Дело Зили-султана АНОНИМУС
– Аллах – сокровище, которое хочет, чтобы его обнаружили. А я мечтала обнаружить это сокровище, – отвечала она.
– И вы его обнаружили?
Она засмеялась.
– Пока нет. Но я увидела свет, который исходит от него.
В этот миг в окне показался Ганцзалин: минут через десять мы должны были прибыть на станцию. Ясмин украдкой выглянула в окно и сказала, что место как раз подходящее для побега. Слуга мой даже глазом не моргнул, обнаружив, что вместо мальчишки в экипаже сидит женщина. Впрочем, оно и к лучшему: тратить время на расспросы и объяснения было некогда. В двух словах я изложил Ганцзалину наш план. Он кивнул и только спросил, когда начинать.
– Начинай прямо сейчас – сказал я, – а кого нам ждать?
Ганцзалин исчез. Я поглядел на Ясмин, но она уже спряталась под чадрой. Только глаза ее, темные и живые, смотрели неожиданно серьезно. Я хотел сказать на прощание какие-то подходящие к случаю слова, но какие слова тут подходили? Она по-прежнему молчала, в воздухе повисло какое-то томление. Я откашлялся.
– Что ж, рад был познакомиться с такой милой барышней… – начал было я, но меня перебил рев мула и истошные вопли. Я высунул голову в окно, и глазам моим предстало чудовищное зрелище. Ганцзалин не сумел справиться с мулом, и тот упал, придавив его к земле. Теперь двадцатипудовая туша билась на земле, и, лежа под ней, ужасным голосом вопил мой добрый слуга. Черводары, стражники и вся улица, остолбенев, смотрели на происходящее. Ганцзалин погибал прямо у меня на глазах! Не тратя больше ни секунды, я рванулся к нему на помощь, но зацепился за какой-то крюк в тахтараване. Мой помощник заразил меня своим невезением, не иначе!
– Пора бежать? – спросила Ясмин, глядя на меня черными, как спелая слива, глазами.
Эти слова подействовали на меня, как ковш холодной воды. Ну, конечно, как я мог забыть! Ведь все это – только представление. И, кажется, спектакль удался – несколько черводаров, преодолев оцепенение, кинулись помогать Ганцзалину.
– Бегите! – коротко сказал я Ясмин.
Прощания у нас не вышло. Да и какое могло быть прощание, ведь мы знакомы один день, а то, что она девушка, узнал я лишь в последний час. Но сейчас, глядя на нее, почему-то чувствовал я горечь утраты и сожаление.
Ясмин приоткрыла дверцу тахтаравана. Но прежде, чем выскочить наружу, вдруг обернулась и обожгла меня взглядом черных глаз. Не знаю, как я пропустил миг, когда она оказалась совсем близко. И прозевал мгновение, когда она коснулась рукой моей щеки. Или, может быть, не коснулась, а просто поднесла ладонь к лицу и подержала рядом одну только секунду. Это было как дуновение ветра, взмах бабочкиных крыльев… Спустя мгновение она выпорхнула из тахтаравана.
Еще несколько секунд – и Ясмин растворилась бы в толпе. Но в этот день счастливый случай был явно не на нашей стороне. Выпрыгивая из экипажа, Ясмин крайне неудачно наступила на камень. Ножка ее подвернулась, и она с легким стоном упала на землю. Я бросился на помощь, надеясь, что за неразберихой, поднятой Ганцзалином, у нее будет время прийти в себя и исчезнуть. Но, помогая ей подняться, я почувствовал за спиной жаркое дыхание лошади.
Я обернулся. На меня злобно таращился унтер. Он что-то прошипел, потом ткнул пальцем в Ясмин. Второй, огромный ферраш подъехал к нам вплотную, теснил своей лошадью нас с барышней. За его спиной маячило сосредоточенное лицо Ганцзалина, который прервал свою комедию, увидев, как оборачивается дело.
Шаг за шагом мы с Ясмин пятились назад. Выбивание всадника из седла – дело не самое сложное. Захоти я – и через пару секунд ферраш лежал бы на земле. Унтер что-то гневно прокричал по-персидски, огромный стражник замахнулся саблей над моей головой, Ганцзалин за его спиной сжался, как пружина, готовясь взвиться в воздух.
Стражник все еще держал саблю над моей головой, не решаясь ни ударить, ни опустить. Но тут на помощь пришла сама Ясмин. Она выбежала вперед и пронзительно закричала что-то по-персидски. Я не понял слов, но уловил общий смысл: она кричала, что сдается. Ферраш прорычал что-то чудовищным голосом и опустил саблю.
