В клетке. Вирус. Напролом Скальци Джон
– Понятное дело, – кивнул я. – От веса тела Кауфмана и от ремня.
Ванн покачала головой:
– Может, и от этого. Но эксперт считает, что повреждения могло вызвать что-то еще, а повешение их только усугубило.
– И от чего могли появиться такие повреждения, по его мнению?
– От удара тупым предметом. Похоже, кто-то саданул его по загривку.
– Но на теле нет никаких следов борьбы.
– Правильно, – согласилась Ванн. – Кто бы это ни был, он сначала вырубил Кауфмана или оглушил его, а потом затянул ремень у него шее.
Я добавил на экран фото Кауфмана в морге:
– Они должны были действовать очень быстро. Если бы между первым ударом по шее и увечьями от ремня прошло хоть какое-то время, остались бы следы.
– Да, – подтвердила Ванн. – Поэтому я и сказала, что ударом его, скорее всего, только оглушили, но не убили. Иначе наш эксперт разделил бы эти два события по характеру синяков и кровоподтеков. А этого не произошло.
– Тогда почему вы все-таки считаете, что ему сначала вломили по шее? – спросил я.
– Эксперт сказал, что одно только повешение, да еще тем способом, какой выбрал Кауфман, не должно было так сильно повредить позвонок. Тело ниоткуда не падало, резким рывкам не подвергалось. Куда падать-то, если он в душе повесился. Хотя в принципе он, конечно, мог удавиться и одновременно сломать себе шею.
– Только медленнее и не с такими переломами.
– Так сказал эксперт.
– Но он не уверен.
– Нет. Он сказал, что повреждение могло быть вызвано тем, что Кауфман дернулся, а труба в душе держала. Еще сказал, что у Кауфмана могла быть давняя травма шеи или болезнь костей, поразившая шейный отдел или весь позвоночник, и это стало причиной. Обещал подумать еще.
– То есть версия самоубийства все-таки не исключается? – сказал я.
– Если не учитывать тот факт, что Фаулер была в его постели за несколько минут до того, как он себя порешил.
– Значит, вы думаете, Фаулер его убила?
– По крайней мере, я бы хотела услышать от нее обратное.
Дом Фаулер в Арлингтон-Вьюс стоял недалеко от шоссе Коламбия-Пайк в окружении таких же благоустроенных, но невыразительных кирпичных зданий типичной пригородной застройки, через дорогу от начальной школы. Просто идеальное место для молодой семьи, которой у Фаулер, судя по ее интеграторскому досье, не было.
– Когда-нибудь хотели иметь дом в пригороде? – спросил я у Ванн, когда мы подошли к двери Фаулер.
– Это несовместимо с моим образом жизни, – ответила она.
– Уверен, где-нибудь рядом есть бар.
– Супер, – сказала Ванн. – Я выросла в пригороде. Так что мне хватило. – И постучала в дверь.
Открыла сама Лена, посмотрела на нас и на секунду обернулась через плечо. Потом снова повернулась к нам с мрачным лицом.
– Я с клиентом, – сухо сказала она.
Это означало, что, когда мы разговаривали, из ее тела на нас смотрел какой-то другой человек.
– Прямо сейчас? – уточнил я.
– Да.
– У себя в доме? – спросила Ванн.
– Мы собирались выходить.
Ванн взглянула на меня. Хотя никто не запрещал клиентам коннектиться с интегратором у себя дома или у него, обычно это происходило уже в том месте, куда они направлялись, или очень близко от него. У интеграторов была почасовая оплата. Никто не хотел тратить большие деньги просто на дорогу.
– Мы не против поговорить с вами в присутствии вашего клиента, если вы сами не возражаете, – сказала Ванн.
Фаулер аж перекосило. Мы и так уже поставили ее в крайне неловкое положение, вынудив выйти на поверхность во время сеанса и тем самым грубо нарушить все условия договора. А допрос при клиенте был вообще немыслим.
Полагаю, именно поэому Ванн об этом и заговорила. Хотела разозлить Фаулер любым способом.
– Прошу прощения, я сейчас, – сказала Фаулер и закрыла перед нами дверь.
Мы переглянулись и стали ждать. Примерно через минуту Фаулер вышла и снова закрыла дверь – уже за собой.
– Агент Ванн, агент Шейн, что бы это ни значило, давайте побыстрее.
– Значит, вы нас помните, – сказала Ванн.
– Этого я видела вчера. – Фаулер ткнула пальцем в мою сторону. – А вас помню по процессу над моим клиентом.
– Приятно, когда о тебе помнят.
– Для кого как, – сказала Фаулер. – Чего вы хотите?
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов об Алексе Кауфмане, – сообщил я и кивнул на дверь. – Может, мы войдем?
– Нет, не войдете, – заявила Фаулер.
– Почему? – спросила Ванн.
– Потому что я так сказала, агент Ванн.
– Вы знали Алекса Кауфмана? – продолжила Ванн, решив начать допрос прямо у крыльца.
– Само собой, знала. Иначе вас бы здесь не было.
– Тогда вы, вероятно, знаете и о его смерти.
– Слышала.
– Для женщины, которая за несколько минут до самоубийства была в его постели, вы поразительно легко об этом говорите, – сказала Ванн и после паузы добавила: – Если только вы не находились там от имени своего клиента.
– Даже если и так, вам прекрасно известно, что я не могу об этом говорить.
Интеграторы одалживали свои тела хаденам при помощи синхронизации нейронных сетей, встроенных в мозг обеих сторон. Однако соединение не было безупречным, поэтому, чтобы помогать хадену управлять его телом, интегратор всегда присутствовал при сеансе, просто его сознание отходило на второй план. Ввиду крайне доверительного характера этой работы, закон защищал их отношения правом на неприкосновенность, так же как отношения врача и пациента или адвоката и обвиняемого.
– А если бы вы действовали не от имени клиента? – спросил я.
Фаулер повернулась ко мне.
– Тогда можете быть уверены: что бы нас с Алексом ни связывало, я бы не стала с вами говорить об этом без присутствия своего адвоката, – отчеканила она.
– Мы и без адвоката видим, что вы не слишком расстроены, – заметила Ванн.
– Агент Ванн, я не считаю вас специалистом в понимании того, как люди проявляют свое горе, – ответила Фаулер.
– Но вы не отрицаете, что видели Алекса Кауфмана перед самой его смертью?
– Разумеется, нет. Теперь я совершенно уверена, что у вас уже есть доказательства моего присутствия как в его номере, так и в соседнем.
– Который тоже был оплачен Кауфманом?
– Да.
– А зачем он снял второй номер? Вы ведь живете неподалеку.
– Надо было у него спросить, агент Ванн.
– Боюсь, это слегка затруднительно, мисс Фаулер.
– Да уж конечно.
– Не показалось ли вам, что Кауфман чем-то расстроен или обеспокоен? – спросил я.
– Вы имеете в виду, перед тем как он повесился в ванной на собственном ремне? – с легким недоверием уточнила Фаулер.
– Ну да.
– Я не собираюсь строить догадки о его душевном состоянии, – сказала Фаулер. – Скажу лишь одно: когда я уходила, он был жив.
– Вы не очень-то торопитесь нам помочь, – заметил я.
– Из чего вы можете предположить, что это моя принципиальная позиция, агент Шейн. Помимо того что я свято соблюдаю тайну отношений «интегратор—клиент», я еще и никогда не разговариваю с органами правопорядка ни о чем, кроме общих тем.
– Что ж так? – поинтересовалась Ванн.
– Считайте это моими либертарианскими убеждениями.
– А я уж было подумала, что это как-то связано с перечнем ваших клиентов, – сказала Ванн. – Вчера вечером я просматривала ваше досье. Люди, с которыми вы интегрируетесь, – это весьма сомнительные личности, Фаулер. И не только здесь, в Вашингтоне. Когда вы находились в Денвере, список ваших личных клиентов включал тех, кто сейчас отбывает срок в местах не столь отдаленных.
– А еще он включал директоров крупных технологических компаний, художников и прочих вполне законопослушных граждан, – ответила Фаулер. – О вас я тоже кое-что знаю, агент Ванн. От своего клиента, которого вы упрятали в тюрьму. Вы ведь раньше тоже были интегратором. Думаю, вы продолжаете им оставаться, хотя больше и не практикуете. Давайте пройдемся по списку ваших бывших клиентов. Там что, одни святые? Едва ли.
Ванн изменилась в лице. Она перестала быть профессиональным интегратором после того, как одна из ее клиенток попыталась сбросить ее тело под поезд метро. Хотела получить опыт смерти, не умирая при этом сама. Смерть интегратора прекрасно подходила для этой задачи. К счастью, попытка провалилась.
– Мы закончили? – спросила Фаулер. – Меня ждет клиент.
– До того как стать интегратором в Денвере, вы служили в армии, – сказала Ванн.
– Да, и что?
– Более того – это армия оплатила вам курсы интеграторов и последующую стажировку.
– Да, оплатила. Я прошла школу подготовки офицеров запаса при Техасском университете, после чего получила назначение в Форт-Беннинг, где помогала армейским офицерам с синдромом клетки. Вам наверняка все это известно.
– Иначе говоря, вы получили назначение в Институт западного полушария по сотрудничеству в сфере безопасности.
Фаулер улыбнулась:
– В чем вы меня подозреваете, агент Ванн? То, что там во время холодной войны была «Школа Америк»[44], теперь ничего не значит. Те дни давно миновали.
– Не сомневаюсь, – сказала Ванн. – Но, как я понимаю, для повышения качества обслуживания тех, с кем вы там интегрировались, вы прошли и некий курс спецподготовки. Рукопашный бой. Приемы пыток. Что-то в этом роде.
– Какое же у вас богатое воображение, агент Ванн. Мое служебное досье находится в открытом доступе. Можете заглянуть туда на досуге. А впредь, если вы еще раз захотите поговорить со мной, договаривайтесь через моих адвокатов. Или вы намерены арестовать меня прямо сейчас?
– Нет, – ответила Ванн. – Не прямо сейчас.
– Хорошо. Тогда проваливайте с моего крыльца. – Фаулер повернулась и шагнула в дом, не оборачиваясь на нас.
– Какой-какой институт западного полушария? – спросил я, когда мы с Ванн остались вдвоем.
– Институт западного полушария по сотрудничеству в сфере безопасности, – сказала Ванн, сходя с крыльца. – Там мы учим людей из других стран обеих Америк, как убивать тех, кто им неугоден.
– Я не знал, что мы все еще этим занимаемся.
– Мы никогда и не прекращали, – сказала Ванн. – Просто не распространяемся на эту тему.
– Вы правда считаете Лену Фаулер убийцей? – спросил я.
– Меня бы не удивило наличие у нее некоторых навыков, которые она не использует в своей нынешней работе.
– И она вспомнила о них, чтобы убить Алекса Кауфмана? Но зачем? Он ведь вроде не враг государства.
– Из списка ее клиентов ясно видно, что Фаулер перестала быть ура-патриотом уже довольно давно.
– Вы всерьез думаете, что она его убила? Вот так пришла и сломала ему шею?
– По крайней мере, она точно знает, почему он умер.
– Даже если и так, вы же не надеялись, что она признается прямо на своем крыльце?
– Конечно нет. Я знала, что она не скажет ничего полезного.
– Тогда зачем мы вообще сюда ехали?
– Потому что я хотела посмотреть, каким будет ее следующий шаг.
– Иногда я вас совсем не понимаю, – сказал я.
– Это несложно, – ответила Ванн и полезла в карман за сигаретами. – Что бы там ни произошло с Кауфманом, она была в номере именно для этого или хотя бы должна знать что-то очень важное для нас. С нами она говорить не станет. Но тот, с кем она поговорит в самое ближайшее время, нам точно поможет.
– Вам понадобится разрешение на прослушку ее телефонов.
– Я получила его вчера вечером после нашего с вами разговора. У судьи Казниа передо мной должок.
– Фаулер наверняка уже догадалась, что у вас оно есть. Она, вообще, похоже, из тех, кто всех и во всем подозревает.
Ванн кивнула:
– Я не исключаю тот вариант, что Фаулер правильно оценивает масштаб нашего внимания к ней и понимает, что мы пасем ее с самой смерти Кауфмана и что мы нашли ее отпечатки в обоих номерах. Это еще одна причина нашего появления здесь. – Ванн мотнула головой в сторону дома. – Кстати, вы заметили, как она обернулась, когда первый раз открыла нам дверь?
– Да.
– Полагаю, у нее там гости. Какая-то встреча. И клиент среди них.
– Значит, о чем бы они ни говорили, это подпадает под отношения «клиент—интегратор» и не подлежит разглашению.
– Если только они не замышляют преступление, – сказала Ванн. – Хотя это трудно доказать, если даже и так. – Она достала зажигалку и прикурила.
– И что вы собираетесь делать?
– Отгоню машину за пару кварталов, вернусь сюда пешком, спрячусь в кустах и буду ждать, когда кто-нибудь выйдет.
– А если нет никакой встречи?
– Значит, подышу свежим утренним воздухом.
– А как насчет меня?
– Насчет вас? – переспросила она. – Вы отправляетесь в Бостон.
– Да, но мой трил-то останется здесь. Я думал, мы вернемся в офис.
– Сюрприз.
– А машина с выключенным трилом внутри типа не вызовет подозрений?
– Хорошо подмечено, – согласилась Ванн.
– И что с этим делать?
Прежде чем ответить, Ванн смачно затянулась.
– Полагаю, на такой случай всегда есть багажник, – наконец сказала она.
Глава 13
В багажник мой трил не поместился. Поэтому я вызвал такси и поехал к родителям. По пути набрал Тони.
– Есть какие-нибудь подвижки с тем хранилищем данных на ошейнике? – спросил я его.
– Никаких, – ответил он. – Пытаюсь крякнуть обычными приемчиками, но ничего не выходит. Вижу, что там что-то есть, и даже могу сказать, какого размера файл, но открыть его не получается.
– А в чем проблема-то?
– В алгоритме шифрования – вот в чем. Чтобы получить доступ, нужен ключ шифрования, это вообще не фокус, но вся загвоздка в том, что вводить его нужно через другое определенное устройство, которого у нас нет.
– Значит, определенное устройство.
– Точно. Оно должно законнектиться с хранилищем через «ближнюю бесконтактную связь». Их надо поместить на расстояние не больше двух метров друг от друга, и хранилище откроется.
– И что, это нормальная практика? – спросил я.
– Вполне. Производители телефонов уже десятки лет делают что-то подобное, чтобы можно было разблокировать телефон с помощью надежного устройства вроде домашнего компьютера или известной беспроводной сети. С точки зрения безопасности я бы не посоветовал этот способ, потому что в массе случаев эти так называемые «надежные устройства» совершенно не защищены. Но у нас этого устройства просто нет, поэтому и говорить не о чем. Если только ты не вынес что-то из того пожара.
– У нас только обугленные остатки трилов.
– Насколько обугленные?
– Все, что не из металла, превратилось в пепел.
– Ну да, тогда, наверное, ничего не выйдет.
– Я все равно мог бы подбросить тебе, если хочешь попробовать.
– Крис, это ты хочешь попробовать – не я. Это же твои заморочки.
– Слушай, повозись еще немного, а? Может, найдешь другой способ взломать?
– Ладно, повожусь. Только не питай особых надежд.
– Постараюсь сдержать грядущее разочарование.
– Вот это правильно. А у меня ведь есть для тебя и хорошие новости. Ну, то есть в определенном смысле хорошие.
– Звучит интригующе, – пошутил я.
– Ты просил меня глянуть на канал с данными Клементе Сальсидо с последней игры и сравнить с каналом Дуэйна Чэпмена. Я глянул.
– И?
– Тебе краткий ответ или подлиннее?
– Начни с краткого.
– Есть некоторое сходство.
– Так. Теперь подлиннее.
– Есть такой же скачок мозговой активности, какой мы видели у Чэпмена. Может, не столь резкий и интенсивный, но он был и привел к приступу.
– И никто раньше этого не заметил?
– Об этом тебе надо спросить у врачей, которые его наблюдали. Но даже если они и заметили, то, скорее всего, не придали этому значения как чему-то из ряда вон выходящему. Или кто-нибудь сказал типа: «Ага, так вот как это выглядит, когда приступ вот-вот случится», а потом и думать забыл. Я-то ведь тоже заметил сходство только потому, что ты меня попросил.
– Я не говорил тебе, что именно искать.
– Не говорил. Но ты просил поискать что-нибудь необычное, вот я и смотрел очень внимательно. Сомневаюсь, что кто-то еще изучал данные Сальсидо с таким же рвением.
– Думаю, мне стоит поговорить с Сальсидо.
– На твоем месте я бы тоже так поступил, – согласился Тони.
– Ладно, продолжай взламывать хранилище.
– Ага, – пообещал Тони. – Ты когда домой вернешься?
– Сегодня, наверное. А что?
– Хотим провести собрание насчет Пончика. Близнецы наотрез отказываются его отдавать.
В ответ я только захихикал.
– Что сделала Амели Паркер? – переспросила мама.
Мы были в моей комнате, и мама меня стригла. Хотя почти все мои ощущения были переключены на трил, я все же чувствовал, как ее руки движутся над моими волосами, как берут прядки одну за другой, чтобы пройтись по ним триммером. Мама всегда считала, что короткая стрижка – это более практичный выбор, а я не возражал. Некоторых хаденов не слишком волновала их внешность, ведь их тела обычно оставались на одном месте, но я не видел причины, почему я не могу выглядеть достойно во всех своих ипостасях.
К тому же мне нравилось, когда мама меня подстригала. Она, конечно, могла попросить кого-то другого. Кроме того что в доме постоянно дежурил кто-то из двух опекунов, нанятых моими родителями для ухода за моим телом, так у мамы и папы еще было по своему личному парикмахеру, которые приходили по первому требованию. Любой из них мог привести меня в нормальный вид без всяких проблем. Но именно это мама предпочитала делать сама.
Хадены иногда страдают от нехватки человеческого прикосновения. Когда твое тело неподвижно и ты используешь трил, чтобы передвигаться по миру, люди часто забывают, что ты сам по-прежнему находишься в своей настоящей оболочке и продолжаешь испытывать те же чувства, что и любой другой человек. Тела хаденов реагируют на прикосновение. И это прикосновение необходимо хаденам, как и всем остальным.
Подстригая мне волосы, мама таким образом продолжала сохранять связь со мной – в буквальном и в переносном смысле. Были, конечно, и другие способы. Но этот оставался особенно ценным, потому что такой простой и обыденной процедурой все мамы на земле выражают любовь к своим детям.
Ну и отцы тоже, разумеется, – давайте не будем сексистами.
Кстати говоря, папа тоже однажды попытался подстричь мне волосы. Кончилось все довольно плачевно.
– Предложила мне работу, – ответил я. – Быть рекламным лицом «МобилОн», или, иначе говоря, продавать свое знаменитое имя. За хорошее жалованье и процент. Обещала, что я стану миллиардером совершенно самостоятельно.
Папа, сидевший тут же на диване, презрительно фыркнул.
– Она амбициозна, этого не отнимешь, – сказал он.
– А ты, значит, не думаешь, что этот бизнес начнет приносить сотни миллиардов долларов прямо со старта? – спросил я с нарочитой серьезностью.
– Я думаю, что она не рассказала тебе о конкурентах, – заметил папа. – Несколько крупнейших производителей трилов уже предлагают услугу подписки. И в отличие от «МобилОн», у них уже есть инфраструктура на местах, чтобы клиенты могли получать трилы незамедлительно. Амели потребуется как минимум полтора года для того, чтобы вывести свои объемы на тот уровень, на который она рассчитывает.
– Она уже заключает контракты на субподряд с мелкими компаниями, которые выпускают трилы по спецзаказам, – сообщил я. – Я вчера был в «Ван Димен», и там один из сотрудников проболтался, что они подписали с ней контракт.
– А, это те, что секс-трилы штампуют? – воскликнул папа.
– Маркус! – урезонила его мама.
– Я же не говорю, что секс-трилы – это плохо, – сказал папа. – Но они точно не обеспечат запросов Амели ни в краткосрочной перспективе, ни позже, когда трилами наконец начнут пользоваться нехадены.
– Поэтому мы и сказали, что ей нужно попытаться стать партнером одного из крупных производителей трилов, когда она пришла к нам за финансированием, – добавила мама.
– А она ответила, что не хочет, – кивнул папа. – По ее мнению, крупные фирмы скоро начнут терять свои позиции, и тогда она сможет получать от них более выгодные предложения, чтобы дополнить рынок моделями собственного производства.
– Это чересчур оптимистично, – откликнулась мама, орудуя триммером; я чувствовал его жужжание.
– Мама правильно говорит, – заметил папа.
– Почему оптимистично? – спросил я.
– Потому что все значимое укрупнение в отрасли уже произошло, – пояснил папа. – Оно началось еще до того, как билль Абрамса—Кеттеринг стал законом, и закончилось спустя несколько месяцев после его принятия. Часть слияний еще формально продолжается из-за ряда нормативных процедур, но скоро все завершится.
– А рынок тем временем уже отреагировал снижением цен на акции, – добавила мама. – Оставшиеся компании провели сокращения, уволив часть работников и урезав производство.
– То есть никакого обвала не предвидится? – уточнил я.
– Нового обвала – нет, – ответила мама. – И это означает, что Паркер делает ошибочную ставку, когда отказывается стать партнером еще существующего производителя.
– То есть, как я понял, стать миллиардером мне не светит.
– А ты ведь и не рассчитывал на это, верно?
Мама посмотрела на меня, то есть на самом деле отвернулась от меня и переключила свое внимание с моего настоящего тела на трил. На тот, в котором я появился, потому что мой домашний трил сидел на зарядном стуле в углу. Имея несколько тел, можно запутаться в них, пока не привыкнешь.
– Я думала, тебе нравится твоя работа, – сказала мама.
– И в деньгах ты вроде не нуждаешься, – добавил папа.
– Мне действительно нравится моя работа, – ответил я. – И в деньгах я не нуждаюсь. Но, должен признать, Амели хорошо знала, на какие рычаги давить. Когда я был в ее личном пространстве, она рассказывала, как создала его при помощи своих собственных средств, заработанных ее первой компанией, а не взятых у семьи.
– Да неужели? – пробормотала мама, снова сосредотачиваясь на моей прическе.
– Что ты хочешь этим сказать?