Скажи пчелам, что меня больше нет Гэблдон Диана
Насколько мы знали, в Филадельфии девочка жила в борделе примерно с пяти лет. Я бы сильно удивилась, если бы она не имела представления о женской репродуктивной системе. Тут меня осенило, и я обругала себя за глупость. Ну конечно. Фанни видела все.
– Да, – сказала она так же холодно и отчужденно. – Это означает две вещи. Первое – ты можешь забеременеть, и второе – начать зарабатывать деньги.
Я сделала глубокий вдох.
– Фанни. Сядь и посмотри на меня.
На мгновение она замерла, однако тут же послушно повернулась и села, опустив взгляд на свои маленькие острые коленки под муслиновой тканью.
– Милая, – сказала я как можно мягче и за подбородок подняла ее лицо. Кроткие карие глаза, встретившись с моими, дрогнули, как от удара, зрачки в страхе расширились. Она сжала челюсти, и я убрала руку с застывшего личика. – Фанни, ты же не думаешь, что мы собираемся сделать из тебя шлюху?
Услышав изумление в моем голосе, девочка моргнула. Потом снова опустила глаза.
– Я… не гожусь ни для чего другого, – произнесла она чуть слышно. – Но могу получить кучу денег за… это. – Быстрым, едва ли не ожесточенным движением Фанни махнула рукой в районе живота.
Меня словно ударили под дых. Она что, в самом деле считала?.. Похоже, да. Должно быть, все то время, пока жила с нами. Поначалу Фанни казалась счастливой – ела вволю, наслаждалась безопасностью, нашла друзей. Но в последний месяц стала замкнутой и задумчивой, потеряла аппетит. Я сочла это физическими признаками неизбежных изменений, которые она чувствовала, и держала наготове менструальные травы. Мои догадки подтвердились, но, очевидно, я предусмотрела не все.
– Неправда, Фанни. – Я взяла ее за руку. Девочка не противилась, однако ее ладонь лежала в моей как дохлая птица. – Ты годишься на большее…
Господи, прозвучало так, будто мы держали ее ради каких-то других целей.
– То есть… Мы взяли тебя вовсе не потому, что рассчитывали… извлечь выгоду.
Она отвернулась и тихонько всхлипнула. Стало только хуже. Я внезапно вспомнила о Брианне в подростковом возрасте и как часами не выходила из ее спальни, тщетно уверяя: «Нет, ты не уродина. Конечно, у тебя будет парень, всему свое время. Нет, люди не испытывают к тебе ненависти». Тогда у меня мало что получалось, и, очевидно, с годами материнские навыки не улучшились.
– Мы тебя взяли, чтобы ты жила с нами, милая, – сказала я, поглаживая безжизненную ладонь. – И мы могли бы о тебе заботиться.
Фанни отдернула руку и снова свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку.
– Дет, деправда, – прохрипела она и тяжело откашлялась. – Это Уильям заставил мистера Фрэзера.
Я громко рассмеялась. Девочка оторвала голову от подушки и удивленно посмотрела на меня.
– Послушай, Фанни. Как человек, который неплохо знает их обоих, уверяю тебя, что никто в мире не заставит одного из них сделать что-либо против его воли. Мистер Фрэзер упрям как скала, и сын весь в него. Давно ты знаешь Уильяма?
– Не очень… – неуверенно ответила она. – Он… он пытался спасти Дж… Джейн. Он ей нравился.
Внезапно слезы навернулись ей на глаза, и Фанни уткнула лицо в подушку.
– Вот как, – тихо сказала я. – Понятно. Ты думаешь о Джейн.
Разумеется.
Она кивнула, ее маленькие плечи сгорбились и вздрагивали. Коса расплелась, мягкие каштановые локоны упали вперед, обнажив белую шею, тонкую, как стебель очищенной спаржи.
– Я только один раф видела, как она плач-чет, – всхлипнула Фанни в подушку, которая наполовину заглушала слова.
– Кто – Джейн? Когда это было?
– Поф… после первого раза. С муф… мужчиной. Она вернулась и отдала окровавленное полотенце миссис Эббот. Потом заползла ко мне в постель и заплакала. Я ее обнимала… и гладила, н… но она не перефтавала.
Фанни поджала под себя руки и затряслась от безмолвных рыданий.
– Саксоночка? – раздался у двери хриплый сонный голос Джейми. – Что случилось? Я повернулся на бок и вместо тебя обнаружил в постели Джема.
Он говорил спокойно, пристально глядя на дрожащую спину Фанни. Затем перехватил мой взгляд, приподнял бровь и слегка кивнул в сторону дверного проема, спрашивая, не лучше ли ему уйти.
Посмотрев на Фанни, потом снова на него, я беспомощно дернула плечом. Он сразу же вошел в комнату и придвинул табурет к кровати. Заметив следы крови, Джейми покосился на меня – может, это сугубо женское дело? – но я покачала головой и погладила девочку по спине.
– Фанни скучает по своей сестре. – Я назвала единственную причину, которую, как мне казалось, можно было уладить в настоящий момент.
– Вот как, – тихо проговорил Джейми.
Прежде чем я успела его остановить, он наклонился и осторожно взял девочку на руки. Я опасалась, как бы мужское участие не испугало ее, однако она тотчас же повернулась к Джейми, обвила руками за шею и разрыдалась у него на груди.
Он усадил Фанни на колено, гладил по волосам и что-то бормотал по-гэльски. Она не знала языка, но понимала суть сказанного, как бывает с лошадьми и собаками. При виде этой сцены у меня будто гора упала с плеч.
Всхлипнув еще пару раз, Фанни постепенно успокоилась от его прикосновений и теперь лишь изредка икала.
– Я видел твою сестру всего раз, – осторожно сказал Джейми. – Ее звали Джейн, да? Джейн Элеонора. Красивая девушка. И она тебя любила, Фрэнсис. Я точно знаю.
Фанни кивнула, по щекам у нее потекли слезы. Я глянула в угол, где на маленькой раскладной кроватке лежала Мэнди. Она все еще крепко спала, засунув в рот большой палец. Однако Фанни быстро взяла себя в руки, и мне стало любопытно, не доставалось ли ей в борделе за слезы или несдержанные эмоции.
– Она сделала это ради меня, – проговорила девочка с невыразимым отчаянием в голосе. – Убила капитана Харкнесса. А теперь Джейн мертва. Я во всем виновата.
Она с усилием стиснула кулаки, так что побелели костяшки пальцев, и все же не сдержала слез. Джейми посмотрел на меня поверх ее головы, затем сглотнул, унимая дрожь в голосе.
– Ты бы сделала что угодно для сестры, правда? – спросил он, ласково поглаживая Фанни между выступающими маленькими лопатками.
– Да, – глухо ответила она ему в плечо.
– Разумеется. И Джейн сделала то же самое для тебя, ведь так? Ты бы отдала за нее жизнь без колебаний, и она тоже. Это не твоя вина, a nighean.
– Моя! Если бы я не подняла шум… Ох, Джейни!
Девочка прильнула к Джейми, предавшись горю. Тот гладил ее, давая выплакаться, а сам тем временем вопросительно посмотрел на меня поверх растрепанной макушки.
Я встала, подошла к нему сзади, положила руку на плечо и шепотом на французском вкратце рассказала, из-за чего еще переживает Фанни. Он на мгновение поджал губы, а затем кивнул, не переставая гладить девочку и бормотать утешения. Чай к тому времени уже остыл, на мутной поверхности плавали частички розмарина и молотого имбиря. Я взяла заварник с чашкой и тихонько вышла, чтобы сделать свежий.
Тут же за дверью я чуть не налетела на Джемми в темноте.
– Иисус твою Рузвельт Христос! – в сердцах прошептала я, едва не перейдя на крик. – Что ты здесь делаешь? Почему не в постели?
Внук пропустил вопросы мимо ушей, обеспокоенно вглядываясь в полумрак спальни и горбатую тень на стене.
– Что случилось с сестрой Фанни, бабушка?
Глядя на Джема сверху вниз, я медлила с ответом. Ему всего девять. И, конечно, в первую очередь родители должны объяснять ребенку то, что, по их мнению, ему следует знать. Но он дружит с Фанни, а девочка, видит Бог, нуждается в друге, которому можно доверять.
– Идем со мной. – Я положила руку Джему на плечо и повела к лестнице. – Расскажу, пока завариваю чай. Только смотри – матери об этом ни слова.
Я объяснила все, упрощая рассказ и опуская то, что узнала от Фанни о пристрастиях покойного капитана Харкнесса.
– Тебе известно, кто такие шлюхи? Э-э… их еще называют hoor?[84] – добавила я, и озадаченное выражение на лице внука сменилось пониманием.
– Конечно. Жермен мне рассказывал. Это дамы, которые ложатся в постель с мужчинами, даже если те им не мужья. Фанни уж точно не шлюха, правда? Значит, ее сестра?.. – Он пришел в замешательство.
– В общем, да, – подтвердила я. – Но не стоит придавать этому слишком большое значение. Женщины или девушки становятся шлюхами не от сильного желания, а потому, что не могут заработать на жизнь иначе.
Похоже, я его совсем запутала.
– Как тогда они зарабатывают?
– Ну… Мужчины платят им за то, чтобы… э-э… лечь с ними в постель. Поверь мне на слово, – убедительно произнесла я при виде его расширившихся от удивления глаз.
– Я постоянно сплю в одной постели с Мэнди и Фанни, – возразил он. – И Жермен тоже. Вот еще – платить им деньги за то, что они девчонки!
– Джеремайа, – сказала я, наливая в заварник свежий кипяток. – «Ложиться в постель» – это эвфемизм. Слышал такое слово? Его используют, когда хотят приукрасить в разговоре что-то не очень приличное. Например, совокупление.
– Ах, вот ты про что… – Его лицо прояснилось. – Как у свиней? Или куриц?
– Примерно. Найди мне чистую тряпку, хорошо? Кажется, несколько лежат в нижнем шкафчике.
Я опустилась на колени – суставы слегка хрустнули – и при помощи кочерги достала из золы нагретый камень. Послышалось тихое шипение, когда холодный воздух комнаты коснулся раскаленной поверхности.
– В общем… – Я протянула руку за тканью, которую принес Джем, и попыталась придать голосу непринужденную интонацию. – Родители Джейн и Фанни умерли. У девочек не было возможности себя прокормить, вот Джейн и стала шлюхой. Но среди мужчин попадаются и негодяи… Тебе ведь это уже известно? – Я взглянула на внука, он серьезно кивнул.
– Ладно. Так вот, один из них пришел в дом, где жили Джейн с Фанни, – хотел заставить Фанни лечь с ним в постель, хотя для подобных вещей она была слишком мала, и… э-э… Джейн его убила.
– Ого!
Я пристально поглядела на внука, но он говорил с глубочайшим уважением. Кашлянув, я начала сворачивать ткань.
– Действительно, очень смелый поступок. Только она…
– Как она его убила?
– Зарезала, – коротко ответила я, надеясь, что он не станет выпытывать подробности. Я и сама предпочла бы не знать. – Но тот мужчина служил в британской армии, и когда там стало известно о случившемся, Джейн арестовали.
– Иисусе, – выдохнул Джем с благоговейным ужасом. – Ее повесили, как пытались повесить папу?
Может, стоило сказать внуку, чтобы не произносил имя Господа всуе? Хотя он явно сделал это не нарочно, да и потом – уж кто бы говорил, я ничем не лучше.
– Они хотели. Джейн была очень напугана, одинока и… в общем, она покончила с собой, милый.
Джем долго смотрел на меня непонимающим взглядом, потом с трудом сглотнул.
– Джейн попала в ад, бабушка? – спросил он едва слышно. – Поэтому Фанни грустит?
Я тщательно обернула камень тканью. Исходящий от него жар согревал ладони.
– Нет, мой хороший, – ответила я как можно убедительнее. – Я в этом абсолютно уверена. Господь примет во внимание все обстоятельства. Нет, Фанни просто скучает по сестре.
Джемми серьезно кивнул.
– Я бы скучал по Мэнди, если бы она кого-нибудь убила и ее… – Он шумно сглотнул от подобной мысли.
Я несколько встревожилась: похоже, он считал сестру способной на убийство, хотя…
– С Мэнди ничего такого не случится. Вот, держи. – Я вручила ему завернутый камень. – Смотри, осторожнее.
Мы медленно поднялись наверх, оставляя за собой шлейф теплого, пахнущего имбирем пара. Джейми сидел на кровати рядом с Фанни, а между ними лежала горка из нескольких предметов. Он посмотрел на меня, затем на Джема и кивнул на одеяло.
– Фрэнсис как раз показывала мне портрет своей сестры. Позволишь миссис Фрэзер и Джему тоже взглянуть, a nighean?
Краснота все еще покрывала заплаканное лицо Фанни, однако она уже взяла себя в руки. Серьезно кивнув, девочка немного отодвинулась в сторону.
В скромном узелке с вещами, который она привезла с собой, лежало все ее имущество: гребешок для вычесывания вшей, пробка от винной бутылки, два аккуратных мотка ниток (один – с воткнутой иголкой), бумажка с булавками и несколько жалких безвкусных украшений. На одеяле лежал лист бумаги с многочисленными складками и потертостями – карандашный портрет девушки.
– Один мужчина нарифовал… нарисовал его как-то ночью в салоне. – Фанни немного сместилась, чтобы мы могли посмотреть.
Рисунок представлял собой всего лишь набросок, однако художнику удалось вдохнуть в него жизнь и передать прелестные черты Джейн: прямой нос, нежные, чувственные губы. В выражении ее лица не было ни кокетства, ни напускной скромности. Она смотрела через плечо с легкой улыбкой и в то же время с едва заметным презрением во взгляде.
– Она хорошенькая, Фанни. – Джемми подошел и непринужденно погладил ее по руке, как погладил бы собаку.
Я заметила, что Джейми дал девочке носовой платок. Шмыгнув носом, она кивнула и высморкалась.
– Это все, что у меня есть, – произнесла Фанни хриплым, квакающим голосом. – Да ефо… еще медальон.
– Этот? – Джейми осторожно разгреб кучку указательным пальцем и вынул маленький латунный овал на цепочке. – Наверное, тут миниатюра Джейн? Или прядь ее волос?
Девочка покачала головой и забрала у него вещицу.
– Нет, – ответила она. – Здесь портрет наф… нашей мамы.
Фанни подцепила крышку ногтем большого пальца и открыла медальон. Я наклонилась, чтобы лучше разглядеть, но увидела немного: на миниатюру падала тень Джейми.
– Можно?
Она протянула мне медальон, и я поднесла его к свече. У женщины были темные, мягко вьющиеся волосы, как у Фанни, и определенное сходство с Джейн в линиях носа и подбородка, хотя портрет был выполнен не слишком искусно.
– Фрэнсис, пока я жив, никто и никогда не возьмет тебя насильно, – совершенно спокойно заявил у меня за спиной Джейми.
Повисла напряженная тишина. Я обернулась и увидела, как Фанни неотрывно смотрит на него снизу вверх. С большой нежностью Джейми коснулся ее руки.
– Ты мне веришь, дорогая? – спросил он тихо.
– Да, – прошептала она спустя некоторое время и выдохнула, отпуская на волю скопившееся внутри напряжение.
Джем прислонился головой к моему локтю, и я осознала, что у меня в глазах стоят слезы. Я поспешно промокнула их рукавом и попыталась закрыть медальон. Но тут он скользнул у меня в руке, и на крышке напротив миниатюры я увидела надпись.
«Фейт».
Сон все не шел. Напоив Фанни чаем, я снабдила ее достаточным количеством тряпок (она уже знала, как ими пользоваться) и ласково поговорила с девочкой, стараясь больше не тревожить ее личных призраков.
Когда мы взяли Фанни к себе, то условились не вытягивать из нее воспоминания, обрывки которых порой всплывали в разговорах, – например, о плохих людях на корабле и о судьбе несчастного Пятныша, – если только она сама не захочет поделиться. Рано или поздно мы обо всем от нее услышим, считала я. Бри и Роджер нас поддержали, хотя я видела, что Брианну снедает любопытство.
Время от времени Фанни вскользь говорила о сестре так, будто она и не покидала мира живых. Однако, судя по ее безутешному горю… Похоже, они с Джейн были гораздо ближе, чем я думала. И теперь лицо Джейн стояло у меня перед глазами.
К сожалению, все, что я знала о жизни девочек в Филадельфии, ограничивалось их пребыванием в борделе. Мне совсем не хотелось выяснять, как они туда попали. Только предположения уже пустили корни у меня в голове и неуклонно разрастались, вытесняя сон.
Плохие люди на корабле. Выброшенная в море собака. Домашний питомец? Семья… Может, Фанни и Джейн плыли с родителями и повстречали пиратов? Или капитан оказался мерзавцем, вроде Стивена Боннета… При мысли о нем волоски у меня на руках приподнялись – не от страха, а от гнева. Подобный ему запросто мог решить, что прелестные юные девушки вполне обойдутся без родителей.
Фейт. «Наша мама», – сказала Фанни. Я тщательно вглядывалась в миниатюру, но она была чересчур мала – всего-навсего лицо молодой женщины с темными вьющимися локонами, то ли волнистыми от природы, то ли завитыми по моде того времени.
Нет. Невозможно. Я в десятый раз легла на живот и уткнулась в подушку в надежде, что запах чистого белья и гусиный пух помогут забыться сном.
– Что невозможно, саксоночка? – раздался возле моего уха сонный голос Джейми. – И в таком случае не подождет ли оно до утра?
Простыни зашуршали, когда я повернулась на бок лицом к мужу.
– Извини. – Я примирительно тронула его руку. Теплая и твердая ладонь инстинктивно сжала мою. – Видимо, я случайно произнесла это вслух. Просто думала о медальоне Фанни.
«Фейт».
– Ох. – Джейми, кряхтя, легонько потянулся. – Ты об имени? Фейт?
– Ну да. Конечно, вряд ли это… связано с…
– Имя не такое уж редкое, саксоночка. – Джейми нежно погладил костяшки моих пальцев. – Разумеется, ты что-то почувствовала. Я тоже.
– Правда? – негромко спросила я и чуть кашлянула. – Теперь… я не слишком часто о ней думаю, но порой ни с того ни с сего… вспоминаю о нашей Фейт. Будто снова чувствую ее рядом с собой.
– Представляешь, как бы она выглядела взрослой? – столь же тихо промолвил он. – Я иногда так делал. В основном в тюрьме. Там предостаточно времени для размышлений. По ночам. В одиночестве.
С едва слышным вздохом я придвинулась ближе, устроив голову у него на плече, и Джейми обнял меня. Мы лежали неподвижно, прислушиваясь к окружающей нас тишине ночи и дома. Вся семья была в сборе, за исключением одного ангелочка, мирно парившего в воздухе.
– Медальон, – проговорила я наконец. – Он ведь никоим образом не связан с…
– Нет. – Голос Джейми звучал настороженно. – Что тебя на самом деле гложет, саксоночка? Я отлично вижу: в мыслях у тебя совсем другое.
Чистая правда. Он меня раскусил, и я ощутила укол вины.
– Знаю, это невозможно. – Я сглотнула. – Просто… – Слова замерли на губах, и Джейми погладил меня между лопатками.
– Давай же, саксоночка, не молчи. Пускай это все глупости, но мы оба не уснем, пока ты не скажешь.
– Ну… Помнишь, Роджер рассказывал о докторе, которого встретил в Нагорье, и о голубом свечении?
– Да. Какое…
– Роджер спросил, не случалось ли мне видеть подобное, когда я лечила людей.
Рука на моей спине замерла.
– И? – осторожно поинтересовался Джейми. То ли боялся услышать лишнее, то ли выяснить, что я спятила.
– Нет, – успокоила я. – Хотя… Нет. И все же… я его видела. Чувствовала. Дважды. Мельком, когда умер младенец Мальвы. – У меня на руках, весь в материнской крови. – И по-настоящему, когда после рождения Фейт я лежала в горячке… почти при смерти… Пришел мастер Рэймонд и…
– Есть что-то, о чем ты не рассказывала мне прежде?
– Не знаю, – честно ответила я. – Думаю, произошло вот что…
И я поведала Джейми о том, как мои кости испускали голубое свечение через плоть, как свет растекся по телу, а инфекция отступила, оставив меня без сил, зато живой и вполне здоровой.
– Словом… я знаю, это все сущий бред, вроде того, о чем думаешь посреди ночи, лежа без сна.
Джейми что-то буркнул, отсекая извинения и поторапливая закончить мысль. Поэтому я сделала глубокий вдох и прошептала ему в грудь:
– Мастер Рэймонд… Что, если… Вдруг он нашел Фейт и смог… каким-то образом… ее вернуть?
Мертвая тишина. Я сглотнула и продолжила:
– Бывает, людей ошибочно объявляют умершими. Вспомни старую миссис Уилсон! Любой врач знает, хотя бы понаслышке, о так называемых «покойниках», которые вдруг приходили в себя в морге.
– Или в гробу, – мрачно вставил Джейми, и я вздрогнула. – Да, мне доводилось слышать о подобном, но… речь идет о недоношенном младенце. Как…
– Не знаю как! – выпалила я. – Говорю же, полный бред и фантазии! И все же… – Я осеклась на высокой ноте, в горле застыл ком.
– Искушение слишком велико? – Он положил ладонь мне на затылок и заговорил тише. – Конечно. Пускай так, mo chridhe, но тогда почему он тебе не рассказал? Ты ведь с ним виделась? После исцеления.
– Да. – Поежившись, я на мгновение перенеслась в Звездную комнату французского короля с запахом его духов, «драконьей крови» и вина. Передо мной – двое мужчин в ожидании приговора… – Да, все так. Только, когда граф умер, мастера Рэймонда изгнали и увезли. Он не смог бы мне рассказать или вернуться в Париж до нашего отъезда.
Пожалуй, чересчур безумная фантазия, даже для меня. Однако я буквально видела, как мастер Рэймонд ускользает из «Обители ангелов», тайком пробирается в то место, где монахини, вероятно, положили запеленатую Фейт. Он бы обязательно ее узнал, подобно мне.
«У каждого есть аура, – просто сказал он, – которая окружает человека наподобие цветного облака. Ваша – голубая, мадонна. Как плащ Богородицы. Как и моя собственная».
Как и его… Я застыла от внезапно пришедшей на ум мысли.
– Иисус твою Рузвельт Христос.
Что, если… Ладно, к черту, раз уж я все равно сошла с ума…
– Что, если он… то есть я… Что, если мы с мастером Рэймондом каким-то образом связаны?
Джейми промолчал и только шевельнул рукой под моими волосами: согнул средний палец, а указательный и мизинец выпрямил, изобразив «рога» для защиты от злых сил.
– А если нет? – сухо спросил муж.
Он вытащил из-под меня плечо и повернулся, так что теперь мы смотрели друг на друга. Темнота постепенно отступала, и я разглядела печаль и нежность на его осунувшемся от усталости, но в то же время решительном лице.
– Допустим, все, что ты себе напридумала, саксоночка, – правда. Хотя это невозможно, ты сама сказала. Но даже будь это правдой, разницы никакой. Женщина из медальона Фрэнсис мертва, как и наша Фейт.
Его слова больно укололи меня в сердце.
– Знаю, – прошептала я со слезами на глазах и кивнула.
– Я тоже, – тихо произнес Джейми, и я заплакала в его объятиях.
25
Voulez-vous coucher avec moi[85]
Дни все еще стояли теплые, но коптильня находилась в тени скалистого утеса, и здесь уже больше месяца не разводили огонь, поэтому в воздухе висел прогорклый запах пепла и застарелой крови.
– Как думаешь, сколько в нем веса?
На грубо сколоченном столе у дальней стены лежал черный с белыми пятнами кабан. Брианна уперлась ладонями в холку убитого животного и для пробы навалилась на него всей силой. Шея чуть подалась – окоченение давно прошло, – но сама туша не сдвинулась ни на дюйм.
– Полагаю, живьем он весил больше твоего отца. Фунтов четыреста?
Джейми выпотрошил кабана и выпустил кровь, что, вероятно, облегчило ему ношу фунтов на сто или около того, хотя мяса все равно было много. Отрадная перспектива в преддверии зимы, однако в настоящий момент это обстоятельство меня скорее устрашало.
Я развернула отрез материи с несколькими карманами, в котором хранила большие хирургические инструменты: обычному кухонному ножу такая задача не по силам.
– Что насчет кишок? – поинтересовалась я. – Пригодятся, как по-твоему?
Бри задумчиво наморщила нос. Джейми смог унести (вернее, притащить волоком) только саму тушу, правда, двадцать-тридцать фунтов кишок он все-таки предусмотрительно захватил, наскоро вычистив содержимое. Тем не менее за пару дней в брезентовом мешке состояние внутренностей, и без того не очень-то аппетитных, только ухудшилось. Испытывая некоторые сомнения, я все же положила их на ночь в емкость с соленой водой: если кишка сохранилась в целости, она сгодится в качестве оболочки для колбас.
– Не знаю, мама, – неуверенно произнесла Бри. – Думаю, они уже порядком протухли. Хотя какую-то часть, наверное, можно спасти.
– Ну, нет так нет. – Я вытащила самую большую пилу для ампутации и проверила зубья. – В крайнем случае сделаем котлеты.
Колбасы в оболочке при надлежащем копчении хранились практически бесконечно. Котлеты на вкус не хуже, но с ними больше хлопот: для сохранности их необходимо укладывать в деревянные бочонки или ящики, перемежая слоями топленого сала. Бочек у нас не было, зато…
– Сало! – воскликнула я, поднимая взгляд. – Черт, совсем вылетело из головы! У нас ведь нет большого горшка, а кухонный котел мы занять не можем.
На вытапливание сала требуется несколько дней, а в котле варили по крайней мере половину пищи, не говоря уже о кипячении воды.
– А если попросить в долг? – Заметив шевеление за дверью, Бри повернула голову. – Джем, это ты?
– Нет, тетя, это я. – Жермен заглянул внутрь и осторожно принюхался. – Мэнди захотела навестить petit bonbon[86] Рэйчел, и Grand-pre разрешил пойти, но только со мной или Джемом. Мы бросили монетку, и он проиграл.
– Хорошо. Тогда будь добр, сходи и принеси мешок с солью из бабушкиной хирургической.
– Там ничего не осталось. – Я взяла кабана за ухо и вставила пилу в складку на шее. – Последняя ушла на кишки. Придется и ее позаимствовать.
Я сделала первый надрез и с удовлетворением отметила упругость звериной плоти, хотя разложение уже тронуло соединительную ткань между мышцами и шкурой: кожа слегка отслоилась, стоило на нее надавить.
– Вот что, Бри, – сказала я, ощущая, как при нажатии зубья пилы цепляют шейные позвонки, – мне потребуется время, чтобы снять шкуру и расчленить тушу. Может, пока разузнаешь у хозяек в округе, не одолжат ли нам котелок для варки на пару дней и полфунта соли в придачу?
– Ладно. – Бри с явным облегчением ухватилась за подвернувшуюся возможность. – Что мне предложить взамен? Может, окорок?
– Что ты, тетя, за горшок это уж слишком! – потрясенно воскликнул Жермен. – Да и вообще не стоит торговаться, – добавил он, нахмурив светлые бровки. – Ты ведь просишь об одолжении. Когда-нибудь и тебя попросят.
Брианна глянула на племянника то ли с удивлением, то ли с недоверием, потом перевела глаза на меня. Я кивнула.
– Похоже, я слишком долго отсутствовала, – шутливо заметила она и, потрепав Жермена по волосам, отправилась выполнять поручение.
Чтобы отделить голову, пришлось повозиться, правда, всего несколько минут: пила вошла удачно, да и опыта мне не занимать, чего уж там. Я разрезала последние пучки мышечных волокон, и массивная голова с глухим стуком шмякнулась на столешницу, отчего поникшие уши дрогнули. Я прикинула ее вес – около тридцати фунтов, разумеется, с учетом языка и щековин. Пожалуй, лучше их срезать, прежде чем варить студень в котле. На это уйдет целая ночь, значит, овсянку надо замочить с вечера, а потом подогреть кашу на золе. Или пожарить с сушеными яблоками?
От физических усилий я слегка вспотела и перестала чувствовать холод. Отделив ноги, я бросила их в маленькое ведерко для последующего маринования, затем отложила пилу и взяла большой нож с зазубренным лезвием: свиная шкура, хоть и сырая, была жесткой. Сняв кожу наполовину, я остановилась, чтобы отдышаться и вытереть лицо фартуком. Опустив подол, я увидела Жермена: мальчик все еще сидел на бочке с соленой рыбой, которую Джейми выменял у Георга Фейнбека, одного из моравских братьев в Салеме.
– Знаешь, это тебе не увеселительное представление. – Я жестом подозвала Жермена и вручила ему маленький нож. – Вот, возьми-ка и помоги. Стягивай кожу. Не срезай слишком много, просто отделяй ее лезвием от мяса.
– Я знаю как, бабушка, – терпеливо сказал он, беря нож. – Все равно что свежевать белку, только очень крупную.
– Ну, в общем, да. – Я слегка повернула запястье внука, направляя лезвие под правильным углом. – Разница в том, что с белки снимают шкурку целиком, ради меха. А кабанью мы разделим на большие куски и потом их используем. С одной ляжки хватит кожи на пару ботинок.
Я показала Жермену линию среза – вокруг бедра и вниз по внутренней стороне ноги, – а сама приступила к передним конечностям.
Несколько минут мы работали в тишине. Видимо, внук так увлекся заданием, что забыл свою обычную разговорчивость. Вдруг Жермен опустил нож.
– Бабушка… – начал он, и что-то в его голосе заставило меня тоже остановиться. Я внимательно посмотрела на внука впервые с тех пор, как он пришел в коптильню.
– Ты знаешь, что означает фраза «voulez-vous coucher avec moi»? – выпалил он. Его бледное и напряженное лицо залила краска. Очевидно, сам он прекрасно знал.
– Да, – ответила я как можно спокойнее. – От кого ты ее услышал, милый?
И впрямь – от кого? В окрестностях Риджа, насколько я знала, никто по-французски не говорил. А если и говорил…
– Ну… от Фанни, – выдавил Жермен и побагровел. Он с такой силой стиснул нож для снятия шкуры, что костяшки его пальцев побелели.
Фанни? – ошеломленно подумала я.
– В самом деле?.. – Я медленно протянула руку, взяла у него нож и положила рядом с наполовину освежеванным кабаном. – Душновато здесь, правда? Пойдем-ка на улицу, глотнем воздуха.
Я не осознавала, насколько гнетущая атмосфера в коптильне, пока мы не вышли на свежий воздух. Желтые листья кружились на ветру. Жермен глубоко, судорожно вздохнул, а за ним и я. Вопреки только что услышанному, я почувствовала себя немного лучше. Он тоже: лицо обрело нормальный цвет, хотя уши все еще горели. Я улыбнулась ему, и он неуверенно изобрази ответную улыбку.
– Пройдемся до кладовой над родником, – предложила я и повернула к тропинке. – Не отказалась бы от чашки холодного молока, а дедушке к ужину захочется сыра.
– Итак, – непринужденно продолжила я, поднимаясь по тропе. – Где вы были с Фанни, когда она это сказала?
– У ручья, бабушка, – тут же ответил он. – Ей к ногам присосались пиявки – я их снимал.
Что ж, довольно романтичная обстановка, – подумала я, представляя, как девочка сидит на камне, приподняв юбку, а ее белые и по-жеребячьи длинные ноги усыпаны пиявками.
– Видишь ли, – Жермен поравнялся со мной и горел желанием объяснить, – она попросила научить ее, как по-французски будет «пиявка», «водоросли», а еще «дайте мне поесть, пожалуйста» и «пошел прочь, гнусный тип».