэнни или ещё где. Да где угодно!

А теперь, извольте — им придётся жить с ним под одной крышей!

…Святые угодники! Да как же это будет выглядеть со стороны? А если об этом узнают в Алерте? Все ведь скажут, что она дура, которая раскаялась в том, что отказала ему осенью… и потащилась сюда сама под удобным предлогом, чтобы…

…Милость божья!

Ей стало жарко, а веер за ненадобностью был упакован где-то в недрах сундуков, и стянув с головы шляпку, она принялась яростно ей обмахиваться. За время их путешествия, увлеченная созерцанием пейзажей, она и забыла о существовании мессира Форстера, и надеялась и дальше о нём не вспоминать, но…

…Как отец мог так с ней поступить? Обмануть её! Не может же быть, чтобы он не знал! Почему он не подумал о том, что будут о ней теперь говорить! Чем только этот треклятый гроу так его очаровал?

…И сколько, интересно, эти горцы будут ремонтировать мост? Наверное, целую вечность! Неужели всё это время им придётся жить под одной крышей с Форстером? Да не просто жить, он ведь здесь хозяин…

От этой мысли, и от воспоминаний о том, как он разглядывал их бедную гостиную, о его корзине с фазаном и пирожных, его усмешке, речах о клопах и чахотке, ей и вовсе сделалось дурно.

…Жить здесь от его щедрот? Ведь скажут, он приютил их… из жалости. Облагодетельствовал! Боже! Как это всё унизительно! Если он и хотел отомстить ей за отказ в розовом саду, то это у него вышло сполна.

Она надела шляпку, порывисто завязав ленты, и стала теребить в руках платок, безжалостно отрывая от него кружево, и всё не могла успокоиться. Никогда в жизни она ещё не чувствовала внутри такой обиды, ярости и бессилия, как в этот момент. И стоило ей подумать о предстоящей встрече, как она готова была пойти пешком обратно, только бы не видеть самодовольной усмешки Форстера. Было бы куда идти.

Кармэла схватилась за молитвенник, и принялась бормотать с удвоенной силой, шумно перелистывая страницы, а синьор Миранди стал рыться в портфеле, делая вид, что не может найти очки.

Мысли метались в голове Габриэль, она отчаянно пыталась придумать способ, как избежать ненавистной встречи, но в данный момент ситуация казалась безвыходной.

— Мы можем вернуться в гостиницу? — обратилась она к синьору Миранди.

— Элла! Сейчас будет крайне невежливым не оказать уважение мессиру Форстеру, ведь он был так добр…

…Ну, ещё бы!

Колёса протарахтели по мосту, кованые ворота распахнулись, и проехав подъездную аллею вслед за весёлой сворой, экипаж остановился у входа.

Им навстречу вышел пожилой мужчина в ливрее и представился как Натан — дворецкий мессира Форстера. Самого хозяина, как оказалось, сейчас на месте нет, но он уже распорядился предоставить гостям комнаты и обеспечить всем необходимым.

Габриэль с облегчением выдохнула. Кажется, мессиру Форстеру крупно повезло, что он не попался ей прямо сейчас, а может, крупно повезло ей, потому что… получилось бы, наверное, жутко неудобно. Что бы он ни сказал, что бы ни сказала она — в итоге всё получится… как всегда. А ей не нужно давать ему лишних поводов насмехаться над её невоспитанностью.

…Пречистая Дева, дай мне сил!

Раз так всё сложилось, её основным оружием должны стать безупречные манеры, сдержанность и спокойствие. Нужно показать ему как умеет вести себя настоящая южанка. Нужно поблагодарить его за гостеприимство и… избегать с ним встреч любой ценой.

Она мило улыбнулась дворецкому, наговорив кучу любезностей, восхитилась красотой пейзажей, погодой, климатом, цветами, усадьбой, собаками и даже овцами. И незаметно ткнула Кармэлу в бок, чтобы та не смотрела на неё так, будто хозяйка только что лишилась рассудка.

— Будь любезной, — шепнула она служанке.

Но Кармэла лишь ещё больше растерялась, покосилась на собак, которых зачем-то пустили прямо в дом, выронила саквояж и молитвенник, а когда Натан бросился ей помогать, то они столкнулись лбами, и принялись извиняться.

