Империя травы. Том 1 Уильямс Тэд
– Хикеда’я. То есть норны, не так ли? – спросил Морган. – Ведь это были норны.
– Да, твой народ называет их норнами, а нас – ситхи. Но я не знаю, что они здесь делают, так далеко от собственных земель. Думаю, они уже день или два выслеживали тебя.
Внутри у Моргана все похолодело.
– Выслеживали меня? Почему?
– Откуда мне знать? Я понятия не имею, почему они вообще здесь появились. Однако я заметила их первой и пошла за ними, пока не нашла тебя, поэтому и решила, что они охотились за тобой. – Только теперь она уселась на ветке поудобнее рядом с ним. – Ты даже не представляешь, как сильно тебе повезло, что я нашла тебя раньше, чем они. Я думаю, их сбил с толку твой запах. Ты больше не пахнешь как смертный, теперь твой запах напоминает запах тех тинукеда’я, с которыми ты путешествовал.
Моргану потребовалось некоторое время, чтобы переварить такое количество новых слов.
– Хикеда… хикейа, тинкедайя. Все эти дай’я! – Я не знаю, что значат твои слова. А тинка… последнее, что ты сказала? – И тут ему в голову пришла новая идея. – Ты имела в виду чикри? Маленьких животных, с которыми я передвигался по деревьям?
Танахайа решительно покачала головой.
– Они не животные, они тинукеда’я.
– Ты все время повторяешь это слово. – Морган смутно помнил, что где-то уже его слышал, быть может, в одном из рассказов деда. – Ты говоришь о существах, которые живут на деревьях? Мне кажется, они похожи на белок.
– Я никогда не видела тинукеда’я в таких примитивных и похожих на животных формах, но они все равно оборотни, заверяю тебя. – Она положила руку ему на ногу. – Ты весь промок от тумана. Я думаю, прошло достаточно времени, и мы можем спуститься вниз. У меня есть убежище, где мы оба будем ночью в безопас- ности.
Прикосновение ее руки произвело на Моргана странное впечатление – он уже давно не испытывал ничего подобного.
– Промок? Вы, смертные, умираете, если сильно промокаете, не так ли? – сказала Танахайа. – У вас начинается лихорадка, и вы умираете.
– Нет, если мы промокнем лишь немного.
– И все равно. – Она снова привстала на ветке, балансируя на ней с легкостью птицы. Морган затаил дыхание – ситхи была невероятно грациозной, – и его собственные, таким тяжелым трудом приобретенные навыки лазанья по деревьям казались совсем примитивными. – Твой народ спас мне жизнь. Я не могла допустить, чтобы ты погиб, не попытавшись помочь.
Она спустилась на землю первой, спрыгнув в конце с высоты десять локтей и приземлившись на землю, не потеряв равновесия. Несмотря на недели, проведенные на деревьях, Морган не мог с ней соперничать, однако постарался изо всех сил, чтобы не выглядеть как обычный неуклюжий смертный.
– Что у тебя на ногах? – спросила Танахайа, когда они оказались на земле.
– Их сделал тролль Сненнек. Они предназначены для ходьбы по льду, но я использовал, чтобы лазить по деревьям, – объяснил он с некоторой гордостью.
– Странно, – только и сказала она. – Иди за мной.
Моргану только и оставалось, что постараться не отставать.
Ситхи привела его в пещеру в скалах, находившуюся сбоку от входа в Туманную долину.
– Мы не можем развести костер, – сказала она после того, как Морган вошел вслед за ней внутрь. – Хикеда’я почувствуют запах дыма, если они еще где-то недалеко.
Морган оглядел пещеру. Она представляла собой небольшое пространство между крупными валунами, но вход закрывали заросли дрока. Он подумал о РиРи и ее стае и ощутил короткую боль утраты.
– Оборотни, – сказал он вслух, вспомнив, как Танахайа назвала чикри. – Что это значит?
– Ты знаешь о ниски, обитающих на севере? Смотрящих за морем?
– Да, я их видел.
– А о дварах, которые живут в глубинах гор? – спросила Танахайа.
Слово показалось Моргану знакомым, но он не был уверен.
– Может быть.
– Тогда ты знаешь, кто такие тинукеда’я, – продолжала она. – Их называют оборотни, потому что они приспосабливаются к жизни в определенных местах и постепенно меняются.
– Но те существа на деревьях – они животные!
– Должна признаться, что я никогда не видела тинукеда’я, которые так отличались бы от других оборотней своей формой и размерами, но, клянусь моим призванием ученого, что перепутать эти глаза и голоса нельзя ни с чем.
Морган вспомнил ночь, когда обнаружил, как чикри слушали своего старейшину, и ту странную дрожь, которую ощутил, увидев, с каким благоговением они ему внимали. Животные? Волшебные существа? Это было для него уже слишком, и он понял, что слишком устал и не может думать без усилий. Морган снял ремень с мечом, использовал ножны в качестве подушки и закутался в плащ.
– Мне нужно закрыть глаза, – сказал он. – Всего на несколько мгновений.
– Тогда поспи, смертный. – Моргану показалось, что он уловил в ее голосе что-то похожее на нежность – то, чего он ни разу не слышал в разговорах с другими ситхи – возможно, за исключением красавицы Адиту. – Я посторожу твой сон.
Во сне дерево, на котором он сидел, было полно поющих ангелов, похожих на дымку почти неразличимых очертаний. Их нежные, лишенные слов голоса наполняли кроны, и ему хотелось лишь одного: слушать их бесконечно, но какое-то большое существо шевелилось в полнейшей темноте внизу, оно искало певцов, и только он об этом знал. Морган попытался позвать их и предупредить, но у него перехватило горло, и, как он ни пытался, не мог произнести ни звука.
– Тише, – раздался голос около уха Моргана, и он почувствовал, что кто-то держит руку у его рта.
Он перестал сопротивляться, открыл глаза и увидел в мягком утреннем свете, который просачивался сквозь кустарник, закрывавший вход, окутанную тенями пещеру и камни самых разных цветов. И вспомнил, где находится.
Танахайа убрала руку от его рта.
– Ты плакал во сне. А этого не стоит делать, когда хикеда’я где-то рядом.
– Я сожалею. – Он чувствовал, как остатки сна рассеиваются, точно туман в той странной долине. – Мне приснилось… то огромное существо.
– Великан Туманной долины. – Она кивнула. – Я не удивлена. Мы в числе тех немногих, кто его видел и уцелел.
– А что ты видела? Что это было?
Танахайа сделала движение – так змея сбрасывает кожу, и Морган решил, что она пожала плечами.
– Ничего, кроме тени, – сказала она. – Туман был слишком густым.
– Но что это было? – повторил Морган.
– Лучше подумать о том, что нам предстоит делать дальше. В этом огромном лесу есть и другие опасности, кроме великанов.
Морган почувствовал себя наказанным и неожиданно разозлился. Разве он столько времени не выживал в лесу в одиночку? И он вновь вспомнил, как Джирики свысока говорил с ним, словно он несмышленый ребенок, а потом презрение ко всем смертным покрытого шрамами вождя Кендрайа’аро, даже к внукам королей и королев.
«Да, она меня спасла, – подумал Морган. – Но из этого еще не следует, что я должен любить ситхи».
Но по мере того как рассеивалось влияние сна, уходило и раздражение. Впервые за долгое время Морган подумал, как сейчас было бы замечательно выпить чашу вина. Нет, пожалуй, не чашу, а целый бочонок, причем спокойно и не спеша. Но вместо этого – с ситхи или без нее – он все еще оставался в огромном лесу и не знал, как его покинуть, и к тому же у него по-прежнему болел живот.
– У нас есть какая-нибудь еда? – спросил он.
Казалось, Танахайю позабавили его слова.
– Ничего из того, что ест твой народ, я думаю, но вот хлеб и немного меда, они завернуты в листья, рядом с тобой.
Морган набросился на угощение, как зверь, поглощая его с такой скоростью, что он едва почувствовал великолепный вкус сладкого меда. Как только еда была съедена, Морган почувствовал, что готов начать все снова.
– Мы, смертные, тоже едим хлеб и мед. – Он облизнул остатки меда с губ, а потом проверил бороду – не осталась ли там крошек. – Это было хорошо. А еще есть?
– Я отдала тебе то, что съела бы сама, – сказала Танахайа, но в ее голосе он не услышал раздражения. – Я не рассчитывала, что у меня будут гости.
– Я также не рассчитывал стать чьим-то гостем. – От такого количества разговоров у Моргана немного заболела голова, но его возбуждала мысль, что рядом есть существо, способное ему отвечать. – Почему ты меня спасла?
– Почему? Какой странный вопрос. Но ведь твой народ спас меня, не так ли?
– Наверное.
– Когда я вышла из Х’ран Го-джао, то сразу заметила твой след на опушке леса, однако он уходил в противоположном направлении от того места, куда тебя отвел Джирики. Я не знала причин, по которым ты повернул – и сейчас не знаю, хотя видела костры в лугах, и могу догадаться, что там произошло, – и я не могла оставить тебя умирать в лесу в одиночку. Это было бы недостойным поступком после того, как твой народ отнесся ко мне.
– Я не умирал. Мне удавалось находить съедобные вещи. Я жил с чикри.
– Если ты имеешь в виду тинукеда’я, которых я видела, то я должна тебе поверить. Быть может, Джирики и Адиту были правы, когда говорили, что ваш народ представляет собой нечто большее, чем думаем мы, зида’я.
И вдруг в мыслях Моргана всплыл голос Ликимейи, но принц не стал делиться своими воспоминаниями с Танахайей. Да, она его спасла, но он не знал и пока не верил ситхи, как бы хорошо его дедушка и бабушка к ним ни относились.
«В любом случае, не думаю, что разумно рассказывать ей про мои сны, – подумал он. – Почему я? С какой стати монарх ситхи станет говорить со мной, смертным? Да еще во сне? Я оставлю эту историю при себе, во всяком случае, на данный момент. В конце концов, я принц и сам могу принимать решения».
– Ты все еще голоден? – спросила Танахайа. – Сейчас сезон для голубиных яиц. Я могу найти их для тебя.
– Ваш народ ест яйца?
Она мягко улыбнулась, словно что-то вспомнила.
– Иногда, но только в тех случаях, когда они еще не готовы стать птенцами.
– А как вы узнаете, что они скоро вылупятся? – спросил Морган.
– По запаху, конечно. – Она бросила на него странный взгляд. – Возможно, дело в том, что все перебивает твой собственный запах, Морган. Он очень… острый.
Он слегка отодвинулся, думая о меде и хлебе, но его воображением завладели яйца, которые произвели на него изрядное впечатление.
– Ты сказала, что норны не могли найти меня из-за запаха, значит, это хорошо, верно?
– Может быть. Но сейчас, когда мы путешествуем вместе, я не чувствую другие запахи – только тебя. Так что мне нужно решить, что для нас выгоднее: чтобы ты оставался невидимым для наших врагов или моя способность определить их близость.
– Значит, мы путешествуем вместе? – спросил Морган.
– Если только ты сам не знаешь, как отыскать путь домой, Морган из Эркинланда, думаю, да. К тому же я направляюсь к жилищу твоих дедушки и бабушки, чтобы исполнить поручение друзей, которые дали его мне много лун назад. Так что, думаю, для тебя будет разумно путешествовать дальше со мной.
Моргану вдруг показалось, что свет, проникавший в пещеру, стал нести больше тепла, а цвета нового дня заиграли невероятно яркими красками.
– Да, я хочу вернуться домой, клянусь божественными ангелами. Да, я пойду с тобой. – И тут он кое-что вспомнил. – И спасибо тебе, Танахайа, за то, что ты мне помогаешь.
Она кивнула.
– Кстати, какой сейчас месяц? – Морган понимал, что слишком много говорит, но ему ужасно нравилось, что у него теперь есть собеседник, и совсем не хотелось снова молчать, хотя он и чувствовал, что Танахайа предпочитает тишину. – И какой день?
Она слегка нахмурила гладкий золотой лоб.
– Я не помню названия девятого месяца на вашем языке – кажется, «септандер»? По моим подсчетам сегодня одиннадцатый день Луны Небесного певца.
– Септандер? – Они с Эолейром расстались с эркингардами, чтобы отправиться к ситхи, в начале месяца тьягар. – О милосердная Элизия, неужели я провел в лесу так много времени? Два месяца?
– Это достойный поступок, прожить в лесу так долго без посторонней помощи. Ты можешь собой гордиться. И твой народ обязательно будет тобой гордиться.
– Да, наверное. – Однако Морган не был в этом до конца уверен. Он вполне мог представить, что скажут его дедушка и бабушка, когда он вернется с новостью, что лишь ему удалось уцелеть, весь отряд эркингардов и граф Эолейр мертвы, а их миссия потерпела неудачу. – Может быть.
– Нам нет смысла тратить дневные часы на разговоры в пещере, – сказала Танахайа. – Я подозреваю, что ты бы предпочел путешествовать днем, и так нам будет легче избежать встречи с разведчиками хикеда’я. Пора отсюда уходить.
По мере того как воздух становился теплее и они поднимались по скалистым склонам, образующим северную сторону Туманной долины, им приходилось прикладывать заметные усилия, часто помогая себе руками. До вершины им удалось добраться незадолго до полудня. Они остановились, и Морган стащил железки, помогавшие ему лазать по горам; Танахайа, взбиравшаяся босиком, сняла висевшие на поясе мягкие сапоги, чтобы снова их надеть. Даже при ярком солнечном свете Туманная долина была заполнена клубящейся белой пеленой, и Морган облегченно вздохнул, когда понял, что ничего не сможет увидеть. Морган поднялся на ноги и подумал о том, где сейчас могут находиться чикри в этих опасных местах, и снова ощутил тревогу за малышку РиРи.
Теперь, когда большая часть трудного подъема осталась позади и он больше не опасался падения с высоты, по мере того, как они шагали дальше по лесу, события прошлого дня снова и снова проходили перед его мысленным взором. Несмотря на то что Танахайа явно предпочитала идти молча, Морган не мог удержаться от новых вопросов.
– Почему здесь норны? Они так же атаковали отряд дедушки и бабушки, когда те выходили из Элвритсхолла. Что Белые Лисы делают так далеко от своей горы, или где там еще они живут? Они собираются с нами воевать?
– Их присутствие – дурной знак, – согласилась Танахайа. – Джирики и Адиту рассказывали, что произошло с караваном твоих дедушки и бабушки, и я поняла, что должна вернуться в Хейхолт. Происходит нечто странное – страшное, так я думаю, – и мне уже очевидно, что Дети Рассвета и Дети Заката должны объединиться против общей угрозы.
– Дети Рассвета. Это значит?..
– Мой народ, ситхи – зида’я. А твой народ называют судхода’я – Дети Заката.
– Но почему «Заката»?
Он не видел ее лица, но ему показалось, что Танахайа устала отвечать на вопросы.
– Потому что этот мир больше подходит вашему народу, чем нам, – только и сказала она.
Через час они подошли к еще одному длинному склону, заваленному буреломом, и Морган услышал шум ревущей воды.
– Что это? – спросил он.
– Мы снова вышли к руслу Декусао, реки, вытекающей из Туманной долины. Вы называете ее «Темная теснина». Самое подходящее место, где ты можешь помыться.
– А я думал, что ты считаешь мой запах полезным, – проворчал Морган.
– Я сказала, что должна подумать, и я подумала – тебе следует помыться. – Теперь она говорила, как графиня Рона, или одна из других суровых женщин из замка. Морган невольно отшатнулся – общение с ними никогда не приносило ему ничего хорошего. – Да, – продолжала она строго, – запах защищает тебя от носов разведчиков хикеда’я, но не позволяет мне чувствовать другие запахи, а кроме всего прочего, я только что поняла, чем ты так сильно пахнешь… как ты называешь лазающих по деревьям тинукеда’я?
– Чикри.
– Да, чикри, – я поняла, что существа, пожирающие обитателей деревьев, волки и медведи, должны всюду чувствовать твой запах. А я не хочу сражаться с медведем.
– Но я сражался! Я сражался с медведем! – Морган уже собрался изложить улучшенную версию встречи, где подчеркивалась бы его храбрость и находчивость, но по причинам, которые и сам не смог объяснить, просто рассказал правду. – Он едва меня не прикончил. Вот почему я начал передвигаться по деревьям. Ну, и еще из-за РиРи.
– РиРи? – Танахайа повторила имя, когда они вышли из осиновой рощи, и Морган наконец увидел реку, слишком широкую для имени Темная теснина, местами желтовато-зеленого цвета, и черную, точно смола, в более глубоких местах. – Что еще за РиРи?
Морган объяснил, как познакомился с маленьким существом, а потом жил вместе со стаей.
– Странно, – сказала Танахайа и повела его по склону к песчаному берегу реки. – Вся твоя история. Но ты хорошо поступил.
– И я могу показать тебе много разной еды, которую можно есть!
– Мы поедим позднее. А теперь, думаю, это подходящее место, чтобы помыться, – здесь довольно тихая заводь. Ты сможешь смыть вонь со своей кожи.
– А ты уверена?..
– Да, – жестко ответила Танахайа.
Морган сел на песок, снял пояс и меч, сбросил плащ, стянул рубашку и тут только обратил внимание на то, что Танахайа за ним наблюдает. Морган не страдал от излишней скромности – бесчисленные солдаты, слуги и немалое число девушек из таверн видели его обнаженным, – но что-то в ситхи смущало его.
– Ты будешь на меня смотреть? Я в состоянии вымыться сам.
Танахайа взглянула на него, словно не поняла, что Морган имел в виду, потом рассеянно кивнула и отошла дальше вдоль берега реки, пока не исчезла из вида.
Река была широкой, а течение быстрым, но Танахайа выбрала излучину, где течение замедлялось из-за камней и образовалось нечто вроде неглубокого пруда, сравнительно спокойного у берега. Морган снял оставшуюся одежду и вошел в реку. Вода оказалась такой холодной, что он выругался и отступил к берегу, но собрался с духом и мужественно двинулся вперед, пока вода не дошла ему до пояса. У него тут же возникло ощущение, что вся нижняя часть его тела оказалась в снегу.
И все же, когда первый шок от холода прошел, он почувствовал огромное желание поскорее смыть с кожи накопившуюся за многие недели грязь. Более того, в какой-то момент ощущение вновь обретенной чистоты было таким приятным, что он запел одну из песен Джека Мундвода, которые так любил его дед. Однако стоило ему пропеть несколько громких слов, как он вспомнил про терпеливых, смертельно бледных норнов, следовавших за ним, точно хищные коты, и он тут же смолк.
Он нигде не видел Танахайи, поэтому выбрался на берег, взял свою одежду и снова вошел в воду, чтобы ее постирать. Морган очень постарался, но скоро понял, что полностью привести в порядок вещи уже невозможно. И все же ему было приятно сознавать, что удалось избавиться от большей части блох, пауков и прилипших листьев. Закончив стирку, Морган огляделся по сторонам, чтобы развесить вещи и просушить их, но солнце уже зашло за вершины деревьев, и берег реки оказался в тени. Тогда он снова вошел в воду и добрался до плоских камней, куда еще падали солнечные лучи. Он уже укладывал свои штаны на пару подходящих камней, когда услышал, как кто-то поет.
Морган не узнал мелодии и, хотя смог уловить отдельные слова, смысла их понять не сумел. Должно быть, это Танахайа, сообразил он. Морган зашел в воду еще глубже, пока не добрался до пары высоких камней, торчавших из реки так, будто их кто-то специально там поставил. Теперь он уже видел Танахайю, стоявшую в реке. Она также мылась, зайдя в воду по бедра, и Морган залюбовался ее золотой кожей.
С одной стороны, он хотел предупредить ситхи, что видит ее, но все произошло слишком быстро. И еще его охватило странное ощущение, когда он смотрел на тело ситхи, о которой раньше не думал как о женщине. Морган почувствовал, как в груди у него что-то зашевелилось. Танахайа не обладала женскими формами, которые ему особенно нравились, пышной грудью и широкими бедрами; несмотря на длинные влажные волосы, Танахайа больше походила на мальчика: гибкая спина с гладкими мышцами, длинные ноги и маленький зад. Но она была грациозной в каждом своем движении – о, какое изящество, – и вода реки, струившаяся по коже, казалось, отражала каждый падавший на нее солнечный луч, окружая сияющими сполохами радуги.
Морган не думал, что зашумел, но Танахайа каким-то образом его услышала и повернулась. Она не стала прикрывать тело, и Морган не заметил в ее лице удивления – она даже не выглядела смущенной, лишь посмотрела на него с отстраненным интересом, с каким купальщик смотрит на появившегося оленя или белку. Потом снова отвернулась, но не для того, чтобы спрятаться, а просто вернулась к своему прерванному занятию. Морган побрел обратно по мелководью, чтобы найти не такое проблемное место для сушки одежды – не из-за Танахайи, а ради себя.
– Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до Хейхолта? – спросил он вечером того же дня, когда они разделили скромную трапезу из вареных желудей и листьев одуванчика.
– Я не знаю ответа, Морган. Более того, я думаю сначала отвести тебя в другое место.
Ему это совсем не понравилось.
– Что ты имеешь в виду? Куда именно?
Покончив с едой, она посмотрела на него долгим внимательным взглядом. Она ничего не сказала о его появлении рядом с местом ее купания, и ему самому не хотелось об этом говорить, но казалось, что его невольное любопытство встало между ними, во всяком случае, для него.
– То, что я тебя нашла, уже изменило многое. Я полагаю, что твои дедушка и бабушка, и все остальные, считают, что ты потерялся.
– Но ведь так и есть, пока мы не выйдем из леса, – напомнил он, почувствовав некоторое раздражение.
– Я отдала тебе большую часть одуванчиков, – ответила она. – Ты ворчал на своих друзей чикри за то, что они принесли тебе недостаточно лесных орехов?
– Нет, извини.
Но на самом деле он не чувствовал за собой вины. Как долго, прежде чем он сойдет с ума от голода, ему придется есть дрянь, которую разумный крестьянин выпалывает на своем огороде?
– В любом случае, – продолжала Танахайа, – я должна рассказать своим друзьям, что я тебя нашла. Джирики и Адиту смогут как-нибудь сообщить это твоей семье, но даже если нет, будут рады, что с тобой все в порядке. Кроме того, им нужно знать, что я видела разведчиков Жертв совсем рядом. В Туманной долине.
Моргану было приятно слышать, что не все ситхи хотят его смерти. И все же мысль о том, чтобы отправиться в любое другое место, кроме дома, заметно омрачила облегчение, которое он почувствовал, когда Танахайа утром рассказала ему о своих планах.
– Спаси нас Бог, ты ведь не собираешься отвести меня обратно в поселения ситхи? До них ведь очень далеко, и они нам совсем не по пути!
Танахайа снова мимолетно улыбнулась.
– Если проанализировать твои блуждания по лесу, выяснится, что ты не самый лучший следопыт, когда речь идет о правильном выборе направления. Вуаль Са’онсеры поймала тебя и не отпускает.
Если Танахайа имела в виду безумное непостоянство солнца и звезд, то Морган совсем не хотел об этом говорить.
– Я заблудился не специально.
– Верно. Нет, я не собираюсь вести тебя к Х’ран Го-джао. Лишь немного изменив направление движения, мы доберемся до Цветущих холмов по пути к твоему дому. Там находится дом моего учителя Имано, которого я не видела очень, очень давно.
– Значит, мы отклонимся в сторону ради посещения твоего старого друга?
Теперь в ее взгляде Морган увидел только раздражение. Очевидно, с легким удовлетворением решил Морган, ситхи не такие уж бесчувственные, какими хотят казаться.
– Ты совсем не слушал то, что я говорила? – сказала она мягко, будто имела дело с обидчивым ребенком. – Я хочу рассказать тем, кто должен знать, что я тебя нашла, и что воины хикеда’я рыщут в великом лесу, чего не бывало прежде. Мой учитель Имано создаст Свидетеля. Ты знаешь, что это такое?
Он уже собрался сказать – да, конечно, знает, потому что его дед ему о нем рассказывал, но сообразил, что сейчас едва ли сможет вспомнить хотя бы одну деталь из рассказа короля Саймона.
– Совсем мало, – только и сказал он. – Это что-то вроде волшебного зеркала?
Танахайа сделала знак рукой – Морган впервые его увидел, – быстро сложила ладони, словно приготовилась к молитве.
– Я никогда не понимала, что ваш народ называет «волшебством», потому что вы используете это слово для того, чтобы описать не только невозможное, о чем речь идет в детских сказках, но и вещи, которые зида’я делают каждый день, даже те, кто не прошел обучение. Да, Свидетели, в особенности маленькие, часто бывают зеркалами, но их роль могут выполнять предметы самых разных размеров – «Камни, чешуя, бассейны и костры», как гласит поговорка.
– Я никогда не слышал такой поговорки, – признался Морган.
– Все дело в том, что ты еще слишком… молод. – Она колебалась перед выбором последнего слова. – Свидетель дает возможность беседовать с теми, кто находится очень далеко, при этом голоса не переносятся по воздуху. Но для нас важно лишь то, что я смогу при помощи Свидетеля Имано поговорить с Джирики и Адиту и рассказать им о том, что узнала.
Она бросила на него еще один суровый взгляд, ее золотые глаза оставались внимательными, как у ястреба, и на мгновение Морган почти почувствовал страх.
– Ты все понял? Или будешь и дальше продолжать со мной спорить?
– Да, да, я согласен. – Он постарался сохранить лицо, ведь Танахайа его спасла. – Пожалуй, это имеет смысл.
– Так и есть, поэтому завтра мы направимся к моему учителю. – Она помолчала. – И если ты не будешь доедать листья, это сделаю я.
Глава 23
В погребе
К тому времени, когда Мириамель добралась до внутренней части Санцеллана Маистревиса, которую многие его обитатели называли подвалом, хотя прошло более столетия с тех пор, как его использовали для этих целей, – вокруг королевы и ее охраны собралась толпа смущенных советников, каждый из которых пытался ей объяснить, что туда идти не следует – то есть именно в то место, куда она направлялась. Пара часовых с пиками в форме Короля-Рыбака стояла по обе стороны тяжелой двери с мощным засовом. Как только они увидели Мириамель, то сразу встали перед дверью и опустили пики.
Сэр Юрген встал перед королевой.
– Уберите оружие, глупцы! Как вы смеете угрожать самой королеве Мириамель?
– Но герцог сказал, что сюда никто не должен входить, – заявил более смелый часовой.
– Значит, я никто? – спросила Мириамель, стараясь не давать воли гневу. – Или все-таки я кто-то? Подумайте хорошенько перед тем, как отвечать, потому что вас услышат эркингарды, верные слуги Верховного престола.
Часовые переглянулись, потом посмотрели на охранников Мириамель, которые выглядели вполне способными избавиться от двух часовых. Наконец один из них поднял руку в перчатке, громко стукнул кулаком в дверь, затем отодвинул засов и отступил от двери. Юрген шагнул вперед между людьми герцога и распахнул дверь; Мири последовала за ним через порог.
Все выглядело так, как она и предполагала: мужчина был прикован к шесту, стоявшему в центре помещения с низким потолком. Он буквально висел на цепях, опустив подбородок на грудь, рядом стояли два тюремщика в капюшонах. Тлеющие угли в жаровне озаряли одну часть тела узника жутковатым красным цветом, но Мириамель почти сразу поняла, что головешки здесь не только для освещения: три металлических инструмента лежали на краю жаровни и нагревались.
Герцог Салюсер, сидевший на стуле в дальнем конце погреба, встал – и на его лице появилось нескрываемое удивление.
– Ваше величество! Что вы здесь делаете?
Мириамель посмотрела на каменные стены, с которых свисали цепи и различные устройства, предназначенные для того, чтобы причинять боль и вред человеческим телам.
– Мне бы самой следовало задать этот вопрос вам, ваша светлость. – Она посмотрела на разбитую, покрытую синяками голову пленника и лицо с засохшими пятнами крови. – В особенности если все, что вы делаете, совершается от моего имени и от имени моего мужа. Я вижу, что пока вы еще не успели причинить этому человеку вреда, который нельзя исцелить, и за это благодарю Господа. А теперь снимите с него цепи.
Салюсер покачал головой, наполовину рассерженный, наполовину не знающий, как реагировать.
– Ваше величество, я понимаю, что вы огорчены, но этот человек не ваша забота.
Мириамель бросила на него суровый взгляд.
– И ты осмеливаешься мне такое говорить, Салюсер? – Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. – Кто посадил тебя на трон? Кто сделал так, что все эти годы Бенедривины оставались в Санцеллане Маистревисе? Мой дед Джон мог отправить в ссылку всю твою семью или поступить еще более жестоко, после того, как разбил Адривиса, но вместо этого он вручил вам бразды правления. Нет, я думаю, что это меня касается. – Она сделала еще один шаг вперед. Еще несколько солдат герцога стояли в тени, их было столько же, сколько солдат Мириамель, которые вошли в помещение и теснились у нее за спиной, но даже сейчас разгневанная Мири не могла себе представить, что солдаты Наббана окажут им сопротивление.
Она наклонилась к пленнику.
– Кто ты такой? – спросила Мириамель.
– Он преступник, ваше величество, – сказал герцог. – Именно по этой причине он находится здесь, потому что не желает назвать имена своих сообщников.
Мири сурово посмотрела на герцога, а потом повернулась к окровавленному мужчине:
– Говори. Только правду. Твое имя?
– Ювис, миледи, – прохрипел он. – Прозванный сыном портного.
– Этот человек знает о бандитах, которых наняли, чтобы они напали на свадебных гостей и свалили вину на Дом Бенидривин, – гневно сказал Салюсер. – Он защищает их из-за того, что некоторые приходятся ему родственниками. Пожалуйста, ваше величество, не вмешивайтесь.
– Я вмешалась на свадьбе, и именно по этой причине ваша жена и дети все еще живы, герцог. – Она изо всех сил старалась не поддаваться гневу. – Если вы думаете, что действительно знаете имена тех, кто спланировал нападение – нападение, которое так и не случилось, не забывайте, – арестуйте их. Получите информацию от них, а не от него. Дюжины людей поклялись мне, что он виновен лишь в том, что его кузен преступник. Его жена и пятеро детей плачут и молят Господа спасти их отца от герцога-чудовища.
– Но ваше величество… – Салюсер старался оказаться между Мириамель и пленником, как будто надеялся, что, скрыв причиненный несчастному урон, сможет что-то изменить. – Я знаю, что иногда правосудие может быть уродливым – и мягкое сердце женщины не в состоянии перенести…
Мириамель резко подняла руку, чтобы остановить герцога, при этом она так стиснула зубы, чтобы не закричать, что прикусила щеку.
– Давайте выйдем отсюда и поговорим, только мы с вами, милорд, – сказала Мириамель, когда ей удалось немного успокоиться.
Не дожидаясь его согласия, она решительно зашагала к двери и так резко ее распахнула, что ударила часового, который подслушивал. В результате она сбила с его головы шлем, похожий на суповую тарелку.
– Войди внутрь, – велела Мири второму часовому, пока первый ползал по полу, пытаясь поднять шлем.
– Да, идите внутрь, – сказал Салюсер, пытаясь сохранить контроль над происходящим.
Когда дверь за часовыми закрылась, Мириамель снова подняла руку. Ноздри герцога раздувались, но он молчал.
– Вы знаете что-нибудь о человеке, которого пытали, кроме того, что сообщил ваш доносчик?
– Что вы имеете в виду? – спросил Салюсер и лишь в последний момент вспомнил, что следует добавить: – Ваше величество.
– Меня интересует, почему вы не поговорили с местными жителями, прежде чем схватить Ювиса прямо в его мастерской и притащить сюда. Ведь тогда вы бы знали, что Ювиса уважают соседи. Уважают все, кто его знают. Граф Фройе выяснил это, задав всего несколько вопросов, – портной Ювис является стойким сторонником герцога Салюсера и Верховного престола. Его кузен, сведения о котором вы хотите получить пытками, позор семьи. Вы могли арестовать дюжины других людей и допросить их, но почему-то выбрали именно того, кто защищал вас перед всеми остальными.
– Но доносчик…
– …мог лгать, мог ошибаться или просто сказать вам первое, что пришло ему в голову, потому что он боялся, что сам попадет в руки палачей.
– У меня нет выбора, ваше величество. Мы не можем позволить Ингадарисам избежать наказания за предательство – послать наемников и убийц на свадьбу, подвергнуть опасности мою семью…
– В вас говорит не желание докопаться до истины, а гордость, Салюсер. – Королева произнесла эти слова негромко, но не сомневалась, что он услышит каждое. – Если вы не в состоянии принять и боитесь того, что люди будут распространять о вас лживые домыслы, вам следует отречься от короны герцога уже сегодня. Таково неизбежное бремя правителя.
– Но Далло Ингадарис хочет…
– Пожалуйста, перестаньте вынуждать меня перебивать вас, милорд. Здесь дело вовсе не в глупейшем предубеждении, что женщина не переносит вида крови. У меня вызывает дрожь то, что вы идете на поводу у Ингадарисов. Если вы будете отвечать на каждую провокацию агрессией, станете применять насилие, улицы Наб- бана окажутся в огне еще до наступления дня Святого Граниса. Неужели вы не понимаете? Граф Далло хочет, чтобы вы так поступали, пока невинные люди не начнут испытывать страх, в ответ на убийства последуют другие убийства, а ваши подданные перестанут верить, что вы способны их защитить. И все это время, не произнося ни единого слова, он предлагает им вашего брата вместо вас. Неужели вы еще не сообразили? Даже если вы сумеете добраться по цепочке до Далло, вам никогда не удастся доказать, что Друсис имел к этому хоть какое-то отношение. И после жестокой схватки между вами и хонсой Ингадарис преимущество получит ваш брат.
Мириамель почти задыхалась, когда закончила свою речь.
«Посмотри на меня, – думала она. – О Саймон, мы уже старые, но они так ничему и не научились. Как нам помешать им уничтожить ту малую толику добра, которую мы оставим после себя, превратив все в руины».
Салюсер сглотнул, ему совсем не хотелось продолжать разговор на высоких тонах, чтобы их услышали.
– Чего вы от меня хотите, ваше величество? Что мне нужно делать?
– Я хочу, чтобы вы советовались со мной перед тем, как предпринимать подобные шаги, – ответила Мириамель.
– Но вы же не останетесь надолго в Наббане, ведь свадьба уже состоялась. – Однако герцог не выглядел так, словно отъезд королевы его огорчал.
– Я пробуду здесь достаточно долго, чтобы вам помочь. Именно это я и пытаюсь сделать, герцог Салюсер, понимаете вы меня или нет. – Она немного помолчала. – Вы должны отпустить этого человека. И принести ему извинения.
– Извинения? – Его глаза раскрылись так широко, словно Мириамель потребовала, чтобы герцог станцевал с пленником.
– Да. И вам следует поручить самым разумным из ваших слуг распустить слух, что Ювиса подставил один из наемников Далло, – и это месть за то, что сын портного не поддерживает Ингадаринов.
Салюсер помолчал, в первый раз задумавшись о чем-то, кроме собственного раздражения.