Фебус. Недоделанный король Старицкий Дмитрий
– Пошли, мастера, – ответил я им на это. – Сделаем то, что в наших руках, и только потом будем уповать на Божью волю. Я в вас верю.
У-у-у-у, как глазенки-то у них заблестели… Доброе слово не только кошке приятно, но и профессионала окрыляет.
На этот раз я отмел все возражения Иниго и не дал ему проявить никому не нужный героизм – заставил выпить опия. Все же операция на второй ноге представлялась намного более сложной, чем та, которую уже совершили. Тут не только ломать, но и пилить придется. И мои послезнания в этом, наверное, больше вредны, чем полезны опытным средневековым костоправам.
На луг к назначенному мною же времени я безнадежно опоздал, но хинеты дожидались меня терпеливо. Деньги лишними не бывают.
Только и спросили:
– Сир, как там молодой кабальеро?
– На первый взгляд все прошло удачно, – ответил я им и перекрестился. – Но окончательное его исцеление – в руках Божьих.
Все присутствующие дружно в ответ осенили себя крестным знамением и нестройно пропели «Pater noster» и еще что-то, уже в адрес Богоматери, об исцелении страждущих.
Потом я повторил им условия найма. Я их и их лошадей кормлю, пою, плачу им оговоренное жалованье раз в три месяца, а они не безобразничают на моих землях. Командир отвечает за каждого бойца в своем отряде головой. В самом прямом смысле этого слова. Вешать буду двоих – виноватого и его командира, как поручившегося за него.
– Потому, милиты, набирайте себе отряды тщательно. Берите в них только тех, за кого вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО можете поручиться, как за себя. Это МОЯ земля, – добавил я напоследок патетики к этой исторической речи. – Кто не согласен, не уверен в себе и в своих людях, тот может возвращаться домой. Лучше расстанемся, пока мы еще хорошие друг для друга. Когда пойду на врага, которого можно грабить, тогда возьму с собой и таких. Но не сейчас…
Хинетские атаманы отъехали в сторону, сначала посовещались сами, потом со своими людьми. Вся эта процедура заняла около часа.
– Думаешь, согласятся на такое? – спросил меня Саншо, который в сам процесс найма принципиально не влезал.
– Не знаю… – ответил я ему откровенно. – Но вот только мне в теперешнем положении лишь бандитов и грабителей в моем окружении не хватало для полного счастья.
– Ну раз ты уже шутишь, то еще не все потеряно, – усмехнулся кантабрийский инфант.
– Сьер Вото, – подозвал я ближника Саншо, – вы человек опытный и мне интересно ваше мнение об этих хинетах. Что вы можете сказать о них оригинального?
– Оригинального ничего, ваше величество, только тривиальное. Те, кто согласится на ваши условия, – сдержат свое слово. Но дай-то святой Яго, чтобы хоть половина была на такое согласна. Слишком они привыкли кормиться за счет войны. Но… – Старый вояка немного замялся.
– Говорите смелее, сьер Вото, мне нужна правда, какой бы она ни была.
– Я не смею вам советовать, ваше величество.
Я оглянулся на Саншо, но тот только плечами пожал. Дурацкое положение. Совет у него для меня есть, но он его давать не смеет. Потом до меня дошло, что право совета – это право и обязанность вассала, каковым он мне не является. Вот засада на ровном месте…
– Сьер Вото, если ваш сюзерен не возражает, то я наделяю вас правом советовать мне в военных вопросах. Саншо, ты не возражаешь? – повернулся я к инфанту.
Инфант ответил мне несколько выспренно, отчего я заключил, что в данном случае говорил он это мне, но не для меня.
– Если это не войдет в противоречие с вассальной присягой сьера Вото, то почему бы и нет. Ты же мой друг, Феб.
– Вот видите, сьер Вото, ваш сюзерен не возражает против того, чтобы вы были моим военным советником, если это не будет противоречить вашей вассальной клятве.
Рыцарь дернул головой, еще раз внимательно посмотрел на дона Саншо и выдавил из себя:
– Я бы в текст их присяги вам включил на всякий случай слова о том, что их жизнь в ваших руках. Что они сами принимают ваше право жизни и смерти над ними, пока они на вашей службе. Но… ваше величество, при таких условиях, какие вы им поставили, я бы не советовал вам задерживать им оплату и особенно порционы с рационами. Как только будет малейшая задержка с жалованьем, они сочтут себя свободными от службы со всеми вытекающими последствиями. Они служат, пока им платят.
И добавил, как будто бы это слово мне все объясняло:
– Баски.
– Спасибо, кабальеро, – не стал я углубляться дальше в эту тему, чтобы не обнаружить незнания того, что должен был принц Вианский впитать с молоком матери, – вы мне очень помогли определиться в отношении этих вояк.
Согласные на столь строгие условия атаманы все же нашлись. Числом семь. С ними подчиненных сто двадцать восемь душ. Большая часть из тех, кто выразил первоначальное желание мне послужить. Все конные и оружные.
Остальные, не прощаясь, повернули коней и разъехались по домам.
Прежде чем приступить к присяге, атаманы стали со мной активно торговаться не только по поводу денежного оклада жалованья, желая выбить из меня еще хоть монетку сверх того, что я уже посулил, но и по поводу ежедневной выдачи вина, мяса, чеснока и прочей снеди… А также за размер порциона для их лошадей. Причем отдельно для них – фактически десятников, с привилегиями некоторыми. Отдельно для их бойцов, тоже градуировано по опыту. С собой по обычаю они брали провизии на неделю. И еще… в случае их действий в отрыве от баз снабжения я обязан им восполнить недоданное продовольствие деньгами.
Блин, купцы какие-то, а не воины. Но, судя по реакции моего окружения, особо они не борзели, а только хотели обговорить спорные в будущем моменты «на этом берегу».
Сьер Вото шепнул, чтобы я пообещал самим атаманам двойное жалованье, а в выдаче рационов и порционов уравнял бы их с бойцами. К моему удивлению, на том все и сладились.
Микал написал кондоту, где были прописаны все выше оговоренные условия. Четыре атамана поставили под ней свои подписи, а трое – крестик. Но каждый с полной серьезностью прикрепил к ней свою свинцовую печать на висюльке типа вагонной пломбы, только диаметром больше – с полтинник российский размером.
Подписал оба этих пергамента и я. Правда, печать я приложил восковую с перстня, но тоже по-хитрому – на прошитые сквозь кожу суровые нитки, завязанные в узелок.
А потом началась церемония присяги. Долгая. Потому как принимал я ее лично от каждого из этих ста двадцати восьми оружных басков.
«Вот твой богоспасаемый народ, – сказал я про себя, когда очередной боец целовал мою руку. – Интересы у них совсем не те, которые ты им приписываешь».
Глава 6
Право сеньора и лево сеньора
На ужин я безнадежно опоздал, но остался в обеденном зале, в котором еще не прогорел камин. Все же вечера стали прохладными – осень неотвратимо вступает в свои права. Чтобы я не скучал, служанка принесла мне из кухни белое вино, сливочное масло и сыр трех сортов. Оказалось, все то, что не съедят за столом господа, в этом доме потом съедалось слугами. И ничего другого предложить она мне не может, разве что еще хлеб. Или приготовить что-то особое лично для меня, но это требует времени – плиту повара уже загасили. Я решил, что «на ночь есть – не велика честь» и удовлетворился средневековым чизбургером.
Иниго я посетил мельком, как только вернулся, но он все еще пребывал в наркотическом сне и к общению был непригоден. Около него дежурила, читая толстенный том при свете свечи, его старшая сестра.
– Ваше величество. – Донна Магдалена тут же встала, отложив книгу на кровать, и присела в реверансе.
– Сидите, донна, не беспокойтесь, – даже рукой ей показал, – я всего лишь интересуюсь, нет ли у Иниго жара.
– Хвала Господу – нет, ваше величество, – ответила женщина и поинтересовалась: – Вы этим вечером что-нибудь ели?
– Не успел, – развел я руками. – А что за книгу вы читали?
– Жития святых, ваше величество. Я принесла эту книгу для Иниго вместо требуемых им кавалерских романов. Некогда ему думать о преходящих подвигах, когда требуется заботиться о собственной бессмертной душе. Вы идите в столовую, ваше величество, вам все принесут туда.
Вот так вот: второй день целый король в гостях, а его уже принимают как родного. В смысле, никто с ног не падает, чтобы услужить. Баски…
Вместе с хлебом служанка принесла еще корзинку апельсинов. И, поужинав, я смотрел на огонь в камине и давил пальцами шкурки цитрусовых, наслаждаясь тем, как вспыхивают зелеными огнями брызжущие капли сока. Как в детстве, в первом своем детстве, только тогда вместо камина была обычная газовая плита.
За этим занятием и застал меня дон Мартин.
– Вы не возражаете против моего присутствия, ваше величество? – спросил кабальеро на окситане.
– Садитесь рядом, дон Мартин, будем вместе смотреть на огонь. Это завораживающее зрелище, – ответил я ему на эускара.
Старший брат Иниго сам подтащил кресло поближе к огню. Налил себе вина и отпил глоток.
– Я все как-то не нашел времени спросить у вас, ваше величество, как там дела в Гернике. Вы были заняты… – Мой собеседник также непринужденно перешел на баскский язык.
«Ага… скажи это кому-нибудь другому, – подумал я, – наверняка уже всех допросили с пристрастием не по одному разу. Однако не врет – у меня не спрашивал. Значит, хочет слышать именно МОЮ интерпретацию произошедших событий. Хотя я вроде бы уже про это рассказывал? М-да… может, он просто не может найти темы для затравки разговора? Ладно, повторюсь, не обломаюсь».
– Да ничего особенного там не произошло, дон Мартин. Бискайя признала меня своим сеньором, а вот Гипускоа и Алава прокатили на выборах, – выдал я краткую версию произошедших событий. – Кстати, вы же входите в Генеральную хунту Гипускоа, но вас я что-то не видел в Гернике возле Отчего дерева.
– Все верно, ваше величество. Я не мог бросить раненого брата до приезда сестры. Брат мне важнее, чем выборы сеньора. Тот сеньор или другой – для нас по большому счету никакой разницы не имеет, вы уж извините меня за прямоту. От этого в нашей жизни ничего не меняется.
– Пока… – задумчиво произнес я.
– Простите?
– Пока не объединились Кастилия с Арагоном.
– Но, ваше величество, это невозможно. И по договору и по брачному контракту каждый из царственных супругов наших южных соседей владеет своими коронными землями отдельно, – привел свои убедительные доводы дон Мартин.
– Это справедливое замечание, дон Мартин, но… тот из их общих детей, кто унаследует высшую власть, взойдет на оба трона. И тогда вот начнутся изменения, которые затронут всех. Нас от этого отделяет только падение Кордовы.
– Но Кордова пока независима и еще сильна, – возразил мне дон Мартин.
– Пока… – Я опять сделал многозначительную паузу. – Пока… Я ее самостоятельному существованию не дам и десяти лет, максимум пятнадцать. Слишком нобилитет в Кастилии разобщен, склонен к восстаниям и братоубийственной войне, что вы сами наблюдали еще не так давно. Поэтому требуется для спокойствия трона ее на кого-нибудь время от времени натравливать. Пока есть только один вектор применения силы, который устраивает всех – сарацинская Кордова. Освященная традицией и папой римским Реконкиста. А вот когда Кордова падет, то куда тогда, по вашему мнению, будет направлен захватнический порыв кастильских грандов? Куда Изабелла и Фердинанд денут тот переизбыток безземельных кабальеро, которых накопили за время противостояния с маврами? Тут только два пути: либо на запад – в Португалию, либо на север – к нам. Потому как захватывать Магриб этих сил, что есть у них, мало, а для нас – так их даже много.
– Есть еще Италия. Одной Сицилией Фердинанд не удовлетворится. Он любит собирать короны. Майорку вон подобрал.
– Вот вы и сами нашли причину, дон Мартин, – ответил я.
– Вы именно поэтому баллотировались в наши сеньоры, ваше величество? – осторожно спросил дон Мартин, ожидая, по-видимому, услышать мои откровения.
Ага… Щас! Только шнурки поглажу.
– И поэтому тоже. – Я стал чистить новый апельсин, удивляясь тому, какие они тут мелкие, как мандарины в Абхазии. – Сейчас сложился такой исторический момент, когда можно объединить в одном государстве всех васконов. Потом будет поздно – растащат наш народ по разным странам. И объединение обойдется большой кровью. У нас и так гражданские войны между своими длятся десятилетиями. А уж если вассальные клятвы даны разным государям…
– Но вы же сами, ваше величество, не баск, простите мне мое нахальство. Зачем это вам? Монархам все равно, каким народом управлять, – убежденно высказал глава дома Оньес – Лопес – Лойола свою позицию.
Смотрит смело. Не боится сильных мира сего. Хотя… на этой земле он сам сильный мира сего. А насколько я сильный мира сего? Вопрос…
– Вы не правы, дон Мартин. Хоть по матери я и Валуа, но по отцу я – беарнец из рода Грайя и вырос в предгорьях Пиренеев, глядя на их заснеженные вершины. Когда меня крестили, то отец дал мне выпить каплю красного вина и обмазал мне губы чесноком. Где еще так делают? Так что я – гаск. Гасконец, если хотите. Но вот скажите мне, дон Мартин: чем баск отличается от гаска? Или наваррца?
Задал я риторические вопросы и, видя, что мой собеседник задумался, сам же на эти вопросы и ответил:
– Говорим мы на одном языке, а то, что у каждой долины свой диалект, – это не существенно, пока жители этой долины не потеряют настолько разум, что будут считать свои отличия от других за самостоятельный язык. То, что нас соседи называют по-разному, еще не значит, что мы на самом деле разные. Мы один народ. И должны жить в едином государстве, с монархом нашей же крови, назло недружественным соседям. Мы первые дали по рукам и маврам, и Карлу Великому, покусившимся на наши земли. Мы начали Реконкисту против сарацин, когда они чувствовали себя хозяевами даже на берегах Эбро, и вели ее самые трудные первые годы, положили на полях сражений массу своих людей, а плоды нашей победы пожинают другие – Кастилия, Арагон и Португалия. Нам же от подвигов Реконкисты земель не прибавилось. Только слава. Как была наша граница по реке Эбро, так и осталась. А в Риохе наша территория даже скукожилась. А тут еще «три сестры» под Мадридом ходят.
– В этом я с вами согласен, ваше величество, – дон Мартин почесал лоб, – но я не представляю, как это сделать практически, не нарушая наших древних фуэрос? Они нас разделяют сильнее, чем могут объединить.
– Над этим сейчас у меня работает целая коллегия легистов, – слегка приврал я о положении вещей, – сверяют все фуэрос. На первом этапе главное – найти, что у нас в них общего. И вообще… – Я погонял в пересохшем рту глоток вина. – Мы – баски, древний народ. Наверное, самый древний в Европе. Мы жили тут всегда, а все остальные – пришлые. Нас окружают молодые нации с амбициями, свойственными молодежи, не боясь нового. А у нас все так держатся за старину и ее обычаи, будто от этого зависит вход в Царствие Небесное. К примеру, васконские пастухи привыкли пасти свои стада исключительно на своей земле. И если каким-либо образом земля поменяла хозяина, он просто уйдет с нее. А ведь хорошим пастухом надо родиться. Стать им труднее. Да и желающих мало. На берегах Пиренеев нет лучше мореходов и кораблестроителей, чем баски и кантабры. Но где они? Я вам отвечу – в Португалии, потому что там растет флот, строится много кораблей и их рей радушно принимает всех, кто умеет хорошо водить и строить корабли. И так уже почти сто лет. Внуки тех басков, которые переселились туда и создали мощь португальского флота, давно носят португальские имена, не помнят родной язык и считают себя португальцами. Все потому, что, начиная с принца Энрике Мореплавателя, флот в Португалии – государственная политика, на которую они не жалеют денег. Если оставить Страну басков в Кастилии, будет то же самое, только уже у себя дома. Баски создадут кастильский флот и будут в нем адмиралами и капитанами, не считая простых матросов. А у нас захиреют рыбный и китобойный промыслы от нехватки моряков. И наши рыбные места в океане захватят те же голландцы, к примеру, или бретонцы, или даже англы.
– Англы? – откровенно удивился дон Мартин. – У них же нет нормального флота…
– Пока нет… Но будет, если наш флот ослабнет.
– Пока самый большой флот, насколько я знаю, ваше величество, у бретонцев. У нас уже меньше.
– Нижние земли Германии на подходе: Фландрия, Барабант, Зееландия. Пока они только рыбу ловят. Но стоит франкам прижать Бретань, они займут ее место в морской торговле.
– Наших торговых кораблей пока больше, чем у них, – возразил мне дон Мартин.
– Вот именно: пока… – ухватился я за любимую в этот вечер присказку.
Как мне его убедить? Не могу же я вот так взять и вывалить на него убийственное послезнание, что капитаны и лоцманы каравелл Колумба все были басками. Что первый капитан, который осуществит кругосветное плавание, будет баск Элькано. Но на кастильском корабле, во славу кастильской короны. И почему в учебники истории вошел кастилец Магеллан, который в этой экспедиции помер, не пройдя и половины шарика, мне до сих пор непонятно. Что две трети капитанов и большая часть адмиралов у Испании в будущем придется на басков.
Не могу я ему раскрывать секрета Ньюфаундлендской банки и рассказывать о том, что первых французских моряков в Канаде индейцы приветствовали на васконском языке.
Я не могу выглядеть в глазах этого серьезного политика и умного человека малолетним вралем. Или хуже того – фантазером. Королю это невместно.
– Поэтому на новых орденских землях вы, ваше величество, строите Картографическую школу, куда готовы принимать наших сирот и обучать их бесплатно? – спросил гостеприимный хозяин.
Вот-вот: прикидывается замшелым пеньком из глубинки, а сам все новости знает лучше меня.
– Надо же с чего-то начинать, дон Мартин, – ответил я. – А сироты… что их ждет в жизни?
Дон Мартин пожал плечами.
– По-разному бывает, ваше величество. Как кому повезет…
– Так почему бы мне не соединить благотворительность и государственный интерес? Немного поработать этим самым везением и через несколько лет получить в свое распоряжение пару десятков грамотных капитанов для нашего, васконского флота. Тем более что учить их там будут на родном языке, что сильно сократит время обучения.
– На родном языке? Откуда такие фантазии? – удивился дон Мартин. – Пока везде обучение идет на латыни. И чтобы учиться, надо для начала освоить ее.
Тут я как заправский партийный пропагандист выдал ему всю свою программу поголовной ликвидации безграмотности басков и создания письменности на родном языке. И эту тему мы обсуждали долго. Расстались только глубоко за полночь, так все это увлекло дона Мартина. Ну а я мог скакать на своем любимом коньке хоть до утра. Были бы доброжелательные уши. А дон Мартин был очень внимательным слушателем. Утаил я от него только, что Азбука и Букварь на эускара уже готовятся. Просто не знал, как он воспримет, что руководителем этой эпохальной программы стала женщина, а рисковать не захотел.
Утром, после фехтования, за завтраком я не увидел нашего радушного хозяина. На мой вопрос, не заболел ли дон Мартин, мне ответили, что он уехал из замка в близлежащий город Аспейю еще до рассвета. Сказал, что по неотложным делам.
– Надеюсь, он не в одиночку ездит? – обеспокоился я за него. – Мне сказали, что ваши места не свободны от разбойников.
– Это так, ваше величество, – ответила мне донья Магдалена, – «война банд», хвала Богородице, уже в прошлом, но есть отдельные сеньоры, которые все никак не хотят успокоиться, а управы на них нет. По фуэро они государи в своих землях. Кастильская же корона всегда отговаривается тем, что она не вправе вмешиваться в наши внутренние дела. Такой вот заколдованный круг. А начинать новую «войну банд» никто не желает. Устали от прежней.
– И как часто у вас происходят эти «войны банд»? – Мне стало ужасно интересно.
– У каждого поколения басков была своя такая война, ваше величество. И не только у нас, но и в Наварре такое же положение дел. Но прошлая война у нас была особенной. Страна раскололась на несколько союзов семей. И длилась война целых пятнадцать лет. Пока не выбили всех предводителей – не успокоились. А во всем виноваты эти проклятые Гамбоа, ваше величество.
Интересная информация. Последняя гражданская война в Наварре тоже длилась почти столько же – двенадцать лет. Кто с кем и за кого воевал – темный лес для меня. Баски…
– И серьезные были боевые действия?
– Да какое там, ваше величество, – махнула она рукой, – у каждого сеньора своя банда. Дружина, если говорить на языке франков. Или меснада, как говорят у вас в Наварре. Вот они и лупили друг друга, кто кого где встретит. Все выясняли, кто из «старших родственников» самый старший. Под кого все должны нагибаться. В итоге остались только Оньясы и Гамбоа. В последнем бою участвовали двадцать четыре банды со стороны Оньясов и семь со стороны Гамбоа. Правда, стоит отметить, что у Гамбоа банды были большие – по сто и более латников, но это им не помогло.
– Все «три сестры» участвовали в этой войне? – поинтересовался я.
Дона немного задумалась, а потом продолжила мне скармливать несколько подредактированную версию. А я вдруг вспомнил что она сама – Оньяс.
– Поначалу да. А потом все замкнулось на том, кто будет главным в Гипускоа. В остальных землях они как-то между собой уже определились. Кастильские же монархи были по уши заняты своей междоусобицей, чтобы лезть еще и в нашу.
– И кто же стал главным в Гипускоа?
– Никто, ваше величество. Практически все вернулось к тому состоянию, которое было у нас до «войны банд». Всё определили города, когда перестали пускать товары мятежных «старших родственников» в порты. Так их и замирили. Пока все решает Генеральная хунта, если сумеет договориться с городами. Надолго ли – не скажу, ваше величество, умишком я скорбна для того, чтобы такие пророчества выдавать… Да что же вы совсем ничего не едите, ваше величество? Плохо приготовлено?
– Спасибо, донья Магдалена, я уже насытился. Должен сказать, что все было очень вкусно, так что есть желание украсть у вас вашего повара.
– Скажете тоже, ваше величество… – отозвалась польщенная дама.
И я поспешил ретироваться из столовой под благовидным предлогом заинтересованности в здоровье Иниго, против чего его сестра не нашла возражений. Иначе бы меня стали насильно закармливать, как гуся на фуа-гра. Знаю я таких женщин…
Иниго пребывал в сознании, недоуменно смотря на свою левую ногу в гипсе, подвешенную на шнурке с грузом. Плотник под руководством костоправов все же соорудил подобающую для этого треугольную стойку.
– Вы пришли со мной попрощаться, сир? – слабым голосом произнес Иниго, увидев меня.
– Ты как всегда догадлив, мой верный вассал, – улыбнулся я ему. – Дела ждать не будут. Я и так еле выкроил пару дней, тебя навестить. А за это время в По франки пожаловали. Надо ехать разбираться с ними.
– Какая жалость, сир, что я не могу умереть за вас! – восторженно воскликнул юноша.
– Для меня лучше будет, чтобы ты жил, Иниго. И жил не столько для меня, сколько для своего народа. Подвиг бывает не только на поле брани, но и к вящей славе Господней.
– Но, сир, не принимать же мне постриг в монастыре? Я не хочу быть обузой для своего брата, который отнюдь не так богат, чтобы содержать всю жизнь бесполезного калеку. И не вижу выхода из этого тупика.
– И не будешь ты для дона Мартина обузой. Как выздоровеешь, тебя будут ждать в командарии ордена Горностая, в замке Дьюртубие, что между Сибуром и Уруньей. На первое время поможешь шевальер Аиноа д’Эрбур. Ей не хватает грамотных помощников, а она делает великое дело – составляет Азбуку и Букварь васконского языка.
– К чему это, сир? – разочарованно прошелестел голос юного кабальеро.
– К тому, что кто владеет умами подрастающего поколения – тот владеет миром. Кому, как не признанному герою морских сражений, заниматься воспитанием юношей. К вящей славе Господней, нашего народа и нашей земли.
– Сколько их, этого подрастающего поколения, сир? – спросил Иниго ломающимся голосом «ветерана».
– Несколько десятков будет. Пока…
– Всего-то… – протянул он разочарованно.
– Лиха беда начало, – возразил я. – Ты, пока валяешься пластом, подумай, как это сделать лучше. Как вырастить людей грамотных, но которые будут честно служить своему королю, своей стране и своему народу. Нашей церкви, в конце концов. Которые не побегут тут же продавать свои услуги тому, кто больше платит. Подумай, чему их учить и как учить. Я верю в тебя, Иниго. Верю в твой сильный характер и железную волю.
И положил на его стол заранее приготовленный кошель с серебром.
– Здесь, Иниго, три сотни суэльдо. Должно тебе хватить на все – и на излечение, и на восстановление сил, и на новый гардероб, а также чтобы не чувствовать себя нахлебником на шее у брата. Коня тебе оставят. Считай себя в отпуске по излечению от ран. Со службы я тебя не отпускаю. Так и знай.
– Сир, последняя просьба: прежде чем уехать, позовите ко мне отца Жозефа.
Обратный путь показался короче, хотя наша колонна и пополнилась сотней с лишком всадников. Зато в передовом дозоре теперь мчались не амхарцы, а полтора десятка хинетов. Амхарцы же заняли свое законное место моих телохранителей и скакали позади моего коня.
Нетерпение, которое от Саншо и меня перекинулось на наше воинство, заставляло не снижать темпа. Потому весь день мы шли волчьим изгоном. Любоваться начавшейся золотой осенью было некогда, хотя и подмывало в некоторых особо живописных местах остановиться и насладиться зрелищем, напоминавшим мне осень в горах Крыма. Что уж говорить о неторопливых беседах… даже свою епитимью читал на ходу.
Сложнее стало становиться на обеденную дневку – все же почти два эскадрона одновременно дорогу топчут, хоть и без обоза. И я снова подумал о том, что полевые кухни – это все же более насущная необходимость, чем даже пушки. Войной рулит интендантство. Хотя и пушки нужны – все же «последний довод королей» лишним не бывает.
В середине второго дня пути нас остановила пара всадников нашего дозора, заявив, что впереди что-то неладное делается и командир их передал нам, чтобы мы слегка сократились в скорости, а то ему там необходимо прочитать какие-то странные следы. Возможна засада.
Разведке надо верить. Я отдал приказ по два десятка хинетов отправить в боковой дозор справа и слева от дороги. И идти всем дальше шагом – дать и коням роздых, раз такая оказия. Хотя я и был немного раздражен задержкой. Все же мне давно пора быть в Беарне, а не просторы Гипускоа рассекать конным туристом.
Через полчаса нас встречал на дороге командир передового дозора – Алехандро Ибаррури.
– Сир, тут было совершено преступление, – доложил он. – Дорожный разбой. Не спонтанный, а с засадой. Тут недалеко в овражке разломанная пустая телега и два раздетых догола трупа – мужчина и женщина. Но, судя по следам, повозок было три. А людей – много больше, чем убитых. На дороге попытались замести следы, но не настолько тщательно, чтобы мы их не нашли.
– Что вы предприняли до нашего подхода? – спросил я его.
– Я разослал по сторонам свои десятки – найти разбойников, но себя не проявлять. Окончательно решать вам – вы сеньор.
– Мы уже вошли в Бискайю?
– Лиги три по дороге – и будет Бискайя, сир.
– Тогда я тут не сеньор, – ответил я.
Но, посмотрев в лицо этому человеку, который, став опытным воякой, не порвал окончательно со своей крестьянской средой, рассматривая войну только как отхожий промысел, понял, что от меня ждут совсем другого решения. Крестьянский атаман хотел мести.
– Кто убитые? – спросил я, оттягивая время принятия решения.
– Крестьяне, сир. Это видно по их рукам.
– Женщина, говоришь?
– Да, сир. Старая женщина.
Немного подумав, я решился:
– Не как сеньор, но как кабальеро, во время посвящения поклявшийся защищать слабых, вдов и сирот… и наказывать явное зло, а дорожный разбой в ненаселенном месте – зло абсолютное, приказываю: найти и покарать разбойников.
– Мы приведем их на ваш суд, сир, но нам нужно подкрепление, – с готовностью откликнулся Ибаррури.
– Бери. Сколько тебе нужно человек?
– Пяти десятков хинетов, сир, будет достаточно, чтобы прочесать всю округу. А сами ждите нас на месте преступления. – И поскакал вдоль колонны отбирать нужных ему людей.
– Дневка, – приказал я оставшимся, – всем отойти на двести шагов назад. Следов преступления не топтать. Готовим обед. Война войной, а обед по расписанию.
И как заправский криминалист двадцать первого века выставил оцепление места преступления.
Когда закончили обедать и сменилось оцепление, вернулись посланцы от Ибаррури. Числом три.
– Сир, банду проследили до ее логова. Но… – замявшись, доложил мне старший в этой тройке.
– Что «но»? – нетерпеливо перебил его я.
– Это замок местного сеньора, – немного поник хинет.
– И что из этого следует? Он вправе разбойничать на большой дороге? – И, не дожидаясь его ответа, потребовал: – Докладывай все подробно. Что выяснила разведка?
Вокруг нас собралась уже нехилая толпа, активно греющая уши. Ни минуты в одиночестве, блин. Монаршая доля, кобыле ее в щель. Изволь оправдывать ожидания.
Разведчики из хинетов оказались классные, мне понравились. Информация о замке была донесена ими достоверная, четкая, с полной разблюдовкой, где кто находится. Все слабые и сильные места укрепления. Но я провел дополнительную рекогносцировку сам. Даже маршал Рокоссовский не брезговал перед наступлением сам облазить на пузе передний край, изучая местность в направлении главного удара. И убедился, что хинеты не допустили никакой отсебятины. Это радовало.
После короткого военного совета с доном Саншо, Гырмой и сьером Вото решено было штурмовать эту «цитадель» внезапно, без предупреждений и объявления войны. Все же тут разбойники против нас, а не благородный рыцарственный противник.
Лишние жертвы среди обитателей замка нам были не нужны, поэтому лучников оставили в резерве верховного командования, рассредоточив их по кромке леса. Заодно послужат заградотрядом для возможных беглецов из замка.
По моему приказу нужные жерди вырубили вдалеке от замка, чтобы его обитатели не слышали стука топоров. Я, Марк, Микал и все амхарцы, вооруженные только баклерами и мечами, взялись, пропустив под мышкой, за конец длинной жердины – длиннее высоты стены, и, подталкиваемые каждый шестью хинетами с другого конца этой жерди, разбежались, ударили стопой в стену и вылетели наверх, оседлав ограждение замка.
Ну как замка… где-нибудь во Франции или Кастилии это даже за замок бы не посчитали – так… четырехэтажная башня за трехметровым каменным забором.
Не успели мы разбежаться по деревянной галерее вдоль стены, как за нами запрыгнула следующая семерка. Через минуту по замку уже гуляло не меньше трех десятков моих воинов, которые брали под контроль все стратегические места этого укрепления в горах. А через две минуты открыли ворота, в которые хлынула основная масса заранее скомплектованных штурмовых групп во главе с доном Саншо.
Амхарцы с ходу захватили вход в башню, а остальные находники, надавав оплеух всем подряд, кто находился во дворе, заперли их в строениях хозяйственных служб. Вооружен был только один часовой, совершенно обалдевший от нашей тактики и даже сопротивления не оказавший.
А вот в самой башне слышались лязг железа и львиный рык моего Марка.
– Марк, назад! – крикнул я в дверной зев башни. – А вы там все сдавайтесь, иначе башню подпалим!
В окно третьего этажа выглянула смуглая всклокоченная рожа.
– А за выкуп отпустишь? – поинтересовались сверху.
Я поднял голову и сказал:
– Те, кто не виновен в дорожном разбое, будут отпущены безо всякого выкупа, но после суда.
Вооруженная толпа за моей спиной загудела, причем часть восторженно, а часть разочарованно, ибо надеялась активно пограбить это местечко, в надежде, что у разбойников точно клад припрятан. И немаленький.
– Чьего суда? – крикнул сверху высокий женский голос. – Кто посмел творить суд на моей земле?
– Рея Наваррского дона Франциска, первого этого имени! – крикнул ей Микал в ответ.
– Боже мой, святая Мадонна, нас захватила Наварра! – заблажила баба наверху, но быстро затихла или ее заткнули.
Недовольный Марк вышел из башни и сел на поленницу дров, которыми хинеты споро обкладывали башню, прислонив к ней свой большой топор. Он недовольно зыркал на меня исподлобья яркими белками глаз. Понятно, обломал я мужику весь кайф. Это как с бабы снять, даже хуже.
Высунулась в бойницу еще одна голова.
– Рей Наваррский не имеет права судить кабальеро на этой земле, будь он хоть трижды сеньор Бискайский. Здесь Гипускоа.
– Хорошо, кабальеро, – подал голос дон Саншо. – Будет тебе суд равных. Кавалерственный суд чести. Только тех, кто носит золотые шпоры. Это я тебе гарантирую – дон Саншо Лоссо дела Вега, инфант Кантабрийский, как кавалер чести ордена Горностая. Остальные кабальеро поклянутся тебе, что будет именно так, без малейших отступлений от Кодекса кабальеро.
И, дав переварить нашему противнику эту информацию, добавил:
– А теперь выходи. Дон Франциск молод и горяч, от нетерпения может и действительно сжечь твою уродливую башню. Вместе с вами.
Терпеливо подождав, пока отец Жозеф вместе со своим монашком примут от всех обвиняемых исповедь и проведут обряд соборования, начали судилище. Суд был долгим. Почти до самого вечера продолжались допросы всех, кого захватили в замке. И их слуг. И их пленных.
Председателем суда был сьер Вото, как самый старший по посвящению в рыцари, заседателями – дон Саншо и баннерет д’Айю.
Я исполнял функции прокурора и дознавателя. А также вел следствие как умел.
Из полона выручили бискайского купца, небольшой табор цыган и крестьянскую семью, захваченную сегодняшним утром. Они все сидели в подвале каменного сарая, в котором и хранили разбойнички весь захваченный у них скарб.
По моему настоянию провели даже следственный эксперимент, где разбойники из рядовых, «вставшие на путь исправления и сотрудничества с администрацией», просто и незатейливо показали на месте, как они захватывали, как убивали и пленяли и как увозили в замок награбленное, кто отдавал приказы и кто их исполнял. И сколько вообще было таких случаев.
Надо отметить, что не все слуги предали своих хозяев. Большая их половина просто отказалась отвечать на наши вопросы, хотя видели, что толстые нижние сучья большого дуба, под которым шло судилище, валлийские стрелки привычно превращали в виселицу захваченными в их же замке веревками.
Главарем в этой разбойничьей шайке неожиданно оказалась дама. Весьма симпатичная особа лет под сорок, одетая в новый бархатный роб и шелковый платок. Властная, но довольно истеричная. Двое других благородных пленников были ее сыновьями. Оба – кабальеро. Оба из рода Гамбоа. Отец их погиб в «войне банд», и руководила всем мамаша. В том числе и разбоем, хотя сама на дело из замка не выезжала.
Проезжавшие путники, которых оставленный нами заслон стопорнул во время нашего захвата замка, усиленно возмущавшиеся учиненным произволом, после нашего приезда активно втянулись в роль судебной публики, создавая не только соответствующий эмоциональный настрой во время судоговорения, но и будущую пиар-акцию справедливого меня в окружающих землях. Для чего я и отдал такой приказ, уезжая в предгорья. А что следы затопчут, то это была отмазка для местных.
Сегодняшние убийства крестьян были вызваны активным сопротивлением главы семьи и громкими криками его матери, которая никак не хотела успокаиваться и молча идти в плен.
Жена убитого крестьянина, на коленях рыдая на телом убитого мужа, именем Богородицы и Сантьяго требовала от суда справедливости и возмездия. Две ее дочурки – близняшки лет тринадцати – просто плакали за ее спиной, разрывая нам сердце своим горем.
После короткого совещания сьер Вото выдал вердикт:
– Кавалерственный суд постановил: лишить обоих молодых Гамбоа золотых шпор и соответственно звания кабальеро за поведение, неприличествующее этому высокому званию. Убитая крестьянка была вдовой, а каждый из них в свое время клялся быть «защитником слабых, вдов и сирот».
Хинеты натаскали от лошадей и мулов кучу навоза.
На эту кучу положили щит одного из молодых кабальеро гербом вверх.
Поочередно поставили их на этот щит, и Марк своим топором срубил с их сапог «репьи» золотых шпор.
Публика ахнула.
После чего Марк по приказу сьера Вото порубил этот щит на щепки и воткнул эти остатки в навоз.
– Кавалерственный суд закончен, – провозгласил сьер Вото. – Что дальше делать с этими представителями подлого сословия, пусть решает самый высокий сеньор из нас.
Все обернулись на меня. Точнее, на корону моего шлема.
– Нераскаявшихся разбойников повесить, – приговорил я. – Раскаявшихся отправить отрабатывать свои грехи на десять лет в каменоломню. В орденские земли. Содержать в кандалах.
И перекрестился.
– Прости, Господь, мне этот грех, но суд и расправа – моя обязанность перед этими людьми.
Микал, заранее затесавшийся в толпу зрителей, визгливо заорал:
Читать бесплатно другие книги:
