В клетке. Вирус. Напролом Скальци Джон
– Он тоже был одним из ваших. В смысле, хаденов.
– Припоминаю.
– Наверное, это иногда раздражает, – сказал он.
– Не без того. – Я решил перейти к цели своего визита. – Мистер Хуарес, примерно неделю назад в ваше почтовое отделение зашел мужчина и отправил денежный перевод. Я надеялся поговорить с вами о нем.
– Ну так у нас уйма народу переводы отправляет. Здесь полно иммигрантов, и они пересылают заработки домой. А перевод был за границу или внутренний?
– Внутренний, – ответил я.
– Тогда выбор немного сужается, – сказал Хуарес. – Этих-то поменьше будет. У вас есть фото?
– Я могу позаимствовать у кого-нибудь здесь планшет на секундочку? – спросил я.
Можно было показать фотографию и на нагрудном дисплее, но люди обычно стесняются разглядывать грудь. Служащая, которую, судя по именной табличке на ее рабочем столе, звали Мария Уиллис, дала мне свой планшет. Я загрузился и вывел фото Джонни Сани – обмытого, с закрытыми глазами.
– Это не самая удачная фотография, – сказал я, показывая им снимок.
Мистер Хуарес лишь равнодушно глянул на изображение. А вот Мария Уиллис изумленно охнула и прижала ладонь ко рту.
– Боже мой! – воскликнула она. – Это же Олли Грин!
– Олли Грин? – переспросил я. – Значит, полное имя Оливер Грин? еще цвет такой есть[17].
– Он умер, да? – кивнув, прошептала она.
– Да, – ответил я. – Мне жаль. Вы его знали?
– Он приходил сюда почти каждую неделю, брал бланк на перевод, конверт и марку, – сказала Уиллис. – Был очень милым. Может, слегка заторможенным, – она посмотрела на меня, словно проверяя, правильно ли я понял намек, – но очень милым. Всегда мог поговорить с тобой о том о сем, если не было очереди.
– И о чем он говорил? – спросил я.
– О самых обычных вещах. О погоде, недавно увиденном фильме или телешоу. Иногда рассказывал о белках, которых видел по дороге на почту. Очень уж они ему нравились. Однажды обмолвился, что хотел бы завести маленькую собачку, чтобы та гонялась за белками. А я сказала, что если он сделает это, то и белку, и собачку в конце концов задавит машина.
– Значит, он жил где-то поблизости, – сказал я. – Если ходил сюда пешком.
– Кажется, он говорил, что живет в «Бредбери-парк», – вспомнила Уиллис. – Или в «Бредбери-вилла»? Что-то типа этого.
Я тут же запустил поиск и обнаружил в полумиле от почты элитный жилой комплекс «Бредбери-парк». Действительно на расстоянии одной остановки.
– Он когда-нибудь рассказывал о своей работе? – спросил я.
– Не особенно. Только однажды упомянул, но потом сразу сказал, что она секретная и о ней нельзя говорить. Тогда я пропустила это мимо ушей, думала, пытается пошутить.
– Ясно, – заметил я.
– Хотя, по-моему, он свою работу не любил.
– Почему у вас сложилось такое впечатление?
– Последние несколько раз он выглядел подавленным и хмурым и все больше отмалчивался, совсем не как раньше. Я спросила, все ли в порядке. Он ответил, что работа его угнетает. Но больше ничего не добавил.
– Понятно, – сказал я.
– А теперь он умер. Может, из-за своей работы?
– Пока мы этого не знаем. Следствие еще идет.
Сзади кашлянул Хуарес. Я обернулся и, увидев за собой еще пару старушек, кивнул ему, чтобы показать, что понял намек.
– Похоже, мне пора закругляться. Вы что-нибудь еще запомнили об Оливере Грине? Что-нибудь необычное?
– В один из своих последних приходов он интересовался арендой абонентского ящика, – сказала Уиллис. – Спрашивал, сколько это стоит и что нужно сделать, чтобы все оформить. Я назвала цену и сказала, что понадобится два экземпляра удостоверения личности. После того он, казалось, охладел к этой теме. Я сказала, что ему лучше обратиться в банк и нанять там сейф.
– Почему?
– Он сказал, что хочет держать там нечто ценное.
– А, Оливер Грин, – сказала Рэйчел Штерн, менеджер «Бредбери-парк». – Приятный парень. Живет в однокомнатной квартире на первом этаже, рядом с садом и прачечной. Правда, арендатор не он, а его компания.
– Его компания?
– Да, «Филамент диджитал».
– Не уверен, что слышал о ней, – засомневался я.
– Вроде бы они занимаются чем-то связанным с компьютерами и медицинскими услугами, – сказала Штерн. – Точно не знаю. Слышала только, что они тесно сотрудничают с «Городом надежды», поэтому и снимают у нас квартиру. Чтобы в ней могли останавливаться люди, работающие там.
– Значит, мистер Грин не первый, кто живет в этой квартире? – спросил я.
– Да, было несколько человек до него, – сообщила Штерн. – В основном тоже приятные люди. Одного только пришлось попросить, чтобы не шумел после десяти вечера. Очень любил громкую музыку.
– Грин ничего такого не делал?
– Нет, – заверила Штерн. – Он образцовый жилец. Много разъезжает, особенно в последнее время. Даже не знаешь, когда он дома. – На ее лице отобразилось изумление. – А что, у мистера Грина проблемы с ФБР?
– Не совсем, – ответил я. – Он погиб.
– Боже милостивый. Как?
– Миссис Штерн, вы не будете возражать, если я взгляну на его квартиру? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Разумеется, – сказала она. – То есть, будь он жив, наверное, понадобился бы ордер, но теперь, когда он мертв… – Она умолкла, очевидно раздумывая, как поступить, потом кивнула самой себе и посмотрела на меня. – Конечно, агент Шейн, пойдемте со мной.
– Какой замечательный у вас комплекс, – сказал я, когда мы шли из офиса, – просто чтобы завязать разговор и чтобы ей не пришло в голову все-таки потребовать ордер.
– Да, неплохой, – согласилась она. – У нас есть и другие, классом выше. Этот находится где-то посередине нашего спектра предложений. Но ведь, смею заметить, Дуарти и сам по себе приятный городок. Агент Шейн, вы не против, если я спрошу вас кое о чем?
– Пожалуйста.
– Вы, случайно, не родственник Сиенны Шейн?
– Вряд ли. Она – знаменитость?
– Что? Нет-нет, что вы. Я просто ходила вместе с ней в старшую школу в Глендоре, а когда приехала на десятилетие выпуска, Сиенна сказала, что ее кузен подхватил вирус и стал хаденом. Я подумала, может, это вы.
– Увы, – сказал я. – Я даже не отсюда. Родился в Виргинии.
– А почему вы спросили, не знаменитость ли она?
– Когда люди спрашивают, знаешь ли ты кого-то, речь чаще всего идет о знаменитостях, – заметил я.
– Не припомню ни одной знаменитости по фамилии Шейн, – сказала Штерн и указала на квартиру. – Мы пришли.
Я быстро огляделся и схватил ее за руку:
– Постойте-ка.
– В чем дело? – спросила Штерн.
Я кивнул в сторону внутреннего дворика. Большую его часть скрывала перегородка, но была видна верхушка раздвижной стеклянной двери, ведущей в квартиру. Эта дверь была приоткрыта на очень узенькую щелочку.
– У Грина были соседи? – спросил я тихо.
– По договору – нет, – ответила Штерн.
– Дверь во двор была в таком положении?
– Вряд ли.
Я потянулся к шокеру, чтобы расстегнуть кобуру, и вдруг понял, что нахожусь в арендованном триле.
– Проклятье, – выругался я и посмотрел туда, где никакого шокера не было и в помине.
– Что такое? – спросила Штерн.
– У вас есть с собой телефон?
– Да.
– Оставайтесь здесь, – велел я и махнул рукой на дверь квартиры. – Если ровно через одну минуту я не выйду из этой двери, звоните в полицию. Потом возвращайтесь в свой офис и ждите там. Все ясно?
Штерн посмотрела на меня так, словно я только что на ее глазах превратился в осьминога или еще в нечто подобное. Я молча отошел от нее, залез на стену дворика и спрыгнул вниз как можно тише. После чего на карачках прокрался к стеклянной двери, включил записывающий режим, отодвинул ее, чтобы можно было пролезть, скользнул в квартиру и только тогда выпрямился.
В кухонном закутке, в двадцати футах от меня, стоял матово-черный трил с конвертом в руке.
Секунд пять мы пялились друг на друга. Потом я задвинул стеклянную дверь, запер ее на замок и сказал трилу:
– ФБР. Не двигаться.
Трил бросился к входной двери.
Я метнулся за ним, для чего пришлось перепрыгнуть через диван, врезался в него примерно за три фута до двери и впечатал его в стену. Гипсокартон треснул, но выдержал.
Трил попытался ударить меня по голове, но ему не хватило размаха. Я схватил его и отшвырнул в коридор между гостиной и кухней. Конверт, который он держал в руке, упал на пол.
– Вы арестованы за взлом и незаконное проникновение, – объявил я и двинулся по дуге, чтобы на всякий случай отсечь ему путь к двери во внутренний дворик. – Вы также арестованы за нападение на государственного служащего. Сдавайтесь. Не усугубляйте свое и без того серьезное положение.
Пытаясь обмануть меня, трил дернулся к двери, потом резко поменял направление и рванул в кухню, что казалось довольно глупым, ведь она была огорожена с трех сторон. Я тоже вошел в кухню, перекрыв ему единственный путь к отступлению. Трил быстро оглянулся по сторонам, заметил набор ножей, схватил один и выставил перед собой.
Я посмотрел на нож, потом на трила:
– Вы что, шутите? – Тело моего трила было сделано из углеродного волокна и графена; нож его даже не поцарапал бы.
Трил метнул нож, и я инстинктивно отшатнулся. Лезвие лишь звякнуло по моей голове и упало на кухонный пол. Тогда трил выдернул из кучи грязной посуды в раковине здоровенную кастрюлю и нацелил ее прямо мне в голову. Она шмякнула с гулким звуком, развернула мою голову в сторону и оставила на ней приличную вмятину.
Вот тогда я понял, что болевые рецепторы у моего арендованного трила настроены на максимум. Какая-то часть моего мозга понимала, что это вполне логично, ведь прокатная компания не хотела, чтобы клиенты сотворили что-нибудь неразумное с их трилами, а настройка болевой чувствительности могла удержать от этого.
Но остальной мой мозг просто исступленно выл.
Трил размахнулся, чтобы снова приложить меня кастрюлей. Я подставил кулак, отбил ее, а когда она с грохотом упала на пол, кинулся на трила, собираясь ударить его локтем в шею.
По крайней мере, задумка была такой. Правда, в результате у меня получился не прием кунг-фу, а что-то вроде пьяной драки. Однако второй рукой я все же сумел оттолкнуть трила так, что он зашатался. Этого хватило.
На плите стояла сковородка с присохшими остатками яичницы. Я схватил ее и сразу повернулся к трилу, который уже выпрямился и снова сжимал кастрюлю в руке.
– Да ладно, – сказал я ему. – Неужели вы правда собираетесь это сделать?
Трил нерешительно теребил ручку кастрюли.
– Послушайте, – добавил я. – Полиция уже едет сюда. Вы могли бы…
Трил занес кастрюлю высоко над головой и покачнулся. Я отступил назад и в сторону, чтобы избежать удара. Когда руки трила начали опускаться, оставив его голову незащищенной, я шмякнул по ней сковородкой, как теннисист, отбивающий мяч. Трил плюхнулся на задницу.
Я тут же этим воспользовался, пнул его в бок, когда он попытался уползти, оттесняя его назад, в кухню. Его правая рука, все еще сжимающая кастрюлю, потянулась в мою сторону. Я наступил на нее двумя ногами, толкнул тело к плите и заломил его вторую руку за спину. Потом поднял сковородку.
Трил посмотрел на нее, затем на меня.
– Да, я знаю, это чертова сковородка! – сказал я и хрястнул его по шее ребром сковородки семь или восемь раз подряд, пока не лопнула обшивка из углеродного волокна.
Потом поднял с пола нож, сунул его в образовавшуюся трещину, пока не почувствовал под лезвием пучок проводов, ведущих от триловского процессора к системам его тела.
– Вот как надо использовать нож в драке трилов, – сказал я и стукнул по рукоятке ножа сковородой.
Лезвие рассекло провода, и трил перестал трепыхаться. Я глубже загнал нож в трещину, чуть раздвинул ее и увидел силовой кабель, питающий процессор в голове. Засунул в щель руку и ухватился за него пальцем.
– Я знаю, вы еще здесь и слышите меня, – сказал я. – И я знаю, что этот трил все еще может говорить. Так почему бы нам не облегчить друг другу жизнь? – Я обвел глазами разгромленную кухню. – Ну, во всяком случае, чуть-чуть. Скажите мне, кто вы и откуда. У меня ваш трил. И его встроенная память. Рано или поздно я сам все узнаю.
Трил молчал. Но тот, кто управлял им, по-прежнему был здесь и по-прежнему смотрел на меня.
– Будь по-вашему, – объявил я и дернул за силовой кабель, чувствуя, как он отрывается от одной из своих клемм.
Вот теперь трил был уже стопроцентно мертв.
Я встал и осмотрел квартиру. Выглядела она так, словно ее разгромила парочка неуклюжих идиотов. Я пошел к входной двери, открыл ее и увидел Рэйчел Штерн с телефоном возле уха.
– Я услышала шум и вызвала полицию, – сообщила она, изумленно таращась на меня.
– Блестящая идея, – сказал я. – Раз уж вы все равно взялись, позвоните в лос-анджелесское управление ФБР. Скажите им, что мне нужна следственно-оперативная бригада в полном составе и кто-нибудь из специалистов по компьютерной криминалистике. А еще скажите, что чем быстрее они прибудут, тем лучше.
– С вами все нормально? – глядя на голову моего трила, спросила Штерн.
– Скажем так, залог за этого трила мне уже точно не вернут, – заметил я и пошел обратно в квартиру.
На полу лежал оброненный трилом конверт.
Я поднял его. Это был простой белый конверт, на котором скорее детским, чем взрослым почерком, очень крупными буквами было написано: «Бабушке и Джейн». Конверт был заклеен. После секундного сомнения я вскрыл его. Внутри лежала карта памяти.
– Алло, – сказал я.
Пискнул сигнал вызова, и в поле моего зрения всплыло лицо Клаха Редхауса.
– Агент Шейн слушает, – добавил я.
– Крис, э-э, это офицер Редхаус, – неуверенно выговорил Редхаус.
– Знаю.
– Насчет того дела, что вы расследуете.
– Да, – ответил я.
– В общем, тут есть люди, которые хотят с вами поговорить о нем.
– Полагаю, важные люди?
– Правильно полагаете.
– И они наверняка сейчас рядом с вами в вашем офисе.
– Вообще-то, да. А как вы догадались?
– В основном по нервному заиканию.
На другом конце линии раздался смешок.
– Поймали. Ладно, так или иначе, эти люди очень надеются с вами сегодня потолковать.
Я присмотрелся к карте памяти и сказал:
– Думаю, это можно устроить. У вас там есть люди, с которыми я тоже хотел бы потолковать.
Глава 16
– Только не говорите, что вы не записали вашу драку, – сказала Ванн, когда я вернулся в офис.
– Со мной все хорошо. Спасибо, что спросили, – как ни в чем не бывало сообщил я, подходя к ее столу.
– Я не спросила, потому что это бессмысленный вопрос. Вы же в триле. Самое худшее, что с вами могло случиться, – это пара вмятин.
– Это не самое худшее.
Мои последние минуты в Лос-Анджелесе прошли в общении с крайне раздраженным менеджером пасаденской «Эйвис», когда я передавал ему информацию по своей страховке, чтобы они могли разобраться с арендованным трилом, который я вернул с трещинами и вмятинами.
– Но вы ведь выжили, – указала Ванн.
– Чего нельзя сказать о втором триле, – признал я.
– Уже известно, кто в нем был?
– Нет. Бригада криминалистов из Лос-Анджелеса сейчас как раз это выясняет. Но когда я осматривал его, то не нашел ничего ни об изготовителе, ни о самой модели.
– Странно, – резюмировала Ванн.
– Еще как странно. По закону каждый рыночный трил должен быть промаркирован, а также снабжен идентификационным номером транспортного средства. – Я поднял руку, чтобы показать номер своего трила, выгравированный чуть ниже подмышки. – У него ничего такого нет.
– Предположения?
– Первое – это опытный экземпляр, еще не выпущенный на рынок. Второе – это рыночная модель, которую изменили уже после продажи, содрали на ней все номера и бирку изготовителя. И третье – это ниндзя.
– Ниндзя-трил, – хмыкнула Ванн. – Смешно.
– Когда он пытался проломить мне голову кастрюлей, мне было не до смеха, – заметил я. – Лос-анджелесская бригада обещала сообщить, если они найдут что-нибудь интересное. Я попросил уделить особое внимание процессору и памяти. На меня посмотрели как на придурка.
– Шейн, никто не любит, когда им указывают, как делать их работу.
– Должен признаться, лос-анджелесское управление меня не слишком впечатлило, – сказал я. – Наверное, я просто расстроился, когда они попытались поместить меня в трила на инвалидном кресле.
В памяти всплыл звонок от агента Ибаньес, когда она весьма раздраженным тоном сообщила мне, что прождала моего возвращения десять минут перед отключенным трилом, прежде чем поняла, что я просто исчез. Она успокоилась только после того, как я убедил ее, что пока я добрался бы до «Бредбери-парк» в инвалидном кресле, наш загадочный трил давно бы ушел из квартиры вместе с важными уликами.
Хм, улики… а ведь за мной должок.
– Мне надо сегодня вернуться в Аризону, – сообщил я.
– Какой внезапный поворот в разговоре, – сказала Ванн.
– И совсем не внезапный. Джонни Сани оставил карту памяти для бабушки и сестры. Именно за ней туда приходил ниндзя-трил. На карте точно что-то есть, но вход защищен паролем.
– Какой бы пароль ни придумал Джонни Сани, разгадать его будет несложно.
– Может, и так, но лучше сначала спросить у родных. Ведь запись совершенно точно предназначалась им. Я сделал копию. Покажу ее им и посмотрю, знают ли они, что с ней делать.
– Спросите еще, знают ли они, почему Джонни жил под вымышленным именем.
– Спрошу, но вряд ли они в курсе. – Я чуть помолчал. – Все-таки очень странно, что у этого Оливера Грина, кажется, вообще не было никаких документов.
– Что вы имеете в виду? – спросила Ванн.
– Одна дама на почте рассказала мне, что Сани спрашивал об аренде абонентского ящика, но когда узнал, что для этого понадобятся два экземпляра удостоверения личности, вопросы задавать сразу перестал. Квартиру тоже снимал не он, а «Филамент диджитал». Значит, для найма жилья документа ему также не потребовалось.
– Что еще за «Филамент диджитал»?
– Изготовитель компонентов для нейронных сетей, – пояснил я. – Китайская компания. Я звонил им, но никто не ответил. Там сейчас глубокая ночь.
– У них нет офиса в Штатах? – спросила Ванн.
– Насколько я понимаю, та квартира и была их штатовским офисом. Я попросил наших лос-анджелесских коллег разобраться и с этим тоже.
– Должно быть, наши лос-анджелесские коллеги теперь вас просто обожают, – съязвила Ванн.
– Да, едва ли я их кумир, – согласился я. – А вы чем занимались?
– Очистила от хаденов еще несколько столичных предвариловок, – ответила Ванн. – Большинство предпочло вариант «убраться к чертям собачьим из Вашингтона», но нашлась и парочка упертых, кто отказался, и парочка таких, кого действительно стоило задержать. Теперь все они гости федерального правительства на ближайшие несколько дней. Займемся ими после марша. Полицейские сообщили мне, что обстановка понемногу накаляется. Да, кстати, я тряхнула ту интеграторшу.
– Которую? – спросил я. – Бренду Риз?
– Ага, ее самую. Позвонила ей, представилась и попросила о встрече, чтобы задать несколько вопросов. Она спросила, в чем дело, я ответила, что речь пойдет о взрыве на «Лаудон фарма». Тогда она спросила, почему я хочу поговорить об этом именно с ней, и я сослалась на некую анонимную наводку.
– Но у нас не было никакой анонимной наводки на ее счет, – напомнил я.
– Не было, но, когда я это сказала, она занервничала, чем очень меня заинтриговала.
– Любой занервничает, когда ему говоришь, что пришел по анонимной наводке, а дело касается теракта.
– Важно то, как именно нервничают, – заметила Ванн. – Риз сразу затихла, а потом попросила о встрече сегодня вечером.
– Мы приведем ее сюда? – спросил я.
– Я дала ей адрес одной моей любимой кофейни в Джорджтауне, – ответила Ванн. – Обстановка там посвободнее, она расслабится и будет более разговорчивой.
– То есть сначала вы доводите ее до паранойи, а потом хотите, чтобы она чувствовала себя уютно. Едва ли я вам нужен, чтобы вместе с вами разыграть перед ней пьесу о «хорошем и плохом полицейских». Вы вполне способны сыграть обе эти роли сами.
– Как раз это ваша подружка Тринх и называет небрежностью, – сказала Ванн.
– Не уверен, что она ошибается, – заметил я.
– Если это срабатывает, то ошибается.
– Опасная философия.
Ванн пожала плечами.
В моем поле зрения выскочило сообщение о звонке. Звонил Тони.
– Когда я брался за эту халтуру, ты не сказал, что я буду работать в настоящем морге с настоящим мозгом, – пожаловался он после обмена приветствиями.
– Мне пришлось быть осмотрительным. Извини.
– Ладно, проехали. Просто я никогда раньше не видел настоящий мозг. Пришлось прикрутить чувство обоняния до нуля.
– Ты что-нибудь нашел? – спросил я.
– Много чего. Наверное, мне стоит поговорить с тобой об этом. И с твоей напарницей тоже.
– Так давай встретимся.
– Только не в морге. Думаю, мне надо убраться подальше от всего этого мяса.
– Вот первая находка, – объявил Тони и вывел изображение мозга Джонни Сани; мозг был еще в черепе и проглядывал сквозь поблескивающую паутину нейронной сети.
Мы все стояли в визуализационной аппаратной: я, Ванн, Тони и Рамон Диас, которого, казалось, забавляло, что Тони занял его место за пультом.
– Это мозг, – сказала Ванн. – И что?
– Вы не на мозг смотрите, а на сеть, – посоветовал Тони.
– Хорошо, – согласилась Ванн. – А с ней что?
– Она совершенно уникальна! – заверил Тони.
– Я думал, любая нейронная сеть уникальна, – вклинился я. – Их ведь подгоняют под тот мозг, куда устанавливают.
– Верно, но перед установкой все модели идентичны! – воскликнул Тони и указал на мою голову. – «Рэйтеон» в твоей голове точно такой же, как любой другой экземпляр этой модели. Только когда сеть попадает в голову, ее завитки и рецепторы располагаются уникальным образом в каждом конкретном мозге. Но первоначальное железо и программное обеспечение у всех одни и те же.
Ванн показала на сеть на экране:
– И вы хотите сказать, что эта сеть не похожа ни на одну современную рыночную модель?
– Более того – она не похожа ни на одну когда-либо созданную, – заявил Тони. – Все нейронные сети должны быть представлены на утверждение в Управление по контролю качества пищевых продуктов и медикаментов либо в аналогичные органы в других странах. Все заявленные проекты собираются в одной базе данных для разных агентств и для людей вроде меня, которые пользуются ею как справочником. Этой сети в базе нет!
– Значит, это опытный образец, – заключила Ванн.
– Опытные образцы не помещают людям в мозг, – возразил Тони. – На то они и опытные: если что-то пойдет не так, они могут вас попросту прикончить. Прежде чем пройти утверждение, модели тщательнейшим образом испытывают на компьютерном стенде, на животных или на специально выращенной мозговой ткани. Если она установлена кому-то в мозг, значит это окончательный вариант проекта. – Он показал на сеть. – Перед вами окончательный вариант. Но его нет в базе данных.
– А мы можем посмотреть на нее уже без плоти и крови? – спросил я.
Тони кивнул, голова Сани исчезла с экрана, осталось только схематическое изображение сети.