Тупая езда Уэлш Ирвин
— Конечно! У каждого из них есть функция! Пусть, сука, делают свою работу! Я же не говорю, что нужно хватать через край, но от одной маленькой понюшки вреда не будет!
— Черт возьми, Терри, я не прикасался к наркотикам с первого курса, пока не появилась эта Мошонка… а теперь… ты плохо на меня влияешь, — говорит он и смотрит на меня с деланой обидой во взгляде, но все равно берет сверток, подносит немного к рубильнику и занюхивает.
Заебись, штырнуло этого сраного Чингачгука как надо!
— Слушай, ты оказал мне доверие и ввел в курс своих дел. Могу ли я рассчитывать на аналогичную услугу?
— Конечно, Ронни, мы ведь с тобой дружбаны, — говорю я придурку, что, разумеется, полная брехня. Это бизнес, а в бизнесе нет места симпатиям: придурок должен знать это лучше, чем кто-либо другой.
Поездка становится все более классной, мы уже едем по берегу Лох-Ливена.
— Покупка земли важна, но для строительной компании это всего лишь очередная сделка. Главное, что меня сюда привело, — это культурное наследие, вот чего не понимают парни вроде Мортимера. Я здесь для того, чтобы получить то, что есть только у одного человека на планете, кроме меня, потому что эта вещь существует всего лишь в трех экземплярах. У меня уже есть один из них, но я хочу и остальные. Оба находятся здесь, в Шотландии, и они уже близко. — Он стучит себя по носу. — Все это сугубо секретно, как ты понимаешь. У меня есть соперники.
Придурок все рассказывает мне об этих бутылках виски «Боукаллен», а я, само собой, и вида не подаю, что знаю, за чем он там охотится и сколько собирается заплатить. На сайте этой винокурни сказано, что третья бутылка не предназначена для продажи, но наверняка все это чушь собачья, просто набивают цену. Все продается, главное, сука, правильно озвучить прайс.
Мы проезжаем через один городок, останавливаемся на светофоре, и Ронни опускает свой рубильник в огромную кучу пыли. В это время я оборачиваюсь и понимаю, что мы, сука, стоим бок о бок с полицейской машиной!
ЕБАНЫЙ ХУЙ.
Копы нас засекли и приказывают остановиться, что я и делаю, уже за перекрестком. Они тормозят в нескольких метрах позади и выходят из машины.
— Сука… полиция… — говорю я, и Ронни засовывает сверток в карман. — Не сдавай меня, иначе я потеряю лицензию.
— Я не какой-нибудь сраный стукач! — кричит Ронни. — Дай-ка я разберусь, — говорит он, когда коп подходит к окну. Ронни опускает стекло, и я вижу, что у него весь носяра в пыли и он нахрен упорот. — Что-то случилось, патрульный?
Коп смотрит на Ронни, затем на меня:
— Куда вы везете этого человека?
— На винокурню «Боукаллен». У него там встреча…
— Какого хера ты пристал к моему водителю? — орет Ронни.
— Сэр, я бы попросил вас сохранять спокойствие… судя по всему, вы находитесь под действием наркотических веществ.
— Что?! Да ты знаешь, кто я такой?
— Я вынужден попросить вас проследовать со мной в участок, сэр, мы выясним все подробности по пути…
— Еще чего! У меня важная деловая встреча! На кону кое-что стоящее! Настолько, что ты на свою сраную зарплату шотландского копа не купишь это и через миллион лет, чертов неудачник!
— Вы поедете со мной, — бросает коп и начинает переговариваться по рации.
— Ах ты, жалкое насекомое! Да ты знаешь, кто я такой? Да я раздавлю тебя и всю твою никчемную полицию Лотиана одним телефонным звонком!
— Который вы сможете совершить в участке, сэр. Теперь, пожалуйста, пройдемте со мной. — Коп распахивает дверцу.
Ронни выходит из кэба, и коп хватает его за предплечье. Ронни отталкивает копа, и тот шлепается на задницу.
— Идите нахуй, ублюдки! Я Ронни Чекер!
Из полицейской машины выходит второй коп и врезает Ронни электрошокером. Кажется, что на какую-то секунду ирокез Ронни встает дыбом, после чего Ронни падает и по его светлым штанам для гольфа растекается пятно ссаки.
Патрульный с шокером обеспокоенно говорит:
— Он напал на полицейского при исполнении, у меня не было выбора. — И они погружают полубессознательного Ронни в машину.
— Пожалуйста, сэр, следуйте за нами, — бросает мне первый коп.
Приходится ехать за коповозкой в участок в ебаном Кинроссе. Дерьмовое двухэтажное здание вроде двух сбитых вместе жилых домов. Пока этому придурку выдвигают обвинение, я замечаю его ноутбук и открываю крышку. Окно с почтой по-прежнему висит на экране. Я пролистываю обычную фигню и натыкаюсь на кое-что интересное.
Кому: rchecker@getrealestates
От: lsimonsen@mollersimonsen
Дорогой Рональд.
Надеюсь, вы в добром здравии.
Как Вы, вероятно, уже знаете или еще не знаете, я также направил предложение о покупке редкого экземпляра виски «Боукаллен» из коллекции «Тринити». Вы, разумеется, уже располагаете одной из этих бутылок.
Перейду к делу: у меня складывается впечатление, что винокурня намеренно сталкивает нас друг с другом, чтобы набить цену. Ради сохранения джентльменских отношений и состязательного духа предлагаю Вам приобрести виски совместно и решить его дальнейшую судьбу, сыграв партию в гольф.
Что скажете?
С уважением,
Ларс Симонсен
Кому: lsimonsen@mollersimonsen
От: rchecker@getrealestates
Дорогой Ларс.
А давай, хули!
Чекер
Я беру и загугливаю этого придурка, Ларса Симонсена, но уже на своем еблофоне. Парень, сука, просто в шоколаде! Что ж, пожалуй, любой, у кого есть что-то, что хотят заполучить эти недоумки, находится в выгодном положении! Железно!
Я иду в город и выбираю штанцы, прикидывая в уме, что Ронни должен носить примерно тридцать четвертый размер. Отдаю их полицейскому за стойкой регистрации в участке. Ронни отпускают примерно час спустя, и, разговаривая с адвокатом, который, кажется, уладил все дела с копами, выглядит он потрепанным.
Он выходит, и я вижу, что брюки оказались ему впору.
— Как все прошло?
— Ублюдки! Я сделал один телефонный звонок — и они сломались. — Он оглядывается на адвоката. — Я намерен засудить их нахрен!
— Спасибо, что не стал распространяться, чей это был кокос…
— О чем речь! Но я бы попросил тебя проявить крайнюю осмотрительность и сохранить все это в тайне.
— Конечно, приятель. Нельзя прыгать из кровати в кровать, как это делает Джус Те, и хотя бы немного не знать об осмотрительности. Я даже самоучитель написал, — говорю я ему. — Как штанцы? — киваю я в сторону его ходуль. — Все путем?
— Да, отлично, Терри, но чувствую я себя немного помятым. Чертовы электрошокеры, а… ублюдки! — кричит он через плечо.
— Тише, приятель, — говорю я, — осмотрительность, помни, — и веду его к двери. Лучше нам убраться отсюда нахрен.
Дорога до Инвернесса не так плоха. Ронни немного подташнивает, поэтому пару раз нам приходится остановиться. Сначала — недалеко от Перта, и Ронни все еще слегка не в духе, но уже после следующей остановки он разговорился, и кажется, что даже лужа блевотины, которую он оставил на обочине, его не расстроила. Я знаю, почему он так возбужден, знаю.
Сразу за Инвернессом мы сворачиваем с магистрали на второстепенную дорогу. На указателе написано: «Боукаллен», но, если не знать, где находится съезд, можно легко проехать мимо. Мы въезжаем в жуткую лесистую местность с однополосной дорогой. Когда навстречу появляется какой-то придурок на «лендровере», мне приходится свернуть на обочину. Винокурня стоит справа от нас — большая, старая красная вилла из песчаника с современной пристройкой сзади. Если бы сейчас была весна и уже распустились на деревьях листья, то с дороги здание было бы не видно. Мы с хрустом подъезжаем по дорожке, посыпанной гравием, открываем двери и выходим на морозный воздух.
Внутри все пышет роскошью, все обшито деревянными панелями, есть даже стойка информации. Роскошная, сексуального вида пташка постарше, которую я бы с удовольствием оттарабасил до потери сознания прямо на этой стойке, слегка улыбается нам обоим. Потом она звонит какому-то парню, и он выходит поприветствовать Ронни. Я отступаю назад и делаю вид, что читаю какую-то глянцевую брошюру на стеллаже. Там рассказывается обо всех сортах виски, которые здесь производят, но нет ни слова о коллекции «Тринити».
У этого вылизанного придурка тихий голос, поэтому я не слышу, о чем там речь, но потом ко мне подходит Ронни, и глаза у него буквально искрятся.
— Терри, пожалуйста, пойдем с нами. Я хочу показать тебе кое-что красивое, — говорит он, а затем представляет этому парню: — Эрик, Терри. Терри мой друг, а Эрик управляет этой винокурней. Семейный бизнес, верно, Эрик?
— Вот уже почти четыреста лет, — отвечает самодовольный придурок и ведет нас мимо стойки охраны вниз, в большой, с кирпичными стенами подвал размером, сука, с ангар для самолета.
Подвал выглядит старым, и это действительно так, слышно только, как работает какая-то современная система вентиляции. Здесь больше бутылок виски, чем мог бы вылакать мой друг Алек Почта! Мы оказываемся в коридоре с запертой дверью в конце. Этот чувак, Эрик, достает большой ключ и открывает замок. За дверью оказывается еще одна обшитая деревянными панелями комната, но вся она заполнена стеклянными витринами с подсветкой, демонстрирующими разнообразные сорта винтажного виски. На каждой бутылке указана дата и висит маленькая записка. На самом почетном месте, у дальней стены, стоит бутылка из коллекции «Боукаллен тринити».
Этот виски какого-то темно-красного цвета, больше похож на вино, а сама бутылка покрыта странной рябью и напоминает формой небоскреб Мэри-Экс в Лондоне.
— «Боукаллен тринити», — произносит Ронни, едва дыша. — Одна из трех существующих бутылок.
— Да, — говорит Эрик, — сначала мы собирались навсегда оставить одну бутылку себе, а две другие продать. Но… — улыбается он, глядя на Ронни, — и вы, и другая сторона сделали нам выгодные предложения, в то время как содержание этого места обходится дорого, что вместе с экономическим спадом, к сожалению, вынуждает нас рассматривать все пути получения дополнительной прибыли. Этот виски стоит больших денег, но сумма лишь отражает дефицитность и редкость сортов солода, из которого он купажирован. Некоторые из них выдерживались в нашей винокурне более полутора веков.
Ронни облизывает губы. Он еще какое-то время болтает с этим Эриком, пока мы поднимаемся наверх. Затем он берет свой телефон:
— Мортимер. Подготовь официальное предложение. Бросай все и скорее проводи эту сделку.
Наконец мы выходим и возвращаемся в кэб. Судя по всему, нас ждали к обеду, но на пути встал арест Ронни. Я знаю, сколько стоит эта сраная бутылка, но продолжаю косить под идиота.
— Уверен, что это хороший виски, но я не понимаю, дружище, зачем отдавать кучу бабок за бутылку пойла.
— Этот виски предназначен не для того, чтобы его пить, Терри! Это коллекционный экземпляр. Вложение средств. Его стоимость будет только расти!
— Жаль, что в этом замешан еще какой-то придурок.
— Всегда можно прийти к соглашению, Терри, запомни это.
Мы оказываемся в отеле «Хайленд», охрененное место. Мы заказываем в баре несколько бокалов разного виски, и Ронни рассказывает мне о них.
— Поверить не могу, что ты шотландец и ничего не знаешь о виски!
Я умираю с голоду, поэтому заказываю себе стейк с картошкой фри и грибами, но потом решаю обойтись без картошки — волнуюсь за жировые складки на животе и свою горячую порнолинию. Ронни мучает плошку шотландского бульона, этот электрошокер испортил ему аппетит, и в итоге он решает подняться к себе в номер, сделать несколько звонков и отправиться спать пораньше. Я еще какое-то время смотрю матч Лиги чемпионов вместе с барменом. Сейчас не сезон, и в отеле почти безлюдно, ни одной мохнатки в зоне видимости. Я решаю отправиться в койку, выключаю телефон и лежу на кровати, сняв с себя все, что ниже пояса. Проворачиваю старый трюк с заказом обслуживания в номер, прошу принести сэндвич, а потом притворяюсь, что сплю.
К несчастью, входит, сука, парень и с залитым краской таблом начинает извиняться.
— Простите, сэр… — Он оставляет сэндвич и съебывается.
Я звоню Большой Лиз из диспетчерской, и мы занимаемся сексом по телефону. Это менее опасно, чем вживую; когда она садится тебе на лицо, ее половые губы превращаются в перчатки офицера гестапо! Я передергиваю разок, а потом повторяю то же самое с Суицидницей Сэл. К тому моменту, когда я опустошаю вторую обойму, моя шишка уже нереально саднит; чуть кожу на конце не содрал! Но колыбельная получилась что надо.
Утром мы отправляемся в ресторан, расположенный на берегу озера. Заходим и видим двух парней; один такой высоченный, худой как щепка, рыжеволосый и со скандинавским акцентом. Второй — коренастый придурок, который больше похож на телохранителя; он бросает на меня холодный презрительный взгляд. Я отвечаю ему тем же. Приятно иметь дело с воспитанными людьми.
Затем Ронни и высокий чувак садятся за отдельный столик, заказывают завтрак и болтают, а мы с громилой сидим за другим столиком немного в стороне. Подходит тёла и принимает у нас заказ.
— А ну-ка выдыхай, — говорю я парню, как только официантка уходит, — сейчас же, мать твою!
Этот придурок продолжает сидеть с идиотской мордой.
— Слушай, приятель, — говорю я, — ты можешь сидеть здесь с каким угодно лицом, но я на это смотреть не собираюсь. Сделай лицо повеселее, или я пересаживаюсь за другой стол.
Какое-то мгновение он смотрит на меня так, как будто сейчас вмажет, затем протягивает руку.
— Йенс, — говорит он, поигрывая легкой улыбкой на губах.
— Терри, — говорю я, ну и рукопожатие у чувака, — но все зовут меня Джус Терри.
— Джус Терри…
Приходит тёла с нашим завтраком, и хотя я знаю, что это декадентство, но к тарелке с устрицами и копченой селедкой я заказал «Кровавую Мэри», в то время как мой приятель Йенс взял копченого лосося.
— Я уже чувствую, как от этого лосося несет шотландским озером, — говорю я парню, — даже не надейся найти у него под чешуей дух фьордов!
Мы с парнем продолжаем прикалываться, а Ронни и тот другой чувак, оба на сложных щах, все еще поглощены обсуждением. Затем они бросают монетку. Ронни в восторге: наверное, угадал, придурок. Наконец все с чувством жмут друг другу руки.
Пока мы едем обратно в город, Ронни выглядит довольным, но немного задумчивым. Он разговаривает по мобильнику с Мортимером и не просекает, что я включил свой любознательный микрофон и все, сука, слышу.
— Мы сошлись на том, что скидываемся по пятьдесят тысяч долларов каждый и покупаем вторую бутылку из коллекции «Тринити» за сто тысяч. Люди Ларса переведут пятьдесят тысяч нам на счет. Мы осуществим покупку и бутылка будет храниться у нас до тех пор, пока мы с Ларсом не сыграем в гольф и не выявим победителя, которому она достанется в качестве приза…
Я смотрю на лицо Ронни в зеркале и вижу, как он начинает, к чертям, заливаться краской.
— …Это не подлежит обсуждению, Мортимер! Я понял твою точку зрения… Для меня это и есть общая картина, черт возьми! Делай свою работу!
Бедняге Мортимеру несладко приходится!
— Что значит «что будет, если я проиграю»? Если я проиграю, то у каждого из нас будет по одной бутылке, тогда мы сыграем еще раз — и тому, кто победит, достанутся обе. А теперь за работу! Твою мать!
Ронни выключает телефон, и я делаю вид, что только сейчас включаю микрофон.
— Все в порядке, Ронни?
— Просто один придурок не умеет делать свою работу, Терри. Мортимер не сечет ни в виски, ни в гольфе. Все, что его интересует, — это тупая земельная сделка и его комиссионные, — усмехается Ронни. — Разумеется, цифра солидная, но Мортимер просто напыщенный янки из Лиги плюща, у которого просто нет, черт возьми, души!
— Так, значит, ты заключил сделку, Ронни?
— Да, только, пожалуйста, держи это в тайне.
— Я ведь уже говорил, приятель, я написал самоучитель по этой части. Слушай, ну раз такое дело… мы должны это отпраздновать. Как насчет снять тебе дырку?
— Проститутку? Я не плачу за секс!
— Да ладно тебе заливать, — говорю я, вспоминая мудрые слова Пуфа. — Готов поспорить, стоит мне только разок взглянуть на твоих бывших, приятель, и я сразу пойму, что ты еще как за них платил! Шмотки, тачки, дома, ювелирка…
Подействовало, сука!
— В твоих словах есть доля правды, черт возьми, я мог бы хоть сейчас позвонить одной элитной девке по вызову, — размахивает он телефоном, — но меня эта фигня не заводит.
— Та же херня, приятель. Но я не предлагаю тебе снять шлюху. Я знаю предостаточно других способов раздобыть горяченькую тёлу!
— Терри, я и так чертовски занят, чтобы еще и с женщинами разбираться! Я должен позвонить этому сраному шведу насчет нашего уговора…
— Датчанину, приятель, этот чувак датчанин, — говорю я безграмотному придурку. — Для заезда, дружище, минутка всегда найдется; зачем работать дни и ночи напролет, если у тебя даже не остается, сука, времени на шпили-вили? Ты же просто чертов унылый трудоголик. Оставь это Мортимеру, пусть разбирается. Я всегда говорю: зачем тебе лаять, когда у тебя есть собака. — И я вижу, как эта мысль заставляет его изменить свое отношение. — Давай поехали, я знаю один клубешник быстрых знакомств, как раз для таких занятых профессионалов своего дела, как мы, — подцепим по тёле за десять минут!
— Ох, черт с тобой… — Тут он натурально улыбается, мать его. — Знаешь, Терри, и все-таки мне нравятся наши маленькие приключения!
А мне-то как они нравятся! Мы плавно въезжаем обратно в город, я паркуюсь, и мы идем в бар «Циссизм». Я сходу замечаю свеженькую мохнатку! Красотка, рыжая такая пташка! Я к ней подкатываю, и вот уже словно весь дом полыхает в огне! Мне не терпится узнать, подходит ли ковер к занавескам! Пока мы треплем языками, я краем глаза замечаю Ронни, который сидит откинувшись и разговаривает с какой-то пташкой. Я слышу, как она говорит:
— А зачем тебе такая прическа?
Ронни явно не в восторге, он встает и пересаживается за другой столик! Чертов псих!
Ну и хрен с ним — я выкладываю все как есть перед этой рыжей пташкой.
— Честно говоря, мне не то чтобы нужны отношения. И если уж быть совсем откровенным, то постоянный партнер меня тоже мало интересует; случайный перепихон меня вполне устроит. К тебе никаких претензий нет, ты клевая, просто у меня на несколько месяцев вперед все расписано.
— Да мне только это и нужно, — говорит тёла, — у меня тоже куча дел. Ты где-то недалеко остановился?
— Ваша карета подана; прости, я на секунду, — говорю я, а сам думаю: сфартило, и иду к Ронни, который разговаривает про гольф с какой-то стильной девахой.
— Ронни, мне нужно свалить ненадолго. Одна мохнатка хочет, чтобы ее отделали.
— Ты не можешь меня здесь оставить. — Он смотрит на тёлу напротив, которая копается в телефоне. — Меня пытаются склеить!
— Тебе же лучше!
— Но ты мой водитель…
— Я по-быстрому, приятель, нужно отделать одну мохнатку, — повторяю я, чтобы еще раз подчеркнуть, что дело, сука, нешуточное. — Как ты там говоришь: завершаем сделку, в бизнесе главное — Бернард Шоу и все такое, — и я подмигиваю, кивая на рыжую пташку, — да и отель твой как раз через дорогу. Увидимся на стойке регистрации через час. Вам, янки, полезно ходить пешком, а то вы только и знаете, что в машину да из машины!
— Ну что ж, в чужой монастырь со своим уставом… — говорит Ронни, а затем поглядывает на тёлу с телефоном и переходит на шепот: — Кажется, никто из них в глаза не видел моего шоу, но на всех производит впечатление, что я остановился в «Балморале»!
— Еще бы не производило, — говорю я ему, потому что все пташки в округе знают, кто он такой, и каждой из них не терпится ободрать его до нитки.
Но это его проблемы; я весь захвачен этой шизанутой рыжей. У нее такие веснушки, как будто кто-то только что спустил ей на лицо целый заряд оранжевой спермы. Только вот волосы у нее немного коротковаты; весь смысл быть рыжей в том, чтобы у тебя развевались чертовы локоны. Но это касается только тёл, разумеется; с рыжеволосыми же парнями вроде Рыжего Ублюдка всегда лучше проследить, чтобы засранец сбрил нахрен свой парик. Эта пташка так же увлечена моими волосами, как и я ее. Когда мы выходим, она начинает поглаживать мои кудряшки.
— Мне нравятся твои волосы.
— Могу сказать то же самое о твоих, — отвечаю я, в это время мы уже выезжаем на улицу.
— Ты просто хочешь выяснить, подходит ли ковер к занавескам, — улыбается она.
— Ну, раз уж ты сама об этом заговорила, то не стану врать…
Когда же мы добираемся до моей квартиры и раздеваемся (а она не из робких!), оказывается, что у нее лучшая рыжая муфта, которую я когда либо видел! Она оставила густой кустик, но выбрила его в форме симпатичной V, похожей на стрелку, указывающую на посадочную площадку, — можно подумать, мне нужен какой-то придурок с флагами из управления воздушным движением, чтобы попасть куда нужно! Жаль, что Больной слинял в Лондон, а то мы бы засняли это на цифровую камеру для коллекции! Тем временем оперение на вершине горы говорит, что пришло время для шарфа Доктора Кто!
— Должно быть, эту киску частенько вылизывают, — говорю я.
— Не жалуюсь.
— Посмотрим, что ты на это скажешь, — подмигиваю я. — Этот язык достает крошки со дна пачки «Принглз», — говорю я, и она издает небольшой смешок. Я вижу, как она смотрит на Верного Друга, который встает по стойке смирно, смотрит, как лиса на сочную курочку. — О да, моя первая пташка была одновременно эпилептиком и астматиком, и прямо в тот момент, когда мы с ней этим занимались, у нее начался двойной приступ! После этого я сказал себе: «Терри, не опускай планку». С тех пор и не опускаю! В общем, меньше болтовни, больше болта…
Я спускаюсь и принимаюсь за дело, но она разворачивается и оказывает Верному Другу аналогичный прием. И должен сказать, эта пташка специалист, она сосет, лижет, заигрывает, шлепает, а потом заглатывает по самые помидоры. Знаете, это просто охуенно, когда ты встречаешь равного себе в мире пташек! Вы признаете, что у обоих куча других дырок и мачт, которые еще предстоит колонизировать, поэтому нет никакого смысла притворяться, будто это к чему-то приведет, но такие мгновения, знаете, — это настоящий, сука, винтаж!
Я прикидываю, сможем ли мы исполнить что-нибудь на камеру, когда… ох, пиздец… она хватает ртом воздух, отодвигает член в сторону, и вот я на свободе, а потом я сзади, я в ней, обрабатываю ее как следует. Ее табло вспыхивает тем же цветом, что и шапка волос у нее на голове, на лице появляется злобная, как у шлюшки, гримаса, и мы оба кричим и отрываемся так, словно кто-то облил нас бензином и поджег, и время замедляется, как в автокатастрофе, и мы заполняем грохотом комнату, квартиру, парадную, улицу, город, страну и весь мир, призывая какого-нибудь зеленого космического извращенца с пятьюдесятью хуями и кисками, который держит сейчас курс на Землю, стать свидетелем этого действа… другим словом: этого знатного заезда.
После того как наше сознание снова начинает обретать целостность, я предлагаю ей сняться в порнофильме, но она отказывается.
— Я работаю в Королевском банке Шотландии. И меньше всего хотелось бы, чтоб весь офис смотрел на меня в интернете и надрачивал!
Эта распутница просто обязана была устроиться в Королевский банк. Ведь, в конце концов, это они взяли и всех наебали! Долго она у меня в квартире не задерживается, как я и люблю. Она из тех пташек, которые уже через час будут думать о члене, но о другом. Когда она уходит, я проверяю телефон. Бедняга Ронни оставил два сообщения, поэтому я скатываюсь по лестнице и, все еще немного ошеломленный, еду в «Балморал». Мне хватает одного взгляда на идущую мимо мохнатку, чтобы снова почувствовать себя в форме, — все равно что занюхать дорожку, — и к тому времени, как я добираюсь до чертовой Бриджес, Верный Друг уже начинает побаливать, как будто просит добавки. Потом у меня в голове начинает зудеть мысль о кокосе, так что я заезжаю в один знакомый переулочек, сразу после поворота на Чеймберс-стрит, раскатываю две огроменные дорожки на приборной панели и заправляю свою шносяру.
Когда я паркуюсь и подхожу к стойке регистрации в «Балморале», я уже под кайфом. Вижу Ронни, который стоит и ждет, но у меня снова звонит телефон, на этот раз на экране высвечивается имя ПУФ. Глупо, конечно, надо бы переименовать его в ВИКТОРА, но мне насрать, к тому же мне нравится смотреть, как на экране появляется это имя. Я машу Ронни рукой, он теперь тоже говорит по телефону, а Пуф в это время распыляется по поводу Джинти:
— Одна из наших шлюх пропала, Тез.
— А, малышка Джинти, про нее по-прежнему ничего не слышно. Никто из тёл ее не видел.
— Ясно… Она ничего тебе не говорила… про меня, например?
— Не-а, она вообще никогда не упоминала ни тебя, ни сауну, — говорю я, потому что так и есть. Но даже если бы это было не так, я бы все равно не сдал ее этому придурку.
В трубке повисает тишина, я бросаю взгляд в зеркало и вижу Ронни, который смотрит на меня в нетерпении, потому что он уже закончил свой разговор. Он смотрит на меня так, как будто я его собственность, а в трубке Пуф уже наверняка весь вне себя, оттого что Джинти ни разу его не упомянула. Для таких, как Пуф и Ронни, весь мир вертится вокруг них, они расстраиваются, когда никто о них не говорит, и превращаются в параноиков, когда оказываются в центре внимания. Вот почему все знаменитости, гангстеры, бизнесмены и политики ебанутые на всю голову. Мне всего этого дерьма удалось избежать; от чего меня всегда вставляет, так это от ебли. Но когда по кровеносной системе циркулирует такое количество кокоса, лучше держать язык за зубами.
Затем в трубке раздается голос:
— Ладно, Терри, просто держи меня в курсе. Если услышишь что-нибудь про Кельвина, дай знать, только между нами. И продолжай искать Джинти.
Я вешаю трубку и вижу, что Ронни по-прежнему не в восторге. Знает, придурок, что я под кайфом и что что-то случилось. Вступаю первым:
— Ну как у тебя с этой пташкой? Вдул ей, а?
— Что?… Нет, мы обменялись телефонами, и она сказала, что придет, но потом позвонила, чтобы перенести.
— Перенести? По мне, так тебя кинули, приятель. Лучший совет от Теззо: никогда не беги за маршруткой и за тёлой, всегда будет следующая.
Ронни по-прежнему даже не улыбнулся. Может теперь он и конченый придурок, но, когда ему было двадцать, он наверняка раскатывал больше дорожек, чем Толстолобый в букмекерских конторах.
— Что с тобой случилось… ты в порядке? Ты что, опять нюхал кокаин? После всех заморочек с этими чертовыми копами?
Я решаю рассказать ему о своей дилемме.
— Одна пташка, моя хорошая подруга, — объясняю я (если ты не можешь назвать того, кого трахнул во всех возможных позициях хорошим другом, то наш вид в незавидном, сука, положении), — кажется, она исчезла с лица земли, так-то. А поскольку она пропала, когда была у меня под присмотром, я чувствую себя немного виноватым.
— У тебя под присмотром?
Я рассказываю Ронни про Пуфа, про то, что я присматриваю за его бизнесом, а значит, и за ней, потому что она работает на Пуфа, и про то, что я хочу, чтобы она объявилась здесь, прежде чем Пуф вернется из Испании, иначе он может взяться за ремень.
— Ты должен обратиться за помощью в полицию, — говорит Ронни, а затем задумывается над сказанным.
— Я не хочу, чтобы они мне помогали ни с одним из моих предприятий. Лучше держать государство и его представителей подальше от частного бизнеса, — говорю я.
— Лучше и не скажешь, черт побери, — соглашается Ронни. — Ублюдки. Черт, да здесь у копов даже оружия при себе нет, неудивительно, что они разгуливают по улицам и нападают на добропорядочных граждан, вместо того чтобы сажать за решетку бандитов и всякие отбросы из гетто.
И тут я понимаю, что мне, сука, немного хреново, я весь потею, и голова кружится, поэтому сажусь. Словно приходом накрыло, я пытаюсь дышать, а в это время все вокруг начинает вертеться. Хер его знает, что там было намешано в этой пыли…
Я слышу голос Ронни:
— Терри, ты в порядке? В чем дело?
— Ага… — Я откидываюсь на камин и смотрю на придурков, которые регистрируются у стойки. Ничего хорошего все это не предвещает.
Ронни кладет руку мне на плечо.
— Ты в порядке, дружище? — слышу я, но его голос звучит совсем глухо и словно откуда-то издалека, а потом он кричит: — ВЫЗОВИТЕ ВРАЧА!
И вот я уже на полу, пофиг, что я упал, но ведь я отрубился и теперь лежу на гребаном полу и смотрю на большую сверкающую люстру в холле.
— Пиздец, я на какое-то мгновение потерял сознание, — говорю я и пытаюсь встать.
— Не двигайся, — говорит Ронни, удерживая меня. — Сейчас приедет «скорая».
— Не нужна мне…
— Это плохой знак, Терри. Тебе нужно провериться, моя страховка покрывает лечение для моих партнеров.
И тогда я думаю: учитывая, что старый хер Генри лежит в госпитале, а у моей старушки больные ноги, может, сука, и правда стоит расслабиться — и пусть себе обследуют. В конце концов, гены и все такое. И вот подъезжает «скорая», входят парни в халатах, кладут меня на каталку и увозят…
25. Представительская ложа «Тайнкасла»
Мы идем в большой представительский зал, который находится прямо под трибуной! Говорят, что на стенах там деревянные панели, точняк, деревянные панели! Я! Джонти Маккей из Пеникуика! Да, мы с Хэнком идем туда, чтобы увидеться с нашим двоюродным братом Малки! Мы такие важные, просто берем и входим! Если бы я рассказал об этом малышке Джинти, она бы ответила:
— Джонти, да ты растешь! Еще немного — ты и говорить с такими, как я, не захочешь!
Но я бы хотел поговорить с Джинти, о да, хотел бы, только это она должна заговорить со мной первой. Да, она. Но я стараюсь об этом не думать, потому что я в таком восторге, я счастлив, даже несмотря на то, что Хэнк как будто бы не в духе.
— Теперь все решат, что для Куика мы слишком классные, Хэнк, — говорю я, потому что так бы они и решили. Если бы увидели нас, конечно.
— В Пеникуике нет ничего плохого, Джонти, — говорит Хэнк. — Люди забывают об этом, вот Малки, например, забыл. Не нужно быть как они, Джонти.
— Но ведь это было вежливо с его стороны — пригласить нас, Хэнк, вежливо, точняк.
— Да, пожалуй. — Хэнк смотрит на меня так, как он всегда смотрел, когда мы были еще маленькими, — прямо в глаза. — Если только он не станет из-за этого командовать. Он забывает, что мы ничем не хуже его.
— Ничем не хуже, Хэнк, ага, ничем не хуже. Так и есть, ага, ага, ага, — говорю я, и мы подходим к двери.
Нам ужасно вежливо улыбается мужчина в темно-бордовом пиджаке. Пиджак как у управляющего. Хотел бы я такой пиджак. Чтобы в нем щеголять. Клевая была бы работенка, просто провожать людей в представительский зал в дни матчей. А вот что, если бы внутрь захотел попасть кто-нибудь, кого я знаю, но их не оказалось бы в списке? Мне бы пришлось их развернуть, потому что это моя работа. Но мне не хватило бы духу сделать это, точняк, не хватило бы. Возможно, такая работа не для меня, потому что мне нравится красить вместе с Рэймондом и все такое. Плинтуса. И вот, как только мы подходим к мужчине в темно-бордовом пиджаке, он говорит:
— Добро пожаловать в представительскую ложу «Тайнкасла»!
Затем он впускает нас внутрь, потому что мы называем ему свои имена; ага, наши имена, которые есть в списке.
— Какая вежливая улыбка у швейцара, а, Хэнк, — говорю я, когда мы входим в зал, стены которого и вправду оказываются обшитыми деревянными панелями и все такое, совсем как мне рассказывали. — Приятно быть вежливым. Деревянные панели, ну ничего себе!
— Слишком американизировано, — говорит Хэнк. — Шотландскому футболу все это липовое дерьмо ни к чему.
— Но ведь «липовый» — американское слово, Хэнк, так что, может быть, это ты становишься американизированным, а? Попался! Точняк, точняк, ага, ага, ага.
Но Хэнк меня не слышит, потому что он смотрит на Малки, который стоит со стаканом в руке и разговаривает с какими-то людьми. Ага, и у Хэнка на лице появляется недоброе выражение.
— Он думает, раз у него в кармане таксопарк, то он важная шишка. Что ж, по мне, так никакая он, нахрен, не важная шишка, — говорит Хэнк.
Я понимаю, что Хэнк имеет в виду, но иметь в кармане таксопарк лучше, чем водить погрузчик, красить дома или даже пабы, в этом я не сомневаюсь!
— Ага… ага… роскошно… точняк, здесь роскошно. — Я оглядываюсь по сторонам и подхожу к Хэнку. — Здесь белые скатерти и парни в костюмах!
Я подхожу к деревянной панели и начинаю ее нюхать, точнее, лак, которым она покрыта, понимаете?
И тут я чувствую, как на мое плечо опускается рука Хэнка.
— Джонти, перестань нюхать стену!
— Но я же просто нюхаю лак, Хэнк…
— Что я тебе говорил, забыл? Ты нас позоришь! — говорит Хэнк, а потом появляется еще один парень в бордовом пиджаке, и Хэнк показывает ему наши пропуска.
Парень кивает, и вот перед нами снова Малки, он разговаривает с двумя парнями в костюмах. Но он тут же тактично подходит к нам, чтобы поприветствовать.
— Это мои двоюродные братья, Хэнк и Джонти!
— Здесь очень мило, ага, мило, — говорю я как есть. — Все обшито деревянными панелями, а наверху кремовые обои. Магнолия, так называется эта краска. Ага, я все об этом знаю, еще бы! — говорю я. — Вот это жизнь!
Малки кивает в сторону парня в красивом синем костюме.
— Кит Фуллер, — почти шепчет он. — Круто поднялся на стеклопакетах в восьмидесятые. И знаете, что он сделал потом? Вложил все в частное страхование, медицину и все такое. — Малки постукивает себя по носу. — Сколотил состояние.