– Сударыня, – я незаметно коснулся Ясмин рукой, – я могу вас защитить.
Это была хорошая мина при плохой игре. Не мог я защитить ее посреди Персии, мог лишь несколько отсрочить арест.
– Не нужно, – так же тихо отвечала она. – Я не преступница, я просто сбежала из дома. Меня вернут к родителям – только и всего. Но я счастлива, что познакомилась с вами. Я увидела, что такое настоящий рыцарь.
Она проскользнула мимо стражника и подошла к унтеру. Они перекинулись несколькими фразами, ферраш подал ей руку и помог влезть на коня позади себя. Оба полицейских вместе с Ясмин рысью поскакали назад, к Решту. На скаку она повернулась и напоследок махнула мне рукой.
Рыцарь… Мне стало горько. Какой я рыцарь, если не сумел уберечь доверившуюся мне девушку?
– Господин, – услышал я словно сквозь сон, – господин, нам пора…
Это подошел ко мне караван-баши. Драмы драмами, а дело прежде всего. Если будем останавливаться из-за каждой девчонки, до Тегерана так и не доберемся, говорил его красноречивый взгляд.
Я молча полез обратно в тахтараван и неожиданно увидел сидящего там Ганцзалина.
– Это мое место, – хмуро заметил я. – Будь любезен, подвинься…
– Почему подвинься, – оскорбился тот, – я жизнью рисковал. Я руку вывихнул из-за этого мула, и мне нельзя проехаться немного в уюте и покое?
Я махнул рукой: черт с тобой, езжай где хочешь. Но тут же вспомнил кое-что.
– Скажи, а ты не удивился, когда увидел вместо мальчишки девушку?
– Чего удивляться, она с самого начала там сидела, – отвечал Ганцзалин.
Тут уже удивился я. Он что – сразу распознал в Ясмин девушку? Ганцзалин только плечами пожал. – А как можно не распознать – она ведь ведет себя, как девушка, говорит, как девушка, а, главное, пахнет, как девушка. Неужели господин этого сразу не заметил?
– Заметил, – отвечал я, – конечно, заметил. И именно поэтому решил ей помочь. Ты ведь знаешь, что такое кодекс рыцаря, обязанного опекать прекрасных дам?
Ганцзалин в ответ лишь хмуро пробурчал, что этим дамам только дай волю – тут же сядут на шею – не сгонишь потом.
Глава четвертая. Цианистый калий
Переночевав на постоялом дворе, мы продолжили путь. С утра к нашему каравану присоединилось семейство персидского полковника-сергенка в составе самого полковника, его жены и его малолетней дочери. Я с большим удовольствием уступил им свой тахтараван, чем, кажется, вызвал недовольство караван-баши. Тот очень хотел усадить меня обратно, но я устал и не желал больше быть узником гигантского сундука с прорезями для воздуха. Правда, в тахтараване моем ехали только жена и дочь полковника, сам полковник предпочел гарцевать на муле.
Теперь мы двигались по горам. Дорога была живописной, но опасной. Дело усугублялось тем, что местные мулы почему-то упорно ходят по самому краю тропы. Время от времени они срываются вниз и находят себе тут упокоение. Это можно было понять по белым костям, которые щедро усеивали склоны.
Во второй половине дня прямо перед нами разверзлась пропасть. Впрочем, пропасть оказалась небольшой, шириной футов в тридцать, так что слово «разверзлась» тут не совсем подходит. Тем не менее пропасть была достаточно глубокая, чтобы отпало всякое желание в нее падать. Прямо над ней повис хлипкий мостик без перил. Внизу шумела ледяная горная речка, из которой торчали острые камни. Было ясно, что падение вниз означает верную смерть.
Правда, бревна на мосту были достаточно широкие, так что пройти мы должны были без всяких сложностей. Так, во всяком случае, казалось мне. Но если мой оптимизм объяснялся неопытностью, чем объяснялся оптимизм погонщиков, понять совершенно невозможно.
Первым через мост двинулся наш семейный экипаж, который вел один из черводаров. Когда мулы ступили на мост, у меня вдруг возникло дурное предчувствие. Внимательный читатель, уже, наверное, заметил, что дурные предчувствия возникают у меня с завидной регулярностью. Впрочем, тут я не вижу ничего страшного – гораздо хуже, что предчувствия эти почти никогда меня не обманывают. Так случилось и в этот раз.
Один из двух мулов, тащивших тахтараван, вдруг поскользнулся и повалился грудью прямо на мост. Второй, не желая упасть в реку, уперся в мост всеми четырьмя ногами. Но на него теперь легла большая часть экипажа, а сам тахтараван ужасающим образом накренился и опасно завис над бездной. Женщина и ребенок в экипаже ужасно закричали. Услышав вопли, первый мул в панике забился, пытаясь встать на ноги, но от этого тахтараван покосился еще больше. Еще пара толчков – и весь экипаж вместе с мулами повалился бы прямо на камни. К счастью, черводар, сопровождавший экипаж, наконец опомнился и бросился на первого мула, прижимая его к бревнам и не давая раскачивать тахтараван.
Было, однако, ясно, что силы неравны и долго он так не протянет. Ясно было и другое – второй мул в одиночестве не удержит падающий тахтараван. Пробраться к женщине и ребенку тоже было нельзя: дорогу перегораживал покосившийся экипаж и стоящий мул, изо всех сил пытавшийся этот экипаж на мосту удержать. Пока я думал, Ганцзалин с ловкостью циркового артиста пробежал по крайнему справа бревну и оказался возле дверки тахтаравана. Я последовал за ним, думая только о том, чтобы не поскользнуться на мокрых бревнах. Лежащий мул снова начал биться, но мы с Ганцзалином уже вытащили жену полковника и его малолетнюю дочь и быстро вели их на другую сторону моста. Едва мы успели ступить на твердую землю, как упавший мул вырвался из рук черводара и, дергаясь, начал подниматься на ноги. К счастью, пока он лежал, черводар успел выпрячь его из тахтаравана. Но экипаж, оставшись без поддержки, покосился еще больше, и медленно, как в страшном сне, стал обрушиваться в бездну, увлекая за собой оставшегося мула…
Нужно ли говорить, что тахтараван разбился при падении вдребезги, а несчастный мул погиб? Караван-баши долго причитал над убытками и даже предъявил претензии полковнику: дескать, мул поскользнулся из-за того, что жена его слишком дородная и перегрузила экипаж. Полковник, однако, отмахнулся от караванщика, как от мухи, и кинулся к Ганцзалину, который спас его семейство. Тот вместе с черводарами осматривал оставшегося мула, пытаясь понять, насколько тот пострадал. Полковник отвлек моего слугу от этого почтенного занятия и стал обнимать и прижимать к сердцу.
– К чему мне его объятия, я не девушка, – сердился потом Ганцзалин, – лучше бы денег дал.
Но с деньгами полковник расставаться не спешил: видимо, семейство не настолько было ему дорого, чтобы платить за его спасение. Видя это, Ганцзалин только тихо негодовал на скупость местных жителей, бормоча что-то вроде «жадные собаки хуже макаки».
Я утешал его, говоря, что эта пропасть наверняка не последняя и он еще сможет спихнуть скупого полковника в реку где-нибудь подальше.
– Смейтесь, смейтесь, только вот что я вам скажу, господин, – у мула была подпилена подкова, – обиженно заявил мой помощник. – Кто-то хотел, чтоб тахтараван упал в пропасть.
– Думаешь, кто-то покушался на жизнь полковничьей жены? – удивился я.
– При чем тут жена, жена села туда в последний момент. В тахтараване должны были ехать вы. Это вас собирались убить.
Шутить мне сразу расхотелось. Обсудив ситуацию с Ганцзалином, мы решили, что впредь следует удвоить бдительность. Очень может быть, что невидимый враг предпримет новую попытку. Если, конечно, мы правы и охотятся действительно за мной.
В следующие дни ничего интересного в дороге не происходило, если не считать совершенно свинских условий на местных постоялых дворах. Впрочем, на мой взгляд, и в этом тоже не было ничего интересного.
По-персидски название станций, где путники меняют лошадей, похоже на «мамзель». На одной из таких мамзелей с нами вышел неприятный случай. Заселившись, мы оставили вещи в номере и пошли немного размять ноги. Гуляли мы недолго, но, возвратившись назад, обнаружили, что вещи наши почему-то выставлены во двор.
Найдя смотрителя станции, оборванного нищего перса, мы спросили его, что все это значит. Он отвечал, что, когда мы ушли, явился слуга местного губернатора и сказал, что скоро приедет его господин, которому нужна самая лучшая и большая комната. Подумав немного, смотритель решил, что лучше нашего номера ему не найти.
Читать бесплатно другие книги:
