Ворон Хольмгарда Дворецкая Елизавета
Пока Арнэйд готовила отвар, Самуил сидел на своем обычном месте – напротив у очага, – и наблюдал за нею, но не пристально, а как бы между делом. Когда она стала размешивать в котелке длинной ложкой, он кивком подозвал Хаварда и что-то ему сказал.
– Господин Самуил благодарит тебя за доброту и заботу о наших людях, – перевел Хавард. – Он говорит, да воздаст тебе Господь за это доброе дело, да будешь ты в милости перед лицом его.
Арнэйд опустила взгляд. Черты Самуила были суровы, но во глазах светилась мудрость. Она подумала, что он, наверное, неплохой человек, но его резкая непохожесть на всех, к кому она привыкла, смущала ее.
– Он говорит, что его ждет дома дочь твоих лет, ее зовут Мириам.
Самуил закивал, глядя на Арнэйд темными глазами из-под морщинистых век, будто давая этим понять, что смотрит на нее как на дочь.
В последующие дни, пока Дагу было не до того, Арнэйд еще не раз беседовала с Самуилом. Выяснилось, что он немного знает славянский язык, и это давало им возможность разговаривать без помощи толмача. Завидев ее, он показывал на скамью возле себя и приглашал: «Подступи к нам».
– Скажи мне ответ, – начинал он, неторопливо подбирая слова в языке, который им обоим был не родным, но единственный давал возможность общаться. – Сколь много лета род твой поживать в эта страна?
– Мой род поживать в Мерямаа… – Арнэйд быстро подсчитала на пальцах, – шесть колено. Мой старший дед был первее прочих всех.
– Твой род самый перво… первородный есмь?
– Ну… да. – Арнэйд надеялась, что поняла его верно.
Рассказать всю сагу о Бьярнхедине Старом на славянском языке ей было не под силу. Расспрашивал Самуил и про Хольмгард – что за человек Олав конунг, велики ли его владения, богатства, военная сила, связи с другими конунгами и влиятельными людьми, какие пути туда ведут. Об этом Арнэйд знала лишь понаслышке – ни Олава, ни Хольмгарда она в глаза не видела. Тогда она посылала за Виги, который в Хольмгарде некоторое время перед тем походом прожил сам: он был посвободнее, чем Арнор, занятый оценкой и дележом добычи. Виги тоже помнил с детства несколько славянских слов, но вести связную беседу не мог, и Арнэйд приходилось им с Самуилом переводить. Почти каждый раз с ними сидел и Хавард, почти не сводя с Арнэйд глаз, и на губах его играла легкая улыбка. «Можно подумать, он свататься приехал!» – однажды буркнул Виги. «Только не скажи этого Арни!» – Арнэйд даже испугалась, что будет, если старший брат заподозрит такие намерения в госте, которого вытащил из «какой-то вонючей задницы» грязным, как тролль.
Глава 8
– Поро кугу юмо[16]! – Арнэйд села на лавку и уронила руки на колени. – Не скажу, что хотела бы поменяться с нашими новыми рабынями, но едва ли хоть одной из них пришлось в эти дни работать больше моего! Даже когда они стирали вчера, я все это время была при них и замерзла, как волчица!
Шел последний вечер перед большим пиром. Завтра на курганах опять соберется весь Бьюрланд, чтобы принести жертвы в благодарность за удачный поход. Завтра Арнэйд снова предстояло, одетой в лучшее платье, держать серебряную чашу с жертвенной кровью, но она сомневалась, хватит ли у нее сил держаться на ногах. Одно радовало – на пиру всю челядь и скот раздадут по рукам, останется только их собственная доля, и ей уже не придется следить, чтобы несколько десятков человек и сколько же голов скота были накормлены, напоены, согреты и прибраны как подобает.
– Виги, я знаю, что в походе вы перенесли немало трудов и опасностей, – продолжала она, глядя на младшего брата: Виги развалился на скамье напротив и ухмылялся. – Но для меня этот пир тоже что-то вроде военного похода… Когда все закончится, меня придется нести домой на руках.
– С этим я справлюсь. Главное, чтобы Гудбранд не пытался унести тебя на руках к себе домой! – язвительно ответил ей Арнор. – Я удивляюсь, что он еще не прибежал сюда с теми обещанными пятью служанками. Наверное, хочет вручить их при всех свидетелях, на пиру, перед богами, чтобы все знали, что после Харальда Боезуба и Кугырака свет не видел равных ему!
– А ты… не слышал? – Арнэйд осторожно покосилась на него.
– Чего я не слышал?
– Мне рассказала Гисла… Рунольв сегодня ездил в Ульвхейм, ему там рассказали… Гудбранд привез какую-то пленницу и теперь в ней души не чает. Подарил ей не то два, не то три платья Хильд, и все ночи проводит с нею. Рунольв сам не видел, но говорят, очень красивая. Если Гудбранд опять будет свататься, я ему намекну, что раз место уже занято, я не собираюсь соперничать с пленницей!
– Пленница? – Арнор поднял брови. – Красивая? А как ее зовут, не говорили?
– Лиса, Лисави – как-то так. Что-то о трудолюбии, хотя, говорят, работой он ее не томит[17]!
– Лисай! – воскликнул изумленный Арнор.
– Да, вроде так. Ты ее знаешь?
– Так это же моя пленница!
– Твоя?
– Я сам ему подарил! Чтобы он не ворчал, что я задержался на востоке.
– Ты знал, в чем у него нужда! – Арнэйд фыркнула.
– Но… – Немного растерявшись от такого итога своего великодушного порыва, Арнор подошел к ней. – Арно, ты не огорчилась? Я, конечно, не хочу с тобой расставаться, но если ты надумаешь… Я могу ему втолковать, что он роняет…
– Святы-деды! – Арнэйд обняла его за шею. – Оставь его наслаждаться твоим даром. Хотя бы этой заботой у нас будет меньше!
Скрипнула дверь в сенях, качнулась внутренняя, вошел Даг, источая морозный запах.
– Арни, ты здесь? – Он оглядел полутьму жилища, стирая снег с бороды. – Пойдем в гостевой дом. Перед пиром стоит потолковать с твоими найденышами. Наверняка нас спросят завтра, что это за люди, а у меня самого не было времени это выяснить!
Когда Арнор и Даг вошли, Самуил и Ямбарс возле очага повернули к ним головы. При виде Дага – он зашел сюда впервые за эти дни – гости, чуть помедлив, встали и поклонились.
– Вы старшие над этими людьми? – спросил Даг, подойдя и садясь напротив.
Самуил нашел глазами Хаварда – тот сидел среди прочих булгар за игрой в кости, но появление отца и сына прервало игру. Хавард вскочил и торопливо подошел.
– Приветствую тебя, Даг хёвдинг, и тебя, Арнор, от лица Самуила бен Бехера, Ямбарса Алпай-улы, от моего и от всех наших спутников. – Он поклонился, кивая каждому, кого называл.
Потом присел на самый край скамьи, всем видом показывая, что не навязывается в беседу значительных людей, а всего лишь готов помочь им понять друг друга.
– Нам нужно поговорить, – без предисловий начал Даг. – Завтра мы приносим жертвы, у нас будет большой пир, сюда, в этот дом, соберутся все лучшие люди Бьюрланда. Кое-кто уже слышал о вас, и люди непременно захотят узнать, кто вы такие и с чем прибыли.
Даг вопросительно взглянул в глаза сперва Самуилу, потом Ямбарсу – смуглому крепышу лет сорока, с грубоватыми чертами круглого лица, с большим носом и густыми черными усами. Узковатые темные глаза его горели, как угольки.
– Кто вы такие? – прямо спросил Даг.
– Мы – торговые люди из Булгара, и я не сомневаюсь, что твой сын уже рассказал тебе об этом. – Самуил помнил, что часть этих вопросов Арнор задал им еще в первый день знакомства. – Мы прибыли сюда ради дела, необходимость которого и тебе, как человеку умному и бывалому, тоже ясна, – он делал в речи остановки, чтобы Хавард мог перевести как следует. – Очень много лет ценные меха с севера шли к южным морям через волоки между Славянской рекой на Дон, а оттуда через переволоку на реку Итиль. С переволоки можно было ехать вверх по реке – к Булгару, или вниз – к городу Итиль, где живет каган, хакан-бек и все их приближенные. Эта торговля приносила всем много пользы, а сведущим людям – богатство. Так было, пока хакан-бек Аарон не разгневался на русов, – Самуил бросил взгляд на Арнора, – которые проходили через его владения.
Арнор стиснул зубы, глядя перед собой. Аарон разгневался, еж твою кочерыжку! Аарон подло напал на них, разорвав мир без всякого повода с их стороны! Получив половину добычи, пытался захватить и остальное! Но было не время снова разъяснять, что они не виноваты, и Арнор промолчал.
– После этой ссоры торговый мир между хакан-беком и владыками русов был разорван, – продолжал Самуил, неприметно из-под полуопущенных век наблюдая за лицом Арнора, на котором все же отражался тайный гнев. – Оставалась надежда, что хотя бы через годы мир будет восстановлен и мы снова будем обменивать дорогие меха на серебро из Гургана. Но Бог отвратил свое лицо от торговых путей. Прошлой зимой ваши люди – ваши сородичи с севера – явились на волоки между Славянской рекой и Доном и разорили ее. Сожжены города, люди убиты или уведены в плен. Эта область сделалась непроходима, и древний торговый путь разрушен. Это ведь сделали люди Олава?
– Откуда тебе известно, что эта область разорена русами?
Даг старался не подать вида, насколько эта весть важна, а главное, что они в Бьюрланде до появления булгар об этом не знали.
– Нам известно это от славян, которые живут на верхнем Дону. Они называются люторичи. Их князь, Лютослав, был там и все видел своими глазами. Он прислал эту весть в Итиль, а оттуда она разошлась по всем окрестным землям.
– Да, это сделали люди Олава, – подтвердил Даг. – Мы с прошлой зимы знали об этом замысле.
– Олав имел законное право на эту месть – на Итиле погиб его зять, Грим конунг, – вставил Арнор.
При этих его словах у Хаварда вытянулось лицо.
– Погиб… – он впился глазами в Арнора, – кто, ты сказал, погиб?
– Грим конунг, старший вождь всего похода. Он был сыном Хельги Хитрого из Кенугарда и зятем Олава из Хольмгарда. Вместе со своей дружиной он пропал там на Итиле, в самую последнюю ночь, когда мы уже отплывали. При нем были две сотни киевских варягов, самая лучшая часть войска! Из них мы больше не видели ни одного человека! И еще без малого тысячу убитыми и ранеными мы потеряли в один только первый день, когда арсии напали на нас, считай, как на спящих!
Давний гнев все же прорвался в речи Арнора, не очень-то остывший за полтора года с лишним. Внимательно выслушав, Хавард стал переводить – запинаясь, медленно подбирая слова. Самуил и Ямбарс переглянулись; оба тоже переменились в лице.
– Какое несчастье… – пробормотал Самуил. – Какое ужасное несчастье… И что же… – Он вопросительно взглянул на Арнора, – его тело… сумели вынести? Оно было погребено как подобает?
– Нет, – угрюмо ответил Арнор. – Все, кто был с Гримом, тоже погибли, вынести тело было некому.
– Но какие-то люди… хотя бы рассказали родным, каким образом он погиб? От чьей руки… куда делось тело?
– Никто этого не видел.
Арнор невольно хмурился: противный старикан этими вопросами попадал в самое больное место. Никто из выживших русов не видел гибели Грима, не видел тела, вообще не знал, что с ним стало. Те, кто отплыл, оставив его с дружиной на берегу живым, не получили больше никаких сведений о том, что случилось после их отхода. Целых полдня, когда все остальные уже собрались на острове выше по реке, ждали Грима – и напрасно. А когда поняли, что не дождутся, возвращаться и что-либо предпринимать было поздно. В темноте на воде слышны были звуки битвы, грохот копыт хазарской конницы… Прочее оставалось только воображать. Грима и его людей сочли погибшими именно потому, что ни один из них так и не присоединился к основной части войска. И Арнор хорошо помнил, какой жгучий стыд они, люди Олава, испытывали в тот день, поняв, что потеряли своего вождя и не могут даже прояснить его судьбу.
– Думаю, хакан-беку дорого обошлось бы примирение с Олавом, – добавил он. – Смерти Грима ни он, ни Хельги ему не простят.
Булгары медлили с ответом, обдумывая его слова и переглядываясь.
– Я сомневаюсь, – медленно начал Самуил, – чтобы хакан-бек пожелал сам искать мира с теми людьми, что пролили кровь его подданных на его земле, вблизи «города царства». Возможно, много лет пройдет, прежде чем всемогущему богу будет угодно смягчить сердца и угасить эту вражду. Но трудно смириться с тем, что на эти годы прекратится всякое сообщение товаров между северными странами и южными…
– Я пока не услышал самого главного, – вставил Даг, когда Хавард заканчивал переводить. Он видел, что разговор о том раздоре весьма задевает всех собеседников, и стремился охладить накал чувств. – Кто вас послал, уважаемые? – Он перевел взгляд между Самуилом и Ямбарсом. – Если вы из Булгара, вас послал Алмас-кан? Если так, то вам незачем излагать ваше дело мне. Речь Алмас-кана предназначена для ушей равного ему – для Олава конунга. Его люди будут здесь уже довольно скоро, и вместе с ними вы уедете в Хольмгард.
Выслушав это же по-булгарски, Самуил и Ямбарс опять переглянулись. Даг видел, что им не по вкусу это предложение, хоть они почему-то не решаются его отвергнуть.
– Нет, нас не посылал Алмас-кан, – наконец произнес Самуил.
– Тогда кто? И к кому вы направляетесь?
– Нас послали… уважаемые люди… из Булгара. Известно ли тебе, кто такие рахдониты?
– Кое-что я слышал об этом. Это люди… почти такие же, какими сами русы были лет сто назад, пока у нас не было конунгов в Гардах. Торговые люди, что объединяются в дружины и сами возят свои собственные товары из конца в конец света. Но у нас такого больше нет. С тех пор как в Гардах и в Кенугарде появились конунги, все права на дальнюю торговлю мехами, челядью и серебром принадлежат только им. Те, кто не хотел смириться с потерей этих прав, были изгнаны или перебиты.
Арнор в это время смотрел на Хаварда, который внимательно слушал, ожидая, когда настанет пора переводить, и заметил, что при последних словах Дага Хавард переменился в лице. Обычно приветливое, даже услужливое выражение на миг сделалось жестким. Дрогнули ноздри, голубые глаза похолодели и стали безжалостными. Но тут же он, почуяв взгляд Арнора, снова расслабился и даже слегка улыбнулся ему одними губами. Однако сделать более теплым взгляд ему не удалось.
– Разве это справедливо? – оживился Самуил. – Почему люди, которые честно вели свои дела, поставляли тем же князьям хороший товар, давали хорошую цену за их товар, преодолевали долгий путь, постоянно подвергая опасности свое имущество, жизнь, свободу, здоровье – и они были изгнаны?
– Вот, Хавард… – Ямбарс взглянул на своего молодого товарища, но прочел в его лице нечто такое, что решил не продолжать.
– Изгнаны лишь потому, что жадность князей не знает предела! – продолжал Самуил. – Им мало военной добычи, мало дани, им нужны еще главные прибыли от продажи всего этого, от торговли. Разве дело князей – торговать? Князья – потомки богов, так они о себе говорят, ведь правда? Их ли дело – считать куниц и отнимать хлеб у людей, которые не сражаются, не собирают дани…
– Если бы не князья, никто из наших не попал бы на заморские торги, – сказал Арнор. – Хельги Хитрый из Кенугарда должен был пойти войной на греков, чтобы их цесари разрешили русским купцам приезжать в Миклагард. Самим купцам это было бы не под силу. С ними бы цесари и разговаривать не стали.
– Ну а теперь никаким князьям не под силу водворить мир и восстановить безопасный путь между Славянской рекой и Хазарской. Но если уважаемые и достойные люди сумеют договориться между собой, то дело можно значительно поправить!
– Что это за уважаемые люди? – снова спросил Даг. – Рахдониты?
– Да, я прибыл сюда по совету многих уважаемых в Булгаре людей.
– Но как вы сможете… сможете ли вы обойти волю хакан-бека? Он ведь не допустит таких отношений.
Арнор вспомнил разговоры в булгарском стане: дескать, если хазары спросят о русах, лучше сказать им, что буртасы перебили все остатки русского войска ниже по реке и до Булгара они не дошли. И эта «шутка» обошлась русам в часть добычи немалой ценности.
– Алмас-кан платит дань хакан-беку, а торговые люди той и другой страны живут в тесном союзе между собой и ведут множество общих дел, – ответил ему Ямбарс. – Я скажу вам откровенно, раз уж вижу в вас людей понимающих и опытных, – он прищурился, – торговые люди в самой Хазарии, в Итиле, в Саркеле, в Беленджере, в Карше, в Самкерце, в Семендере, в аль-Бабе не более вас рады этой распре, которая всех лишила прибылей. Не нашего ума разбирать дела владык, но мы должно делать свои дела. Уважаемые люди послали нас сюда, на этот дальний северный край света, чтобы поискать здесь разумных людей, которые тоже не хотят терять доходы.
– Кто эти уважаемые люди? – спросил Даг.
– Я могу назвать тебе их имена, – сказал Самуил, – но сомневаюсь, чтобы когда-то ты их слышал. Это Ешав бен Хелон, Гадиил бен Елишам, Махир бен Сефур, Нафанаил бен Саул… Если бы сам хоть раз был в Итиле… или в Булгаре, ты знал бы: каждое из этих имен для осведомленного человека звучит как звон золота!
– И ты услышал бы звон золота, – горячо подхватил Ямбарс, – принесенного этими именами, если бы не эти шайтуны… – Он бросил сердитый взгляд на другой угол дома, где сидели кучкой два десятка мерянских пленниц, в настороженном молчании наблюдавших за мужчинами. – Если бы при нас остались все те дары, которые эти люди послали…
– Своим товарищам в этих краях! – от себя помог ему Хавард. – Тем, кто услышит голос разума и пожелает водить дружбу с на… с этими уважаемыми людьми. Ты можешь убедиться, Даг хёвдинг, что я не лгу: твоя дочь теперь носит на руке золотое кольцо с рубином огромной ценности. Едва ли во всей этой стране найдется другое такое же – поправь меня, если я ошибаюсь. Это кольцо было в числе тех даров, что передали для вас уважаемые рахдониты. Мы рады, что хотя бы часть их попала к тем, кому назначалась, то есть к вам. Но только представь, что этих даров уже сейчас у вас могло бы быть в три, в четыре раза больше! И золота, и серебра, и цветных одежд!
