Сердце Стужи Сурикова Марьяна
— Щедрый дар, богиня, — склонил он голову, — благодарю.
Вместо ответа она обхватила лорда за плечи и, дотянувшись, поцеловала. Верный друг выручил, как всегда. Мигом ухватился за подол лазурного платья, иначе пришлось бы войду отталкивать богиню, нанеся тем Стуже смертельное оскорбление.
— Противный волк! — Богиня сама отшатнулась, а глаза ее загорелись таким гневом, что, не дожидаясь кары, которая могла обрушиться на мохнатую голову вожака, Бренн утянул волка в открывшийся снежный переход.
Их вынесло на границу леса. Устало опустившись на снег, войд обнял зверя за шею, а Эрхан вдруг заскулил и попытался ткнуться носом в его грудь.
— Не скули, все в порядке, — жестко велел ледяной маг, а приметив тоску в волчьих глазах, уже мягче, прилагая усилия, чтобы не схватиться за горло, повторил: — Все в порядке, Эрхан.
Устроившись у теплого огня в женском доме, я в очередной раз завела для любопытных мальчишек новую придуманную мной сказку. Предводительствовал над озорниками старый знакомый, который и повадился водить всю эту ватагу в избу каждый вечер. В первый раз подловил момент, когда я села возле камина просушить вымытые волосы. Весело вломился в главный зал и заявил: «Расскажи сказку, чародейка». Уверенным тоном взрослого мага, видевшего перед собой девчонку, которая конечно же не посмеет отказать. Однако стоило лишь изломить брови и глянуть на него, как на Снежку смотрела, когда сестра намеревалась капризничать, он тут же растерял свой уверенный вид и превратился в обычного ребенка с жалостным выражением на открытой мордашке. Этот малец еще только обещал стать невозмутимым ледяным магом, наверное, поэтому сердце и дрогнуло, а я повела свой рассказ.
С тех пор почти традицией стало, сидя у камина и расчесывая непослушные кудри, сочинять для мальчишек новые сказки, ловить блеск доверчиво раскрытых глаз, радостные улыбки или подмечать нахмуренные брови, когда герою в очередной раз грозили всякими бедами, а потом сводить все к счастливому завершению и, закончив плести пушистую косу, проговорить: «Тут и сказке конец». В этих моих выдумках у героев непременно получалось задуманное, а дети, конечно, верили и сами были готовы хоть сейчас отправиться совершать такие же чудесные подвиги. Но поскольку до славного времени требовалось еще дорасти, они по окончании истории начинали хвастать доблестью наставников.
В этот вечер, закончив рассказ, я разогнала их пораньше, отправила в ученическую избу спать и вышла на крыльцо. Вдохнуть хотелось морозного воздуха и еще раз подумать над произнесенными утром словами Севрена.
В крепости было тихо, безлюдный двор освещала луна, белый снег мерцал в этом призрачном свете, даря то самое успокоение, какого не могла найти в четырех стенах собственной комнаты. Обычно хватало добраться до подушки в конце вечера и закрыть глаза, чтобы забыться крепким сном, а сегодня не выходило. Впрочем, после той необъяснимой вспышки в доме войда, когда растопила его рисунки, я вновь стала плохо спать. Уставшее тело не могло вырваться из оков дремы, а душа металась беспокойно, заставляя меня то выныривать на поверхность озера снов, то вновь погружаться в зыбкие воды.
Я склонила голову, поджала к груди колени и вздохнула, а потом что-то заставило насторожиться. Так, не меняя позы, я вскинула вверх глаза, почуяв ледяное дуновение. И мир будто перевернулся. Мгновенно проснувшийся огонь вспыхнул внутри и тяжело заворочался, глухо зарычал, а после зашипел, точно злая кошка, — я увидела войда.
Узнала его во мраке лунной ночи, хоть он не был похож на себя, а еще не ощущался собой. Не могу этого объяснить, но будь я кошкой, шерсть встала бы дыбом на загривке.
Сила сдернула меня с крыльца, повела следом за удаляющейся фигурой, которая перемещалась через двор и уже ступила в тень деревянных изб. Он шел к окраине крепости, туда, где был его собственный бревенчатый дом, шел как обычно, бесшумно скользя по снегу, не оставляя следов… Почти как обычно. Его шаг казался тяжелым и медленным. Войд всегда перемещался стремительно, сейчас же выглядело, словно на его плечи опустили увесистый груз, а тот к земле придавил. И хоть лорд не сгибался, а ступал ровно, но веяло, веяло злым, тревожным, опасным…
Я осознала, что ледяное дуновение, будто запах, ведет меня за ним, и я крадусь, чуть сгорбившись, опустив плечи и стиснув кулаки. Говорят, есть волшебные ароматы, способные сбить путника с дороги, заманить в ловушку, и для меня таким ароматом стал сейчас горький вкус на языке. Он свербел в носу, мне хотелось чихнуть, а в горле зудело.
Сила пробежала по телу, я содрогнулась от огненного тока, но не задержалась на месте, а стала красться быстрее. Я не осознавала себя со стороны, но если бы могла, поняла, что напоминает это ощущение. То самое первое, когда услышала его голос, голос ледяного мага. А еще в момент прохода через зачарованные ворота крепости возникло похожее чувство. Только нынче дар не причинял мне боли, ведь тело стало иным, но он вел меня подобно собачьему нюху, след в след, рыча неслышно в груди.
Я кинулась, выставляя вперед скрюченные пальцы, не рассуждая, не думая, что делаю. Как тогда, когда впервые отметила тело мага огненными ожогами. Бросилась, желая вцепиться в горло, грызть горький лед зубами, рвать когтями, крошить. И налетела грудью на вытянутую руку, ударилась, точно в стену, захрипела и упала на снег, и тут же оказалась вздернута на ноги и отброшена к заиндевевшим бревнам избы, врезавшись в них острыми лопатками.
— Нападаешь, чар-родейка, со спины?
Ладонь упиралась мне в грудь, не позволяя вырваться. А глаза войда вспыхнули в темноте, полыхнули серебряным холодом, кожу обдало студеным морозом. И «чар-родейка» маг прорычал так жутко, что в голове щелкнуло: «Бежать!» Мигнуло и погасло столь же резко, как затухает под колпачком пламя свечи. Однако я дернулась, желая вывернуться из-под переместившейся на плечо тяжелой руки, сбросить ее, и тотчас ударилась затылком о стену, а плечо хрустнуло под железными пальцами.
— Чего хочеш-шь? — Он шипел в такт шипению моей силы, которая плескалась на раскаленные уголья огненного дара. Заставляла меня вновь и вновь извиваться, несмотря на бесполезные попытки освободиться.
— Чувс-ствуешь, чародейка? Хочешь уничтожить?
Ладонь выпустила плечо и перехватила руки, метнувшиеся к его лицу. Я желала расцарапать мерцающую в темноте кожу, которую будто устлали снегом, как и весь беленый двор.
Он поднял меня на уровень собственных глаз, вот так за руки, подвесив за запястья, точно на цепях. И ужас стал приходить на смену бешенству, сковывать меня, перетекая по воздуху от его горящих глаз, засветившихся белой пургой. Она заволокла даже темный зрачок, а кругом все медленно затягивалось плотным белым туманом.
— Может, снова в сердце огнем удариш-шь? Попробуй.
И выпустил, развел ладони в стороны, открывая грудь, а я стекла по стене и едва смогла устоять на ногах.
Он был на себя непохож, впрочем, как и я. Его подменили, и сила отреагировала на эту подмену яростью, а позже ужасом. Животным страхом, который заскулил внутри, заставляя меня сжаться. Я затаилась, как может затаиться любое живое существо, ощутив страшную грань. И сила замерла вместе со мной, потому как нарастало что-то там, в его душе. Оно рычало и колотилось в телесную оболочку, пробившись в слове «чар-родейка». Войд говорил похожим тоном однажды. В тот раз я ударила огнем в сердце.
Ужас и ярость качали на бурных волнах, швыряли из стороны в сторону. Всплески силы двигали мной, а не я ими, и не выходило выплыть. Дар ощущал горький лед, синий, мерцающий, морозный. Чем толще казался его слой, тем сильнее разгорался огонь, но придавленный взметавшейся в глазах напротив пургой, вновь опадал и снова пытался воспрянуть.
— Молчиш-шь? Ударь!
И этот удар станет для тебя последним, наверное, мог бы добавить.
— За что ты меня ненавидишь? — Мой голос вырывался со свистом, отдаленно вторившим яростному шипению огня.
Враг! Это ведь враг передо мной! Как я не замечала раньше, как могла не ощутить холода рвущейся наружу ненависти?
— Я ненавижу огонь, чар-родейка! Твой огонь часть тебя!
Теперь я сама ударилась затылком о стену, отшатнувшись, когда он резко склонился ближе, леденя своим горящим взглядом.
— Куда ты хотела ударить? — повторил медленно и с расстановкой. И я подняла руку и потянулась к его горлу, но не донесла, остановила на полпути. Ужас снова победил мой огонь. Пламя внутри ощущало лед именно там. Он застыл уродливыми кристаллами, не позволяя человеку, если в теле снежного лорда еще оставался человек, дышать. Мерзкий, жестокий и противный мне холод, который теперь заполнил его глаза, отражая в них эти кристаллы.
— Хочешь растопить? Растопи! Если сил хватит.
Он сжал мою шею, резко привлекая вплотную, и, пока в ужасе смотрела на него, хрипло прошептал:
— Поспорь с богиней, чародейка, согрей! — и прижался к губам.
Оттолкнуть, упереться изо всех сил ладонями в его грудь и попробовать хотя бы сдвинуть. Нет. Не ускользнешь. Не уклонишься. Губы встретились, схлестнулись в поцелуе, в котором не могло идти речи о нежности. Словно целуешь врага, а враг отвечает тебе.
Глаза закрылись, скрыв за темнотой снежную вьюгу. Ни ласки, ни сострадания в этом напоре. И всегда невозможно разные его поцелуи, меняются, как и сам ледяной лорд. Непредсказуемый, непонятный, пугающий, притягательный. Он приказал растопить, и я исступленно ответила на приказ. Больше не видя того, что повергало в ужас, отдалась своей силе. И ярость щедро плеснула на вновь запылавшие раскаленные камни. Пусть бы эта злость отравила его через мои губы, пусть бы так же щипала, колола, разъедала едкой горечью кожу. Сила взбунтовалась, потекла по моему горлу, беснуясь огнем во рту, где и так горело от требовательного поцелуя. Думаю, я вспыхнула вся разом, поскольку, не сумев перелиться в него, моя ярость встала между нами барьером и охватила все тело. Теперь я вцепилась в плечи мага не ради желания оттолкнуть, а из стремления придушить, если смогу, в своих объятиях.
Враг, враг, враг! — стучало, кипело в охваченном яростью мозгу, билось в ушах и отчего-то стонало в сердце. — Враг? — уточнило оно, спросив лишь раз, но так, что я растерялась. На миг упустила собственную ярость и злость и поддалась, уступила. Перестав сопротивляться, откинула голову на его ладонь, прекратила напрягать пальцы, которые больше не впивались, а легли на его плечи, и тут же ощутила свою силу иначе. Не огнем, а теплом, которое, перестав быть хищником, обратилось живительным напитком, перетекло наконец через мои губы в его, побежало ключевой водой по его горлу.
Он дернулся, а я приникла ближе, крепко стиснув между пальцами снежные пряди на затылке. Ты хотел тепла? Так забери! Бери!
Я слышала стон в его груди, я знала, как это больно, когда после мороза тело отходит.
Тебе больно, маг?
Приникнув тесно-тесно, отдавала свое тепло, войд же давно отпустил мой затылок и упер ладони в стену позади. Как будто попал в капкан и оттого не в силах был двинуться. Я разомкнула поцелуй, чувствуя, что лорд не может сейчас помешать, и приникла к его горлу с необъяснимой жадностью. Обхватила шею ладонями, чувствуя тепло от своих губ, от своих рук. В его гортани еще плескался, прокатываясь вниз, мой огонь и встречался с жаром, что просачивался сквозь поры. Я лизнула языком, как кошка, провела по горлу, ощутив, как дернулся кадык, а маг запрокинул голову. Я едва не урчала от удовольствия и млела от ощущения, что тепло сталкивается с уродливыми кристаллами, обтекает их один за другим, безжалостно сламывает и стачивает острые края, смывает колючие грани, подобно воде, освобождая путь воздуху. И вкус на языке становился слаще.
Сила радостно фыркнула от нового всплеска его боли и неслышного стона, родившегося внутри, которому вновь не дали прорваться крепко сцепленные губы.
Нет, мой враг, я хочу слышать.
Его шея, подбородок, снова губы.
Я разбила, знаю, что пробила лед, он теперь крошился легко, стал рыхлым и податливым. А руки, упиравшиеся в стену позади, вдруг сдавили крепко-крепко, сжались на моих плечах, а после оттолкнули, разорвав поцелуй.
— Огненная кошка! — сказал негромко. — Такова твоя сила, Весна?
И еще тише:
— Знала, что такой можешь быть?
Разве я могла знать, если прежде подобного не творила? Огонь без огня, так это Бренн называл? Теперь я четко уяснила, что он имел в виду. Огонь перекрывал собой все, превращал меня в другую девушку, как и его дар превращал войда в ледяного лорда.
Мое дыхание теперь было тяжелым, но пламя уже не опаляло, а снежная сила, напротив, перестала грозно щериться, став привычно опасной и холодной.
И теперь я увидала лед вокруг. Толстый слой, который покрыл и дорожку, и бревна ближних домов. Мной ощущалось, что лед не просто затянул корочкой поверхность, а прошел сквозь землю и сквозь дерево. Захочешь разбить, не совладаешь. Запоздало тряхнуло жутким осознанием: «Что значат мои всплески силы против его?» Что случилось бы, не выпусти он вьюгу нарочно в тот миг, когда упер ладони в стену позади меня? Тогда бы лед прошел сквозь тело одной чародейки, слишком неумелой, чтобы совладать с собственным даром и приструнить разошедшуюся огненную кошку, не позволить ей дразнить и злить ощерившегося снежного волка. Не было бы меня уже на свете. И здесь не как с ледяным духом, одной минуты хватило бы.
Я дернулась и почувствовала, что отцовский полушубок примерз намертво. Едва удержала вскрик, когда войд схватил, точно котенка, за шкирку и рывком отодрал меня от стены. Полушубок хрустнул и обзавелся такой огромной прорехой на спине, которую уже не починить.
Вьюга в глазах напротив погасла. Они стали почти привычными, как и голос, не злой, не шипящий, а тихий, без эмоций и чувств.
— Научу ведь на свою голову.
И словно вздохнул.
— Зачем же взялся, коли огонь противен?
— Затем, что хороший момент выбрала, чтоб настоять, — ответил и отвернулся. Не прибавил больше ни слова. Спокойно продолжил свой путь, словно по ровной тропинке шел, а не по обледенелой дороге.
Я взглядом его проводила, а когда сама шаг сделала, соскользнула вниз и растянулась на земле. Лед оказался ровнее, чем зеркало, пришлось едва ли не ползком обратно добираться.
Искристое морозное утро началось с довольного визга за дверью женской избы. Я поскорее вышла на крыльцо, чтобы увидеть, как от раскрытых ворот вниз по обледенелому склону несется целая ватага мальчишек. Их наставники стояли неподалеку и, пряча улыбки, наблюдали за веселившимися учениками. Они их еще погоняют, но не забирать же у детворы радость утреннего катания.
Быстро оглядев двор, я заметила, что ледяная дорожка осталась теперь только там, у ворот, а прочей, в руку толщиной, наледи уже и след простыл.
На заре войд времени не терял, быстро развеял следы собственной силы, оставив только вон ту горку, по которой теперь с визгом неслась вниз детвора. Даже самой захотелось, на них глядя, скатиться разочек к подножию.
— Ну что замерла? — Я повернулась на голос и увидела улыбающегося Сизара. — Тебе войд велел на поле явиться, как проснешься.
Князя тоже забавляла детская возня, и сегодня он обратился ко мне совершенно спокойно, а не как в последнее время задумчиво, чуточку напряженно. Я и видеть его стала реже, все больше Севрен разные вещи рассказывал, а Сизар часто отлучался по делам и подключался к моему обучению, когда друга требовалось подменить.
— Там теперь легко не спустишься, — кивнула на раскрытые ворота.
— А ты скатись, — рассмеялся князь.
Предупреждал меня Севрен, и не зря. Он знал, что теперь начнется, вот и подсказал, я же тогда не взяла на себя труд задуматься. Нынче на раздумья времени не имела, как и на все остальное. Из мыслей в голове только одна билась, и хотелось ее не высказать, а провыть.
«Пожалей!» — стучало в висках и разливалось в красном мареве, застилавшем глаза. Хотелось подползти к войду, вцепиться в жесткую ткань штанов и завыть в голос, умоляя дать мне передышку.
Но: «Войд у нас совсем жалости не ведает к ученикам», — говорила Белонега, и говорила не просто так. Вечность тренировок спустя я наконец уяснила, что просить бесполезно. Теперь каждый день для меня заканчивался, едва начавшись. После наших учений я уже была ни на что не годна. Войд учил использовать силу.
«Пожалей» — так и не произнесла это слово, рухнув точно подкошенная на колени. Уперлась ладонями в снег, который утром еще хрустел под пальцами здесь, на снежном поле, а в иных местах и даже в лесу на прогалинах подтаивал, открывая взгляду темную землю.
В бок ткнулся носом Эрхан, подбадривая, понукая поскорее встать на ноги. Войд долго ждать не будет, ударит опять, а если не успею закрыться, то буду стонать весь день на лавке, не чая покоя найти, желая, чтобы лекарство Белонеги совсем-совсем чувствительность забрало, потому что эту пытку телесную выносить невозможно.
— Поднимайся.
Ровный голос, как первое предупреждение. А второго не будет, потому что сразу последует удар. И я встала. На дрожащие, трясущиеся ноги, но встала. «А прежде ведь не поднималась», — мелькнула и исчезла мысль, когда войд качнул головой: «Нет, опусти руки ниже, следи, куда я направляю удар». Еще бы за мутной красной пеленой я могла уследить за его ладонями, за мерцающими полупрозрачными сгустками — скоплениями снежной силы. Сизар называл их снежками, а Белонега смазывала лиловые синяки по всему телу какой-то особенной мазью.
Я сжала зубы, взгляд немного прояснился.
Взмах, удар.
— Уклоняйся!
Испуганное, измученное тело выгнулось, убегая от очередной порции боли.
— Принимай! — Я выпрямилась быстрее, чем сама успела сообразить, выставила запылавшие жаром ладони, едва успев ухватить этот сгусток и рассеять до того, как ударит в грудь или в лицо, выбив воздух, лишив возможности дышать.
— Бей!
Почувствовать жар отдельно от ладоней, слепить такой же снежок, только горячий, оттолкнуть и направить не целясь, потому что спешу, потому что боюсь не успеть, иначе его сила ударит и сметет меня.
Он отбил с легкостью, с какой никогда не могла отразить его ударов, и вновь покачал головой.
— Снова.
«Это всего лишь снежки. Скажи спасибо, что мечом или копьями ледяными тебя не гоняет», — говорил, подбадривая, Севрен.
Спасибо, войд, и сжалься. Хоть на мгновение, хоть на минуточку позволь разочек вдохнуть полной грудью, разогнуть закоченевшую спину и сведенные в судороге руки.
«Сгустки силы лишь начало, — добавлял Севрен, — с помощью дара научишься формировать что-то мощнее. Как тебе плети или молнии?»
О чем князь говорил, если вызвать шарик требовало от меня невозможных усилий? Хотя раньше, кажется, он не выходил таким ровным и не складывался в ладони за долю мгновения? Не грушу ли напоминал, то и дело норовившую потерять форму, а потому даже не долетавшую до цели? Она лепилась в ладони слишком долго, а затем рассыпалась в воздухе. А сам войд? Он будто больше времени давал прежде на удар. Или нет? Он ждал, пока я сформирую ту грушу, или бил так быстро, как сейчас?
Уклонилась, выгнулась, отпрыгнула. Ведь невозможно терпеть боль до бесконечности, ведь рано или поздно проснется злость и желание ответить. Если кошку дернуть за хвост, она зашипит и выпустит когти. Я научилась выпускать свой дар от простых попыток растопить магический лед до умения создавать небольшие сгустки силы для нападения и обороны. Прежде казалось, не осилю разбить таким шаром летящий в меня снежок и от его попадания снова парализует невыносимой болью и уронит на снег. Как уследить, куда войд метит, как упредить удар? Мне требовалось предугадывать будущую муку в начинающемся движении мышц.
— Бей!
Вновь замахнулась и тут же свалилась на снег, скорчившись от боли в животе.
— Умей нанести удар, не открываясь тому, кто намерен тебя убить.
Я загребла ладонью холодный снег, отерла горевшее лицо о колючий покров и принялась подниматься на ноги, уже зная, что услышу: «Снова».
Эрхан до крепости опять возил на спине, а оба наставника-князя, закончив к тому времени гонять собственных учеников, вновь принимали у ворот и несли в дом Севрена. Укладывали на лавку и, чтобы впустую на ней не лежала, принимались ошибки пояснять. Севрен всякий раз говорил, как следовало правильно уклониться или ударить. Второй князь наглядно показывал с помощью удивительных своих снежных картинок. Белонега поила отваром, после которого тело немело, а боль отступала.
Сизар вновь стал реже отлучаться из крепости и пытался меня развлекать, потому что уныние росло день ото дня. Один раз, когда уйти выпало Севрену, князь сам донес меня до избы, но вместо того, чтобы уложить на лавку, усадил на колени и спросил: «Хочешь, Весса, сказку расскажу про одного войда и двух его учеников, тогда еще не князей?»
«Хочу», — ответила ему и даже вырываться не стала, устроилась удобно и прислушалась. А он начал говорить. Сперва завел речь о молодом снежном маге, у которого была невеста. Девушку маг любил столь крепко, что упорно не замечал всего, о чем давно догадались посторонние. Семьи этот юноша не имел, а чужих привык не слушать, полагаясь во всем на собственное мнение. Но какое мнение может быть у влюбленного? Говорят, прозрел лишь тогда, когда сбежала его нареченная с любовником, обокрав доверчивого юношу до нитки. Пришлось ему заложить все ценное, что в ту пору имел, но от ростовщиков это не спасло. Очутился снежный маг на улице, познал ту сторону жизни, которой лучше вовсе не знать. Из состоятельного и воспитанного юноши обратился он бездомным нищим. Однако злобным колдуном, готовым за плату вершить беззаконие, не стал. Силой своей во вред людям не пользовался, хотя мог. Позволил бы дар ему прокормиться нечестным путем, но маг не рисковал и на обманные дела не соглашался.
— Очернить собственный дар, — рассказывал Сизар, — просто, однако самому при этом остаться человеком едва ли удастся.
— А какая доля таких колдунов ждет?
— Поймают рано или поздно, а доля — смерть.
— И юноша знал?
— О наказании за чернокнижие каждый знает, но все равно находятся смельчаки или озлобившиеся.
— Значит, после всего маг не озлобился?
— Зол он был лишь на тех, кто его обманул. И эта ярость довела его до греха. Всякий талантливый снежный маг получает возможность хоть раз в жизни лицезреть богиню. Она озаряет нас своим благословением, когда дар обретает высшую силу. Стужа предлагает каждому желание и плату за него. Можно воспользоваться, можно отказаться. Севрен воспользовался.
Князь вздохнул, впервые назвав имя друга.
— Наказания попросил? — От волнения сомкнув пальцы на тонкой ткани светлой рубашки, я с нетерпением ждала продолжения.
— Попросил. Она и наказала.
— И он что?
— Богиня позволила ему увидеть последствия наказания. Скажу тебе, Весса, что хотя минуло с той поры много лет, Севрен по сей день забыть не может. Однажды, не помню за каким по счету кубком медовухи, он мне признался: «Не могу простить себе той ошибки. Лучше бы с миром отпустил». Стужа его после, конечно, поцелуем одарила. Пропал князь, влюбился в богиню, но свою клятву зла не чинить помнит и держит. Может, по этой причине он Бренну приглянулся, когда явился в крепость, чтобы вызвать войда на бой.
— Зачем на бой?
— Во славу богини, а как же иначе? Все мы головы теряем, стоит Стуже поманить. А ее эти поединки и проявления любви забавляют.
— Как же так? — Я даже привстала чуть-чуть у него на коленях. — Разве не должна она быть недовольна, что ее любимца другие убить пытаются?
— А ты попробуй Бренна убей, — хмыкнул князь, а я припомнила сегодняшний урок и осознала глупость вопроса.
— Стуже покоя не дает, что войд единственный, кто смог с себя ее чары сбросить. Как он этого добился, хотелось бы и нам знать. Вот богиня и бесится. Не упускает случая Бренна уколоть побольнее. А то и управлять пытается. Вдохнуть в него побольше собственной злости и ярости за подобное равнодушие. Он в такие дни сам на себя не похож, а мы стараемся под руку не попадаться. До тех пор длится, пока он с ее магией не справится.
Я мигом припомнила колючие кристаллы чужого злого льда в горле у войда, не позволявшие ему дышать, его боль, которая так взметнула и напугала мою силу. Вот что это было — подарок богини. Хорош же дар!
— А про второго расскажи, Сизар. Про второго ученика. Как он к войду попал?
— Ну, тот ученик всегда отличался собственными успехами. Происхождение, конечно, не столь хорошее, как у первого, но все же благодаря дару он нашел себе славного наставника.
Конечно, самолюбивый князь не упустил возможности прихвастнуть, описывая собственные достижения, что вызвало у меня улыбку. Сизар всегда развеселить умел. В отличие от спокойного и серьезного Севрена он любил пошутить. А еще умел найти подходящие слова, чтобы представить мои поражения в ином, радужном свете. Вот и сейчас отвлек от печальных мыслей своей историей. И ведь хорошо отвлек, я позабыла даже против крепких княжеских объятий протестовать.
— И был он дюже умел, настолько, что решил, будто может ледяного лорда на поединок вызвать. А что? Если вызовет и победит, то займет его место.
— А Стужа как же? Разве она не явилась к этому магу, когда его дар стал достаточно силен?
— Явилась. Она на тот поединок и надоумила. Обещала дать столько силы, чтобы лорда победить сумел. Говорила, будто злит ее тот своим неповиновением, но сильнее никого не сыскать.
— И что маг? — Я даже дыхание затаила.
— Уши развесил он, что ж еще. На богиню глаз положил. Ей поцелуй предлагать не пришлось, он сам пытался снежную деву соблазнить.
Сизар хмыкнул и крепче прижал меня к себе. Однако погладить, будто ненароком, по бедру забыл и задумчиво поглядел в окно.
— Умеет богиня подарить памятную ночь, умеет стать незабываемой и превратить в покорного раба даже того, кто всегда больше любил свободу. Я очень быстро отыскал крепость и бросил вызов лорду.
— А он что?
— Будто ты Бренна не знаешь. Я пришел такой гордый выбором богини, переполненный силой, что Стужа в меня вдохнула, и готовый с полным правом примерить алмазный венец власти.
— И?
— Он посмотрел на меня, на меч в руках, настоящий ледяной, искрящийся силой, как на обычную палку смотрят, и сказал: «Больно гонору много, сперва остынь, а после сразимся. Иначе ведь покалечишься ненароком». И приморозил меня на неделю за воротами.
Сизар расхохотался так весело и заразительно, что я тоже засмеялась.
— Ты разве не обиделся? — спросила удивленно, когда он затих. Ведь норов княжеский мне был известен.
— Я в бешенстве был. Первый день, второй, на третий задумался, как же при всей своей силе, которой богиня наделила, оказался слабее войда. В общем, недели на осознание хватило. Когда Бренн меня разморозил, сказав, что теперь к поединку точно готов, я попросил меня на службу принять.
— А он?
— Он взял и князем сделал, представляешь?
Сизар уткнулся в мои волосы и вздохнул, а я затаилась, вдруг ощутив, что его руки очень крепко держат, и я, пожалуй, напрасно не сделала попытки слезть с княжеских коленей. Маг мое напряжение уловил. Он всегда такое тонко чувствовал. Снова вздохнул и переложил меня на лавку. Поднялся, поглядел пристально.
— Вот доведешь до греха, Веска!
— До какого греха? — Я подтянула колени к груди, обхватила руками.
— Утащу из крепости к себе в княжество и научу, для чего боги деве огненную красоту даровали. И так уже из-за тебя больше дел переделал, чем за полгода до этого.
Я покраснела, осознав, отчего князь стал часто перекладывать обязанности наставника на Севрена, а со мной пытался реже видеться.
— Хоть бы выбрала кого! А то ведь не смотришь на остальных, мне надежду даришь.
— Не на кого смотреть, — опустив ресницы, приглушенно ответила, — после занятий у войда такая пелена перед глазами встает, что ни зги не видно.
Он качнул головой, я знала, и решительно вышел за дверь, не закончив рассказа о том, каково же пришлось ученикам в обучении у войда. Хотя что рассказывать, если оба они, и Севрен и Сизар, заявляли, будто меня Бренн жалеет.
Глава 12
О ПЕРЕХОДАХ И МАГИИ ЛОРДА
Думаю, я бы все равно однажды пала духом, несмотря на поддержку князей. Уж как я училась силой пользоваться, как старалась подчинить внутренний жар, так щедро плещущийся в моменты, когда его особо не просят, и испуганным котенком прячущийся внутри, едва только войд на урок позовет. Как порой из человека клещами слова вытягиваешь, так из меня ледяной лорд тянул на свет чародейскую магию. Заставлял не просто выманивать, но форму ей придавать, а она, упрямая, едва-едва меня слушалась. Хоть и умела уже не только снежком закругляться, но и лентой вытягиваться, однако прятаться ей больше нравилось. Той огненной кошкой, какую войд успел приметить, больше эту силу не ощущала. Кажется, она, как и я, боялась совсем разонравиться сильному снежному волку, так явно чувствуя его превосходство. Не рисковала больше дразнить, единожды ощутив, что в тот раз он мог убить ее одним лишь ударом. А лорд все равно заставлял урок за уроком, мучил и меня, и ее.
В тот день Бренн снова поставил перед собой и опять наставлял давать отпор. Но как ни старалась, не выходило дотянуться. Идея достать его магией привязалась навязчиво, ночью и то мешала. Снились мне наши уроки, и даже во сне я мучилась от бессилия. И вот напряглось что-то в душе, натянулось струной, вот-вот лопнет, то ли слезами прольется, то ли криком. Даже руки задрожали. Издевается он надо мной, что ли? Ведь знает, не ровня ему по силам. Так зачем каждый день жилы из меня тянет? Всхлипнула, кусая дрожащие губы, и на таких вот мыслях ухватила тонкую ленту своей силы, вытянула и хлестнула со всей досады, со всей злости и беспомощности, а он вздрогнул.
Широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами смотрела на тонкий разрез посреди широкой груди, неровный, чуть наискосок, рассекший светлую рубашку. Края ее вдруг заледенели, а я увидела длинный ожог на золотистой коже. Не передать словами весь мой ужас в тот момент. Лента мигом истаяла в руке, я прижала ладони к щекам, глядя, как он опускает голову, смотрит на затягивающуюся белой корочкой рану, а уголки губ изгибаются в холодной усмешке.
— Молодец. — Это первая похвала за все наши уроки, которую от него услыхала. И махнул рукой Эрхану, подзывая снежного вожака.
— Вези чародейку в крепость, на сегодня закончен урок.
Помню, что, себе не веря, рассказывала князьям об этом нашем занятии. Сбивчиво, глотая слова, пыталась описать, какой замах я сделала и как его рука взметнулась на секунду позже, запоздав перехватить мою ленту.
— Ты выбрала правильную форму. — Севрен похвалил. — Лента — это прообраз плети, она почти так же хлестко и быстро бьет, только она шире.
Сизар покрутил ладонями, оживляя снежную картинку.
— Гляди, — показал, как лента, изогнувшись в воздухе, сверкнула широким огненным боком, а войд замешкался на долю мгновения и секундой позже вскинул в защитном жесте ладони, — свет Бренну в глаза попал, ослепил его, вот лорд и запоздал с ответом. Весса, ты и правда молодец.
Он взъерошил мои волосы и вдруг громко чмокнул в щеку и, наверное, дотянулся бы еще до второй, кабы Севрен не перетянул меня на свою сторону, обняв крепко за плечи и радуясь столь же искренне, как его друг.
— Такого даже нам не удавалось ни разу. Ты, Весса, настоящий талант, которому только веры в себя недоставало. Сама судьба привела в крепость, не дала загубить в себе великую чародейку.
— Сколько я уже здесь? — спросила Белонегу, помогая той месить тесто. Оно складывалось и приминалось послушно, когда я подносила ладони ближе, даже не касаясь мягкого бока. И оно не зажаривалось в моих руках. Получалось почти как у Игны с ее снежной магией (но у той еще более ладно выходило). И когда вышло научиться?
— Посчитать хочешь? — улыбнулась мне красавица. — Сама знаешь, в крепости и в зачарованном лесу пространство обманчиво, как и время. Оно здесь войду послушно. Помнишь недавнюю ярмарку и молодцев, которые за гостинцами на столб влезали?
— Помню.
— Сизар тогда для тебя все коробки с подарками снял.
Я хмыкнула, потому что князь единственный долез до верхушки смазанного маслом столба, а после клялся, что силой даже не пользовался. Городские молодцы не смогли добраться, съезжая кто с середины, кто почти с самого верха, а он удержался. Хотя с чего было в его силах сомневаться? Ему и без снежной магии их доставало. Вон как девицы краснели смущенно, но не отводили от скинувшего рубашку князя блестевших глаз, от мускулов его, которые крепче стальных казались. Напрягались, удерживая хозяина на скользком столбе.
— Так вот, разве в вашей деревне никогда зиму не провожали?
— Почему же? — Я задумалась, вспомнила о гуляньях и угощениях. Тогда сразу несколько лесных деревень вместе сходились, накрывались общие столы, правда, столбов никто не ставил, подарки на них не вешал.
— Вот и подумай, сколько минуло с той поры, как ты сюда пришла. Уже не месяц и не два в крепости живешь.
Она вздохнула и глянула почему-то в окно.
— Уходит зима… — запечалилась, не договорила.
Поняв, что продолжать Белонега не желает, не стала мучить расспросами. Сложно дни сосчитать, когда войду подвластно было даже уроки наши во времени растянуть. Вот у кого спрашивать следовало, но к нему разве подступишься? Не захочет ответить, так промолчит. А в этот момент на кухню Игна вошла. В ее присутствии у меня всегда дар речи терялся, зато она ни перед кем не робела, даже рядом с лордом глаз не опускала. Удивительно, что с Севериной и то выходило иногда перекинуться парой слов, а с черноволосой магичкой мы будто в состоянии молчаливой вражды находились. Почему так? Я не могла ответить. Не сама к такому подвела, это Игна меня не принимала.
А ведь муж ее случайно погиб, в этом не было вины чародеев, что я уже начала подозревать. Он ушел за иную грань, когда маги загоняли злобных карликовых снежней в те норы, из которых они вздумали выбраться. Шустрые, верткие, сильные и очень кусачие, эти обитатели горных ущелий вдруг захотели вылезти из укрытий, когда в горе случился разлом. Повлекло их, видимо, на гадости и неприятности для живущих поблизости людей, скатить надумали на человеческую деревню тяжелые камни.
Как и ледяные великаны, снежни были случайными созданиями Природы и редко покидали свои укрытия, но если выходили, без вмешательства магов бывало не обойтись. Больно вредными рождались на свет эти существа. Благодаря тому, что у Бренна оказалось так заведено, и повсюду в Северных землях, даже в самых отдаленных местностях несли службу его воины, вести о любых происшествиях долетали в мгновение ока. Маги обычно успевали предотвратить удар. Однако во все времена повелось, что без трагических случайностей ни одна служба на благо людей не обходится.
Мужа Игны столкнул в расщелину покрытый серой шерстью, ощерившийся сотней мелких острых зубов снежень. Все слишком быстро случилось, и мага не успели спасти. Ну а войд тоже не везде мог поспеть, он ведь один такой, а идеальных копий себя отчего-то до сих пор не слепил. Потому существовали повсюду отряды магов, и были проложены тропы в пространстве во все уголки Северных земель.
А еще открывались переходы, управлять которыми только лорд умел. Они являлись настолько удивительной вещью, что, пожалуй, отделаться парой слов будет невозможно и лучше отложить до лучшей поры описание того случая, когда я нырнула за войдом в один из переходов, а пока уделить время Игне. Именно магиня умудрилась раскрыть мне глаза на собственное небывалое везение.
Зайдя в кухню и увидев, как я балуюсь с тестом, она лишь хмыкнула и отошла к печи, чтобы помочь Белонеге достать из теплушки румяные караваи. Пышные и вкусные, на радость нашим воинам, которым сегодня выпало ни много ни мало отправиться в самый дальний уголок Северных земель. Туда, где кончалась твердь и всегда мерзлую землю лизали волны Вечного океана. По слухам, людям в таком холоде было вовсе не выжить, а потому, кроме магов, в той стороне никто никогда не бывал. Зато водились у края земли совершенно удивительные магические звери. Подобно человеку устраивали они себе дома, селились стаями или парами. Но если являлся на их земли недруг, животные, которых в деревне, как, положим, в моей, знали из легенд и почитали за священных, защищали себя не хуже одичавших снежней. Тогда приходили к нам волны холода, докатываясь до самой Зимнелетки и стопорясь на границе лишь благодаря теплу чародеев. Впрочем, порой и их чародейским посевам доставалось. Гибли тонкие ростки на корню, не давали урожай. А огненные волшебники, понятно, возмущались. Хотя земля у Вечного океана считалась ничейной, но именно от магов требовали наводить там порядок, усмирять волшебных созданий и избавлять их от хищников.
— Что ты хмыкаешь, Игна, — беззлобно начала Нега, — Весса молодец, вон как научилась справляться. А ведь не так давно плакала, что никогда магией не овладеет. Шутка ли, самого войда умудрилась достать.
— Ага, — вновь хмыкнула магиня, — войда достать.
И так она это произнесла, что я насторожилась, невольно отпустила тесто, и оно мягко шмякнулось на столешницу.
Нега бросила взгляд в мою сторону и нахмурилась.
— Тебе лишь бы охаять. Что сейчас не так? Опять не с той ноги поднялась? Или всю ночь сугробы у богатого дома разметала? Умаялась?
— А кого я трогаю? — возмутилась магичка. — Вы же сами покоя не даете. Весса то, Весса это. Что вы с чародейкой носитесь? Ты, князья, сам войд. Вот ему какой прок с огненной? Нет же, лично взялся учить. Можно подумать, он ночи с ней так жаждет, аж невмоготу! С раскрасавицей этакой. И покрасивее ее зубы на этой стезе обломали.
— Змея ты, Игна, вот как есть. И сила твоя змеиная.
— Будто кто из нас облик силы выбирает, — ничуточки не обиделась магиня. — Уж как проявит себя. Чем тебе снежный змей плох, Белонега? Его гибкости и верткости только позавидовать. Не то что у других, неповоротливых, с косыми ударами.
— Тише ты! — шикнула Нега.
— Да хватит уже, право слово! — и не подумала успокоиться черноволосая магиня. Щеки ее раскраснелись, глаза сверкали, а черная коса будто и правда змеилась за спиной. — Ты ее за кого принимаешь, за собственное дитя, которого тебе боги не дали?
Я видела, как Нега побледнела. Открыла рот, но и полсловечка не выдавила. И это всегда скорая на ответ и на дело красавица, вот уж за кем никогда не заржавело бы. Однако сейчас стояла, поднеся пышную руку к груди, и молчала, силясь не кусать губы.
Наверное, все, кто в ту пору на кухне был и этот спор унизительный слышал, удивились, когда пышный бесформенный кусок теста подлетел со столешницы и шлепнул со всей своей мягкой силы в лицо снежной магини. Она и сама поразилась дальше некуда. Я видела, как черноволоска сжала кулаки и прищурилась, а тесто, что я любовно месила, собираясь испечь рыбный пирог и угостить им князей, а если повезет, подложить ароматный кусочек на вечно полную тарелку войда, распалось ледяными кусками у ног Игны.
— А ты, значит, не только тех бить умеешь, кто нарочно тебе открывается? Видела я ваши тренировки. Неужто и правда веришь, будто сама ледяного лорда лентой поперек груди вытянула? Ох уж как меня Северина слезами достала, что он, бедный, из-за тебя огонь терпит, а отметин от твоей магии уже больше, чем от всех прочих боев, и заживляться не успевают. Ты бьешь, не умея рассчитать свою силу. Дурында! Он только затем себя коснуться дозволяет, чтобы такую идиотку хоть чему-то научить. Чародейка! До крепости дойти умудрилась, догадалась потребовать принять тебя сюда, а он вынужден был плату предложить. Таков закон. А иначе давно перевелись бы ученики, коли наставники выбирали бы только угодных. Но в любом ином случае не видеть тебе этих мест как своих ушей. И не высшие силы в этом помогали, как некоторые шибко умные здесь заявляют, а собственная дурость. На наглость понадеявшись, случайно умудрилась правильно себя повести, дорогу невзначай разыскала, вот и все. Нет в тебе задатков, ничего нет. Пустышка!
Я ее удар по движению пальцев распознала, по взгляду прищуренных глаз. Отшатнулась, закрылась так быстро, что успела избежать ядовитых уколов снежных клыков, но не хлестнула в ответ, не призвала на помощь свою подросшую кошку, которая уже выгнула дугой мою спину и силилась зашипеть сквозь стиснутые зубы. Войд не любил женских ссор и не выносил, если девки друг другу в косы вцеплялись. Пусть бы и шла такая драка с помощью магии.
— Ничья, — презрительно подвела итог магиня, оценив золотистую линию гибкого заслона, дрожавшую в воздухе напротив моей груди. И, пнув ногой ледяной кусок бывшего теста, резко развернулась и вышла из кухни. А я выдохнула и опустила ладони, глядя на них беспомощно и недоверчиво. Ведь тело среагировало быстрее, чем успела даже подумать.
Хотела я рассказать про переходы, которые только снежный лорд сотворить мог. Хотя, пожалуй, Стужа и Яр тоже с легкостью сквозь пространство шагали. Я прежде размышляла, может ли в такую мерцающую пелену, кроме создателя, кто-то иной войти, а Сизар и Севрен поведали, как в первый раз меня повстречали. В лесу, к дереву привязанной и обледенелой. Они говорили, что в ту пору учеников своих в поле гоняли, а войд присматривался к очередному желающему ему вызов бросить. Хорошие воины ведь потому в крепости не переводились, что Стужа исправно любимому фавориту избранников подбрасывала. А уж он отделить зерна от плевел хорошо умел.
«И вот, — говорил Сизар, — когда этот вновь прибывший уже меч достал и вовсю начал им размахивать, Бренн взял и от него отвернулся. У меня даже зубы свело, столь крепко их сжал. Такому выскочке и спину подставлять! А войд вдруг открыл переход». Севрен тут же пояснил, что вызов был явно не из простых, раз Бренн небрежением своим оскорбил очередного избранника. По этой причине и стало им любопытно все разузнать.
Хотя, я думаю, именно Сизар первый в пространственный колодец прыгнул, а мальчишка, не менее любопытный, чем князь, тут же за ним увязался. Севрен точно последним пошел, поскольку этих двоих оставлять без присмотра нельзя.
Про меня говорить, что больно любопытная, никто бы не стал. Любознательность свою я редко проявляла, но не потому, что неинтересно, а из желания не мозолить глаза и не раздражать. Однако же именно в тот день я не выдержала.
Едва-едва закончила разминку с волками и подскакала к ожидавшему на пеньке войду, как он вдруг поднялся. Не посмотрев на меня, махнул рукой и шагнул в замерцавший воздух. Я влетела следом, не успев задуматься, с какой стати несусь, если он за собой даже не звал.
Проход закрыться не успел, пропустил меня, а выпасть довелось на заснеженной горной вершине. Точнее, это была середина горы, потому как пики уходили ввысь, а внизу у подножия виднелись крохотные домики. Небо яркое и морозное висело столь низко, что можно было дотянуться до лазурной выси ладонью, а щеки мигом прихватило колючим холодком. Вид казался до невозможного мирным и красивым. Я даже не поняла, с чего мы вдруг здесь оказались, но тут услышала гул.
Никогда прежде не доводилось наблюдать, как снежная лавина сходит вниз, скатываясь по гладкому горному боку, и, походя, сметает все на своем пути. Страх меня бросил к войду в один миг. Я рванулась к нему, стоявшему лицом к этой ревущей и бурлящей массе, и спряталась за спиной, да еще вцепилась крепко в рубашку, грозясь ее порвать.
Ведь сметет сейчас. Обрушится шквал и раздавит точно мелких букашек. Неужели возможно такое остановить? Разве есть сила, способная противостоять неудержимой природной стихии? Я прижалась всем телом к войду, а он вытянул вперед обе руки.
Маг так мирно стоял, даже не шевелился, что только его спокойствие и не давало мне сорваться в бессмысленный бег вниз по склону. Ведь даже раскаяться не успела, что опрометчиво сунулась за ним в переход, как нас почти накрыло лавиной. Молочная пена маячила, кажется, на расстоянии вытянутой руки, а лица коснулся смертельный снежный туман. Дрожь склона под ногами уронила меня на колени, но я продолжала крепко цепляться за сапоги войда и не могла отвести глаз от бурлящей белоснежной шапки и гребней, взметающихся над волной, так сокрушительно летящей прямо на нас.
А еще внизу были люди. Я успела заметить черные точки, мечущиеся между крохотными домами. Это они призвали ледяного лорда, надеясь на помощь, надеясь на чудо. Ведь в любом случае эти люди уже не успевали уйти.
Раз!
И мощная волна, совершенно невидимая глазу, рванулась навстречу беспощадной лавине.
Два!
И снежная масса оказалась разрублена пополам, подобная куску мягкого масла с вошедшим в него ножом.
Три!
И рычаще ревущая махина с ужасающим грохотом понеслась дальше, разделившись на две половины. Уводимая силой, неожиданно превзошедшей ее мощь, она потекла к тем расщелинам, где вместо домов были деревья да камни. Точно гладкая лента, разрезанная посередине и растянутая в обе стороны. Она промчалась мимо нас, рассыпаясь на части, делясь и крошась и, подобно воде, стекая с боков горы, но обходя своим неумолимым вниманием крохотный городок.
Признаться, я подняться не смогла. Только развернулась всем телом, глядя на поселение и точки, замершие на одном месте. Кажется, они подобно мне упали на колени и смотрели теперь вверх. И вряд ли люди видели нас на припорошенном снежной пылью склоне.