Вечный: Шпаги над звездами. Восставший из пепла. И пришел многоликий… Последний рейд (сборник) Злотников Роман
Ив глубоко вздохнул и, подняв глаза, посмотрел на императора в упор, а затем тихо спросил:
– Ваше величестве, вы слышали легенду о Вечном?..
Глава 6
Карим, пыхтя, выбрался на гребень холма и остановился, устало привалившись плечом к узловатому и мощному обгоревшему стволу, сиротливо торчащему на гребне, будто указующий перст нечестивого ифрита, на голову которого Аллах обрушил гору. Похоже, когда-то это была чинара. Однако сейчас бывший чахванжи не рискнул бы утверждать это с абсолютной уверенностью. Ствол был гол, черен и, как он с огорчением только что убедился, сильно пачкал. По большому счету, на это ему было совершенно наплевать. Главное, что холм, который он только что перевалил, составляли породы с высоким содержанием ферритов, и поэтому никто, даже эта немая уродина, не сможет побеспокоить его как во время намаза, так и, да не оставит его Аллах своей милостью, пару часов после. Во всяком случае, если он поторопится и успеет отойти от гребня на расстояние, достаточное для того, чтобы толща породы надежно заблокировала его пейджер. А искать его в этой стороне вряд ли придет кому-нибудь в голову. Потому что он, выбравшись из открытого шлюза, не стал подниматься по натоптанной тропинке, а обошел вокруг корабля и полез прямо по крутому склону. Даже если кому-то придет в голову разыскивать его, так сказать, в пешем порядке, скорее всего, этот кто-то двинется в противоположную сторону. Да и духанщик сильно сомневался в том, что эта немая уродина сумеет привлечь кого-то к подобным поискам, даже если очень захочет этого. Из-за своей заносчивости она не пользовалась особым расположением команды. И тамга тут тоже вряд ли бы помогла. Карим был единственным подданным султаната на корабле кроме нее, а остальным было глубоко наплевать на ее тамгу. С этими мыслями духанщик оттолкнулся от ствола, перехватил поудобнее полуторалитровую пластоколбу с водой, полотенце и скатанный молельный коврик и двинулся вниз по склону.
Они сели на планету полторы недели назад, после короткого двухдневного перелета из района базирования флота русских, где их корабль проторчал на пустынной палубе здоровенного авианосца почти две недели. И это были препоганые недели. Несмотря на то что в распоряжение экипажа и пассажиров корабля была предоставлена вся огромная стартовая палуба авианосца, на которой гостеприимные хозяева даже устроили спортивный городок с двадцатипятиметровым бассейном, Карим чувствовал себя не в своей тарелке. Во-первых, покидать эту палубу им категорически запрещалось. Во-вторых, круг его общения внезапно оказался ограничен только одним-единственным человеком, причем тем, вернее, той, от общения с которой он был бы счастлив полностью отказаться. Но вместо этого он оказался практически отрезан от остального экипажа. И виноват в этом был дюжий чернявый навигатор с массивной серебряной серьгой в ухе, судя по тому, что именно он составлял и объявлял расписание вахт, оставленный за старшего, хотя после общения с ним Карим напрочь отмел предположение о том, что этот угрюмый тип является капитаном. Он разделил всех находящихся на борту на смены, запретив им покидать каюты в то время, когда спортивным городком пользуется другая смена. Так что в те редкие часы, когда Карим имел возможность покинуть корабль, он был занят тем, что либо уныло торчал на расстоянии вытянутой руки от своей «госпожи», ожидая ее распоряжений, либо прятался от нее на задворках спортивного комплекса. С другой стороны, вряд ли это была собственная инициатива чернявого. Похоже, он просто скрупулезно выполнил распоряжение того христианского священника, который, судя по всему, и играл тут первую скрипку. Солдаты русских, охранявшие выходы на стартовую палубу, явно также получили подобное распоряжение. Потому что, когда Карим, измученный невозможностью перекинуться парой слов даже со своим приятелем-коком, один-единственный раз попытался тихонько приблизиться к контрольному оконцу небольшого загрузочного шлюза, откуда-то сбоку мгновенно выдвинулся темный силуэт караульного, облаченного в угловато-угрожающий боевой скафандр, а в следующее мгновение к бронестеклу контрольного оконца приникло забрало его шлема, сквозь которое Карим успел разглядеть зверское лицо с яростно оскаленными зубами и блики внутреннего освещения на наголо Выбритом черепе. После чего у него пропало всякое желание интересоваться экипажем авианосца, да и всем остальным, что происходило по ту сторону двери шлюза.
Так что бывший духанщик оказался практически в полной власти этой скучающей сучки. О чем имел возможность уже не раз пожалеть…
Спустившись приблизительно до половины склона, Карим остановился и огляделся. В отличие от гребня здесь еще кое-где сохранились остатки зелени в виде редких зеленых веток или листочков на черных, обгорелых стволах, мрачным частоколом пересекавших пепельно-серый склон. Первую неделю Кариму было жутко, да и сейчас он избегал выходить на закате или рассвете, когда частокол черных стволов умножался столь же черными вытянутыми тенями. То, что сотворили с этой многострадальной планетой, не сразу укладывалось в человеческой голове…
Светлую заселили недавно. Лет сто пятьдесят тому назад. Планета прошла комплекс терраформирования уже во втором потоке и была готова к заселению еще лет триста, а то и триста пятьдесят назад. Но неизвестно по какой причине русские и их сателлиты начали активно заселять планеты, расположенные гораздо южнее по Келлингову меридиану. Видимо, в очередной раз сыграла роль цепь некомпетентных решений, помноженных на нелепые случайности. Поэтому, когда султанат Регул расширил свои границы настолько, что ближайшая система султаната Аль-Акра оказалась гораздо ближе к системе Светлой, чем ближайшая освоенная система Российской империи, вполне естественно, столь лакомый кусочек, как терраформированная планета, привлек внимание властителей султаната. И тогдашний султан, дай бог памяти, Зукрайяр II, попытался тут же прибрать к рукам эту симпатичную планетку. Правда, с точки зрения населения султаната она была не особо приветлива – резко континентальный климат, сложный рельеф и суровые зимы, но зато у нее был полуторакратный коэффициент пригодной к заселению площади. В принципе, шанс прибрать к рукам эту планету был, и неплохой, несмотря на то что на всех картах данная планета была обозначена как «русское владение». Если бы удалось основать на поверхности достаточно большую колонию, то сей факт вполне можно было бы переиграть под маркой официального обращения колонистов с просьбой о перемене суверенитета.
Высадка десанта прошла успешно. Инженерные подразделения начали спешно готовить базу для размещения гражданских колонистов, и на Аль-Акру начали прибывать первые партии, сформированные из каторжников и воспитанниц сиротских приютов. Диван уже довольно потирал руки: пока русские опомнятся, пока протянется дипломатическая бодяга со взаимными обвинениями, обменом нотами, обращением к мировому сообществу, операция будет уже завершена. Но тут над планетой внезапно возникла русская эскадра и разнесла вдребезги весь десант. Ее появление было настолько неожиданным, что, когда шок прошел, султан заподозрил предательство. Но разобраться с этим ему так и не удалось. Султан Зукрайяр почил в бозе, а его место занял преемник, который относился к русским с гораздо большим пиететом. Несколько десятков лет прошли относительно спокойно, но затем настал черед принца Кухрума…
Сказать по правде, его атака отнюдь не была безрассудной. Численность населения Светлой была невысока. Планетарные силы обороны включали в себя всего восемь бригад ополчения да гарнизон запасного пункта базирования. Правда, перед самым вторжением русские перебросили на планету одну регулярную дивизию, но принц Кухрум рассчитывал, что она не окажет особого сопротивления. Дело в том, что это была «Дикая дивизия», сформированная из числа мусульман, проживавших в метрополии русских на Земле, а также на Луковом Камне и Кубачи. И принц был вполне уверен в том, что для нейтрализации этого соединения достаточно будет всего-навсего роты мулл. Однако подобный подход оказался непоправимой ошибкой. К тому же разведка проморгала, что буквально за пару дней до вторжения в запасной пункт базирования прибыл на докеровку авианосец «Киев» с двумя кораблями сопровождения. Так что десант начали чихвостить еще при подходе к орбите выброски. Крайне скудный флот прикрытия оказался мгновенно располосован на кровоточащие лоскуты ударными истребителями авианосца, после чего те вплотную занялись десантными транспортами. А когда остатки доблестных аскеров принца, чудом добравшихся до поверхности, выкарабкались из десантных ботов, то первыми, кто их приветствовал, оказались озверевшие горцы-мусульмане с плазмобоем в одной руке и дедовским кинжалом в другой.
Их рев «Беэсмил-л-ле рахман рахим!!!» наложился на точно такой же, но вырывающийся из глоток аскеров султаната, а затем собратья по вере устроили аскерам светоча правоверных такую баню, что немногие выжившие в этой кровавой бойне долгие годы не могли заставить себя произнести вслух эти столь привычные любому правоверному слова.
Следующие несколько десятилетий прошли для Светлой относительно спокойно, за исключением того, что русские наконец сделали правильные выводы и принялись усиленно укреплять Светлую. К началу вторжения Врага на орбите Светлой вращались две довольно мощные орбитальные крепости и несколько орбитальных мортирных батарей, что никак не соответствовало ни численности населения планеты, ни имеющемуся промышленному потенциалу, ни даже местоположению планеты. На базе запасного пункта базирования была развернута тыловая резервная база Второго флота, а для «Дикой дивизии» Светлая была определена как место постоянной дислокации. В общем-то, в этом не было никакого стратегического смысла. Кухрум после того разгрома присмирел и думать не смел ни о какой угрозе, так что все эти усилия, по идее, были всего лишь пустой тратой сил и средств либо, в лучшем случае, излишне дорогостоящей демонстрацией общественности умения правительства учиться на собственных ошибках. Но тут появился Враг, и все изменилось…
Карим вздохнул и, выбрав участок почище, раскатал коврик. Прикинув угол подъема светила, он приблизительно вычислил час местных двадцативосьмичасовых суток и направление на созвездие Каабы и ее угол над горизонтом, после чего совершил омовение и опустился на коврик.
Молитва, как всегда, заняла немного времени, а вот потом навалились всякие мысли. Он до сих пор не мог прийти в себя как оттого, во ЧТО умудрился вляпаться, так и оттого, что до сих пор жив. С христианином он не встречался с того самого дня, а вернее, ночи в порту Эль-Хадра. И несмотря на все заверения в том, что христианин тоже находится на корабле, но крайне занят, к концу путешествия духанщик стал испытывать в этом сильные сомнения. Однако сразу по приземлении все его сомнения разрешились.
Они сели на Светлую после всего лишь трех витков на низкой орбите, в сумерках. Это означало, что капитан корабля имел подробную карту маршрута с четко указанной глиссадой приземления. Не успела еще осесть пыль, поднятая посадочными опорами, как экипаж принялся выгружать два атмосферных транспортных глидера, втиснутых в ангар, в котором едва поместилась бы пара планетарных танков. Машин, конечно, тоже немаленьких, но по сравнению с огромными тушами атмосферных транспортников, рассчитанных на перевозку четырех десятков бойцов в полной боевой броне и с оружием, выглядящих этакими грациозно-худощавыми кугуарами. Какого черта было с этим спешить на ночь глядя, Карим сначала не понял, но, когда открылись ворота второго ангара, кое-что прояснилось. Он как раз торчал за правым плечом своей «госпожи», выбравшейся на поверхность подышать свежим воздухом и размять косточки после долгого сидения в герметичной коробке корабля, когда ЭТИ повалили наружу. О аллах, он и не подозревал, сколько их на самом деле. Впрочем, это даже к лучшему. Знай он, что за ними охотится более полусотни этих тварей, он бы так перепугался, что та охота вполне могла бы оказаться более успешной.
Они были одеты во все те же просторные балахоны, но их платки на этот раз были повязаны совершенно по-иному. Карим озадаченно потерся щекой о плечо, но тут в отверстии шлюза показался еще один христианский священник, сопровождаемый тем угрюмым типом, в котором духанщик категорически отказывался признать капитана корабля, а также двое русских, одетых в так любимую ими корабельную рабочую форму без знаков различия. Карим хмыкнул. Что ж, неожиданно быстрая и уверенная посадка получила свое объяснение.
Когда в проеме ворот ангара появилась знакомая сутуловатая фигура, Карим дернулся и, удостоившись раздраженного взгляда «госпожи», рискнул все же обратить на нее внимание. Старик выглядел неплохо. Во всяком случае, Карим впервые увидел его чисто выбритым и одетым в более-менее приличный костюм с легким маревом теплоконвектора над левым плечом. Он остановился на пороге, окинул взглядом раскинувшуюся перед ним местность и недовольно скривился. Похоже, пребывание рядом с теми, от кого он так упорно бегал, теперь не доставляло ему никаких особых неудобств. По крайней мере, так казалось со стороны. Тут из толпы выскочила пара ящероголовых и, протянув руки (или лапы?!), вежливо взяла его под локотки. Старик вновь скорчил недовольную рожу, но затем все-таки принял помощь и степенно слез с аппарели. Тут же послышалась какая-то команда, и ящероголовые быстро разбились на две группы и шустро полезли в глидеры.
Когда все фигуры в платках скрылись в загрузочных проемах машин, русские и священник, стоявшие у шлюза, обменялись рукопожатиями с членами команды и двинулись в ту же сторону. Старик, все это время стоящий у аппарели с крайне высокомерным видом, вдруг повернулся и в упор уставился на Карима. Духанщик замер. Старик оказался довольно важной фигурой. Впрочем, судя по тому, какую за ним устроили охоту на Эль-Хадре, этого следовало ожидать, поэтому духанщик сейчас отчаянно пытался угадать, как ему себя вести. Вариантов было два – подойти и обнять, что ему очень захотелось сделать, или коротким поклоном показать, что он, дескать, знает свое место и не претендует на большее. Карим совсем уж было решил двинуться вперед, но тут «госпожа», видно уловив что-то, рассерженно зашипела, одновременно за спиной христианина засвистели турбины глидеров. Старик вздрогнул, покосился на мелко завибрировавшие машины, а когда вновь перевел взгляд на духанщика, тот уже стоял, смиренно опустив глаза. Старик сморщил лоб и, повернувшись, поймал услужливо протянутую лапу и неуклюже полез внутрь одного из транспортников…
Карим вздохнул и только собрался устроиться на коврике поудобней, чтобы насладиться столь долго бывшим недоступным ему одиночеством, как вдруг откуда-то справа послышалось шуршание осыпающихся камней. Карим замер. В общем-то, с того момента, как транспорты увезли ящероголовых, о них не было ни слуху ни духу, к тому же все говорило о том, что эти твари находятся под контролем, но Карим привык всегда рассчитывать на худшее. И кто после всего произошедшего рискнет сказать, что он не прав? Так что все это время он держал наготове некий планчик, что делать и куда бежать, если эти твари появятся на горизонте. Вот и сейчас он вскинулся, совершенно несправедливо проклиная себя за рассеянность.
Между тем в той стороне, откуда послышались звуки, все затихло. Но это ничего не означало. Карима прошиб пот. В том, что вслед за ним потащится кто-то из экипажа, он сильно сомневался. Склон был слишком крут, чтобы карабкаться на него, не имея для этого веских причин, а вряд ли у кого еще на корабле была столь сильная потребность скрыться. После атаки Врага на Светлой практически не осталось крупных животных, да и по звуку осыпи это было что-то относительное крупное. Самым разумным в этой ситуации было бы тихонько ретироваться к кораблю и поднять тревогу. Но вдруг все эти звуки принадлежат какой-нибудь одичавшей свинье, до мяса которой гяуры такие охотники? В таком случае Карим становился настоящим посмешищем в глазах всего экипажа. Бывший чахванжи со свистом втянул воздух между зубами и, проклиная свою дурную голову, как был босиком и без халата, двинулся в ту сторону.
Когда он, осторожно ступая, обогнул большой камень, до его ушей донеслись тихие звуки, в которых опытное ухо тут же узнало резкие прерывистые выдохи. Карим замер. Выдохи следовали один за другим, в едином ритме, как будто незнакомец отжимался. Карим слегка расслабился. Если незнакомец лелеял враждебные намерения, он вряд ли бы стал совершать столь ритмичные движения. Впрочем, то, что он именно отжимался, еще не было установленным фактом.
Карим осторожно высунулся из-за камня, и… у него перехватило дыхание. Он оказался почти прав. Эти выдохи действительно объяснялись тем, что там именно отжимались. Вот только незнакомец оказался незнакомкой. Обнаженное тело ритмично поднималось и опускалось, на не по-женски широкой спине рельефно двигались мускулы, а черные волосы, собранные в тугой пучок на затылке, уже успели слегка растрепаться.
Духанщик замер. Женщина сделала еще несколько отжиманий, а затем резким движением оттолкнулась от земли и выпрямилась, почти не помогая себе ногами. И в этом движении было столько силы и грации, что Карим непроизвольно качнулся назад. Ого! Похоже, эта ханум может заколачивать гвозди ладонью. Между тем женщина сделала несколько движений плечами и головой и замерла, только продолжая легко встряхивать кистями и попеременно переносить тяжесть тела с носка на пятку. Карим облизнул пересохшие губы. На ней были очень тонкие и узкие трусики, но они совершенно ничего не скрывали. И когда она покачивалась, ее жаркие ягодицы перекатывались будто ядра, заставляя Карима сильнее сдвигать колени. Между тем женщина закончила разминку и, звонко хлопнув в ладоши, тут же с места выполнила флик-фляк, перешедший в серию обратных сальто. Ее маленькие тугие груди при всех этих кувырках почти не колыхались, а только нежно вздрагивали. Карим охнул и пригнулся. Это было уже слишком. Аллах так и не сподобил его обзавестись семьей, хотя пару раз проскакивала мыслишка, но даже когда это приходило ему в голову, то он представлял себе кандидатку на столь почетную должность степенной дородной матроной, чьим задом запросто можно было давить орехи. Причем, какова она была на лицо – особого значения не имело. Красота со временем проходит, а домовитость остается. Если, конечно, она есть. Уж об этом он собирался позаботиться в первую очередь. А какую еще жену пристало иметь уважаемому ветерану шести военных кампаний? Но эта… Скорее она была похожа на тех гяурок, чьи бесстыдные телеса частенько мелькали на экранах во время показов спортивных серий. Эти строптивые кобылицы выцарапали себе право делать все, что им взбредет в голову, даже носиться с голыми руками и ногами на виду у миллиардов чужих мужчин. Когда Карим увидел это зрелище первый раз, он долго не мог прийти в себя, представляя, что бы чувствовал, если бы его мать, сестра или дочь сотворили что-либо подобное. Конечно, он придушил бы их на месте, но ведь это позор на всю оставшуюся жизнь…
И вот теперь он видел нечто еще более откровенное буквально на расстоянии вытянутой руки. Между тем женщина села на шпагат и начала делать странные движения руками, как будто она наносила и отбивала удары. При этом ее груди вздрагивали столь соблазнительно, что у Карима перехватило дыхание. Он не выдержал и, отвернувшись, сполз спиной по поверхности камня. Но эта бесстыдная грудь, эта шея, ягодицы, покрытые крупными каплями пота, все равно стояли у него перед глазами. Интересно, кто она? Местная. Непохоже. Кожа смуглая, а под здешним светилом загар скорее потеряешь, чем приобретешь. Сейчас середина местного лета, а температура днем не поднимается выше пятнадцати по Цельсию. Лицо не то чтобы очень красиво, но в нем есть что-то, что гяуры называют словом «шарм», причем именно восточный, действовавший на Карима безоговорочно. Да и несмотря на мускулистость и столь свободные манеры, в ней была некая грация, выдававшая скорее продукт мусульманской культуры и воспитания. Но тут ему пришла в голову мысль, которая будто обухом ударила его по голове. Карим изо всех сил старался убедить себя в том, что бред, ну полный бред! Но память услужливо подсказывала детали, все больше и больше убеждающие его в том, что если его заметят, то у него будут крупные неприятности. Остроносые туфли у кучки одежды, накидка знакомого цвета искристой брусники, аккуратный темный сверток, в котором он только сейчас распознал паранджу, да и вообще сам факт появления женщины в этом месте…
О аллах! Духанщик закусил губу и, моля Аллаха смилостивиться над бестолковым, медленно, на четвереньках, попятился назад от камня, за которым прятался все это время. Но тут откуда-то из-за его спины вдруг выскользнула крепкая женская ручка и, ухватив его за подбородок, резко вздернула ему голову. Карим дернулся, скорее даже инстинктивно, чем действительно собираясь вырываться, но тут его ударили с такой силой, что перед глазами бывшего чахванжи вспыхнули все известные и неизвестные ему звездные системы, а затем он просто мешком рухнул на землю и затих.
Глава 7
– Метелица!
– Я, вась сиясь!
– Кто звонил?
Метелица влетел в комнату апартаментов, толкая перед собой сервировочный столик, уставленный судками и кувшинами, и, мазнув взглядом по обнаженной фигуре князя, только что выбравшегося из душа и яростно вытирающего полотенцем свою шевелюру, заговорил небрежным тоном:
– Адмирал Переверзев беспокоили. Просили напомнить, что вы завтрева опять к ним собирались. И кроме того, насчет шампанского.
Князь стянул с головы полотенце и громко фыркнул:
– Ну это мы еще посмотрим, кто кому шампанское ставить будет. На «Михайловском равелине» тоже канониры дай бог.
Метелица кивнул, соглашаясь с князем, но не забывая при этом быстро сервировать стол к ужину. При этом он старательно отводил глаза. В общем-то, он привык к мужской наготе. В его родном поселении каждая семья имела свою баньку. И по субботам вся родня сходилась в доме патриарха, чтобы хорошенько попариться. Банный ритуал начинался еще с утра, когда десятилетние пацаны всего рода сходились к прапрадедовой бане, дабы помочь старику с растопкой. Роды на Луковом Камне были большие, поэтому бани тоже рубились под стать, в парную залезало человек сорок зараз, и, для того чтобы разогреть такую парную, дров надо было очень много. Но для пацанов это было самое лучшее время. Дед сидел на крылечке и пыхтел трубкой, а ребятня махала топорами и таскала вязанки дров, скоблила пол и готовила охапки душистой мяты, липового цвета, чабреца и дюжины других трав, которыми устилали пол парной, чтобы он не жег ступни и чтобы раскаленный воздух не туманил сознание. Исполинская каменка грелась долго, часов восемь, но зато потом температуру держала дай бог. Часам к четырем степенно подходили деды, родители, дядья и все остальные родственники. Бабы тут же принимались готовить ужин, а мужики и парни постарше набивались в парную. Метелица на всю жизнь запомнил это ощущение пряной свежести, которое обрушивается на человека, ныряющего в пыщущую жаром парную, – пол которой по щиколотку выстлан душистыми травами. А какое блаженство красным как рак вылететь из парной и ухнуть в специально устроенный бочаг или, пробежав пылающими подошвами по ледяной дорожке, нырнуть в прорубь, подернутую тонкой корочкой льда… Но там нагота была всеобщей, тем более это была БАНЯ! А князь каждый день полоскался под этим душем, а потом еще шастал нагишом по апартаментам. Иногда даже принимая гостей в таком виде. Правда, только самых близких, но все одно… не дело. Ну да им, князьям, никто не указ.
Однако на этот раз князь не стал испытывать Метелицу созерцанием своей голой задницы, а накинул легкий халат из китайского шелка. Устроившись за столом, князь приподнял крышку и наклонился над большим судком, шумно втянув ноздрями пар.
– Свинина на ребрышках! Ну, сегодня старина Пацюк превзошел сам себя.
Метелица хмыкнул. Конечно, Пацюк поваром был фантастическим, недаром князь таскал его за собой с флагмана на флагман, но эту сакраментальную фразу он произносил каждый вечер. Ну еще бы, сегодня небось опять весь день на ногах и без обеда.
После ужина князь развалился в кресле и, вальяжно раскурив настоящую гаванскую сигару ручной свертки, открыл томик Лазарева. Метелица, убирая со стола, неодобрительно косился на кольца ароматного дыма, медленно взмывающие к потолку. Он не любил этого бесовского зелья. Метелица получил строгое воспитание. На Луковом Камне самая многочисленная популяция этнических русских была представлена староверами. А если учесть, что этнические русские составляли более половины всего небольшого населения, то понятно, кто задавал тон на этой планете. Однако, хотя мудрая политика двух последних императоров позволила вывести этих крепких и стойких людей из многовековой самоизоляции и вплотную включить в жизнь империи, все равно они оставались верными тысячелетним традициям. Но в этом вопросе князь был непоколебим. Так, стихи должно читать лишь в виде книги, отпечатанной на настоящей, приготовленной по древним рецептам бумаге, а не с экрана или «тошнотворных» (его собственный термин) пластиковых листков распечаток. Ну и хорошая сигара после удачного дня и доброго ужина только на пользу. Поэтому Метелице оставалось лишь порадоваться за князя, поскольку, если судить по его утверждению, у него сегодня был удачный день.
Когда князь уже отложил книгу и сидел на кровати, позевывая и развязывая пояс халата, замигал огонек вызова, а из-за фальшпереборки, где была укрыта консоль, раздались первые аккорды темы «Прохоровка» из оперы Гольдмана «Курская дуга». Этот чертов еврей написал такую могучую мелодию, что она всегда заставляла князя отвлечься от любого занятия и замереть. Просто удивительно, как этому потомку первой скрипки Императорского симфонического оркестра, не только никогда не нюхавшему пороха, но и ни разу не надевавшему военную форму, удалось передать дикий накал этого сражения, эту смертельную схватку двух чудовищных стальных динозавров, каждый из которых состоял из сотен и сотен танков, этот взаимный напор железа и спаянной с ним живой плоти, этот орудийный грохот, рев моторов и охватившее людей боевое безумие. Как будто он сам был там, на этом поле древней битвы, сидел за рычагами какого-нибудь «тигра» или, яростно матерясь, остервенело крутил штурвал горизонтальной наводки, разворачивая башню «тридцатьчетверки» навстречу наползающей из клубов черной копоти «пантеры». Поэтому он выбрал эту мелодию в качестве сигнала выхода на связь только трех из всех своих возможных корреспондентов. Это были генерал граф Карл Густав Маннергейм, начальник Главного разведывательного управления, самый информированный человек во всей империи, князь Радзивилл, глава Государственного совета империи, и, естественно, сам император.
– Привет, молодежь.
На этот раз брат был одет в роскошный черный фрак с ленточкой ордена Святого Георгия в петлице. Князь деланно смущенно запахнул халат и, отложив книгу, ответил на приветствие:
– Привет, привет и многая лета вашему величеству. Чего это вы так при параде?
Время на любом корабле, в любом гарнизоне и орбитальном военном объекте империи всегда совпадало со временем нулевого меридиана Нового Петербурга, на котором был расположен императорский дворец. Да и в гарнизонах, дислоцированных на поверхностях планет, жили как бы в двух часовых поясах одновременно. Поскольку все сеансы связи, расписания прибытия и отправления кораблей, контрольные сроки докладов были привязаны к «стандартному имперскому времени», в качестве которого как раз и выступало время нулевого меридиана Нового Петербурга, во дворце сейчас было столько же, сколько и на корабле, то есть около половины двенадцатого ночи.
Император хитро прищурился:
– А ты уже забыл? Раньше, помнится, сам козликом скакал и хвост распушивал.
Князь шлепнул себя ладонью по лбу:
– Ах ты… День тезоименитства! Выходит, у тебя там бал в самом разгаре?
Император, усмехаясь, кивнул:
– Совсем вы, молодой человек, выпали из светской жизни. Так, глядишь, когда вы наконец спуститесь со своей верхотуры, придется просить мсье Латье заново учить вас фигурам мазурки.
– Ну уж нет! – возмущенно вскинулся князь. И оба брата расхохотались.
Отсмеявшись, старший откинулся на кресле и как-то совсем по-домашнему сбросил с ног узкие блестящие туфли, попеременно надавив носком ноги на задник каждой туфли.
– Уф, пусть ноги отдохнут, а то еще часа два изображать из себя самого дорогого племенного быка в полуторатысячном стаде. Кстати, графиня Белорецкая невзначай поинтересовалась у меня, как скоро ты собираешься в столицу.
– Белорецкая?
– Ну да, ты что, забыл белочку?
Князь несколько мгновений недоуменно смотрел на брата, а затем понимающе кивнул.
Когда он в последний раз был на балу (а это, как ему помнилось, был бал по случаю выпуска Академии флота), его внимание привлекла белокурая девчушка лет двенадцати. Она так потешно старалась казаться взрослой, что прямо-таки напрашивалась на то, чтобы над ней подшутили. А юный лейтенант Томский был известным шутником. И он, сговорившись с товарищами, весь вечер развлекал юную барышню глубокомысленными разговорами, интересовался ее мнением по поводу свежих постановок императорских театров, совершенно серьезно обсуждал с дико краснеющей девчушкой последние сплетни по поводу того, кто кого и как пытается затащить в постель и какие у кого достоинства на данном поприще. А в конце вечера она сама едва не заставила его покраснеть. Когда князь, сохраняя все ту же учтивую мину, подвел девчушку к ожидавшему ее парадному выезду, в котором уже сидели ее родители, та вдруг остановилась, сделала вежливый книксен и произнесла твердым, спокойным голоском:
– Я понимаю, вы весь вечер надо мной смеялись. Но я все равно рада. Ведь я оказалась единственной девушкой среди всех присутствующих на балу, кому вы, ваше высочество, уделили так много времени. И еще… – Она на мгновение замолчала и, окинув его неожиданно жарким взглядом своих глубоко посаженных ярко-зеленых глаз, потребовала: – Обещайте мне, что, когда я вырасту, вы подарите мне еще один такой бал.
– Зачем, милое дитя? – все еще забавляясь, спросил князь.
– Просто сегодня я поняла, что я вас люблю. И мне нужен хотя бы один шанс, чтобы влюбить вас в себя.
Юный брат императора слегка стушевался от такой прямоты, но девчушка не собиралась отступать:
– Так вы мне обещаете?
– Один бал?
– Да, если мне не удастся сделать это за один вечер – все напрасно, вы слишком ветрены и влюблены в себя, а я слишком нетерпелива, чтобы пытаться взять ваше сердце долгой осадой.
Для двенадцатилетней девочки это было слишком, и юный князь почувствовал холодок на сердце. Но ее глаза смотрели так требовательно, что он кивнул:
– Да.
Она вновь сделала книксен и, не дожидаясь его руки, полезла по лесенке внутрь выезда. Спустя минуту выезд поднялся в воздух и исчез за крышами дворца, а князь, провожая его рассеянным взглядом, все это время пытался понять, кто над кем посмеялся в этот вечер. Уже позднее, рассказывая брату об этом случае, он отчего-то назвал эту девчушку «белочкой». Она вся была такая чистенькая, спокойная, деловитая и ухоженная, ну прямо вылитая белочка. Бог ты мой, сколько лет назад это было? Десять, скорее уже одиннадцать…
– И как она?
– А что, ты решил наконец задуматься о семье?
– Подожду, пока старший подаст пример. Да ладно, не подкалывай.
Император усмехнулся и с каким-то чувством скрытого, но явственно ощущаемого восхищения произнес:
– Хороша! Сейчас я бы назвал ее золотой рыбкой.
– Это почему это?
– А ты бы видел, какой блестящий хвост молодых людей таскается за ней по залу.
И оба снова рассмеялись. Когда смех утих, князь вдруг слегка прищурился и, бросив на брата хитрый взгляд, спросил:
– Ну ладно, я думаю, ты связался со мной совсем не для того, чтобы сообщить, какие симпатичные девчонки сейчас отплясывают в твоем дворце. Давай рассказывай. Наш убедительный мистер Корн тебя уломал?
Император помрачнел и опустил взгляд. На несколько мгновений повисла тяжелая тишина, а затем он вновь поднял глаза:
– Не Корн.
– Что?
– Он не Корн. Это всего лишь одна из его масок.
– А кто же?
– Это неважно. Тем более что ты прав. Я согласился на все его условия. Можешь начинать подготовку к операции.
– Уже? – Князь сделал паузу, озабоченно рассматривая брата. – Тебя что-то гнетет? Если ты испытываешь какие-то сомнения, то…
Император резко качнул головой:
– Нет! Он сделал предложение, от которого я не могу отказаться. Просто… это слишком. И я не хочу нагружать тебя всем этим… – Он вновь замолчал.
Князь несколько мгновений рассматривал брата, а затем осторожно спросил:
– Но хоть что он тебе предложил, можно узнать?
Император вздрогнул, его губы дернулись, как будто он едва удержался от резкого ответа, но взгляд брата был наполнен тревогой и заботой, поэтому император переборол первый порыв и, через силу улыбнувшись, ответил:
– Ну если ты так хочешь… Он обещал обеспечить империи полную неприкосновенность в течение следующих пятидесяти лет.
– Что?!! – Князь вытаращил глаза и недоуменно уставился на брата. Тот продолжил:
– В предстоящем сражении мы, без сомнения, потеряем практически весь флот. А еще одного такого напряжения экономика империи не выдержит. Более того, мы на пределе уже сейчас. Сказать по правде, даже содержать такой огромный флот нам скоро станет не под силу.
– Ты хочешь сказать, что, если после сражения мы останемся без флота, ты не будешь его восстанавливать?
Император кивнул:
– В таком или даже близком составе – да, – и добавил извиняющимся тоном: – Нам нужна передышка. Ты не можешь себе представить, какой тяжкий груз для кровоточащей после потери экономического потенциала северо-западных провинций экономики империи эти полторы тысячи боевых кораблей и семнадцать миллионов людей в погонах.
– А он сможет это сделать?
– Да.
– Ты уверен?
– Да. И не спрашивай меня почему. Я все равно не расскажу. Но он предоставил мне веские доказательства.
Князь склонил голову. Оба помещения снова заполнила напряженная тишина. Затем князь поднял глаза и, смерив брата тяжелым взглядом, произнес:
– Если ты уверен в том, что он СМОЖЕТ это сделать, что же тебя гнетет?
Император сжал челюсти так, что побелели губы, и тихо произнес:
– Я не уверен в том, что он ЗАХОЧЕТ это сделать.
Глава 8
Карим приподнялся на локте и, обмакнув тряпку в миску с водой, в которой плавал колотый лед, слегка отжал ее и вновь осторожно положил на лицо. О аллах, как он мог это позволить?! Бывший чахванжи вырос в пригороде Дарм-аль-Укрума, одного из самых бедных поселений Черного нагорья. А Черное нагорье Ас-Сурама издавна славилось во всем султанате как рассадник самых отчаянных солдат и бандитов. Его детство было обычный для детей окраин. Из всех новорожденных до года доживала только треть, поэтому в первый год дети даже не имели имен. И только через год и один день счастливый отец, чей ребенок оказался настолько крепок, что сумел преодолеть этот рубеж, выжив в дикой грязи, коей отличались жилища обитателей бедных пригородов, при полном отсутствии какой-либо медицинской помощи и не имея никакого представления о какой-либо детской пище, а питаясь объедками, остающимися после взрослых, получал право устроить худоим – праздник жертвоприношения, призванный отвратить от мокрого, сопливого, но упорно цепляющегося за жизнь комочка плоти взоры злых духов. Именно во время этого праздника ребенку давали имя и место в иерархии рода.
Но первый год жизни был всего лишь первым тяжелым испытанием. Затем детей ждала улица. С трех лет дети начинали выпрашивать милостыню, которая, впрочем, была крайне скудна. В Дарм-аль-Укруме было не очень много людей, которые имели возможность подавать, поэтому с пяти лет на смену нищенству приходило воровство, а после семи ребенок считался уже достаточно взрослым для грабежа и разбоя. К жестокости так же привыкали с младых ногтей. Нельзя было представить себе, чтобы уже в три года ребенок появился на улице без острого обломка кости в кармане, к десяти большинство обзаводилось дешевыми ножами из обсидана, а некоторые уже имели железные. Подобный образ жизни, естественно, приводил к тому, что из десяти доживших до года детей только семеро переваливали рубеж пятнадцати лет.
По меркам Дарм-аль-Укрума Карим считался тихим и послушным мальчиком. Поскольку в тот момент, когда, всего на десяток шагов опередив преследующую его толпу сахмелов, известных своей свирепостью проводников и погонщиков из Песчаного моря, влетел в дверь вербовочного пункта, он имел лишь два неправильно сросшихся после перелома ребра, а на его левой ноге не хватало трех пальцев. Что по сравнению с некоторыми сверстниками, с ног до головы покрытыми шрамами, выглядело не очень-то впечатляюще. Но вербовщик оказался тертым калачом. Он знал, что из таких вот типов получаются самые лучшие солдаты, поскольку выжить в Дарм-аль-Укруме само по себе было нелегкой задачей. А отсутствие шрамов указывало на то, что парню удалось сделать это еще и с наименьшими потерями.
Вербовщик как раз дремал за столом, переваривая вкусный обед, который он вполне мог себе позволить на щедрую зарплату, когда дверь вербовочного пункта с грохотом распахнулась и на пороге возник тяжело дышащий юноша с окровавленным обсидановым лезвием в руке и полоумными глазами. Вербовщик резво скинул ноги со стола, отработанным движением выудил из пачки бланк стандартного контракта, сунул его в приемное устройство принтера и рявкнул:
– Имя?!
Карим выпалил свое имя. Принтер, настроенный на голосовое управление, пулеметной дробью выстрелил буквы на бумагу и выплюнул бланк. Вербовщик поймал парня за левую руку. В правой у того был нож, и вербовщик совершенно справедливо предположил, что любая попытка избавить руку парня от этого обязательного в здешних краях предмета может закончиться плачевно. Двумя быстрыми движениями он украсил контракт отпечатком папиллярных линий левой ладони кандидата в славные аскеры султана. В этот момент дверь вербовочного пункта слетела с петель – и в помещение ввалилась толпа разъяренных сахмелов.
Уже гораздо позже, вспоминая этот момент и анализируя действия вербовщика. Карим понял, что все, что делал вербовщик, было отнюдь не блестящей импровизацией, а отработанной схемой. Похоже, все премиальные, полагавшиеся ему за каждого вновь завербованного, этот старый вояка зарабатывал именно таким образом. В отличие от бандитских шаек, которые никогда не испытывали недостатка в кандидатах, вербовочные пункты армии султана почему-то не пользовались среди здешнего населения особой популярностью. Несмотря на вполне убедительные доказательства перспективности данного жизненного пути в виде солидно обеспеченного, по местным меркам, персонала из числа выслуживших установленные армией сроки контракта. Возможно, такое непонятное упрямство было вызвано тем, что среди них не было ни одного местного.
Но в тот момент вербовщик выглядел очень впечатляюще. Он одним рывком перебросил Карима себе за спину, а затем выхватил широкополосный скорчер и, выставив вперед обе руки, в одной из которых угрожающе блестел раструб, а в другой трепетал листок контракта с криво отпечатавшейся Каримовой пятерней, заорал:
– Стоять! Назад! Парень подписал контракт!
Сахмелам всегда было глубоко наплевать на контракт, на самого султана и по большому счету даже на скорчер в руках этого типа, но… За время существования в Дарм-аль-Укруме вербовочного пункта он подвергался разгрому шесть раз. И эта история всегда заканчивалась одинаково. Спустя пару месяцев в поселении появлялась пара армейских атмосферных транспортников с десятком аскеров в боевой броне и стандартным комплектом жилого модуля под командованием немолодого служаки в чине не выше чахванжи. Аскеры собирали комплект, а чахванжи выяснял, что произошло. Закончив сборку, аскеры загружались в транспортники и летели разбираться с посмевшими напасть на вербовочный пункт. Причем они не ограничивались только уничтожением непосредственно виноватых, а сжигали из плазмобоев всех: женщин, детей, стариков, случайных гостей, оказавшихся в стойбище, даже баранов, собак и верблюдов. После чего аскеры возвращались в гарнизон, а пожилой служака оставался в качестве нового вербовщика. Новый вербовщик был кровно заинтересован в том, чтобы все виновные были обязательно наказаны, ибо от этого зависела его собственная безопасность. И потому теперь даже до самых тупых обитателей пустынь дошло, что вербовочный пункт лучше не трогать. Поэтому после непродолжительной визгливой ругани, нескольких предупредительных выстрелов в потолок, который Кариму потом пришлось латать в ожидании армейского транспорта, и демонстративного полосования сахмелами собственных предплечий, отчего пол оказался весь заляпан кровью, они наконец покинули вербовочный пункт.
Потом была учебка, в которой чахванжи творили с новобранцами такие вещи, которые были очень далеки от обучения и скорее напоминали дрессировку. Впрочем, и новобранцы, по большей части прибывшие с самых отсталых и нищих миров султаната, больше напоминали не людей, а тупых и злобных зверьков, скорее способных искусать, чем чему-то научиться. Так что Карим вполне справедливо считал себя человеком, готовым к любым неожиданностям и способным выдержать очень многое. Но ТАК его не били никогда. Вообще, все, что произошло там, на склоне, Карим помнил довольно смутно. Эта бесстыжая тварь сразу же ударила его в ухо с такой силой, что в те несколько мгновений, пока она еще окончательно не вышибла из него дух, его участие в схватке ограничивалось тем, что он глупо хлопал глазами и пытался выдавить через стиснутое чем-то горло некую глубокомысленную фразу типа: «Хи-и-ип!» Но совершенно очевидно, что его немалая мудрость и добрый покладистый характер, который он изо всех сил старался продемонстрировать, не произвели на эту стерву никакого впечатления. Карим получил еще один удар в лоб, после которого его глаза занырнули куда-то под надбровные дуги, и, что там эта стерва делала с его бесчувственным телом, он абсолютно не помнил. Но, судя по тому, что он обнаружил, когда очнулся и посмотрел на себя в зеркало, она вволю отвела душу. И сейчас он лежал на жестком лежаке и прикладывал холодное полотенце к своим многочисленным синякам и ссадинам. Кроме того, Карим так и не смог вспомнить, как он очутился на корабле. Первое, что он увидел, разлепив склеившиеся от крови веки, было лицо его приятеля-кока, озабоченно склонившееся над ним. Духанщик несколько мгновений тупо разглядывал его, а затем прорезавшийся слух донес встревоженный вопрос:
– Ты наткнулся на кого-то из НИХ?
Карим некоторое время вспоминал, кого же тот имеет в виду, а затем, кряхтя и подвывая от боли во всем теле, тяжело приподнялся и встал, опираясь на руку приятеля. Вокруг толпились доны с оружием, трое из них были в боевой броне, но с откинутыми забралами. Карим обвел всех мутным взглядом, а затем тяжело вздохнул и буркнул:
– Нет, ИХ там не было и в помине, – после чего осторожно пошевелил руками и ногами и, убедившись, что ни одна кость вроде не сломана, шатаясь двинулся вверх по пандусу.
Приятель-кок навестил его после обеда. От него Карим узнал, что его обнаружил дежурный. Он валялся у самого пандуса, избитый, в разодранном халате. Кто и как спустил его с крутого склона, так и осталось для Карима загадкой. Сам он не смог бы слезть в любом случае. Версия о том, что его спустила ОНА, даже не выдерживала критики. Во-первых, спуск с таким тяжелым и неудобным грузом, каким являлось его бесчувственное тело, по крутому склону требовал абсолютного чувства равновесия и просто виртуозной альпинистской техники, а во-вторых, на кой черт ей это было надо?
Судя по ощущениям в собственном теле, он привел ее в такое бешенство, что она едва удержалась от того, чтобы его не убить. Впрочем, к удивлению Карима, несмотря на то, что на нем не было живого места, у него не было сломано ни одной кости и не выбито ни одного зуба. Да и его мужское достоинство, хотя пах и жгло огнем, судя по ощущениям, должно было остаться вполне работоспособным. И это тоже озадачивало. Но самым мучительным было то, что, стоило ему закрыть глаза, перед его мысленным взором вставали соблазнительные изгибы совершенного тела. Пожалуй, по его меркам она была несколько худа, да и плечевой пояс скорее подошел бы какому-нибудь мужчине, но зато какая великолепная грудь, а крепкие ягодицы, а живот… О Аллах, этот сладкий, упругий живот, созданный, чтобы принимать мужское семя и вынашивать новую плоть! Есть ли в женщине что-то более сладострастное, чем живот?! Недаром умелые танцовщицы исполняют танец, названный по этой самой сексуальной части женского тела. Но, клянусь самым поганым отродьем иблиса, теперь невозможно показаться ей на глаза!
Вот и сейчас он отнюдь не в своей каюте, а валяется на лежаке в нижнем кубрике, любезно предоставленном ему приятелем-коком, справедливо предположив, что уж сюда-то она сунуться не рискнет. И в то же время, сгорая от тщательно скрываемого даже от самого себя желания, мечтает еще раз хотя бы одним глазком увидеть это тело, пусть даже спрятанное под паранджой. О аллах, ну это ж надо было так вляпаться!..
Следующие несколько дней прошли довольно однообразно. Карим валялся на лежанке, угрюмо терпя шутки донов, ел плов и потихоньку поправлялся. В принципе, можно было бы залезть в реанимакамеру, и тогда все зажило бы в течение полутора-двух часов. Но медблок располагался слишком близко от ее каюты. А у нее до сих пор все еще была тамга.
Через неделю, когда Карим уже почти оклемался, его разбудил шум в кубрике. Он приподнял голову над подушкой и ошалело уставился на суету, с которой доны абордажной группы шарили по рундукам и антресолям.
– Что случилось?
– Капитан возвращается, – весело ответил ему кто-то, а затем все ринулись наружу.
Выходить сейчас ему не стоило. Если возвращение капитана такое значительное событие, что весь экипаж глухой ночью собирается выходить его встречать, ОНА непременно будет там же. Но у него появились кое-какие мысли относительно своего будущего, с воплощением их мог бы помочь только этот неуловимый и невидимый капитан. Впрочем, его влияние на корабле чувствовалось. Карим сам был свидетелем того, как один слегка подвыпивший абордажник никак не мог выставить калибровку прицельного устройства на своем только что отремонтированном шлеме. В конце концов абордажник плюнул на это и засунул шлем в шкаф с боевым скафандром, сообщив Кариму, наблюдавшему его мучения лежа на койке:
– А, ладно, все равно у меня отродясь не было никаких навесных оружейных комплексов. Завтра сделаю, – и облегченно опустился на койку.
Но тут в кубрик заглянул другой абордажник. Увидев отдыхающего приятеля, он живо поинтересовался:
– Ну что, закончил со шлемом? Тут Кайману письмо пришло, у сестры родилась двойня, и одного назвала в честь братца. Он ставит.
Тот вскинулся:
– Где?
– У левой опоры. Костер уже разложили. Так что, если хочешь, присоединяйся.
– А то… – Абордажник сел на койке и принялся торопливо натягивать сапоги. Пригласивший его приятель зашел в кубрик и продолжил светским тоном:
– Слушай, а как у тебя с калибровкой моновизора? Я со своим после ремонта провозился до посинения.
– А никак. Как раз с ним у меня так ничего и не получилось. Завтра доделаю.
Выражение лица гостя мгновенно изменилось. Он окинул взглядом уже полностью готового к гульбе приятеля и, поджав губы, строго произнес:
– Капитану это бы не понравилось, – после чего резко развернулся на каблуках и вышел из кубрика.
Его несостоявшийся собутыльник пару мгновений растерянно пялился на захлопнувшуюся дверь, потом вдруг что-то пробормотал себе под нос и, зло пнув ни в чем не повинную дверную панель, вывалился в коридор. Он появился спустя десять минут злой, трезвый и ругающий на чем свет стоит медицину, придумавшую всякие поганые штуки, совершенно не дающие нормальному человеку поймать немного кайфа от вина, скинул сапоги, полез в шкаф, вытащил тестер, шлем и вновь склонился над ним.
И таких примеров было немало. Вот и дежурный обнаружил его в тот день у аппарели только потому, что совершал ежедневный утренний обход помещений и прилегающей территории. Дело в период лагерной передышки почти немыслимое даже на кораблях регулярного флота султаната. Так что посмотреть на капитана стоило. Даже несмотря на риск столкнуться с ЭТОЙ…
Карим выбрался из шлюза одним из последних. Слава аллаху, этой стервы нигде не было видно. Он торопливо спустился по аппарели и, проскочив под брюхом корабля, спрятался за правой задней посадочной опорой. Толпа встречающих была большой, человек шестьдесят. Большинство из них он видел только мельком, а примерно треть вообще никогда не встречал, что было довольно странно, учитывая размеры корабля. Все были возбуждены, но вели себя сдержанно. Чернявый стоял у самой аппарели, а рядом с ним еще двое – невысокий жилистый ниппонец и высокий дон с квадратными плечами и в чалме. У его пояса болтался ятаган, который не казался чуждым предметом среди почти безоружных людей и выглядел скорее частью одежды. А на лице явно лежала печать долгого служения делу Пророка. Похоже, среди донов тоже были правоверные. Если так, то затея, которую он сначала считал довольно безнадежной, стала казаться Кариму не столь уж невероятной.
В этот момент раздался грохот, и небосвод прочертила яркая, светящаяся полоса. Гомон, царящий вокруг, взлетел почти до уровня крика и сразу же затих. Все напряженно уставились вверх. Спустя пару минут где-то за гребнем возник гул, который постепенно нарастал, пока не превратился в грохот, под аккомпанемент которого над кораблем появился небольшой шаттл. Он сделал круг, затем заложил изящный разворот и, мягко погасив скорость, опустился на тропинку в полусотне шагов от аппарели. Вопреки ожиданиям Карима, к шаттлу никто не побежал. Все остались на месте, только слегка подались вперед и вытянули шеи. Крышка люка отошла вверх и в сторону, и из черного проема ловко выскользнул уже знакомый духанщику христианский священник. Карим удивленно раскрыл рот. Такого он не ожидал.
Священник быстрым, уверенным шагом подошел к чернявому, и тот, привычно вытянувшись, отдал ему короткий рапорт. Священник кивнул и каким-то спокойным голосом, при этом, правда, каждое слово долетало до малейшего закутка посадочной площадки, произнес:
– Всем спасибо. Благодарю за то, что вы меня не подвели, и горжусь вами.
Карим вдруг почувствовал, что хотя эти слова по большому счету к нему не относились, в его горле внезапно запершило, а на глазах выступили слезы. Но в этот момент слева откуда-то внезапно вынырнула знакомая фигурка, в высоко поднятой руке которой что-то тускло блеснуло, и Карим, не дожидаясь продолжения, рванул прямо к священнику:
– Эфенди капитан!
Тот повернулся в его сторону.
– Эфенди капитан, я хочу присоединиться к благородным донам.
На площадке мгновенно установилась мертвая тишина. Капитан окинул его внимательным взглядом. Кариму показалось, что в его глазах мелькнуло некое подобие улыбки, и духанщик слегка приободрился. Но последовавшие за этим слова ввергли его в самую глубокую пропасть отчаяния.
– Это невозможно.
Карим замер, пытаясь найти слова, чтобы объяснить… рассказать… Ну должны же они понять… Но капитан продолжил:
– К донам нельзя присоединиться. Доном можно стать, – Он сделал паузу, меряя Карима испытующим взглядом, а затем спросил: – Ты готов начать этот путь?
Бывший чахванжи торопливо закивал:
– Да, конечно. Я готов следовать за вами, эфенди, куда только вы пожелаете. Готов хранить вас от…
Тут капитан вскинул руку, прервав его излияния, и тихо произнес:
– Я не могу тебе ничего обещать, кроме того, что сначала тебе придется изрядно постараться и заслужить уважение тех, кто потом будет рассказывать о тебе в тавернах за кружкой пива капитанам, ищущим пополнения, или нанимателям, набирающим отряд. И только если тех, кто будет говорить о тебе с одобрением, окажется намного больше, чем тех, кто не встанет рядом с тобой, обнажив шпагу, ни за какие коврижки, тебя наконец признают благородным доном. Ты готов пахать, ждать и надеяться?
Карим сглотнул. Пожалуй, этот вербовщик оказался гораздо более откровенным, чем первый. Но… на этот раз он сделал выбор сознательно:
– Да.
– Что ж, в таком случае пока ты мне понадобишься на ЭТОЙ планете.
Тут перед ними возникла знакомая фигура в парандже, размахивающая тамгой. Она что-то рассерженно промычала и властно указала в сторону Карима. Капитан усмехнулся:
– Прости, девушка, но теперь он не твой, – и, повернувшись к дюжему дону в чалме, приказал: – Дай ему кличку и определи место в кубрике, – после чего повернулся и двинулся вверх по аппарели.
Карим, немного оторопевший от того, как все произошло, проводил его взглядом, и тут ему на плечо опустилась здоровенная лапа, а гулкий голос произнес:
– Ну пошли, правоверная задница.
Все вокруг захохотали. Карим побагровел, но потом осознал, что смеялись совершенно не обидно, а как-то по-свойски. И потому он тоже усмехнулся, сначала принужденно, а через пару мгновений уже расхохотался в голос. Что ж, значит, так тому и быть.
Когда Карим уже поднялся по аппарели, он притормозил и украдкой бросил взгляд назад. Она стояла у края аппарели, потерянно опустив руки, и смотрела ему вслед. И только глаза блестели сквозь чадру, то ли от ярости, то ли от…
Часть III
Вихри
Глава 1
Ив прилетел на Новый Вашингтон в пятницу. «Драккар» он, как обычно, оставил в доке на Торе, его личной искусственной планете, одиноко вращающейся вокруг центрального светила в полутора миллионах километров над плоскостью эклиптики над северо-северо-восточным сектором пояса астероидов. Большинство добывающих баз в этом секторе принадлежало «Преимиум полиметалл», одной из его компаний, поэтому он вполне легально построил в секторе сеть радарных постов и разместил сильную эскадру внутрисистемных перехватчиков, постоянно патрулирующих район. Так что проблемы с сохранением его инкогнито не существовало. Во всяком случае, пока. Тор, названный так и за специфичную форму и по ассоциации с именем корабля, представлял собой одну из крупнейших искусственных конструкций, созданных человеком. Он напоминал Сатурн в миниатюре. Его кольцо представляло собой круглую титанопластовую конструкцию, а диаметр так называемого ядра был всего лишь в два раза меньше, чем у кольца.
Первым, кто встретил его на Торе, был Брендон. С момента их знакомства он приобрел солидность и облагородил прическу, но в его глазах по-прежнему частенько появлялся тот сумасшедший блеск, который делал Брендона Игеному самой крупной акулой в мировом финансовом океане. Финансовый директор «Корн стандарт», небольшой компании со штатом всего в сто пятьдесят человек, являвшейся, по существу, мозговым штабом всей империи мистера Корна, был самым лакомым кусочком на рынке менеджеров высшего ранга. Как-то он со смехом признался Иву, что получил официальное предложение от «Ниппон юнион бэнкс» занять должность председателя совета директоров с окладом в сто пятьдесят миллионов соверенов в год. Кроме этого, ему предлагали еще и опцион на миллиард соверенов для финансового обеспечения тех проектов и действий, в необходимости которых он не сможет убедить совет директоров. Предложенный оклад, даже без опциона, превышал тот, что он имел у Ива, почти в сотню раз. Но для Брендона это не имело никакого значения. Он был связан с Ивом гораздо большим, чем контракт, и он не ушел бы со своего поста, даже если бы Ив платил ему как мелкому клерку. Да что там говорить, он остался бы на своем посту, даже если бы ему пришлось еще и самому приплачивать. Каждый человек способен раскрыть себя только в том случае, если у него под рукой окажутся инструменты, соответствующие его таланту и наклонностям. Великому гонщику требуется совершенный спортивный болид, художнику – кисти и холсты, тренеру – ученики, обладающие упорством и талантом, а одаренному финансисту, чтобы раскрыть свои способности, нужен инструмент под названием «деньги». Так вот, финансовый гений Брендон Игенома абсолютно точно знал, что больше нигде во Вселенной он не получит доступа к ТАКИМ деньгам. И его смех во время рассказа Иву о предложении ниппонцев был вызван именно тем, что те пытались соблазнить его опционом размером в миллиард соверенов, а он при необходимости мог в течение двух часов выбросить на финансовые рынки триста – четыреста миллиардов соверенов, причем не прибегая к внешним заимствованиям. По сравнению с этим любые другие предложения выглядели просто смешно.
Брендон встретил Ива у его кабинета. Ив пожал протянутую руку и озвучил традиционный вопрос:
– Привет, как тут дела?
У Брендона приподнялись уголки рта.
– «Рудоной» выросли еще на два пункта, «Стандарт» и «Тревелмент» – на пять, остальные колеблются около среднего уровня.
Ив усмехнулся:
– Я не об этом.
Брендон усмехнулся в ответ:
– Я знаю.
Ив протянул руку и нажал ручку замка. Раздался щелчок, и дверь кабинета распахнулась. В ручке был спрятан сложный многофункциональный сенсор, опознающий хозяина по полутора сотням параметров. Они вошли внутрь. Брендон окинул взглядом небольшую, уже знакомую ему комнату, всякий раз удивлявшую его эклектичностью своего содержания. Ив обошел длинный стол и устроился за небольшой консолью. Брендон остался с другой стороны стола. Быстро просмотрев почту, Ив повернулся к Брендону и молча посмотрел на него испытующим взглядом. Брендон понимающе хмыкнул:
– Понятно. Предстоят крупные расходы.
Ив кивнул:
– Да.
– И насколько крупные?
Ив сморщил лоб, а затем осторожно ответил:
– Я надеюсь уложиться миллиардов в двести.
Брендон скривился:
– И когда?
– Думаю, основные вложения придется сделать уже через три-четыре месяца. А вся сумма понадобится в течение года.
– Возможные приобретения?
– Они относятся скорее к сфере политики.
– Понятно, – протянул Брендон. Он терпеть не мог политику. – В общем – ноль. В таком случае, сэр, я могу занять малую толику вашего времени. Пока вы не влезли окончательно в тот воняющий ком испражнений, который вы называете политикой.
Ив насмешливо кивнул:
– Давай, валяй.
Брендон тут же расстегнул свой шикарный портфель из настоящей воловьей кожи и извлек тонкий, похожий на картонный пакет ноутбук:
– Требуется несколько ваших подписей.
Он быстро набросал на панель рабочего стола компьютера полтора десятка документов, а затем отошел к небольшому бару. Ив усмехнулся про себя. Если бы Брендон захотел, ему ничего не стоило бы расколоть его личную подпись. Это на взлом кодовой комбинации необходимо более семидесяти пяти лет, а простенький высокочувствительный микрофон, легко умещающийся во внутреннем кармане пиджака, и специальная аналитическая программа расколют его электронную подпись в течение пары часов – по записи шороха клавиш, которые он нажимает. К тому же Ив очень бегло просматривал документы, которые Брендон давал ему на подпись. Так что возможностей для мошенничества было море. Поэтому демонстративный уход Брендона в сторону в тот момент, когда Ив набирал свой личный код, был скорее чем-то вроде традиции. Да еще лишним напоминанием с его стороны, мол, хоть ты последнее время манкируешь своими обязанностями, но босс-то тут именно ты.
Когда Ив закончил, Брендон вернулся к столу с двумя бокалами и бутылкой Бейлиса. Ив понимающе улыбнулся и повернулся к своей сумке:
– Обожди, я угощу тебя кое-чем поинтересней. Спустя пару мгновений на его столе величаво стояла внушительная бутылка грубого зеленого стекла без малейшего намека на этикетку. От нее веяло такой аурой уникальности, что Брендон заинтригованно притих. Ив достал штопор, осторожно извлек пробку и придвинул бутылку Брендону. Тот втянул запах и уважительно цокнул языком. Дав вину немного подышать, Ив аккуратно наклонил бутылку и налил в бокалы на две трети густого красного вина, запах которого тут же растекся по всему кабинету. Затем они одновременно подняли бокалы и сделали по глотку.
– Что это? – Голос Брендона выдавал искренний интерес.
– Хванчкара. Настоящая. Из личных погребов русского императора.
Брендон уважительно кивнул и посмотрел на просвет, а затем, пробормотав: «Занесло же вас…», вновь приник к бокалу.
Через два часа они стартовали к Нью-Вашингтону на личном внутрисистемном челноке Брендона.
Кабинет мистера Корна вот уже более полувека находился в одном и том же месте, на восемнадцатом этаже здания «Ершалаим сити бэнк», там, где раньше был кабинет Старого Упитанного Умника. Банк также располагался в этом же относительно невысоком среди окружающих его строений здании. Единственным признаком изменения статуса было то, что теперь собственная территория банка начиналась не за пять, а, за семьдесят ярдов от стен и рядом с банком не было общественной стоянки. В банковской сети, принадлежащей Иву, «Ершалаим сити бэнк» занимал место банка для миллиардеров. В нем редко появлялись клиенты, которым было нужно меньше шестисот миллионов соверенов.