Моя строптивая леди Беверли Джо
— Неужели такая встреча была? — усомнилась Честити. — Какая неосторожность! Больное честолюбие неминуемо должно было завлечь отца в ловушку. Как он мог, так скоро после бунта 1715 года?
— Это наименее опасная деталь, — сказал Родгар. — Ваш отец тогда был молод, а молодости свойственны опрометчивые поступки и ложные шаги, на которые чаще всего толкает обычная бравада. Зато остальное ставит его в затруднительное положение, и это очень мягко выражаясь. Обнародование этого документа в лучшем случае перечеркнет прозвище Непогрешимый.
— Надо позвать Форта, — вмешалась Верити. — Его все это тоже касается, нельзя оставлять его в неведении.
Маркиз кивнул и приказал послать за графом Торнхиллом.
Форт вошел в кабинет с таким видом, словно ожидал какого-нибудь подвоха. Он даже подобрался весь, словно заковал себя в невидимую броню, показывая, что не желает иметь ничего общего с обитателями этого дома. Сину достался ненавидящий взгляд. Родгар невозмутимо передал ему письмо. Прочитав, Форт рухнул в кресло и прикрыл лицо рукой.
— Отец сошел с ума!
— Такое было время, — заметил маркиз. — Вы, Торнхилл, тогда еще под стол пешком ходили и мало что можете помнить, а я, хотя и был слишком молод, чтобы броситься в гущу событий, прожил по крайней мере пять дней, когда невозможное казалось возможным. Все шаталось тогда, все полнилось слухами, королевское семейство собирало вещи, готовясь укрыться в своих крохотных прусских владениях, и многие верили, что тайные сторонники якобитов выползут из своих нор на свет Божий и завладеют властью. Должно быть, у вашего отца сдали нервы.
— Якобиты! Подумать только, я мог бы дать руку на отсечение, что он никогда им не симпатизировал. Пропади все пропадом! Отец всегда был так благочестив, что никто не усомнился бы, что это истинный пуританин, но никак не папист. Разве не потому он дал нам эти имена?
— Честолюбие нередко перевешивает веру. В 1745-м граф был в расцвете сил, примерно того же возраста, что и Фредерик, принц Уэльский, то есть ему не было еще и сорока. Два честолюбца за кулисами, ждущие своего часа. Все тогда притихло в ожидании больших перемен, и они бы непременно настали, умри король вовремя. Кто бы мог подумать, что дряхлый Георг II переживет своего алчного сына… — Родгар задумчиво усмехнулся. — Ирония судьбы! И это был не единственный удар. Дожидаясь благоприятного поворота колеса фортуны, Уолгрейв делал все возможное, чтобы власть, когда она окажется у него в руках, уже не выскользнула. Кто мог отнять ее? Только якобиты. Вот почему он всю жизнь боролся против них. И вдруг власть, которой он так отчаянно жаждал и которую еще не получил, оказалась — или почти оказалась — в их руках. Уолгрейв просто не мог допустить, чтобы дело всей его жизни обратилось в прах, и потому ненадолго вошел в прямой контакт с якобитами. Но еще задолго до этого были какие-то заигрывания, какие-то пробные шаги. Полагаю, среди якобитов нашлись люди, рассуждавшие так же, как я сейчас. Каким-то образом они вышли на графа, что-то посулили ему и тем самым отчасти переманили на свою сторону. Что именно посулили, не могу сказать… Фредерик был настолько слаб, что никто не возлагал на него больших надежд. Пьяница, развратник… Англии нужен был совсем другой король… — Родгар пожал плечами. — Все это, конечно, одни предположения. Надеюсь, его сиятельство просветит нас насчет истинного положения дел, когда наконец появится здесь.
— Появится здесь? — тупо переспросил Форт.
— Ну да. Разве леди Честити ничего не сказала? Я пригласил вашего отца на бал.
— Это письмо… — Форт поднялся, стискивая пергамент, — его бы следовало сжечь!
— Возможно, возможно…
— Но вы предпочитаете иметь его в своем распоряжении, как карающий бич? Воображаю, как это вас забавляет! Отвечайте, как вы намерены поступить?
— Как поступить, как поступить… — Маркиз держался так, словно решение принималось только в эту минуту. — Я намерен принять все меры к тому, чтобы мой брат мог спокойно обвенчаться с вашей сестрой. Таков мой личный интерес в этом деле, и письмо отлично послужит этой цели. В моих глазах, Торнхилл, это вовсе не карающий бич, а средство для выкручивания рук человеку. В дальнейшем можете поступать с этим документом по своему усмотрению, но если собираетесь хранить его как память, не держите просто в ящике стола, а имея при себе, не выходите из дому без личной стражи.
В гостиной было очень тихо, пока Форт переваривал намек на то, что отец способен прикончить его ради обладания письмом.
— Возьмите! — наконец процедил он и сунул документ в руки Родгару. — Я подумаю, что с ним делать дальше, а пока пусть побудет у вас.
Он промаршировал вон из комнаты. Верити что-то шепнула мужу, поднялась и многозначительно посмотрела на Честити. Этот безмолвный призыв был понят, и сестры вместе отправились на поиски брата.
Форт оказался в своей комнате, где в одиночку попивал бренди. Улучив минуту, Верити схватила бутылку и спрятала за спину.
— Сейчас не время для этого, брат.
— Это все ваша вина, негодяйки! — рявкнул он.
— Ну знаешь! — возмутилась Честити. — По-моему, это самое несправедливое, что ты сказал за всю свою жизнь. И я, и Верити много выстрадали, и притом незаслуженно.
— Да неужто? Если бы ты не развратничала с одним Маллореном, другой не держал бы сейчас в когтях всю нашу семью!
— Наша семья в когтях у Родгара только потому, что отец совершил государственную измену!
— Боже милосердный! — Форт со стоном уронил голову на руки. — Когда все это выплывет, Уэрам конец на веки вечные!
Молодые женщины уселись по обе стороны от него.
— Почему ты так говоришь? — мягко спросила Честити. — Родгар ведь пообещал, что не предаст письмо огласке.
— Нашла кому верить!
— А почему не верить Родгару?
— Он терпеть не может нашу семью!
— Почему?
— Из-за некоего Рассела, приверженца Питтов, которых ненавидит наш отец… Впрочем, как я теперь вижу, он ненавидит любого, кто стоит между ним и властью. Так вот, этот Рассел был в армии суперинтендантом, его обвинили в хищениях, отдали под суд и признали виновным, но Родгар до последнего оставался на его стороне. Само собой, ходили разговоры, что и ему перепадало в бытность Рассела у кормушки. Помню, отец возмущался тем, что солдатские мундиры шьются из гнилого сукна, обувь в дожди расползается, а ружья через раз дают осечку. Он настаивал на высшей мере и был рассержен тем, что дело кончилось отставкой. — Форт снова опустил голову на руки. — Хотелось бы знать, на чьей стороне была тогда правда…
— По-твоему, Родгар жаждет мести? — спросила Верити.
— Он не даст спуску своим врагам.
— Мы ему не враги, — тихо, но твердо возразила Честити и, когда брат поднял голову, продолжила:
— Маркиз лучше, чем ты думаешь. Я знаю, ты скажешь, что любовь помутила мой рассудок, но постарайся понять: Родгаром движет в первую очередь любовь к своим близким, все остальное — дело второстепенное. Зачем ему выдавать отца? Это только усложнит ситуацию, а ему не принесет, ничего доброго.
— Хотелось бы мне, чтобы ты была права. — Тем не менее лицо Форта несколько прояснилось. — Документ нужно забрать, как только все это кончится… конечно, если Родгар отдаст его.
— Он обещал его вернуть по первому требованию и, конечно, сдержит слово. — Честити накрыла руку брата своей. — Хочешь, я попрошу его поклясться?
— Унижаться до просьб? — Он отбросил ее руку. — Я запрещаю тебе! Когда подумаю, что он может потребовать взамен…
— Форт! — ахнула шокированная Верити.
— Дурак! — крикнула Честити. — Маркиз мне теперь вроде брата, это благородный и честный человек! И знаешь что, Форт? Только с ним я узнала, что такое настоящий брат! Он был ко мне добрее и великодушнее, чем ты!
Она выбежала, хлопнув дверью. Форт выругался.
— Девчонка совсем отбилась от рук! Пора задать ей хорошую трепку!
— Даже не помышляй, — ровно произнесла Верити.
— Ну вот, старшему брату уже нельзя и слова сказать. — Он тяжело вздохнул. — Я совсем потерял почву под ногами. Маллорены вьют из Честити веревки, она верит каждому их слову, а я ничего не могу поделать. Ах, Верити! Слава Богу, что ты теперь в законном браке, но один скандал ничем не лучше другого. Честити снова прославится, Вернем подаст на вас с Натаниелем в суд, отец разнесет этот дом по камешку. Все вы будете притчей во языцех…
— Кроме тебя, праведника, — вдруг съязвила Верити.
— Никакой я не праведник, — сказал несколько удивленный Форт, — но рядом с вами выгляжу вполне прилично.
— Поверь, Родгар ничего не предпримет против нас. Мы с Натаниелем тоже склонны доверять ему.
— Вы все обезумели!
Глава 20
— Вы все обезумели! — повторил Форт позже в тот же вечер.
Оглядев собравшихся в Гобеленовой гостиной, он понял, что никто из Маллоренов с ним не согласен.
— Что же тут безумного, Торнхилл? — осведомился Родгар. — Нет ничего лучше, чем дать выход долго сдерживаемому гневу. Син хочет расправиться с вами за пренебрежение к судьбе леди Честити, вы хотите расправиться с ним за чрезмерно горячее участие в ее судьбе. Дуэль представляется мне самым разумным выходом.
— Но я не хочу никакой расправы, кто бы ни вышел победителем! — запротестовала Честити.
— Это потому, что вы женщина, — отмахнулся маркиз, — и не разбираетесь в таких вопросах.
Тон его буквально источал иронию, и это не сулило ничего доброго.
— В самом деле, милорд, я в этом не разбираюсь. Тогда позвольте спросить, зачем было поднимать этот вопрос в присутствии столь невежественной особы?
— Дорогая моя, ведь это из-за вас состоится дуэль, должны же вы быть в курсе. Ах, дуэль! Волнующее событие, не правда ли?
— Ничуть! — с жаром воскликнула девушка, отлично сознавая, что кривит душой.
— Лорд Торнхилл, скажите, хорошо ли вы владеете шпагой, и если да, то насколько хорошо?
— Превосходно! — отрезал Форт. — Учтите, я не намерен убивать вашего брата. Такой поступок вряд ли расположит ко мне обеих сестер.
— Зато порадует отца, — заметил маркиз. — Однако не об этом речь. Раз уж вы оба превосходно владеете шпагой, можете сразиться всерьез.
— Что, без наконечников? — встревожился Натаниель. — В таком случае я решительно против!
— А мне это по душе! — заявил Син обрадованно. — Торнхиллу пора получить несколько симпатичных царапин.
— Это нечестно! — возмутилась Честити. — Форту придется фехтовать правой рукой, которую он совсем недавно отшиб о чей-то нос и ребра!
— Надо было разбить этот нос и ребра гораздо раньше, тогда и дуэль была бы ни к чему. — Син с вызовом посмотрел на Форта. — Вы пренебрегали своими обязанностями по отношению к Честити, Торнхилл. Что, не правда?
— Зато вы не пренебрегали своими, — огрызнулся тот. — Что, не правда?
Оба не сговариваясь бросились к двери.
— Если кто-то из них пострадает, я возложу вину за это целиком на вас! — заявила Честити Родгару.
— Я весь трепещу! — усмехнулся тот. — Я хотел предложить простой кулачный бой, но тогда они уж точно насажали бы друг другу синяков и ссадин. Дорогая моя, обоим нужно выпустить пар, чтобы завтра, когда начнется самое интересное, иметь ясную голову и держать себя в узде.
— Самое интересное? Что вы имеете в виду?
Но маркиз уже покинул Гобеленовую гостиную.
Дуэль состоялась в необъятном холле Родгар-Эбби. Син и Форт, в бриджах и рубахах, пробовали рапиры на гибкость. Хрупкое на вид оружие имело свою зловещую прелесть, а без наконечников было еще и смертельно опасным.
Пока лакеи расставляли вдоль стены кресла для зрителей, Честити еще раз обратилась к Родгару в попытке положить конец дуэли.
— Прошу вас, милорд, остановите их! Всегда возможен просчет…
— Значит, ваш брат просто хвастал, когда заявил, что превосходно владеет шпагой?
— Нет, но…
— Син тоже превосходный фехтовальщик, на мой взгляд, наилучший из теперешних. Чтобы в таких руках острие попало туда, куда не нацелено, нужен не просто просчет, а промысел Божий. Но ведь воля Божья сопровождает нас всегда и повсюду, если бояться ее, можно так и просидеть в четырех стенах, дрожа от каждого шороха.
Девушка подавила вздох и отошла к Элф.
— Вся ваша семейка друг друга стоит!
— Разве это не славно? — отпарировала та, блестя глазами в предвкушении редкого зрелища.
— И ты совершенно не переживаешь?
— Чего ради? — удивилась Элф. — Син исключительно хорош со шпагой, он ни разу не потерпел поражения, даже от Родгара. Правда, тот уверяет, что суставы у него уже не те и что в юности он без труда одержал бы победу, но, по-моему, он просто поддразнивает.
Эта тирада заставила Честити заново присмотреться к Сину. Он только и делал, что преподносил сюрпризы. Тогда, в Мейденхеде, когда он попросту играл со своим противником, она решила, что все дело не в мастерстве одного, а в слабости другого. И вот выясняется, что Син — лучший из лучших. Возможно ли это?
Она убедилась в этом, стоило поединку начаться. Фехтование казалось Честити наполовину наукой, наполовину искусством, и она могла оценить легкость движений, ловкость выпадов, силу запястий. Однако на этот раз она стала свидетельницей чего-то совершенно иного, высшей школы фехтовального мастерства.
Форт был по-своему очень хорош, но он заметно полагался на крепость своего телосложения и рост, благодаря которым удивительно крепко держался на ногах. Увы, в данном случае эти преимущества принесли ему мало пользы.
Шпага Сина казалась сотканной из невесомой, текучей ртути. Она летела вперед словно по собственной воле, она вела какой-то сложный танец, и как бы ни был ловок и силен выпад противника, без малейшего усилия отражала его.
Поначалу беспечное лицо Форта скоро приобрело хмурое, сосредоточенное выражение, он начал двигаться резче, менее уверенно, а кончик его шпаги все чаще делал рывки к правой стороне груди Сина. Каждый такой рывок заставлял Честити беззвучно ахать, но Син снова и снова без труда отражал их.
— Ну, Маллорен! — Форт вдруг отступил и широко улыбнулся. — Превосходно, чтоб мне пропасть! Ты просто мастер фехтования!
— Ты тоже… довольно опытен, Торнхилл, — сказал Син, опуская шпагу.
— Брось! — засмеялся Форт. — Ты же мог в любой момент обезоружить меня или поцарапать.
— Быть может, и так.
— Я хочу в этом убедиться! — заявил Форт и снова встал в стойку.
Син заколебался.
— Докажи — и я дам согласие на брак Честити!
Син кивнул. Сталь снова зазвенела о сталь.
— Помни, ты сам этого хотел, — сказал Син чуть погодя.
Он с обманчивой легкостью коснулся кончиком шпаги подбородка Форта, оставив короткую царапину, сразу покрывшуюся бусинками крови. Тот с проклятием схватился за лицо. Син подождал, пока он вернется в стойку, и небрежно, в три движения (Честити заметила, что Форт честно пытался парировать каждое из них), отбросил шпагу противника за пределы досягаемости.
— Непостижимо! Где ты этому научился, Маллорен?
— Здесь, Торнхилл, прямо здесь, по большей части у Родгара. Из него был куда более суровый учитель, чем наемные. Когда я был мальчишкой, все время ходил в царапинах: так он учил меня быть начеку.
— У меня не было ни малейшего желания лишиться брата только потому, что какой-нибудь пьянчужка ловчее размахивает шпагой, — объяснил маркиз нелюбезно и взялся за пуговицы камзола. — Давай-ка, Син, вспомним старые добрые времена. Смотри не получи очередной царапины!
— Это еще вопрос, кто получит!
Родгар засмеялся — коротко, но искренне. Он подобрал шпагу Форта и встал в стойку. Лезвия скрестились. На этот раз Честити заметила неоспоримое сходство в тактике ведения боя, а также то, что Син вынужден сражаться в полную силу. Впрочем, и Родгару приходилось нелегко. Кончик как одной, так и другой шпаги то и дело бывал на волосок от цели, а когда Син не без труда отразил удар, направленный ему прямо в лицо, Честити невольно зажала рукой рот, подавляя возглас. Однако несколько мгновений спустя точно такой же выпад был отбит Сином уже без малейшего труда.
— Слава Богу, ты быстро вспоминаешь… — начал маркиз и вынужден был отскочить, когда шпага противника рассекла ему рубашку. Он с улыбкой поднял свою в салюте. — А я, увы, быстро забываю причем свои собственные уроки — никогда не тратить время на злорадство.
Братья сердечно обнялись. Бренд и Брайт подошли обсудить поединок, и вскоре даже Натаниель оказался вовлеченным в мужской кружок.
Сколь ни странен был способ привлечь упрямого лорда Торнхилла на свою сторону, он сработал: Форт заметно потеплел по отношению к Маллоренам, да и вообще как-то оттаял. В тот же вечер он дал письменное согласие на брак Честити и Сина.
— Я ничего не имею против, — сказал он позже, улучив подходящий момент, — просто не вполне доверяю Родгару. Не то чтобы я сомневался в его честности или благородстве, но эти качества идут на поводу у внутренних побуждений. Он действует в лучших интересах своей семьи, но что, если наши интересы не во всем совпадают? Прошу, Честити, не доверяйся ему слепо! Помни, ты урожденная Уэр, какое бы имя позже ни взяла.
День, на который был назначен маскарад, выдался холодным, но солнечным — наилучшая погода для выезда. К тому же наступило полнолуние, и можно было надеяться, что гости без проблем доберутся домой.
Родгар был уверен, что граф Уолгрейв непременно почтит бал своим присутствием, оставалось лишь гадать, откуда эта уверенность. Зная отца, Честити не исключала того, что в последнюю минуту тот передумает, опасаясь ловушки, и, по правде сказать, очень на это надеялась. Она бы предпочла никогда больше его не видеть. Отчего Родгар не отправил посыльного с уведомлением, что держит в руках интересующий его документ? Ей вполне хватало того, что бал станет первым ее выходом в свет со времени скандала, и совершенно ни к чему было добавлять к этому еще порцию нервотрепки. Правда, можно было укрыться под маской, и все-таки Честити трепетала при мысли о том, что окажется среди тех, кто однажды осудил ее и готов был снова забросать камнями при первой же возможности.
Знала она и то, что бал будет не просто балом, а поворотным моментом в ее судьбе. Что бы ни планировал Родгар, эти несколько месяцев ее жизни подходили к концу, а с ними должна была закончиться и мирная жизнь последних дней. Возможностей виделось две: быть восстановленной во всех своих прежних правах, каким бы невероятным это ни казалось, или быть окончательно растоптанной, уже без надежды на лучшее.
Ожидание было бы не столь напряженным, будь рядом Син, но Честити намеренно избегала его. Он как будто всерьез вознамерился ждать брачной ночи, и хотя она была тронута этим рыцарским поступком, близкое присутствие Сина, его облик, прикосновение его одежды — все было источником танталовых мук. Она и жаждала близости, и грустно радовалась тому, что эта нить не становится крепче с каждым днем. Перед смертью все равно не надышишься, и если им предстоит разлука, тем проще будет разорвать узы.
Никогда еще разумный подход не был так ненавистен Честити. Она участвовала в подготовке к балу со всем пылом человека, который ищет забвения.
Наконец был сделан завершающий штрих: из Лондона прибыла партия китайских бумажных фонариков. Их развесили в бальном зале, и чудо превращения стало окончательным. Еще раньше у стены напротив дверей водрузили пагоду со светильником внутри, окруженную кукольными китайцами. Их приводил в движение хитроумный механизм, постоянно требующий завода. Для этой цели была выделена группа мальчишек, но Честити все время казалось, что игрушки движутся сами по себе, с помощью древней магии. Да и вообще в этот день в Родгар-Эбби верилось: стоит захотеть — и случится чудо.
Не в силах разрываться между страхом и надеждой, незадолго до бала Честити закуталась в меховую накидку и вышла на западную террасу полюбоваться закатом. Немного погодя появился Син и молча встал рядом. Надо было бы сразу уйти, но Честити не нашла на это сил теперь, перед возможной разлукой.
— Что-то назревает, я это чувствую! — сказала она, дрожа не от холода.
— Ты просто взволнованна.
— Нет, Син. Мы все натянуты, как струны!
Она вспомнила о заводной пагоде и отчего-то вообразила себе, как Родгар, словно часовщик, заводит гигантскую игрушку, где будут двигаться люди в масках и где бог знает что произойдет, когда завод кончится. Этот образ навевал страх. Хотелось укрыться в любимых руках и хоть ненадолго забыться.
— Как ты думаешь, Син, отец приедет?
— Непременно приедет, если приглашение было правильно составлено.
— И ты знаешь, каким оно должно было быть?
— Нет, но Родгар скорее всего знал. — Син улыбнулся ей и переменил тему. — Что ты наденешь на бал?
— Маску, разумеется.
— В маске будет каждый. Меня интересует цвет твоего домино. Хоть намекни!
Честити приказала себе молчать.
— Как хочешь. Если я не угадаю, кто из них ты, значит, я тебя не заслуживаю. Слышишь, Хлоя?
Он взял руку Честити в свои. Это, а также звук тайного имени подорвал ее решимость. Честити склонилась ближе к Сину и некоторое время они прохаживались по террасе. Его рука была рукой фехтовальщика — сильная, ловкая, по-своему изящная.
— Ты отлично фехтуешь, Син. Почему ты не сказал мне об этом?
— Сожалеешь, что я не хвастун? — усмехнулся он, играя ее пальцами. — Да, мне повезло с этим талантом.
— Одного таланта мало, нужно еще долго упражняться.
— Когда задача по душе, она чаще всего и по плечу. — Кончики пальцев пощекотали ладонь. — Обычно мой противник слабее, но однажды в Канаде мне попался француз, военнопленный. Вот он был хорош, без натяжки ровня мне. От него я набрался кое-каких полезных тонкостей.
— Ты вызвал его на дуэль?
— Нет, на тренировку, — сказал Син, поднес к губам их сплетенные руки и прикоснулся к пальцам Честити.
Это заставило ее сладко содрогнуться. Син имел над ней некую чувственную власть, и было страшно его покинуть.
— Фехтование постепенно переходит в разряд декоративных искусств. — Он вздохнул с сожалением. — Родгар прав, пока какой-нибудь болван может ради шутки или по злому умыслу отправить тебя на тот свет, лучше держать клинок наготове и не терять сноровки. Но вообще пистолет лучше, это в самом деле смертельное оружие.
Смерть? Честити не хотелось говорить о смерти. Когда Син потерся щекой о ее пальцы, она вдруг ощутила разом и потребность в защите, и желание защитить его от всех опасностей жизни.
— Почему мужчинам непременно нужно драться? — жалобно спросила она.
— Они не только дерутся, — возразил Син, — но и делают массу других, более приятных вещей.
— Ах, Син!
Как она хотела его! Если бы он пожелал взять ее прямо здесь, на холодном камне террасы, она бы не противилась.
— Когда ты вздумаешь снова переодеться в мужское, — сказал он, опуская руки, но не расцепляя их, — я научу тебя азам фехтования.
— Надеюсь, мне уже не придется прибегать к такому маскараду.
— Значит ли это, что ты не находила в нем и капли удовольствия? — осведомился он, отчего-то с нажимом.
— Находила, — призналась Честити. — Сам факт был занятным и… и волнующим, но обман мне противен. Вспомни, ведь это была жизнь в позоре! И все-таки я ни о чем не жалею, потому что встретила друга. Друга по имени Син Маллорен.
Словно по волшебству, золотой отсвет в его глазах угас, в них появилось сожаление.
— Я был другом юному Чарлзу, но все испортил, обольстив Хлою.
— Испортил? Ты так это называешь?
— А разве нет?
Честити знала, что истина всегда многолика. Но отчего Сину непременно нужно смотреть на вещи с иной точки зрения?
— Послушай, не стану спорить, что пожениться было бы чудесно, но…
— Мы и поженимся! — бесцеремонно перебил он. — Когда я сказал, что не буду докучать тебе, это была глупость, чушь! Я никогда, никогда не уступлю тебя другому, кто бы он ни был! — Руки его проникли под накидку, чтобы прижать ее теснее. — Я не могу без тебя, Честити. Эти несколько дней в Родгар-Эбби заставили меня понять, что ты нужна мне больше душой, чем телом. Если так тебя больше устраивает, станем жить вместе как брат и сестра.
— С чего ты взял, что это меня устраивает больше?
Не в силах больше выносить пытку его близостью, девушка сама прильнула губами к губам. И отшатнулась, расслышав шуршание колес по гравию.
— Карета!
— Не волнуйся так, милая. — Син и не подумал выпустить ее из объятий. — Это может быть кто угодно.
— Если это гость, то чересчур ранний. Нет, Син, это не может быть кто угодно! Это отец!
Она дрожала, вся во власти слепого ужаса. Син взял ее ледяные руки в свои.
— Он больше не властен над тобой. Он не посмеет тебя обидеть. — Когда дрожь утихла, он повел Честити в дом, обнимая за плечи. — Будь сильной, милая, будь храброй. Даже если это сам дьявол, ты встретишь его с достоинством. Я буду рядом, не бойся.
Они оказались в холле как раз в ту минуту, когда сердитый голос Генри Вернема потребовал немедленно предъявить его подопечного. Син процедил проклятие и ринулся вперед, Честити бросилась следом, ни минуты не сомневаясь, что он убьет ее обидчика на месте. Однако первым там оказался Родгар.
— А, это вы, Вернем! — Он ловко вклинился между Сином и Генри. — О каком подопечном идет речь? О малолетнем сэре Уильяме, вашем племяннике? Спешу заверить вас, что он пребывает в добром здравии. Как, моих заверений недостаточно? Значит ли это, что вас удовлетворит лишь насильственное отчуждение грудного младенца? Полноте, Вернем!
В холле тем временем собрались и остальные Маллорены: Бренд явился под руку с Элф, Брайт, судя по всему, поспешил из библиотеки — в руках он все еще держал какой-то старый том. Генри Вернем неуверенно огляделся, прикидывая, что известно этим людям помимо того, что он является опекуном своего племянника. Решив, должно быть, что ничего важного, он достал табакерку и взял понюшку.
— Леди Вернем, разумеется, имеет полное право сопровождать своего ребенка домой.
— Леди Вернем больше не существует, зато есть леди Фрейзер. Придется вам принять в расчет и ее супруга, майора, — заявил маркиз с поистине пасторальным радушием, которое могло разве что ужаснуть того, кто хорошо его знал. — Сэр Генри, прошу, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Вы непременно должны побывать на нашем балу! Чего-нибудь освежающего?
Вопреки всем протестам Вернем был увлечен в Гобеленовую гостиную и усажен в кресло с чашкой чаю.
— Я требую, чтобы мне показали племянника! — повторял он, пока не заметил Честити, вошедшую вслед за остальными.
Он побелел. Она равнодушно улыбнулась ему. Впервые на ее памяти глаза Генри по-рачьи выпучились.
— Племянника вам незамедлительно покажут.
До жути покладистый Родгар послал за Верити. Когда она вошла в сопровождении необычно сурового Натаниеля, Вернем поднялся. На младенца он даже не взглянул, зато Верити подверг пристальному осмотру.
— А теперь мы отправимся домой…
— Никуда мы не отправимся, — перебила Верити. — У меня нет такого намерения, а одного ребенка вы не увезете. Для этого вам потребуется постановление суда. Можете заняться этим хоть сейчас, но не надейтесь, что получите его раньше будущего года.
Глаза Вернема так и забегали по гостиной. Все собравшиеся Маллорены улыбались ему, но, как человек неглупый, он понял, что под улыбками таится отнюдь не радушие.
— Полагаю, вы правы, — сказал он, меняя тон. — Этот тонкий вопрос требует вмешательства юридических органов, и я временно отказываюсь от своих прав, тем более что маркиз Родгар заверил меня в добром здравии младенца. Прошу простить мое вторжение и этот пыл… Надеюсь, вы понимаете, что я отчаянно тревожился за свою дорогую невестку. Не стану дольше злоупотреблять вашим гостеприимством. Позвольте откланяться, но прежде… прежде, Верити, ответь: почему ты не известила меня, куда идешь?
— Потому, милорд, что хотела скрыться от вас, — просто ответила та.
— Но с чего вдруг? — спросил Генри, заметно выбитый из колеи.
Верити открыла рот для гневной тирады, и Натаниель поспешил выйти вперед, чтобы не дать ей сказать лишнее.
— Причины, по которым моя супруга оставила ваш дом, могут быть ошибочны, к тому же сейчас не время разбирать их. Все хорошо, что хорошо кончается! В ближайшем будущем я подам прошение о правах, как опекунских, так и имущественных. Надеюсь, вы понимаете, что это надлежащий, логически обоснованный шаг?
Вернем смерил его взглядом, полным лютой ненависти, но мило улыбнулся:
— Я подам контрпрошение. Как вы знаете, существует завещание. Не сомневаюсь, что суд с должным уважением отнесется к воле покойного. — Он натянул перчатки и огляделся с таким видом, словно ждал, что его станут удерживать. — Кстати, — сказал он, когда этого не случилось, — я недосчитался некоего документа. До твоего бегства, Верити, он постоянно находился в домашнем сейфе. Не захватила ли ты его по ошибке с собой? Это важная поправка к завещанию, и ее необходимо как можно скорее передать душеприказчикам.
Честити пришлось затаить дыхание, чтобы не выдать себя.
— Ах, это! — Верити сделала неопределенный жест. — Да, я забрала его, но исключительно по настоянию покойного мужа. Он где-то должен быть… только не вспомню, где именно…
В полной тишине раздался скрип зубов — это Генри боролся с нетерпением. К несчастью, в глазах Верити прыгали смешинки, она в любую минуту могла хихикнуть и испортить всю игру. Она никогда не умела как следует притворяться.
— Может, я сам поищу его? — предложил Генри. Трудно сказать, как обернулось бы дело, не ворвись в гостиную Форт.
— Мне сказали, что… в самом деле, это ты, негодяй, подлец, мерзавец! У меня с тобой счеты, Вернем!
Он так вцепился Генри в горло, что понадобились трое Маллоренов, чтобы его оторвать. Четвертый (понятно, какой) безмятежно наблюдал за этой сценой.
— Придется потерпеть, Торнхилл, — сказал Син, когда суматоха несколько поутихла. — Я первый в очереди.
— Я готов сразиться за право растерзать эту крысу! — прорычал Форт.
— Позвольте, позвольте! — просипел Генри, растирая покрасневшее горло. — Я же готов был жениться на этой шлюхе!
Форт свалил его на пол ударом кулака.
— Какая жестокость! — с удовольствием произнес Родгар. — Кажется, наш гость потерял сознание.
Он дернул сонетку и приказал унести пострадавшего и позаботиться о нем.
— А я все думал, как убедить Вернема задержаться немного под моей крышей, — сказал он, когда это было сделано. — Благодарю, Торнхилл, что избавили от необходимости шаркать ножкой.
— Я ему выпущу кишки! — только и ответил разъяренный Форт.
— Позже. Вернем должен дожить хотя бы до встречи с Уолгрейвом. Желательно, чтобы она состоялась при свидетелях.
Начали прибывать первые гости. Это были окрестные дворяне, простые люди, чуждые тщеславия, обрадованные приглашением в Родгар-Эбби. Те, что помоложе, еще дома облачились в маски и так называемые домино — шелковые плащи с капюшоном, великолепное средство маскировки. Гости в летах одевались для маскарада уже по приезде, нередко добавляя лишь маску к своему лучшему выходному туалету. В сущности, даже это было им ни к чему, так как они с ходу приветствовали своих многочисленных знакомых. Честити сделала все возможное, чтобы ее не узнали. Помимо перламутровой полумаски и розового домино, она надела парик и так густо напудрила его серебристой пудрой, что он стал совсем седым. Оглядев себя в зеркало, девушка сочла, что узнать ее не под силу теперь даже Сину. «Если я не угадаю, кто из них ты, значит, я тебя не заслуживаю», — вспомнилось ей. Если правда то, что у любви зоркие глаза, значит, никакой маскарад им не помеха.
Внизу собралось уже довольно много гостей. Честити оглядела каждого, страшась узнать отца, но его, по-видимому, еще не было. Она спустилась, прислушиваясь к светской болтовне. Говорили в основном о детях, урожае и последних веяниях моды — об этом скорее с благодушным недоумением. Девушка заметила, что уголки ее губ приподнимаются в невольной улыбке, и поняла, как сильно ей недоставало такой вот непринужденной атмосферы. Вопреки серьезности ситуации для нее бал оставался неотъемлемой частью жизни.
Провинциальное дворянство понравилось Честити больше, чем столичное. Никто из собравшихся не страдал честолюбием настолько, чтобы убивать ради власти, никто не интересовался политикой до того, чтобы пренебречь своими близкими, никто не увлекался модой до такой степени, чтобы разориться на нарядах.
Два пожилых джентльмена ворчали насчет чрезмерного влияния Бьюта и нашествия на Англию алчных шотландцев, но эта тема была бессильна разжечь страсти.
Осмотревшись, Честити поняла, что тема затронута лишь благодаря присутствию того, которого касалась. Узкая маска лорда Бьюта не скрывала, что это один из красивейших мужчин Англии. Он явился в сопровождении дамы в круглой усмехающейся маске на все лицо и в алом домино. Еще одна искательница острых ощущений? Шотландец благосклонно принимал дань почтения от своих приближенных и тех из местных дворян, кто удостоился чести быть представленным сильным мира сего. Разглядывая его, Честити покачала головой: этот красивый, обходительный и доброжелательный человек не был создан для высшей власти и не мог привести страну к величию. Как он поступит в трудные времена? Не толкнет ли его на крайности желание удержать власть? В последнее время ей казалось, что такое может случиться с каждым.
Скользя между гостями, Честити озиралась в поисках отца. Нет, это невозможно. Граф Уолгрейв Непогрешимый не опустится до того, чтобы явиться в маске, — это совершенно не в его характере.
— О утренняя роза, не откажите в любезности прогуляться со мной, — отвлек ее мужской голос.
Читать бесплатно другие книги:
