Империя травы. Том 1 Уильямс Тэд

Глава 28

Слезы графини Роны

Третий день анитула, год 1201 от основания

Мой дорогой лорд Тиамак,

Привет от вашего слуги, Этана. Я молю Бога, чтобы он дал доброго здоровья вам, вашей леди и королю с королевой.

Я расскажу вам о некоторых своих приключениях и о том, что мне удалось узнать с тех пор, как я покинул Кванитупул. Поскольку мне известно, что вы очень занятый человек, для начала сразу напишу, что мне удалось совсем немного продвинуться в поисках принца Джошуа. Ну а вам решать, есть ли какие-то полезные результаты в моих трудах.

Путешествие от границы Вранна до города Наббана принесло несколько неприятных сюрпризов. В наши дни все корабли стараются держаться ближе к берегу из-за безжалостной агрессии килп, поэтому путешествие получается медленным.

В моем последнем письме, которое, как я надеюсь, вы уже получили, я писал, как впервые увидел килп и какими неприятными они мне показались. С тех пор мне довелось наблюдать еще за несколькими, но мое мнение о них не улучшилось. В нынешнем году они очень активны, матросы неизменно с радостью указывают мне на этот факт, хотя, как мне кажется, даже они устали пугать монаха, впервые попавшего в море, к тому времени, когда произошла следующая встреча с ними.

Рыбачья лодка, проезд на которой купил проводник Мади для нашего путешествия, однажды вечером бросила якорь возле Деллис Латия. Это была дешевая лодка бедного рыбака, у которого нет денег, чтобы взять с собой ниски – и одно из ужасных морских чудовищ посреди ночи забралось в лодку. Мади, его дети и я спали в палатке, которую капитан поставил для нас на палубе, мы проснулись от криков и увидели, что вокруг бегают матросы с факелами в руках.

Сначала я не осмелился выбраться из палатки, не понимая, что происходит снаружи, но потом крики внезапно прекратились и я услышал, что матросы стали разговаривать нормальными голосами, поэтому попросил Мади выйти и выяснить, что произошло. Он отказался, заявив, что его долг оставаться рядом с детьми, что, впрочем, не мешало ему проводить ночи в портовых тавернах и возвращаться только на рассвете, поэтому я пошел сам.

Маленькая команда собралась на корме вокруг, как мне сначала показалось, мертвеца, но вскоре я понял, что это нечто совсем другое. Оказалось, что килпа бесшумно взобрался по якорной веревке на палубу, но, к счастью для всех нас, помощник капитана его заметил, стараясь не шуметь, схватил топор, подкрался к нему сзади и так сильно всадил топор ему в голову, что потом его с трудом удалось вытащить.

Матросы зажгли факелы, сотворили Знак Дерева и принялись плевать на ладони – таков морской обычай – как они мне объяснили, я воспользовался шансом, чтобы изучить существо, но только после того, как убедился, что оно мертво, несколько раз пнув его ногой. Насколько мне удалось понять в тусклом свете факелов, оно серое и гладкое в некоторых местах и с наростами в других, как лягушка, но по форме настолько похож на человека, что это не может не смущать любого богобоязненного человека. Он пах морем и разложением. Его глаза были черными и блестящими, рот напоминал почти полностью круглое отверстие, словно ужасное существо удивила неожиданная смерть. Один из матросов взял крюк и с его помощью открыл пасть килпы, показав мне пару челюстей, больше похожих на птичий клюв, если не считать того, что обе половинки клюва разделены на множество загнутых внутрь острых зубов.

«Если он сумеет тебя схватить, вырваться уже не удастся», – сказал мне матрос, и я с легкостью ему поверил. Я все еще не могу забыть, какими похожими на людей кажутся эти жуткие существа, в особенности формой головы и дряблыми кривыми пальцами, почти как у нас.

Мы слышали его соплеменников вокруг лодки в ту ночь, они гоготали, улюлюкали и плескались, и помощник капитана оставался на палубе с фонарем и топором, который так хорошо ему послужил, но по божьей милости больше незваных гостей не было. Я не знаю, известно ли вам о существовании килп, милорд, но надеюсь, вы никогда не слышали их в ситуации, в которой мне довелось близко с ними познакомиться. Они производили звуки, как будто кричала большая стая гусей с водой в клювах. Мне не хочется выглядеть легкомысленным или слишком вас тревожить этими описаниями, но я помню про вашу любовь к философии в широком смысле, милорд, а также интерес к растениям и лекарственным травам, и все же, думаю, вас заинтересует рассказ о менее благотворных аспектах непостижимой божьей природы.

Оставшаяся часть путешествия до города прошла без особых происшествий, мы наконец обошли мыс Наб- бан и оказались в огромном порту, где нам не грозила опасность – по крайней мере, от килп.

Здесь, в Наббане, я мог рассчитывать лишь на сведения о давних днях обучения принца Джошуа в Братстве Усириса, а также участия в более поздней войне, на которой он потерял руку. Было совсем не просто найти тех, кто помнил принца. Возможно, мне повезло бы больше среди его собратьев-аристократов, но сейчас город стал опасным местом, и почти все богачи сбежали в свои загородные поместья. Удача сопутствовала мне, когда я сумел найти товарищей Джошуа по Братству Усириса, многие из которых сейчас занимают высокие посты в церкви. Некоторые из них оказались настолько добры, что уделили мне немного своего времени, но почти ничего не смогли рассказать о Джошуа, по крайней мере, из того, что в какой-то степени могло представлять для нас интерес.

Самым полезным источником оказался Младший Сайлларис (его отец также являлся достойным представителем церкви), который в течение многих лет переписывался с принцем Джошуа – даже после того, как тот перевез семью в Кванитупул в конце войны Короля Бурь. Но Сайлларис больше ничего не знал о принце с того момента, как Джошуа отправился в зловещее путешествие, о конце коего мы можем только догадываться.

Тем не менее у Сайллариса осталось много писем принца Джошуа, которые он любезно позволил мне скопировать. Боюсь, из меня никогда не получится хороший писарь, и через три дня у меня так начали болеть и дрожать руки, что вы бы подумали, будто у меня паралич; однако теперь все копии у меня, и, если другие дела позволят, я перепишу их для вас.