Зато синьор Миранди нисколько не смутился, и водрузив на переносицу так внезапно найденные очки, спросил у дворецкого:

— А когда будет мессир Форстер? Хочу засвидетельствовать ему своё почтение.

— Хозяин отъехал по делам, а будет… да более-менее скоро.

Дом, выглядевший снаружи большим, внутри показался Габриэль поистине огромным. Наверное, такое впечатление производил центральный холл. А может, это была гостиная, или что-то похожее на неё. Габриэль так и не поняла, что это за гигантских размеров комната, встретила их сразу же за порогом. На противоположной от входа стене красовался камин, в котором можно было разместиться втроём, причём стоя. В нём весело пылал огонь, и собаки обежав комнату по кругу, устроились неподалеку от большой поленницы дров.

Повсюду на стенах висели чучела животных и птиц, и некоторых из них Габриэль не приходилось видеть даже в дорогой иллюстрированной энциклопедии отца. А ещё в простенках висело оружие, и синьор Миранди бросив свой портфель прямо на каменный пол, тут же принялся изучать какой-то редкий экземпляр кинжала.

Массивные диваны, обтянутые грубой кожей, стояли полукругом и на полу повсюду лежали шкуры. А над камином висел герб семейства Форстер — большой горный орёл. И Габриэль готова была поклясться, что он зорко наблюдает за вошедшими со своей высоты.

Натан терпеливо ждал, заложив руку за спину, а затем, когда первые восторги синьора Миранди улеглись, негромко произнёс степенно, растягивая слова на горский манер:

— Полагаю, синьор, что мессир Форстер будет рад услышать непосредственно из ваших уст оценку его коллекции. Но я уверен, что длительное путешествие из Алерты более-менее утомило дам, и если вы не возражаете, я хотел бы показать им комнаты.

Синьор Миранди опомнился, водрузил кинжал на место, и Натан повёл их в левое крыло дома.

Они шли по коридорам, а Габриэль невольно разглядывала всё вокруг — панели из тёмного дерева, каменные лестницы в обрамлении резных перил, деревянные колонны и арки из морёного дуба…

…массивные бронзовые люстры, картины на стенах, дорогие ковры, мебель и оружие…

…Боже! Здесь есть даже собственная капелла! Интересно, зачем она Форстерам?

Габриэль рассматривала витражные стёкла двери в молельную комнату и думала: кто же ходит сюда молиться, если все горцы поклоняются своим каменным идолам и дубам?

Сквозь большие обрешеченные окна проглядывали мохнатые еловые лапы, заслоняя свет, и даже днём комнаты были погружены в полумрак, а тяжёлые бархатные портьеры с золотыми кистями, в общем-то, служили больше для украшения…

Величие поместья Форстера и его какая-то мрачная красота подействовали на Габриэль угнетающе. Всё это так не похоже было на светлые южные особняки, с их терракотовыми полами, петуньями в горшках и голубыми ставнями. А главное, сейчас, идя по этим богато обставленным комнатам, она впервые в полной мере поняла что такое сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода их хозяина. И от этой мысли она показалась себе ещё более униженной и жалкой, ведь теперь ему даже говорить ничего не нужно…

…«Полюбуйтесь, синьорина Габриэль, что вы потеряли!»

…«Эта бедняжка Миранди, такая глупая курица!»

Ей нужно убраться отсюда, и как можно скорее. Под любым предлогом. Ей нужно убедить отца бросить всё это и вернуться в гостиницу или вообще в Алерту. Или как-то переехать реку, чтобы попасть в тот дом, что для них отвёл университет. А может, найти другой дом? Ей просто необходимо что-то придумать!

— Ваша комната, синьорина, — Натан открыл дверь, вырвав Габриэль из тягостных раздумий, — располагайтесь.

Наверное, Форстер сделал это специально. Может, это была насмешка, а может, помещений поменьше в этом доме и вовсе не было, но, кажется, вся их квартира на Гран Орсо уместилась бы и в половину этой комнаты. А широкая массивная кровать, что стояла здесь между двух высоких окон, заняла бы всю её спальню в Алерте. Габриэль остановилась в растерянности, оглядываясь. После крошечной комнатёнки в гостинице эта спальня была размером, наверное, с целый замок.

Большой камин, поленница дров, медвежьи шкуры на полу, у кровати — красный ковёр …

Она прошлась вдоль стены, открывая створки многочисленных шкафов. Да вся её одежда поместится в один, и то не займёт его весь.

Чайный столик, кресла, подушки расшитые тюльпанами, пледы из тёплой шерсти, этажерка с книгами…

Она присела на кровать, не зная, что делать дальше. Хотелось пойти и поговорить с отцом обо всём начистоту. Но она понимала, что мысли синьора Миранди сейчас заняты бивнями, кинжалами, легендами о красноглазых волках, чем угодно, только не её проблемами. И он даже слушать её не станет, а этот треклятый гроу снова подсунет ему что-нибудь интересное. Отец ведь как ребёнок! Как те туземцы в Бурдасе, над которыми он сам же и смеялся, что при виде стеклянных бус, готовы отдать всё самое ценное. Вот и он за кривой кинжал или кусок кости готов будет простить этому гроу что угодно.

Они могли бы, например, вернуться в гостиницу. Почему они вообще не остались там? Пусть там не так удобно, но зато… безопасно. И, по крайней мере, если они встретятся с Форстером, то случайно. А здесь…

Габриэль вздохнула и принялась распаковывать вещи.

Пусть отец сегодня вдоволь наговорится с Форстером, а потом, когда его исследовательское любопытство будет удовлетворено, она попробует убедить его вернуться в гостиницу и жить там, пока не починят мост. Или поговорить со старостой и снять другой дом…

К обеду Форстер не появился, и Натан сказал, что это обычное дело. Хозяин уехал к Седьмой заставе — перевалу, который находится довольно далеко, и может вернуться ночью или остаться на ночь там, в пастушьем доме. А на вопрос синьора Миранди о том, безопасно ли ездить в одиночку по горам, да ещё и ночевать невесть где, Натан как-то странно усмехнулся и ответил:

— Так он не один, с ним Ханна. Да и синьор, мессир Форстер — гроу. Все эти горы у нас в крови. Ничто в мире не может безопаснее для горца.

Ответ показался Габриэль странным. Нет, конечно, она не поверила всем тем страшным вещам, которые прочла в книге о трамантийских легендах. Большинство из них — народные байки, страшилки, которые рассказывают детям на ночь, чтобы они слушались. Не бывает красноглазых волков, в которых вселяются человеческие души… Но вот ночевать в пастушьем доме — это показалось ей удивительным. Мессир Форстер такой франт — и спать в какой-то избушке среди пастухов? Это так на него не похоже. Хотя…

Во всём этом была и хорошая сторона. Чем дольше он не появится здесь — тем лучше.

После обеда Габриэль закончила разбирать вещи и обустраиваться в комнате, и спросила у Натана, где она может прогуляться. Ей хотелось подышать свежим воздухом вне стен этого большого дома, успокоиться и привести мысли в порядок. Дворецкий указал ей дорогу, идущую по побережью между небольшим леском и лугом до изгороди в дальнем конце озера. Забор не позволял овцам заходить на территорию усадьбы и служил своеобразным ориентиром.

— Только шаль возьмите. К вечеру похолодает, а вы всё-таки… южанка, — добавил Натан, запнувшись на последнем слове.

…Интересно, а каким словом гроу называют нас? Надо бы это выяснить.

Прогулка её немного успокоила. И если не примирила с существующим положением дел, то хотя бы позволила упорядочить мысли. Габриэль решила, что она соберёт все свои силы и постарается избегать Форстера, как только сможет. При встрече будет отвечать что-нибудь вежливо-нейтральное и ни в коем случае не станет спорить с ним или реагировать на его колкости. Хотя… это будет непросто. А через пару дней, как только у отца пройдёт восторг первых впечатлений от этого места, она снова поговорит с ним о том, чтобы съехать из дома Форстера. Уж пару дней она как-нибудь продержится.

Габриэль долго сидела на берегу озера, разглядывая в кристально чистой воде камни и небольших рыбок, снующих у берега. Чистый воздух, пронизанный весенним теплом, оглашался переливами птиц, солнце припекало, и лишь от озера тянуло прохладой, потому что вода в нём была просто ледяной.

В долине Волхарда, при ближайшем рассмотрении, оказалось невероятно красиво и гораздо теплее, чем на перевале, который они проезжали вчера. Место первоцветов и тюльпанов давно заняла высокая трава, ирисы, маки и колокольчики. Разнотравье чуть переливалось от лёгкого прикосновения ветра до самых пиков Сорелле, плавно переходя в тёмную полосу леса. Габриэль нарвала букет и так увлеклась, разглядывая неизвестные ей цветы, что не заметила подкравшийся вечер.

Солнце коснулось вершин, пробежало по воде алым и скрылось. Тень от горы тут же накрыла долину, и почти сразу стало темнеть, а от озера к ногам потянулись языки холодного воздуха.

Габриэль плотнее запахнулась в шаль и направилась обратно, но, как оказалось, она довольно далеко ушла от дома, а сумерки наступали стремительно. И почему-то внезапно ей вспомнились истории из книги — трамантийские легенды о красноглазых волках — чьеру, которые выходят лунными ночами в поисках жертв. Легенда гласила, что в каждом клане горцев время от времени рождаются чьеру, так повелевает Царица гор. И что чьеру служат ей, и то, что они делают — благословлено и правильно.

Как могут быть правильными убийства с помощью красноглазых волков, Габриэль так и не поняла, но с другой стороны, это была всего лишь легенда.

В легенды она, разумеется, не верила, и трусихой никогда не была, но уходить далеко от дома в первый день в незнакомом месте было глупо. К тому же, вдруг её ищут Кармэла или отец, а она так увлеклась изучением местных цветов, что забыла обо всём на свете.

Прижав к себе букет, она прибавила шагу, и словно в насмешку над её храбростью от кустов, обрамлявших рощу, отделилась большая тень — большой мохнатый зверь медленно вышел на дорожку и остановился, преградив Габриэль путь. В наступивших сумерках все краски стёрлись и понять, что это за зверь она не могла. Большой, мохнатый, неподвижный — гораздо больше тех собак, которые жили в Волхарде.

Габриэль просто замерла на дорожке скованная страхом, от которого казалось, даже сердце перестало биться.

…Пречистая Дева! Спаси меня!

И это было единственное, что пришло ей на ум. Она бы закричала, но от навалившегося на неё ужаса не могла вымолвить ни слова, потому что горло перехватило спазмом. Лишь молча смотрела, как зверь медленно приближается, и понимала, что ничего уже сделать нельзя.

На какое-то мгновенье ей показалось, что в глазах у зверя полыхнуло алым — они засветились, но глаза ли это были?

Из оцепенения её вырвал стук копыт, раздавшийся позади. Она развернулась и без раздумий бросилась навстречу всадникам. И кажется, она в жизни не бегала так быстро.

— Тпрррууу! Стоять! — крикнул кто-то зычным голосом, лошади взвились на дыбы, едва не сбросив седоков, и копыта мелькнули где-то почти у самой головы Габриэль. — Медведь тебя задери! Да кто там такой полоумный? Затопчу же!

Второй наездник тоже осадил коня, и объехав вокруг беглянки, спешился.

— Нечто вам жить надело? Да мы бы вас растоптали! — другой голос, низкий и хрипловатый, принадлежал женщине. — За каким лядом вас сюда принесло? Вы кто вообще такая и что тут делаете?

— Я? Просто шла… Милость божья! А там волк или… — произнесла Габриэль, задыхаясь. — Там какой-то зверь!

— Волк? Здесь? Пффф! — фыркнула женщина, и добавила, успокаивая лошадь. — Тихо! Тихо, Фрия!

— Синьорина Миранди? Ба! Так это вы шастаете тут вдоль озера, как дева-утопленница в темноте и пугаете людей? — раздался насмешливый голос Форстера.

— Я не… шастаю, — выдохнула Габриэль.

Спутница Форстера достала из кармана огниво, отцепила от седла фонарь, зажгла и подняла вверх, чтобы посветить Габриэль в лицо. В другой руке у неё блеснуло лезвие кинжала.

— Ну и где этот зверь? — спросила она, оглянувшись и осветив дорожку.

— Не шастаете? А что же вы делаете тут ночью, синьорина Миранди? — спросил Форстер, тоже соскакивая с лошади.

— Я шла с прогулки. О Боже! — прошептала она, потому что в пляшущем свете фонаря в кустах показалась чёрная голова.

Из темноты вынырнул огромный мохнатый пес, гораздо больших размеров, чем те собаки, которых Габриэль видела в усадьбе, и она отшатнулась, почти прижавшись к лошади. А пёс поднырнул под руку Форстера и присел рядом, вывалив из пасти длинный розовый язык.

— Так это и есть тот страшный зверь? — улыбнулся хозяин и потрепал пса по голове. — Это Бруно. Бруно, это Габриэль Миранди, деликатная синьорина-южанка. Вы уж простите, что он вас напугал — у Бруно плохие манеры, он горец, как и все мы. Иди, познакомься.

Пёс потянулся, понюхал замершую на месте Габриэль, и лизнул ей руку, словно извиняясь.

— Синьорина Миранди, позвольте представить — это Ханна. Ханна, это наша гостья, — произнес Форстер, указывая на Габриэль.

Хана покосилась на гостью неодобрительно и, полностью проигнорировав приветствие, спросила, пряча кинжал в ножны:

— Что делать-то, хозяин? — и подняла фонарь, посветив в лицо Форстеру.

— Отведи лошадей. Фазанов на кухню, а я провожу синьорину Миранди. И дай фонарь, — коротко скомандовал он.

Только сейчас Габриэль заметила, что лошади навьючены, к сёдлам приторочены ружья и по бокам свисают, привязанные за лапы, разноцветные птичьи тушки. А мессир Форстер одет не как столичный щёголь, а как самый настоящий гроу: из-под стеганого жилета выглядывал воротник грубой льняной рубахи, а поверх был наброшен длинный кожаный плащ с огромным воротником из овчины, свисавшим чуть ли не до пояса.

Прикрыв рукой глаза от света, Габриэль охватила взглядом Форстера со спутницей, и начав понемногу приходить в себя, поняла, что всё ещё держит в руках цветы, правда, после сумасшедшего бегства от них мало что осталось. А ещё она потеряла шаль…

…И вообще… выглядит она, конечно, как полная дура, со своими криками и страхом…

Она снова разозлилась, но теперь уже на себя. Последнее, чего бы ей хотелось — это выглядеть дурой и трусихой перед Форстером, и давать ему новый повод над ней посмеяться. Как будто и так для неё недостаточно унижений.

Но вслед за отступающим страхом пришло удивление. Она была уверена, что Ханна это… кто угодно, только не женщина. Собака, лошадь, ружьё… мужчины иногда называют женскими именами даже сабли. Ведь Натан сказал: «Так он не один, с ним Ханна», подразумевая, что это самая надёжная защита.

Но… женщина? И Габриэль снова взглянула на спутницу Форстера.

Ханна была далеко уже не молодой. Пожалуй, старше Форстера. Тусклый свет фонаря выхватил из темноты её силуэт — высокая, худая, одетая в штаны и стёганый жилет отороченный мехом, такой же, как у хозяина, а поверх — плащ с большим воротником. На широком поясе — кинжал и кривой охотничий нож для разделки туш. Чёрные волосы чуть тронуты сединой на висках, и собраны в хвост на затылке, а загорелое лицо прорезали две носогубные складки, придавая ему какое-то скорбное выражение. Она бросила на Габриэль ещё один суровый взгляд, вернее даже презрительный, забрала у Форстера поводья, и отдав фонарь, пошла впереди широкими шагом.

— Вы, надеюсь, простите меня за то, что Бруно так вас напугал, — произнес Форстер, ставя фонарь на землю и стаскивая с плеч плащ. — Вы замёрзли. Не стоит гулять здесь после захода солнца настолько легко одетой. Весенняя погода обманчива.

Он одним резким движением набросил плащ на плечи Габриэль, и ей показалось, что тот сейчас придавит её к земле, настолько он был тяжёлым. Она вцепилась в полы пальцами, пытаясь его удержать, и подумала, что вот уж это совсем ни к чему. Не нужен ей ни его плащ, ни извинения, ни забота.

— Я вовсе не замерзла!

— То-то вы дрожите, как осиновый лист. Хотя, может, это от страха? — насмешливо спросил Форстер, поднял фонарь и добавил: — Идёмте.

Они двинулись по дорожке к дому и её спутник, как показалось Габриэль, шёл нарочито медленным шагом. Впереди бежал Бруно, время от времени возвращаясь назад, словно проверяя, всё ли в порядке. Над тёмной кромкой гор поднялся тонкий серпик месяца и звёзды высыпали огромные, величиной с кулак. А под тяжёлым плащом Габриэль внезапно стало жарко, и не только от того, что он и правда был тёплым, а скорее от того тепла, что оставил в нём хозяин. И его запаха… смеси дыма, можжевельника и чего-то пряно-горького. И будь рядом не Форстер, а кто-то другой, это всё выглядело бы довольно романтично, и… очень неподобающе. Но сейчас Габриэль была так взбудоражена, что впервые подумала — приличия остались где-то далеко… в Алерте.

— Надеюсь, вы хорошо устроились, синьорина Миранди? — спросил Форстер, когда Ханна отошла от них достаточно далеко. — Натан позаботился о вас?

— Благодарю за гостеприимство, мессир Форстер, я… — вспомнила она задуманную речь благодарности, но оборвав её на полуслове, спросила прямо: — Скажите… вы ведь специально… всё это сделали?

К ней вернулось, наконец, самообладание, а вместе с ним и всё то раздражение, что не покидало её с самого утра.

— Сделал что? — спросил Форстер, но по голосу было слышно, что он всё понял и переспрашивает просто так, из вредности. — Вы о том, что вас напугал мой пёс?

— Делаете вид, что не понимаете? В самом деле? — фыркнула она. — Я о том, что всё это… Вся эта поездка? Вы ведь всё знали ещё в Алерте? Да? Когда я сказала про Эрнино… и вообще! Когда вы так натурально изображали удивление! Это просто… Вы имеете какое-то отношение ко всему этому?

— Хм. Отношение? — в его голосе послышались смешливые нотки.

— Только не лгите! Вы же любитель честности, мессир Форстер! Скажите прямо — это ваших рук дело?

— Моих, — ответил он, ничуть не смутившись.

— Милость божья! То есть, вся эта поездка? И эти кости, найденные в пещере? Это всё вы просто придумали? Всё это, на самом деле, ложь? — она едва не задохнулась от такого наглого признания.

— Ну, почему же ложь… Кости, и правда, есть. И это я их нашёл. Давно. Когда мне было ещё… лет десять или тринадцать, кажется, — усмехнулся Форстер, — и с тех пор они так и лежали в той пещере, ждали удобного случая. И, как видите, случай весьма кстати подвернулся.

…И он так спокойно об этом говорит? Немыслимо! Это вообще за гранью допустимого! Зачем он это сделал? Как можно было до такого додуматься? Да он ещё и как будто гордится этим!

…Что теперь о ней подумают? Что будут говорить, если узнают о том, что она живёт под одной крышей с человеком, чьи ухаживания отвергла, кто стрелялся из-за неё на дуэли? И попала она сюда под вымышленным предлогом! Подумают, что она… Боже милостивый!

— Но… это же гнусно и подло! Зачем вы это сделали? Вы ввели всех в заблуждение! И притащили нас сюда!

— В заблуждение? И кого же я ввёл в заблуждение? Да и чем? Кости настоящие, пещера тоже. Экспедицию организовал университет, а я… я лишь пожертвовал небольшую сумму на развитие науки, так чем вы недовольны?

— Пожертвовали сумму? То есть, всё это ещё и организовано… на ваши деньги? Этот грант и… Святые угодники! Почему вы не сказали мне? Если бы я знала, что это вы… что вы живёте здесь, и что всё это ваших рук дело… да я бы ни за что сюда не поехала! — с жаром воскликнула Габриэль.

— Вот поэтому я и не сказал, — ответил Форстер, явно наслаждаясь её реакцией. — Хотя, честно, я собирался. Я даже за этим к вам и пришёл, помните нашу последнюю встречу? Но вы так безапелляционно заявили, что вам не нравится Трамантия, которую вы никогда и не видели, что я подумал, может вам стоит посмотреть на всё своими глазами?

Габриэль остановилась и повернулась к нему. Форстер поднял фонарь, и между ними повисло пятно жёлтого света.

Она не ожидала подобного ответа. И в какой-то момент подумала — зачем? Зачем ему всё это нужно? Должна же быть у всего этого какая-то причина?

Габриэль отбросила в сторону букет и произнесла негромко, стараясь сдерживать себя изо всех сил:

— Мессир Форстер, раз уж так всё вышло, давайте поговорим начистоту. Вы хоть понимаете, как это всё будет выглядеть в глазах общества? Я понимаю, вам всё равно, что я чувствую. Вам всё равно, что мне неприятно. Вам всё равно, что если в Алерте узнают, что после той дуэли я жила здесь, в вашем доме, и что всё это сделано за ваши деньги, то обо мне будут говорить гнусные вещи. Вам плевать, что ваши поступки бьют по моей репутации. Вы, наверное, думаете, что это благородно? Вы хотели помочь? Но благими намерениями, как известно…

Она перехватила плащ поудобнее и продолжила.

— Вы же рушите всё, к чему прикасаетесь в моей жизни! Скажите честно, что вы хотите от меня, мессир Форстер? Все ваши поступки — должна же быть какая-то причина! Хотите, чтобы я почувствовала себя униженной? Вы добились своего. Я, и правда, чувствую себя униженной. Хотите, чтобы я пожалела обо всём? Да я жалею, что не подхватила простуду перед той свадьбой, на которой встретила вас, ведь тогда всего этого бы не было! Хотите, чтобы я извинилась перед вами? Давайте я извинюсь. Скажите, что мне сделать, чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни? И я сделаю это.

Она говорила спокойно, твёрдо и как-то горько. Когда она закончила, Форстер поднял фонарь чуть выше, чтобы лучше видеть её лицо, и ответил без всякой усмешки:

— Почему вам так важно, что подумают о вас где-то в Алерте? Почему вам важна вся эта ерунда? Ведь вы дочь своего отца, а он человек широких взглядов. После всего, что я о вас слышал… Я решил…

— Вы решили? — возмущённо перебила его Габриэль. — Да кто дал вам право решать, что для меня важно, а что нет?

— Право? — он прищурился и вдруг произнёс, чуть тише и как-то мягче. — У меня нет такого права, согласен. Вы отказали мне в нём ещё тогда, в розовом саду.

— Так в этом всё дело? В мести? Вы этого не можете мне простить? Моего отказа? — она чувствовала, что начинает внутренне закипать.

…Милость божья, это же так низко!

— Пфф! Синьорина Миранди! — он усмехнулся. — Поверьте, я и правда, не задумывал ничего такого о чём вы тут наговорили. Я не хотел тащить вас силком в Волхард. Вы бы жили в том доме за рекой, и не встретили меня даже. Но… вмешалась Царица гор, — он махнул рукой куда-то в сторону Сорелле, — и верите или нет, это не я вызывал тот дождь, что смыл несчастный мост. А сюда, в этот дом, я пригласил вас из вежливости и уважения к вашему отцу, чтобы вы не мучились в гостинице. Места у нас полно и мы, горцы… довольно гостеприимны. Так что можете просто поблагодарить меня за гостеприимство и не искать в моих действиях какой-то тайный смысл.

— Благодарить? За всю вашу ложь? Да вы… Вы совсем не слышите, что я вам говорю? Похоже, что так! — она горько усмехнулась и добавила: — Спасибо, мессир Форстер, за гостеприимство, которое не понадобилось бы, не обмани вы нас… меня с этой поездкой. Вы приносите в мою жизнь одни сплошные несчастья!

…Да как же можно быть таким жестоким к чувствам других? Как можно быть таким бессердечным? И как можно настолько не считаться с чужими желаниями?

— Как же вы несправедливы, синьорина Миранди! — горько усмехнулся Форстер. — Сначала вы обвинили меня в том, что я вас разорил. Но когда я сделал так, чтобы эта экспедиция позволила вашему отцу заработать денег, и дала возможность покрыть долг перед банком, вы снова недовольны. Почему вы всё время видите во мне негодяя?

— Потому что вы и есть негодяй! — резко ответила Габриэль, радуясь тому, что на дорожке пустынно, и никто не слышит их перепалки. — Вы говорили обо мне гадости, вы спорили на меня со своим другом, вы испортили мою репутацию своей глупой дуэлью с капитаном Корнелли! А теперь вы притащили нас обманом на край света, хотя прекрасно знали, как я не хочу сюда ехать! Так кто вы, по-вашему, если не негодяй? Неужели вы не понимаете, как всё это выглядит со стороны? Что обо мне будут говорить, когда узнают? После всего того, что было, я внезапно оказываюсь здесь и живу под вашей крышей! Да что я вам повторяю, это же бесполезно! Вы же глухи и упрямы как…

Она запнулась.

— …как баран, вы хотели сказать? — он прищурился.

…Пречистая Дева не дай мне это сказать!