Пуаро расследует. XII дел из архива капитана Гастингса Кристи Агата
– Что еще за жуткий голос? Чей? И что случилось?
– Голос из телефона, доктор. Позвонили, я сняла трубку – и тут этот голос. «Помогите, – говорит, – доктор, помогите. Меня убили!» Потом там все вроде как стихло. Я спрашиваю: «Кто говорит? Кто это?» А в ответ слышу только слабый такой шепот: «Фоскатин, – так, кажется, – Риджентс-корт».
Доктор не удержался от удивленного возгласа:
– Граф Фоскатини! У него квартира в Риджентс-корте. Я должен немедленно бежать. Что же там могло случиться?
– Ваш пациент? – спросил Пуаро.
– Я посещал его несколько недель назад по поводу небольшого недомогания. Он итальянец, но превосходно говорит по-английски. Что ж, я вынужден откланяться и пожелать вам доброй ночи, Пуаро, если только… – Доктор замялся.
– Я улавливаю вашу мысль, – улыбнулся Пуаро. – Буду счастлив сопровождать вас. Гастингс, бегите вниз и возьмите такси.
Когда особенно спешишь, такси вечно все заняты. Но мне в конце концов удалось поймать таксомотор и вскоре мы уже мчались на всех парах в сторону Риджентс-парка. Риджентс-корт – так назывался новый многоквартирный дом, расположенный неподалеку от Сент-Джонс-Вуд-роуд. Построенный совсем недавно, он был оборудован по последнему слову техники.
В холле никого не оказалось. Доктор нетерпеливо нажал на кнопку лифта, а когда он прибыл, резко бросил лифтеру в ливрее:
– Квартира номер два. Граф Фоскатини. Там произошел несчастный случай, насколько я понимаю.
Лифтер вытаращился на него в изумлении.
– Впервые слышу об этом! Мистер Грейвс – это графский камердинер – буквально полчаса назад вышел и ничего не сказал.
– Граф Фоскатини в квартире один?
– Нет, с ним ужинают два джентльмена.
– А как они выглядят? – спросил я с надеждой.
Мы уже ехали в лифте, быстро поднимаясь на третий этаж, где и находилась квартира номер два.
– Сам-то я их не видел, сэр, но, насколько я понял, они иностранцы.
Он отворил чугунную решетчатую дверь, и мы вышли на лестничную клетку. Номер два располагался прямо перед нами. Доктор позвонил в дверь. Нам не открыли, внутри было тихо. Доктор позвонил еще раз, потом еще. Мы слышали лишь дребезжание звонка, но никто не подавал признаков жизни.
– Дело принимает серьезный оборот, – пробормотал доктор и повернулся к лифтеру.
– Есть запасной ключ от этой двери?
– У привратника внизу.
– Тогда спускайтесь и привезите его сюда, и, знаете что, заодно вызовите-ка полицию.
Пуаро одобрительно кивнул.
Лифтер быстро вернулся. Вместе с управляющим.
– Вы не могли бы объяснить, джентльмены, что все это значит?
– Разумеется. Я получил сообщение по телефону, что на графа Фоскатини напали, и он умирает. Как вы сами понимаете, мы решили не терять времени даром – возможно, мы уже опоздали.
Управляющий без дальнейших проволочек достал ключ, и мы все вошли в квартиру.
Сперва мы оказались в небольшой квадратной гостиной. Дверь с правой стороны была приоткрыта. Управляющий кивнул на нее.
– Столовая.
Доктор Хокер вошел первый. Мы следовали за ним по пятам. Войдя в комнату, я невольно ахнул. Остатки трапезы на круглом столе посреди комнаты. Три стула отодвинуты, будто те, кто на них сидел, только что встали из-за стола. В углу справа от камина – массивный письменный стол, а за ним сидит человек – вернее, уже труп. Его правая рука еще лежала на телефонном аппарате, но сам он навалился на стол, сраженный страшным ударом по затылку. Орудие убийства не пришлось долго искать. Основание мраморной статуэтки, брошенной в спешке, было испачкано кровью.
Осмотр врача был недолог.
– Мертв. Смерть, по всей видимости, наступила почти мгновенно. Удивительно, как это он смог позвонить. До прихода полиции его лучше не трогать.
По предложению управляющего мы осмотрели квартиру, но результат был предсказуем. Маловероятно, что убийцы стали бы прятаться там, откуда они могут запросто уйти.
Мы возвратились в столовую. Пуаро в нашем обходе квартиры не участвовал. Я заметил, что он с пристальным вниманием разглядывает стол в центре комнаты, и подошел к нему. Это был хорошо отполированный круглый стол красного дерева. Середину украшала ваза, полная роз, на сверкающей поверхности лежали белые кружевные салфетки. На столе имелось блюдо с фруктами, но три десертные тарелки остались чистыми. Тут же стояли три кофейные чашки с остатками кофе на дне – два черных и один с молоком. Все трое сотрапезников пили портвейн – до половины налитый графин стоял рядом с центральным блюдом. Один курил сигару, двое других – сигареты. Инкрустированный серебром черепаховый портсигар с табачными изделиями стоял открытым здесь же.
Я мысленно расположил все эти факты по пунктам, но должен признать, что они никак не объясняли случившееся. Теряясь в догадках, что такого важного увидел в них Пуаро, я прямо спросил у него об этом.
– Мон ами, вы упускаете суть, – ответил маленький бельгиец. – Я ищу то, чего я здесь не вижу.
– И что же это?
– Ошибка – даже самая крошечная ошибка, совершенная убийцей.
Он быстро шагнул к смежной со столовой кухоньке, заглянул туда и покачал головой.
– Мсье, – обратился он к управляющему, – не будете ли вы любезны объяснить мне здешнюю систему подачи блюд?
Управляющий подошел к чуланчику в стене.
– Это служебный лифт, – пояснил он. – Он ведет в кухню на верхнем этаже здания. Вот по этому телефону вы заказываете блюда, и они по очереди доставляются к вам в квартиру на подъемнике. Грязная посуда таким же образом отправляется обратно. Никаких домашних хлопот, и в то же время вы избегаете утомительной публичности, с которой неизменно связаны ужины в ресторане.
Пуаро кивнул.
– Значит, блюда и тарелки, использовавшиеся сегодня вечером, сейчас в кухне наверху. Вы позволите мне туда подняться?
– О, конечно, если желаете! Робертс – это наш лифтер – проводит вас туда, и вы сможете побеседовать с обслугой. Но, боюсь, вы не найдете в кухне ничего полезного. Туда отправляются сотни тарелок и блюд, и все они составлены в стопки.
Впрочем, Пуаро остался тверд в своем намерении, и мы вместе посетили кухню и опросили человека, принимавшего заказ из квартиры номер два.
– Ужинали три персоны, блюда выбирали из нашего меню, – объяснил он. – Суп-жюльен, филе морского языка по-нормандски, говяжья вырезка и рисовое суфле. В котором часу? Около восьми, я бы сказал. Нет, боюсь, все блюда и тарелки теперь уже вымыты. К сожалению. Полагаю, вам нужны отпечатки пальцев?
– Не совсем, – сказал Пуаро, загадочно улыбнувшись. – Меня больше интересует аппетит графа Фоскатини. Он попробовал каждое из перечисленных блюд?
– Да, но я, конечно, не могу сказать, сколько он чего съел. Тарелки все были грязные, блюда – опустели, так сказать, за исключением рисового суфле. Его осталось прилично.
– А-а, – кивнул Пуаро, по-видимому, удовлетворенный этим сообщением.
Когда мы снова спустились в квартиру, он тихонько заметил.
– Мы определенно имеем дело с человеком метода.
– Вы имеете в виду убийцу или графа Фоскатини?
– Последний, безусловно, весьма педантичный джентльмен. Взмолившись о помощи и объявив о своей скорой кончине, он аккуратно повесил телефонную трубку.
Я смотрел на Пуаро во все глаза. Его слова и недавние вопросы вызвали у меня внезапное озарение.
– Вы подозреваете, что это яд? – прошептал я. – А удар по голове был отвлекающим маневром?
Пуаро лишь улыбнулся вместо ответа.
Мы снова вошли в квартиру и встретили там местного инспектора полиции, прибывшего в сопровождении двух констеблей. Он хотел было воспротивиться нашему присутствию, но Пуаро усмирил его, упомянув нашего друга из Скотленд-Ярда – инспектора Джеппа, и нам нехотя позволили остаться. На наше счастье, потому что не прошло и пяти минут, как в комнату вбежал взволнованный мужчина средних лет с возбужденно-скорбной гримасой на лице. Это был Грейвс, камердинер и дворецкий покойного графа Фоскатини. И рассказал он поразительнейшую историю.
Накануне утром к хозяину пришли с визитом двое. Оба итальянцы. Старшему на вид не более сорока, он представился синьором Асканио. Младший был щеголевато одетый юноша лет двадцати четырех.
Граф Фоскатини явно ожидал их визита и немедленно отослал Грейвса с каким-то пустяковым поручением. На этом месте рассказа камердинер помедлил, будто сомневаясь, стоит ли продолжать. В конце концов он, однако, признался, что, заинтересованный целью встречи, он не подчинился приказу, а задержался, надеясь услышать, что происходит. Беседовали господа до того тихо, что Грейвс так ничего толком и не расслышал, но уловил достаточно, чтобы сообразить, что обсуждалось некое денежное предложение, и в его основе лежит угроза. Разговор был отнюдь не дружеский. В конце его граф Фоскатини слегка повысил голос и слушатель явственно различил следующие слова:
– У меня нет времени на дальнейшие препирательства, господа. Если вы поужинаете со мной завтра в восемь вечера, то мы сможем завершить нашу дискуссию.
Опасаясь, что его изобличат в подслушивании, Грейвс поспешил уйти исполнять хозяйское поручение. Сегодня вечером джентльмены явились ровно в восемь. За обедом они вели непринужденную беседу – о политике, погоде и о театральном мире. Когда Грейвс поставил на стол портвейн и подал кофе, хозяин сообщил ему, что на сегодня он может быть свободен.
– Это что же – было у вас заведено по вечерам, когда к нему приходили гости? – спросил инспектор.
– Нет, сэр, напротив. Поэтому-то я и подумал, что дело, которое он собирался обсудить с этими джентльменами, было весьма необычного свойства.
Так завершился рассказ Грейвса. Он ушел примерно в восемь тридцать и, встретив приятеля, посетил в его компании Метрополитен мюзик-холл на Эджвер-роуд.
Никто не видел, как уходили двое гостей графа, но время смерти было зафиксировано довольно точно – восемь сорок семь. Падая на стол, Фоскатини рукой смахнул со стола часы, те упали и остановились в это время, что совпадало с телефонным звонком, который приняла мисс Райдер.
Полицейский врач осмотрел тело – теперь оно лежало на кушетке. Я впервые увидел лицо покойного – оливковая кожа, орлиный нос, роскошные черные усы, полные красные губы, приоткрывающие ослепительно белые зубы. Не очень приятное лицо.
– Ну что же, – сказал инспектор, застегивая свой блокнот. – Дело кажется совершенно ясным. Единственная сложность – как нам взять этого синьора Асканио. Полагаю, бесполезно искать его адрес в записной книжке жертвы?
Как и сказал Пуаро, покойный Фоскатини был человеком педантичным. Тщательно выведенная мелким разборчивым почерком запись гласила: «Синьор Паоло Асканио, отель «Гросвенор».
Инспектор тут же схватил телефонную трубку, а после звонка повернулся к нам с ухмылкой.
– Успели! Наш распрекрасный господин как раз отправился на пароход, отплывающий на континуент. Что ж, джентльмены, пока на этом все. Дело дрянное, но довольно незамысловатое. Одна из этих итальянских вендетт, скорее всего.
Таким образом, легкомысленно отвергнутые, мы отыскали лестницу и по ней спустились в холл. Доктор Хокер был сам не свой от возбуждения.
– Ну, ни дать не взять – начало романа, да? Потрясающе. Прочтешь о таком – нипочем не поверишь.
Пуаро молчал. Он пребывал в глубокой задумчивости. За весь вечер он почти не раскрыл рта.
– А что скажет наш главный детектив, а? – спросил Хокер, хлопнув его по спине. – Вашим серым клеточкам на сей раз не над чем потрудиться?
– Вы так считаете?
– А что бы это могло быть?
– Ну, например, там есть окно.
– Окно? Но оно же на шпингалете. Никто не мог бы ни забраться ни выбраться таким путем, я специально обратил внимание.
– А что побудило вас обратить на него внимание?
Доктор выглядел озадаченным, а Пуаро поспешил объяснить:
– Я имею в виду шторы. Они не были задернуты. Что немного странно. И еще кофе. Это был очень черный кофе.
– Э-э-э, а что с ним не так?
– Очень черный, – повторил Пуаро. – В связи с этим давайте вспомним, что было съедено весьма небольшое количество рисового суфле, и мы получим… что?
– Вздор, – рассмеялся доктор. – Вы морочите мне голову.
– Я никогда никому не морочу голову. Гастингс знает, что я совершенно серьезен.
– Но я не понимаю, к чему вы клоните, – признался я. – Уж не слугу ли вы подозреваете? Он, наверное, связан с бандой и добавил в кофе какой-то наркотик. Полагаю, его алиби проверили?
– Несомненно, мой друг. Но меня интересует алиби синьора Асканио.
– Вы думаете, у него есть алиби?
– Вот это меня и беспокоит. Я уверен, что на этот счет вскоре все станет ясно.
Газета «Дейли Ньюсмонгер» дала нам возможность узнать о дальнейших событиях.
Синьора Асканио арестовали и обвинили в убийстве графа Фоскатини. Даже за решеткой он отрицал, что знаком с графом, и заявил, что не бывал вблизи Риджентс-корта ни в тот вечер, когда произошло преступление, ни накануне утром. Юноша исчез бесследно. Синьор Асканио прибыл с континента в одиночку за два дня до убийства и поселился в отеле «Гросвенор». Все попытки найти его спутника успехом не увенчались.
Впрочем, Асканио не был осужден. Сам итальянский посол вступился за него во время разбирательства и дал показания, что Асканио в день убийства пробыл с ним в посольстве с восьми до девяти вечера. Заключенного освободили. Естественно, многие решили, что это убийство было из разряда политических, и его попросту не хотели предавать огласке.
Пуаро проявлял живейший интерес ко всему, что относилось к этому делу. Я был несколько удивлен, когда однажды утром он вдруг объявил, что к одиннадцати часам ожидает посетителя, и что этот посетитель не кто иной, как сам Асканио.
– Он хочет посоветоваться с вами?
– Отнюдь, Гастингс. Это я хочу посоветоваться с ним.
– О чем?
– Об убийстве в Риджентс-корте.
– Вы собираетесь доказать, что это он убийца?
– Человека нельзя дважды судить за одно и то же преступление, Гастингс. Постарайтесь придерживаться здравого смысла. А вот и наш друг звонит в дверь.
Несколько минут спустя синьор Асканио был препровожден в комнату – маленький, щуплый человек с вороватым взглядом. Он остался стоять, и глаза его подозрительно шныряли от одного из нас к другому.
– Мсье Пуаро?
Мой бельгийский друг легонько похлопал себя по груди.
– Присаживайтесь, синьор, прошу вас. Вы получили мою записку. Я полон решимости докопаться до сути этой загадки. В какой-то мере вы можете мне в этом помочь. Давайте начнем. Вы вместе с другом… посетили покойного графа Фоскатини утром в субботу девятого…
Итальянец сделал сердитый протестующий жест.
– Ничего подобного. Я присягнул в суде…
– Верно… и у меня на этот счет появилась одна маленькая идея: вы солгали под присягой.
– Вы мне угрожаете? Ба! Но я вас не боюсь. Меня оправдали.
– Вот именно. И поскольку я не идиот, я вам угрожаю не виселицей, а оглаской. Публичной оглаской! Вижу, что вы не любите это слово. Я так и думал, что не любите. Была у меня такая маленькая идея, а мои маленькие идеи, знаете ли, очень для меня ценны. Ну же, синьор, ваш единственный шанс – быть со мной откровенным. Я не спрашиваю, чьи оплошности привели вас в Англию. Мне достаточно знать, что вы прибыли с особой целью – повидать графа Фоскатини.
– Никакой он не граф, – проворчал итальянец.
– Я уже обратил внимание, что в «Готском альманахе» его имя ни разу не упомянуто. Впрочем, графский титул очень популярен среди профессиональных шантажистов.
– Полагаю, я тоже могу говорить откровенно. Вам, судя по всему, известно немало.
– Я с определенной пользой применил мои серые клеточки. Итак, синьор Асканио, вы пришли к покойному в субботу утром – верно?
– Да. Но я не приходил к нему на другой день вечером. Не было нужды. Я все вам расскажу. Некая информация касательно человека, занимающего в Италии очень высокое положение, попала в руки этого негодяя. В обмен на бумаги он потребовал крупную сумму денег. Я приехал в Англию, чтобы решить этот вопрос. В то утро пришел к нему согласно предварительной догворенности. Со мной был один молодой служащий посольства. Граф оказался более здравомыслящим, чем я предполагал, хотя заплаченная мной сумма все равно была огромна.
– Пардон, а каким образом вы ее заплатили?
– В итальянских купюрах сравнительно небольшого достоинства. Заплатил всё и сразу. Он отдал мне компрометирующие бумаги. Больше я его никогда не видел.
– Почему вы не рассказали все это, когда вас арестовали?
– Моя позиция весьма уязвима, так что я был вынужден отрицать любую связь с этим человеком.
– В таком случае, что вы думаете о событиях того вечера?
– Я могу только предположить, что кто-то намеренно выдавал себя за меня. Насколько я понимаю, никаких денег в квартире не обнаружили?
Пуаро взглянул на него и покачал головой.
– Странно, – пробормотал он. – Все мы обладаем серыми клеточками. И только немногие из нас умеют ими пользоваться. Доброго вам утра, синьор Асканио. Все так, как я себе и представлял. Но я должен был убедиться.
Раскланявшись с гостем, Пуаро вернулся в свое кресло и улыбнулся мне:
– Давайте-ка послушаем, что скажет мсье ле капитэн Гастингс?
– Ну, полагаю, Асканио прав – кто-то выдавал себя за него.
– Вот никогда, никогда вы не используете данные вам Господом нашим серые клеточки. Припомните несколько слов, которые я произнес, покинув в тот вечер квартиру графа. Я обратил внимание, что занавеси на окнах не были задернуты. Нынче у нас на дворе июль. В восемь часов вечера по-прежнему светло. Темнеть начинает в половине девятого. О чем это говорит? У меня сложилось смутное ощущение, что когда-нибудь вы догадаетесь. Но продолжим. Три чашки кофе, как я сказал, очень черного. А зубы графа Фоскатини были изумительно белоснежными. Кофе оставляет пятна на эмали. Мы делаем заключение, что граф Фоскатини кофе не пил вовсе. Но на столе было три чашки. Зачем кому-то создавать видимость, что граф Фоскатини пил кофе, если он этого не делал?
Я недоуменно затряс головой.
– Смелее, я вам помогу. Откуда мы знаем, что Асканио и его друг, или те двое, что выдавали себя за них, вообще приходили в квартиру графа тем вечером? Никто не видел, как они вошли. Никто не видел, как они вышли. У нас есть свидетельства лишь одного человека и множества неодушевленных предметов.
– То есть?
– То есть ножей, вилок, тарелок и пустых блюд. Ах, это было очень ловко придумано! Грейвс – вор и мерзавец, но он человек метода до мозга костей! Он подслушал часть утреннего разговора – достаточно, чтобы понять, что Асканио окажется в щекотливом положении, когда ему придется защищаться. На следующий вечер, около восьми, Грейвс сообщает хозяину, что того зовут к телефону. Фоскатини садится, протягивает руку к трубке, и Грейвс бьет его сзади мраморной статуэткой. Затем быстро звонит обслуге – ужин на троих!
Блюда прибывают, он накрывает на стол, пачкает тарелки, ножи, вилки и так далее. Но он должен также избавиться от еды. Он не только человек с мозгами, еще он обладает на редкость здоровым и вместительным желудком! Но рисовое суфле после трех порций жаркого – для него это было уже слишком! Он даже выкурил сигару и две сигареты, чтобы довершить иллюзию. Ах, его дотошность великолепна! Затем, передвинув стрелки часов на восемь сорок семь, он разбивает часы, и те останавливаются. Только одного не сделал убийца – не зашторил окна. А вот если бы ужин был настоящим, то портьеры закрыли бы, едва начало темнеть. Затем Грейвс торопливо уходит, по дороге сообщив лифтеру о хозяйских гостях. Он спешит к телефонной будке и ближе к восьми сорока семи звонит доктору и имитирует в трубку предсмертный крик своего хозяина.
Идея оказалась настолько удачной, что никто ни разу не поинтересовался, звонили ли в это время куда-нибудь из второй квартиры.
– Никто, кроме Эркюля Пуаро, я полагаю, – не удержался я от сарказма.
– И даже Эркюль Пуаро, – ответил мой друг с улыбкой. – Теперь я собираюсь поинтересоваться. Мне надо было сперва доказать вам мою точку зрения. Но вот увидите, я прав. И тогда Джепп, которому я уже дал подсказку, сможет арестовать нашего добропорядочного Грейвса. Интересно, склько денег он уже успел истратить?
Пуаро оказался прав. Он всегда прав, черт побери!
XI. Дело о пропавшем завещании
Довольно приятным разнообразием в нашей рутинной работе стала проблема, о которой поведала мисс Вайолет Марш. Пуаро получил от нее лаконичную записку с просьбой о встрече, и в ответном послании пригласил ее посетить нас в двенадцать часов следующего дня.
Она приехала минута в минуту – высокая, красивая, одетая без особых изысков, но опрятно. Держалась уверенно и по-деловому и явно была из тех молодых женщин, что полны решимости преуспеть в этой жизни. Сам-то я не большой поклонник так называемых «новых женщин», и, невзирая на привлекательность нашей гостьи, не проникся к ней особым расположением.
– У меня к вам несколько необычное дело, мсье Пуаро, – сразу же предупредила она, усаживаясь в предложенное нами кресло. – Начну, пожалуй, с самого начала и расскажу вам всю историю.
– Как вам угодно, мадемуазель.
– Я сирота. Мой отец был одним из двух братьев – сыновей скромного фермера из Девоншира. Хозяйство находилось в упадке, и старший брат Эндрю отправился искать счастья в Австралию, где и в самом деле весьма преуспел и благодаря успешным земельным спекуляциям стал человеком очень богатым. Младший брат Роджер (мой отец) не имел ни малейших склонностей к сельскому хозяйству. Ему удалось получить кое-какое образование и устроиться служащим маленькой фирмы. Женился он на женщине ненамного богаче его. Моя мать была дочерью бедного художника. Отец умер, когда мне было шесть лет. А в четырнадцать я потеряла и мать – она последовала в могилу за отцом. Моей единственной родней остался дядя Эндрю, который к тому времени вернулся из Австралии и купил небольшое поместье Крэбтри-Мэнор в своем родном графстве. Он был чрезвычайно добр к единственному ребенку своего покойного брата, взял меня к себе жить и всегда относился так, будто я была его родной дочерью. Хотя Крэбтри-Мэнор и считается усадьбой, на самом деле это просто старый фермерский дом. Земледельчество было у дядюшки в крови, и он чрезвычайно живо интересовался самыми разными современными сельскохозяйственными экспериментами. При всей его доброте ко мне, у дяди имелось своеобразное, глубоко укоренившееся представление о том, как следует воспитывать девочек. Фактически он нигде и никогда не учился, хотя обладал поразительной деловой сметкой и проницательностью, и весьма низко оценивал то, что называл «книжными знаниями». И был ярым противником образования для женщин. По его мнению девушки должны обучаться работе по дому и на молочной ферме, приносить пользу по хозяйству и как можно меньше читать книжки. Именно так он собирался воспитывать и меня – к моему горькому разочарованию и возмущению. Я откровенно взбунтовалась. Я знала, что мне достались хорошие мозги и что я начисто лишена талантов в области домашнего хозяйства. Мы с дядюшкой часто и яростно спорили на сей счет, поскольку, несмотря на взаимную привязанность, оба весьма своевольны. Мне посчастливилось выиграть стипендию, и до определенного момента я успешно добивалась своего. Буря разразилась, когда я решила поступить в Гертон* [* Гертон-колледж – один из колледжей Кембриджского университета в Великобритании. Основан в 1869 году в Хитчине как первый женский колледж при Кембридже]. У меня было немного собственных денег – материнское наследство, и я твердо решила наилучшим образом использовать способности, которыми наделил меня Господь. Мне пришлось выдержать последний, довольно долгий спор с дядюшкой. Он выложил карты на стол: других родственников-де у него нет, и он собирался сделать меня единственной наследницей. (Как я уже упомянула, дядя был очень богат.) Однако, если я продолжу упорствовать в своих «новомодных взглядах», то останусь ни с чем. Я вежливо, но твердо стояла на своем. Я всегда буду его любить и уважать, сказала я ему, но это моя жизнь, и я сама должна ею распоряжаться. На том мы и разошлись. «Ты вообразила, что у тебя есть мозги, девочка моя, – сказал он напоследок. – А я вот книжек вовсе не читал, но мои мозги с твоими всегда смогут потягаться. Поживем – увидим, так-то». С тех пор прошло девять лет. Я навещала его время от времени по выходным, и отношения между нами остались исключительно сердечными, несмотря на все расхождения во взглядах. Он ни разу не упомянул ни о моем поступлении в университет, ни о полученной мною степени бакалавра. За последние три года здоровье дядюшки сильно ухудшилось, а месяц назад он скончался.
Теперь я подошла к цели моего визита. Дядюшка оставил весьма необычное завещание. По его условиям Крэбтри-Мэнор и все его содержимое предоставляется в мое распоряжение на год после его смерти, «в течение коего моя премудрая племяшка может доказать свою сообразительность» – это его собственные слова. Если по прошествии этого срока «его смекалка мою смекалку одолеет», то все огромное состояние дядюшки перейдет в распоряжение разнообразных благотворительных организаций.
– Это должно быть очень тяжело для вас, мадемуазель, ведь вы единственная близкая родня мистера Марша.
– Дело совсем не в этом. Дядя Эндрю честно предупредил меня, и я выбрала собственный путь. А поскольку я пошла против его воли, то он имел полное право оставить свои деньги кому пожелает.
– Завещание оформил нотариус?
– Нет. Оно было от руки написано на стандартном бланке и заверено мужем и женой, которые жили в доме и работали на моего дядю.
– Значит, у вас есть возможность опротестовать этот документ?
– Я даже не буду пытаться.
– Стало быть, вы относитесь к нему, как к своеобразному предложению пари со стороны вашего дядюшки?
– Именно так я это и расцениваю.
– Да, подобное волеизъявление несомненно предполагает такую интерпретацию, – задумчиво произнес Пуаро. – Где-то в недрах своего старого поместья ваш дядя спрятал либо крупную денежную сумму, либо, возможно, второе завещание и дал вам год, чтобы вы проявили свою изобретательность и нашли его.
– Совершенно верно, мсье Пуаро! Но позвольте сделать вам комплимент: я полагаю, что ваша изобретательность многократно превзойдет мою.
– Ах-ах! Но это весьма очаровательно с вашей стороны. Мои серые клеточки в вашем распоряжении. Вы уже предприняли собственные изыскания?
– Самые поверхностные. Но я слишком уважаю дядюшкины умственные способности, чтобы надеяться на легкую победу.
– Вы захватили с собой завещание либо его копию?
Мисс Марш протянула ему документ через стол. Пуаро пробежал его глазами, задумчиво качая головой.
– Составлено три года назад, датировано двадцать пятым марта. Даже время указано – одиннадцать часов утра – и это очень обнадеживает. Область поиска сужается. Именно другое завещание нам и надо искать, это несомненно. Завещание, составленное даже на полчаса позднее аннулирует существующее. Э бьен, мадемуазель, вы предложили мне очаровательную и весьма изощренную задачку. Я получу огромнейшее удовольствие, решив ее для вас. Конечно, дядюшка ваш был человеком вполне одаренным, однако его серые клеточки не в силах тягаться с серыми клеточками Эркюля Пуаро! – (Нет, право же, Пуаро просто вопиюще тщеславен!) – К счастью, в данный момент у меня нет срочных дел. Гастингс и я отправимся в Крэбтри-Мэнор нынче вечером. Супружеская чета, которая ухаживала за вашим дядюшкой, по-прежнему там, я полагаю?
– Да, их фамилия Бейкер.
На следующее утро началась настоящая охота. Прибыли мы накануне поздно вечером. Мистер и миссис Бейкер, уведомленные телеграммой от мисс Марш, нас уже ожидали. Это была приятная пара: неуклюжий муж с розовыми щеками, похожими на сморщенные яблоки, и его жена – женщина необъятных размеров и такого же необъятного, истинно девонширского спокойствия.
Устав с дороги – сперва поезд, затем шестимильная ухабистая дорога от станции до поместья – мы улеглись спать сразу после ужина, состоявшего из жареного цыпленка, яблочного пирога и девонширских сливок. Теперь же, отлично позавтракав, мы сидели в небольшой, обшитой деревом комнате, служившей покойному мистеру Маршу одновременно кабинетом и гостиной. На столе с откидной крышкой лежали аккуратные стопки документов, все они были тщательно промаркированы. Вместительное кожаное кресло явственно свидетельствовало, что оно было любимым местом отдыха его хозяина. Длинная, обитая ситцем кушетка стояла у противоположной стены. И такая же выцветшая ткань со старомодным узором покрывала сиденья, устроенные в глубоких оконных нишах.
– Э бьен, мон ами, – сказал Пуаро, закуривая крошечную папироску. – Мы должны набросать план нашей кампании. Я уже провел черновой осмотр дома, но у меня сложилось убеждение, что ключ к разгадке следует искать в этой комнате. Надо скрупулезно просмотреть все документы на столе. Естественно, я не рассчитываю найти завещание среди этих бумаг, но весьма вероятно, что какой-то, с виду невинный, листок может содержать подсказку, как отыскать тайник, в котором оно спрятано. Но сперва нам требуется кое-какая информация. Позвоните прислуге, пожалуйста.
Я так и сделал. Пока мы ждали, Пуаро прохаживался по кабинету, одобрительно поглядывая вокруг.
– Этот мистер Марш – человек метода. Вы только взгляните, как аккуратно рассортированы все документы. Ключ от каждого ящика имеет собственный ярлычок слоновой кости – и ключ от буфета с чайным сервизом тоже. И смотрите, с какой точностью расставлен фарфор внутри. Сердце радуется. Ничто не оскорбляет взор…
Он внезапно умолк, поскольку его взор наткнулся на ключ от крышки письменного стола, к которому был прикреплен замызганный конверт. Пуаро нахмурился и вытащил ключ из замочной скважины. На конверте было нацарапано: «Ключ От Крышки Стола» – буквы были корявые, совсем не похожие на бисерную каллиграфию на костяных бирках прочих ключей.
– Какая чужеродная записка, – по-прежнему хмурясь, заметил Пуаро. – Могу поклясться, что она не имеет ничего общего с личностью мистера Марша. Но кто еще находился в доме? Только мисс Марш, а эта молодая леди, если я не ошибаюсь, тоже человек метода и порядка.
Явился Бейкер, услышавший звонок.
– Не могли бы вы позвать мадам вашу жену, чтобы ответить на некоторые вопросы?
Бейкер удалился и через несколько минут вернулся вместе с миссис Бейкер. Та на ходу вытирала руки о передник и добродушно улыбалась.
В нескольких словах Пуаро прояснил суть нашей миссии. Бейкеры тут же сочувственно закивали.
– Мы не хочем, чтоб у мисс Вайолет отобрали ейное, – заявила толстуха. – Жестокость несусветная, ежели эти больницы всё захапают.
Пуаро приступил к вопросам. Да, мистер и миссис Бейкер прекрасно помнят, как они заверяли завещание. Перед этим Бейкера послали в соседний городок купить два печатных бланка.
– Два? – вскинул брови Пуаро.
– Да, сэр, вроде как на всякий случай, ежели один спортит – и, уж будьте покойны, он его спортил. Только мы его подписали…
– А который тогда был час?
Бейкер поскреб затылок, но жена его вспомнила быстрее.
– Чтоб уж не ошибиться, я только-только молоко поставила на плиту для какао – аккурат в одиннадцать. Как тут забыть! Оно убежало и всю плиту залило, когда мы вернулись в кухню.
– А потом что было?
– Да примерно через час он нас снова кликнул. Ошибся я, мол, пришлось в клочки все изорвать. Не сочтите за труд, подпишите, говорит, еще разок. Ну, мы и подписали. А потом хозяин дал нам кругленькую сумму – каждому. Я, говорит, по завещанию вам ничего не оставил, но каждый год, пока я жив, стану вам выплачивать, чтоб, значит, было вам подспорье, когда помру. И конечно, так он все и устроил.
Пуаро задумался.
– А что сделал мистер Марш после того как вы поставили подписи во второй раз? Вам это известно?
– Пошел в деревню оплачивать счета лавочников.
Это казалось не слишком обнадеживающим. Пуаро попробовал зайти с другой стороны. Он продемонстрировал Бейкерам ключ от письменного стола.
– Это почерк вашего хозяина?
Может, я все выдумал, но мне показалось, что возникла некоторая заминка – мгновение-другое – прежде чем Бейкер ответил:
– Да, сэр, его.
«Лжет, – подумал я. – Но почему?»
– Ваш хозяин уезжал из дома? Или, может быть, к нему приезжал кто-то незнакомый в течение последних трех лет?
– Нет, сэр.
– Никаких посетителей?
– Только мисс Вайолет.
– То есть, чужие люди в эту комнату не заходили?
– Нет, сэр.
– Ты про рабочих запамятовал, Джим, – напомнила его жена.
– Рабочих? – Пуаро стремительно развернулся к ней. – Каких рабочих?
Женщина объяснила, что года два с половиной назад рабочие выполнили кое-какой ремонт в этой комнате. Она весьма смутно представляла, какой именно. С ее точки зрения это все были хозяйские причуды, и ремонт был совершенно не нужен. Какое-то время рабочие трудились в кабинете, но она не могла сказать, что чинилось, потому что хозяин не разрешал супругам входить в комнату, пока длился ремонт. К сожалению, название фирмы, которая проводила работы, они припомнить не могут, разве только то, что она находилась в Плимуте.
– А мы продвигаемся, Гастингс, – потирая руки, сказал Пуаро, как только Бейкеры ушли. – Он явно составил второе завещание, а потом пригласил рабочих из Плимута, чтобы те сделали для него подходящий тайник. Но мы не станем терять время, простукивая стены и отрывая половицы, отправимся вместо этого в Плимут.
С некоторыми трудностями мы все же добыли нужную нам информацию. После пары неудачных попыток нам посчастливилось отыскать фирму, в которую обращался мистер Марш.
Все их работники трудились уже много лет, и было легко найти тех двоих, что выполнили заказ мистера Марша. Они прекрасно помнили этот подряд. Помимо всяческих мелких переделок они вынули один кирпич из старомодного камина и сделали за ним углубление и так разрезали кирпич, чтобы стык было невозможно разглядеть. При нажатии на второй кирпич с торца тайник раскрывался. Это была довольно-таки сложная работенка, а старый джентльмен был очень привередлив, как сообщил наш информатор по фамилии Кохэн – рослый, худощавый мужчина с седеющими пышными усами. Он казался смышленым малым.
Мы вернулись в Крэбтри-Мэнор в хорошем настроении и, едва переступив порог кабинета, решили применить вновь обретенные знания. Все кирпичи казались одинаковыми, но когда мы нажали на второй с торца, тут же открылась глубокая полость.
Пуаро нетерпеливо запустил туда руку. Внезапно выражение самодовольного восторга на его лице сменилось оцепенением. Все, что он вынул оттуда – обугленный клочок пересохшей бумаги. Кроме него в углублении ничего не было.
Читать бесплатно другие книги:
