В тот день… Вилар Симона
«Он не посмеет, – думала. – Раньше не посмел, так и теперь не решится».
Хлюпающий звук стал удаляться.
«К Мирине пополз», – догадалась ключница. И растерялась от этой мысли. К Мирине! Да как он смеет?
Не посмел. И вскоре сопение и странные звуки опять были различимы у дверей ее горенки.
В темноте женщина видела, как кошка, а от напряжения, охватившего ее, казалось, что даже колебания воздуха улавливает. Рука, сжимавшая нож, дрожала.
«Убирайся!» – молила мысленно. Закричать боялась. Разве кто вступится? Раньше не вступались. Но раньше не вмешиваться приказывал Дольма, ему не перечили. Но своих-то Дольма защищал. А теперь…
Яра различила новый звук – будто дерево трется о дерево. И поняла – засов поднимается. Что-то просунул сопящий снаружи в щель, отворяет. И ей надо кинуться, надавить, не впустить. Что бы там ни просунул в щель этот ползун, она успеет закрыться. Но если с ним Моисей, если они вдвоем… Сможет ли она сопротивляться двоим?
Пока размышляла, дверь стала отворяться. Тихо, петли смазаны по-хозяйски. От этого было еще страшнее. И Яра упустила миг, когда в проем проползло это. Ибо сейчас Вышебор и на человека не походил. Всклокоченный, низкий, сутулый. Опирался на руки, его мощные плечи удерживали на весу ползущее следом тело. В горнице сразу стал ощутим запах перегара и пота, раздался негромкий хихикающий смех. И ползун вдруг стремительно, как огромное насекомое, посеменил к ней.
Яра тут же занесла руку с ножом для удара. Но Вышебор рывком бросил тело вперед, навалился и с удивительным проворством перехватил у запястья ее руку с оружием. Миг – и Яра оказалась под его тушей, запястье будто стальные тиски сдавили, однако она продолжала бороться, пока, охнув, не разжала онемевшие пальцы.
Вышебор дышал ей в лицо перегаром и гнилью рта. Калека, пьяный и обезумевший, но не утративший воинской выучки, да и ловкость еще при нем. Он враз заломил ее руку, прижав к изголовью, а другую придавил своим тяжелым телом. И все же Яра продолжала брыкаться, рвалась под ним. В какой-то миг вцепилась зубами в его лицо, впилась, грызла, но тут же ощутила такой удар по голове, что, охнув, бессильно откинулась назад.
Вышебор же давил на нее, одновременно шаря рукой и выискивая оброненный нож. Дышал, как фыркал, но нашел оружие, и Яра ощутила, как острие уперлось ей в горло.
Вышебор шумно выдохнул. Прошептал:
– Резать не буду, если подчинишься и сама разведешь ноги. А то мой нетерпеливый уд уже наготове. Вот получу тебя всю изнутри и тогда отпущу.
У Яры все плыло вокруг, почти спокойный голос Вышебора ее, казалось, оглушал.
– Тебе не привыкать, волочайка[106]. Тобой на капище кто только не пользовался. Вот и мне достанешься. Давно я хотел тебя получить всю. Ну же!..
Но она вновь стала вырываться. Выгибалась под ним, как будто и силы удесятерились, даже приподняла на себе его тяжелое тело. Но охнула, ощутив, как в горло вонзается острие.
– Могу и прирезать, – довольно произнес сквозь дребезжащий смех Вышебор. – Мне с окровавленными пленницами даже слаще. А ты сейчас моя пленница. Ну же, или подчинись, или… Моисею не привыкать вытаскивать тела и спускать в реку.
Яра попробовала собраться с мыслями и найти хоть какой-то выход. Но была придавлена, боль в горле обжигала, страшно было. Неужели придется отдаться калеке? Он уже ноги ей раздвигал, вился вьюном, давил полуподвижным телом, тыкался твердым стержнем ей в живот, пробирался. Яра стала отбиваться, что-то в ней упорно противилось подчиниться такому. «Пусть лучше зарежет», – подумала. Ибо знала – все равно потом полоснет ножом. Яре не доводилось ранее видеть, что оставалось от доставленных к Вышебору невольниц, однако она помнила пятна крови на половицах, какие сама же вытирала по приказу Дольмы, скрывая забавы старшего Колояровича.
Может, попробовать выиграть время? Для чего? Чтобы подольше мучиться? Она все же надеялась, что кто-то придет, заслышав их возню. Даже показалось, что различила некий приглушенный голос где-то неподалеку. Однако никого не было, и она извивалась, пока боль в горле не стала такой сильной, что едва не задохнулась. А Вышебор уже пристраивался, сопел. Беззащитность дрожащей жертвы волновала и возбуждала его. Он страстно желал погрузиться в бьющуюся под ним плоть. Вот прямо сейчас, он уже почти попал. Но потом…
Потом он затих. Навалился всей тяжестью и затих. Рука с ножом обмякла, и Яра смогла вздохнуть.
И лишь через бесконечно долгий миг поняла, что рядом есть еще кто-то. Откуда-то из раскрытой двери падал свет, и она различила высокую длинноволосую фигуру. Которая склонилась и быстро скинула с нее грузную тушу Колояровича.
Озар!
Яра не думала, откуда он тут, как оказался рядом, ведь должен быть далеко. Она просто потянулась к нему и, когда он обнял, прижал ее, затряслась в дерганом плаче.
– Шшш… Ну все, тише, тише, – утешал ее волхв, но она не могла успокоиться и ревела все пуще.
В какой-то миг он отпустил Яру – и она почувствовала себя совсем одинокой, беззащитной. Цеплялась за него, но Озар мягко удержал ее руки. Говорил, что она в крови, надо перевязать. Яра и впрямь была окровавлена, рубаха в потеках, а когда плакала, кровь из раны на шее текла еще сильнее. В конце концов Озар все же высек искру, зажег огонек на носике глиняной лампы и занялся ее перевязкой. Косился на неподвижного Вышебора, дышал бурно, но сам умело оторвал от какой-то одежды из ларя полоску ткани, стал обрабатывать порез. Промыл из стоявшей рядом лохани, что-то бормотал, заговаривал кровь. Яра ничего толком не понимала из его быстрой речи. Попыталась было спросить, но волхв приложил палец к ее губам.
– Молчи пока, молчи, – настаивал он, прижимая к порезу возле ее ключицы свернутую ткань, потом стал осторожно перевязывать.
Яра только теперь при свете огонька посмотрела на лежавшего неподвижно огромного Вышебора. Он и сейчас казался ей страшным, опасным.
Озар проследил за взглядом ее расширенных глаз.
– Не бойся, нас учили, как ударить, чтобы человек отключился. Но связать его все же придется. Ишь как силен! И без ног смог сюда добраться. И вот что думается мне…
Тут он умолк, но Яра все же уловила его мысль.
– Думаешь, из-за Вышебора все? Он и есть тать, он убийца?
Озар не ответил. Закончив перевязку, сел рядом и, опершись о сложенные руки, задумался. И тогда Яра осторожно, шепотом спросила:
– Ты-то как тут оказался?
Озар выпрямился, устало улыбнулся ей и погладил ключницу по щеке.
– Да вот же, оказался. Непросто это вышло.
Она слушала. Как после того, как ушел с Златигой, он места себе не находил, как неспокойно ему было. Добрыня же повелел, чтобы ничего тут не случилось, а он отлучился. Будто страж свой пост оставил, а это неладно. И когда Озар приготовил целительный отвар для жены Златиги и та спокойно уснула, его уложили на полатях в доме дружинника. Но волхв так и не смог заснуть, все ворочался и словно чувствовал – надо вернуться. Вот и ушел среди ночи, никому ничего не сказав.
В темноте добрался до усадьбы Колояровича, а тут заперто все. Но на счастье Озара, между дворов на Хоревице проходили городские стражи, узнали его. Они же и помогли попасть в усадьбу, лестницу притащили, позволили забраться через частокол. Кажется, совсем недавно это было. Но войти в сам терем Озар не смог. Заперто было. Вот тогда он и взобрался по галереям. А как взлез, услышал странные звуки из горенки Яры. К тому же дверь была открыта. Но и по тому, что он различил во тьме, догадался, что на милую ему ключницу напали. Причем почти сразу понял кто.
В этот момент Вышебор чуть пошевелился, застонал. Озар тут же резко и сильно ударил его куда-то в шею – и калека, захрипев, снова обмяк.
Но этого хватило, чтобы Яра опять испытала настоящий ужас. Вышебор все еще был здесь! И он был в своем доме, где она всего лишь служанка… которую завтра обещали выгнать. Значит, у Яры даже нет прав пожаловаться госпоже на калеку-насильника. Разве той нужно, чтобы опять пошли недобрые слухи о ее семье?
– Вышебор хотел меня взять, потому что… – Яра осеклась, так и не договорив. Слезы снова хлынули из глаз, она всхлипывала, прижав руки к болевшей на шее ране.
– Ведь он тебя даже в жены звал, – произнес Озар. – С чего бы это Вышебор так разошелся? Раньше Дольма ему рабынь для кровавых утех поставлял. А теперь…
– Он много пил в последнее время. Моисея в город отправлял за хмельным, да и тут все время требовал. Я говорила Мирине, но ее сейчас иное занимает.
Волхв, казалось, слушал ее, но тут вдруг стремительно кинулся к двери. Миг – и он уже заламывал руки Моисею. Впрочем, тот не сопротивлялся. Когда Озар втащил его, только и смотрел на Вышебора, лежавшего на полу.
– Я не хотел в этом участвовать, – подавленно произнес хазарин. – Ни идти за невольницей в город не пожелал, ни помочь Вышебору с вековухой потешиться и удерживать ее, пока он… Он ведь хмельной был, злющий, однако я все равно его бросил. Видел, что вроде как угомонился калека, затих. Клянусь самим богом Авраама, я не хотел больше потакать его прихотям жестоким!
Моисей схватился за звезду Давида у себя на груди. Дышал бурно, последние слова почти выкрикивал.
– Да тихо ты! – замахнулся на него волхв.
Яра не понимала, почему тихо-то? Ей теперь хотелось кричать, поднять весь дом. Озар был здесь, он человек Добрыни, он заступится за нее.
Но Моисей понял по-другому. Вышебор неподвижно лежал подле лежанки, на полу валялся окровавленный нож, и хазарин вдруг кинулся к Колояровичу, стал трясти того.
– Что ты с господином моим сделал, язычник? Неужто убил? Добрыня за то с тобой…
– Вашего Вышебора уже давно надо было отдать палачам, – рыкнул на него Озар. – И завтра я так и сделаю. Да живой он, живой. Отключил я его маленько и все. Оклемается через время. А сейчас…
Но оставить все в тайне было невозможно. И, судя по отсвету огня в переходе, наверху еще кто-то был. В проходе появился Бивой со свечой в руке, из-за его спины выглядывал ошарашенный Медведко, всклокоченный седой Лещ топтался за ними.
– А где Радко? – спросил Озар, не видя младшего брата насильника. – Зовите его сюда. Будем решать, как с Вышебором поступить.
Узнав, что Радомил ушел из дома, Озар только покачал головой.
– Выходит, младший Колоярович опять убежал подальше от беды, а вы все, псы шелудивые, затаились внизу и выжидали. Хотя знали, что этот оборотень кровавый мог вытворить. Ну погодите у меня! Завтра все донесу дядьке князя. При всем честном народе отвечать будете.
Этого явно никто не хотел. Бивой поинтересовался, отчего это Озар им угрожает? Они тут ни при чем. Да и вообще, откуда он взялся в тереме? Однако стоило волхву повернуться к Бивою, как и этот силач, и остальные сразу попятились. Молчали угрюмо, чувствуя за собой вину. Поэтому, когда волхв приказал вытащить бесчувственного Вышебора и связать того по рукам и ногам, подчинились даже с усердием. Поволокли грузного Колояровича в его горницу, затворили там.
– Сам охранять его стану, – заявил Озар, усевшись на лавку под дверью калеки. – Ну и ночка вышла, Перун мне свидетель! И женка Златиги так не ко времени захворала, и я, остолоп, что ушел, оставив вас неразумных. А ведь знал, что зло в вашем доме таится. И лютое зло! Ну что смотрите? Расходитесь пока.
Яра, закутавшись в шаль, стояла среди своих домочадцев. Уже овладела собой, даже других успокаивала, отправляла вниз.
– Мирину станем будить? – спросил кто-то. – Ну, чтобы поведать все.
Озар ответил не сразу. Но Яра через долгую тягостную минуту произнесла твердо:
– Нечего хозяйку до поры до времени тревожить. Утро вечера мудренее, вот завтра и узнает все. Случившееся не самая радостная весть, чтобы из-за нее поднимать среди ночи беременную госпожу. Да и обошлось уже.
Вот и разошлись все потихоньку. Яра вместе с остальными челядинцами сошла в истобку: не могла она оставаться в столь любимой ранее горенке, где с ней только что такое страшное чуть не случилось. Озар смотрел, как она спускается вместе со всеми, оглядывается на него – светлоликая, с растрепанными, как льняная кудель, волосами, с повязкой на горле. Как же вовремя он поспел! И сейчас волхву больше всего хотелось побыть с ней, приголубить, приласкать. Может, окликнуть ее, позвать? Хотя после того, что она, бедная, перенесла, ей больше покой и сон нужны, чем объятия Озара.
А рядом топтался мрачный Моисей.
– Иди и ты отдохни, служитель. Я Вышебора не выпущу. Я ему потакал, мне и ответ перед Добрыней держать.
«Добрыню только одно интересует – кто Дольму заказал», – подумал Озар. Да и компания хазарина ему сейчас была вовсе некстати. Однако тот упрямо не уходил – опустился под бревенчатой стеной, сидел с поникшей головой, так что его иссиня-черный чуб свесился на чело. Ну не пиками же его гнать. Пусть уж торчит тут. Озару пока есть о чем поразмыслить. Ибо он не забыл еще, что Добрыня в их последнюю встречу сказал: если еще хоть одна смерть случится в усадьбе, спрашивать он будет с Озара. И собратьев его по вере уже не помилует. Но разве не для того Озар тут, чтобы волхвов спасти? А потому предстоящий разговор с воеводой надо как следует обмозговать. Хорошо еще, что вовремя успел вернуться и удержать Вышебора. На это и станет Добрыне указывать.
Снизу еще слышались какая-то возня, негромкий разговор. Но постепенно все угомонились. Да и Вышебор за дверью ни звука не издавал. Тихо стало. Дождь и тот прекратился.
Озар поежился в мокрой рубахе – почти до нитки вымок, когда под дождем на Хоревицу возвращался. Ничего, до утра все высохнет. Только вот Моисей, то и дело поглядывающий на него, раздражал. Может, все же настоять, чтобы убрался? Ишь, сторожить господина собрался. Что ж, этот бывалый воин до утра глаз не сомкнет. Или подумывает пробраться к хозяину, рассчитывая на то, что Озар заснет? Нет, навряд ли. Теперь Моисей перед волхвом заискивать должен, чтобы тот подтвердил, что у стражника, дескать, не было дурных намерений в злодеянии Вышебора. А если так, то, может, и впрямь вздремнуть? После пережитого волнения в душе волхва словно откат происходил, усталость наваливалась. Ладно, он и в самом деле поспит немного, чтобы голова назавтра ясной была. Когда ответ держать придется. Но скрывать то, что происходит среди этих христиан, служитель старых богов был не намерен.
Глава 10
После такой тревожной, неспокойной ночи, казалось бы, все еще не скоро опомнятся. Но когда петухи пропели зарю, Яра, как обычно, поднялась и принялась будить остальных, готовиться к новому дню. Так уж она привыкла за годы жизни на горе Хоревице. И все же на этот раз вековуха сделала то, чего раньше никогда не делала: подошла к иконе, перекрестилась и низко поклонилась. Спас ее Творец милостивый от беды. Хотя и странно спас: ведуна-язычника прислал на помощь… И об этом еще стоило поразмыслить. Но не сейчас. Дела-то хозяйские ждать не будут.
К своему удивлению, челядинцы обнаружили в сенях сладко посапывающего под расшитым корзно Творима. Значит, не уходил, хотя и собирался вечером. Люди спрашивали у Яры по обыкновению: что делать, будить ли тиуна? Она же о чем-то ином думала. Дверь в терем была не заперта. Это ее озадачило. Но о том ли сейчас беспокоиться, когда слуг в усадьбе немного, а с делами все равно надо управляться. А что Творим? Спит себе и пусть спит.
Ключница пошла открывать мучные лари, нагрузила всем необходимым для готовки еще сонную Любушу. И та, хоть и была вялая со сна, все-таки спросила:
– Как же ты, хозяюшка, да после вчерашнего?
Вроде как посочувствовала, но на деле просто интересно ей было. Ее-то саму беда миновала, вот и любопытствует. А Яре было неприятно, что теперь все будут обсуждать, как их ключница такой напасти избежала, – она не любила, когда о ней говорят. Вековуха Яра вообще старалась держаться неприметно.
– Ну, что было, то прошло. Теперь же иное должно занимать. Идем, надо печь затопить, квашню проверить. Еще я блины и овсяный кисель с вечера ставила. Так что идем, Любуша, поможешь мне на хозяйстве управиться. Да и травяной настой для Мирины надо проверить.
Заваренный еще с ночи мятный напиток уже остыл. Яра заметила, что опасается его пробовать. Любой мог плеснуть в него невесть что… разве не так поступила Загорка еще вчера? Вчера… А ведь столько всего с той поры случилось!
Яра старалась пока об этом не думать. Вычистила печь, выгребла золу, собрала тлеющие угольки, которые снова можно использовать. Но, как известно, возжечь огонь в печи она не имела права: простоволосым бабам это не полагается – поверье такое. Хотя сама Яра считала, что так было исстари придумано, чтобы волосы не подпалить. Разводит пламя только та, чья голова покрыта. Вот вековуха Яра и отправила Загорку за одной из скотниц, какая в повое бабьем ходила.
А пока ждала ту, о всяком думалось. Даже о том, что сама она уже давно могла носить бабье покрывало, став женой жестокосердного Вышебора, вроде как породниться с хозяевами, но при этом испытать страх и муки, каких вчера едва избежала. Возможно, стань она супругой Колояровича, он бы и не резал ее. Однако этот бывший дружинник все равно видел в подчиненной женщине лишь пленницу, каких привык брать в походах. Это Дольма считал, что брат его после брачного пира угомонится, и хотел выдать за него Яру. Зная Дольму, ключница не сомневалась, что рано или поздно он бы на своем настоял. Понимал соляной купец, что проделки старшего Колояровича, коим он потворствовал, все равно надо прекращать. Вот и надеялся, что если Яра станет несчастной женой калеки, то хоть риска больше для дома не будет.
Яра вспомнила дыхание Вышебора на своем лице, его тяжелое тело, навалившееся на нее, и едва справилась с дрожью, которая охватила ее от омерзения и пережитого страха. Стать женой такого… Но теперь Дольмы нет. Вот и замечательно, что его нет!
Чтобы избавиться от таких мыслей, Яра отправилась в коровник. Вздохи коров, запах их пота и молока немного отвлекли ее, успокоили. Да и скотницы хорошую весть принесли: две из их коров явно стельные, так что без приплода не обойдется. Яре было приятно об этом слышать, за разговорами не думалось о том, что ее сегодня ожидать может. Выгонит ее Мирина или нет, еще неясно, да и утаивать выходку Вышебора больше не удастся. Опять позор роду Колояровичей. Но уж лучше так, чем если бы калека подчинил ее или порезал себе на потеху.
«Было бы вообще у меня сегодня это утро, если бы не Озар?» – думала Яра, вынося из коровника наполненные парным молоком ведра.
У печи Любуша сцеживала в кувшин травяной настой для Мирины.
– Рано еще нести питье хозяйке, – заметила ей Яра. – Госпожа наша ни свет ни заря не поднимается.
А глупая Любуша опять теребит:
– Что сегодня купчиха наша скажет? Вчера она вспылила… Но что, если и сегодня не забыла свою обиду? Да еще как узнает, что из-за тебя ее деверя старшего наверняка не помилуют… Что же будет? Неужто Мирина прогонит тебя со двора? Как же мы все без тебя будем тут, Ярушка?
Яра повела плечом и ответила сухо:
– А вот как прогонят, так ты тут всем и заправлять станешь вместо меня!
– Я? – даже пролила настой чернавка. – Я ведь глупая, я не справлюсь.
Яра не ответила. Что ей изгнание? После пережитого ночью она уже ничего не боится. Особенно имея такого защитника, как Озар.
А потом она увидела его самого. Волхв стоял на ступеньках крыльца, позевывал. Неспешно прошел к колоде для водопоя, скинул рубаху и стал мыться. Яра смотрела на него и невольно любовалась. Широкая спина, пышные волосы, мышцы на руках так и бугрятся. Но откуда в ее душе этот страх, это волнение? Чего боится?
Озар словно почувствовал ее взгляд, оглянулся и подмигнул. А потом двинулся к ней, на ходу натягивая рубаху.
– Утра тебе ясного от самого Хороса Солнышка, хозяйка. Как ты?
Он чуть коснулся ее повязки на шее, там, где был порез.
– Болит?
И ведь как ласково, как заботливо спросил! «Мой он!» – с довольной гордостью отметила Яра.
Но особо нежничать с ней волхв не стал. Сразу сообщил, что Вышебор уже пришел в себя, скулит и порыкивает за дверью. Связали его крепко, да и кляп так просто не вытащишь.
– Пусть поразмыслит о том, что натворил, – откидывая за плечи мокрые после умывания волосы, усмехнулся Озар. – Сейчас Моисей его сторожит под дверью.
Яра заметила с тревогой в голосе:
– Ведь Моисей служит старшему Колояровичу. Не выкинет ли чего?
– Не выкинет. Хазарин теперь тише утреннего тумана будет. Да и выслужиться захочет, чтобы его к этому делу не приплели.
Когда Озар осматривал рану ключницы, из сеней на гульбище вышел Творим. Приблизился, подвигал бровями, рассматривая повязку на ее шее, однако о другом спросил:
– Накормишь ли меня, хозяйка?
Обычно, если Творим ночевал в усадьбе, он никогда не отказывался от хлебосольного купеческого стола. Но сейчас иное заметил:
– Отчего это все такие странные? Шепчутся по углам, на меня то и дело поглядывают. Лещ вон все выпытывал, не слышал ли я какой шум этой ночью? Что случилось-то? Да и пса своего уберите скорее. Вон как рычит на меня, зверюга.
Но Лохмач уже оставил тиуна, вертелся возле калитки и радостно поскуливал. А из-за высокого тына слышался голос Радко: кричал, чтобы поднимали засовы, открывали молодому хозяину. И голос такой веселый, звонкий.
Он и вошел улыбающийся, как ясный рассвет. Смеясь, отталкивал ластящегося к нему Лохмача. Но, когда приблизился Озар, улыбаться перестал.
– Ты ведь уходил вчера, ведун. Но, гляжу, уже тут вертишься.
– Ты тоже вчера ушел, как оказалось. И где был прошлой ночью?
– А то не твоя забота. Где был, там меня уж нет.
Волхв смотрел на младшего Колояровича строгим, давящим взглядом.
– Это ты с девками в загадки играть будешь. А мне отвечай!
Радко насупился, но все же признался: ходил ночевать в дружинную избу воеводы Добрыни. Там его сразу приняли.
– И ты никуда оттуда ночью не отлучался?
– Нет. Но с чего спрашиваешь? Случилось ли что?
– Случилось. Поэтому буду просить тебя съездить за Добрыней. Скажешь, что я позвал.
– Так к тебе дядька князя и поспешит. Да и мне с чего это взялся приказывать? Чай, не на побегушках у тебя.
Но тут вмешалась Яра:
– Послушал бы ты волхва, Радко. У нас тут… Вышебор опять лютовал.
Радко сразу понял, побледнел. Смотрел на всех. Лица у челядинцев замкнутые, суровые.
– С Вышебором хоть ничего не сделали? Я хочу знать!
И, узнав, что тот после нападения на ключницу заперт у себя в покое, поник головой.
– Рано или поздно Вышта бы натворил дел. Горько мне это, да что поделаешь. Ладно, поеду к Добрыне. Хотя и повторюсь: заняться ему, что ли, нечем, как к нам на подворье то и дело заглядывать.
Челядинцы понуро молчали. Что Вышебора наверняка увезут и накажут, все понимали. И все же он самого Дольмы брат. А влияние и добрая слава соляного купца долго оберегали их от порочащих слухов. Теперь же невесть что ждет.
Но жизнь есть жизнь. И вон уже Бивой взялся помогать Будьке вытряхивать полавочники, при этом то и дело задевал девушку, а она улыбалась ему. Скотники обступили Леща, стали расспрашивать, и тот, поворчав, все же рассказал, что ночью было. Тиун тоже прислушался, охнул, напялив шапку до самых глаз.
– Да, будут теперь дела. Но поесть-то мне кто-нибудь даст?
Яра отправилась печь блины. Поливала каждый растопленным маслом и велела девкам принести ей свежесбитую сметану. Озар первый подошел, взял блин, макнул его в пышную белую горку сметаны, жевал с удовольствием. Чувствовал себя тут хозяином. Даже Яра не стала ему пенять, чтобы подождал до того, как все на стол выставит. Да и как своему спасителю откажешь? Пусть ест. Ей даже сладко наблюдать, что волхву ее стряпня по душе пришлась.
Заметив ее улыбку, Озар тоже просиял. Но через миг стал серьезен.
– Может, когда все тут закончится, уйдешь со мной? Конечно, ты тут уважаемая хозяйка, но что тебе все это хозяйство, когда перед нами весь мир будет? Что скажешь, ладо мое[107]?
У Яры голова закружилась. Как он ее назвал! Да еще с собой зовет! А она-то думала… Хотя чего тут думать. И, уложив на блюдо горку блинов, ключница радостно рассмеялась.
– Вчера Мирина грозилась выгнать меня. Может, погорячилась госпожа, а может, и впрямь я ей надоела.
– Что? Что значит «грозилась выгнать»?
Волхв вдруг как-то странно посмотрел на Яру. Но той было все равно. Да, подтвердила она, Мирина при всех сказала, что выгонит. Дескать, в чащи пусть вековуха отправляется, к родовичам древлянским. Но сейчас ключницу это нисколько не волновало, да и зла на Мирину больше не было. Пусть она остается тут. Даже с Радко. Зато у Яры есть теперь на кого опереться, с кем в мир уходить.
Но долг есть долг, вот она и кликнула Будьку. Хватит той с Бивоем миловаться.
– Тебя госпожа горничной хотела взять. Не упусти свою удачу. Быстро умойся, приведи себя в порядок и иди к Мирине. Понесешь настой, какой та по утрам пьет. Что, не звала тебя еще?
У Будьки личико мечтательное. Ну и славно. Бивой для нее хорошая пара, не то что какой-то нарочитый Хован. Не по тебе шапка, как говорится.
Когда девушка надела чистый передник и понесла отвар, Яра вновь повернулась к волхву. Тот смотрел в сторону, казался задумчивым. И не было на его лице той светлой улыбки, с какой Яру недавно в привольный мир звал.
– Послушай меня, Озар, – легко коснулась его руки ключница. – Есть кое-что, что меня тревожит. Ты вон говорил ночью, что дом заперт. А я утром как выходила… Засов ведь не был опущен.
– Ну, это ты у своих расспроси, – отмахнулся тот. – Может, и мне стоит вызнать, кто успел засов поднять.
Яра заправила за ухо выбившуюся прядь. Сейчас ей надо было пойти и привести себя в надлежащий вид. Однако ее до сих пор брала оторопь при мысли о том, что окажется в горнице, где с ней ночью такое случилось. А еще озадачивало, что Озар стал каким-то задумчивым, хмурым. Да и смотрит странно. Но она о другом спросила:
– Ты когда вчера забрался в терем, должен был по верхней галерее попасть в светлицу. Там поблизости проход к покою Мирины, но ты все же ко мне кинулся. Отчего?
– Да какое мне дело было до Мирины? – изогнул брови Озар. – Я как влез, так сразу услышал странные звуки в твоей горенке, да и дверь была открыта. До того ли мне было, чтобы о купчихе думать?
Яра подняла голову к небу. Какое же оно синее, умытое после ночного ливня! И облака, будто светлые горы клубятся. И слышен долетающий извне городской гомон, где-то кузни бьют, голоса далекие… Хорошо. И так приятно думать, что Озар перво-наперво о ней позаботился.
И тут ведун ее спросил:
– А теперь сама мне ответь: почему вчера не велела Мирину будить? И еще… Только сейчас подумал. Отчего это ваша госпожа сама на шум не вышла? Все собрались, а она в стороне осталась.
Яра быстро взглянула на него. Отчего не вышла Мирина? Спала, видать. А почему не велела разбудить – вчера все объяснила. Но Озар вон как смотрит. Спросил:
– Но ты хоть навещала сегодня госпожу?
– Зачем? Она меня выгнать надумала. Так чего же мне с ней панькаться?
Озар ничего не сказал, развернулся и спешно направился к терему.
На крыльце на него почти налетела Будька. Все еще держала в руках кувшин с отваром, но говорить не могла, таращилась, трясла стриженой головой. Потом вдруг охнула и скулить тоненько начала. В ответ на вопрос Озара лишь пищит. А ведь обычно бойкая девчонка, за словом в карман никогда не лезла. И тогда Озар залепил ей пощечину.
– Ну? Чего воешь?
– Ты чего к ней пристал? – словно из ниоткуда возник Бивой и стал рядом.
И девушка к нему сразу бросилась, всхлипнула, выговаривая:
– Там… там… Госпожа наша удавилась. Я захожу, а она… Ох, как я увидела!..
И уронила кувшин, разлетелся он на осколки.
Озар же рванул наверх. За ним Бивой, Лещ следом. Даже услышавший это Творим побежал за ними, на ходу подвывать начал, голосить, как баба.
Они едва не снесли вышедшего навстречу Моисея. А на верхнем переходе остановились, словно никто не мог зайти в оставшуюся открытой дверь купчихи. Наконец Озар двинулся к одрине Мирины. Но не вошел, замер на пороге.
То, что сказала Будька, было не совсем верно. Мирина не висела в петле, как можно было подумать. Она лежала на кровати, раскинув голые ноги, покрывало было в стороне, длинные, соболиного оттенка волосы прядями прикрывали лицо. А когда Озар приблизился – по пути успев набросить покрывало на полураздетую женщину, – то увидел, что глаза Мирины остекленевшие, мутные, уже без того яркого барвинкового оттенка, какой всех так зачаровывал. Само же лицо синюшное, губы раскрыты безвольно. И руки наверх откинуты, словно в полете крылья.
– О великий Перун!.. – выдохнул волхв, сделав предохранительный знак от злых сил.
При чем тут Перун? Но Озар просто воззвал к тому, кому всегда служил. За ним кто-то начал икать. Оглянулся – богатырь Бивой икает. А Лещ крестится быстро, словно отмахивается от кого-то. Тут вперед вышел Творим, приблизился и осел на колени подле ложа мертвой красавицы. И вдруг заплакал.
– Миринушка! Как же это, Миринушка? Краса моя!..
Только подошедший Моисей оставался спокоен. Даже хмыкнул. Но именно он и указал волхву:
– Видишь, руки у нее за голову закинуты, как будто были подушкой придавлены. А подушка упала на половицы. И скажу я вот что: не могла она сама удавиться.
– Вижу, – глухо отозвался Озар. – Как и понимаю, что никто сам у себя в постели так не удавится. Значит, злых рук это дело. Но вот чем же ее удавили?
Он хотел склониться, но Творим вдруг коршуном налетел на волхва.
– Не прикасайся к ней, язычник! Красу трогать грязными руками не смей!
Пришлось отпихнуть тиуна, другие его удерживали, когда шуметь начал. Озар же принялся осматривать тело купчихи. Видел след от удавки на ее шее, но никакой удавки рядом не было. Он присмотрелся и снял с багрового рубца тонкое волокно. Ну понятно: обычной пеньковой веревкой задушили красавицу. Обвили шею и тянули со всей силы.
Он осмотрел руки Мирины. Может, купчиха отбивалась? Однако ни под ее ногтями, ни на ладонях никаких следов не обнаружил.
– Думаю, ее сперва оглушили чем-то тяжелым, а потом удавили, – произнес волхв задумчиво.
– Нет, – сказал стоявший рядом Моисей. – Тебе ли, убивавшему ранее на алтаре людей, этого не знать. На волосах никаких следов нет, просто растрепана. Вот и повторюсь: руки ее были заломлены вверх, придавили чем-то, подушкой скорее всего, а сверху сели и стягивали шею удавкой. Мирина была со сна, могла в первый миг и не понять, что происходит. А удавить сонную да к тому же не очень сопротивляющуюся бабу… тут много сил не надо. Как и долго времени подобное не займет.
Озар внимательно посмотрел на хазарина:
– Верно все говоришь, поклонник Яхве. Как будто ты сам все видел.
Лицо Моисея стало сереть. Подбородок дрогнул.
– Не я это сделал, Озар. Хотя и знаю, что Вышебор хотел, чтобы на мне смерть вдовы его брата была. Он все время убеждал меня, что это Мирина с Радко сговорились и убили доброго хозяина Дольму. Но я замысел Вышебора разгадал. Как и понял, что ему бабу нужно позарез. А какую? Мне это было все равно. Вот я и ушел ночевать в истобку, чтобы в его делах не замараться. Там и был все время. Так говорю, Лещ? Так, Бивой?
Лещ вдруг сказал:
– Вышебор это сотворил с госпожой, не иначе. Он Мирину придушил, он и на Яру накинулся. Есть в старшем Колояровиче это злобное изуверство – губить баб. Да он всегда кровавым был. Любил кровушку лить.
И тут Творим вдруг кинулся с яростным воплем из одрины, остальные за ним.
Ох и били же они связанного Вышебора! Тот, как только они возникли на пороге, рванулся было, замычал сквозь кляп, но Творим первый опрокинул его ударом ноги, а там и Бивой стал пинать, Лещ навалился сверху, молотил кулаками. За простых рабынь они никогда бы так не заступились, но погубить саму госпожу!..
– Не он это! – принялся их оттаскивать Моисей. – Не он. Я его хмельного и расслабленного оставил. Да и не душил бы он. Скорее бы резал страшно!..
Раскидал всех, смотрел на избитого господина. Стал кликать Озара, чтобы волхв разобрался, но тот не появлялся. Моисей кинулся в одрину купчихи, увидел волхва, все так же рассматривавшего Мирину, но тот на его крики даже не повернулся. Творим же и челядинцы вновь принялись пинать Вышебора.
И забили бы калеку, если бы как раз не появился вернувшийся Златига.
– Совсем вы осатанели, мужики! – кричал, помогая хазарину оттащить слуг от избитого в кровь старшего Колояровича. – Если он в чем виноват, его на княжий суд надо. Не холоп, чай, какой, а муж нарочитый. Дружинником в отряде самого князя некогда состоял.
Внизу визжали бабы – смерть хозяйки и самоуправство над Вышебором будто исполохом их обуяли. Только Яра, поднявшись наверх и увидев мертвую Мирину, застыла, словно окаменела. Стянула у груди края шали, слова молвить не могла.
Златига все же кинулся к Озару:
– Вмешался бы ты, что ли, ведун. Люди могли на себя беду накликать, если бы убили Колояровича.
Озар хмуро поглядел на Златигу и кивком указал на мертвую Мирину:
– Вот она беда, служивый. И что теперь будет, опасаюсь даже представить.
Тогда опешивший Златига присел рядом, наблюдал, как Озар сильными, но ловкими пальцами обследует багровую отметину на шее мертвой купчихи.
– Она не сильно сопротивлялась – след ровный. А вот это, – показал он дружиннику мелкую ниточку рыжеватого цвета, – я снял с рубца на ее шее. Веревка обычная. Такая у любого есть. Был бы кожаный ремешок… Вроде и более прочный для такого дела, однако все одно не угадаешь чей. Такого добра полно у киевлян, как и пеньковой веревки обычной.
И вдруг спросил:
– Как там твои?
Златига, округлив глаза, уставился на волхва. Потом чуть скривил в улыбке рот.
– Благодарствую, что спросил. Но твоими стараниями Светланке моей уже лучше. Даже дитя утром сама покормила. Но когда же ты ушел от нас? Хоть бы слово сказал, уходя. Я утром хватился, а тебя нет.
– Неспокойно мне было, вот и покинул твой дом, никого не потревожив. Эй, Яра, чего таращишься? Пойди да успокой людей.
Она повиновалась. А когда вышла, Златига сказал:
– Ужасно то, что случилось. Надо же, только на одну ночь отлучились, а тут такое. Ох, в этом доме сами злые духи свили гнездо. Прости, что скажешь! – тут же перекрестился дружинник.
Озар лишь искоса глянул, как он крестится.
– Духов ты опасаешься, служивый, а вот я думаю, что не дух это, а кто-то из своих сотворил. Я когда явился… Мог ли подумать? В тот миг лишь Вышебор меня озаботил. На Яру он полез с ножом в ее покое. А тут… Э, как представлю, что теперь будет!
Златига отер ладонью лицо, как будто так ему думалось лучше. А думалось ему…
– Слышишь, волхв, а ведь тебя за случившееся Добрыня не помилует. Одно дело – холоп или привезенный Дольмой мальчишка сгинул. Но если сама Мирина!..
Озар поник головой:
– Оставь меня, приятель. Мне подумать надо. И подумать крепко.
Но долго ему размышлять не пришлось. Услышал стук подков во дворе, потом крики ярости и боли раздались. И быстрый топот ног. Озар, даже не оборачиваясь, понял, кто взбежал в одрину задушенной купчихи.
Читать бесплатно другие книги:
