Кухарка тайного советника Красовская Марианна
===
Мария Тороссо, в девичестве Виноградова, сидела на продавленном диване в однушке в спальном районе Москвы и молча разглядывала врученные незнакомкой фотоальбомы. Надо же, она никогда не думала, что у матери столько фотографий. И с выпускного бала, и с последнего звонка, и вот эта — здесь Маша со сломанной ногой. Это, кажется, шестой класс. А эта с аватарки вконтакте, свадебная. Откуда?
— Так вы не знаете, куда делась Ольга Виноградова? — в очередной раз спросила Маша маленькую брюнетку с восточным разрезом глаз.
— Нет, не знаю, — сочувственно смотрит на нее брюнетка. — Я сюда въехала… в октябре. Полгода назад, стало быть. Вещи вашей мамы в коробке, можете забирать.
— А документы?
— Паспорта нет. Только сертификаты с кулинарных курсов. Простите.
Вообще-то для Маши мать умерла в тот самый день, когда она её бросила — больную, практически при смерти. Ольге никогда дочь нужна не была. Хорошо, что бабушка и дедушка вовремя её нашли. Спасли. Ничего для неё не жалели.
Это уже потом, когда Маша вышла замуж за Лоренцо, мать-кукушка вдруг объявилась. Написала в соцсети, хотела поговорить. Наверное, денег просить стала бы. Маша её везде заблокировала, хотя Лоренцо уговаривал хотя бы спросить, что Ольге нужно. «Даже если и денег — то ведь смотря на что,» — говорил её глупый муж, который своих родителей обожал. Ему не понять. А потом ведь телефон где-то нашла, дозвонилась — до Италии-то! Маша тогда три дня как родила, ночи не спала, не знала, что с детьми, да еще сразу двумя, делать — ей было не до звонков всяких там. Уже через пару дней вспомнила, что матери ж сорок стукнуло. Она в день рождения и звонила, вроде бы. Неловко как-то вышло.
Маша знала, когда у матери день рождения. Первые годы она даже письма ей писала в этот день и под новый год. Ждала, что она вернётся.
Не вернулась. Даже не приехала ни разу. Обидно. Может, на старости лет в голове у Ольги что-то поменялось?
Маша тогда смотрела на своих сыновей и не понимала, как можно такое чудо не любить. Ведь это же дети! Твоя плоть и кровь, твоё продолжение! Но через три недели поняла. Когда колики сразу у обоих начались. А еще у Энтони аллергия. А Джованно грудь плохо брал. И молока не хватало. Хорошо ещё, муж няньку нашёл, да и донна Тороссо, любимая Машина свекровь, помогала изо всех сил, иначе бы Маша просто сдохла. Ей очень хотелось это сделать. Лечь на пол и умереть на пару дней.
А Ольга одна была с младенцем. Без нянек, мужа и помощников. В семнадцать, между прочим, лет. А не бросила, в детдом не отдала, растила, как могла. Маша внезапно осознала, что не такая уж пропащая у нее мать.
И позвонила. Сама.
Вот только абонент был не абонент, а в соцсети Ольга и вовсе с того самого сороколетия не заходила.
А потом ещё сестра её бабушки, милейшая старушка, позвонила внучке и стала допытываться, когда Маша последний раз о матери слышала. Потому что Ольга на связь с тёткой не выходит, а они созванивались раньше довольно часто.
Маше поплохело. Какие бы отношения у нее ни были с матерью, быть причиной её смерти не хотелось. А ну как она из окна прыгнула в тот день? Лоренцо, которому жена всё это сбивчиво вывалила, помчался в Москву. Следов не нашёл, зато узнал адрес, где Ольга жила последние годы. В морги и больницы вроде бы донна Виноградова не поступала.
И Маша поехала сама, наверное, вот за этой коробкой с мамиными вещами. Наверное, чтобы увидеть на дне старой шкатулки с пуговицами маленькие фотографии матери. На паспорт. Лишние. А больше никаких фотографий самой Ольги и не было, только Машка, Машка, Машка. Машка в Париже, Машка на даче, Машка на сцене.
Скорее всего, Ольга умерла, — решила девушка. — И похоронена была, как бомж.
И в этом её, Машки, вина. Если бы только она в тот день поговорила с матерью!
— Я уверена, что она жива, — не выдержала новая квартирантка. — Ну не плачьте! Жива ваша мама, жива. Только очень далеко отюда.
— Откуда знаете? — схватила её за руки Машка.
— Не могу сказать. Я живая, и она живая. А мне операцию на сердце сделали…
— При чем здесь это? — Машке было плевать на операции и на кореянку эту.
Бывшая руанская принцесса кусала губы и сама едва не плакала. Как объяснить про переходы между мирами, она не знала, но она сама была дочерью и понимала чувства сидящей с фотографиями в руках девушки.
Маша ушла, сжимая коробку, в глубине которой лежал старый телефон.
Она нашла его уже в гостинице. Зарядила и первым делом залезла в переписки. Вот оно! «Вы одиноки? Ваша жизнь не имеет смысла?»
— ГДЕ МОЯ МАТЬ? — написала она крупными буквами. — Я ПЕРЕДАМ ТЕЛЕФОН В ПОЛИЦИЮ
— Да пожалуйста, — неожиданно пришёл ответ. — Передавай
— Кто вы?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла…
— Слушай, Мефистофель сраный, где моя мать?
— Маша, с Ольгой все хорошо. Она счастлива. Честно.
— Чем докажешь?
— Да ничем. Просто ты можешь в это поверить. А можешь не верить. Но найти ты её точно не сможешь
— И что же мне делать?
— Жить. У вас муж, дети. Будьте счастливы, она бы этого хотела
Потом Лоренцо пытался найти, откуда приходили сообщения, но контакт был заблокирован. Поиски ничего не дали.
А через год вдруг на ее телефон пришло сообщение с незнакомого номера: «У вас родился брат. Назвали Егором. Поздравляю». Маша как-то сразу поверила в это и дрожащими пальцами набрала: «Передайте маме, что я её люблю. Пусть будет счастлива»
Зимний сад
(бонус)
Для тех, кому интересно, что же все-таки произошло между льером Субаровым и Еленой.
Егор Матвеевич Субаров, мужчина восьмидесяти с небольшим лет (для магов, хоть и бывших, возраст достойный, но не критический) мало чего боялся в жизни. Когда-то он воевал. Потом пережил страшный взрыв и крушение всей жизни, причем буквально. Потерял всё: магию, карьеру, здоровье, женщину, которую считал женой. Научился с этим жить, хоть было непросто. А вот бояться разучился. Потому что терять ему было нечего.
В самом деле, что можно было у него отобрать? Только жизнь, но ей он не слишком-то дорожил.
А сейчас он стоял у старого особняка с сизой крышей — того самого, на Скобяной улице — и отчаянно трусил. Прошлое вдруг решило вернуться. Надо ли ему это? Тридцать лет прошло. Отболело. Забылось. Полно! Любил ли он вообще? Вечный карьерист, красавец-мужчина, гордый сильный маг, герой войны — женщина была для него лишь статусом. Завоевать самую красивую, самую талантливую, да еще ту, которая отказала самому наследнику престола было, пожалуй, престижно. Ему льстило восхищение общества, радовала зависть. Пусть лучше завидуют, чем жалеют — считал он. Да и женщина была удобной, не чета его жене. Не выносила мозг, не ревновала, не требовала постоянного внимания и подарков. Сразу заявила, что детей не хочет, потому что фигуру бережёт. Да и прима она, нельзя оставлять театральные подмостки даже на пару лет — забудут о тебе, и конец карьере. Тут она, кстати, ошиблась. Елену Гдлевскую вспоминали и по сей день. Она осталась в памяти людей лучшей танцовщицей всех времен. Впрочем, возможно, это потому, что она так трагически погибла на пике своей популярности, и оттого осталась в памяти людей молодой и красивой.
Он был уверен, что не любит Елену, но, зная, что она хочет за него замуж, разыскал свою первую жену и оформил развод. Он был вовсе не против узаконить отношения с льерой Гдлевской. Напротив, его имя защитило бы ее от навязчивых поклонников и от гнусных сплетен. Ему не сложно — все равно он другую женщину рядом представить не мог, а ей приятно.
Тридцать лет прошло. Субаров попытался себе представить постаревшую Елену и не смог. Сколько ей было тогда? Чуть больше тридцати. Самый лучший женский возраст, пора расцвета. До чего ж горько, что ее цветок сломался так рано! Она, наверное, созрела бы, как сочный фрукт, в его руках…
Нет, он не умел тогда любить. Но её смерть стала для него страшным ударом. Он даже о потере магии так не переживал. Первые слова, когда он пришёл в себя и достаточно окреп, чтобы суметь задать вопрос, были о ней. Отчего-то он знал — если она будет рядом, то он справится с любыми сложностями.
Услышав, что Леночки больше нет, он словно провалился в бездну отчаяния. Кому он теперь нужен будет, нелепый калека, без сил, без магии? Ей — был бы нужен. А теперь он и сам себе стал противен.
Субарову пришлось учиться быть слабым. Быть последним. Быть не всемогущим. Уроки давались тяжело, через боль, через отчаяние, порой через слезы. Часто хотелось просто закрыть глаза и умереть. Если бы не сын, неделями сидевший у его постели, он бы так и сделал. В конце концов, яд приготовить можно и без магии. Он ведь был не только маг, но и немного химик, просто это было ему не нужно.
Король (теперь уже не тот король, другой, сын прежнего) из вежливости предлагал ему какие-то номинальные должности, но Егор Матвеевич отказывался. Его и лес вполне устроил, и одиночество стало тем щитом, который спасал его от людей, глазевших на его увечья. Сам он всегда презирал слабость и был уверен, что его тоже презирают и жалеют.
А что скажет Елена, увидев его таким? Старым, слабым, дремучим? Хорошо хоть, бороду подстриг и волосы в порядок привёл, да приличную одежду надел — все же в столице диким отшельником негоже разгуливать. Или сбегать к цирюльнику побриться?
Егор Матвеевич понимал, что сам себе придумывает причины эту встречу отложить. Он впервые за много лет боялся. Поняв, что не в силах сейчас просто взять и постучать в дверь, он решил дать себе ещё немного времени. Обошел дом кругом, раздвигая голые колючие кусты, пачкая ботинки в чавкающей грязи. Прошёл и усмехнулся: за домом был зимний сад. Он вдруг вспомнил, что Елена рассказывала о своих родителях. Отец построил для матери оранжерею, а та очень любила цветы и выращивала двенадцать сортов роз. По просьбе своей женщины он даже привозил из Руана какие-то саженцы.
Сейчас стеклянный куб был в плачевном состоянии. Некоторые его участки закрыты деревянными щитами, часть стекол треснула, но все ещё держалась. За стеклами буйно зеленело и розовело, а возле входа в зимний сад криво стояло деревянное кресло с большими колёсами.
Все сомнения вмиг схлынули. Всё это правда. Она жива и она искалечена. А это значит, что бы ни было в прошлом — она нуждается в помощи здесь и сейчас, и уйти будет не просто малодушно, а подло и мерзко. Такого он себе никогда простить не сможет.
Толкнул дверь, вдыхая тропическую влажность, опустил взгляд на женщину в испачканном переднике, сидящую на каком-то крошечном табурете. Женщина подняла на него изумительной красоты глаза: те, цвет которых он когда-то сравнивал с лучшими изумрудами Кабульи, те, в которые он снова провалился. Елена открыла было рот, а потом закрыла лицо руками, отворачиваясь.
Два шага — и он уже перед ней на коленях.
— Ты жива, — просто сказал он.
Елена молчала.
Субаров поднял дрожащую руку и убрал волосы от её лица. Некогда золотисто-русые, они были сейчас абсолютно белыми.
— Олененок, посмотри на меня, пожалуйста, — тихо попросил он.
— Я старая и страшная, — сипло прошептала женщина, не отрывая ладоней от лица.
— Я тоже не красавец, — хмыкнул он. — Я ведь тебя старше. Сильно.
— Ты для меня всегда красивый, — тихо ответила Елена, убирая руки и осторожно касаясь его волос — таких же белых, как её собственные. — Зачем ты пришёл?
— За тобой. Ольга рассказала.
— А зачем?
— Чтобы прожить рядом с тобой остаток жизни.
Ему было совершенно ясно, что теперь он не сможет не глядеть в эти глаза. Всё-таки он любил ее тогда, и воспоминания о ней любил.
Субаров, наконец, огляделся вокруг. Кусты полыхали и благоухали. Там, за треснутыми стёклами, еле-еле пробивалась первая трава, а здесь все цвело. Он даже подумал, что рядом с ней всегда было так — ярко, пышно и светло. А без неё — холодно и тускло. И дело было не в ее магии, а в нем самом.
Елена взмахнула кистью — он узнавал этот жест, полный театрального изящества. Когда-то его раздражала ее манера постоянно играть какие-то роли, всегда вести себя, словно на сцене, но теперь он радовался каждой мелочи. А она ведь и в самом деле осталась потрясающе красивой, несмотря на ниточки морщин под глазами.
— Егор, прости, но тебе придётся мне помочь подняться, — опустила она ресницы. — Я ходить не могу. Ты ведь знаешь об этом?
— Знаю, — ответил Субаров, с некоторым трудом поднимаясь и подхватывая ее на руки. Физически он все ещё был крепок и силен, а она всегда была хрупкой как птичка. Ему не составило никакого труда донести Елену до дома.
Она вдруг засмеялась серебряным смехом и пояснила в ответ на его недоумевающий взгляд:
— А все же мы даже теперь созданы друг для друга.
Он кивнул, соглашаясь. Та же мысль промелькнула в голове и у него.
— Можно, я останусь у тебя навсегда? — спросил он у Елены.
— Вот так сразу? — растерялась женщина.
— А чего тянуть? Я и так потерял слишком много времени.
— Егор… я не готова.
— Ты меня разлюбила?
— Я думала, что ты… оставил меня.
— Я думал, что тебя больше нет.
— Мне нужно привыкнуть к тому, что ты рядом.
— Хорошо. Привыкай. Я не напрашиваюсь в твою спальню.
— А это бесполезно, — криво улыбнулась бывшая танцовщица. — Я ниже пояса ничего не чувствую.
— А я слишком стар, чтобы меня это волновало.
Они оба лукавили. Субаров был бывшим магом и в физическом плане был абсолютно здоров. А льера Гдлевская при виде своего возлюбленного жмурилась от ощущения бабочек в животе. Ей казалось, что он стал даже красивее, чем в юности. И борода ей нравилась, и длинные волосы. В конце концов, она всегда заглядывалась на мужчин постарше!
Он все же остался, не в силах её сейчас покинуть, жадно разглядывая изящные руки, ловя привычные черты и жесты и с каждым мгновением узнавая ее прежнюю. Он видел, что дом ее нищ и запущен, и мгновенно вспоминал, что у него есть ненужная недвижимость в столице, а на счет в банке тридцать лет поступает вполне приличная пенсия, которую он и не трогал вовсе.
Субарову казалось, что он понял, что такое любовь. Это не только страсть, не только огонь и счастье, но еще и дождь, и зимний сад, и абсолютное принятие другого человека. Кажется, он все же умел любить.
Конец
Читать бесплатно другие книги:
