Сердце Стужи Сурикова Марьяна

Глава 25

О ЗИМНЕЙ СКАЗКЕ И ЕЕ ЗАВЕРШЕНИИ

Хорошее наказание Яр выбрал, оно и понятно. Порой убить даже милосерднее, чем жить оставлять. Однако лежать тут века, придумывая, как освободиться, Бренна не слишком-то привлекало. Отдохнуть не помешает, конечно, но уж лучше место да компанию самому выбирать. Опять же, если замешкаться, то рыська огненная может вовсе не дождаться. Долгая жизнь у наделенных божественной силой, но не дольше богов ведь живут. Значит, поскорее выбраться следует. Жаль, лед, сковавший руки и ноги, совсем не поддавался, как Яр и предупреждал. Постаралась Стужа, древнее заклятие призвала, дабы лорд ее наверняка вырваться не сумел.

Успел солнечный бог напоследок порадоваться, что только его огнем древние чары разбить можно, а Бренна сразу занятная идея посетила. Огненной силой не владел, конечно, но вот в камушке одном, когда-то самим Яром сотворенном, именно она и заключалась.

И ведь не раз пригодился. Сперва вплести в веревку, которой Вессу связал, чтобы Яра призвать, после границу пересечь, охранки не побеспокоив, и прямо в дом Акилы шагнуть. А теперь пришел черед послужить в последний раз. Жаль, всего ожерелья нынче не сыскать было. Укрыла его Стужа в дворцовых тайниках, а сам дворец непроходимым стал. Не отзовутся солнечные самоцветы, поскольку один лед кругом. Даже тот камень, что Бренн при себе носил, теперь не отзывался.

Одежду магия искрошила, а самоцвет на шнурке на груди висел. Еще во время удара тот шнурок лопнул, и его, вероятнее, в сторону отнесло. А раз магического огня сейчас во всем пространстве не чувствовалось, мог он вмерзнуть в один из кристаллов. Вот только головы было не повернуть, а пальцы едва шевелились. Ничего не оставалось Бренну, кроме как на ощупь искать.

Отпустил силу, и зазвенел ближайший кристалл, раскрошился, Бренн прислушался внимательно к ощущениям, но тот оказался пустым. И так один за другим, большие и маленькие, весь ближний ряд по кругу. Пропустить нельзя, вдруг именно там и застыл камушек.

Раскрошить, прислушаться — есть ли пламя, и дальше продолжить. Муторная работа, долгая, потому как не видишь, а лишь чуять можешь, да и сами кристаллы силой ищешь. Их же во всем зале бессчетное количество выросло.

Так и разбивал, отдыха себе не давая, и штук пятьсот насчитал, от крошечных до гигантских, когда вдруг кольнуло среди холода искоркой тепла.

Отыскал! Осталось приманить на ладонь, заставить снежную крошку, в которую кристаллы обратились, поползти по полу и принести к его руке черный, точно уголек, камень. Сжать не выйдет, но не беда. Силой тоже расколоть можно, точно молотком, если со всех сторон сдавить…

Новый дар еще пытался сопротивляться контролю и срастался с сущностью волка медленно, неохотно. И все же отозвался, строптивец, покорившись более сильной воле и ее давлению, откликнулся и расколол красивый кристалл, выпуская солнечный свет наружу, освобождая заключенную в нем магию Яра.

Ладонь обожгло текучее пламя. Камень разбился, засияло вокруг пленника на одно короткое мгновение, но и этого хватило, чтобы треснул вечный лед и выпустил на свободу. Теперь бы поспешить, ведь время во дворце Стужи совсем иначе течет.

Бренн присел на ледяной остов, застывший подобием стула. Послушный снег, соткавшийся из замерших частичек, превратился в белоснежные одежды, укрывшие тело своего божества. Все раны на коже, от которой отдирал искрошившийся лед вместе с ней самой, медленно затягивались инеем, исцеляясь обретшей новую сущность магией. А войд бросил взгляд на богиню.

— Только надумаешь поспешить, как приходится задержаться. Против моей компании не возражаешь, Стужа? — Усмешка искривила уголок рта, четче обозначив белесый шрам на скуле. Там тоже прилип синий ледяной кусочек, и на всем теле, где такие пришлось отдирать, остались полосочки шрамов. — Хотя, если и возражаешь, деваться все равно некуда. Одна пустыня снаружи, любой зов сбивается.

Все место вокруг бывшего дворца такой пустыней ощущалось. Бренну только и удалось шагнуть за пределы, чтобы сразу уловить чуждые потоки и понять — вздумай он искать сейчас выход, непременно заплутает в белоснежной глуши. Перенестись перенесется, но не туда, куда стремился, скорее выбросит где-то посреди бесконечного, укрытого снегом и льдом поля.

А хуже всего, что стоило лишь ступить за порог, как потоки заволновались, снег закружил, завьюжил, желая запутать, запорошить глаза.

— Не иначе как на распутье стоим, а поблизости переходы в иные миры, так, Стужа? Умеешь ведь, богиня, и в неподвижном состоянии навредить. Не могло твой дворец в нашем мире куда-нибудь занести?

Он прикрыл глаза, прислушиваясь, но не ощущалось дорог. Надежно скрывались все связи.

— Слабый зов не долетит, а кому под силу такой призыв послать, чтобы не просто услышан был, но путеводной нитью обратился? Я хорошо постарался в свое время все нити оборвать.

И как бы отвечая ему и злорадству побежденной богини, застывший воздух вдруг заколебался, а Бренн прислушался и закрыл глаза, подставляя лицо едва заметному теплому ветерку. Губы согрела улыбка, смягчившая резкие черты, осветившая их вовсе не божественным светом, но обычным человеческим счастьем.

— Весна, — шепнул с тем особым выражением, что, имей богиня возможность шагнуть со своего пьедестала, рванулась бы всадить ледяной кинжал в это, не дрогнувшее перед ней сердце.

Бывший лорд даже не обернулся на прощанье, он просто сделал шаг в открытый переход, оставив за собой ледяную пустоту.

Испугалась, как же сильно я испугалась! И хотя магию не выпустила, но боялась двигаться, а туман над Снежкой заколыхался, потек, и тогда я приметила, что он по всей комнате стелется: по полу, на стены взбирается — и холодно. Дыхание изо рта теплым парком вырывается.

— Что творишь? — Это староста дернулся, привлек мое внимание. У меня глаза округлились, когда заметила, что ноги его по бедро в лед закованы, и у всех так, кроме Белонеги и меня, кто на полу стоял. Перепугался староста насмерть, мозги совсем отказали, даже позабыл, что я чародейка и ко льду мало отношения имею.

— Отпусти! А то я ей… — Это тот из мужиков заорал, кто Белонегу держал. Не договорил, замер с открытым ртом, только глазами хлопал.

Мой жар взметнулся и притих, погашенный порывом ветра. Холодного, северного, ледяного. Прошелся по комнате, легонько погладил по щеке, не заморозив. У остальных зубы застучали, у меня язык отнялся. Стены, пол и потолок затянуло хрупкой снежной корочкой, туман качнулся, взметнулся вверх и обернулся высокой фигурой.

Он обвел взглядом нас всех, и все не могли шелохнуться. Мы с Негой от изумления, остальные от страха.

Я смотрела, смотрела, но боялась признать. Волосы, прежде мерцавшие, теперь искрились нестерпимо ярко, глаза, напоминавшие раньше прозрачный родник, сияли синим льдом, фигуру, ставшую будто еще мощнее и больше, окутывали белоснежные одежды.

Он ответил мне таким же долгим взглядом, а в комнате кто-то тихонько подвывать начал, но я не видела кто. Не выходило глаз отвести.

— В-войд? — узнала я голос Неги, тоже не смевшей признать в этом новом облике прежнего Бренна.

— Н-накликала, н-накликала! — Староста заикаться начал.

— Звала, чародейка? — не обращая внимания ни на что и ни на кого, спросил меня снежный маг. Или не маг вовсе? Он так мало сейчас походил на привычного снежного лорда…

Хотела ответить, но воздух вышел со свистом, отказавшись сложиться в слово, потому пришлось только кивнуть. И рукой махнула беспомощно на Снежку мою, а еще, припомнив туман, быстро опустила на нее взгляд, но сестренка все так же спала, как и раньше, грудь мерно вздымалась. Мужик с ножом на полу обнаружился, примерзнув задом к доскам, и тоже глазами хлопал, мачеха, прежде на кровати сидевшая, теперь лежала поперек нее без сознания.

Бренн подошел, остановился по ту сторону напротив меня, скользнул по лицу взглядом и после посмотрел на Снежку. Склонился над сестренкой, положил ладонь ей на лоб.

Замерцало кругом, засияло холодными переливами от темно-синего до лазурного, глаза заслезились, и я зажмурилась, смаргивая набежавшие слезы. А потому прежде, чем успела увидеть, услышала голос звонкий, детский:

— Ты кто?

Она улыбалась ему, моя Снежка, глядела без страха, с любопытством. Здоровая, живая! А он улыбнулся в ответ.

Я поднесла ладони к губам, прижала, заглушая готовый вырваться всхлип. Не верилось, пока не верилось еще, что наяву. Неужто выжил, неужто пришел и взаправду ли спас?

— Пощади, пощади нас, снежный бог! — заголосили от двери.

Бренн обернулся, посмотрел равнодушно на закованных в лед. Староста умоляюще сложил на груди руки, голос дрожал. Тем, в коридоре, кажется, тоже досталось.

— Это не ко мне, — усмехнулось божество. — В лед заковать могу, а вот растопить… Пускай чародейка освобождает, если уговорите ее.

И снова взглянул на меня. Усмешка смягчилась, в ледяных глазах иное выражение мелькнуло, хотя оно тут же исчезло, стоило мне только рот раскрыть.

— Что спросишь в оплату?

Первые слова, произнесенные мной для него после того призыва. В голове сумятица сплошная, среди которой молоточком стучало — живой! — в душе боги знают, что творилось, сердце будто безумное стучало, а с языка вот это сорвалось. Он, наверное, не то ожидал услышать, я и сама не ждала, что именно так и скажу. Бренн ответил недолгим молчанием, а после произнес:

— Подари то, что для тебя сложнее всего подарить, Весна.

Губы сложились вопросительно, в сердце кольнуло нехорошо, но готова была в этот раз все отдать, что попросит. Ради жизни сестры я бы и любовью ее расплатилась.

— Прощение свое, — вымолвил он.

А после исчез.

Тихо-тихо стало для меня в комнате, полной народа, а затем обрушился разом гул голосов. Умоляющих, просящих, стонущих. Некоторых страдальцев в не самой удачной позе приморозило, вот и голосили. Из коридора тоже доносилось. Там, кажется, братья толклись. Ну а я что, я так и ответила, как прежде вынуждали:

— Хотели ведь, чтобы ушла, вот и пойду.

Взяла Снежку за руку, собираясь по пути одежку захватить, Белонегу поманила за собой. А ничего, сперва в гости к себе свожу, покажу, где теперь обитаю, к князьям заглянем, Акилу с собой позовем, а эти пока постоят. Всяко на пользу пойдет.

— И что? — хитро взглянул на меня старый медведь.

— Что?

— Прощать его будешь?

Я повела плечами и прошлась до нового массивного стола в центре кабинета. Провела ладошкой по поверхности, прислушиваясь к шуму на улице. Сквозь настежь распахнутое окно долетал веселый смех. Снежка веселилась в саду, вылавливая в пруду лягушек, а Белонега возилась вместе с сестренкой и тоже хохотала от души.

— Он радость мою вернул, сестру любимую… — опустила голову, проводя ладонью по красивым резным узорам, вздохнула, решив, что уж Акиле можно правду сказать. Ценил медведь искренность, а лишние фразы и пустые выражения, напротив, терпеть не мог. — Давно уж простила.

— Так что ему об этом не скажешь? — спросил с улыбкой старый наставник, пробормотав тихонько: Знает ведь, что попросить, шельмец.

— Страшно мне, — созналась.

— Ха, — оценил признание чародей, — он там ждет, а она здесь трясется, точно заяц.

— Правда, что ли, ждет? — взглянула недоверчиво, но с затаенной надеждой.

— Ну если такой способ оплаты выбрал, то уж наверняка. Хотя зачем гадать, коли сама сходить можешь да спросить. Чего на самом деле боишься?

Того, что каждый раз более всего ранило, — равнодушия.

— Иди, девочка, иди. Сдается мне, ответ не такой будет, какого страшишься.

— А какой? — Я крепко-крепко сжала ладони, ожидая продолжения.

— А это вы вдвоем разберитесь, и будет всем счастье, — хмыкнул Акила. — Давай собери храбрость в кулачок и ступай, Весна. Открывай переход.

И стоило чародейке исчезнуть, как улыбнулся радостно.

— Ради тебя сколько всего совершил, берег, защищал как мог и навсегда отпустить решился. Теперь пускай сам признается, как любит.

Лес шумел на ветру зелеными листочками, деревья пели свою песню, радуясь теплому дню. Им вторили птицы, свившие в высоких ветвях свои гнезда. Щебетали вовсю, восславляя радость жизни.

Снежный бог запрокинул голову, прикрыл глаза, вслушиваясь в эти звуки. Журчал неподалеку родник, тихонько звенели, чувствуя рядом ледяную силу, иголочки, спрятанные среди пушистой хвои. Они сейчас не представляли опасности для любого чародея. Бренн убрал защиту, потому что ждал.

В шепот леса вплелись мягкие шаги. Широкие лапы ступали бесшумно, так что веточка не хрустнет, но слух мага уловил то, чего бы не расслышало человеческое ухо.

— Здравствуй, старый друг, — улыбнулся он снежному волку. Тот скакнул, преодолев разделявшие их несколько шагов, и уткнулся мордой в протянутые навстречу ладони.

— Жив я, жив, — успокаивал верного волка Бренн, поглаживая прижатые к голове уши, — и дорогу назад отыскал. — Вздохнул негромко. — Она позвала.

— Р-р-р, — мигом оглянулся Эрхан.

— Ее здесь нет, не пришла.

Волк устроился на земле, махнул пушистым хвостом, пристально поглядел.

— Веришь, что душа к душе путь отыщет через любые преграды и расстояния? — спросил неожиданно маг. — Может она любить так сильно, чтобы новую жизнь обрести? Вот как ты обрел, мой друг.

— Р-р-р, — задумчиво выдал Эрхан.

— Помню, что помог, — улыбнулся Бренн.

Как бы он смог забыть. До сих пор легко возникали перед глазами картинки далекого прошлого, стоило лишь позвать: мальчик на руках, так похожий на одного из его сыновей-двойняшек. И ярость, беспомощность, и как рванулся в лес, считая про себя убегающие секунды. Как искал поблизости любое магическое существо, а им оказался погибающий снежный волчонок. Прежде их истребляли целыми стаями, страшась волшебных и сильных существ. Волчонок выдохнул в последний раз, а Бренн отпустил заточенную в кристалл душу. Ее он вырвал из глотки прожорливого ледяного духа, разрубив того пополам, не позволив ему успеть поглотить.

Маг сидел и смотрел и ждал на самом деле недолго, а казалось, будто целую вечность. Звереныш вздрогнул, задышал и открыл глаза, цвет которых из янтарного стал голубым. И взгляд совсем иной, не звериный, а осмысленный, будто у человека.

Эрхан положил морду на колени Бренна. Тот самый взгляд. Умный и понимающий все, о чем говорил лучший друг, давно ставший для него равным божеству.

— Как ты сам? — провел ладонью по снежной макушке Бренн. — Твоя волчица не покидает логова, ее стая стала частью твоей? Я не ошибусь, предположив, что скоро снежных волков станет больше на несколько пушистых волчат?

Эрхан коротко довольно рявкнул.

— Будь счастлив, мой друг. Я все понимаю. Твоя волчица чурается людей, а потому будем встречаться, когда сам найдешь возможность прийти. Ты заслужил шанс прожить новую жизнь, Эрхан.

— Р-р-р, — ответил волк, и прозвучало это как: «Ты тоже».

Шумно и людно было вокруг. Суетились маги вперемешку с жителями бывшей крепости. То здесь, то там мелькали князья, выполняя наряду со всеми свою часть работы. В лесу стучали молотки, работали пилы. Каждый оказался при деле, сооружая новый оплот снежных магов.

Я прошла немного вперед и остановилась как раз у подножия холма, выглядывая среди знакомых и чужих лиц Бренна, но не находила его. Зато меня быстро приметили. Тащивший на одном плече бревно здоровенный мужик вдруг притормозил и скинул свою ношу на землю.

— Ты гляди! Чародейка!

Шедший позади него, которому едва бревно на ногу не свалилось (в последний момент отпрыгнул), даже возмутиться не успел. Как и первый, остановился и присвистнул, оглядывая меня.

А немало прибавилось новых лиц.

— Вот это люди! — Голос был мне знаком, но с его обладателем мы не так чтобы много общались в прошлом. Один из наставников, тренировавших мальчишек. — Никак новую крепость явилась разрушить?

И вроде без злости совсем, скорее с насмешкой, но незнакомые мне люди заволновались.

— Это она, она? — доносилось вокруг.

— Кто же еще, — вперед, растолкав собравшуюся толпу, выступил Сизар, — какая еще чародейка хаживает сюда, будто к себе домой? Ну, привет, Весса.

Князь сверкнул белоснежными зубами, явно радуясь встрече. Однако не спешил раскрывать объятия, впрочем, как и Севрен. Тот бесшумно возник с правой стороны от Сизара и с улыбкой кивнул мне. Будто выжидали.

— Что мне здесь разрушать, — я ответила, — коли ничего еще не построили.

— Ишь ты! — выдал тот первый, уронивший бревно. — А не боишься, что погоним отсюда?

— Тебя бояться? — Я засмеялась. — Неужто самый смелый или же самый дурной?

Кругом загоготали и заговорили. Мужик насупился, но нарочно смерил меня таким взглядом, от которого другая бы в краску вошла, а я лишь шире улыбнулась.

— Смотри! Бойкая какая. Потолковать бы с тобой где удобнее, да хоть на сеновале.

Дальше он, наверное, мне бы путь взялся к сеновалу указывать, но не успел. Расступились окружившие меня, а вперед вышел тот, ради кого я и решилась сюда прийти.

И сердце, до того успевшее успокоиться, не отзывавшееся на чужие подначки, сразу с ума сошло. И дар речи пропал. Глаза, так смело смотревшие на остальных, сами собой к земле опустились.

— Пришла? — спросил тихо, будто только ко мне обращаясь, а остальных попросту не замечая вокруг.

— Сам прощения просил, вот явилась подарить. — Прячась привычно за словесным заслоном, решилась совсем чуть-чуть на него поглядеть. И снова дыхание затаилось в груди — каким он стал! — А тебя еще отыскать нужно. Не ждешь?

— Жду. — И так сказал, что у меня сердце опять подпрыгнуло, в горле застряло и ответ вытолкнуло ну вовсе неправильный.

— Гляжу, нынче в крепость всякий попасть может. После меня совсем перестала защита работать или хороших магов так не хватает? Неужто дураков стал набирать, войд?

Отчаянно стараясь не краснеть и не дышать через раз, снова набираясь храбрости, перевела весь разговор на мужика с бревном.

Бренн даже не посмотрел на него, от меня взгляда не отрывал. Зато ответил:

— А что ты дураков слушаешь?

И то правда. Зачем слушать, да еще отвечать, когда можно вот так поступить.

— Ай! Ай-яй! — Мужик запрыгал и заскакал на месте, а после споткнулся о бревно и растянулся на земле. Штаны, обтягивающие зад, весело тлели. Исподнее в веселый горошек я трогать не стала. И так вид красивый, краше не надо. Зато и наука впредь: к чародейкам не цепляться, на сеновал не зазывать. С чародейками к сухой соломе приближаться вообще последнее дело.

— Как поостынет, — хохотнул Севрен, — дело ему найдем, чтобы впустую языком не молол. А, войд?

Бренн в ответ лишь усмехнулся, но мужик побледнел и подальше отполз, бревнышко между собой и снежным богом заслоном оставил.

— Войд, а войд, — весело подначил Сизар, — осторожнее. Если вы мириться надумали, ты заранее снега потолще намети. Жалко новую крепость, только отстраивать начали.

Я фыркнула. Довольно с меня стен ледяных да лавок жестких, помнится, перину обещали.

А бог снежный, не отвечая никому и даже не слушая, протянул вперед ладонь.

— Дашь мне руку?

Стих гомон людской, и вовсе исчезли люди, скрывшись по ту сторону перехода. А мы вышли на краю леса, впереди был обрыв, и стелилась красивая долина. Посередине широкое озеро, из которого брала свой исток Зимнелетка.

Он присел на поваленное дерево, я устроилась рядом. Подтянула колени к груди, обхватила одной рукой.

Так сидели и молчали, пока я с духом не собралась:

— Сколько всего минуло, но до сих пор не понятно, зачем Стужа тогда меня убить велела. Разве я ей что плохое сделала?

Пальцы, так и не выпустившие мою ладонь, легонько сжались.

— Твоя опасность для богини не в тебе самой заключалась, а в том, чьей ты дочерью была. Ведь мог Яр узнать, как сестра извела его лучшего чародея. Так и случилось в итоге.

— А ты почему, — моя рука дрогнула, но он сжал ее крепче, не отпуская, — почему не заступился?

Зажмурилась, затаила дыхание, ожидая ответа.

— Не мог против богини пойти, — ответил, и я выдохнула. Шумно, громко, выдав и себя, и чувства свои. Боялась, будто неправильно поняла тогда Белонегу, и только князья от воли богини зависимы были, а такой, как Бренн, мог воспротивиться. А он не мог.

— Еще и потому, что иначе она догадалась бы, — добавил.

— О чем догадалась?

Он поднял мою ладонь и прижал к груди. Я немного качнулась навстречу, решив, будто почудилось. А после резко выдернула руку и прильнула щекой, слушая и слыша, как стучит его сердце.

— О том, что ты лед растопила.

И обхватил руками, пока я не успела отстраниться, прижался щекой к волосам, сжал крепко-крепко, так крепко, словно никогда больше не выпустит.

Где-то там, вдалеке, послышался шум. Будто что-то разбилось. И я заворочалась, просыпаясь, и поняла, что снова забралась куда повыше, свернувшись клубочком на широкой обнаженной груди, а мужу и не тяжело вовсе. Пальцы привычно запутались в моих взлохмаченных кудрях, а другая рука устроилась со всем удобством на бедре. И одеяло сползло, ничего не скрывая. А что там скроешь, если даже сорочки на мне не было. Все потому, что никакого смысла в этих сорочках. Ткань их шелковая ни разу встречи с ладонями войда не пережила. Рвались, точно тонкие батистовые платочки, вот каждую ночь и рвались, пока я не плюнула и не перестала их вовсе надевать. Думала, будто в них прекраснее выгляжу, пока муж с улыбкой не пояснил, что без сорочки во много раз краше.

Потерлась щекой и попыталась сползти с его груди на перину. Кажется, раз от разу их число на широкой кровати все прибавлялось, одна другой толще. Дернуло же однажды заявить, будто обещал, вот и веселился северный бог, что тут скажешь. А я все равно каждую ночь на твердую грудь забиралась и там спала.

Ладошка прошлась по знакомым шрамам, изученным так хорошо, что с закрытыми глазами сосчитала бы. Рассказывал муж, то бывшие знаки отличия, с кожи срезанные. Затянулось потом, а следы остались.

Увлеклась я немного, поглаживая белые отметины, уже и губами потянулась коснуться, как новый звон раздался громче прежнего.

— Снова что-то громят, — вздохнула, поймав взгляд синих-синих глаз. Кто-то называл их страшными, темными, способными с ходу насмерть заморозить, а для меня в них всегда только нежность и любовь светились.

— Пускай, — лениво ответил муж и повернулся на бок, прижав меня к себе. — Зря я для них столько всего наморозил?

Вот уж да, богатств в нашем дворце хватало. Ярка каждый раз, в гостях побывав, за сердце хваталась, когда очередной ледяной красоты не досчитывалась. Не всякий маг расколотил бы, а эти громили на раз. Причем у них вечно случайно выходило, даром, что огненные. Двое мальчишек, и оба волчата. Если уж вцепились в добычу, так не отобрать, и всегда именно то нужнее, что у брата в руках.

Вздохнула и закрыла глаза, за окном только светать начинало. Примостилась поудобнее, прижалась щекой к груди… Громыхнуло так, что с потолка разноцветные льдинки посыпались.

— Дочка проснулась, — хмыкнул Бренн мне в волосы.

Снежная моя кроха, которой я радовалась, надеясь, что вот она — мамина отдушина, милая ласковая кошечка, пусть и с даром отца, росла такой, что братьям до нее было далеко. Вот и теперь явно в потасовку вмешалась. А когда ее сила с силой братьев сталкивалась, уже ничего не оставалось, чтобы крушить.

— Разнесут весь дворец, — пробормотала, прижавшись еще крепче и довольно жмурясь оттого, что ладонь мужа ласково поглаживала по шее, спине, спускаясь к пояснице…

— Матушка их однажды мимоходом крепость и замок ледяной снесла, вот по стопам и пошли.

Я тут же попыталась вывернуться из крепких рук, но лишь впустую весь запал истратила. Они были единственными, от которых убежать не выходило, а по большей части — не очень хотелось, разве только притворства и игры ради. А больше никто одолеть и поймать не мог. Далеко в прошлом остались времена, когда я не могла силой владеть, теперь я с ней настолько свыклась и так легко она отзывалась, что Яр каждый раз при встрече зазывал меня на южную сторону вернуться.

— Нет совести у твоего бога, — говорил он мне, — я собственной силой наделил, а он тебя нагло увел и назад возвращать не думает.

— На что я тебе там? — отвечала в таких случаях. — Мир сейчас, благоденствие кругом, граница лишь для того служит, чтобы через нее чародеи и маги друг к другу в гости ходили. А заберешь меня — и толку?

— Забрать еще умудриться надо, — хмыкал Яр, — а коли преуспею, то на Северных землях точно вечная зима наступит. — И махал рукой напоследок. — Живите, как хотите. Если понадобится, я твой век еще не раз продлю, а то Бренн обещал, что следом уйдет, и тогда дар Стуже вернется. Мне же пока так проще.

А после он снова отправлялся исследовать не только наш, но и новые миры. На Южных землях Зорий от его имени правил, но при нем советник состоял — Акила, и зная наставника, можно было точно сказать, нелегко правителю южной стороны приходилось.

— Вот сорванцы! — долетел звонкий голос.

Снежку мою, когда возмущалась, на далеком расстоянии услышать можно было. Она не в нашем доме, конечно, жила, а в крепости, которая вовсе неподалеку располагалась, если по зачарованной тропинке пройти, но каждое утро исправно заглядывала к нам с племянниками повозиться и мне рассказать, что нового в снежной магии изучила. В тот день, когда Бренн ее от чар Стужи освободил, он моей Снежинке дар преподнес, и счастью ребенка предела не было. После всего снежный бог еще наставника подобрал, самого подходящего. Ведь и правда, кого лучше Севрена отыскать можно было?

Только в последнее время начала я замечать, что подросшая моя Снежа на наставника иначе глядеть стала, тогда пришлось к ним обоим присмотреться внимательно, и так бы, наверное, еще долгое время приглядывалась, кабы Бренн не поймал однажды.

— Странно рыська моя на ледяного лорда посматривает. Не зря он мне недавно намекнул, что боится, как бы ты его к ужину не зажарила.

Я фыркнула. Как же, стану еще песцов снежных отлавливать и на вертеле жарить, но сомнениями с мужем поделилась. А он ни капли не встревожился, ответил, что чем плохо самому для себя невесту вырастить да воспитать. «Будет у него жена, о которой мечтал», — добавил северный бог.

Вот ведь одарил так одарил мою Снежку, что тут сказать. И не ее одну. Сколько времени Белонега с мужем о ребенке мечтали, божьего благословения только недоставало. Вот и благословил. Теперь их двое с нашими тремя резвились.

— Еще подрастут немного, и к Акиле отправим, пускай воспитывает. Зря, что ли, дедом назвался, — пробормотал Бренн, когда в ответ на возмущение Снежки что-то снова зазвенело и посыпалось.

Я улыбнулась, но промолчала. Отправит он, как же. Будто не знаю, как в детях души не чает, ни дня без них провести не может. Скорее лично возьмется будущих чародеев растить. Хотя в таком случае мне сыновей жалко, у самой еще в памяти крепко, как мой дар на свет белый выманивал. Зато сейчас хорошо. Никто спозаранку в поле не гоняет, даже если и заставляет каждый день тренироваться, чтобы не забывалось, все равно с прежней наукой не сравнить.

— Ты бы еще Сизара возвратил с южной стороны. Мне Ярмила жаловалась, что чародейки между собой из-за посла снежного перессорились. Покоя во дворце Зория нет, чародей сам злющий ходит. Ярке в ее положении волноваться нельзя, ей внимание мужа требуется, а у него времени на жену почти не остается, все склоки женские разбирает.

— Что он за правитель, если князя приструнить не может? Пускай учится.

— Ну, пускай. — Я вздохнула, в целом вполне с ним согласная. А Ярка хоть и жаловалась, но вряд ли сильно страдала. Она за кузена вышла, конечно, как обе их семьи изначально желали, но старые привычки остались. Позлить да раззадорить, чтобы веселее жилось. И, думаю, не скучали. К ним в Южные земли уже немало наших перебралось, кто интереса ради, кто насовсем. Северина в их числе была. Ушла из крепости, когда войд женился. Слышала я, нашла она свое счастье на той стороне.

— Вставать пора, — потянулась, прогнулась в пояснице и ноготками по напрягшимся мышцам мужа прошлась. Поцарапала легонько, за ухо куснула и захохотала, когда поймал ладони и завел над головой, щекоча шею. И только этот смех тихим вздохом сменился, как по ту сторону двери послышались топот, возня и громкий шепот:

— Правду говорю, что слышала. Проснулись они!