Даг ответил не сразу, а вопросительно взглянул на сына, но тот ничего не мог ему подсказать. Даг имел немалый опыт в заключении разных сделок, но сейчас происходило нечто такое, с чем он не встречался. При его жизни и даже при жизни его деда – со времен Тородда конунга, основавшего Силверволл, – вся дальняя торговля находилась в руках владык из Хольмгарда. Таким, как он, оставалась лишь торговля местная: забрать пушнину из лесного бола, передать сборщикам Олава, получить серебро, железо и прочие товары, чтобы на это выменять в болах пушнину уже следующей зимы. Богатство его рода прибывало медленно, от поколения к поколению. Но в дальней торговле идут совсем другие дела, потому владыки и забирают ее в свои руки: если здесь одна стеклянная бусина стоит три куницы, то на Хазарском море одна куница стоит три бусины. Когда люди Олава покупают меха там, где меха дешевы – у мерянских и чудских ловцов, – и увозят туда, где дешевы бусины – куда-нибудь в Сирию, – то стоимость дороги окупается неоднократно, пусть даже эта дорога займет полгода. Увезя отсюда, из Силверволла, одну куницу, через год привезешь стоимость девяти куниц. Но до сих пор шесть из них приходились на долю Олава конунга.
И вот приехали люди, которые предлагают исключить из числа получающих прибыль во всяком случае Олава конунга, а может, и хакан-бека Аарона с Алмас-каном. Но Даг не мог так сразу оценить все возможности и опасности этого расклада.
– Мы и другие наши люди стали бы приезжать сюда к вам, – заговорил снова Самуил, будто угадав, что мысли Дага дошли именно до этого места. – Твой сын, – он взглянул на Арнора, – сам проделал этот путь и знает: он хоть и длинен, но преодолим. Мы будем привозить к вам из Булгара серебро, шелковые ткани, красивую посуду, пряности. А вы будете продавать нам разнообразные меха, которыми ваша земля так богата, мед, воск, челядь. На всякой челяди можно делать большие деньги, а у вас тут есть где ее взять. И мы видим, что вам это под силу. – Он мельком глянул на мерянских девушек. – Хотя скажу тебе честно, на рынках Багдада лучшую цену дают за дев славянских, со светлыми волосами и большими синими глазами.
Самуил слегка рассмеялся, прищурившись, и сразу стало видно, что в девах он тоже знает толк, хоть и немолод.
«Да где я их тут возьму…» – по привычке подумал Даг, но тут же сам себе ответил: где взять, найдется. Славяне живут отсюда не так уж далеко – на юг и на запад. Дело не в этом…
– Мой сын убедился, – Даг оглянулся на Арнора, – что этот путь преодолим для войска в две тысячи человек. Для отряда в три-четыре десятка человек он не преодолим! Через месяц или через два, на этом пути найдутся удальцы, которые решат, что ваши дары – это для них. И ваши жизни тоже. Только случай и милость ваших богов спасли вас от смерти. Не окажись мой сын в то же время в том же яле, никто никогда и не узнал бы о вашей участи. Вы бы пропали в этих лесах, как… как песчинка на дороге длиной в два месяца, и ни один чародей не нашел бы ваших следов.
– Согласен, в этот раз нас постигла неудача, – Самуил ненадолго отвел взгляд. – Но господь посылает милость свою стойким, тем, кто смиренно принимает его волю. Господь может потребовать от человека куда большей жертвы, чем серебро, одежды и кони. Тот, кто останется верен своему пути…
– Вижу, наши речи были неубедительны, – сказал Ямбарс, наблюдая за лицом Дага. – Потому что мы мало можем подкрепить их чем-то более весомым и звонким, чем слова. Ведь если бы мы привезли сюда все то имущество, что пропало в лесах, ты ближе к сердцу принял бы наши доводы?
– Потеряна ничтожная доля того, что ты можешь на этом выиграть, – снова обратился к Дагу Самуил. – Настанет весна, и ты, твой сын, твои люди – все, кого ты изберешь, – смогут поехать с нами вниз по реке обратно к Булгару. И там они увидят своими глазами, какие люди делают вам это предложение и что могут дать в обмен на дружбу. Мы ведь не спешим. Этот мир существует уже больше шести с половиной тысяч лет. Может подождать еще год-другой, – он засмеялся, показывая потемневшие мелкие зубы.
– Мир существует шесть тысяч лет? – Глаза Арнора широко раскрылись от изумления.
Его поразил не столько названный возраст мира, сколько само то, что у мира есть возраст, будто у человека.
– Именно так, – перевел Хавард ответ Самуила, усмехаясь его изумлению. – Шесть тысяч четыреста… и сколько-то еще лет назад Господь сотворил сперва небо и землю, создал свет, день и ночь, и приказал земле родить траву и деревья, и поместил на небо светила для дня и для ночи, и сделал рыб, птиц, всех животных, а потом и человека. На все это у него ушло шесть дней. Но только Господь в силах делать важные дела так быстро.
– Я должен это обдумать, – сказал Даг и поднялся; рассказ о сотворении мира он пропустил мимо ушей, его занимали дела более близкие. – Не советую вам завтра на людях упоминать о том, что ты рассказал мне… Это может… породить ненужные толки.
– Понимаю. – Самуил прищурился. – Такие дела – только для разумных и осторожных людей. Думаю, и Олаву в Хольмгарде пока не следует об этом знать, – он многозначительно взглянул на Дага. – Как ты верно сказал, владыки должны вести разговоры с равными себе. Мы с тобой – не владыки, но мы можем делать свои дела между собой и получать хорошую прибыль. Главное здесь – уважение друг к другу и доверие. Для того, кто с нами в дружбе, у нас найдут такие дары, какие не от всякого хакана получишь. Надеюсь, со временем ты будешь среди тех, кому господь назначил лучшие плоды своего сада… Хоть и не так, как сыны Израилевы.
Кто такой Израиль, Даг спрашивать не стал – видно, еще один из этих загадочных «уважаемых людей», от лица которых с ним вели эти прельстительные речи. Даг, хоть и не считал себя большим мудрецом, был довольно умен, чтобы за прельстительностью разглядеть опасность. Самуил предлагал ему завязать торговые связи с булгарскими купцами напрямую, без ведома Олава, а может, и Алмас-кана тоже. Никаких посольств, как делал Хельги Хитрый с греками, никаких договоров, в которых каждая статья обсуждается по несколько лет и четко определяет права и возможности торговых гостей в чужом краю. Только тайная договоренность между ним и Самуилом – «уважение и доверие». В свидетелях – лишь боги того и другого.
Но можно ли доверять этим людям? Мы ведь знаем о них только то, что они сами рассказали, говорил себе Даг. Они предлагают весной поехать с ними в Булгар… Сделать то самое, что рано или поздно соберется сделать сам Олав – и скорее рано, ему ведь тоже хочется покончить с зависимостью от Хельги Хитрого, без воли которого он сейчас не получит ни одного серебреника. И это дело, само по себе весьма опасное, придется делать тайком от Олава и людей из Хольмгарда. И все дальнейшие дела делать втайне. Возможно ли это? Люди Олава бывают здесь каждую зиму и внимательно приглядываются ко всему имуществу, когда собирают дань. Возможно ли будет скрыть от них плоды булгарской торговли? А что если Олав сам завяжет отношения с Алмас-каном и через него узнает о товарах из Мерямаа? И что сделает Олав, когда обнаружит, что его водят за нос?
Думая обо всем этом, Даг полночи не мог заснуть. Осторожно ворочался, чтобы не разбудить никого из малых детей, и чувствовал, что гости из Булгара отравили ему радость от успешного похода и влили полведра дегтя в праздничный мед. Возможность нажить богатство быстрее и легче прежнего манила, но мысли о ней больше тревожили, чем радовали.
Может, лучше б не было никакого похода и добычи, если вместе со скотом и полоном Арнор привез с востока вот это!
Утром, еще в темноте, Арнор, Виги и Арнэйд тайком шептались в длинных сенях.
– Только еще не хватало, чтобы эти ёлсы стали на пиру рассуждать о подарках и торговле в обход Олава! – рассказывал брату и сестре Арнор. – Все напьются и начнут вести такие речи, что потом беды не оберешься.
– А чем тебе не нравится торговать с Булгаром, если Булгар тоже этого хочет? – хмыкнул Виги. – Да с прошлой зимы у нас везде об этом толкуют!
– Это все сначала надо обдумать. Ма шанам[18], Олав ведь не будет так спокойно смотреть, как мы с тобой присваиваем его доходы. Да и что там еще с Булгаром… а дорога туда! Мы с тобой от восточной мери живыми вырвались, прямо скажем, только благодаря удаче – если бы эти булгарские ёлсы не пришли первым и не перебили половину, мы с тобой сейчас тут не стояли бы. Надо разобраться получше, что за люди и к чему нас толкают. Без того, чтобы об этом сразу узнал весь Бьюрланд.
– Но как им помешать? Не звать на пир – обидятся, а люди-то они важные.
– На пир не должен попасть только Хавард, – сказала Арнэйд. – И еще Бард, но он не такая важная птица, чтобы обидеться. Без Хаварда двое других ни с кем не смогут столковаться.
– Верно! – одобрил Арнор. – Надо как-то этого лупоглазого убрать, а старик с тем крепышом пусть их сидят на пиру.
– И как мы его уберем? – Виги подбоченился.
– Да как… – Арнор сейчас был не склонен мямлить. – Пока темно, вызвать его на двор, мешок на голову, свяжем и куда-нибудь в клеть.
– Погоди, аля[19], не спеши. – Арнэйд взяла его за локоть. – Я сейчас пойду к ним готовить завтрак, может, улажу это дело мирным путем.
Арнэйд сегодня явилась в гостевой дом рано: здесь еще многие спали, булгары в одной части длинной палаты, пленницы в другой, и лишь один, Маштык – морщинистый, смуглый, жилистый человек с длинными полуседыми усами и клоком волос на выбритой голове, – уже раздувал огонь.
– Якшы, Маштык! – похвалила его Арнэйд. – Нам понадобится огонь.
Понял он, конечно, только первое слово, но обернулся, поклонился и приветливо закивал.
– Девушки, поднимайтесь, пора печь лепешки! – закричала Арнэйд, хлопая в ладоши. – Нужно быстро поесть и готовить эту палату к пиру! Очаг вычистить, пол вымести, все скамьи и столы протереть. Парни принесут еловые лапы, вы их расстелите по полу. Перемыть посуду для пира, а Талвий и Вирбика со мной будут чистить самую дорогую, из серебра и бронзы. Остальные будут с Ошалче и другими нашими женщинами готовить угощение. Потом вы еще раз умоетесь, причешетесь, заплетете косы, и вас разберут ваши новые хозяева.
Завтра, как Арнэйд утешала себя, из всей этой толпы останется лишь пять девушек, и ей станет куда легче.
Пока она говорила, с лавки вскочил Хавард. Торопливо оправив исподнюю одежду, пригладил свои легкие золотистые волосы и улыбнулся ей.
Самуил тоже проснулся и сидел на своем тюфяке, медленно поглаживая выбритую макушку. Шапку он еще не надел. Арнэйд подошла и приветствовала его вежливым кивком.
– Аван-и?
– Аван-ха![20] – Самуил наклонил голову: он уже научил Арнэйд этому булгарскому приветствию, хотя о более сложных вещах они могли говорить только по-славянски. – Подступи ко мне, пре… прекрасница.
Таким образом он приглашал ее присесть; Арнэйд засмеялась, услышав, какое наименование он для нее соорудил из слов «прекрасная» и «красавица».
– Ты будешь… Ты имеешь воля… жажда сидеть на пиру? – спросила Арнэйд. – Нынче вейцла у нас здесь, – она обвела рукой палату, давая понять, что гости соберутся именно сюда.
– Это едьба для ваших богов… есмь?
– Да, это… о, блот, блот-вейцла[21]. – Арнэйд не была уверена, что «едьба» – подходящее слово, но не могла вспомнить, как правильно. – Едь… Хлеб для богов!
– Я ведал. Нет, я не буду… Наш бог не велит брать едьбу от другие боги.
– Я ведала. – Арнэйд кивнула. – О, Хавард! – воззвала она. – Скажи ему: если он не будет на пиру, то ему нужно будет скоро уйти в другой дом. Я уже придумала куда: к Ульвару. Мы всех этих удыр[22], когда пойдем в святилище, переведем туда. Ульвар, бедняга, погиб, сегодня в их доме никого не будет. Нам, кстати, понадобится кто-то, кто за ними присмотрит, и будет очень удачно, если ты, Самуил, окажешь нам услугу и возьмешь это на себя.
– Сие я могу, – Самуил улыбнулся ей в ответ. – Смотреть девы – сие дело для меня.
Арнэйд слегка содрогнулась в душе: если Самуил занимается дальней торговлей, он и рабами тоже много торговал. Это ведь один из самых выгодных товаров. Раб стоит тем дороже, чем дальше его увезли от дома – так им легче управлять. Самый непокорный мужчина не решится на побег и будет послушным, если между ним и родным краем – месяцы пути, а каждый встречный тут же признает в тебе беглого раба и выдаст хозяевам.
– А ты, Хавард, мог бы помочь Самуилу, – Арнэйд снова улыбнулась. – Ты побудешь с ним, чтобы ему не было скучно одному.
– Я бы предпочел пойти в святилище со всеми и поблагодарить богов, что они уберегли нам… хотя бы жизнь и свободу! – Хавард развел руки, показывая, что иных благ лишен. – А к тому же хотел бы увидеть тебя в платье жрицы и с чашей в руках. Уверен, это очень красивое зрелище!
– Ты сможешь меня увидеть, когда мы пойдем на могилы. Но нехорошо было бы бросить Самуила одного с двумя десятками девок, а больше мы никого не можем с ними оставить. Кеганай, хозяйка, Ульварова вдова, будет нам помогать с готовкой, а Кеденей, ее брат, пойдет на пир, он ведь тоже был в походе, ему причитается часть добычи.
Арнэйд улыбалась, но говорила твердо. Хавард, не будь дурак, все понял: это лишь предлог, чтобы помешать ему попасть на пир, но настаивать он не мог. Да и какое его право быть на пиру, если он не входит в число тех людей, от кого приносятся жертвы, и сам лишь чуть лучше тех животных из числа добычи, которые станут жертвой!
– Твои родичи не хотят допустить меня на этот пир, – негромко, без обиды, но уверенно проговорил он, стоя перед Арнэйд и глядя прямо ей в глаза своими ясными голубыми глазами.
Эти глаза, тонкие черты лица, золотистые, чуть вьющиеся волосы до плеч, горделивая повадка делали его весьма обаятельным, несмотря на бедную одежду. По нему было видно, что привык он к куда лучшим обстоятельствам, но и в худших он сохранял непринужденность.
– Понимаю. В их глазах я – жалкий бродяга, которого подобрали где-то в грязном углу… немногим лучше раба. Как я жалею, Арнэйд, что ты не увидела меня… до того, как удача от нас отвернулась. Мой род ничем не хуже твоего. Мой дед жил в Кенугарде и был очень богат. Он ходил с конунгом Диром на Греческое царство и получил право торговать там. Он имел несколько кораблей и возил туда челядь, меха, обратно привозил золото, серебро, шелк и разные дорогие вещи, а потом увозил их на запад, к моравам, ляхам, саксам и даже франкам. Он единственный в Кенугарде торговал рейнскими мечами. Мой отец занимался теми же делами, но однажды в Кенугард явился Хельги Хитрый и погубил Аскольда, тогдашнего конунга. Он говорил, что сохранит жизнь и имущество всем людям Аскольда, которые принесут ему клятву верности, и на это мой отец согласился. Но торговать с греками стало нельзя – у Хельги ведь не было с ними договора. Мой отец начал торговлю с Хазарией, но Хельги объявил, что больше никто, кроме его людей, не должен покупать и продавать дорогие товары в чужие земли. Весь такой товар теперь принадлежал ему. Этого мой отец уже не мог стерпеть и вместе со своими фелагами переселился в И… во владения кагана. Там я вырос… Кенугарда не помню, меня увезли оттуда малым ребенком. А там… на новом месте мой отец снова стал делать хорошие дела, торговал с хазарами, булгарами, с сарацинами, с люторичами, ясами и другими племенами, подчиненными кагану. Мой отец и сейчас весьма богат и уважаем. Если бы кто-то из твоих братьев поехал с нами, то убедился бы собственными глазами, что я не хуже всякого другого мог бы…
Хавард запнулся, понимая, что в нынешнем своем положении не имеет права говорить о том, что «мог бы. Арнэйд была этому рада. Эта речь внушила ей тревогу и неловкость. Неспроста Хавард вдруг стал рассказывать ей о своем роде, хотя она его об этом не спрашивала.
– Нас там много таких – тех, кого называют «хазарской русью», – снова заговорил он. – С вами, северной русью, мы не вели почти никаких дел, но теперь, когда и Хельги из Кенугарда, и Олав из Хольмгарда разорвали все связи с Хазарией, мы могли бы объединиться, и тогда… Тогда эта река Валга стала бы воистину рекой серебра, и все это серебро текло бы в ваши и наши лари!
Он засмеялся, и его глаза весело заблестели, лицо приобрело уверенное и горделивое выражение. По всем его повадкам было видно, что он и впрямь человек из уважаемой семьи.
– Если бы твой отец понял, как хорошо это было бы для вас… – Хавард слегка подался к Арнэйд и сделал движение, будто хочет взять ее за руку, но она безотчетно попятилась. – Мы могли бы… Я бы тогда… Вот таких колец, – он все же слегка коснулся ее пальцев возле перстня-цветка, – у тебя были бы десятки. Я бы ничего для тебя не жалел, и любая королева позавидовала бы таким платьям из цветного шелка, таким украшениям… Но сейчас не стоит пока об этом говорить, да?
Он заглянул ей в глаза, и смысл его взгляда невозможно было не понять. Арнэйд в растерянности не находила ответа, ее слегка трясло от волнения. По сути дела, Хавард сейчас к ней посватался, то есть дал понять, что посватался бы, если бы мог показать себя равным ей по положению. Арнэйд против воли чувствовала себя польщенной, но не решалась полностью ему поверить, и от этого в том волнении, которое он ей внушал, было что-то неприятное, неловкое. Лучше бы он ничего такого не говорил! Он всегда был вежлив и почтителен, не требовал такого, на что не имел права, и Арнэйд не хотелось его обижать, но все-таки лучше бы ему не заводить таких речей!
– Чего в этом невозможного? – Хавард слегка засмеялся, и Арнэйд не могла не отметить, что он, в общем-то, красивый мужчина, только двух зубов снизу справа не хватает. – Отчего же хазарской руси не стать единым родом с мерянской русью, когда наши земли соединяет река! Она здесь, рядом, – он показал в сторону востока, где за роздых от Силверволла лежала подо льдом река, называемая то Мерянской, то Валгой, а совсем далеко – Сара-итиль. – И никакие конунги нам для этого не нужны, мы сами скоро станем богаче и сильнее любых конунгов.
– Кугу юмо шамыч[23]! – выдохнула Арнэйд. – Я стою тут и слушаю тебя, а удыр сидят сложа руки. Мне нужно заниматься делом. У меня работы, как у Феньи и Меньи. Пожалуй, вашим людям лучше уже сейчас, как поедите, уйти в кудо Ульвара, чтобы не мешать уборке. Скажи им, чтобы были готовы.
С этими словами она направилась к очагу, где пленницы мешали липкое ржаное тесто для лепешек. Хавард смотрел ей вслед, и, судя по веселому взгляду его голубых глаз, вовсе не считал эту беседу неудачной.
Глава 9
– Арнэйд, красавица, приободрись! Сегодня же такой прекрасный день для тебя! Твоя братья стяжали славу и привезли такую отличную добычу, богов нужно благодарить за это с радостным лицом, а ты сидишь хмуришься, будто у тебя жаба на коленях.
Гисла, стоя у Арнэйд за спиной, расчесывала ей волосы. При ее последних словах Арнэйд фыркнула от смеха, стараясь не дергать головой. Уже одетая в нарядное красное платье с золочеными застежками, она сидела на скамеечке из куска елового бревна, где ножками служили обрубленные на нужную длину сучья. Гисла пришла помочь ей одеться и причесаться для жертвоприношения и пира – сделать «узел валькирии» служанкам-мерянкам пока было не по силам.
– Да я бы лучше подержала немного жабу, лишь бы не ждать на пир Гудбранда! – в сердцах ответила Арнэйд. Эта мысль не давала ей покоя. – Он ведь тоже стяжал славу и привез добычу. Ма шанам, воображает себя равным Харальду Боезубу. Боюсь, он сейчас привезет тех пять служанок, которых мне сулил, и потребует, чтобы я вышла за него.
– Ты ведь ему этого не обещала! – подсказал Виги.
Уже в новой синей рубахе, он сидел поблизости на скамье; зная, как сестра дрожит над праздничными крашеными одеждами, он старался почти не шевелиться, чтобы ни обо что не испачкаться, и жевал соломинку.
– Не обещала. Но вы его вызвали на состязание в доблести, и он его выдержал. Если он приведет пять служанок и опять посватается, что я буду ему отвечать?
– Скажешь, что согласна? – с наивным видом предположил Виги.
Арнэйд слегка повела глазами, отыскивая, чем бы в него бросить, но поблизости ничего не нашла.
– Кереметлык[24]! Виги, ты же знаешь!
– Что я знаю? Ма эй саа ару[25], почему ты не хочешь? Чем он тебе не нравится?
– Ты, Вигнир, молод, чтобы понимать девушек! – Гисла оглянулась и подмигнула ему, продолжая водить дорогим самшитовым гребнем по волосам Арнэйд.
Волосы у нее были темно-русые, густые и плотные, и у Гислы едва хватало длины пальцев, чтобы сжать этот поток в горсти.
– Не нравится, и все! – Арнэйд поджала губы. – Ну, я не хочу выходить замуж, пока вы не женились. На кого я вас покину, двух здоровенных лосей, на одних служанок? Ошалче и без того хватает дел, чтобы еще следить за вашими рубахами.
– Добрые сыновья привели бы жен к отцу в дом давным-давно, – по-мерянски вставила Ошалче, кормившая младшее дитя, в то время как двое постарше вертелись рядом. За двенадцать лет в семье русов Ошалче научилась довольно хорошо понимать их язык, но говорить почти не могла, да и надобности не было. – Может, перед тем походом вы по вашим обычаям были молоды для женитьбы, но после похода что вам мешало? Хотите опозорить отца, что у него в доме два сына, не годных к делу?
Виги насмешливо фыркнул, но ничего не ответил. Мнение Ошалче для него мало значило, но он не спорил с нею.
– Может, девушке нравится кое-кто другой? – тем временем прошептала Гисла, наклонившись к самому уху Арнэйд. – Кое-кто и помоложе, и попригляднее собою, чем Гудбранд?
Арнэйд изнутри облилась дрожью: уж не на Свенельда ли Гисла намекает? Его здесь год не видели, но такие вещи женщины хорошо запоминают.
Легким толчком в спину Гисла велела ей наклониться; Арнэйд свесила голову вниз, и Гисла перекинула весь поток волос ей через маковку.
– Да здесь как будто нет таких… – с мнимым безразличием ответила Арнэйд; сильно помогло то, что поток волос глушил ее голос, а лицо и вовсе скрывал.
Здесь, в Силверволле, и правда таких не было…
– Ну… может быть… он завелся здесь… недавно? – Гисла стала собирать волосы в пучок и скручивать в жгут. – Он по виду небогат, но хорош собой, а таких обещающих губ и таких шальных глаз я много лет ни у кого не видела!
– Похотливых глаз, ты хотела сказать! – прищурившись, поправил Виги.
– Осторожно поднимай голову! – велела Гисла, и Арнэйд медленно выпрямилась.
На затылке у нее красовался узел из волос, а длинный густой хвост свешивался из него ниже лопаток. «Я бы сказал, это похоже на конскую задницу», – подумал Виги, но благоразумно промолчал. Валькириям виднее.
– Почему ты думаешь… про него? – Арнэйд повернула голову к Гисле. – Разве… об этом говорят?
Когда Хавард держал перед нею свою многозначительную речь, в доме не было никого, кроме них, кто понимал бы по-русски. Но не прошло и дня, как дело выплыло наружу.
– Люди замечают, что булгарский гость не сводит с тебя глаз. – Уклончиво улыбаясь, Гисла покачала головой. – Да и чему дивиться: ты красавица и самого лучшего рода во всем Бьюрланде! Ты здесь все равно что дочь конунга. А этот парень, сразу видно, не промах и умеет выбрать лучшее.
– Да кто он такой! – с досадой ответила Арнэйд. – Пока что его знатный род и богатства где-то там в Булгаре – одни слова. Я уж не стану мечтать о бродяге, у которого только и есть, что рубашка на теле да нахальство!
– Он что, к тебе полез?
Арнэйд не услышала, как отворилась дверь у нее за спиной; все взглянули туда, на вошедшего Арнора. Обойдя Арнэйд, он встал перед нею, чтобы видеть ее лицо.
– Н-нет, нет! – Арнэйд встревожилась. – Он не сделал… ничего неподобающего.
Пересказывать утреннюю беседу в гостевом доме она не собиралась.
– Он умный парень и понимает, – сурово заметил Арнор, – что только вздумай он сделать что-то неподобающее, как его труп выбросят в ближайший овраг, и некому даже будет спросить о нем.
– Меня больше тревожит, что мне отвечать Гудбранду, если он опять заведет свою песню. Его-то не выбросишь в овраг!
– Ты знаешь, что ему отвечать. – Арнор слегка ей подмигнул и стал расстегивать пояс. – Что мне надевать, ты нашла мне рубашку?
– Вон лежит, на ларе. Сверху отца, внизу твоя.
Арнор стянул сорочку и направился к лохани. Пайгалче, бывшая когда-то их нянькой, подошла полить ему из кувшина.
– Кстати, он уже приехал, – сказал Арнор, обмывая плечи.
– Кто?
– Да этот Сигурд… То есть Гудбранд.
– Святы-деды! Кугу юмо шамыч! – Со страдальческим видом Арнэйд осторожно покачала головой, ощущая, как колышется сзади хвост волос. – Пожалуй, лучше мне к нему выйти сейчас и сказать пару слов. Это лучше, чем объясняться у всех на виду в гостевом доме.
– Ну, пойди! – Арнор обернулся от лохани и еще раз ей подмигнул. – Ты теперь валькирия, тебе неведом страх.
Да если бы так! Арнэйд знаком велела Талвий набросить ей на плечи шубу и идти следом. Рослая, крепкая, как сосна, новая служанка с неподвижным лицом теперь везде ходила за нею. Арнэйд надеялась, никто не догадается, что сердце в ее груди трепещет, как заячий хвост.
Гостей из Ульвхейма Арнэйд обнаружила за воротами Дагова двора, у коновязи, которая тянулась отсюда и до гостевого дома. Гудбранд и несколько человек, прибывших с ним – толстяк Вигфус, тощий рослый Торд, невысокий коренастый Гейрфинн, – привязали здесь лошадей, чтобы идти в святилище вместе с семьей Дага, и беседовали в ожидании хёвдинга. Увидев Арнэйд, они прервали разговор и стали ее осматривать, давая понять, что находят ее яркую одежду, дорогие украшения, крытую узорным шелком кунью шубу выше всяких похвал. Куниц в Бьюрланде раздобыть было нетрудно, а этот шелк происходил из добычи братьев, из Гургана; Арнэйд приготовила ее себе в приданое и надевала только по самым большим праздникам.
– У нас все готово. – Прикидывая, далеко ли до полудня, Арнэйд взглянула на небо, где зимнее солнце тускло мерцало сквозь облака. – Отец скоро выйдет, и пойдем.
Она огляделась, но никого похожего на пять обещанных служанок не приметила.
– Ты ищешь то, что я тебе обещал? – догадался Гудбранд. – Я решил не вести рабынь с собой сегодня, но если мы назначим день, то я приеду с ними, и мы позовем свидетелей…
– Постой, Гудбранд! – Арнэйд подняла руку, останавливая его речь.
Взгляд Гудбранда метнулся к перстню в виде золотого цветка у нее на пальце, глаза расширились от удивления. Видно, Арнор по дороге домой не показывал спутникам этой добычи.
– Послушай-ка, Гудбранд! – с лукавым видом начала Арнэйд, отважно улыбаясь, хотя внутри у нее все тряслось. – О служанках… Что касается служанок… Мне известно, что у тебя имеется одна служанка, которая намного лучше всех прочих… Она так хороша, что не сыщется ей равных… Она красива, молода, носит такие платья, что были бы впору госпоже усадьбы, и, видно, так искусна в кое-каких делах… Я, помнится, слышала ее имя… Лиса… Лисави… а, Лисай! Она появилась у тебя недавно, но уже успела завоевать одобрение хозяина и восхищение Ульвхейма! Слухи о ней ходят по всему Бьюрланду.
При первых же ее словах Гудбранд покраснел; в таких случаях говорят, «гнев бросился ему в кожу». Видя это, Арнэйд понимала, что ввязалась в нешуточное дело, но, хоть вступать с кем-то в раздор для нее было непривычно, остановиться она не могла. Страшно бросать вызов мужчине, знатному человеку, да еще по такому тонкому поводу, но легче предотвратить повторное сватовство, чем при всех отказывать. У нее нет достойного повода для отказа, и люди просто сочтут ее вздорной, привередливой и слишком гордой.
Спутники Гудбранда слушали, перемигиваясь и ухмыляясь, а к концу это речи уже ржали в кулаки, не в силах сдержаться.
– Кто… кто тебе это наболтал? – гневно спросил Гудбранд.
– Это известно многим людям. – Арнэйд бросила взгляд на мужчин за спиной у Гудбранда, которые изо всех сил старались сделать невозмутимые лица.
– Так и что? Чего дурного, если мужчина… это же моя рабыня, я…
– С твоей рабыней, ты, разумеется, можешь делать все, что тебе угодно. Но я не могу унаследовать место… сам знаешь где… после рабыни!
Теперь давились от смеха не только спутники Гудбранда, но и жители Силверволла; приметив яркую стайку нарядных людей, они собрались послушать, о чем говорят Дагова дочь и ее предполагаемый жених.
Гудбранд стиснул зубы, понимая, что делается посмешищем. Его взгляд упал на кольцо Арнэйд с самоцветной сердцевинкой.
– Я тоже кое-кто слышал! – Он упер руки в бока, стараясь вернуть уверенность. – Что на тебя пучит наглые глаза еще кое-кто… кого и человеком-то назвать стыдно! В этом все дело? Кто подарил тебе это кольцо?