Каждый час ранит, последний убивает Жибель Карин

56

Голова, воспоминания в которую все еще не вернулись, гудит от вопросов, в ней воцарился полный хаос.

Кто этот странный мужчина? Какую извращенную игру он ведет?

Он уже пытался однажды убить ее и, кажется, готов сделать это еще раз. И в то же время он о ней заботится.

В этом нет никакой логики.

Неуравновешенный, непоследовательный. Наверное, сумасшедший.

Она подумала, что любой убийца – человек неуравновешенный. Но, может быть, он простой почтальон, столяр или безработный? А назваться он мог кем угодно, ей этого не проверить.

Ее мучил и другой вопрос: если она и правда угрожала ему оружием, он должен был бы вызвать полицию. Почему же он этого не сделал?

Потому что он убийца.

Уже было далеко за полночь, но ей не спалось. После того, что произошло во время ужина, ее тюремщик в комнату больше не заходил.

Она не выключала лампу, как будто свет мог спасти ей жизнь. Жизнь, о которой она ничего не помнила. Ей казалось, что она родилась всего несколько дней назад, что она чистый лист. И в то же время у нее было чувство, что она живет уже сотни лет.

Ее жизнь, не желающая появляться из небытия, затаилась где-то за защитными слоями мозга. Как будто ее кто-то запер у нее в голове, соорудил плотину. И она чувствовала, что в плотину бьется мощный поток воды, готовый вот-вот снести бетонную стену.

Наверное, ей бы хватило какого-нибудь запаха, впечатления, звука.

А вот и звук. Шаги. Вероятно, в коридоре. Потом шум открываемого замка.

Он появился и сразу сел в кресло.

– Не спишь?! – удивился он.

– Думаю, я достаточно спала последнее время.

– Вероятно. Сам я никогда не сплю или почти никогда. Так, пару часов перехватываю то тут, то там…

Наконец-то что-то личное. Хороший знак.

Надо цепляться за любую возможность.

– У вас бессонница? – просила она.

– Похоже на то… Началась, когда Ланы не стало.

Он вытащил из кармана рубашки пачку сигарет и закурил:

– Куришь?

– Нет… Наверное, нет.

Он слегка усмехнулся:

– Ну да, ты же не помнишь!

– Запах сигарет мне, во всяком случае, ничего не говорит, – добавила она. – Не вызывает желания.

Он открыл окно, и в комнату тут же ворвался холод. Вернулся в кресло, и она почувствовала себя увереннее. Пока ее тюремщик не подходит к кровати, у нее остается шанс на завтрашний день.

– Может, ты просто никогда и не курила, – заявил он.

– Кто такая Лана?

Мужчина как будто глубоко задумался, погрузился в мучительные воспоминания. Но, по крайней мере, они у него были, пусть и плохие.

– Она умерла, – заговорил Габриэль. – Умерла, ее убили…

– Ужасно, – прошептала девушка. – Кто ее убил?

– Ее убила трусость.

Девушка была поражена. «Трусость»? Она обратила внимание, с какой ненавистью он произнес это слово.

– Мне так ее не хватает, тебе не понять…

– Я понимаю, – перебила его незнакомка. – Думаю, я тоже потеряла тех, кто мне дорог.

Он поднял голову и странно на нее посмотрел.

– Я этого не помню, – быстро ответила она, – но… но мне как будто чего-то не хватает. Как будто из меня куски плоти вырвали.

– Возможно, – согласился он. – Ты правда ничего не помнишь?

– Есть… какие-то вспышки, но я в них ничего не могу разобрать.

– Опиши, – потребовал он.

Она выпрямилась, чтобы сесть напротив него. Запястье заныло, но она не осмелилась пожаловаться.

– Я вижу деревню, вокруг песок… Дорогу, которая идет через пустыню. Маленькое здание, может быть, это школа…

– Продолжай.

– И еще вижу детское лицо. Совсем маленького ребенка.

– Мальчика или девочку?

Она пожала плечами:

– Сложно сказать. Малыша.

– А дальше?

– Дальше ничего…

Габриэль вздохнул:

– И верно, ничего не разобрать!

– Я вас предупреждала! – проговорила она со смущенной улыбкой.

– С какого момента ты что-то помнишь?

– Помню, как проснулась в этой комнате, и все.

– Ты не помнишь, как сюда попала?

– Нет.

– Во всяком случае, когда я тебя нашел, ты была в жутком состоянии. На животе рана, от ножа, наверное… Еще тебя били.

Она жадно смотрела на него, ей хотелось услышать продолжение.

– Когда ты упала, то ударилась головой об пол, и я подумал, что сотрясение мозга у тебя из-за этого. Но, думаю, оно случилось, когда ты попала в аварию.

– В аварию? – изумленно повторила она.

– Да, я нашел машину, в километре отсюда. Она врезалась в дерево, лобовое стекло разбито. Тебе никто не говорил, что за рулем надо пристегиваться?

Она покачала головой:

– Почему я этого не помню?

– И еще… Думаю, тебя изнасиловали. То есть не думаю, уверен.

Незнакомка стиснула руки.

– У тебя были следы, которые не оставляют в этом сомнений.

Она начала тихо плакать и отвела взгляд.

57

Изри является в комнату к Таме, чтобы позавтракать вместе. Она кажется ему немного отдохнувшей, синяки постепенно сходят. Обычные черты ее лица восстановились, но на нем по-прежнему остается рабское выражение. Тама несет в себе следы рабства.

Что-то такое в глазах, чего нет ни у кого из его знакомых.

– Меня не будет весь день, – говорит Изри. – А ты пока поспи.

Тама просто кивает. Он дает ей мобильный телефон и показывает, как тот работает. В нем хранится лишь один номер – его собственный.

– Звони только в крайнем случае. Только в крайнем, о’кей?

– Я боюсь, как бы твоя мама сюда за мной не пришла! – шепчет Тама.

– Не беспокойся, у нее нет ключей. И если кто-нибудь будет стучать в дверь, не открывай. Хорошо, Тама?

– Хорошо.

Он уходит, и она сразу проваливается в сон. Ей надо отоспаться за долгие проведенные без сна месяцы. А может быть, и годы.

Она открывает глаза около полудня. Изри поставил на тумбочку будильник. Простой будильник, но для нее это бесценный подарок. Потому что теперь она может смотреть, как бежит время, и никуда при этом не торопиться.

Она очень осторожно встает. Держится рукой за стену, идет по коридору в туалет. По пути медлит. Она чувствует себя немного лучше и решает осмотреть квартиру. Ее убежище.

Коридор упирается в большую столовую, отделенную аркой от маленькой гостиной; обе комнаты выходят на прекрасную большую террасу, украшенную разноцветными глиняными кувшинами. Еще есть хорошо оснащенная кухня и кладовка.

Ни постирочной, ни лоджии.

Это ее успокаивает.

Она снова возвращается в коридор, проходит мимо ванной комнаты с огромной ванной. В глубине коридора – ее комната и еще две.

Квартира действительно замечательная, намного симпатичнее, чем у Межды!

Таме хочется выйти на террасу, но она не решается. Тогда она идет на кухню, берет из холодильника йогурт и ест его, стоя у окна. Вид умиротворяющий. Крыши, деревья, вдалеке – улицы. Это не центр города, но и не деревня.

В кладовке она находит свою коробку. Ту самую, еще с ее приезда во Францию. В ней лежит связанная Маргаритой жилетка. Тама ее надевает, и ей сразу становится лучше. Потом она освобождает Батуль из этой тюрьмы и усаживает на кровать, но сначала крепко прижимает к груди.

Батуль тоже больше не будет спать на голом полу.

Таме не хочется ложиться, и она решает получше ознакомиться со своим новым жилищем. Она заходит в комнату, которая расположена напротив ее спальни, и понимает, что это комната Изри. Тама открывает шкаф, хотя и чувствует слабые муки совести, и видит развешанную практически в идеальном порядке одежду. Великолепную одежду, кучу одежды. Рубашки, костюмы, футболки… Наверное, у Изри много денег.

Она вдыхает запах ткани, надеясь уловить его запах, которого ей всегда не хватает, когда Изри куда-нибудь уходит. Берет футболку, она ей велика, и трусы. Пора ей привести себя в порядок.

Под раковиной находятся банная рукавичка и полотенце. Тама устраивается у раковины в кухне и моется. Тело у нее все еще покрыто ужасными синяками. На нем нет живого места. Некоторые раны еще не затянулись, и Тама старается до них не дотрагиваться, чтобы они снова не стали кровоточить.

Когда она заканчивает мыться, то чувствует себя чистой, но уставшей. Она идет обратно в комнату и ложится рядом с Батуль.

– Ты веришь, что Межда и правда плакала? Думаешь… ей меня не хватает? Может быть, она плачет, потому что потеряла свою игрушку… Только из-за этого.

Батуль смотрит на нее своими фарфоровыми глазами. Ответа на этот вопрос у нее нет.

– Боюсь, долго мы здесь не задержимся… Ты ведь знаешь, прекрасный сон не может длиться вечность…

Изри возвращается в восемь вечера. Он сразу идет к Таме и садится на кровать. Когда он видит Батуль, то хмурится.

– Как она тут оказалась?

– Я пошла в кухню и увидела ее. И принесла сюда…

– Ты уже не маленькая, чтобы в куклы играть, правда?

Тама краснеет:

– Я принесла ее… просто чтобы одной не оставаться.

– Посмотри, это же такое старье! – смеется молодой человек.

Таме очень нравится его смех.

– Я нашла ее в мусорном ведре, когда мне было девять лет. Это кукла Фадилы. И с тех пор с ней не расставалась!

– Гм…

– Я вымылась и взяла твои вещи, чтобы переодеться… Ничего, что я так сделала?

– Ну что ты… Тебе удалось залезть в ванну?

– Я… Я помылась в кухне. Я привыкла…

– Ты никогда не принимала душ?

– Принимала. По понедельникам у Маргариты. Больше мне нигде не разрешали.

Изри хмурится.

– А здесь можно, – говорит он. – О’кей? И если хочешь, то и ванну прими!

– Хорошо.

– Я купил тебе шампунь, гель для душа и кучу девчачьих причиндалов! Надеюсь, понравится… Хочешь есть? Я принес пиццу.

Тама улыбается и гладит его по щеке. И в этот момент понимает, что она наконец пересекла черту, отделяющую ее от настоящей жизни. Хотя страх все не проходит. Она снова и снова говорит себе, что все закончится. Что ничто не может длиться вечно. И она боится того дня, когда ей придется вернуться туда, откуда она пришла. Того дня, когда ее выгонят из рая и она снова попадет в ад.

Того дня, когда она станет той, кем всегда была.

Рабыней.

– А этот кошмар надо выбросить, о’кей? – добавляет молодой человек.

– Какой «кошмар»?

– Это, – отвечает он, указывая на Батуль.

Уже пять недель, как я у Изри. Теперь я могу обходиться без помощи. У меня еще остаются следы побоев, тело сильно болит, но я в состоянии самостоятельно передвигаться и использовать обе руки. Шину с пальца мы еще не сняли, потому что Изри считает, что с этим надо немного подождать.

Он работает не все время. Иногда он целыми днями остается дома, иногда я его совсем не вижу.

Он много курит и довольно много пьет. Но, в конце концов, могут же у него быть недостатки.

Этим утром его нет. Он ушел вчера во второй половине дня и вечером домой не вернулся. Он предупредил, что так может быть, поэтому я не слишком волнуюсь.

Я завтракаю; очень непривычно заботиться о себе, а не о других. Потом я вижу, что на полу в ванной лежит груда грязного белья. Я стираю и развешиваю белье на террасе. Сегодня солнечно, так что этим можно воспользоваться. После стирки я убираю у себя в комнате, потом в комнате Изри. Я внимательно изучаю книги на полке и беру одну, которую прячу у себя в ящик прикроватной тумбочки.

Что же касается Батуль, мне не хватает храбрости выбросить ее в мусорное ведро, как просил Изри. Но чтобы он ее больше не видел, я кладу ее в дальний угол шкафа.

В конце я навожу порядок в квартире, пропылесосив в каждой комнате. Я спрашиваю себя, кто здесь убирал, пока не появилась я. Может быть, Межда? Что-то не верится. Она для этого слишком ленива!

В квартире чистота, и я иду на террасу. Мне не надоедает там сидеть. Оставаться часами, когда выходит солнце. Я читаю, а потом засыпаю.

Учусь ничего не делать. Учусь тому, что у меня есть на это право.

Когда Изри уходит, то закрывает квартиру, а ключей у меня нет. Но я не чувствую себя запертой, как раньше. Потому что здесь мне хорошо.

И каждый вечер перед тем, как уснуть, я молюсь, чтобы он не отправил меня обратно к своей матери.

Чтобы оставил у себя.

Он обращается со мной так хорошо, как никто и никогда не обращался. Конечно, кроме Маргариты.

Иногда он странно на меня смотрит… Как будто я его волную, как будто он чего-то от меня ждет, но не осмеливается сказать. Не знаю, что он собирается делать, но мне кажется, он хочет, чтобы я осталась.

Я надеюсь, что он хочет, чтобы я осталась.

Иногда, когда его нет дома, я часами смотрю телевизор. Как будто мне поставили капельницу и постоянно впрыскивают большие дозы информации и картинок. Часто от этого у меня кружится голова. Сильно кружится, погружает в водоворот.

Благодаря репортажам я узнаю о мире, ведь до этого я открывала его для себя только с помощью книг.

Через огромный экран я путешествую по дальним странам, слышу смех и вижу слезы их жителей. Хожу в их церкви, храмы или мечети. Прикасаюсь к их нищете или богатству, голоду или пресыщенности, наводнениям или засухе. Смотрю на их капризы и терзания, на припаркованные у дворцов роскошные машины и деревенские повозки, которые возят животные.

Я видела, как одни дети рылись в куче отбросов, а другие в это время спали в мягкой постели.

Я чувствовала, как тают ледники, как горят девственные леса. Я видела, как с поверхности Земли исчезают люди и звери.

Я слышала доказательства того, что на Земле когда-то жили динозавры, но никто еще не доказал, что с небес за нами наблюдают боги.

Я обучилась разным ремеслам, подцепила всякие болезни, была на приемах у психолога. Играла на пианино, на виолончели, на арфе, проигрывала в шахматы, а в боксе во втором раунде меня нокаутировали. Я водила машины, самолеты, руководила проектами.

Узнала, что такое преступление, убийство, мошенничество. Секс, наркотики, любовь, депрессия и траур.

Сначала мне хотелось денег, потом они стали мне противны. Но я продолжала их желать.

Я поняла, что родиться женщиной – не самая большая удача.

Я избежала войн, подписала несколько мирных договоров, хранила минуты молчания и кричала «ура».

Я ходила на демонстрации, была среди тысяч протестующих, голосовала, сохраняла нейтралитет. Меня подавляла диктатура, один раз я умерла от бомбы в машине. Меня сажали в тюрьму, я уходила из дому.

Мне говорили, что надо держаться, подчиняться. Что есть законы, но они не для всех.