Лжец Фрай Стивен
– Замечательные стихи, вам бы понравились. Могу сгонять в «Хатчкардз», купить для вас сборничек.
– Пошел ты.
– Ну что же, это желание в моем предложении также присутствовало, – признал Адриан. – А теперь, если вы меня простите, я загляну в «Бутс» и разживусь примочкой для старых ран.
Еще два месяца спустя Адриана снял актер.
– А я вас знаю, – сказал Адриан, когда они ехали в такси.
Актер стянул с носа темные очки.
– Господи! – Адриан глупо хихикнул. – Вы же…
– Зови меня Гаем, – сказал актер. – Это мое настоящее имя.
«Знаменитость! – подумал Адриан. – Мой клиент – знаменитость».
Адриан остался у актера на ночь, против чего его всегда предостерегали самым серьезным образом. Гай разбудил Адриана поцелуем, к которому присовокупил копченого лосося и омлет.
– Я никак не мог поверить, что ты профессионал, мой сладкий, – сказал Гай. – Увидел тебя идущим от «Плейлэнда» к Дилли и, на хрен, поверить в это не мог.
– Вообще-то, – скромно признался Адриан, – я этим занимаюсь недавно.
– И Хьюго к тому же! Мое любимое имя. Всегда было любимым.
– Все ж хочешь как лучше.
– Ты не останешься со мной, Хьюго, малыш?
Лучшего времени для такого предложения нельзя было и придумать. Тремя днями раньше Адриан увидел свое отражение в зеркале гардеробной отеля «Риджент-палас» и был потрясен глядящей на него физиономией шлюхи.
Как и почему он изменился, Адриан не знал, но изменения с ним произошли. На подбородке его отрастал пока лишь меленький пушок, так что после бритья подбородок становился гладким, точно у десятилетнего мальчика. Волосы были теперь короче, Адриан не прилизывал их, как какой-нибудь сутенер. Джинсы в обтяжку, но не более чем у любого студента. И все же лицо кричало: «Продается».
Он обворожительно улыбнулся зеркалу. И получил в ответ плотоядную, зазывную гримасу.
Он приподнял брови и попытался принять вид растерянный и невинный.
Пятнадцать за отсос; в зад не даю – сообщило отражение.
Пара недель, проведенных вне Дилли, позволила бы ему вновь обрести лицо, наводящее на мысли о землянике со сливками.
Гай жил в Челси, в маленьком доме, в скором времени у него начинались съемки на студии «Шеппертон». На Пикадилли он забрел, чтобы гульнуть напоследок – перед пятью неделями подъемов в шесть утра и работы до восьми вечера.
– Но теперь у меня есть друг, к которому я смогу возвращаться. Это чудесно, мой сладкий, чудесно!
Адриан подумал, что иметь человека, который отвечает за тебя на телефонные звонки, таскается по магазинам и поддерживает в доме порядок, это и вправду чудесно.
– Ко мне ходила раньше уборщица, ирландка, но эта сучка грозилась обратиться в газеты, так что я теперь никаким приходящим не доверяю. А тебе доверяю, милочка ты моя.
Выговор выпускника частной школы. Если б они только знали.
– Быть может, я прав, а может, не прав, – пел Гай под душем, – но я поклянусь, и ты мне поверь, что стоит тебе улыбнуться мне, и проститутки плачут на Сохо-сквер.
Итак, Адриан остался у него и научился готовить, делать покупки и очаровывать приглашенных к обеду гостей. В друзьях у Гая состояли все больше режиссеры, писатели и актеры, голубых среди них было всего ничего. Гаем его называл один только Адриан, что придавало их дружбе особый, открыто любовный оттенок. Гаю было тридцать пять, он довольно рано женился, в девятнадцать. Плод этого брака жил с прежней женой Гая, актрисой, очень плохо принявшей известие о его гомосексуальности, мгновенно разведшейся с ним и не подпускавшей его к сыну.
– Он сейчас примерно твоего возраста, может, на пару лет моложе. Поспорить готов, что из него уже получилась такая мадам, что пробы негде ставить. И поделом ей, стервуге.
Как-то вечером к обеду пришли агент Га я Майкл Мораган и его жена Анджела. Они появились раньше возвращения Гая из «Шеппертон», и Адриан старался как мог, развлекая их на кухне, где он шинковал перец.
– Мы много о вас слышали, – сказала Анджела, роняя на кухонный стол оцелотовый палантин.
– Надеюсь, только хорошее?
– О да, Тони не видел от вас ничего, кроме добра.
Майкл Мораган откупорил бутылку вина.
– Это урожай семьдесят четвертого, – сказал Адриан. – Его нужно перелить в графин или, по крайней мере, дать подышать в течение часа. В холодильнике есть «Сансер», если хотите.
– Спасибо, сойдет и это, – последовал резковатый ответ. – Я слышал от Тони, что вы С. Х.
Адриан уже заметил на шее Морагана галстук старого выпускника Харроу, так что ответ у него был наготове.
– Ну, по правде сказать, – произнес он, – это всего лишь слушок, который я распустил. Из соображений безопасности, – он похлопал себя пальцем по носу, сбоку. – Могу также сообщить, что и Хьюго Хэрни – не настоящее мое имя.
Мораган неприязненно уставился на него.
– Так. Таинственный человек ниоткуда. Тони об этом знает?
– О боже, а вы считаете, он должен знать?
– Уверена, что нет, – сказала Анджела. – Любой скажет, что вам можно доверять.
Они перешли в гостиную, Адриан вытер руки о синий в белую полоску передник, который любил надевать, стряпая.
– Видите ли, мне приходится присматривать за ним, – сказал Мораган. – А человек ваших лет, да еще и без имени, это настораживает.
– Через пару недель мне исполнится восемнадцать.
– И все равно вы еще три года будете несовершеннолетним. А это может угробить его карьеру. В прошлом году такое уже почти случилось.
– Но ведь оно и моей карьере добра не принесет, не правда ли? Так что, думаю, мы вправе доверять друг другу.
– А что вы, собственно, можете потерять?
– Совершенный пустяк – репутацию.
– Правда?
– Да, правда.
Вмешалась Анджела:
– Понимаете, нам просто нужна уверенность… я не сомневаюсь, вы поймете, Хьюго, милый… нам нужна уверенность, что вы… не навредите Тони.
– Господи, да зачем я буду ему вредить?
– Ой, бросьте, – фыркнул Мораган. – Вы же знаете, о чем речь.
– Речь о том, что Гай, тридцатипятилетний, богатый, знаменитый и обладающий жизненным опытом, – это бедная доверчивая овечка, которую необходимо защищать, а я, который моложе его в два раза, – демон-совратитель, способный ему навредить? Шантажировать его, полагаю, вы это имели в виду.
– Уверена, Майкл никогда не думал, что…
– Я лучше пойду на кухню давить чеснок. Причиной могли быть чеснок с луком, который Адриан резал, мог – гнев, а могло и всего лишь притворство – поскольку случившееся в дальнейшем представлялось в этих обстоятельствах драматически верным, – в чем бы причина ни состояла, но на глаза Адриана навернулись слезы. Он смахнул их:
– Простите, Анджела.
– Милый, ну не будьте смешным. Все обойдется. Майкл просто хотел… найдите мне сигарету, ладно?… Он просто хотел увериться.
С лестницы донеслись шаги Гая.
– Эгей, медвежонок мой сладкий! Папочка вернулся.
Слова эти заставили Адриана поморщиться. Анджела погладила его по рукаву.
– Ты ведь любишь его, правда, милый? – прошептала она.
Адриан кивнул. Лучше иметь эту жуткую бабу в союзницах.
– Все обойдется, – сказала она и поцеловала его в щеку.
За едой Адриан демонстрировал точнейшим образом выверенную привязанность к Гаю. Привязанность не падшего, но обожающего существа; не прилипчивую и собственническую, но радостную и доверчивую. По дороге домой Майкл и Анджела на все лады расхваливали друг другу его стряпню, остроумие и благоразумие.
Гай был очень тронут. Он уткнулся носом в плечо сидящего на софе Адриана.
– Ты мой редкостный лисенок, я тебя не заслуживаю. Ты волшебный, чудный, и ты никогда не покинешь меня.
– Никогда?
– Никогда.
– А если я стану волосатым и толстым?
– Не будь глупым ребенком. Пойдем баиньки с Гаинькой.
В вечер перед последним днем съемок Гай попросил Адриана доставить письмо в один из домов Баттерси и принести ответ. Зак, человек, которому предназначалось письмо, будет ожидать его, однако Зак – знаменитая голландская поп-звезда, и всеобщее внимание его стесняет, так что пусть Адриан не удивляется, если он поведет себя странно.
Адриан попытался припомнить хоть одну живущую в Южном Лондоне голландскую поп-звезду, у которой была бы нужда стесняться всеобщего внимания, и не смог, – впрочем, поведение Гая и отсутствие в его тоне обычной сентиментальной ласковости наводили на мысль, что дело это серьезное, поэтому Адриан промолчал и наутро с удовольствием тронулся в путь.
Зак был довольно дружелюбен:
– Дружок Тони? Здорово, рад познакомиться. Ты мне что-то принес?
Адриан вручил ему конверт.
– Гай… то есть Тони… сказал, что будет ответ.
– Ответ? А как же, непременно будет. Подожди здесь минутку.
Конверт с ответом был запечатан, и Адриан, шагая назад по мосту Челси, размышлял, не стоит ли, вернувшись домой, вскрыть его под струей пара и прочитать то, что кроется внутри. В конце концов он решил этого не делать. Гай ему доверял, а побыть для разнообразия честным человеком даже забавно. Он вытащил свою «Антигону» и принялся читать на ходу. Тут присутствовало своего рода притворство – Адриану нравилась мысль, что все видят, как он читает по-французски, однако помимо этого ему хотелось сохранить беглость своего французского. Способность объяснять французским туристам дорогу, а то и вступать с ними в переговоры неизменно производила на Дилли сенсацию.
Он дошел до Кингз-роуд, повернул налево. Около «Таверны Короля» происходила какая-то стычка. Компания ацетонщиков сражалась, используя в качестве оружия баллончики с краской. Один из них окатил красной струей Адриана, спешившего проскользнуть мимо.
– Ой! – воскликнул тот. – Посмотри, что ты наделал.
– Ой, посмотри, что ты наделал! – заорали они в ответ, подделываясь под выговор Адриана. – А ну, ускребывай, жопа!
К мирным переговорам ацетонщики явно расположены не были, и Адриан счел за лучшее убраться. Однако те решили бросить свою игру и помчались за ним.
«Вот черт, – думал Адриан, выскакивая на Байуотер-стрит. – Зачем я вообще с ними связался? Ты идиот, Адриан! Теперь из тебя выбьют двадцать сортов дерьма». Он слышал топот догоняющих его ацетонщиков. И тут… о радость из радостей! Внезапно взвыла сирена приближающейся полицейской машины.
Двое хулиганов ударились в бегство, и один из полицейских помчался за ними. Трех других прижали к стене и обыскали.
– Слава богу! – пыхтя, вымолвил Адриан.
– К стене, – сказал ему сержант.
– Простите?
– К стене.
– Но это за мной они гнались.
– Ты что, плохо слышишь?
Адриан, принимая требуемую позу, уперся руками в стену и расставил пошире ноги.
– А это что?
– Что именно? – спросил Адриан. Он видел только кирпичную стену.
– Вот это, – ответил полицейский, разворачивая Адриана к себе и показывая ему конверт.
– А, это письмо. К моему другу. Частное.
– Письмо?
– Ну да, письмо.
Полицейский надорвал конверт и вытащил из него полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
– Занятное письмецо.
– Что это? – спросил Адриан. Полицейский открыл пакетик, окунул в порошок палец.
– А это, цветочек ты мой, – облизывая палец, ответил он, – по меньшей мере два года. Два года, без проблем.
Стол, два стула, скрипучая дверь, сигаретный дым, окно отсутствует, поблескивающая желтая краска, далекий рокот Кингз-роуд, немигающие карие глаза сержанта-детектива Кантера из группы по борьбе с распространением наркотиков.
– Послушай, ты говоришь, что он не твой. Ты нес его другу. Сам никогда ничем таким не пользовался. Ты даже не знал, что в конверте. И честно, Хьюго, я тебе верю. Однако если ты не назовешь нам имя своего друга, то, с сожалением должен тебе сообщить, окажешься в бадье с горячим дерьмом – и без какого ни на есть спасательного пояса.
– Но я не могу, правда не могу. Это его погубит.
– А в противном случае тебе самому ничего хорошего не светит, так?
Адриан сжал руками голову. Кантер был дружелюбен, улыбчив, равнодушен и цепок.
– Понимаешь, я должен подумать о том, какое тебе предъявить обвинение. Из чего я могу выбирать? У нас имеется хранение. Постой-ка… сколько его там? Семь граммов… ситуация, пожалуй что, щекотливая. Для единоличного использования многовато. Впрочем, это первое твое нарушение, ты еще молод. Думаю, можно рассчитывать на шесть месяцев в ИУ.
– ИУ?
– Исправительное учреждение, Хьюго. Хорошего мало, зато кончится все быстро. Короткая крутая встряска. Имеется также хранение с целью передачи. Тут тебя ждут два года, не сходя с места. Ну и наконец, нам следует подумать о торговле. В этом случае они просто выбросят ключ от твоей камеры.
– Но…
– Вся штука в том, Хьюго, что передо мной проблема, а ты можешь помочь мне справиться с ней. Ты уже сказал, что сам его не принимаешь, стало быть, обвинить тебя в хранении я, собственно говоря, не могу, так? Если сам ты им нос не пудришь, значит, собирался толкнуть его кому-то другому. Так говорит нам здравый смысл.
– Но он же мне не заплатил! Я просто посыльный, я даже не знал, что там.
– М-м, – сержант Кантер заглянул в свои заметки, – у тебя приличная сумма на счету в почтовой конторе, верно? Откуда взялись эти деньги?
– Они мои! Я… я экономил. А с наркотиками я никогда никаких дел не имел, честное слово!
– Да, но я просматриваю мои заметки и вижу в них только одно имя: «Хьюго Хэрни, задержанный за хранение четверти унции боливийской пыли наилучшего качества». Больше у меня никого в списке обвиняемых нет. Один Хьюго Хэрни. А мне совсем не помешало бы имя человека, у которого ты это забрал, и имя твоего друга, не так ли?
Адриан покачал головой. Сержант-детектив похлопал его по плечу.
– Он твой любовник?
Адриан покраснел.
– Просто… друг.
– Ага. Понятно. Ну да. Сколько тебе лет, Хьюго?
– На той неделе исполнится восемнадцать.
– Да ладно. Знаешь, будет лучше, если я узнаю его имя. Он совращает симпатичного, хорошо воспитанного паренька и посылает его за своим кокаином. Сынок, да суд, глядя на тебя, попросту обольется вот такими слезами. Испытательный срок и всяческое сочувствие.
Адриан смотрел в стол.
– Тот, другой, – сказал он. – Человек, у которого я это получил. Я назову его имя.
– Ну что же, уже начало.
– Только он не должен об этом узнать. Адриану вдруг явилось видение обрушившейся на него кары в духе «Крестного отца». Его, настучавшего на другого человека, превращают в тюрьме в отбивную, а родители получают бумажный пакет с двумя дохлыми рыбами.
– Я хочу сказать, он ведь не узнает об этом, правда? Мне не придется давать против него показания или еще что?
– Хьюго, старина, успокойся. Если он торговец, мы устроим за ним слежку и возьмем его с поличным. Твоего имени никто и упоминать-то не станет.
Сержант Кантер наклонился вперед, мягко поднял пальцем подбородок Адриана и заглянул ему в глаза.
– Даю слово, Хьюго. Можешь мне поверить.
Адриан кивнул.
– Но тебе лучше начать говорить побыстрее. Твой дружок того и гляди удивится, куда это ты запропал. Нам же не нужно, чтобы он взял да и звякнул своему другу торговцу, верно?
– Нет.
– Нет. Торговец соскочит с этого дела, как дерьмо с лопаты, а имя Хьюго Хэрни так и останется единственным в моем списке.
– Он… мой друг не хватится меня до вечера.
– Ага, и где же он работает?
– Послушайте, я же сказал. Я буду говорить только о другом человеке.
– Мой карандаш наготове, Хьюго.
Когда Адриан подписал показания, ему принесли чашку чая. Прочесть показания зашел инспектор. Закончив чтение, он поднял на Адриана глаза.
– Похоже, тебе повезло, Хэрни. Зак человек для нас не чужой. Около шести футов, говоришь?
– Ну, я сказал, что он ростом примерно с сержанта Кантера.
– Гвоздь в левом ухе?
– В левом, тут я совершенно уверен.
– Угу. Мы этого ублюдка пару месяцев назад потеряли из виду. Если он там, где ты говоришь, считай, что ты оказал нам услугу.
– О, хорошо. Всегда рад помочь, чем могу.
Инспектор рассмеялся.
– Предъяви ему обвинение, Джон, и составь резюме. Хранение.
– Что за резюме? – спросил Адриан, когда инспектор ушел.
– Для солиситора.
– О. А я думал… ну, знаете, бесплатная юридическая помощь. Разве вы ее не предоставляете?
– Юноше вроде тебя… твои родители наверняка захотят сами найти тебе адвоката.
– Родители?
– Ну да. Какой у них адрес?
– Я… я предпочел бы не сообщать об этом родителям. Понимаете, они не знают, где я, им и так пришлось напереживаться из-за меня.
– Они зарегистрировали тебя как пропавшего?
– Да… ну, то есть, я думаю, что они обращались в полицию. Я недавно столкнулся с моим крестным отцом, он мне так и сказал.
– А тебе не кажется, что они только обрадуются, узнав, где ты?
Но Адриан стоял на своем, и его отвели в контору участка, чтобы официально предъявить ему обвинение как Хьюго Хэрни.
– Выложи все из карманов на стол.
Все, что при нем было, осмотрели и записали в учетную книгу.
– Ты должен расписаться вот здесь, чтобы, получая вещи назад, ты знал, что мы тебя не обобрали, – сказал Кантер.
– О господи боже, да я вам верю, – сказал Адриан, уже начавший получать удовольствие от происходящего. – Если человек не может без подозрений вверить свое имущество честному констеблю, куда же тогда катится мир?
– Тоже верно. Однако подпись твоя все равно нужна. Да, и еще одно, Адриан.
– Что?
– Ага, – сказал Кантер. – Стало быть, перед нами Адриан Хили, так? А не Хьюго Хэрни.
Черт, дерьмо, херня и содомское соитие! Сержант Кантер держал в руке «Антигону» Ануйя. На форзаце ее значилось имя Адриана.
– Умный паренек, а попался на такой простой трюк, – неодобрительно произнес Кантер. – Видишь ли, в чем фокус: в списке пропавших Хьюго Хэрни не значится. Однако готов поспорить, в нем отыщется Адриан Хили.
II
В коридоре зазвонил колокол, захлопали двери, послышались сердитые голоса.
– Поосторожнее, Ашкрофт, услышу от вас еще хоть слог – и вы попадете в рапорт.
– А чего я сделал-то?
Адриан закрыл глаза и попытался сосредоточиться на письме.
– Ну вот. Я вас предупреждал. На неделю лишаетесь привилегий.
Адриан взял лист бумаги, разгладил его на поверхности стола. За окном порывами дул ветер, небо потемнело, приобретя серо-стальной оттенок. Скоро пойдет снег.
– Пожалуйста, мистер Аннендейл, можно я схожу в библиотеку за книгой?
– Если поторопитесь.
Адриан взял ручку и начал писать:
13 февраля 1978
Дорогой Гай!
Я уже давно набираюсь храбрости, чтобы написать тебе. А вчера увидел тебя в «Сходстве», и это наконец подтолкнуло меня к действию. Ты был великолепен, как и всегда. Мне очень понравились обе роли – хотя Добрый Шелфорд сильнее напомнил мне Гая, Которого Я Знал (сцена на балконе)…
Не знаю, известно ли тебе, что со мной приключилось? У меня такое чувство, будто ты думаешь, что я улизнул с твоими деньгами. Хотя, возможно, правда тебе известна. Дело в том, что после встречи с твоим другом Заком меня арестовала полиция, которая нашла на мне твой, предназначенный для того, чтобы отпраздновать завершение съемок, кокаин, – если помнишь, ты тогда заканчивал «Красную крышу». Кстати, тебе будет приятно узнать, что Зак не взял с тебя лишнего – добыча полиции описывалась в суде как семь граммов чистейшего, какой только встречается в Андах, снежка.
Возможно, тебя мучает чувство вины за то, что ты невольно втянул меня в эту историю, если так, рад избавить тебя от этого бремени. Обращались со мной хорошо, никто не давил на меня, требуя назвать имена.
Мои старики согнали в суд свидетелей, дававших показания о моем моральном облике: крестных родителей, епископов, генералов, даже директора моей прежней школы, – представляешь? – плюс отряд хорошо вооруженных и очень опасных адвокатов. Какие шансы оставались у мировых судей? Только собрав воедино всю свою гордость и самообладание, они насмелились дать мне хотя бы испытательный срок. По-моему, одного из них так ошеломили мое спокойное чувство собственного достоинства и круглоокая невинность, что он оказался на волосок от того, чтобы выдвинуть меня в кандидаты на какую-нибудь правительственную награду.
После этого ко мне приставили в Страуде репетитора, я сдал экзамены и теперь коротаю время, преподавая в норфолкской приготовительной школе, чтобы затем отправиться в Кембридж, в колледж Св. Матфея, – я не то чтобы браконьер, обратившийся в егеря… но, возможно, раб, ставший работорговцем. Что-то в этом роде. Мальчик, ставший мужчиной, так я полагаю.
Мое имя, как ты, вероятно, уже знаешь, настолько далеко от «Хьюго Хэрни», насколько одно имя может отойти от другого, не свалившись от усталости с ног, однако я не буду досаждать им тебе. Я просто хотел пожелать тебе благополучия и поблагодарить за месяц-другой веселья и забав, ни с чем не сравнимых.
Надеюсь, ты проявляешь о своих ноздрях заботу не меньшую, чем проявлял
о вечно твоем
Хьюго Хэрни.
В дверь постучали.
– Пожалуйста, сэр, могу я задать вам вопрос?
– Ньютон, я отчетливо слышал обоими своими ушами – вот этими, я надел их сегодня утром, потому что они идут к цвету моих глаз, – что мистер Аннендейл дал тебе разрешение сходить в библиотеку за книгой. Но я не слышал, как он разрешил заявиться в мою комнату.
– Всего один вопрос, очень короткий…
– Ох, ну хорошо.
– Правда ли, сэр, что у вас роман с нашей экономкой?
– Вон! Убирайся! Убирайся, пока я не рассадил тебе ножом горло и не вывесил тебя, кровоточащего, на флагштоке. Убирайся, прежде чем я вымотаю из тебя все кишки и забью их тебе в глотку. Убирайся, пока я не впал в умеренное раздражение. Пошел, прочь, вон. Не медли здесь, покамест ты еще цел, но удались мгновенно. Беги! Быстро беги отсюда, беги на другой конец Европы, поспешай ради спасения жизни твоей и никогда не оглядывайся назад. Надеюсь ни разу больше не увидеть тебя, ни в этой жизни, ни в следующей. Никогда не заговаривай со мной, никогда не приближайся ко мне, никогда ни малейшим звуком не осведомляй меня о твоем присутствии, иначе, клянусь Богом живым, меня сотворившим, я учиню такое… не знаю какое, но это будет ужас земной. Лети прочь, дабы оказаться не здесь, но в бескрайнем Где-нибудь, для меня недоступном. Мальчиков, которые имеют глупость задеть меня, Ньютон, ожидает тошнотворный конец. Удались, отвали, heraus,[123] сгинь полностью и целиком.
– Я так и думал.
– Гррр!