Сценарии судьбы Тонечки Морозовой Устинова Татьяна

– В высотках они не открываются, Тонечка. – Он вдруг усмехнулся. – Ты дикий человек! Привыкла на своей даче из окна глядеть на лужайку!.. И еще небось дождь слушать!

Тонечка и впрямь всегда открывала окно в дождь. Даже весной и осенью, когда дожди шли холодные!

– Телефон забрал тот, кто принес ему выпивку, так получается, да?

Герман пожал плечами:

– Зачем?

– Я не знаю зачем, Саша! Я предполагаю! Я написала столько детективных сценариев! Вот и выходит, что его убили.

– Он умер у нас на глазах.

– Ты это уже говорил.

Домофон разразился заливистыми трелями. Они оба вздрогнули от неожиданности и посмотрели друг на друга.

– Приехали, – сказала Тонечка.

– Объясняться будем до завтра, – сказал Герман.

…Гастроли бабка давала с самого утра.

Хорошо, что в школу можно было не ходить между майскими праздниками.

Как только мать уехала в город – Настя слышала хлопанье дверей и звук ее машины, – бабка выползла из своей комнаты, пошуршала внизу, потом поднялась на второй этаж, постучала в дверь и велела вставать.

– Мы не хотим вставать! – прокричала Настя.

Джессика проснулась, махнула рукой, натянула на голову одеяло и повернулась на другой бок.

Но бабка не отставала.

– Мы не встанем!

– Завтрак на столе.

– Мы не хотим!

Бабка продолжала стучать.

Джессика сорвала одеяло, села на диване и вытаращила глаза. Огляделась, вздохнула и почесала ногу.

Бабка стучала.

Настя знала, что она может так простучать хоть час, хоть два, хоть до завтра!..

– Ба, отстань! Мы не будем завтракать!

– Есть охота, страсть, – прошептала Джессика и покрутила рукой по животу, показывая, что он абсолютно пуст.

Стук продолжался.

Настя сорвалась с кровати, подбежала и наотмашь распахнула дверь.

– Доброе утро, – невозмутимо поздоровалась бабка. – Умываться, одеваться и за стол. У меня мало времени.

Пришлось вставать, канителиться с одеванием и умыванием – по детской привычке Настя терпеть не могла умываться и усаживаться за стол.

– Почему ты решила поступать в театральный, Джессика?

Та стрельнула в бабку глазами, поежилась, положила ложку и, глядя в пол, тихо-тихо проговорила, что хочет быть актрисой.

– Ты любишь театр?

Джессика совсем поникла и прошептала, что любит кино.

– Ба, отстань от нее, – велела Настя.

Бабка и ухом не повела.

– Какое же кино ты любишь? Иностранное или отечественное?

Джессика умоляюще посмотрела на Настю – спасай.

– Ба, ты не смотришь кино, которые мы любим.

– Вполне возможно, и все же?..

Настя закатила глаза.

– Мы любим настоящее кино! – закричала она. – Настоящее! «Низкие игры», к примеру! Ну чего?! Ты небось даже не слыхала! «Утопия», «Баттл он Реймс», «Паук Рембрандта»!

– Я «Игру престолов» сильно люблю, – еле слышно призналась Джессика. – Жуть просто.

– Ну, разумеется, – не моргнув глазом согласилась бабка. – Великое произведение искусства.

– А ты не знаешь, и не говори! Ты смотрела? Хоть одну серию смотрела?!

– Я посмотрела две, – проинформировала Марина Тимофеевна, и обе начинающие артистки уставились на нее в изумлении. – Очень много голых людей и очень много коней. Я быстро заскучала.

– Еще бы! Это для молодых кино! Для мо-ло-дых!

– И бедных, – подхватила бабка. – Для молодых и бедных.

Нужно было пропустить мимо ушей, не нарываться, но Настя была слишком задета.

– При чем тут это? Бедность при чем?

– Джессика, чай или кофе?.. Или, может быть, кипяченого молока?.. – Не дождавшись ответа, Марина Тимофеевна налила гостье чаю с молоком и стала неторопливо расправлять закатанные рукава рубашки. – Видите ли, девочки. Бедный человек не может позволить себе почти ничего, только ежедневную, изнурительную, очень скучную работу за мизерное жалованье. У него нет возможности думать, читать, созерцать… сады Ватикана!.. Ему некогда, и нет сил. Он должен работать и кормить детей. Но человек так устроен, что не может прожить без отвлечения и развлечения. Даже в сталинских лагерях была самодеятельность! И зэки пели и плясали, спектакли ставили, это исторический факт.

– Ба, куда тебя понесло?! Лагеря какие-то, зэки!.. Что такое?!

– Человек умирает от скуки на работе, и если он еще будет умирать от скуки вне работы, вскоре трудиться станет некому. Для того чтобы рабы не вымерли совсем, повелители придумали кино, которое вам так нравится! Много красивых и уродливых людей, уродство отлично развлекает, пейзажи, приключения. Лошади скачут. Иные миры угрожают нашему миру. Наш мир угрожает большой любви. Можно много интересного придумать и показать красиво!..

– Повелители? – переспросила Настя, нахмурившись.

– Ну, конечно, – безмятежно отозвалась бабка. – Те, кто повелевает вами и правит миром. Они говорят вам, как любить, куда смотреть, во что одеваться и что есть. Вы же не можете себе позволить жить! Вы можете только смотреть придуманную жизнь. В кино или в Инстаграме, там тоже все придумано, ни слова правды. А вам нравится, разумеется, потому что это… весело.

– Нам – это кому?

Бабка подняла брови:

– Молодым и бедным. Мы же о вас говорим.

– А тебе, значит, кино никакое не нужно, интернет тоже не нужен, потому что ты богатая и старая!

– Ну да, – согласилась Марина Тимофеевна, и Настя вытаращила глаза.

– Да у тебя пенсия двадцать тыщ, миллионерша! – в поисках поддержки Настя оглянулась на Джессику, но вид у той был перепуганный, никакой поддержки не получилось! – Ты всю жизнь в музее просидела, никем не стала, даже знакомств никаких не завела!..

– Тем не менее у меня есть все, чтобы жить счастливо, – не дрогнув, отрезала Марина Тимофеевна. – Именно жить, а не коротать время за компьютером или у телевизора.

Настя, которую сильно задело упоминание каких-то там «повелителей», злилась всерьез. Она свободный человек! Она выросла, когда все оковы уже пали, мир стал един, у каждого человека появилось право на собственное мнение и возможность его высказать! Повелители!.. Да она в сто раз свободней бабки, которая, кажется, диссертацию защитила только с третьей попытки, потому что идеологически диссертация чему-то там не соответствовала!

– Мы можем смотреть то, что захотим, и делать то, что считаем нужным, – начала она. – В отличие от вас! Вы ходили по струнке и в школьной форме!

Бабка засмеялась.

– Ну, разумеется. Школьная форма – символ рабства.

– Вот именно, дорогая бабушка!

– Форма – это просто форма. – И она снова засмеялась. – У вас ведь тоже форма, только вы этого не замечаете, бедные. Вы ходите в джинсах и толстовках, и они все одинаковые. Должно быть, китайские фабрики, где они пошиты, не стремятся к разнообразию. Да вы сейчас друг на друга посмотрите, девочки!..

Начинающие актрисы послушно уставились друг на друга.

Марине стало их жалко.

– Ну и что? – запальчиво сказала Настя. – Ну, джинсы, ну, толстовки! Нам так нравится!

– Вот именно, – заключила Марина Тимофеевна. – Вам нравится. Кошке тоже нравятся диван и лоток, к которым ее определили хозяева. Она даже не догадывается, что есть сад, трава, забор, птичка, на которую можно поохотиться, и соседская собака, которую нужно остерегаться! И это жизнь, девочки! А диван и лоток – рабство. Хотя есть корм и поролоновая игрушечка. К сожалению, массовая культура в современном мире – поролоновая игрушечка для безмозглых кошек.

– А что же делать? – спросила глупая Джессика, и Настя под столом пнула ее как следует.

Бабка, разумеется, заметила.

– Настя, веди себя прилично.

Глаза у внучки вдруг налились слезами.

– Вы с матерью просто уродки! – выкрикнула она и вскочила. – От тебя житья никакого нет, мать слова не может сказать, надо мной ты вообще издеваешься! А сама только и делаешь, что врешь – вы обе врете! Папу со света сжили! Мать, оказывается, сценарии пишет, вон Герман с ней вась-вась! А мне ни слова! И не помог никто! Лучше бы вы меня в детдом сдали, когда папа умер!..

– Прекрати истерику, – велела бабка. – В доме гостья.

– А мне плевать! Мне вообще на все плевать, на вас в особенности!

Джессика испуганно дергала ее за полу толстовки. Настя схватила со стола чашку, собираясь швырнуть ее на пол – истерика должна быть настоящей, полноценной, во время истерики в кино всегда что-нибудь швыряют и разбивают, – но что-то ее удержало. Пожалуй, бабкин взгляд.

Бабка смотрела с сочувствием и даже болью.

– И нет у меня никаких повелителей! И я не кошка, а человек! Че-ло-век!..

Смутная мысль о том, что никакой истерики у нее уж точно нет и в помине, а кричит и рыдает она потому, что так предписывает «бог из машины», правила, согласно которым юная и одаренная девушка непременно должна то и дело ссориться со старыми и косными предками, вдруг так поразила ее, что она замолчала на полуслове.

…Как же так? Почему даже в такой момент она все делает… «по правилам», «как положено»?.. Кем и когда «положено»? И если «положено», значит, бабка права, и она, Настя Морозова, никакая не свободная личность, а раб?..

– Мы ничего от тебя не скрывали специально, – проговорила Марина Тимофеевна, разглаживая невидимые складки на скатерти. – Ты не слишком интересуешься нашей жизнью, и мы решили, что поговорим, когда тебе захочется. Мне очень грустно, что ты узнала случайно и против своей воли.

– Против воли, – повторила Настя и боком села на стул.

Наступила тишина. Слышно было, как тикают часы, посапывает батарея, как воробьи возятся в кустах сирени под окном.

– Подумайте, девочки, – вдруг серьезно попросила бабка. – Просто подумайте о жизни. Это так важно – время от времени думать собственной головой, а не интернетом!..

Джессика стрельнула в нее взглядом и вновь опустила глаза, как будто спряталась.

– Кроме того, нужно подать заявление о краже, – продолжала бабка словно ранее начатый разговор. – Поехать в отделение и подать.

– Все равно ничего не найдут, – глядя в пол, пробормотала Джессика.

– Не найдут, – согласилась Марина Тимофеевна. – Но ведь пропали документы! Их придется восстанавливать, для этого потребуется справка. Без заявления никакую справку никто не даст. Настя, у тебя есть телефон вчерашнего мальчика, Дани?..

– Есть, – очнувшись, сказала Настя и насторожилась. – Зачем он тебе?..

– Мне он не нужен, – успокоила Марина Тимофеевна. – Позвони ему и спроси, разыскал ли его папа родителей нашей гостьи. Если нет, дадим телеграмму.

– Кому? – встрепенулась гостья.

– Твоим родственникам. Адрес ты помнишь?.. Или он тоже записан в телефоне?

Тут Марине Тимофеевне показалось, что Джессика решительно не хочет, чтобы ее родственники нашлись. И телеграммы никакой не хочет! В чем дело?..

В Настиной голове в одну секунду созрел прекрасный план – раз бабка отпускает их в город, они поедут, быстренько накатают заявление, вызовут Даню и…

На этом план обрывался. Собственно, это был план по вызову Данилы Липницкого.

Собрались они в два счета, бабка выдала им субсидию – не бог весть что, но на чашку кофе в приличном месте хватит, а если Даня приедет, он за них и заплатит, а что, у него папаша богатый, – и отправились.

Едва выйдя за калитку, Настя позвонила Дане, они договорились встретиться в центре. Джессика, вырвавшись на свободу, тараторила без умолку.

– Слушай, твой отец прям в книжках писал, да? Ну, круть! А мой ничего никогда не писал, он вообще писать не умеет, по-моему!.. Слушай, а ты во все институты провалилась, да? Я во все! В одном в прошлом году на второй тур пропустили, а потом все равно срезали. Говорят, берут только блатных! Правда это, не знаешь?.. Ты в кружок ходила? Я ходила! Мы там одно представление делали, зашибись! Видала фильм «Обыкновенное чудо»? Старый, но прикольный! Вот мы постановку по фильму делали!

– Почему по фильму, – не поняла Настя, – а не по пьесе?

– Да я ж говорю же ж!.. Это фильм такой, а не пьеса! А чего, ты пьесу такую видела?

Настя вдруг почувствовала себя бабушкой Мариной Тимофеевной – старой и умной.

– Да это Шварц написал! Драматург! Пьесу «Обыкновенное чудо»! А по ней фильм сняли!

Джессика страшно удивилась:

– Вона как! А нам не говорили! Нам сказали, фильм посмотреть. Я посмотрела и прям заболела, знаешь? Прям заболелая! Такие там люди! А один, Медведя играет, – красавец, жуть берет! Просто вот жуть!.. И я, такая, ночью лежу и думаю, думаю! И как будто я там, внутри, и он меня любит. Ты так на кого-нибудь думала?

Настя так думала сто раз, но отчего-то решила не признаваться. В электричке было пусто – утреннее столпотворение уже миновало, до вечернего далеко. Ей хотелось подумать – может, не о жизни, как велела бабка, но о чем-то таком, трудноопределимом. Джессике хотелось поговорить, и она все болтала.

– Я ему хотела в Инстаграм написать, а оказалось, что он помер давно, а я-то не догадалась, фильм старье!.. Но все так натурально, как будто вот про меня снято и про нашу с ним любовь. Я тогда так плакала, жуть просто. Даже в кружок не ходила, потом оттуда к матери пришли, спрашивают, чего это ваша девочка не ходит, художественная руководительница пришла, а мать, такая, говорит, не знаю, чего там у вас, только моя все время плачет!.. Слушай, а это твой парень, да? Ну, вчерашний? Слушай, он крутышка, да? Охранник у него!

– У его отца охранник.

– Да какая разница! А где ты его подцепила? Мой парень щас в армии сапоги топчет, только я за него не пойду, какие там переспективы? Сам из Ярославля, а уезжать не хочет, говорит, в Ярославле можно хорошо прожить, а чего там хорошего-то? А в Москву он не хочет. А я, такая, ему говорю, чего ты тут делать-то станешь? А он говорит, на нефтеперегонный пойду, там платят хорошо, а чего там платят? Одни слезы!.. Ну, нету переспективы! – Джессика выговаривала «переспективы», и Настя не поправляла. – Мне в Москве жениха нужно, из тутошних. Говорят, москвичи на приезжих не женятся, как думаешь, правда это? Только я решила точно – найду здесь! Ну, хоть одного какого-нибудь, но с переспекгивой! И чтоб квартира и дача тоже. У твоего друзья есть неразобранные? Ну, неженатые то есть!..

– Во-первых, он не мой, – начала Настя. – Мы совсем недавно познакомились. И друзей его я не знаю. Знаю, что есть какой-то Ромка, он в прошлом году тоже в театральный поступал и завалил.

– Не, это не то, – бодро откликнулась Джессика. – Если завалил, значит, на бюджет поступал, а раз на бюджет, значит, бедный, мне таких без надобности! А чего ты друзей не знаешь? Посмотри в интернете, делов-то.

– Его нет в интернете.

– Как?!

– Так. Нет, и все.

Джессика Костикова засмеялась:

– Да ну тебя, шутки все! Так не бывает.

– Хочешь, проверь.

– Да у меня телефона нету!..

– Возьми мой. – Настя вытащила из рюкзака телефон.

Странное дело, электричка идет уж почти полчаса, а она ни разу не взяла в руки телефон. Там же вся жизнь! Там Марьяна, Рустам, Соня – она кул, – там постят и перепощивают, там кипят страсти и бурлит, бурлит… что там такое бурлит?..

Джессика выхватила у нее телефон, как умирающий от жажды путник в пустыне выхватывает бурдюк с водой у нашедшего его караванщика.

– Слушай, Насть, я еще своих посмотрю, ладно? – умоляюще проговорила Джессика. – Чего там у кого, я ничего не знаю! Телефон-то вчера пропал, а сегодня уже сегодня. На-асть! Можно?

– Можно.

…Оказывается, чтоб Джессика замолчала, нужно было просто дать ей в руки телефон. И все!.. Думать о своем сколько хочешь. В прошлом году на курорте родители так занимали своих младенцев, Настя видела. Стоит сунуть младенцу телефон, и он моментально перестает орать и вопить, уставляется в экран и замирает. Они с матерью завтракали в столовой в окружении этих самых младенцев с телефонами.

…Мать и бабка, конечно, хороши обе, чего там говорить!.. Мать, оказывается, не переписывает никчемные бумажки, а работает на самого Германа, и бабка в курсе, следовательно, они Настю предали! Ведь так? Что там бабка говорила? Настя не слишком интересуется их жизнью? Ну, у них и жизни никакой нету, нечем интересоваться! Оказывается, есть чем! Оказывается, есть огромная, непонятная, тайная жизнь, о которой Настя даже не догадывалась. И отец – так ей казалось – каким-то образом в эту тайную жизнь замешан.

Тут Настя словно бы испугалась – отец не может быть замешан ни в чем, кроме самого лучшего, талантливого, героического! Отец был самый умный, самый лучший, и мать с бабкой его не уберегли, потому что посредственности, а посредственности никогда не могут понять по-настоящему больших талантов. Но предательская мыслишка, что от нее скрывали нечто, связанное с отцом, и это нечто вовсе не героическое и не талантливое, уже оформилась у нее в голове. Пока что это была именно мыслишка, маленькое подозрение, но даже такое подозрение есть предательство! Настя единственная в семье, кто хорошо понимает и знает отца, она не имеет права дрогнуть ни перед чем. Пусть они выдумывают все, что угодно, пусть. Настя знает цену выдумкам и никогда в них не поверит.

Успокоив себя немножко, она взбодрилась – вдвоем с папой ничего не страшно! – и сообразила, что проворонила остановку!

Пришлось выходить на следующей, ждать троллейбуса – метро от этой остановки было далеко, и совсем другая линия, сплошная канитель.

В отделении их промариновали часа два, и Настя там всех возненавидела. Никто не хотел брать заявление, никто не обращал на них внимания, вдоль стены на корточках сидели мрачные гости из сопредельных южных стран. Их по одному вызывали в кабинет, они выходили еще более мрачные. Да, и запах!.. Настя решила, что так, должно быть, пахнет в тюрьме.

…Когда она будет играть большую программную роль – ее героиню заключат под стражу, разумеется, по ложному обвинению, – ей пригодится этот запах и ощущение неволи, в которую попадает каждый, кто сюда приходит по своим невеселым делам.

«Невеселые дела» Насте понравились – как из сценария.

Как только у них все же приняли заявление, они выскочили на улицу и помчались наперегонки вприпрыжку – освобожденные пленницы.

Возле кафе на Никитской, где они должны были встретиться с Даней, Джессика оробела.

– Зачем нам туда? Смотри, вон пельменная!

– Какая еще пельменная!

– Здесь дорого небось, жуть.

Настя посмотрела на новоиспеченную товарку с сожалением, как бабушка Марина Тимофеевна подчас смотрела на саму Настю, и придержала перед ней дверь.

– Заходи.

Джессика зашла и оробела еще больше.

Несмотря на белый день, в кафе было полно народу, так что стоял гул голосов. Молодые люди в черных пиджаках и при галстуках торопливо поедали супы и салаты, нарядные девушки с прическами «из салона» тыкали наманикюренными пальчиками в телефоны и время от времени, словно спохватившись, принимались щебетать, красивые до невозможности официанты разносили чашки и стаканы, и все это было… кино.

Пусть не «Игра престолов», но именно кино, а вовсе не настоящая жизнь.

Даня Липницкий сидел за столиком возле окна и читал книгу. Уши его были заткнуты наушниками.

Настя, как только увидела его, сразу поняла, что вот оно – счастье всей ее жизни. Сидит за столиком в наушниках и читает книгу.

Она вздохнула от полноты этого счастья, моментально забыла про Джессику, подкралась, ловко выдернула наушник и гавкнула ему в ухо:

– Ав!..

– Да нууу, – сказал Даня и поднялся навстречу девицам. – Подумаешь, фокус! Меня этим не возьмешь! У меня собака сразу оба вытаскивает! Научилась! Только она не брешет, а ухо лижет.

Настя, замерев, смотрела на него. Боже, до чего красивый!.. Волосы! Руки! И ему так идет длинный нос, если только человеку может идти его собственный нос!..

– Вы обедать будете?

– А ты?

– Я еще не решил, я вас ждал.

– Мы будем, – быстро сказала Джессика, усаживаясь. – Только у нас денег нет.

– У нас есть, – неизвестно зачем перебила Настя. Почему-то ей расхотелось, чтобы Даня за нее платил.

– Здесь на самом деле не очень вкусно, – деликатно понизив голос, сообщил Даня, – понтов много, а еда никакая. Может, кофе выпьем, а есть в пельменную пойдем? Вон на той стороне пельменная, там отлично. Мы с папой ее любим.

– Ты ходишь в пельменную?! – Настя округлила глаза.

– Да, а что? Когда хочу пельменей, хожу.

– Никто не ходит в пельменные, ты что?!

– Почему никто? – вмешалась Джессика. – Я вот уже три недели в Москве, тут ничего себе пельменные. У нас тоже одна ничего, а в другой грязно и алкоголики.

– В общем, если дамы не возражают, сейчас кофе, а потом в пельменную.

Дамы синхронно пожали плечами. Настя просто так пожала, а Джессика с церемониями. Она приподняла плечи, посидела, потом прыснула и закрылась ладошкой.

– Слушай, – начала она, – мы заявление в легавке писали, так там все на нас смотрели как на дурочек с переулочка, нам Настина бабка сказала написать, чтоб потом справку выдали, что паспорт, мол, украден. И аттестат тоже!.. А почему тебя в социалках нету? Ты чего, засекреченный, что ли? Везде искала и не нашла! Как ты живешь без Инстаграма и без всего?

– Твой отец нашел родителей Джесс? – перебила Настя.

– Понятия не имею, он мне не говорил.

– Ой, ты скажи ему, чтоб не искал, – перепугалась Джессика. – Я тебя умоляю!

– Как же не искать? А что делать?

Она махнула рукой и огляделась по сторонам:

– Да придумается чего-нибудь! Зуб даю! На работу устроюсь!

– Как на работу без документов? – в Насте продолжала говорить бабушка Марина Тимофеевна. – Тебе документы и деньги нужны в любом случае!..

– Документы выправлю, вон в легавке заявление у нас взяли и зарегистрировали даже, заработаю, квартиру буду снимать. Слушай, а ты в театральном учишься, да? На каком курсе? Ты в кружок ходил? Я ходила, Настя знает, там, у нас. Ты, главное, отцу скажи, чтоб он не искал ничего. У меня родители… того, не сахар с медом. Пьющие они сильно, отпускать меня не хотели, на хозяйстве кто-то должен впахивать, а я тю-тю, сбежала от них! Ихнее хозяйство, пусть сами и впахивают.

Даня почесал голову, отчего сделался необыкновенно лохмат.

– Сказать-то я могу все, что угодно, только вряд ли папа меня станет слушаться. Он, между прочим, никого не слушается.

– Он крутой, да? С охранником ездит! Он кто? Олигарх? Такая хорошая профессия – олигарх, да? Если б я не была артисткой, выучилась бы на олигарха! Теперь феминизм, и женщины тоже могут на олигархов поступать, да?.. Только там уж точно все блатные, да?

На этот раз Даня Липницкий почесал нос, а не голову.

– Дело в том, что олигарх – не профессия. Это такое… положение в обществе. Олигархия есть смычка капитала и политического влияния.

Джессика засмеялась.

– Ты такой умный, да?.. А чего тогда на олигарха не учишься, а на артиста?

– Да я, собственно, и на артиста не… – тут он замолчал и посмотрел на Настю, – между прочим, что ты хочешь делать? Ты позвонила и сказала, что у тебя есть план. Но я не понял, какой именно.

Никакого плана не было, а тот, что был, оказался выполнен – вот он, Данила Липницкий, вот она, Настя Морозова, герой и героиня в уютном московском кафе – в сценариях положено, чтоб кафе обязательно было уютным и желательно московским, – и с ними никчемушная подружка героини, мелет языком невесть что. Хорошо бы, конечно, он под столом держал ее за руку, но он не догадается взять, конечно!..

– Я хочу выяснить, куда пропали часы Светланы Дольчиковой, – выдала Настя первое, что пришло ей в голову, и заглянула под скатерть, чтобы понять, далеко ли его рука и коленка от ее руки и коленки. Оказалось, далековато. – Мне кажется, все дело в этих часах!..

– А как мы можем выяснить?

– Поедем в институт и спросим, может, кто-нибудь видел, как она их снимала, например! Может, она их просто в туалете забыла! – на ходу сочиняла Настя.

– Там было полно народу, – возразил Даня. – А сейчас, должно быть, никого.

– В этом вся фишка! Остались преподаватели и сотрудники, а они Дольчикову хорошо знают! Знали! Может, кто-то и обратил внимание, что часы пропали!.. И вдруг мы их найдем!..

– Не знаю, – проговорил Даня с сомнением. – Папа сказал, чтобы мы в это дело не лезли. Он был уверен, что мы полезем!..

– Ой, Дольчикова! Она такая миленькая, прелесть! Так жалко, жуть просто, ну, просто жуть!.. Могла бы жить и жить! Она же от передоза, да?.. В комментах писали, что прям со шприцем в вене и нашли!

– Что за чушь! Никакого шприца не было! – одновременно и очень громко, на весь зал, заговорили Настя с Даней. – И передоза не было! Она на прослушивание приехала!..

Роскошный официант с разгону притормозил возле столика и спросил, не нужно ли им чего. Настя попросила фраппе на миндальном – ясное дело! – молоке, Джессика самую большую кружку капучино, а Даня чай под названием «Марокканская мята».

– У меня аллергия на лактозу, – пояснила Настя с гордостью. – Я молоко не могу пить. Только миндальное или кокосовое.

Джессика поняла, что сплоховала, и моментально огорчилась – она же читала в Сети, что нынче никто не пьет молоко из-за этой самой лактозы! У всех молодых, деловых и продвинутых должна быть аллергия на лактозу и еще на этот… как его… глютен! Теперь нельзя съесть булку и запить ее молоком прилюдно, приходится по секрету от всех, дома, иначе про тебя подумают, что ты отсталая или из провинции.

– Зря ты химию всякую глушишь, – заметил Даня, когда принесли фраппе «на миндальном».

– Да у меня аллергия, – возмутилась Настя. – И это не химия никакая, а здоровое питание!

– Я не уверен, – Даня нагнулся к ее стакану и понюхал. – Мало ли чего туда насобачили! Мы с папой однажды в воскресенье решили торт печь. Ну, нашли рецепт, а там как раз это миндальное молоко, будь оно неладно.

– Ты сам печешь?! – изумилась Джессика.

– Плохо, – признался Даня. – А папа умеет. Он все умеет! Он же меня растил. И еще бабушка.

– У него мать умерла, – сказала Настя и добавила с грустной гордостью: – У него мать, а у меня отец.

Джессика уважительно покивала.

– У нас как раз дома миндаль был, большой пакет, килограмма два, наверное. И стали мы из миндаля этого молоко делать. Получилась у нас в итоге жидкость, белая такая, ни запаха, ни вкуса. Короче, нет в твоем стакане никакого миндального молока, зато сплошные достижения химической промышленности, слава ей.

Настя посмотрела на свой стакан.