Ни один человек из тех, с кем я беседовал, ничего не знает о принце Джошуа с тех пор, как началось его великое молчание. И, если что-то полезное может выйти из моего путешествия, то только в Пердруине, последнем известном месте, куда он направился. Но должен признаться, милорд, у меня имеются серьезные сомнения, что мне удастся найти его следы по прошествии двадцати с лишним лет. И все же Господь дарует нам чудеса!

И да благословит вас, лорд Тиамак, и наших благородного Короля и Королеву Добрый Бог.

Ваш скромный слуга,

Этан эрсестрис.

Когда в дверь постучали, громко и настойчиво, даже королевские слуги смутились. Некоторые из них появились из боковых комнат, соединенных с королевскими покоями, не успев даже полностью одеться. Саймон также не до конца проснулся, но никто из слуг не сумел сделать ничего полезного, поэтому он оттолкнул их в сторону и в ночной рубашке подошел к двери.

– Кто там? И сколько сейчас времени? – резко спросил он.

– Графиня Рона, ваше величество. Я должна с вами поговорить!

Что-то в ее тоне заставило Саймона открыть дверь, не спросив, есть ли рядом с ней стражники. Глупая ошибка – он знал, что даже пользующимся любовью монархам не следует проявлять такое небрежение к собственной безопасности, но Саймон не тревожился за тех, кого любил – Мири, Моргана и маленькую Лиллию, – и испытывал ужас от возможных новых плохих вестей.

Рона стояла перед группой стражников. Она была одета в белую ночную рубашку, как будто только что встала с постели, накинув на плечи одеяло, чтобы защититься от сквозняков, гулявших по замку; рядом переступала с ноги на ногу одна из ее горничных, также в ночной рубашке, но без одеяла, и на ее юном лице застыл испуг.

– О, ваше величество, мне так жаль, – сказала Рона и расплакалась.

Пока графиня пыталась взять себя в руки, Саймон почувствовал, как его охватывает холодный ужас, но он знал, что на короля смотрят стражники, и ему нельзя показывать свой страх.

– Господи, женщина, о чем вы сожалеете? Скажите мне! Вы всех пугаете. Что-то случилось с моей внучкой? – Хотя титул Роны ставил ее выше подобных обязанностей, сердечная доброта сделала ее одной из самых главных попечительниц Лиллии.

– Нет, нет, – наконец сумела выговорить Рона. – Насколько мне известно, с Лиллией все хорошо, да благословит ее Бог. Нет, дело в моем муже. Он только что вернулся, и его новости… – Она вдруг поняла, что на нее смотрят солдаты, их лица казались призрачно-бледными в тускло освещенном коридоре, и графиня взяла себя в руки. – Просто его новости меня потрясли. Прошу меня простить за то, что разревелась, как дура. Но он сейчас придет, чтобы с вами поговорить. И я сожалею, что разбудила вас в такой час.

Саймон услышал шум со стороны лестницы, затем появился муж Роны, граф Ниал, все еще в дорожном плаще и высоких сапогах. Он явно не брился несколько дней, а на щеке отчетливо выделялась кровавая царапина.

– Вы ранены? – спросил Саймон.

– Нет, благодарение небесам. Это всего лишь ветка, которая меня задела, когда я слишком быстро скакал. – Ниал поднял руку и стер кровь, бросив быстрый взгляд на руку. – Я должен просить об аудиенции, ваше величество. И сожалею, что пришел вас разбудить в такой ранний час.

– Пожалуйста, не извиняйтесь, милорд. – Саймон почувствовал некоторое облегчение – едва ли Ниал мог принести новости о его жене, значит, слезы Роны вызваны не известиями о Мири или Лиллии. – Я вижу, вы возвращались домой в большой спешке. Я попрошу слуг принести вам поесть и выпить, а потом выслушаю ваши новости.

Стражники поняли, что их надеждам что-нибудь узнать не суждено сбыться и они узнают новости только со всеми остальными, поэтому вернулись на свои посты возле королевских покоев. Саймон предложил Роне и ее мужу войти, но горничная задержалась в дверях.

– Рона? – спросил Саймон, показав на застывшую на пороге служанку.

Графиня кивнула.

– Она вполне надежна, сир. Это моя племянница из Эрнистира. И она уже слышала новости от моего мужа, когда он меня разбудил.

Саймон решил, что будет лучше, если горничная останется внутри и не будет болтать с солдатами, поэтому жестом предложил ей войти, а потом отправил слуг за закусками для графа.

Не вызывало сомнений, что Ниал принес плохие новости: он с нетерпением ждал, когда принесут еду и напитки, нервно постукивая ногой по полу. Однако Саймон не торопился. После множества ночей без снов у него появилось ощущение, что они нахлынули в реальную жизнь – ужасные, безумные сны, вроде тех, в которых его внук исчезает, а невестка оказывается мертвой, – и у него не было ни малейшего желания выслушивать продолжение.

«Я никогда не хотел быть королем, – подумал он, пока вернувшийся слуга разливал вино, потом схватил свою чашу и поднес к губам. – Я даже не думал о такой возможности. Как я оказался в таком ужасном положении? И зачем все это, если происходит одна катастрофа за другой?»

На мгновение он вспомнил тускло-красный гнев Звезды Завоевателя, пылающей кометы, повисшей над Хейхолтом в первые дни правления отца Мириамель. Это послужило предупреждением о приближающихся тяжелых временах, хотя король Элиас не обратил на него ни малейшего внимания.

«А где предупреждение мне?» – подумал Саймон.

Он сообразил, что Ниал и Рона ждут, когда он что-нибудь скажет. Саймон еще немного помолчал, поднеся к губам вторую чашу вина.

– Пожалуйста, граф, если вы уже немного утолили голод, расскажите ваши новости. – Саймон попытался улыбнуться. – Теперь я готов вас выслушать.

– Боюсь, нам потребуется совсем другая готовность, ваше величество. – Даже грязь на худом, измученном лице Ниала не могла скрыть его тревогу. – Случилось то, чего боялись все добрые люди. Армия норнов покинула свою гору и вторглась в Эркинланд.

– Что? – Саймон едва не вскочил со своего кресла. Затем он подобрал под себя длинные ноги и наклонился вперед. У него отчаянно дрожали руки, и ему пришлось сложить их вместе. – Расскажите подробнее.

Ниалу не потребовалось много времени, чтобы поведать, как он получил сообщение в Эрнисдарке от графа Мурдо из Карн Инбарха относительно Эйлина и Наглимунда – послание, столь шокирующее и опасное, что его пришлось выучить наизусть третьему лицу, достойному доверия, чтобы не доверять страшные факты пергаменту. Саймон слушал с изумлением, на него обрушилось ощущение нереальности происходящего, как если бы ночные кошмары вырвались на свободу, чтобы мучить его наяву, в реальной жизни.

– Я знаю сэра Элина, – наконец сказал Саймон, пытаясь осмыслить то, что он услышал. – И мне известно, что он достоин доверия, и не только из-за того, что состоит в родстве с Эолейром. – В нем поднялась ярость, какой он не ощущал уже много лет. – Клянусь Божественным Деревом, в какие ужасные игры играет король Хью? Он окончательно сошел с ума? И что на сей раз хотят белые гоблины? Если Элин прав, войско, которое он видел в Эрнистире, недостаточно велико, чтобы атаковать наши города даже с помощью самой могущественной магии норнов.

– Мне трудно судить, ваше величество. – Ниал выглядел как человек, только что потерявший самого близкого друга. – Если донесение Элина соответствует истине, то, клянусь всеми богами, если забыть об опасности, которое оно несет, речь идет о чести моей страны, растоптанной в грязи! Никогда прежде я не чувствовал такого стыда за жителей Эрнистира!

– Вас нельзя винить за действия короля Хью, милорд. – Но, видит Бог на Небесах, Саймону ужасно хотелось обрушить на кого-нибудь свой гнев. С того момента как уехала Мири, весь мир, казалось, потерял свою устойчивость. Саймон сделал глубокий вдох. – Когда Эолейр в последний раз видел Хью, тот вызвал у него беспокойство, а потом королева Инавен написала, что все гораздо хуже, чем полагал Эолейр. Но я никогда не подозревал, что Хью на такое способен. Ничего даже близкого. Клянусь святым Риапом, что им овладело?

– Глупость. Убийственная глупость. – Слезы графини Роны высохли, не оставив и следа, словно гнев и отвращение, исказившие ее лицо, заставили их испариться. – Значит, слухи не лгали. Инавен говорила, что Хью и его ведьма, леди Тайлет, воскресили культ Матери Воронов – Морриги. Осмелюсь предположить, что это и привело их к норнам.

– Я жалею, что не предвидел этого, – сказал граф Ниал, лицо которого оставалось мрачным. – Быть может, мне бы удалось что-то предпринять. До меня доходили слухи, но слухи – ну, они есть всегда, как мухи.

– Вы ничего не могли сделать, – сказал Саймон. – Когда король сходит с ума, никто не в состоянии вернуть его обратно. Я видел, как это случилось с отцом Мири. – Он замолчал, чтобы немного подумать. – Там также приложили руку норны или, по меньшей мере, Король Бурь.

– А разве не их королева? – спросила Рона. – Та ужасная ведьма в маске?

– Весьма вероятно. Я не знаю. Все пошло не так. – Саймон почувствовал невероятную усталость и страх.

Он сидел, молчал и смотрел в чашу с вином.

– Ваше величество, – наконец заговорил Ниал.

– Я просто задумался, – ответил Саймон. – О времени, когда был молод. Вы же знаете, что я жил здесь, в замке. Тогда я был слугой, кухонным мальчишкой. Конечно, вы знаете – именно по этой причине меня называют Королем Простолюдинов.

– Одна из причин, по которой люди любят вас и верят вам, ваше величество, – сказала Рона.

– Но этого недостаточно. И так было всегда. – Саймон посмотрел на них обоих и попытался улыбнуться, но не сумел. – Дело в том, что я был молод, когда слышал истории о норнах и ситхи, но и те, и другие казались далекими, как драконы или ведьмы, – и я не рассчитывал когда-нибудь увидеть их собственными глазами. И если бы кто-то рассказал мне, что ждет меня в будущем, о тех невероятных вещах, которые довелось нам с Мири увидеть, тогда я бы посчитал, что мне невероятно повезло. Только представьте, обычный кухонный мальчишка сражается с драконом – и остается в живых! Я видел ситхи и даже жил среди них.

Но все было совсем не так, как в легендах, и про это никто никогда не рассказывает – когда тебе становится так страшно, что ты мочишься в штаны. Вам не говорят, что норны – и кто там еще? – живут вечно, и тебе никогда от них не избавиться. Их чудовищная королева, живущая в своей горе, как настоящий паук, только о том и думает, чтобы нас уничтожить. И помочь нам может единственный народ, способный нас понять, но они от нас прячутся. На сей раз ситхи нам не помогут, это ясно, как божий день. И нам придется самим смотреть в лицо ужасам, которые Хью выпустит против нас. – Саймон подумал о тех, у кого учился и кому доверял, – Моргенес, Джелой, Изгримнур, Джошуа. Никого из них больше нет. – Вы знаете, в детстве я был одинок.

– Прошу прощения, ваше величество? – сказал граф Ниал.

– Здесь, в Хейхолте, у меня было мало друзей. Только Джеремия, ученик свечного мастера, но и он появился позднее. Я не играл даже с детьми других слуг и жил с другими учениками повара, большинство из них были уже взрослыми. А горничные заменили мне родителей. Я был постоянно погружен в собственные мысли. Когда мне предлагали во что-нибудь поиграть, меня могло отвлечь все что угодно – и я, сам того не замечая, устремлялся за птицей или еще куда-то. Очень скоро дети перестали меня звать. Они называли меня «дурачком». Наверное, я таким и был.

Наступила долгая тишина, Саймон поднял взгляд и обнаружил, что Рона и ее муж сморят на него с тревогой. Как долго он витал в облаках? О чем говорил?

– Я знаю, что вам необходим отдых, граф, – неожиданно сказал Саймон.

– А как же мои новости, ваше величество? – спросил граф. – Что с норнами?

– Сегодня ночью мы уже ничего не сможем сделать, даже если бы Белые Лисы разбили лагерь возле Эрчестера и начали стучать в свои боевые барабаны. Утром я позову Тиамака, Пасеваллеса и всех остальных. – Он видел, что они все еще смотрят на него с беспокойством. – Я в порядке, графиня Рона, – пожалуйста, не смотрите на меня так. Просто сейчас очень поздно, я уже не говорю о печальных новостях, которые принес ваш муж. Давайте произнесем благодарственные молитвы в адрес Элина и графа Мурдо – и за вас, граф Ниал – истинных эрнистирцев, отважных друзей, которые рисковали жизнью, чтобы эта новость до нас добралась. И спасибо вашей доброй леди, конечно. – Саймон встал. Выпитое вино заставило его слегка пошатнуться, и он почувствовал себя высоким деревом на ветру, чьи корни начали вырываться из земли. – А теперь всем нам нужно отправиться в постель. Мы постараемся осмыслить печальные новости завтра, когда божественное солнце снова появится на небе и тени перестанут быть такими глубокими.

Граф и графиня о чем-то шептались, когда уходили, быть может, говорили о нем, но Саймону было все равно. Он никогда не чувствовал себя таким усталым и потрясенным, и для разнообразия его постель, где ему перестали сниться сны, показалась долгожданным убежищем.

Новость о короле Эрнистира Хью дошла до Пасеваллеса рано утром, король призвал его на встречу вместе с самыми главными советниками в полдень, чтобы решить, что делать дальше, в результате у Пасеваллеса осталось очень мало времени для выполнения его поручения. Но он был выбит из колеи и не мог ждать.

Пасеваллес снова осмотрел коридор четвертого этажа, потом остановился и прислушался, но ничего не услышал. Тогда он взял свечу с подноса, который принес с собой, зажег ее от факела, укрепленного на стене, и только после этого пошел дальше.

На тонком слое лежавшей на полу пыли он не заметил никаких следов, что сильно его успокоило. Когда он услышал рассуждения Тиамака о туннелях и подземных ходах, волосы у него на затылке встали дыбом – он испугался, что кто-то обнаружил его тайное убежище. Впрочем, как почти все в замке, Тиамак и король Саймон были заняты новостями из Эрнистира, из чего следовало, что о потайных ходах под замком они забыли – во всяком случае, на ближайшее время.

Пасеваллес обнаружил замаскированную дверь, когда исследовал проходы, ведущие от старых мастерских Джона Джошуа в Амбарную башню. Когда Пасеваллес сообразил, что лабиринт туннелей ведет не только ко всем тайнам, находящимся внизу, под замком, но еще и к вполне определенной комнате на четвертом этаже, он поспешил сделать редко используемое помещение своим собственным тайным убежищем. Однако ходить в амбарную башню так, чтобы его никто не заметил, было непросто, ведь вход в нее находился за пределами резиденции, возле стены Внутренней крепости, поэтому Пасеваллес обрадовался, узнав о новом пути в подземные помещения замка.

Он испытал облечение, когда не обнаружил никаких признаков того, что кто-то нашел тайную дверь или открывавший ее механизм. Он снова прислушался: нет ли звуков приближающихся шагов, потом надавил вниз на висевший на стене канделябр. Секретная дверь, в центре которой находилась ось, повернулось настолько, что он сумел проскользнуть внутрь. Чтобы быть уверенным, что никто его не потревожит, Пасеваллес задвинул внутренний засов. Этот один из немногих проходов во всем замке можно было запереть с двух сторон. Пасеваллес подозревал, что скрытый проход позволял эйдонитским священникам во времена Тестейна Узурпатора входить и выходить из замка незаметно для солдат.

Ему предстояло преодолеть долгий путь по потайной лестнице от верхней части резиденции до самого низа, но это было лишь начало его путешествия. Высоко подняв свечу и балансируя подносом в одной руке, он шел по извивающимся туннелям, минуя перекрестки, путь, по которому он ходил столько раз, что знал их не хуже, чем коридоры дома своего детства в Шасу Метесса. Вот только в Метессе не было смертельных ловушек, как в туннелях под замком.

Пасеваллес двигался по темным проходам медленно, широко раскрыв глаза, добрался до конца последнего туннеля с низким потолком, вырубленного непосредственно в камне и заканчивавшегося в вертикальной шахте, уходившей вверх, а куда – он и сам не знал. Он поступил, как всегда, поставил свечу в алькове в конце прохода: существо, которое жило глубоко под замком, не любило света. Затем Пасеваллес шагнул вперед и ощутил пустоту над головой и почти осязаемый мрак и слабые созвучия движущегося воздуха.

– Я здесь, – позвал он, но не слишком громко, и стал прислушиваться к одиноким звукам собственного голоса, эхом разнесшегося по шахте.

Он ждал, но не стал звать вторично. Он выучил этот урок на горьком опыте, когда его таинственный покровитель игнорировал Пасеваллеса почти месяц после того, как он позвал его слишком громко. Тот – или то, что пряталось в полном теней месте, казалось, питало отвращение к звукам и свету, и Пасеваллес не хотел лишиться его благосклонности.

Наконец, он и сам не знал, как это происходило, Пасеваллес понял, что он более не один. Одинокое слово спустилось к нему из какого-то неизвестного места, расположенного наверху, несколько слогов, произнесенных шепотом, лишенного тела и нечеловеческого, точно ветер.

– Говори.

– Мне нужен Свидетель. Я принес тебе поднос. – Пасеваллес поставил его на неровном каменном полу, стараясь не стучать и не потревожить пыль.

Бесплотный голос не произнес больше ни слова, но Пасеваллес услышал скрежет, огромная дверь у него за спиной поползла вверх, хотя он не понимал, с помощью какого механизма или магии: ему уже доводилось прикасаться к каменной двери – громадной и тяжелой. Он оставил свечу гореть в алькове – этот танец он повторял многократно и знал каждый шаг наизусть – потом вернулся по коридору, касаясь пальцами стены, нашел дверной проем и вошел в него. Затем массивная каменная дверь скользнула на место, после чего другой огромный камень стал подниматься вверх, и свет Свидетеля выплеснулся во все стороны, пока дверь со скрежетом опускалась у него за спиной.

Довольно долго Пасеваллес стоял, замерев и не сводя глаз с разлитого в комнате сияния, не в силах справиться с охватившим его восхищением: никогда прежде он не видел ничего подобного и не сомневался, что больше не увидит. Оно снилось ему множество ночей. Свидетель и скалистый постамент, на котором он стоял, были единственными предметами в крошечном помещении. Когда Пасеваллес в первый раз стоял перед ним, камень Свидетеля показался ему бесформенным. Однако сейчас картина стала почти привычной и знакомой, и он уже мог разглядеть, что пурпурно-серый кристалл имеет форму облака, бегущего по небу, плоского снизу, но с завихрениями и пиками, похожими на то, что может сделать пекарь с мукой, сахаром и яйцами. В самом его центре находился сферический источник света, желто-белого и холодного, превращавший несовершенную форму серого кристалла в темные линии, которые струились и вздымались вверх, и, хотя он множество раз наблюдал за ними самым внимательным образом, он ни разу не заметил, чтобы они действительно двигались.

И все равно это было красивое и поразительное зрелище, предмет, наделенный огромным могуществом. Пасеваллес приблизился к нему и протянул руки, в очередной раз поражаясь тому, что его детская уверенность оказалось верной, и он действительно не такой, как все остальные люди – выше их и выше их мирских судеб. То, что в первый момент было холодным, точно лед, быстро нагрелось под его пальцами, пока ему не стало трудно отличать, где заканчивается его плоть, а где начинается Свидетель. У Пасеваллеса появилось ощущение, будто он каким-то образом стекает вниз через собственные руки в сияющий камень. Тени в помещении исчезли, он плыл сквозь мрак, имевший длину и ширину, и ему казалось, что он может дотянуться до него и потрогать. Но он знал, что пытаться это сделать нельзя, как и двигаться неосмотрительно в темных подземных пространствах, или оскорбить существо, личность или призрак, позволившее ему прикоснуться к невероятному артефакту и использовать его в своих целях.

Использовал ли его таинственный покровитель Свидетеля? Пасеваллес сомневался, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос.

Довольно долго Пасеваллес не замечал ничего, кроме этого не-места, в котором парил, и опасностей, его окружавших, опасностей, коих он не понимал, но должен был избежать, чтобы заставить Свидетеля сделать то, что ему требовалось. Затем он почувствовал, как из окружавшего его мрака что-то потянулось к нему и окутало, подняв в воздух с такой легкостью, словно он превратился в мошку в человеческой руке.

Хвала Лорду Песни, – сказал Пасеваллес, или подумал, что сказал, потому что слова и мысли становились странно взаимозаменяемыми, когда он пользовался Свидетелем.

Чуждое присутствие бывало веселым, а порой сердитым. И настолько сильнее его, что Пасеваллес знал: он никогда не сможет его до конца понять, и даже его лучшие догадки иногда оказывались совершенно неверными.

– Чего ты хочешь теперь, смертный? – спросил его голос.

– Со всем уважением, я хочу знать, почему мне не сказали, что король Хью также является частью происходящего. Его солдаты встречались с хикеда’я, об этом стало известно другим, и они рассказали о ней королю Саймону и его союзникам, что заметно усложнило мою задачу.

Он постарался, чтобы его речь звучала спокойно и убедительно.

– Ты думаешь, мы тебе что-то должны? – Существо, державшее его, больше не казалось веселым. – Ты думаешь, мы должны делиться с тобой всеми своими мыслями и планами?

– Нет, нет, конечно, нет. Но, если я для вас полезен, почему вы создаете мне проблемы? Хью капризен, даже для смертного. Вам не следовало ему доверять. Из-за своего высокомерия он совершил ошибку и выдал ваши планы.

Он почувствовал неудовольствие с другой стороны Свидетеля, словно его сердце сжала чья-то рука, и на мгновение Пасеваллесу показалось, что он сейчас упадет в обморок, по мере того, как росла боль. Неужели он для них всего лишь подопытный кролик, размышлял он, пытаясь сохранить собственное «я». Тот, кому сначала потакают, а потом отшвыривают прочь, и награда и наказание в любой момент могут поменяться местами.

– Ты представляешь для нас ценность, – сообщил ему голос с другой стороны Свидетеля. – Только не думай, что это дает тебе право ставить под сомнение нашу Королеву и ее ближайших слуг.

– Нет, – сказал он. – Никогда. Но сейчас обитатели Хейхолта знают, что хикеда’я вошли в земли смертных. Они готовятся к обороне. И вместо того чтобы нанести внезапный удар, вам придется сражаться.

На этот раз он воспринял холодную усмешку, которую помнил по предыдущим разговорам, означавшую полнейшую уверенность в собственном могуществе. Только от этой усмешки у него по спине побежали бы мурашки, если бы он был сейчас способен чувствовать собственную кожу.

– А тебе не приходило в голову, что мы хотели, чтобы они узнали? Мы долго страдали, и мы жаждем мести. Мы не хотим бескровной победы. – Мгновение или нечто ему подобное прошло в этом лишенном времени месте, но оно длилось достаточно, чтобы Пасеваллес успел услышать малую часть мыслей собеседника – размытые, окрашенные красным сполохи огня и многочисленные убийства, внезапные, как вспышка молнии. – К тому же, поздно тревожиться о том, что уже свершилось.

– Но вы выполните условия нашей сделки? Ведь вы клялись священными именами, Садом, Тзо и Хамако?

Усмешка исчезла, остался лишь холод.

– Мы не можем поступить иначе. Мы дадим тебе то, что обещали. Тебе придется стоять над трупами твоих смертных собратьев, чтобы получить обещанное, но мы тебе это дадим. Что же до приготовлений других смертных, они ни к чему не приведут. А теперь, есть ли у тебя другие причины тратить наше время?

Пасеваллес, который чувствовал себя обессиленным, точно птица, попавшая в штормовой ветер, и смущенным только от того, что находился так близко от голоса, который говорил от имени Королевы Наккиги, смог произнести лишь одно короткое слово:

– Нет.

В следующее мгновение темное холодное присутствие исчезло, Пасеваллес вновь оказался в крошечной комнатке и отвел глаза от Свидетеля. Он тяжело дышал, колени у него дрожали, и он немного постоял, приходя в себя.

Когда ему в первый раз дозволили воспользоваться Свидетелем, это стало невероятным, потрясающим опытом, и он даже представить не мог, что можно оставить такую поразительную вещь под землей. Он даже поднял ее, хотя Свидетель был очень тяжелым, рассчитывая, что сумеет перенести его в одно из потайных мест в Хейхолте, но уже через несколько мгновений едва не разбился насмерть в шахте, открывшейся в полу помещения, где находился Свидетель.

Он выучил урок. Пасеваллес понял, что ему следует играть по правилам, которые установил его таинственный покровитель, если хочет еще раз прикоснуться к такому могуществу.

Он подошел к двери с пустыми руками, как поступал всякий раз после полученного урока. Каменная глыба с негромким скрежетом поднялась вверх, и он шагнул в коридор, взял свечу из алькова, увидел, что поднос так и остался стоять на прежнем месте, и начал подниматься вверх, к миру света, воздуха и смертных людей.

Глава 29

Берег трупов

Когда Зои жила с Асталинскими сестрами, пожилая женщина из Риммерсгарда, верившая в постулаты старой религии, рассказала ей, что происходит с человеком после смерти, о долгом путешествии по ледяным и каменным полям и подъеме на Гору Слез. Там недавно умершим предстояло пройти через змеиное поле, мимо гигантского пса по имени Голод, перебраться на другой берег Ревущей реки, полной острых мечей, которую можно пересечь только по Кнокспану, костяному мосту, неспособному выдержать тяжесть живого мужчины или женщины, пока они не доберутся до Побережья Трупов, откуда начинаются земли Мортгинн, королевы подземного мира.

Эти воспоминания преследовали Зои, точно не знающие устали призраки, когда двое безмолвных стражей вели ее все глубже и глубже в Наккигу, по практически лишенным света коридорам Королевского лабиринта. Дворец сам по себе являлся целым миром, изощренным и безумным – или так его воспринимала только ошеломленная Зои, – с бесконечными лестницами, сбивающими с толку переходами, бесконечно сворачивающими в разные стороны, точно в гнезде роющих туннели насекомых. Она слышала какие-то шумы, но такие слабые, что не могла понять, это чьи-то голоса или шепот воздуха на глубине.

«Это Царство Мертвых, и я умерла, – думала она. – Королева Мрака жива и ждет меня, а я не в силах повернуть назад».

Ее страх усиливался, он перемещался внутри ее тела, точно смертельная лихорадка, и ей трудно было идти и не спотыкаться. Один или два раза ее ужас становился таким всеобъемлющим, что Зои казалось, будто у нее вот-вот остановится сердце. И она молилась, чтобы так и произошло, потому что смерть наверняка была лучше того, что ее ожидало.

Она подумала о своем любовнике Вийеки, единственном в огромной темной горе, кто был к ней добр, ей стало интересно, узнает ли он когда-нибудь, что с ней случилось. Сообщит ли ему об этом жена Кимабу, полная отвратительной радости. Или она сохранит все в секрете и просто скажет, что Зои, его смертная любовница, сбежала?

И что будет с Нежеру? Зои с постоянной болью думала о дочери. Так уж получилось, что ее дитя почти не знала мать. Совсем в юном возрасте девочку отняли у матери и отвели в проклятую коробку, где оценили и отправили в Орден Жертвы, чтобы вырастить из девочки не знающую любви убийцу. Что скажут Нежеру о смерти ее матери? Испытает ли она печаль, или только стыд?

Путешествие через Царство Смерти казалось длинным, как целая жизнь, или даже еще длиннее.

Зои всегда плохо видела в глубинах Наккиги, где было так мало факелов и светильников, но другие ее чувства оставались острыми, как прежде. Ее провели по очередному непримечательному коридору, где гуляло каменное эхо, и она вдруг почувствовала, что все изменилось. Она больше не слышала отдаленного гула приглушенных голосов, до нее больше не долетали запахи еды или ароматных масел, которыми пользовались аристократы хикеда’я. Ее стражи не произнесли ни единого слова, но она ощутила перемену даже в них, они замедлили шаг, и их почти бесшумное дыхание стало неровным.

Зои поняла, что им не по себе. Ее стражи, избранные Зубы королевы, боялись места, куда они пришли.

Наконец перед ними появилась более глубокая тень, и Зои поняла, что это дверной проем. Стражи взяли ее за руки и все так же молча толкнули внутрь. Зои споткнулась и едва не упала. После того как она восстановила равновесие в непроглядной темноте, у нее возникло ощущение, что она парит в пустоте. Лишь камень у нее под ногами оставался реальным, а также запах холодного сухого воздуха и смутное ощущение свободного пространства вокруг. Потом дверь у нее за спиной с тихим стуком закрылась, по открытому пространству прокатилось и стихло эхо, и Зои осталась одна в темном сердце горы. Но ее одиночество оказалось недолгим.

Зои увидела на некотором расстоянии едва различимую бледную фигуру, дрейфующий овал, испускавший свет, точно блуждающий огонек на болоте. Она шагнула назад, наткнулась спиной на массивную дверь, попыталась отыскать засов, но не сумела. Овал плыл к ней, за ним следовали другие, два, три, полдюжины слабо светившихся силуэтов в воздухе. И только после того как они приблизились к ней, описывая извилистые линии, Зои поняла, что мерцающие объекты – это маски.

Когда ближайшая оказалась совсем рядом, Зои увидела, что у масок открытые рты и круглые глаза, как у стонущих лиц страдающих жертв, – но глаза, как она успела разглядеть, оказались лишь резными поверхностями. Эти существа, кем бы они ни были, не могли видеть.

Зои закричала и заплакала, когда холодные руки сомкнулись на ее запястьях, безмолвные существа подняли ее – ноги Зои теперь едва касались каменного пола – и понесли вперед. Она не могла разглядеть тел под светящимися масками, но ощущала некие намеки на одеяния, волнующиеся, словно темный дым. Запах древних гниющих одежд наполнил ее ноздри, и, хотя она не слышала дыхания странных существ, Зои чувствовала, как они поют в ее мыслях медленную скорбную песнь, слов которой она не понимала, а мелодию никогда прежде не слышала, но та все равно казалась ей знакомой.

Ее мысли разлетелись на мелкие осколки, когда тени приняли Зои.

Когда Зои пришла в себя, она обнаружила, что лежит на жесткой земле в темноте. Некоторое время она лишь дышала, потому что дышать – значило быть живой, а она искренне удивилась, когда поняла, что жизнь ее еще не покинула. Затем снова началось пение, и на этот раз оно доносилось со всех сторон и даже сверху; и по мере того, как набирала силу странная, почти лишенная мелодии песнь, начал разгораться свет, сначала лишь немногим ярче искр, что трепещут за закрытыми веками, но постепенно Зои сумела различить холодное синее сияние, ограниченное углами и прямыми линиями.

Это был ящик. Нет, и ее охватил ужас, большой каменный гроб, стоявший перед ней, а свет внутри него становился все ярче. Теперь Зои уже видела то, что находилось вокруг – широкие и высокие пространства, по большой части погруженные в глубокую тень. Через мгновение свет стал настолько ярким, что она сумела разглядеть ту, что лежала в гробу.

Сначала она уловила блеск серебряной маски королевы, затем контуры рук Утук’ку в белых перчатках, которые поднялись вверх и сомкнулись на боковых стенках гроба, точно когти снежной совы. Зои хотела только одного – вскочить на ноги и бежать, бежать и бежать, но ноги ей больше не повиновались. Она попыталась воззвать к Богу, ко всем богам, к любому, кто мог ее услышать, но великое молчание снизошло на нее, тяжелое, как сама гора, и она не могла его нарушить, как бы сильно ни старалась.

Королева норнов села в своем продолговатом гробу, медленно повернулась, и две лишенных света дыры в серебряной маске остановились на Зои.

Ты та, что жила в доме Вийеки сей-Эндуйа. – Это не было вопросом, и ни одно слово не прозвучало вслух. Нет, слова формировались внутри головы Зои, как лед, распространяющийся по поверхности лужи. – Ты та, что родила полукровку Жертву Нежеру.

Зои не могла говорить, не могла даже представить, что может говорить, ей оставалось лишь молиться, что ее конец будет быстрым. Королева Севера потянулась к ее мыслям и принялась перебирать воспоминания, вытаскивая их и выворачивая, как сеть, полную извивающихся рыб, и Зои ничего не оставалось, как терпеть это странное вторжение. Поиск королевы был быстрым и жестким, и, если бы Зои не онемела по воле королевы, она бы кричала без остановки из-за грубой и жестокой силы, во власти которой находилась.

Потом чужое присутствие исчезло из ее разума. Некоторое время королева сидела неподвижно, но ее глаза продолжали смотреть на Зои, а та сидела околдованная, как маленький мохнатый зверек перед извивающейся змеей. Из темных теней на краю пещеры вновь появились светящиеся маски и приблизились к огромному каменному гробу. Тихие и грациозные, подобные парящему гусиному пуху, они помогли королеве выбраться наружу и закутали ее хрупкое тело в плащ, который выглядел и звучал, точно шуршащие крылья тысяч бледных бабочек. Потом возникли новые фигуры в масках, они окружили Зои, подняли и унесли.

Ее вынесли из огромной пещеры, и она вновь стала перемещаться по темным шепчущим туннелям, и ее ноги едва касались земли, такие же беспомощные, как оторванный от ветки лист, подхваченный суровым ледяным ветром.

После победы над разведчиками Жертвами Нежеру побежала на юго-восток, чтобы поскорее покинуть территории, которые контролировали форты хикеда’я. Она знала, что ей грозит смертный приговор за убийство одного из солдат Ринда, даже если забыть об обвинении в предательстве, исходящем от Саомеджи.

«Неужели таким был план Ярнульфа? И он хотел меня уничтожить? – Она выругала себя за то, что позволила своим мыслям отвлечься на вопросы, не имевшие ответов. – Ведь если меня поймают, мне грозит позорная смерть, гораздо более жестокая, чем все, что он может проделать с моими товарищами».

Быть может, ей оставался только один достойный выход: позволить себя поймать и казнить, молча умереть и разрушить план смертного.

«В противном случае, я позволю страху перед пытками – или просто перед физической болью – помешать мне выполнить свой долг перед Всеобщей Матерью».

Но каким стал ее долг после того, как она изгнана и опозорена? Нежеру больше ничего не знала, и это было для нее страшнее всего.

Нежеру лежала на животе на заросшем травой холме и смотрела в сторону южного горизонта. В надежде понять, где она находится, Нежеру взобралась на гранитный отрог, выступавший над холмистой долиной. Во время обучения Жертв им почти ничего не рассказывали о землях, которые начинались за территориями, принадлежавшими хикеда’я. Однако она знала, что когда-то – до того, как появились ненавистные смертные и их железное оружие – все принадлежало объединенным кланам Детей Ведьминого дерева, зида’я и хикеда’я.

Перед ней расстилалась холмистая долина, но она не была бесконечной. Слева, всего в нескольких лигах на юго-восток, шла бескрайняя граница Леса Души, где до сих пор жили зида’я. Вдоль восточной границы она увидела волнообразную линию ближайших гор, становившихся более высокими и отчетливыми по мере того, как они уходили к югу. Этот горный кряж ее народ называл Спина Земляной мухи, Секу ий-Сама’ан. Смертные дали ему имя Вильдхельм, и он являлся границей между древним лесом с одной стороны и страной смертных, Эркинландом. И не имело значения, какую сторону Секу она выберет – в любом случае она окажется в окружении смертельных врагов.

Ворковавший на дереве у Нежеру за спиной голубь внезапно смолк, и в это мгновение тишины она услышала, как посыпались внизу мелкие камушки, и мгновенно насторожилась. Она подползла к краю гранитного уступа и застыла в абсолютной неподвижности, наблюдая за тропой, по которой недавно поднялась сюда, пока не заметила движение на фоне травы, колыхавшейся под порывами ветра.

Она увидела, что это не олень или другое луговое животное, и сердце у нее сжалось, Нежеру поняла, что это Жертва хикеда’я, шедший по ее следу к гранитному отрогу. Нежеру молча выругалась, когда увидела, что за ним бесшумно идет еще один воин, и поспешно отползла, точно краб, чтобы видеть всю тропу, но не обнаружила других врагов, лишь две лошади стояли у подножия отрога.

Однако оба ее преследователя держали в руках луки, Нежеру не хотела ждать, когда они ее обнаружат, поэтому вытащила из ножен Холодный Корень и стала бесшумно красться вдоль вершины, пока не оказалась на четвереньках примерно в двадцати локтях от тропинки, по которой должен был пройти первый из хикеда’я. Наконец перед ней бесшумно появилась невысокая фигура. Нежеру затаила дыхание, дожидаясь подходящего угла для атаки, и прыгнула вниз на воина в доспехах.

Нежеру рассчитывала убить первого врага сразу – сломать ему шею или спину, после чего заняться вторым – до того, как полетят стрелы. Но ей не повезло, она нанесла Жертве лишь скользящий удар, неловко приземлилась, потеряв равновесие, и покатилась вниз по крутому склону. Однако ей удалось ухватиться за прочный корень и снова атаковать воина, пытавшегося подняться после внезапного нападения Нежеру. Удар ее ноги пришелся ему в плечо, и одна из его рук бессильно повисла. Он не успел даже повернуться, когда взмах Холодного Корня снес ему голову.

Вторая Жертва, женщина, появилась снизу с луком наготове, но, хотя ее первая стрела задела бедро Нежеру, у нее не было шанса на второй выстрел. Нежеру подхватила крупный камень и швырнула его в свою преследовательницу, вынудив отскочить в сторону. Но к тому моменту, когда она приготовилась сделать второй выстрел, Нежеру уже оказалась рядом, и хотя Жертва была неплохим воином, она не прошла ту подготовку, которая выделила Нежеру из ряда обычных Жертв и сделала ее одним из смертельно опасных Зубов королевы.

Когда второй мертвый враг упал к ее ногам, Нежеру наклонилась, чтобы осмотреть труп, и увидела эмблему Боевых Сорокопутов. Нежеру невероятно удивилась и пришла в уныние – она не ожидала, что ее будут преследовать так далеко в пустоши – почти до самых земель смертных.

Она постаралась как можно быстрее спуститься с гранитного холма, опасаясь, что там могут оказаться другие преследователи, но нашла лишь одинокую лошадь: другая испугалась и сбежала. Нежеру пожалела о ее побеге – она могла бы дать ей достаточно мяса, чтобы продержаться целую луну – тем не менее, теперь она могла двигаться дальше верхом.

Вскочив в седло, Нежеру окинула взглядом огромную горную стену и бесконечный с виду лес, который выглядел еще более устрашающим, когда она спустилась с холма. Нежеру знала, если она отправится в Лес Души, то рискует встретиться там с самыми хитроумными врагами ее народа – зида’я. Но по другую сторону Спины Земляной мухи ее поджидали тысячи смертных. И она больше не могла откладывать решение: не вызывало сомнений, что ее будут продолжать преследовать другие Жертвы, и едва ли они далеко отстали от тех, которых она убила.

Нежеру выбрала лес.

Зои пришла в себя в кромешной темноте, почти уверенная, что ее путешествие в страну мертвых продолжается. Она уже собралась потянуться вниз, чтобы проверить, есть ли у нее на ногах туфли из березовой коры, как в безрадостной легенде, но поняла, что, хотя и лежит на холодном каменном полу, ее накрыли одеялом, от которого остро пахнет живыми телами, а еще она почувствовала, что сердце по-прежнему бьется у нее в груди.

Она села, жалея, что дворцовая стража отобрала у нее ни’йо вместе с остальными ее жалкими вещами, и услышала, как открывается дверь. Внутрь пролился свет, тусклый, едва ли способный придать форму хотя бы чему-то, но позволивший Зои понять, что она находится в маленькой камере. Она попыталась отползти в угол, но ее тут же схватили за руку и заставили подняться на ноги.

«Они собираются меня убить, – подумала она. – Или сделать что-то похуже». Ей показалось, что ноги у нее превратились в масло, и она чуть не повалилась назад, но в крошечной камере перед ней стояли два громадных солдата в шлемах, которые держали ее за руки, чтобы она не упала.

«Нежеру, дочь, я сделала для тебя все что смогла. Я дала тебе жизнь. И то немногое, что у меня есть, я отдаю тебе».

Зои вывели в коридор. Охваченная паникой, она обнаружила то, чего никак не ожидала – место где-то внутри, в котором ужас исчез, и началось принятие.

«Вийеки, – подумала она, – я любила тебя, как могла. Иногда я боялась, что ты относишься ко мне, как к домашнему животному, но я отдавала тебе всю себя. И, если сейчас меня убьют, этого им не отнять. Они не смогут сделать так, словно ничего между нами не было».

Стражники были в строгих белых доспехах Зубов, украшенных символом Лабиринта королевского дворца Омейо. Их лица с заостренными чертами, видневшиеся в прорезях шлемов, ничего не выражали, но они не выказывали излишней жестокости по отношению к Зои и позволили идти самой, хотя без особых усилий могли тащить навстречу судьбе.

«Способны ли они чувствовать жалость к смертным? – подумала Зои. – Или им просто все равно?»

Ее довольно долго вели по гладким древним камням. Коридоры освещались только тонкими плоскими дисками в потолке, в которых могли быть такие же кристаллы, как в ее утраченном ни’йо. Если не считать нескольких рун хикеда’я, начертанных на стенах в тех местах, где скрещивались коридоры, смотреть было не на что, ничто не могло отвлечь Зои от холодного тяжелого ужаса ее страшного положения.

Они подошли к лестнице, ступеньки которой были сильно стерты посередине тысячами ног, ступавших по ним в течение столетий. Наверху лестницы находилась площадка и огромная черная дверь, а перед ней стояли еще несколько стражей в таких же белых доспехах Королевских Зубов.

Два ее стража обменялись знаками со стражами у дверей и провели Зои внутрь, где по сравнению с темными коридорами все было залито ослепительным светом. Пока она пыталась привыкнуть к другому освещению, стражи ее отпустили, повернулись и ушли, и она услышала, как огромная дверь закрылась за ними с глухим окончательным стуком.

В помещении было полно мерцающих свечей – дюжины. Быть может, даже сотни – они стояли в нишах и на подставках. Глаза Зои наполнились испуганными слезами, отчего пламя свечей стало расплываться на сотни ярких пятен, а она сама, сдаваясь, в изнеможении опустилась на пол. Ее момент спокойствия и смелости прошел. Она могла лишь сжаться и ждать смерти.

– Встречай Высокую Затворницу, – произнес женский голос из задней части комнаты. – Ты меня слышишь? Подними голову, смертная. Наша госпожа хочет видеть твое лицо.